День как-то сразу не задался. Начну с того, что снился чудесный предутренний сон, будто сплю я в казарме нашей славной, несокрушимой и легендарной армии (такая вот рекурсия!), и во сне этом стою в невъебенно длинной очереди в винный магазин, чтобы купить три боевых портвейна на дембеля. Очередь подходит, уже протягиваю купюру, вот-вот заветные бутылки с «чернилами» окажутся в руках, и тут… Какая-то сссссссссссука орёт: «Подъём!». Ах, это не сука, это мобильник орёт. Надо бы в него в качестве будильника закачать что-нибудь особенно противное, вроде Кати Лель или вокала геронтоФили - любителя розовых кофточек.
Пока шёл до метро, ****анулся (на жопу – два раза, и головой – один раз).
У метро – как обычно. Какие-то шалавы в чисто символических юбках, несмотря на, мягко говоря, не летнее время, на случку спешат, ёлка возле торгового центра подмигивает ****ски. Бич (или просто маргинал), со шлейфом ароматов от «Бомжуа», сочетающим оттенки перегара «контрабасной» водки, немытого тела и дешёвых сигарет, подошёл, и нагло так, с хрипотцой:
- Слы, чувак, дай пиисят рублей!
От такой наглости (и запашины) перехватило горло. Ладно бы ещё десятку! Аппетиты растут, однако, да ещё и довольно нахально так!
- «Дай» на базаре ***м подавился, поэл?
Бичара, бормоча что-то уничижительное в мой адрес, сделал неустойчивый поворот кругом. Я хотел было дать ему подсрачника для ускорения, но нога поехала по люду и многострадальные «мягкие ткани ягодичной области», как пишут аналогопатаномы в актах потрошения человеков, были травмированы в третий раз.
В самом метро какая-то падла приложила локтем «под душу» так, что заботливо проинвестированный в организм завтрак попросился наружу.
А, похуй!
Я ехал на встречу с другом детства!
Друзья детства - это, как правило, те друзья, которых знаешь до *** лет, но встречаешься дай бог раз в два года. Дела, семьи, заботы, знаете ли… А, плевать! Главное, встретимся! Да и Натаха моя по такому случаю отменила эмбарго на употребление мною напитков спиртосодержащих. С друзьями надо встречаться! Правда, в народе говорят, что женщина – это друг, которого можно ещё и выебать, но с друзьями-мужиками можно общаться на различные темы, каковыми являются (а то вдруг кто не знает!):
1. Бабы.
2. Снова бабы.
3. Опять-таки бабы.
4. Футбол (хоккей, баскетбол, регби, далее по списку).
5. Компьютеры.
6. Рыбалка.
7. Охота.
8. Иванов (Петров, Сидоров) – мудак тот ещё!
9. Дети.
10. Мураками (Синклер Льюис, Пелевин, Довлатов и т.д.)
11. Алкогольные предпочтения.
12. Политика («Все – пидарасы!»)
13. Прогрессивные методы лечения триппера.
14. …
(Пункт о том, у кого *** длиннее, сознательно пропускаю, ибо этот вопрос выяснили ещё лет тридцать назад. Кому интересно – у меня, ****а!)
…
N. Бабы.
А что, у вас не так?
Правда, здесь был особый случай… Как всегда, начало истории положил звонок:
- Серый, привет! Время есть?
- Здорово! Куда пропал-то?
- Слушай, тут разговор есть, но не по телефону… Приезжай часам к семи…
Как правило, если «нетелефонный разговор», значит, тебя попытаются впрячь в какую-нибудь говённую донельзя тему… А хуле делать?! Друг всё-таки!
* * *
Саммит начался на самом высоком уровне. Помимо закадыки моего Андрюхи и его супруги Людмилы, с нами за столом сидела дамочка лет тридцати. Какая-то серая, бесцветная, неулыбчивая, с потухшим, безжизненным взглядом, как мне показалось, заплаканных глаз.
- Катя, - представил её Андрей и пригубил ячменного ароматного напитка. Я тоже взял свою кружку. Пиво было в меру холодное, приятно дразнило вкусовые рецепторы деликатной горчинкой, раки тоже были хороши, хотя я предпочёл бы брутальную трёхлитровую банку с разливным, да падлу-воблу, умеренно жирную, причём непременно с замечательно вкусной икрой, тающей во рту… Ностальгия, хуле…
Музыка, звучащая в баре, уши не терзала, хотя на экране жидкокристаллического телевизора кривлялись то какие-то гламурные, но безголосые, пусть и ебабельные нимфетки, то почему-то жирный лысовато-бородатый апёсдал Серёжа Крылов, давно позабытый общественностью. Тем не менее, невзирая на массированный акустический удар по барабанным перепонкам и культурным запросам нежной души поэта, общение с друганом было приятным. Трепались о пустяках, но чувствовалось, что скоро настанет время серьёзного разговора.
Сдув с усов пивную пену после второй (правда-правда, клянусь мамой!) кружки, я наткнулся взглядом на многозначительный взгляд Андрюхи. «Ноль семь?» - вопрошал он взглядом. «Литр!» - ответил я ему взглядом на взгляд.
- Серёг, вот в чём дело.. – начал Андрюха, многозначительно посмотрев на молчавшую до сих пор Катю. – Катюшу обвиняют в убийстве. Умышленном убийстве собственного мужа. Впрочем, она сама расскажет…
* * *
Чтобы не утомлять читателя бессвязным изложением, перемежаемым всхлипами, междометиями и репликами, к теме не относящимися, Катя рассказала вот что: приехав в Москву в конце лихих 90-х в возрасте восемнадцати лет, она быстро и очень удачно выскочила замуж за красавца, неотразимого даже в луже Лёху, владельца автосервиса. После года или двух супружеской жизни у них народился сын…
Шло время, и муж стал меняться на глазах – стал каким-то дёрганным, раздражительным, всё чаще приходил поддатым, а однажды поднял на неё руку.. И ещё раз… И ещё…
Катя всё терпела, сконцентрировавшись на воспитании сына. Между тем муж разошёлся не на шутку – чуть ли не ежедневно Катя выхаживала синяки и готовилась к новым ****юлям. Главное – сын! Его голубые глазёнки, светлые волосы, мягкая улыбка…
Катя всю свою любовь и заботу сосредотачивала на сыне. А когда Лёха, дыша винными парами, матерно ругаясь, заставлял сосать свой немытый ***, а потом ложился на неё, и долго-долго терзал её тело, не в силах кончить.
А потом, когда его отросток опадал, снова бил Катю, в своих мужских неудачах обвиняя её..
Иногда, правда, в мутном и страшном тумане алкоголизма наступали просветления, и Лёха преображался: на коленях просил прощения, дарил дорогие подарки, водил в рестораны…
Тем не менее вспышки агрессии наступали всё чаще и чаще…
… В один из дней Алексей пришёл домой в состоянии, очень образно именуемом «в говно». Дыхнув перегаром алкоголя и табака, уставил на Катю злой взгляд безумных и страшных, с обильными кровоизлияниями на склере, глаз:
- Аааааааа, ты, ссссссссссссука! Ик! Я сейчас спать лягу, а ты думай, какой смертью хочешь умереть! – и как был, в грязной и обоссанной одежде, завалился на кровать и захрапел.
Катя зажалась в уголке. Всё зло, которое копилось в душе, как будто сконцентрировалось на конце некоей иглы в душе, и это остриё накалилось до температуры звёздного «»белого карлика». На глаза ненависть как будто накинула серое полупрозрачное покрывало, сжала виски, сверлила в затылке. Шатаясь, она, как зомби, подошла к стулу и схватила висевшие там колготки, потом приблизилась к своему храпящему мучителю, лежащему на животе, приподняла ему голову, и захлестнула петлёй лайкры небритое горло. Муж захрипел, его веки открылись, потом он повернулся, но было уже поздно – глаза выскочили из орбит, фиолетовый язык вывалился из открытого рта, тело забилось в агонии, и тут же обмякло.
Катя упала на колени возле трупа и зарыдала.
* * *
- Банальная, в общем-то история… - изрёк я, закурив, и вся компания поразилась моей проницательности. Катя уже использовала весь стратегический запас одноразовых платков, в ход пошли салфетки со стола.
Подождал, пока истерика уляжется, знаком отослал официантку, подошедшую было узнать, всё ли у нас в порядке.
- Что дальше-то?
- Ну… Я вызвала «скорую», милицию… Менты.. ой, милиционеры меня по почкам били, по лицу хлестали, заставили написать чистосердечное признание, я три дня в вонючей камере с какими-то бомжихами и цыганками жила, а потом… - Катя снова всхлипнула. – Следователь прокуратуры сказал, что мне предъявлено обвинение по статье сто пятой…
Я, как это модно говорить, фалломорфировал… «Сто пятая» статья Уголовного кодекса – это «Умышленное убийство»!
- А следователь?
- Следователь.. – всхлип. – Зайцев его фамилия… - снова всхлип. – Адвоката дал своего, Гапонова... Тот пять тысяч долларов просит, за переквалификацию на сто седьмую (Статья 107. Убийство, совершенное в состоянии аффекта)…
Людмила потащила подругу в дамскую комнату смыть последствия истерики.
Я воззрился на Андрюху:
- И чего?
- Серго, ты же опер! Помоги!
- Ну, я же бывший… И ты знаешь, по какой причине вылетел! Чего я сейчас могу? Я же не Чип и Дейл в одном флаконе! Нынче я не старший опер, а так.. Офисный планктон, угощающий клавиатуру компа крошками печенюшек и взирающий на доставшие ёбла коллег по офису.
- Ну, Серёг… Видишь, девчонка страдает…
- Ладно, придумаю чего-нибудь!
Я задумался, потом достал основательно потрёпанную записную книжку с телефонами и стал листать потёртые страницы. Вот крайне не люблю этого делать – уже многие абоненты, там указанные, обведены трагической чёрной траурной каймой… Ребята, друзья мои… Кого-то достала бандитская пуля, кто-то нарвался на мину в Чечне, у кого-то просто не выдержало сердце, некоторые банально спились… Среди прочих были там домашний и сотовый телефоны одного урода, отбывающего пожизненное на далёком Ямале, тщательно вымаранные. Ага, вот!
Тыц-тыц-тыц…
- Здорово, падла, то есть Падва!
- А, Мегрэ, здорово, пропащая душа! Где пропадаешь? – раздался в трубке жизнерадостный голос Марка, бывшего следака прокуратуры, который намного раньше меня осознал, во что превратилась правоохранительная система. Тогда он, старший следователь по особо важным делам, младший советник юстиции, что в переводе на армейско-милицейские звания значит «майор», послал нахуй прокурора, который в приказном порядке пытался заставить его прекратить уголовное дело в отношении какого-то важного ****арика, написал рапорт на увольнение и смачно запустил в прокурорское ебальце «ксивою» и ушёл в адвокатуру. Звёзд там, конечно, как небезызвестный теледушка Астахов, мордатый Кучерена и прочие представители юридического истеблишмента, не хватал, но работал весьма достойно, негодяев принципиально под защиту не брал, и даже, явившись как-то ко мне в кабинет, когда я опрашивал педофила, забыв, что адвокат, начал этого самого педофила ****ить смертным ****ом.
Я обрисовал ему ситуацию.
- ЗайЯцев, говоришь? Знаю этого ****ёныша, хапуга тот ещё.. А адвокаКт, как его, Гапонов? Тоже фрукт тот ещё, из прокуратуры за наркотики выперли… Словом, в паре работают! Один статью ломит, другой гонорар, потом переквалификация, распил - и все довольны!
- Марк, у девчонки-то такого бабла нет, ну, не внучатая она Джона Пирпонта Моргана-среднего…
- Тогда бери её в охапку, и дуйте ко мне!
* * *
То, что мне сейчас настанет ****ец, я понял, как только я перешагнул порог и вошёл в квартиру. Выражение лица Натахи было идентично таковому у Пенелопы, когда Одиссей, ловко наебав троянцев деревянным парнокопытным и вдоволь пошароёбившись в странствиях, вернулся на свою Итаку.
Меня встретил антарктически холодный взгляд. Нет, даже не так – близкий к абсолютному нулю. Натаха молчала. Я тоже. Перед бурей всегда так бывает. Сперва мёртвая тишина и безветрие. Потом лёгкое дуновение. Дуновение усиливается, усиливается и в довершение мощного крещендо ебашит гром и сопровождающие его официальные лица в виде ливня, ураганного ветра и молний.
- Привет, свет очей моих! – не ведая за собой греха, попытался чмокнуть Натаху в щёчку.
Натаха отстранилась.
- Ты.. – начала она.
- Иххххххххххххххххххь.. – раздался из комнаты вяк спящей дочи.
Молчал холодильник. Молчала и диффенбахия, ВрИО ёлки в преддверии наступающего года ебливого грызуна, увешанная шариками.
- Что? – не ведая за собой греха, поинтересовался я, снимая сапоги.
- Ты, - трагически сообщила любимая женщина. – Ты… Меня не любишь! Ни *** не любишь!
- С чего ты взяла?
- Да шляешься где-то! И пьяный!
- Но, Наточка… Человеку же помочь надо было!
- Чем помочь? До оргазма довести? Знаю тебя, кота помойного!
- Нет, ну, Наааааааат… - заканючил я… Там девчонке «мокруху» шьют, с нужным человеком познакомил…
- ****ишь! Да пошёл ты! Удавила бы! - гроза громыхнула, Ната всхлипнула и скрылась в комнате. Я вздохнул, и стал разбирать диван на кухне. С сегодня еблей явно не обломится… Ната явно припомнила мне и китаянку, которую **** главный герой одного из моих рассказов, и укус на шее от зубов одной леди…
* * *
… Прошло пару недель.
- Майор, - заявила Ната, когда я пришёл с магазина (сумки не висели разве что на хую). – Тебе звонила какая-то Катя, просила передать: «Два года. Условно». Что бы это значило, а?
- Ничего, - суховато буркнул я.
* * *
… Время отбоя. Я по-прежнему, согласно меткому выражению одного моего знакомого, «лишён ****ы и кухни».
Закончив возню с дочей и укачав её, снова разобрал свой диванчик на этой самой кухне, и приготовился уйти в астрал, когда в шею мне ткнулся холодный нос, в спину – сиськи (третьего размера), а *** схватила почему-то тёплая ладошка. Хуй охуел от такого обращения, но держался молодцом, и исправно стал прибавлять в габаритах
- Майор, - раздался сзади Натин голос. – Бедный мой, бедный… Всё свою бывшую работу забыть не можешь.. А я уже привыкла, что ты во сне в кого-то палишь, материшься… И привыкла будить тебя, когда начинаешь кричать, и пот вытирать полотенцем… Я люблю тебя!
- Я тоже тебя люблю! – я повернулся, без особых изысков возлёг на любимое тело, *** быстро сориентировался в обстановке, проник, куда требуется, и я стал активно совершать возвратно-поступательные движения, что явно пришлось бы по душе символу наступившего нового года.