Станиславу
Я читал…
«Скажи-ка, дядя, ведь недаром Москва, спалённая пожаром, французу отдана? Ведь были схватки боевые?! Да , говорят, ещё какие! Недаром помнит вся Россия про день Бородина?!»…
Я читал вслух, и мой голос взлетал под высокий потолок кабинета на первом этаже 4й городской школы.
«Дядя» мне представлялся в виде бородатого старого дядьки, хотя прямых аналогий этому не было. Все мои дяди, которых я знал, были в то время достаточно молоды и полными сил и надежд, мне, впрочем, не вполне ясных. В общем, без бород.
(Кстати, много, много позже я познакомился с дальним родственником этого дяди. Он был родственником кормилицы М.Ю. Лермонтова. По крайней мере, так он мне довольно убедительно изложил. Но, это очень отдельная история)
«Да! Были люди в наше время, не то, что нынешнее племя. Богатыри! не вы! Плохая им досталась доля! Не многие вернулись с поля! Не будь на то Господня воля, не отдали б Москвы!»…
Вот так- сплошные восклицательные знаки!
Господь мне представлялся в виде седого бородатого дедушки, сидящего на небесах и его воля была мне не вполне понятна. Такого я видел на картинке, которая висела на стене в доме у моего дедушки и бабушки. Внизу был расположен Ставропигиальный Соловецкий монастырь. Что такое «ставропигиальный» я и сейчас не понимаю. Каждый раз надо словарь доставать.
«Мы долго молча отступали. Досадно было, боя ждали. Ворчали старики: « Что ж мы, на зимние квартиры? Не смеют, что ли, командиры чужие изорвать мундиры о русские штыки?»…
У меня и сейчас со знаками препинания не всё в порядке, а тогда эти знаки расставлялись мной по только мне известному закону, то есть в принципе без оного. И выражение «о русские штыки» мною понималось как «О! Русские штыки!».
Как бы во славу русского оружия. Хотя смысл был, конечно, совершенно другой.
Может быть потому, что насилие как таковое, не было ещё заложено в моём сознании. И представить себе, что кто-то мог изорвать мундир и, кстати, не только его, штыком, я решительно не мог себе представить.
Так, не очень понимая смысл сказанного, я вслух читал стихотворение М,Ю, Лермонтова «Бородино». И удивлялся самому себе. Я читал его практически без запинки. От этого я торопился, как бы боялся, что стоит мне остановиться, и я уже никогда не смогу прочитать также «гладко».
На мне были огромные наушники, для того, чтобы я не слышал «самого себя». Хотя, если честно, я себя все-таки слышал. Голос доходил до моего мозга, через черепную коробку. А куда ему деваться? Это довольно известный приём логопедов, поэтому ничего с точки зрения нового, в принципе не было. Но я то этого не знал!
Да, да. Я находился в кабинете у логопеда, и целью посещений этого кабинета было исправление речи от заикания.
Надо сказать, что я не помню того момента, как я стал заикаться, но бабушка мне всё рассказала, когда я был уже прилично взрослый.
Малым я был шустрым, судя по всему.
Опять же я это знаю по рассказам бабушки. Вообще, сколько я себя помню, как то так получалось, что она все время была при мне. Или я при ней.
Но в тот раз, по каким то причинам её рядом не было. А зря. Мы тогда жили в огромном, как мне тогда казалось доме. Дом был деревянный и двухэтажный на улице (О! Ирония!) Театральной.
Рядом находился, да и сейчас находится 25й лесозавод, на котором тогда работал мой отец. Не много не мало- главным инженером.
Несмотря на такую высокую с виду должность, мы жили практически в бараке ( тогда так жило большинство), т.е. самым что ни на есть коммунальным образом.
Странно, но я помню какой-то обрывок из детского воспоминания. Я почему то стою на стуле и слышу как воют волки.
Т.е. совершенно очевидно, что я знал уже, что такое волки, по крайней мере, что это очень страшно.
…придет серенький волчок и укусит за бочок…
Но больше я ничего не помню из того быта.
Газа и прочих столичных штучек у нас еще не было и общим делом была огромная плита, топимая дровами- по какому принципу- не совсем понятно, но как то топилась.
На этой плите все и варили себе еду.
Еще раз повторяю, что подробностей как это делалось, я не знаю.
Естественным делом были самовары, которые разогревались древесным углем, который, естественно, хранился на этой кухне. Очевидно, у каждого был свой загашник.
Так вот, в такой загашник я и заполз и его владелица, уже очень немолодая женщина, вырвала меня буквально оттуда.
Что было в этом больше- личной ли злобы к нашей семье, или может злобы на весь мир сказать трудно, да и смысла большого нет. Как бы там ни было, теперь то я понимаю, что тогдашнюю жизнь легкой назвать было трудно. Тут и недавняя в общем война, тут и перемена власти, то, сё…В общем трудно.
И всё зло на этот мир выплеснулось на маленького меня. Не за уголь же, в конце концов.
Короче, так я стал заикой.
Долгое время я думал, что меня напугала собака. Почему не знаю. Может потому что запомнил себя, стоящим на лестнице и внизу на меня лаяла собака.
Однако это оказалось не так.
Долгое время я вообще не говорил. Я этого не помню, но мне уже много потом рассказали.
Потом начал потихоньку выправляться. Уж как не помню, но я себя как то не помню, что бы я вообще не разговаривал.
Я даже не помню, чтобы я заикался. Как то до школы это меня не волновало вообще.
В школе начались проблемы. Я быстро понял, что, что-то тут не так. Быстро осознал свою «исключительность».
Учиться в силу этого было не очень легко. Если честно, я не был абсолютным учеником. И двойки бывали и даже колы.
Странно, но я хорошо запомнил свой первый кол.
Это было в первом классе.
Учительница, Валентина Александровна Шалаева как правило проверяла тетради перед самым уроком. В данном случае был урок Правописания. Перед этим я, как мне казалось красиво (!) сделал прописи буквы «р» и еще каких то букв. Но вместо того, чтобы опустить черточки вниз, я их поднял высоко наверх.
Доподнимался…
Урок был первым. А надо заметить, что самые первые пришедшие в класс имели обыкновение просматривать тетради (чужие!) и если у какого-нибудь нерадивого ученика оказалась двойка, или еще интереснее- кол, тогда эту тетрадь раскрывали и вошедшему кричали «Двойка! Двойка!» или, к примеру «Кол! Кол!».
Вот так прокричали и мне. Я как можно спокойно подошел и увидел раскрытую тетрадь и понял глубину своего падения.
На раскрытой тетрадной странице краснели горизонтальные черточки, похожие на червячков, перечеркивающие все мои старания по изобретению шрифтов.
Кстати, я и сейчас не согласен с оценкой учителя. Буквы то были ровные! Я же старался!
Ну, вот так примерно все и происходило.
С другой стороны я не могу сказать, что меня как то угнетало отношение окружающих меня ребят. Вот чего не было, того не было. Никто не обзывал меня «заикой» и тому подобное. Даже если это было, но я по каким-то причинам не помню, значит….не помню
Другое дело учителя.
Когда я учил урок, но не мог ответить у доски, мне всегда ставили четверку…
А не пятерку, скажем. И я всегда чувствовал, какое-то снисхождение по отношению к себе.
Иногда я просто спотыкался на ровном месте.
Однако, со временем я нашел способ, который позволял мне более или менее строить речевые конструкции.
Это слова-паразиты.
Паразиты то паразиты, но меня он как то выручали.
У меня появилась присказка «это самое».
Сейчас это кажется смешным, наивным и глупым, а тогда было палочкой выручалочкой.
«Это самое» то, «это самое» сё…
Ну, отличником я, разумеется, не был, хотя и двоечником тоже.
Правда, был у меня в жизни период, когда я просто утонул в двойках.
Я хорошо помню то состояние страха неминуемого наказания, которое не могло не последовать.
Всячески изворачивался как мог, но однажды…Родительское собрание грянуло и вся правда вылезла наружу во всей своей неприглядной красе.
Получив свою порцию ремня по…( кстати в первый и последний раз) , я с тех пор стал учиться , как ни странно, хорошо. Мне даже понравилось впоследствии.
Вот и говори о методах воспитания.
Кроме всего прочего, мы бегали на реку Ваганиху с Колькой и Серегой, и с Серегой же еще пели в хоре.
Школьный хор у нас был неплохой, и вела его учительница пения, имени которой не помню, но хорошо запомнил, как она внесла свежую струю в повседневный быт.
Именно она заставила разучить песню еще неведомого нам Высоцкого « Если друг оказался вдруг» и многие другие песни, как я подозреваю теперь, вне школьной программы.
Это вам не «У дороги чибис».
Мы выступали на местном уровне, а хорошо или плохо- не мне судить. Помню, как ездили на городские состязания школьных хоров, но как я помню, без больших наград.
Пришло время, и меня все-таки решили отдать в руки логопеда.
Было это в классе пятом скорее всего.
Логопеда нашли не скоро. Оказалось, что на весь город ( областной центр!) было всего два детских логопеда. Один в детской областной поликлинике, а второй в школе №4, которая располагалась на Набережной Северной Двины.
Сначала она никак не называлась, потом стала просто Набережная, потом им. Сталина, потом Набережная им. В.И. Ленина ( еще бы! Самое красивое место!). Потом, после перестройки- обрела теперешнее название Набережная Северной Двины.
Перед школой ( кстати, самой старой из всех сохранившихся в Архангельске ( Её теперь уж нет) стоял памятник Петру Первому. Да и сейчас стоит. Скульптор Антокольский. Его можно увидеть и в Таганроге, и в Петродворце и на купюрах достоинством 500 р.
Вот туда мне и предстояло ездить.
Надо сказать, что это и сейчас не ближний свет, а тогда и вовсе было все непросто.
Мой отец работал тогда уже директором лесопильно-деревообрабатывающего техникума.
Какая никакая величина.
Но мы не шиковали, и даже по тамошним меркам жили весьма скромно. А по современным…
Лучше чем другие, но ей богу не намного.
Как директор, отец довольно часто ездил в командировки. Привозил…Что только не привозил. Даже, прости господи, яйца. Да-да, обыкновенные Куринные яйца. Три десятка как сейчас помню.
Но самый яркий его приезд это бы однажды зимой, когда он привез не много не мало телевизор.
Кажется «Восход-2». Все, что было связано с космосом, было очень модно.
Хорошо помню материю какого-то темно коричневого цвета, перевязанную узлом и конечно же тяжесть для таких перемещений.
Думаю, что он добирался до дома отнюдь не на такси.
Естественно, после этого весь дом у нас пасся.
Родители на это смотрели как то снисходительно, хотя теперь я представляю их проблемы.
Ну, так вот, это все происходило в поселке 25-го лесозавода. А 4ая школа находилась в центре, нет, не на другом краю города, но все равно далеко.
Чтоб туда добраться надо было сесть на трамвай № 3, через полчаса примерно, пересесть на трамвай № 1, который примерно еще через полчаса доставлял тебя к месту назначения.
Ну и пешком немного, но это не замечалось.
Я, разумеется, говорю о «чистом» времени, не учитывая ожиданий на остановках.
Весьма неоднозначных ожиданий.
Трамваи ходили плохо, а их альтернатива, автобус № 9, который ходил от Ж-Д вокзала до 29-го (!) лесозавода, альтернативой был чисто номинальной.
Его график движения не поддавался никаким прогнозам.
Таким образом- трамвай и только трамвай.
Сначала меня сопровождала бабушка, но потом я и сам освоился в нехитром этом маршруте.
Из этих занятий я немного что и помню, если честно. Но хорошо запомнил вот это чтения «Бородина». Потому что я впервые(!) прочитал от и до без какой-либо запинки и это мне очень понравилось.
В группе нас было немного. Я хорошо запомнил, что как то завязал знакомство с одним мальчиком, то ли из нашей школы, то ли из нашего поселка. Может даже и второе. Потому что мы с ним не часто встречались.
Но все это закончилось самым неожиданным образом.
Однажды, возвращаясь с занятий и уже пересев на трамвай №3, я застрял на одной остановке.
Остановка находилась перед въездом в лесозавод и до дома было еще ехать и ехать.
Но ехать никто не собирался. Где-то трамвай сошел с рельсов ( довольно обычное явление для тогдашнего времени) и перекрыл все пути-дороги.
Была зима.
Я был одет достаточно тепло, но все равно сидеть в трамвае- не слишком веселое занятие.
Что было делать было не понятно.
Идти было очень далеко, да и попутчиков не было.
Я попробовал сесть на автобус, но переполненный пазик проносился мимо остановки, игнорируя ее местоположение.
Я попробовал было найти телефон, но мне это почему-то не удалось. Может, я его и нашел, но перепутал номер. По крайней мере точно знаю, что до дому я не дозвонился.
Оставалось набраться терпения и ждать, причем, неизвестно чего.
Не знаю, почему я при шел к такому выводу, но жизнь показала, что это был единственно верный выход из положения.
После некоторого ожидания ( томительного, надо заметить) спасение таки пришло в виде моего отца.
Как оказалось, он был в городе и позвонив домой, узнал, что я не появился дома.
( Теперь то я представляю состояние моих родителей!)
Он решил проверить все трамваи ( а их накопилось изрядно) и таки нашел меня.
После этого все было легко и просто.
Мы пошли к дедушке с бабушкой. Там переночевали и утром, ни свет ни заря, отправились на свой 25й лесозавод.
Чтобы опоздать в школу? Да ни за что! И, естественно, я не опоздал.
После этого случая я уже никогда более не ходил на эти занятия. Позже, тот паренек, о котором я упоминал, встретился мне и передал отзывы педагога о моей персоне. Нелестный, надо заметить. И заключался он в том, что как таковые, занятия мне не помогают.
То есть, как есть, никакого прогресса.
Но для меня лично польза все же была.
Я понял главное- очень важна речевая практика.
Дома, закрыв уши как можно плотнее ( о наушниках не могло быть и речи) я старался читать вслух.
Не очень усердно, но все же.
Я так же много пел, как я уже говорил.
И рано или поздно заикание прошло.
Сказать, что мне оно не мешало никак нельзя. Мешало и здорово мешало! Это и отношения со сверстниками и многое другое.
Я и так не самый умный человек, а тут еще и помеха такая!
Но со временем, повторяю, все выровнялось. Годам к 20-21, к окончанию института.
Что способствовало?
Тут и речевая практика, тут и пение, тут и утверждение себя как личности в социуме.
Мой дядя Вася так же заикался и очень сильно. Он рассказывал, что его заикание прошло начисто, когда он после военного училища встал перед строем солдат и…его речь изменилась кардинально.
У каждого свой путь.
Надо все же заметить, что он по жизни был крайне немногословным человеком. Я хорошо помню, как он выглядел, но совершенно не помню его голоса.
Но, к слову сказать, что это совсем- пресовсем бесследно для меня прошло, тоже нельзя. Есть какая-то инвалидность речи. Говорю я гораздо хуже , чем, скажем, пишу. Так что если вы сочтете этот рассказ худым, то разделите на 5 и оцените каков я рассказчик.
Ну все таки не на десять….Это уж слишком.