Прощай, Сухуми (Станислав Афонский) / Проза.ру

            Ж А Р А, П Р О С Т У Д А, Б И Л Е Т Ы

   Прибоя не было совсем. Прозрачная вода лежала на сонном берегу неподвижно, как суповый бульон в тарелке. Море распласталось расслабленное, ровное, гладкое, тихое, похожее не на гигантскую плоскость воды, налитую в резервуар берегов, а на некое подобие странного вещества, представляющее собой нечто переходное от воды к газообразному состоянию. Сухуми окутала неимоверная жара. Даже не жара, а какое-то состояние природы, чему ещё и названия не придумано. Более или менее терпимо и сносно можно было чувствовать себя только в тени деревьев. Но и там местные жители, судьбой обречённые уживаться с капризами своей родимой и привередливой барыни-природы, сидели, подобные неподвижным изваяниям, стараясь не двигаться и тем самым избежать излишнего выделения собственной энергии, способной повысить температуру тела и потение. Лишь обмахивались какими-нибудь веерами или их подобиями, или просто ладонями, время от времени возводя страдальческие очи к небесам.
      Виктор маялся. Не только от сверхъестественной и неправдоподобной, по его мнению, жарищи. От скуки и безделья. Группа, с которой он отмахал весь «Королевский маршрут» через Теберду, Домбай и Клухорский перевал, вместе с Военно-Грузинской дорогой, разъехалась два дня назад. Ни поговорить не с кем, ни куда-нибудь сходить. Да и ходить, собственно, уже не на что – денег осталось в обрез и впритык только лишь на то, чтобы добраться до аэропортов в Сухуми, потом в Тбилиси, а там и в Горьком городе до дома, подкрепляя организм минимальными дозами пищи и питья. Воды, уточним, а не чего-то иного. Нельзя сказать, что всё его отпускное «состояние» угрохано и промотано в лихих гусарский загулах и кутежах по ресторанам. Его, «состояния», хватило лишь на одно посещение ресторана. Скромненькое и хиленькое – лишь бы отметиться. Зато отведал с приятелем настоящее грузинское хачапури. Подлинное творение кавказской кухни, а не тощий плоский так, будто на него наступили подошвой сапога, пирожок с сыром под таким же названием в привокзальных буфетах.
      Турпутёвка у Виктора исчерпала себя тоже два дня тому. Вместе с ней он лишился и священного права туриста на «койко-место» в турбазе имени «50-летия ВЛКСМ», и на питание в её столовой. Не изгнанным на улицу, или на все четыре стороны света по выбору, Виктор остался лишь благодаря добросердечию и стараниям пожилой абхазки, одетой во всё чёрное как послушница монастыря, распоряжавшейся заселением и выселением туристов. Она посочувствовала парню: билет смог достать на самолёт не раньше, чем на два дня позже срока, да ещё и заболел, простудившись до температуры тридцать девять градусов выше ноля по Цельсию, да ещё и с десятыми.
      Процесс простуживания при июльской сухумской экстремальной жаре оказался прост, внезапен и эффективен. Отмывая и отскабливая походную грязь под горячим душем, Витя распарился, расслабился, обильно и густо намылился, и в этот блаженный момент пропала горячая вода. Совсем. Осталась... То, что осталось, назвать водой просто холодной было несправедливо по отношению к температуре воды. Неведомо как и где в Сухуми удалось сохранить и сберечь высокогорный ледник и провести из него воду, но то, что хлынуло из железной тучки душа, имело температуру, кажется, даже ниже нуля градусов по тому же Цельсию или даже ещё меньше. Смывать с себя мыло такой злодейской шуткой Витя сразу не решился. Некоторое время ждал: чай, дадут скоро и горячую. Но кто-то из местных знатоков объявил: если горячая вода кончилась, то это надолго… А мыло, высыхая, принялось стягивать и щипать кожу. Почему-то вспомнился голый инженер из «Двенадцати стульев», хотя общего между ним и Витей было лишь сохнущая мыльная пена и первобытная нагота...
         Что делать? Добежать до моря и в нём, тёпленьком, смыть мыло? Мысль верная, но между намыленным Витей и морем – вся территория турбазы, с её домиками и девушками, и шоссе с бульваром вдоль пляжа, полном прохожими и машинами. Бежать через всё это голым оригинально, но как-то странновато. Одеться? На мыло? И Витя, содрогнувшись, но сконцентрировав мужество и волю, сунулся под ледяные струи. Но это же форменное надругательство над здравым смыслом и человечеством в образе нашего героя. Мыло смывалось издевательски медленно и нехотя. Заниматься этой процедурой пришлось минут десять, не меньше. В результате доблестный турист-горник Виктор приобрёл довольно удивительный внешний вид покрытого гусиной кожей существа цвета коричнево-красного загара с сине - зелёным оттенком. Дрожащего. Сухумское солнышко, однако, согрело оледенелого туриста довольно быстро, и Витя уже уверился было, что отделался только дрожью и лёгкой изморозью, но через два дня его взял за грудки жестокий озноб, затряс, а потом и нокаутировал. А ещё нужно было покупать билет...


         Билетов ни на какие числа, ни на какие направления, ни на какие рейсы не было. Совсем. Очередь – стояла. Но, если учесть полное отсутствие того, за чем целесообразно было бы стоять, - неведомо за чем. В этом Виктор и убедился, отмучившись в густой, липкой от пота, толпе и духоте три часа в первый же день попыток «достать» вожделенный билет. Он нужен был во что бы то ни стало – не жить же вечно в этом городе, хоть он и красив, и уютен, и возле «самого синего в мире Чёрного моря моего». Впрочем, Витины возможности того, «во что бы это ни стало», были очень ограничены. Кроме того, он просто напросто не верил, будто для приобретения того, чего «нет», нужно просто вложить в паспорт деньги и этот сэндвич любезно, но многозначительно, протянуть кассирше. Не верил: не может такого быть в нашем советском государстве, где у каждого гражданина в сердце лучезарно таилась своя – особая и абсолютно неподкупная - советская, гордость. Сомневался, но от отчаяния пересилил себя. И вложил, как советовали, в свой серпастый и молоткастый десять рублей. Состоялось кощунство и святотатство такое на третий день «доставания». И, невероятное чудо, - та же симпатичная лицом кассирша, что дважды привычно не глядя, но пасмурно отказывала ему, вдруг просветлела хмурым ликом, стрельнула глазками и вежливо-ласково произнесла: «Приходите, пожалуйста, завтра к двенадцати часам за билетом». И что-то себе куда-то записала. И честно вернула паспорт, не взяв из него десятку!
      «Ну вот, а говорили, - подумал Виктор, облегчённо вздохнув. - Однако. Два дня не было, а тут, здрасьте, появилось. А деньги-то не взяла же... Должно быть, завтра возьмёт, когда билет дадут. Сегодня вроде бы не за что ещё… Разве что авансом».
         Завтра билет действительно дали. И волшебного слова «пожалуйста» не понадобилось – его заменила волшебная десятка… И её опять не взяли! Но, как показалось Виктору, случайно. Взглянув и снова состроив глазки, кассирша Витю узнала, сказала, чтобы он прошёл за билетом к соседнему окошку, и то ли замешкалась, то ли отвлеклась, но не взяла из рук Витиных паспорт вовремя, чтобы вынуть из него заветные. Витя же оплошностью коварно воспользовался и мгновенно переметнулся к соседнему окошку. Девушка-кассирша, видимо, не слишком опытная в манипуляциях, проводила его взглядом, каким неудачливый рыбак смотрит на сорвавшуюся с крючка рыбу. Вите стало совестно. Сколько ещё простоять бы ему пришлось в очередях, если бы не эта симпа. А он так... Но десятка была ему очень даже не лишней. Точнее – других у него уже просто не имелось.
      Облегчённо улыбнувшись, нежданно разбогатевший Виктор выбрался из осточертевшей за три дня спрессованной тесноты и духоты кассового зальца на то, что, по сравнению с ним, уже можно было назвать свежим воздухом. Правда, разогретым до 35 градусов. Но здесь хотя бы некое подобие ветерка создавало иллюзию относительной прохлады.
      Билет в кармане, десятка там же. Теперь пенталгин в рот и ноги на пляж. Виктор спасался от недуга «пятёркой» - пенталгином. Часа два после заглатывания этого снадобья оглушённая им хворь прикидывалась, будто её нет, и можно было ощутить себя мужчиной средних лет «в самом расцвете сил», вроде Карлсона, который живёт на крыше или даже ещё лучше, только без пропеллера на спине.
         Две девушки, покрытые максимальным загаром под минимальной одеждой походя зафиксировали Витину фигуру критическими взглядами. Вроде бы ничего мужчинка: почти высокого роста, почти брюнет, подтянут и почти рельефно мускулист, добрые глаза. Нос широковат и слегка пушист от облупленной кожи, но терпим . Непонятно: вроде бы русский тип, но лицо подозрительно кавказской национальности - похож. Усат, бородат и престранно одет. На голове грузинская шапочка пакх со значком каким-то, на торсе распахнутая до пупа тонкая штормовая курточка, в эмблемах, с засученными рукавами, на ногах того же происхождения брюки. Из-под них сурово торчит совсем не подходящие для юга знойного пара мощных горных ботинок на толстом протекторе... «Чудик какой-то, - переглянулись девушки, - или военный».
         Виктор посмотрел вслед девушкам. Ничего. Ножки, бюстики, походочки... Вот бы… Но уже ни времени, ни, главное, средств, да к тому же и здоровья. Только и остаётся, что на пляже поваляться, да «меню» разнообразное из великолепия обнажённых женских тел разглядывать... А, может быть, лучше на турбазу. Под густую и уютную тень огромных платанов. Там прохладнее, спокойнее, никаких соблазнов... Отлежаться, а то как-то, всё-таки, дискомфортно в организме... Ну да – приехать... Даже притопать пешком через крутые перевалы к Чёрному морю и в тенёчке отсиживаться. Для этого шёл? Но что делать, если заболел?.. Как что – оздоровляться. Берег Чёрного моря у нас что? – всесоюзная здравница. Вот именно – здравница, а не болельница. Прогрейся, искупайся в этой большой солёной ванне. Полегчает. И Виктор застучал ботинками к морю, внушая себе на ходу, что идёт бодро и жизнерадостно.

            П Л Я Ж И    Ж Е Н Щ И Н Ы

      Возле выхода с турбазы не очень пожилая, но полная женщина абхазка, изнемогающая от несносной жары в глухом чёрном платье, загоняет ладонью остатки воздуха в рот отрешённого от всего земного томного лица.
      - Здравствуй, здравствуй, турист, - ответила на приветствие, - на пляж собрался, да?.. Не ходи туда. Сегодня не ходи. Совсем нехороший день. Видишь, что творится? Жара какая. Даже нам, здешним привычным, тяжело, а ты с севера... И как тебе не жарко в твоих сапогах?
   - Совсем не жарко, уважаемая, - отозвался Виктор, - не вы первая удивляетесь. Это они у меня не сапоги, а вибрамы – горные ботинки. Они, понимаете, изолируют и от холода, и от жары. В них даже прохладнее, чем в босоножках.
   - Да что ты говоришь? Я не понимаю. Какие такие рамы?
   - Виб –рамы… Вибрируют то есть…
   - Ну, тебе виднее – зато не простудишься. Ты бы ещё валенки и тулуп надел, - женщина вяло отмахнулась, - совсем бы холодно стало…
   - «Эт точно. Я уже простудился», - усмехнулся Витя и торжественно прошествовал мимо закрывшей на всю жару, и на него тоже, глаза, женщины.
      Солнце ярилось, палило, жгло и плавило вовсю точно в зените. Вокруг Викторовых стоячих ног тень отсутствовала совсем. «Сейчас бы сомбреро на голову – весь оказался бы как под грибком», - представил себе Витя. Но сомбреро не было. Так же, как и ни единого облачка над всем Кавказом. Зеркалу воды нечего отражать. Воздух неподвижен, как в колбе. И – совершенно пустой пляж. Никого. Странно. Даже дико на диком пляже. Обычно здесь не только лечь, но даже ногу задумаешься куда поставить, чтобы никого не задеть ненароком.
      «Ну и ладненько. Позагораю один». И Витя сделал сам перед собой вид, что ему всё нипочём вообще, а какая-то там жара – тем более. Брякнул на чёрный песок лежак, встал на него, разулся, разделся, подёргал задумчиво плавки: не снять ли и их. Не снял. Растянулся... И кайфа не словил. Не то, чтобы очень уж припекало сверху, но ещё и снизу обдавало жаром от раскалённого песка, словно от адовой сковороды, стоящей на чёртовом огне. Но на то и грешники… Через несколько минут всё тело покрылось сплошной плёнкой пота. Его струйки потекли на лежак. «Лучшее средство похудеть... Пожалуй, даже не только похудеть – тут вполне вероятно если не испариться, то превратиться или в кусок тушёнки, без консервной банки, либо в мумию с нетленно провяленными мощами... Так потом и в святые не зачислят», - упражнялся в ерничанье над самим собой Витя. Вскоре понял: выдержать невыносимое совершенно невыносимо и абсолютно невмоготу, и ни к чему. Искупаться бы...Но между лежаком и морем – раскаленный песок – босиком-то по нему... Разве что ботинки надеть... В ботинках – в море…
         Вспомнился самый первый выход на сухумский пляж. С первого взгляда он показался мрачным и грязным. Жёлтый и белый песок всегда смотрятся жизнерадостно. Даже в дождь. Чёрный же и под солнышком словно обижен на всё на свете: уныл, скучен, не чист и хмур. Ещё только раздеваясь, Виктор увидел, как некий весьма солидного вида мужик, похожий на джентльмена, раздевшись сидя на лежаке, сошёл с него босыми ступнями на песок, сделал несколько шагов к морю и вдруг как-то шаловливо подпрыгнул – подскочил, нелепо вскидывая ноги кверху, заскакал к прибою и плюхнулся в него всем брюхом. Вон другой запрыгал так же. Третий... Дама с огромным бюстом, лежащим на колоссальном животе, взвизгнула басом и, высоко взлягивая складчатыми ногами, загалопировала к воде...
      «Что это с ними? В детство впали от радости, что к морю пришли?» - насмешливо подивился Витя. Не спеша и с достоинством снял лишнюю одежду с тела, освободил ноги от тех же ботинок, встал босиком на песок...И тут же подпрыгнул неожиданно для себя сразу обеими ногами. Нестерпимый жар полоснул по подошвам, изнеженным в трёх парах носок под толстой кожей горных ботинок. Песок горел невидимым пламенем. На нём яичницу можно было жарить, а не только ноги альпиниста. Стараясь, по возможности, больше парить в воздухе, чем палить ноги на песке, Витя вприпрыжку допорхал до пены морской и погрузил в неё опаленые ступни. Обратный путь, с уже мокрыми ногами, проделать было относительно полегче. Брызги на чёрной поверхности пляжа испарялись мгновенно и, даже с шипеньем.
      Усевшись на лежак, Виктор разгрёб ногами поверхность песка, добрался до терпимой прохлады, закурил, огляделся вокруг и... Увидел её. Нельзя сказать, что это была девушка «его мечты» - он такую даже не мечтал увидеть: просто не знал, что такое телосложение возможно в естественной природе. Она стояла неподалеку под зонтиком своей широкополой шляпы, смотрела на море, держала в пальцах незажжённую длинную сигарету, о чём-то, кажется, думала и, между думами и созерцанием моря, потрясала мужчин фигурой. Было чем. Высокий объёмный бюст. «Верхний», - отметил себе Виктор. Сексуально выдающийся, «нижний», - уточнил Виктор. Тонкий намёк на аккуратный животик, при узенькой талии, великолепные ноги с очень женственными бёдрами... Лица на расстоянии и под тенью шляпы рассмотреть было трудно. «При такой фигуре лица и не требуется», - не удержался от иронии и сейчас Виктор. И воздохнул: подвалить бы, да у такой женщины, да ещё на юге, да ещё и на Кавказе – наверняка кто-нибудь уже давно есть и не в единственном числе, небось, и... И не такой нищий… Как бы то ни было, но женщина стояла одна.
         Отметив сей факт, Витя продолжал изучать тело женщины на расстоянии, мысленно, и безнадежно, обладая ею. Кто-то из великих «инженеров человеческих душ» где-то как-то сказал, что женщины кожей чувствуют, когда нравятся мужчинам... Кожа девушки под шляпой, видимо, обладала такой же тонкой чувствительностью. Непринуждённо покачивая под тонкой талией бёдрами, девушка не спеша, глядя себе под ноги, обутые в изящные босоножки, направилась... прямо к Виктору.
      - Извините, молодой человек, у вас не найдётся зажигалки прикурить? – и девушка начисто вышибла Витину способность членораздельно не только говорить, но и думать. Из тени под шляпой на него дружелюбно и ласково глянули огромные синие очи, при почти чёрных волосах ниже плеч, припухлые губы «на подкладке», Витин идеал, худощавый овал лица, прямой красивый нос.
      Витя промахнулся мимо кармана в поднятых штанах своих, замешкался...
      - Девушка! Разрешите предложить вам мою зажигалку, - тут же воспользовался промашкой Виктора рослый мужчина с соседнего лежака.
      - Спасибо, но мне нужна именно его зажигалка, - улыбнулась девушка Вите.
      - Она что – вкуснее, что ли? – обиделся рослый.
      - Нет. Она ненавязчивая…
      Извлечённый с третьей попытки коробок спичек забрякал в Витином кулаке. Он протянул его девушке.
         - Ну, молодой человек, даме подают зажжённый огонь, а не деревяшку, - ошпарил вконец растерявшегося парня залп синих очей.
      - Извините, - очухался, наконец, Виктор. Спичку удалось зажечь сразу и не промахнуться, протягивая её к сигарете в пальцах девушки. Прикурив, она затянулась, обволокла Виктора беглым, но внимательным взглядом.
      - А можно присесть рядом с вами на ваш персональный лежачок? Вы только не подумайте, ради бога, что я навязываюсь или пристаю к вам. Просто вон там два дяденьки, вот уж лет под сто каждый в отдельности, очень уж навязываются со знакомством, да ещё из местных, а вы, я вижу, свой. Пусть думают, что вы – мой друг... Я посижу немножечко и уйду. Можно?
            - О чём речь? Конечно, можно, да ещё как! Это насчёт посидеть, - сказал Витя вслух и мысленно добавил « а ещё лучше полежать», - а уйти, дэвушка, очень совсем нэ обязательно, - почему-то перешёл на то состояние устной речи, которое считал кавказским акцентом, и превозмог откуда ни возьмись появившуюся внутреннюю дрожь.
         Девушка молча улыбнулась и мягко полубоком опустилась на лежак, положив на него колени и опершись рукой. «Убойно» - Витя посмотрел на получившуюся позу и почувствовал срочную необходимость лечь куда-нибудь лицом вниз... Даже не глядя на неё, он видел её возбуждённо, как ему казалось, напряжённые смуглые груди с интригующе глубокой ложбинкой между ними, сверкающие бёдра. Необъяснимо-прекрасное чувство словно разлилось по всему телу Виктора от плотного сознания того, что вся эта волнующая красота находится рядом и, не исключено, может принадлежать ему. Незнакомка, как будто, показывала вид, что не только не возражает, но и поощряет.
         Непринуждённо начавшийся контакт естественно перешёл в знакомство. Красавица оказалась прежде всего Юлей, потом москвичкой и, кроме сногсшибательной внешности, имела редкую специальность – логопед. Впрочем, профессии здесь не играли никакой роли и роли можно играть без профессий. Имели значение море, пальмы, кокетливые магнолии, величественные платаны, зовущая откровенность обнажённых тел и особая атмосфера южного кавказского города, светлого, спокойного и одновременно весёлого. Так не похожего на угрюмо – деловую чопорность своих северных собратьев. Лёгкие знакомства, не обязывающие встречи, короткие замыкания высоковольтных молний жарких контактов...
      А Юля к назначенному времени свидания вечером того же дня не пришла. Ни через десять минут, ни через «положенные» пятнадцать минут, ни через полчаса. Такой поворот – ошеломляющая неожиданность. Девушка супер-мечты чуть ли не сама предложила ему день и час, и место встречи... И вот – предательство. Так искренне и душевно начавшееся знакомство просто не могло так внезапно и беспричинно окончиться. Но вот – окончилось. Напрасно Виктор бродил, «барражировал», как мысленно пытался над самим собой иронизировать по роскошной набережной, надеясь на случай. Одинокие платаны сочувственно склоняли над ним свои благородные ветки, но ничем более существенным помочь не могли. Может быть, и не было никакой Юли? Перегрелся на солнышке и сгаллюцинировал себе образ не существующий? Явился ему в жарком мареве знойного пляжа призрак мечты и исчез...
         Через три дня тот же призрак материализовался и явился вновь, и так же мягко опустился на его лежак, уже не спрашивая разрешения. Витя среагировал мрачно. То есть, не среагировал никак. Раздался грудной приятный и грустный голос:
      - Вы сердитесь. И правильно. Было бы всё нормально в тот вечер. Всё – всё. Но, вот уж, не суждено оказалось. Я уже собралась идти к тебе, а тут приходит подруга с двумя грузинами. И меня к тебе не пустили... Так, вот уж, вышло. Извини, если сможешь... А сегодня вечером я уезжаю. Вот и пришла попрощаться с морем. И с тобой, если, думала, увижу. Вот и увидела.
      - А зачем? Для разнообразия с грузинами? – Виктор резко выдохнул сигаретный дым. – С ними тоже «всё-всё нормально» получилось?
      - Уж не хамил бы на прощанье... Да, получилось. Я тебе клятву верности не давала:
повода, знаешь ли, не было... Ну, прощай, Вася. Не горюй – найдёшь себе ещё. Вон тут сколько товара валяется. Бери – не хочу. На всех хватит.
      Она цинично улыбнулась и тут же погрустнела, - Ты, всё-таки, не думай обо мне очень, вот уж, плохо. Я сама не знаю, что говорю.
      И ушла.
      Странное дело. Те же юлины неотразимо великолепные ножки, те же бюсты, талия и глазки почему-то уже не оказали на Виктора того первого, ошеломляющего, впечатления. Оно и было лишь впечатлением от незнакомого существа, как от ожившей статуи. Сегодня же перед ним стояла живая женщина. И её плотское тело очень даже могло быть в употреблении у одного из друзей подруги... Эта пошлая догадка дополнилась иллюстрацией, нарисованной воображением и окончательно настроила Виктора на холодное расставание с Юлей. Впрочем, и пылкость была бы совершенно напрасной – двое расставались навсегда, не познав друг друга. Как там Кикабидзе поёт: «Просто встретились два одиночества, развели у дороги костёр, а ему разгораться не хочется – вот весь разговор». И не очень это огорчительно. И почему одиночеств два в данном пляжном случае? Он – один, а она? Южное амурное приключение, если бы и состоялось, скорее всего, так и осталось бы всего лишь приключением. Одним из множества. Хорошо сложенных сексуальных фигурок на черноморских пляжах не так уж и много, но вполне достаточно для удовлетворения любых вкусов, любых друзей любых подруг... И всё-таки грустно.
      Неподалеку от Вити две девушки, только что пришедшие, возбуждённо срывали с себя символические одежонки. Его всегда забавляла мысль: странные существа – женщины. На улице или в помещении где-нибудь уж вот как засмущаются, если подол юбки случайно задерётся выше допустимого. А на пляже раскованно снимают с себя почти всё. Кажется, и это «почти» тоже смахнули бы с себя без стеснения, да уж так и быть – оставят. Для приличия, будь оно неладно, или для интриги. А некоторые и снимают – вместе с приличием. Приличия – дело относительное: можно иногда и без него обойтись, как без костюма...
      Виктор повернул голову в другую сторону и в другой стороне ничего не увидел. Всё пространство пляжа, и кусок вселенной вместе с ним, заслонил огромный, правильной шарообразной формы, живот. «Чёрт побери, - бормотнул мысленно Виктор, - не нашёл мужик места подальше встать со своим пузырём». Иметь перед глазами потную ёмкость для жира – не то, что стройные девичьи фигурки. Витя отвернулся. От обеих дев остались только их шортики и что-то ещё – убежали купаться… Или испарились.
      «Времени, должно быть, уже к часу подошло», - толкнула мысль взглянуть на часы. «А сколько точнее? Угадаю или нет?» Виктор от природы, должно быть, имел внутренне обострённое чувство времени. Угадывал его с точностью до пяти – десяти минут плюс – минус. «Сейчас... Ага, двенадцать часов пятьдесят минут». Стрелки пыле-водо-грязенепроницаемых «командирских» часов с чёрным циферблатом ехидно показали тринадцать часов двадцать две минуты... «Одно из двух: либо часы неправильные, либо я ошибся», - усмехнулся Виктор. Что ж, пора на обед. В это время при таком солнце уже не загоришь, а обгоришь и обуглишься. Витя проводил глазами проходившую мимо в блеске шоколадного загара фигуру женщины в красном символе плавок и остатках бюстгальтера на упруго подрагивающей в такт походке груди. Вздохнул и не спеша оделся. Почти всегда приходилось делать над собой усилие, чтобы покинуть пляж с живописно разложенными на нём аппетитными и разнообразными телами.
      «Какой, всё-таки, благодатный край. Красивый. Тёплый. Добрый. Радушный. Жить бы здесь людям и радоваться такой жизни… Как там грузины говорят? Виктор выщелкнул из пачки сигарету «Опал», закурил... Вспомнил. «Бог, создавши землю, отдохнул немножко и принялся распределять её между племенами людей. Англичанам – Англию, неграм – Африку, японцам – Японию, французам – Францию, – ну и так далее. Очередь, конечно, споры кому где лучше – все заняты делами неописуемо очень важным. А грузины, народ весёлый, где-то в сторонке пьют вино, едят шашлыки, сацеви и лобио, песни хорошие поют, пляски лихие танцуют. Пели, пели и пропели. Пришли к Богу за землёй, где жить, а земли-то и нет – всю разобрали… Плохо дело. Заплакали от горя. Бог посмотрел, пожалел, задумался и сказал: «Так и быть, друзья! Народ вы хороший да радостный, да немножко наивный, да бывает беспечный – вот вам кусочек рая на земле. Живите в нём!» И стали с тех пор жить грузины в раю между синими горами и чёрным морем».




            «Л А Г Е Р Ь И Н Д У С О В»

      Вот такая же субтропическая жара плавила Сухуми и два года назад при первом знакомстве с ним. Сложное получилось знакомство... Во-первых, никаких путёвок. Во-вторых, как следствие первого, никакого пристанища. Разве что походный дом, в образе туристической палатки, висел на Витиных плечах вместе с рюкзаком типа «Ермак» и ждал часа своего. Ну, и в-третьих – проблемы: где, как и что. Трое: Сеня, его походная подруга Рита и Виктор, спрыгнув на горячий сухумский асфальт с борта крытого брезентом и набитого туристами и рюкзаками грузовика стояли перед стальной решёткой ворот, отделявших их от турбазы «Имени 50-летия ВЛКСМ».
         Рита, крепенькая черноволосая девушка с курносоватым носиком между полуночно чёрных глаз с интересом ждала развития событий, сверкая белыми бёдрами из под коротких шорт. Сеня, поправив на голове некое подобие беломатерчатой кепки с огромным козырьком, почесал отросшую за три недели в горах русую бороду и невинными глазками разглядывал сухумский пейзаж, ворота, проходную сбоку от них и фигуры двух невозмутимо улыбающихся кавказцев, стоящих на страже проходной.
      Вот здесь, на этой турбазе, по словам бывалых туристов «дикарей» - знатоков сухумских злачных мест, существует радушный и безмерный «Лагерь индусов». Лагерь – вне сомнений невооружённым глазом. Но индусы тут при чём? Загадку разгадать так и не удалось, да и не важна была разгадка. Важно было стать обитателями лагеря, на время. Зависело это, как оказалось, только от благорасположения тех, кто охранял ворота. За их спинами сквозь редкую решётку и зелень растений видны палатки на ровной, как футбольное поле, обширной площадке. Рукой до них подать. Но стражи пропускают не всех. Мягко, но настойчиво, выспрашивают: кто такие, откуда, куда, зачем и надолго ли...
      Ещё нет ни «перестройки», ни конфликтов между соседями по стране, ни крови, ни даже фантастических подозрений о мыслях, что они могут сверхъестественно быть в этих райских кущах. Ребята у ворот задают вопросы больше для проформы – не пускать же, в самом деле, кого ни попадя в расположение солидного и добропорядочного всесоюзного туристического комплекса, да ещё и имени ленинского, а не какого там ни будь, комсомола.
      Проформа проформой, но вон – не разрешили войти в место обетованное группочке туристов из пяти человек. Причины не названы: нет – и всё. Группочка расстроилась: куда теперь деваться? Наша троица тоже приуныла: могут и их не пустить – они ничем не лучше… Но и не хуже же... Те, с кем они тряслись в грузовике из под самого Главного Кавказского хребта, давно уже прошли – у них плановый маршрут здесь оканчивается. Можно было и с ними «просклизнуть», да как-то замешкались.
      - Ну, дарагие, а вы кто такие и откуда? – кавказец с красной повязкой на руке неприступно скрестил руки на груди, разглядывая Виктора. Тот выделялся из всех: из рюкзака, поблескивая сталью, торчит ледоруб, на голове серая мягкая «сванька» с кисточкой, штормовка с какой-то незнакомой, но красивой, эмблемой на рукаве и со значком «Альпинист СССР» на левой стороне груди.
      - О, альпинисты?! Откуда? Со «Шхельды»? Через Бечо шли или через Донгуз-Орун? Донгуз-Орун? Проходите, проходите! Место для палатки... Есть палатка? Есть. Сами выбирайте, где её поставить, и живите, сколько хотите. Хоть всю жизнь!
      Последовал дружеский шлепок по плечам.
      Свободное место для палатки нашлось между двух других палаток в самом крайнем ряду лагерных палаток поближе к забору и платановой аллее вдоль набережной – хотя бы до полудня в их тени. После абсолютной чистоты и свежести высокогорного воздуха низвержение в маревую густоту разогретой приморской атмосферы, смешанной с выхлопными газами, создавали ощущение того, что вы оказались внутри кипящего чайника с вставленной в него выхлопной трубой автомобиля. Особенно ночью в палатке: тихо, жарко, душно, влажно и вонюче. Последнее оказалось, в конце концов, вполне терпимо: адаптировались к привычному воздуху родных городов.
         После хлопот по устройству «индусского» жилища и воображаемого освежения в тёплой до приторности морской воде Виктор расслабился и понял, что не способен более ни на что, кроме сна. Сеня с Ритой куда-то ушли. И хорошо сделали. В палатке, хотя бы временно, образовался относительный простор. Её, двухместную по предназначению, разделили на две «комнаты», положив вдоль оси рюкзаки. По одну сторону ложе Виктора, по другую – парочки. Так уже делали во время похода. Парочка по ночам предпочитала не спать, а заниматься более приятным времяпровождением. Включая разнообразные постанывания. И всё это – в полуметре от Витиных ушей и эмоций... Заснуть невозможно, не спать – ещё хуже
      Пришлось лечь поверх спальника, не укрываясь ничем, кроме трусов, но даже в таком положении было чересчур жарко. Долго не спалось: новое место, иной климат, дорога, ущелье, пропасти возле самых колёс машины, больной водитель, любовные утехи спутников... Наконец, уснул.
      «Какого чёрта какой-то болван дерьгает за ногу, едрит его в перекосяк», - не желая просыпаться мысленно выругался Виктор, пытаясь этого болвана достать правой ногой. Промахнулся. Снова кто-то подёргал за ногу. Теперь за другую. Всё. Понял – будят. Поднялся с влажного от пота спальника на локтях, дотянулся до полога палатки, выставил из неё сонную и взъерошенную голову:
      - В чём дело, заешь вас слепень? Чего надо?
      Возле палатки в не ярком, почти призрачном, свете высоко горящего на столбе фонаря стояли вполне реальные и понурые фигуры Сени с Ритой, и какой-то парень дюжего сложения и, как спросонья снизу показалось, ростом чуть пониже того столба.
      - Нас выгоняют, Вить, - каким-то отрешённым тоном выдал Сенька.
      - Кого это «нас», куда выгоняют и почему выгоняют? – не врубился сходу Виктор.
      Несколько минут потратилось на уяснение всё ещё дремлющим рассудком сущности проблемы. Сущность оказалась проста и драматична, как многое в романтических историях, столкнувшихся с бюрократией. Правила турбазы имени 50-летия ленинского комсомола были просты, как воинский устав, и так же суровы. Всякое свободное передвижение по её территории, за исключением экстренных естественных надобностей, допускалось строго до двадцати трёх часов. Потом – ни-ни. Вплоть до снятия с маршрута до окончания срока путёвки. За соблюдением этого своеобразного комендантского часа бдительно следили ночные дежурные, призванные строго-настрого блюсти турбазовский порядок и высокоморальный облик советского туриста. И вот эти дежурные, к неописуемому, и праведному, возмущению своему, вдруг обнаружили прямо под своим высоконравственным боком очень сексуально целующуюся парочку в составе Сеньки и Риты. В пылу страсти влюблённые не заметили, просто не обратили внимания, на то, что расположились буквально в двух шагах от дежурки. Её и трудновато, в самом деле, было обнаружить, тем более по незнанию, в плотных зарослях каких-то глупых кустов. Нарушителей стального распорядка обнаружили далеко за предельным временем – за полночь. Лишить их путёвок не представлялось возможным за не имением таковых, а вот выгнать с территории лагеря, пусть хоть и «индустского», требовалось неукоснительно и немедленно, в назидание и наказание.
         Ситуация... Тёмная ночь. За воротами турбазы – асфальт набережной и пляжный бетон на берегу моря. Продолжать ночь разве что в них, если получится... А, может быть, попробовать как-нибудь сдипломатничать?
         И произошёл разговор. «Слушай, мы не знали ваших правил...» - приступил к дипломатии Витя. «Нэ знание закона нэ освобождает от ответственности за нарушение его», - ледниковым тоном обескуражил дежурный. «Ты, часом, не юрист?» - не дал себя обескуражить окончательно и продолжил свою миссию Виктор. «Нет, нэ юрист». «А кто же ты?» «Нэ знаешь, да?» «Не знаю. Так же, как и то, как тебя зовут и с кем же мы, собственно, дело имеем? Почему мы должны тебя слушаться?» «Зовут меня Томаз. Слушаться меня вы должны потому, что я – старший дежурный по лагерю». «Очень хорошо, Томаз. Даже отлично, только, вот, ты говоришь, чтобы мы все уходили с турбазы. Ну, они двое – понятно, более или менее, потому что ваши правила нарушили. А я при чём? Я, понимаешь ли, в палатке тихо-мирно спал, никого не трогал – меня-то за что и почему выгонять?» Томаз не на долго призадумался, уставившись глазами в землю. «Ты прав. Ладно. Ты оставайся. Они пусть уходят». «Нет. Так не пойдёт. Или остаёмся мы все вместе, или вместе уходим. Но это будет не справедливо». «Нет, очень даже справедливо. Ты сам нэ хочешь оставаться. Сам хочешь с ними уйти. Я тебя нэ трогаю. А этот вот, вместе со своей этой...» «С кем, с кем?! - не дослушал и взорвался Сенька, - Да я тебя...» «Да ты меня что хочешь, если сможешь. Только не на турбазе. Давай выйдем за ворота и там поговорим. Только предупреждаю: я – мастер спорта по боксу» «Да мне хоть чемпион !» - продолжал выпускать пар Сеня. «Ну, вот, додипломатничались», - мрачно констатировал Виктор, подтягивая поближе ледоруб, на всякий случай. И вдруг осенило.
      «Послушай сюда, Томаз. Ладно. Уговорил. Мы уйдём. Только повтори, пожалуйста: кто ты сегодня в турбазе, чтобы мы запомнили». «Повторяю и запоминай: я – старший дежурный по турбазе Томаз Думбадзе. Ещё вопросы есть? Короче, ребята, собирайте вещички и сматывайтесь». «Есть, Томаз, есть вопросы. Ты, выходит, хозяин лагеря?» «Выходит так», - вызывающе посмотрел Томаз сверху вниз на Виктора. «Ну, а мы, выходит, твои гости. Так?» «Ну, так» - не сразу вник в подвох Томаз. «И ты, хозяин, нас, - гостей своих, выгоняешь, да ещё ночью, из своего дома. А как же ваши священные обычаи? Мы в горах с вашими ребятами на восхождения ходим и помогаем друг другу, если что случится. А ты нас гонишь, да ещё «я мастер спорта по боксу». Молодец, что мастер, даже герой, так ты нас, гостей своих, ещё и избей мастерски. А потом похвастайся перед своими. И что они о тебе скажут?». Томаз остолбенел и онемел. Стало слышно, как в соседних палатках тревожно переговариваются туристы: «Что там за шум?» «Да вот ребят выгоняют из турбазы» «Почему?» «Чего-то там нарушили».
      Томаз, наконец, очнулся. «Ладно, оставайтесь до утра. А там разберёмся. Ночь утра глупее, как у вас говорят». И растворился во мраке.
      Немножко отлегло. До утра, так до утра. Если так повернулась судьба – уедем из Сухуми дальше – берег длинный. Там Россия и народ, чай, подобрее.
      Безмятежного сна уже не получилось, но поспали несколько часов спокойно. Утром Виктор, проснувшись раньше всех, принялся хмуро запихивать в рюкзак вытащенные вчера вещи. Стук в полотно палатки. «Явились, не запылились», - с мрачным ехидством подумал Виктор.
      - Эй, гэнацвале! Дрыхните ещё, аморалы? Выйдите кто-нибудь! – раздался чей-то подозрительно весёлый, показавшийся почти знакомым, голос.
      Виктор на четвереньках, напоминая самому себе зловещую гориллу, подкрался к входу палатки. Прямо перед ним стоял Томаз. Улыбался от уха до уха. Да, крепок мужичок. Торс, плечи, кулаки... В одном – какие-то листочки. Виктор смотрел из под бровей молча и зло.
      - С добрым утром, альпинист!
      - Кому доброе, а кому как, - недружелюбно отозвался Виктор.
      - Тебе – доброе. Мне, думаю, тоже.
      - Шёл бы ты со своим «добром»... Чего опять надо?
      - Надо знать сколько вы у нас собираетесь прожить?
      - Вопрос, конечно, интересный. Да хотя бы столько, сколько времени нужно, чтобы вещи собрать, палатку свернуть и избавиться от вашего гостеприимства... «Черти бы вас сожрали», - мысленно добавил Витя, и ещё кое-что присовокупил.
      - Ладно, - миролюбиво сказал Томаз, - не сердись, мужик. Я серьёзно спрашиваю: сколько дней вы собирались отдыхать в Сухуме?
      - Ну, сколько... Дней пять, не больше.
      - Хорошо. Вас трое, да?.. Трое. Вот, на, держи на троих. Здесь талоны на обед. На шесть дней. Бесплатно. На завтрак, тоже бесплатно. И на ужин, так же. Столовая вон там. Душ вон тут. Волейбольная площадка вон здесь, - каждое слово Томаз сопровождал выразительной жестикуляцией, указывая направление, - Хорошего вам отдыха! Пока, Витя, будь!
      И Томаз, тиснув своей громадной ладонью ошеломлённую витину руку, стремительно удалился, гордо неся черноволосую голову на могучих плечах своих.
      Виктор улыбнулся, вспоминая этот эпизод. Тут же всплыл в памяти другой. Он случился уже не с ним лично, а с другими его товарищами по горным походам: Игорем, обладателем прекрасной фамилией Красный, и его подругой Мариной. Поход окончился в Поти пятью днями на турбазе, на плоском пляже с таким же, как в Сухуми, чёрным песком, и бурным прощальным вечером. Потом все разъехались и разлетелись кто куда. Последними улетали трое: Игорь, Марина и Виктор. Но не улетели. Вдруг испортилась погода. Небо над городом и его аэропортом напоминало торт «Наполеон»: когда ветер разрывал на время тучи, обнаруживалось несколько слоёв облаков самой разнообразной формы, наползавших один на другой, как ополоумевшие динозавры. Самолёты летать не рисковали и пассажиры сидели, нахохлившись, в зале ожидания аэропорта. Собственно, по правде говоря, аэропорта, как такового, в Поти не имелось. Им называли приземистое низенькое зданьице, больше напоминающее нежилой барак тридцатых годов, чем аэропорт. Одной из его достопримечательностей было то, что он закрывался на ночь. Пассажиры, которым удавалось не улететь, вольны были коротать ночку тёмную как и где им заблагорассудится...
      Итак, самолёты не летали, пассажиры посиживали на скамейках, время тоже никуда не шло, ветер трепал облака... Наконец, прошёл слух: один самолёт прорвался, скоро сядет и возьмёт пассажира... Одного. Больше нет мест... кому лететь из троих решил жребий – выпало Виктору. Договорились: в Тбилиси Витя подождёт прилёта оставшихся.
      АН - 24 взлетел и вскоре наступали моменты, когда Виктор начинал думать, что встреча с друзьями либо не состоится совсем, либо только на небесах – более высоких, чем полёт самолёта. При подлёте к аэропорту самолёт вдруг начло неуправляемо швырять и резко кренить на левый борт. Виктор, на заводе своём возившийся с деталями этого типа самолётов, и сидевший рядом с ним военный лётчик старались сохранить спокойствие до тех пор, пока пассажирки женщины не принялись судорожно обнимать своих детей и рыдать, окропляя крупными слезами всё вокруг себя. Лётчик поднялся с места и, мотаясь от крена, пошёл спрашивать о ситуации в кабину пилотов. Вскоре вернулся. С нейтральным лицом. «В чём там дело?» - спросил Виктор, изображая равнодушие. «Воздушные потоки, - ответил лётчик. - В этих местах ущелье выходит с высокогорья. И в определённых условиях воздушные массы с большой скоростью выносятся на равнину. Погода сегодня скверная. Ветер очень сильный – вот нас и болтает. Так что всё нормально». Нормально... Витя заметил, что левая рука пилота, видная через открытую дверь кабины, лежит спокойно на подлокотнике кресла. Значит, он справляется одной рукой. Если придётся круто – возьмётся двумя. Витя продолжил чтение книги, взятой с собой, искоса поглядывая на руку... Вспомнилась поговорка лётчиков: «Взлёт опасен, полёт – прекрасен, посадка – страшна». Полёт оказался не так, чтобы очень уж прекрасен. Теперь посадка предстоит...
         Сели спокойно, как в кресло опустились. Витя, встряхнув рюкзак на плечо, прошёл в зал ожидания, проспал на его полу до утра, газетку подстелив, чтобы помягче спалось. Но друзей не дождался: больше ни один самолёт лететь ни в Поти, ни из Поти, в тот день не рискнул...
         Через месяц пришло письмо от Игоря. Писал: просидели они в том, что потинцы называют своим аэропортом, до его закрытия. Вышли уже в сумерки. Куда пойти, куда податься и где сегодня отоспаться. На турбазу уже не пустят. Номеров в гостинице, как известно, даже думать нечего добиться. Выход один: попытаться найти ночлег у местных аборигенов. Дома в Поти традиционно-грузинские: двухэтажные. С пышными лестницами и обширными дворами за воротами, больше похожими на произведения искусства литья и ковки. Возле них – никого… Вон, какая-то женщина одиноко стоит. Подошли, спросили: не подскажет ли где тут поблизости переночевать можно. Женщина выслушала, не пошевельнув ни одним мускулом лица, слова не вымолвив, и так же безмолвно ушла вглубь двора. Всё понятно: от ворот поворот. Повернулись, пошли куда глаза глядят.
         Вдруг позади дикие вопли: «Стойте! Куда пошли?! Вернитесь обратно!» Оглянулись: какой-то мужик опрометью несётся следом за ними, размахивает руками и истошно орёт уже что-то не по-русски. Остановились. Мужчина добежал, снял с плеч Марины рюкзак, взвалил на себя и пригласил пройти к его дому – тому самому, от которого они только что отошли. Радушно провёл по лестнице на второй этаж в самую большую комнату, усадил на почётные места. Через малое время в дом начали приходить какие-то люди, приветливо здоровались, спрашивали о здоровье их и всех их родственников. И начался пир. После него уложили мягко спать. Разбудили к назначенному времени, обильно накормили, вручили две большие корзины с фруктами, чурчхелами, соусом «Ткемали» и грецкими орехами, проводили до аэропорта и до трапа самолёта, как лучших друзей, пригашали приезжать ещё и как можно чаще, и долго махали рукой вслед... Женщина, стоявшая у ворот дома, не имела права решать, принимать гостей или не принимать – решает только мужчина. К нему, хозяину, и пошла сообщить о просьбе прохожих. «Гость – от Бога», считается на Кавказе. Отказывать в ночлеге – грех, позор и стыд перед всеми соседями и всеми, кто об этом узнает или может узнать когда-нибудь...
            Доброе тепло разлилось по душе Виктора от таких воспоминаний. Правильно, оказывается, рассказывали легенды о кавказском гостеприимстве. Да и не легенды это, а чистая правда реальности... А если бы он, Виктор, не напомнил Томазу о законах гостеприимства, если бы не вспомнил? Так бы и выгнали с турбазы...Строго говоря, это же всего лишь туристический объект, а не личный дом... Но всё-таки не выгнали, да ещё и талонами снабдили, не взяв за них ни копейки, а взять могли за милую душу и с полным на то основанием – с какой стати кормить бесплатно неведомо кого. Наверное, кто-то заплатил. Может быть, сам Томаз? Хороший парень. С таким и в горы можно пойти... Ему, молодому, могло просто в голову не придти, что турбаза в его временном подчинении становилась как бы домом, где он – хозяин, а пришедшие туристы – гости его. Это же просто логический подход, а не буквальный смысл...
         Прожили на турбазе намеченный шесть дней роскошно. С поправкой на то, что палатка – всё-таки не гостиничный номер. Но для настоящего туриста – вполне сносно. Особое, пожалуй, неудобство для Вити доставляло присутствие женщины, для него посторонней. Ни в палатку войти, ни переодеться, когда нужно. Она непременно в этот момент – в палатке, да ещё и абсолютно обнажённая. Конечно, взглянуть на неё в этот момент весьма соблазнительно. Может быть, она и сама не проч… Но приличия есть приличия и процедуру переодевания приходилось производить вне палатки. А она – на открытом пространстве. Здесь вам не лес с кустиками. Зато Витя наловчился менять трусы на плавки одновременно и на оборот за пять секунд, скрывшись за задней стенкой палатки с одной стороны и открывая свои тылы с другой – как раз со стороны бульвара...

      Виктор не спеша шёл вдоль светлой платановой аллеи. Ему нравились эти могучие и в то же время изящные деревья. Под ними он чувствовал себя уютно и спокойно, как с друзьями... Завтра – домой... Полно прохожих. Таких же временно безмятежных, как и он, отпускников... Впереди, шагах в двадцати, две выдающиеся изяществом фигурки. Блондинка и брюнетка. Мини. Да ещё и с разрезом сзади. Очень впечатляет. В такт с шагами покачиваются разрезики и то, что под ними... Отличное эротико-эстетическое дополнение к пейзажу... Ножки на шпилечках... Странно: чёрная «Волга» подозрительно долгое время идёт рядом с Виктором по шоссе. Не обгоняет и не отстаёт. Кажется? Витя замедлил шаги. Машина убавила скорость. Витя прибавил. «Волга» - как приклеенная. Не поворачивая головы, Виктор видит: в машине два, по внешнему виду, грузина. На него, Витю, кажется, тоже не глядят...Что им нужно? Принимают за кого-нибудь?.. Машина останавливается. Выходит мужчина в чёрном костюме и белой рубашке без галстука с расстёгнутым воротником. Внешность либо киношного террориста, либо такого же детектива... Догнал Виктора. «Извините, молодой человек. Вон те две девушки не с вами?» «Которые с мини?» «Они самые». «Нет, не со мной. И я – не с ними. А жаль, по правде говоря». «Ха! Нам тоже». «Жаль, что я не с ними?» «Шутишь, дорогой. Не шути... Вы грузин?» «Нет, не грузин». «Ну, ладно. Шути один». Мужчина в чёрном сел в чёрную машину, та фыркнула чёрным мотором и на хорошей скорости уехала вперёд, обогнав девушек с их минимумами юбок и максимами ножек... Виктор не понял... «Кавказ – дело тонкое».

            «С А Д И С Ь, Г Д Е Х О Ч Е Ш Ь»

            «Теперь всё позади, как пишут в старинных романах», - усмехнулся Витя. Горы, перевалы, снежники, ледники, скалы, турбазы, Чёрное море, разнокалиберные приключения. Витя стоит с рюкзаком на плечах и на спине возле того, что счёл, по догадке, остановкой автобуса. Во всяком случае именно это утверждал знак на столбе. Знак, однако, знаком, столб столбом, но и сам Витя постепенно превращался в подобие столба - все автобусы чадят мимо. Времени до отлёта самолёта ещё предостаточно. Можно и подождать. Но сколько же? Вот ещё один автобус, с нужным номером маршрута. Просвистел мимо без остановки. Тут что – «мода» такая – не останавливаться там, где указано? У кого бы спросить? Ага, вон кто-то с рыжими рыхлыми усами под сизым носом над красной повязкой на коротком рукаве рубашки. На повязке надпись «дежурный».
   - Здравствуйте. Не скажете мне, пожалуйста, автобус до аэропорта здесь останавливается?
   - Почему не скажу? Здравствуй. Обязательно скажу. Да, здесь и останавливается. Вон, написано на столбе. Видишь – нет?
   - Видеть-то вижу. Но почему он не останавливается возле того столба?
   - А потому, дорогой, что он не тут останавливается, а вон там, - толстый палец с рыжей щетиной на нём указал на другой столб метрах в ста дальше по шоссе.
   - Так где мне садиться в него?
   - Садись где хочешь, дорогой! Где хочешь! – рыжий картинно воздел руки кверху и удалился, сверкая лысиной и самодовольством.
         М-да... Ситуация. Если пойти туда, где остановка обозначена, а автобус остановится возле другого столба – до него не успеть добежать. Если пойти сразу туда, куда указал усач. А вдруг автобус возьмёт, да и встанет, наконец, там, где ему положено – опять не успеть. Встать посередине?.. Время, между тем, начинало подпирать. И сколько же его придётся потратить ещё на ожидание того, что может быть и не может быть в равных шансах? Усач с повязкой что-то рассказывал двоим толстякам, кивая в сторону Виктора. Те смеялись. Должно быть, витиной бестолковости. Да, со стороны забавно. Всё зависит от стороны. Чёрт с ним, с автобусом. Вон – зелёный огонёк на серой «Волге». Руки вверх – сдаюсь на милость – довезите, Христа ради.
      - Куда ехать будем?
      Очень добродушные голубые глаза над разбойничьими усами, длинное смуглое худощавое лицо, белая рубашка с засученными рукавами. Чем-то похож на артиста Сергея Филиппова.
         - В аэропорт.
         - Садись. Стой! Куда со своим железным рюкзаком. Клади его в багажник. Сейчас открою.
         Помог снять рюкзак с плеч, уложил его в багажник.
         - Корзину с фруктами с собой бери, а то рассыплются и помнутся в багажнике.
         Машина мягко двинулась с места. Виктор облегчённо вздохнул, расслабился. Приустал, надо сказать, бегая за автобусами.
         - Куда лететь будешь? – поинтересовался таксист.
         - В Горький город.
         - Эх, лучше бы в сладкий. Но и Горький тоже очень красивый город. Волга, Ока, автозавод... Очень хороший город. Кр-расивый, симпатичный.. Жаль, я никогда его не видел. Вкусный город, хоть и Горький. Чем там угощать станешь с юга? Персики, небось, в корзине?
      - Они самые. Их у нас там нет и не бывает.
      - А покажи, пожалуйста, какие... тебя как зовут?.. А меня Гэно. Можно Гена.
      Гэно бегло глянул одним глазом под крутой бровью в корзину.
      - Я так и знал. Ты в другой раз другие пэрсики бери. Такие не покупай. Они большие, красивые, как на картинке, но на вкус, как рэзына и жёсткие. Ты выбирай, которые красные. Они помельче, но такие, знаешь, гораздо вкуснее. Мягкие и сочные. Откусишь – сок – мёд. Пэрсиковый... О! Вон женщина просится. Остановить? Может быть, ей тоже в аэропорт.
         Виктор не возражал. Но женщине, русской, нужен был не аэропорт, а санаторий «Гульрипжи».
      - Ну что, довезём? – Гэно вопросительно посмотрел на Виктора.
      - А это далеко? – Виктор вопросительно взглянул на таксиста, - Я в аэропорт вовремя могу и не успеть. Да и денег у меня в обрез.
      - Успеем! Мы с тобой везде успеем. А счётчик я после санатория выключу насовсем. Ты знаешь, что это за санаторий? Ты в нём был? Вот видишь: я в твоём Горьком не был, а ты в нашем «Гульрипжи» не бывал... И хорошо сделал, между прочим... Но это – очень интересное местечко.
      И Гэно рассказал легенду о том, как русский князь построил для своей жены, больной туберкулёзом, огромный дворец в триста шестьдесят пять комнат, чтобы больная не жила в течение года в одной и той же комнате дважды – так для её здоровья было полезнее. А после революции мудрый князь сам добровольно отдал этот замечательный дворец народу для санатория. Умный был князь: знал - всё равно отберут. И вот теперь в этом дворце лечат туберкулёз, потому что здесь очень подходящий для такого лечения климат.
      Рассмотреть замечательный санаторий Виктор как следует не успел. Он чаще смотрел на часы и беспокоился. Гена всё понимал. Высадив женщину, развернулся и рванул к аэропорту. Денег взял точно столько, сколько показал счётчик до санатория, минус то, что заплатила женщина. Расстались дружески:
      - Счастливого пути, Витя! Сладкий привет твоему Горькому городу! Не забывай, какие пэрсики покупать!

            П Р Е Д С Т А Р Т О В А Я Л И Х О Р А Д К А

         Здание сухумского аэропорта на аэропорт тоже похоже не оказалось. Но в гораздо лучшую, чем в Поти, сторону. Скорее это был миниатюрный дворец, белоснежный и белоколонный, светлый и красивый, в пышном костюме из цветущих деревьев.
         До отлёта ЯК-40 оставалось чуть больше часа. Регистрацию пассажиров, по аэроопыту Виктора, пора бы уже начинать, но в зале ожидания и регистрации царило абсолютное спокойствие и бездеятельность. Люди сидели тихо и молча. Кто-то читал газету, кто-то что-то ел, кто-то уютно дремал, кто вообще ничего не делал, только дышал и хлопал веками, отсутствующе глядя прямо перед собой. Пустые места служащих аэропорта смотрели на потенциальных пассажиров равнодушными спинками стульев. Никого. Ни в кассе, ни в регистратуре, ни дежурного...
      «Может быть, расписание полётов изменилось и самолёт улетит попозже? Или его совсем не будет? Или уже улетел?.. А эти люди в зале? Просто так сидят и отдыхают?» Безмятежность сидящих и дремлющих казалась противоестественной. Беспокойство призывало к каким-то действиям. «Пойду пройдусь, посмотрю и осмотрюсь». Витя ещё раз обошёл дворец аэропорта. Вернулся в зал. До отлёта сорок пять минут... Все сидят, как сидели. Служащих как не было, так и нет... Вон, какой-то кавказец появился. В форме и фуражке с крылышками. Невозмутимо и отсутствующе куда-то следует с повязкой на форменном рукаве: «Дежурный»... У Вити терпение перепрыгнуло черту:
      - Послушайте, товарищ дежурный, до отлёта тридцать минут, а никого из персонала порта нет на своих местах. Где все?
      - А тебе, молодой человек, какое до этого дело?
      - Такое дело, что я – пассажир и у меня билет, и мне нужно улететь вовремя.
      - Вовремя и улетите, дорогой товарищ пассажир… А все на свадьбе. Наш дорогой друг женится. Понимаешь? Вот его друзья друга и гуляют на этом замечательном событии. Разве нельзя? Не понимаешь, да?
      - Но ведь они на своих местах должны сидеть и регистрацию начинать, как мне кажется.
      - Ты что – хочешь, чтобы кто-нибудь сидел за барьером?
      - Да, вот я хочу...
      - Очень хорошо, дорогой. Я посижу, если ты этого так хочешь.
      И человек с надписью «Дежурный» невозмутимо уселся на подвернувшийся стул, достал из кармана газету, закинул нога на ногу, демонстрируя своё достоинство и нелепость каких-то претензий какого-то потенциального пассажира. Присутствующие на диалог не повели ни ухом, ни глазом. Вите стало смешно. Ему больше ничего не оставалось делать – полёт явно срывался: до него осталось всего минут двадцать...
      Ровно за пятнадцать минут до обозначенного в расписании отлёта в зал одновременно и торжественно вступили девушки в форме. Регистрация началась, быстро окончилась и точно минута в минуту ЯК-40 взмыл в голубую дымку сухумского воздуха и растворился в его высоте.

            П Р О Щ А Й, С У Х У М И

      Больше в Сухуми Виктор не приезжал поездом, не прилетал самолётом и не приходил через перевалы пешком. Чудесные всесоюзные туристические маршруты канули в вечность вместе с Союзом. И навечно остались в памяти. «Лица кавказской национальности» тоже: кабардинцы, балкарцы, черкесы, карачаевцы, армяне, абхазцы, грузины... Странные, необычные для русской души люди. Загадочные даже. Виктор вспомнил прочитанные в книге мемуаров генерала Ермолова его слова о том, что он десять лет совершал на Кавказе одни и те же ошибки, потому что так и не смог понять горцев. За десять лет беспрерывной войны. Где уж тут досконально разобраться за две – три недели путешествий по протоптанным маршрутам. Но всё же ...
      Виктор вспомнил, как женщина-кабардинка отчаянно заалела, когда её спросили сколько нужно заплатить за котёл айрана. Она, кажется, готова была отдать его даром и взяла, в конце концов, нечто символическое, равное по стоимости кружке пива... Черкес – водитель автобуса геологической партии не взял денег за то, что довёз двух альпинистов от аула Хурзук до города Черкесска: «Какие деньги, слушай?! Я же всё равно туда еду!» А случай в Кутаиси... Он теперь может показаться анекдотом, но произошёл на самом деле.
      Жарища – духотища, пить хочется чего-нибудь холодненького, вроде пива. Вон, кстати, и киоск с надписью соответствующей6 «Пиво-воды». Только в нём почему-то никого нет. Раздаточное окошко открыто, дверь –тоже, чистые кружки на полочке, а в самом киоске ни души. Возле него – тоже. Витя, переминаясь от нетерпения, недоуменно завертел головой. Ага, вон, метрах в пятнадцати в тени и шезлонге нежится какой-то мужик лет пятидесяти на вид, обладатель внушительного вида живота под распахнутой белой курточкой, усов и явного благодушия, на физиономии его написанного. Виктор солидно кашлянул. Усач открыл один глаз. «Чего тебе, дорогой? Пива, что ли, хочешь?» «Да, вот, не мешало бы – пить очень хочется». «Так в чём дело? Открой кран и наливай». И хозяин живота снова закрыл глаза. Неопытный в разливе пива Витя нацедить себе кружку холоднющего напитка всё-таки сумел. Потом ещё одну. Усач всё это время спокойнейшее почивал в шезлонге. Утолившись и слегка захмелев, Виктор извлёк рубль, не вполне понимая, что теперь с этим рублём делать: хозяин киоска не подавал никаких признаков жизни вообще, желания этот рубль взять в частности и, главное, дать сдачу. Кружка пива в те времена, напомню, кто не знал, стоила, на Кавказе, копеек восемнадцать – двадцать. И того, выходит, с рубля сдачи копеек шестьдесят или аж целых шестьдесят четыре полагалось. Ещё на три кружки, однако.
            Витя кашлянул ещё раз. Толстяк открыл другой глаз. «Что с тобой? Простудился?.. Заплатить хочешь? Так плати, в чём дело?» «Плати... Так мне же сдача нужна». «Сдача, говоришь... Ты что – бедный, да?» «Да, вот, я бедный и мне сдачу давай». Толстяк открыл оба глаза и некоторое время молча созерцал ими бедного и явно нищего Витю. С сочувствием. «Хорошо. Подойди сюда, несчастный ты мой... На вот тебе, держи, три рубля и иди, иди, иди, дорогой, - только не мешай». Усач снова закрыл глаза. «Бери, если дают»... И Витя ушёл.
   О том, что на Кавказе не дают сдачи Виктор слышал, на Кавказе ещё не бывая. Говорили – от жадности и нечестности. Говорили, оказалось, понапрасну. В автобусах кондукторы были не во всех. Пассажиры платили при выходе из автобусов, бросая монеты в большую плоскую открытую жестяную банку, похоже – из под селёдки. И водитель не интересовался и не считал, сколько бросили: больше стоимости билета или меньше. Однажды в придорожном кафе на Военно-грузинской дороге у продавца, на Кавказе продавцы чаще всего мужчины, кончились мелкие монеты. Он обратился к очереди за помощью: «У кого мэлоч ест? Давай сюда и подходи бэз очэрэди». У Виктора мелочь как раз была зажата в потном кулаке. В сумме на рубль с чем-то – горсть. Буфетчик взял монеты не глядя и швырнул куда-то в сторону на поднос: «Чего тэбе?» Виктор перечислил рубля на два с полтиной. Продавец подал заказанное и переключился на следующего посетителя, о Вите, похоже, забывши навсегда. Витя опешил: «Послушайте, я вам дал рубль тридцать, а вы мне подали на три рубля, я...» «Вай, ты что ? Ты мне мелочь дал, мне нужную, - я тебя отблагодарил… Может быть – я тебе сдачи должен? Ты что – русский, что ли?» Очередь одобрительно засмеялась удачной шутке. Витя не знал, что и сказать. Опять его приняли за грузина. Некоторое сходство в нём, действительно, имелось. Особенно после горного солнца, обжигающего лицо до черноты и почему-то горбатившего нос. Да ещё усы под ним. Но дело не во внешности: кавказцы считали ниже своего достоинства считать какую-то мелочь – с их точки зрения мелочь. Хорошо жили... Имеющему тысячу рублей рубль – не деньги.
         Добросердечие, добродушие, некоторая наивность, юмор и в тоже время...
         Хорошие воспоминания смягчают сердце. Плохие способны ожесточить. Здесь, наверное, правильно будет положить на весы оба качества в разные чашки и присмотреться, которая чаша весов перевесит.
            В умопомрачительно красивой Авадхаре Виктора хотели... Кто сейчас может точно сказать, что хотели сделать с ним те, кто чуть ли не целую ночь толпой искал его в туристских палатках и в окрестном лесу. Можно предположить, что не вином с шашлыками угостить. Особенно если учесть участников инцидента: девушки, туристы, грузины, кулаки, кинжал и пистолеты в кармане... Хорошо, что «конец делу венец» оказался не венком на крест… Если бы нашли то, над чем кресты ставят.
      Взрыв необузданной темпераментной ярости, способной на любые жестокости по, казалось бы, пустячному поводу и моментальный переход к сентиментальной жалости и раскаянию в содеянном. Вот вдова-грузинка, по обычаю, приглашает совершенно незнакомых русских на поминки по погибшему мужу. Из-за чего погиб? Поссорился с коллегой по работе, не решив мирным способом какой-то очень важный… технологический вопрос. Вскипел. За кинжал. Зарезал смаху… Потом пришёл домой и… повесился: убитый был всё-таки другом и остались у него сиротами трое детей… Характер кавказца и в его повседневности, и в танцах...
      Ещё один эпизод проявился в памяти Виктора, как позитив в проявителе. Вечер отдыха на турбазе. Дискотека. Конвульсии попсы и судороги современных так сказать танцев... Но вот перерыв и на площадку выходят кавказец с национальной гармоникой и другой – с барабаном. Миг и горы заплясали в лезгинке. Немедленно вышли несколько местных парней и принялись музыкально ритмично и мастерски выкаблучивать залихватские коленца, раскинув руки, как орлиные крылья. Рокот барабана завораживал. Руки сами собой отбивали такт. Казалось вот сейчас и сосны качнут своими кронами, как руками, и выпрыгнут в центр круга. Горы сдвинули снежные папахи, откинули бурки ледников – смотрят и слушают колдовские ритмы… Чуть ли не час танцоры соревновались друг с другом в искусстве переплетать ноги в самых невероятных сочетаниях, падать с прыжка на колени и передвигаться по поверхности планеты на согнутых пальцах ног...
         Затем ребята приустали и один из них крикнул стоявшим вокруг очарованным с вдохновлёнными лицами русским парням и девушкам: «А теперь вы давайте!» Гармонист лихо рванул какую-то русскую пляску и... Никто не вышел в круг... Воодушевление погасло – смущённое топтание на месте. Для пляски необходимы особый настрой души и ноги к нему. Нет настроения – нет к нему ног – нет и плясок. Нужно ещё и умение – нет и умения. Неодушевлённые ноги – неподвижные тумбы для стояния на земле или ходули по необходимости.
         Виктору досадно стало за своих. Сам бы выскочил: и душа, и ноги к ней есть, да только плясать их не научили. А вот кавказцев – научили. Или они сами научились – национальное самосознание. А у нас, выходит, его нет? Ну, почему же – оно, ведь, не только в пляске... «Зато мы делаем ракеты, перекрываем Енисей, а также в области балета мы впереди планеты всей...» Балет – тоже пляска в своём роде. Да, но этому искусству необходимо учиться годами у маститых профессионалов, а местные джигиты с малых лет знают и умеют танцевать свои национальные танцы... Виктор задумчиво смотрел в окно самолёта, вспоминал... А вон под крылом появился Эльбрус... Нет, это, кажется, Казбек... «Ведь Эльбрус и с самолёта видно здорово...» Действительно, здорово. Даже очень. Но с соседних вершин всё же здоровее. А на их вершинах!
            Авадхара... Красивое и какое-то таинственное, загадочное и зловещее слово. Интересно бы узнать, что оно обозначает... И слово красивое, и местность. Под вечер, когда солнце отгораживается горами от ущелий и они опускают свои тени на их дно, дальние вершины остаются ярко освещёнными и выделяются на фоне темнеющего неба синими остроконечными елями как зубцами волшебной короны земного шара... Высокогорье, но уже южное – пышное и живописное. Тепло. В это время на северных склонах уже в штормовки пора забираться, а здесь хоть в одной рубашке ходи. Воздух по-горному чист и свеж, но и пахуч. Именно здесь, неподалеку, Сталин выбрал место для своей дачи… Или ему выбрали. Потом, в автобусе, проезжали мимо неё. Большой дом с остроконечной растопыренной крышей выглядел солидно и как-то сурово, показалось Виктору. Он ожидал увидеть нечто вроде дворца, а за окном медленно едущего сверху вниз автобуса проплыло угрюмое сооружение без каких бы то ни было «архитектурных излишеств», как выразился ниспровергатель Сталина Хрущев. Во всяком случае - снаружи...
         После дачи Сталина следующим номером туристской программы среди экзотических декораций из густого переплетения ветвей блеснуло зеркало легендарного озера. Рица – жемчужина Кавказа. «Жемчужина»… Почему для сравнений избрали именно эту драгоценность? Довольно скучная, по мнению Виктора, вещица: матовый шарик невзрачного оттенка, чем-то похожий на оледенелую каплю сопли... Рица больше походила на бриллиант в оправе из коврового бархата лесов и перстней пирамидальных гор. Кавказ красив и живописен везде и в каждом месте своеобразно. Вспомнился анекдот.
         «Когда Господь Бог делил созданную им Землю между всеми народами, нарезая каждому по отдельному куску планеты, грузины не захотели стоять в очереди. Они сидели за столом, пили вино, ели шашлыки, хачапури, чурчхелы и пели свои чудесные песни. И – опоздали: когда они пришли за своей долей, всё уже было поделено. Огорчились грузины и понурились: куда теперь деваться, где жить? Но Создатель увидел, какие они простодушные, хорошие и весёлые люди и сказал им: «Я прощаю ваше опоздание, но земли у меня больше нет. Вот есть свободный кусочек рая. Я перенесу его на землю и живите в нём». Так стала Грузия раем на земле. И в этом раю мирно и дружелюбно жили-поживали, добра и счастья наживая, неисчислимые разнообразия народов, грузины, сваны, менгрелы, абхазы, русские, украинцы и много ещё кого – всех на Кавказе не перечислить и не учесть. Жили, наслаждались климатом, природой, её дарами и общением. Трудно было встретить грузина, не говорящего по-русски. Некоторые, кажется, даже по-грузински не умели говорить... И вдруг грянуло, обрушилось, вспыхнуло, грохнуло, лязгнуло, опалило, ошеломило то, чего не ожидали. Очень хотелось написать НИКТО не ожидал, но кто-то, видимо, и ожидал, и толкал события к исполнению ожидаемого.

            «В Сухуме ведётся антироссийская и антирусская агитация, подкрепляемая враждебными действиями в отношении русского населения. Она выражается не только в устной форме: «Русские свиньи, убирайтесь вон отсюда». Когда были перебои с хлебом, то русских выкидывали из очереди со словами: «Русским хлеб не положен». Грузинская пресса разжигает антирусские настроения. Примером могут служить выдержки из статьи «Сухуми. 15-17 марта в грузинской газете «Новая газета», № 9, март 1993 года, издаваемой в Тбилиси на русском языке. Автор статьи: Михаил Элигулашвили (сотрудник радиостанции «Свобода», Мюнхен), который приводит слова председателя национально-демократической партии Грузии Георгия Чантурия: «Начинается Российско – Грузинская война»... Каждое такое высказывание политиков и прессы даёт местным властям и боевикам в Сухуме очередной повод для издевательства над беззащитным русским населением.
         На русских мужчин в городе и на рынке делают облавы именно по национальному признаку. Даже если рядом находятся молодые грузины, арестовывают только русских независимо от возраста. При этом грузин с автоматом не представляется, люди после ареста исчезают бесследно... Очевидцы рассказывают о случаях антирусской истерии, когда «гвардеец с автоматом» (так в Сухуме все называют менгрелов и грузин с автоматом) застрелил двух русских мальчиков 12-ти и 13-ти лет в районе «Маяка», около 12-й школы другой гвардеец застрелил двух русских подростков. В Новом районе гвардеец стрелял в четырёх русских мальчиков. Лишь одному удалось добежать до дома пограничников и таким образом спастись...
      Ситуация осложняется тем, что в Сухуме нет электричества, воды, газа, отсутствует отопление, не работает транспорт, радио и телевидение. В городе рубят деревья для отопления и приготовления пищи. Скоро в Сухуме не останется ни одного дерева... Все эти невзгоды тяжким бременем ложатся на русское население, так как они живут в многоквартирных домах, не имеют в массе своей земли, работали в бюджетных предприятиях и на заводах, жили на зарплату. Теперь нет работы, нет денег, жить не на что... По словам грузинского руководства в Сухуме, при бомбёжке и обстрелах Сухума...снаряды в основном падают на русские головы. Объяснением этому является то, что грузинская армия размещает орудия: артиллерию, танки, миномёты и др. в районе Маяка рядом с погранзаставой российской армии, десантной воинской частью № 11664 901 российской армии, рядом с российскими санаториями ПВО и МВО, рядом с жилыми домами, где проживает русское население... Расчёт грузинских стратегов прост: своих бомбить не будут, а если и будут, то туда им и дорога...» Грузия, Абхазия. 1992 – 1993 годы.

            Каждая страница «Белой книги Абхазии» обжигала разум и душу. Виктор не был ни абхазом, ни грузином, но обе эти страны стали частицей его памяти, его жизни – не худшими страницами. И вот эти страницы окрасились кровью, обожглись пожарами, порвались бомбами и снарядами. «Дружбы народов надёжный оплот» превратился в очаг вражды, огня и горя...
         «Лагерь индусов» находился как раз неподалеку от санатория МВО... Рядом с ним росли могучие и красивые платаны...Сколько дров из них, должно быть, нарубили, накололи и напилили... Виктора поразила информация о том, что на сухумский аэропорт с воздуха сбрасывали или маленькие бомбы, или большие гранаты с дельтапланов. Потому с дельтапланов, что эти летательные аппараты, похожие на наконечники стрел, трудно заметить в ночное время и невозможно услышать.
         Что же: прощай, Сухуми? Или Сухум? Тбилиси, Тбилисо или Тифлис? А может быть, всё-таки до свидания? Не всё и не всегда меняется только к худшему…
         Рёбра горных хребтов, рифы скальных вершин, пятнистые покрывала снежников и ледников медленно уплывают назад – к хвосту самолёта… Красив горный пейзаж сверху, прекрасен и грозен, если смотреть на него из ущелий. Опасен и непредсказуем, если идти по нему пешком через перевалы и пытаться взять труднодоступные или совсем не доступные вершины. Могут быть, и бывают, жертвы… Близкие крылу самолёта горы опадают, сглаживаются – переходят в равнины…Вон сплошное золото пшеничных полей, таких ровных, гладких и тихих сверху… Чисто-чистое сине-голубое небо… Нет – вон и громадная туча неожиданно быстро приблизилась, рваным серо-белым одеялом покрывает поля. Но не на сон. Там внизу буря хлещет по хлебам, деревьям и домам, в которых укрылись люди… Потерпите – вон и туче конец виден… Виктор чему-то усмехнулся, закрыл глаза. Задремал….

29.01.2011 г.