В открытое окно залетела маленькая жёлтая птица, уверенно села на край моей чашки и принялась из неё пить.
- Ты посмотри, - удивилась Наташка, - не боится.
- А кого ей тут бояться-то? - я снял с колен лэптоп и поставил его на стол.
- Ну что, написал?
- Да. Но чего-то не хватает.
- Чего?
- Не знаю. Правда не знаю… и названия нет…
- Дай почитать.
- Погоди.
- Дай. Не то укушу.
Хотел отвесить дежурную пошлость, но вместо этого передал ей свой ноут…
«Разместившийся на городской окраине, цирк-шапито вляпался не в лучшие свои времена. На то были причины. Обычные, как, прокисшее за ночь, молоко.
Мамаши днями висят на телефонных проводах и томными голосами учат целоваться юнцов несмышленых. Папашам тоже некогда. Они честно пропивают своё – за сезон наворованное. А дети,… а что дети? Дети – цветы жизни, и всё им по барабану. И цирк, и шапито, и то, что свежеиспеченное чудо никому в этом замызганном городишке не вперлось.
Вот и шатаются по городу вопросительно трезвые клоуны в красных галифе. Без грима. Молчат. Никого не трогают. Но я видел: для этих, что убить, что подтереться – без разницы.
- Как думаешь, долго они так протянут? - спросила Наташка. И вздохнула: - душно. Дождя хочется.
- Понятия не имею, - проигнорировал он её дождь. - Мне, откровенно говоря, нет дела до каких-то заезжих неудачников одного из романов Кинга.
- А до чего есть?
- Ни до чего. Всё равно ни Родины, ни флага. Остались только буквы.
- Мне не нравится эти твои крайности: от самоуничижения до снобизма. Что ты мечешься? Успокойся.
- Как знать. Может быть, ты и права. Только не мечусь я, а всего лишь прохаживаюсь. Туда. Сюда. Туда. Сюда.
Редин гладил Наташку по голове и похотливо пялился на её наглую грудь. Сверху вниз. Красивая грудь. Высокая. Достойна линии рассвета в тонах танго над морем. Обтянута чем-то черным и лёгким. Может быть, сделать вид, что задремал и уронить руку? Вдруг прокатит?... Совсем озверел от недоёба. Да? Она к тебе со своими планетами пришла. Доверилась. А ты? Скотина.
- …а через месяц он сказал, что я подавляю его эго. И ушёл.
- Комплексующий подонок, - резюмировал он.
- …
- Его, случайно, не Антон звали?
- Почему Антон?
- Потому что Антон тире гандон. Можно, конечно, зарифмовать Игорь – пидор, но, во-первых, это неправда; а во-вторых, данная рифма не настолько совершенна, как Антон – гандон. О. Смотри, канарейка.
- Это попугай.
- Да? А для меня, все маленькие желтые птички – канарейки.
- Орнитолог! Почему ты мне не рассказал?
- О чём?
- Ты знаешь.
- А. Ты об этом? Видишь ли, я думаю, что мужчина, если он мужчина, а не балалайка, все значимые поступки должен совершать молча. Чего ради афишировать афишу?
- А если об афишах этих никто не знает?
- …лучше я расскажу тебе, как Алик уронил и забыл меня на дороге. Хочешь?
- Нет. Но ты рассказывай.
- Мы возвращались от друзей. Хотя лучше было бы остаться…
- Почему?
- Так мы ж в гавно уже были.
- Ну, и какого, спрашивается, подорвались? Если в гавно…
- Наверное, как раз потому и подорвались. Вообще-то Алик не пьёт, ну и убрался до такой степени, что вместо моей инвалидной коляски попытался вынести на улицу стул. Ну, а чо... логично – что на том, что на том – сидят. Потом, по пути домой он уронил меня, забыл поднять и у****овал. За чудесами.
- …
- Ты чего? Или не смешно?
- Блять!
- Что такое?
- Да так. Знак вопроса…
- А с ним-то что не так?
- Какой-то он у тебя огромный получился. Я бы даже сказала – многозначительный.
- Прости. Я не властен над знаками препинания. По крайней мере, над своими… а восклицательных знаков я вообще сторонюсь, как…
- Почему?
- Боюсь я их. С детства…
- Да ну тебя нах!
- Кстати, всегда задавался вопросом: а нахуй – это где?
- Нахуй – это там, где тебе аутентичней, - улыбнулась она.
Ей идёт. Когда Наташка улыбается, я становлюсь беззубым пластилиновым кроликом, а уд мой отважным Покрышкиным безумно стремится вверх – к облакам её улыбки. Она похожа на слюдяное крылышко стрекозы в лучах заката, пробивающегося сквозь запах можжевельника. Такая же непредсказуемая и банально очаровательная...»
Наташка оторвала взгляд от монитора. Спросила:
- А где попугай?
- Напился и улетел в жаркие страны. Ну и? Что скажешь?
- Мне кажется, в начале рассказа тебе стоило бы написать как-нибудь иначе.
- И как же?
- Ну, например, что-нибудь типа: «Редин гладил Наташку по груди и что-то шептал ей на ухо». Как Наташку назовёшь, так она и поплывет.
Я встал. Подошёл к старому проигрывателю – на нём давно без дела пылилась пластинка Астора Пьяцолла. Подошёл. Включил и взялся переписывать эту, никого ни к чему не обязывающую, новеллу. Только на этот раз не буквами, а…
В тот день, когда жители наконец-то узрели на всех позорных столбах своего города самодельные афиши и, объевшись хлеба, ломанулись за зрелищами, прошёл дождь, и было уже нестерпимо поздно. От цирка-шапито остались лишь воспоминания и три огромных лужи.
30.01.2011