Памяти Лиры Ивановны Мегаевой
Поэма твоя есть хвала Иисусу, а не хула…
как ты хотел этого. И кто тебе поверит о
свободе? Так ли, так ли надо её понимать?
Алеша – Ивану Карамазову
«Братья Карамазовы»
Мир рушится… С этим ощущением сегодня живут многие из нас. Мысли об Апокалипсисе навеивает многое: публикации в прессе и фильмы о многочисленных пророчествах: цивилизаций майя и ацтеков, предсказаний Нострадамуса, информация о скором появлении астероида Апофиз и планеты Нибиру, масса книг о ченнелингах с представителями внеземных цивилизаций, природные и техногенные катастрофы. Мир сошел с ума…
Казалось бы, на что нам при таких «перспективах» Достоевский, не прочитанный еще в школе, «страшный», сложный, религиозный и философичный? Думаю, именно Достоевский способен дать ответы на многие пугающие нас вопросы, напомнить о месте человека в системе мироздания, его свободе выбора и ответственности.
Достоевский во все времена был камнем преткновения и источником для дискуссий среди литературных критиков, общественных и религиозных деятелей, философов. Достаточно назвать имена Н.Н. Страхова, Д.И. Писарева, Н.К. Михайловского, К. Леонтьева, В.С. Соловьева, Д.С. Мережковского, Н. Бердяева.
Я далека от мысли представить вниманию читателей что-то вроде научного реферата с цитатами и выводами указанных авторов. Это будут «размышления по поводу», жанр столь любимый самим Достоевским и часто используемый им как в критической прозе, так и на публицистических страницах его «Дневника писателя». Это будет моё понимание «Легенды о Великом инквизиторе», мои сокровенные мысли и чувства.
«Ведь вот и тут без предисловия невозможно, - то есть без литературного предисловия, тьфу! - засмеялся Иван, - а какой уж я сочинитель! Видишь, действие у меня происходит в шестнадцатом столетии, а тогда, - тебе, впрочем, это должно быть известно еще из классов, - тогда как раз было в обычае сводить в поэтических произведениях на землю горние силы».
Именно с этих слов Ивана начинается «Легенда (или «поэма», как её называет Иван – Е.М.) о Великом Инквизиторе», вставная новелла, тонкими и незримыми нитями высвечивающая философскую проблематику романа, скрытую за религиозно-атеистической полемикой между героями – Алешей, Зосимой – носителями православного сознания – с одной стороны; Федором Павловичем, Иваном, Ракитиным, Смердяковым – убежденными атеистами – с другой. Между ними – Дмитрий, стоящий на распутии, в преддверие выбора. Кажется, что он – один из безымянных героев с площади в Севилье, месте действия Легенды. Замечательно, что Великий Инквизитор в восьмисерийной экранизации «Братьев Карамазовых» (режиссёр Ю. Мороз) внешне очень похож на Ивана, равно как и говорит его голосом. Эта дуальность сознания, мышления, философского осмысления жизни проходит через весь роман, но кульминация её проявления – в произведении Ивана.
Не случайно в повествовании Ивана Христос появляется именно в XVI веке, когда по всей Европе горели костры инквизиции. Он имеет возможность воочию узреть, какие дела творятся «во славу его». И уже здесь проявляется и весь замысел Достоевского, его заветная идея (обличить католичество как отступничество от идей Христа), и то, что, в сущности, может подорвать основы веры, из чего вырастает атеизм, а также идея вседозволенности, «разрешения крови по совести». Эти вопросы волновали писателя на всем протяжении его творчества, начиная с «Униженных и оскорбленных», заканчивая незавершенным романом «Братья Карамазовы».
Мгновенное признание возвращения Сына Божьего, поклонение Ему, воскресение Христом умершей девочки (не корысти ради, не ради чуда, тайны, авторитета, а по милосердию Божией любви), по совершенно справедливому суждению Великого Инквизитора, способно смениться мгновенным же отречением: «…и тот самый народ, который сегодня целовал твои ноги, завтра же, по одному моему мановению бросится подгребать к твоему костру угли, знаешь ты это? Да, ты, может быть, это знаешь, - прибавил он в проникновенном раздумье, ни на мгновение не отрываясь взглядом от своего пленника». Мне не хочется глубоко затрагивать религиозный аспект «Легенды», поскольку вопрос веры прост: либо ты веришь в Бога (и тогда эта вера безусловна, не требует никаких доказательств и неважно, иудейский ли это Яхве, мусульманский Аллах или Христос, Сын Божий), либо не веришь. Однако такая безусловная вера - не такое уж универсальное явление. Человек действительно ждет подтверждения веры, ждет чуда, как Алеша Карамазов, чья вера пошатнулась еще и потому, что «старец провонял». Чудо нетленности усопшего старца Зосимы не было явлено, но ведь, как говорил Иисус Фоме, вложившему персты в раны Христа, «ты поверил, потому что увидел Меня; блаженны невидевшие и уверовавшие» (Евангелие от Иоанна, 20, 25-29). Вместе с тем, не могу не отметить, что безусловная слепая вера чревата опасностью фанатизма.
Поиски веры Достоевского… Это был сложный путь обретения веры: от атеизма социалистов-утопистов в кружке Петрашевского, через каторгу, через страдания к Христу. Чем-то Достоевский напоминает мне своими духовными поисками Константина Левина, а, значит, и самого Л.Н. Толстого. И мне кажется, прав все-таки Вячеслав Иванов, считавший «Легенду» не кризисом веры Достоевского, а всего лишь произведением его героя – Ивана Карамазова.
Философия Ивана – это крайнее выражение и вариация идей князя Валковского, Раскольникова; это антипод жизненного кредо князя Мышкина, для которого заповедь «не убий» превыше всего, даже если речь идет о смертной казни по приговору самому страшному убийце. При всей противоположности двух этих идеологий, двух концепций жизни – Зосимы и Ивана, «общая точка» у них есть: это человек и его счастье на земле. А вот пути достижения счастья – различны, и разные варианты этих путей пробуют, что называется «на своей шкуре», герои Достоевского.
Встреча Инквизитора и пленника – это потрясающий душу диалог, в котором говорит только девяностолетний старик. Но молчание Христа настолько выразительно, а взгляд проникновенный и тихий, что вынести это Инквизитору невозможно. Инквизитор сразу озвучивает свою претензию: «Зачем же ты пришел нам мешать? Ибо ты пришел нам мешать и сам это знаешь».
Инквизитор указывает на «ошибки» совершенные Иисусом когда-то: «"Страшный и умный дух, дух самоуничтожения и небытия, - продолжает старик, - великий дух говорил с тобой в пустыне, и нам передано в книгах, что он будто бы "искушал" тебя. Так ли это? И можно ли было сказать хоть что-нибудь истиннее того, что он возвестил тебе в трех вопросах, и что ты отверг, и что в книгах названо "искушениями"?».
Насколько прав Достоевский, утверждая словами Инквизитора свои мысли о католичестве? Сложный вопрос… И сложность его в том, что он требует оценки, которую мы едва ли можем дать: и в силу того, что находимся «вне вопроса», вне исторического момента, вне контекста, как ныне модно говорить. Ведь поэма Ивана – иллюзия, и максимум того, что мы можем – с большим или меньшим доверием отнестись к аргументам писателя. «Чудо», «тайна» и «авторитет» - на этих трех китах зиждется, по мнению Инквизитора, всякая вера и власть католической церкви. Невольно задумываюсь, только ли католической и только ли в то время? Пусть каждый ответит на этот вопрос сам.
Ошибка Христа, по глубокому убеждению Инквизитора, в том, что он отверг эти искушения, и тем самым отверг возможность обрести истинную силу и власть. Инквизитор у Достоевского выступает большим знатоком человеческой психологии.
«"Имеешь ли ты право возвестить нам хоть одну из тайн того мира, из которого ты пришел?" - спрашивает его мой старик и сам отвечает ему за него, - "нет, не имеешь, чтобы не прибавлять к тому, что уже было прежде сказано, и чтобы не отнять у людей свободы, за которую ты так стоял, когда был на земле. <…> Не ты ли так часто тогда говорил: "Хочу сделать вас свободными". Но вот ты теперь увидел этих "свободных" людей, - прибавляет вдруг старик со вдумчивою усмешкой. <…> Но знай, что теперь и именно ныне эти люди уверены более чем когда-нибудь, что свободны вполне, а между тем сами же они принесли нам свободу свою и покорно положили ее к ногам нашим. Но это сделали мы, а того ль ты желал, такой ли свободы?».
Задумываюсь над тем, как на основе знания этой самой человеческой психологии незаметной становится подмена понятий. Наверно, еще и потому, что слишком уж размыто определение слова «свобода». В каком смысле посмотришь: в философском, в религиозном, в бытовом… Да мало ли контекстов можно нарисовать! Сами собой возникают вопросы, которые Достоевский обременяет своих героев: есть ли абсолютная свобода? Есть ли границы у свободы? Означает ли свобода вседозволенность? Сухая рациональная логика на основе наблюдений над жизнью и историей человеческой позволяет подвести практически непоколебимую базу под разные вариации теорий героев-идеологов Достоевского. И все это ради блага человека и его счастья! Люди «от природы» делятся на «тварь дрожащую» и «имеющих право разрешить себе пролитие чужой крови» ради великих целей. Список исторических деятелей из категории «великих людей» прилагается.
Узнаете героя? Правильно! Родион Романович Раскольников, на своей шкуре проверивший, к какой категории относится он, и в финале романа понявший к каким апокалипсическим последствиям может привести то, если каждый вообразит себя «Наполеоном». А ведь теорийка - не подкопаешься! Логично, рационально…Тут тебе и социальные предпосылки, и биология, и психология и, наконец, чистой воды философия! Воля у них, видите ли, у великих людей, несокрушимая, а, следовательно, и право дано на безграничное проявление этой воли! Вот вам и абсолютная свобода, которая переходит во вседозволенность и анархию. Хотите – в глобальных масштабах, например, Адольф Гитлер, хотите – в том же «Преступлении и наказании» - двойники Раскольникова: сладострастник Свидиргайлов или «экономист» Лужин.
Итак, речь Инквизитора, доказывающего, что Христос ошибся, что он плохо знал людей, если рассчитывал на их свободную волю, вполне убедительна и столь же логична. Но вывод, который он делает – всё же потрясает, и… оказывается неожиданным, несмотря на всю логику рассуждений. «Неужели мы не любили человечества, столь смиренно сознав его бессилие, с любовию облегчив его ношу и разрешив слабосильной природе его, хотя бы и грех, но с нашего позволения? К чему же теперь пришел нам мешать? И что ты молча и проникновенно глядишь на меня кроткими глазами своими? Рассердись, я не хочу любви твоей, потому что сам не люблю тебя. И что мне скрывать от тебя? Или я не знаю, с кем говорю? То, что имею сказать тебе, все тебе уже известно, я читаю это в глазах твоих. И я ли скрою от тебя тайну нашу? Может быть, ты именно хочешь услышать ее из уст моих, слушай же: Мы не с тобой, а с ним, вот наша тайна! Мы давно уже не с тобою, а с ним, уже восемь веков. Ровно восемь веков назад как мы взяли от него то, что ты с негодованием отверг, тот последний дар, который он предлагал тебе, показав тебе все царства земные; мы взяли от него Рим и меч Кесаря и объявили лишь себя царями земными, царями едиными, хотя и доныне не успели еще привести наше дело к полному окончанию».
Тем величественнее финал «Легенды» Ивана, потому что устами Ивана он озвучивает суд Христа: «И мы, взявшие грехи их для счастья их на себя, мы станем пред тобой и скажем: "Суди нас, если можешь и смеешь" <…> когда инквизитор умолк, то некоторое время ждет, что пленник его ему ответит. Ему тяжело его молчание. Он видел, как узник все время слушал его проникновенно и тихо, смотря ему прямо в глаза и, видимо, не желая ничего возражать. Старику хотелось бы, чтобы тот сказал ему что-нибудь, хотя бы и горькое, страшное. Но он вдруг молча приближается к старику и тихо целует его в его бескровные девяностолетние уста. Вот и весь ответ. Старик вздрагивает. Что-то шевельнулось в концах губ его; он идет к двери, отворяет ее и говорит ему: Ступай и не приходи более... не приходи вовсе... никогда, никогда!».
Точно так же Алеша в конце этой сцены целует Ивана, а в начале романа Зосима земным поклоном кланяется будущему страданию Дмитрия Карамазова. Ведь это тяжелая ноша, тяжелый крест – грешить и, зная об этом, нести свой крест, раскаиваясь или сознательно пребывая в грехе.
«Ты возжелал свободной любви человека, чтобы свободно пошел он за тобою, прельщенный и плененный тобою. Вместо твердого древнего закона, - свободным сердцем должен был человек решать впредь сам, что добро и что зло, имея лишь в руководстве твой образ пред собою, - но неужели ты не подумал, что он отвергнет же наконец и оспорит даже и твой образ и твою правду, если его угнетут таким страшным бременем, как свобода выбора?»
Для меня финал «Легенды» оказался в свое время ошеломляющим, и сколько бы раз я ни возвращалась к «Братьям Карамазовым», это внутреннее потрясение так и осталось со мной по сей день. Да, человек несовершенен. Да, он жаждет хлеба и зрелищ. Да, он желает, чтобы им кто-то руководил, а значит и взял за него ответственность. Потому что, в конечном итоге, самым страшным для человека последствием свободы оказывается ОТВЕТСТВЕННОСТЬ.
Вот этой самой ответственности, внезапно свалившейся на него, не вынес отцеубийца Смердяков. Три встречи-диалога Смердякова с идеологом вседозволенности Иваном (а его путь к этой теории вырастает на почве отрицания Бога… да-да! Именно Бога, хотя он и заявляет Алеше: «Я не Бога отрицаю, я мир им созданный отрицаю»; отсюда всего один шаг к разрешению крови – раз Бога нет, значит, человек на земле – царь и Бог, и может творить что угодно) с последующим отречением Ивана от своего «ученика» и самоубийством Смердякова, а так же диалог Ивана с чертом - пожалуй, самые замечательные страницы романа.
Когда в человеке живет осознание собственной ответственности за все им свершаемое, тогда и отношение к свободе меняется: появляются нравственные самоограничители, то самое «нельзя» и «что такое хорошо? что такое плохо?». Тут, конечно, важен именно момент свободного выбора человека, а не навязывания извне в виде диктата общества, религиозных институтов или даже семьи.
Я думаю, самый великий дар, который Господь дал человеку – это дар свободы, а вот как человек распоряжается этим даром – это уже проблема самого человека, а не небесной канцелярии. Человек способен к самым высоким свершениям духам, самопожертвованию, любви и, в то же время способен извратить самые благие идеи. Человек, забывая о том, что он создан «по образу и подобию Божию» и будучи в силу разных причин и пороков собственной натуры не в состоянии соответствовать этому статусу, создает себе Господа по своему образу и подобию. Так возникают собственные интерпретации священных текстов, собственные божки, мстительные и карающие, различные тоталитарные секты, ибо страх – это еще один из инструментов манипуляции человеком.
Всё это дает нам возможность осознать своими художественными произведениями великий знаток души человеческой, «психолог из психологов», как его назвал С. Цвейг, Ф.М. Достоевский. И что бы ни ждало в ближайшее будущее человечество, в наших силах изменить реальность, осознав, наконец, что жизнь человека – бесценна, а смысл жизни – в любви.
Когда-то давно у меня родилось такое стихотворение:
Смысл свободы
Тень света...
.........ведь есть же у света тень...
Интерлюдия призрачных жизней
........."до"... или "после"...
Тень смысла -
.........неясность Его затей...
Соразмерность понятий -
.........без-рай-ность – без-ад-ности возле...
Смысл жизни -
.........непрост и безумно прост...
Выбор целей и средств
.........продиктован размером желания,
НО... над пропастью выбора
.........не перекинут мост.
И иначе - нельзя,
.........смысл свободы - её испытания...
Я желаю всем нам достойно пройти через это испытание. Мир вашему дому.
30.07.2010
Этот очерк опубликован в Международном журнале "Лит-э-лит", № 2, 2010