Пожелай себе добра

                К. Велигина afalina311071@mail.ru

                ПОЖЕЛАЙ СЕБЕ ДОБРА
               

                1.

- Кондотьеры! Кондотьеры идут!
     Этот крик пронесся над селением, как гром небесный. Жители немедленно высыпали из своих домов и устремились со всех сторон к человеку, принесшему неприятную для них весть, - крестьянину на взмыленной лошади.
- Далеко ли они? Скоро ли будут здесь? – спрашивали люди.
- Будут к закату, а то и раньше, - ответил крестьянин. – Вы успеете собраться.
     И он поскакал к своему дому.
     Спустя какие-нибудь четверть часа, всё селение, неся на спинах узлы с добром и гоня впереди себя скотину и птицу, устремилось в лес и очень быстро скрылось там. Дорога к временному убежищу была каждому хорошо известна, ибо кондотьеры с их наемными отрядами с недавних пор сделались довольно частыми гостями в горной стране. Они захватывали небольшие города, основывая там синьории, а по дороге к городам разоряли деревни. Вот, почему крестьяне спешили скрыться, услышав слово «кондотьеры». Для них это слово означало «захватчики», «хищники». И они спасались от захватчиков целыми семьями, унося с собой всё, что только можно было унести, чтобы жадным до чужого добра наемникам досталось как можно меньше добычи.
     На проезжей дороге остался лишь один человек, для которого слово «кондотьеры» означало не только «захватчики», но и «работодатели», ибо он был проводником через горы. Это был юноша лет двадцати с небольшим, невысокий, худощавый, с кудрявыми темно-каштановыми волосами. Черты его лица не отличались правильностью, но были довольно привлекательными. Взгляд больших темных глаз обличал острый ум и отвагу, но был при этом несколько дерзким, чуть презрительным и, если не вызывающим, то испытующе жёстким. Он стоял посреди дороги, глядя вслед селянам, одетый наподобие английского йомена: в серый кафтан, штаны до щиколоток, плотно облегающие ноги, и кожаные башмаки с узкими носами. Вид у его одежды и обуви был довольно потрепанный, но добротный и чистый.
     Когда жители селения скрылись из виду, он отвернулся, неспешно подошел к одному из домов, сел на крыльце и, сорвав травинку, принялся задумчиво жевать ее, поглядывая на неприветливое пасмурное небо, почти лишенное красок. Дождя не было, но серовато-белесые облака совершенно скрывали солнце. Завтрашнее утро обещало быть пасмурным, а может, и дождливым. Дремучий лес, плотной стеной стоящий сразу за деревней, смотрел угрюмо и хмуро, несмотря на всю прелесть свежей майской зелени. Лес не одобрял вторжения кондотьеров в мирную горную страну.
      Проводник через горы тоже не одобрял захватчиков, но он досадовал и на жителей, малодушно отдававших им во владычество свой издревле свободный край. Ведь он любил свою родину не меньше, а то и больше многих других, и мысль о возникавших то там, то здесь синьориях была ему тягостна. Конечно, и он по-своему служил захватчикам, переводя их через горы, но это была неизбежная служба. Ведь откажись он вести наемников, его заменит кто-нибудь другой, а ему нужны деньги, ибо он всего лишь музыкант и резчик по дереву: не очень-то доходные ремесла в этих забытых Богом краях. А вести хозяйство он не умеет, хлопотно это, да и не по нему. Поэтому денег ему надо больше, чем простому крестьянину.
     Он еще раз окинул взглядом сумрачный лес и Астрад`арские горы с их острыми заснеженными вершинами, почти скрытыми сейчас низкими облаками, ровно затянувшими небо. Эти сине-серые горы казались ему несказанно красивыми, близкими и родными: но он никогда и никому не признался бы в этом.
     Он оглянулся на запад. Там, на дороге, выходящей из леса, уже показался рыцарский отряд. Он приближался к деревне неторопливой рысью. Проводник через горы встал и забрался по лестнице, ведущей на сеновал, на самый верх, чтобы определить, как велик отряд. «Человек триста», - тут же прикинул он на глаз. Это было гораздо меньше обычного, но ему некогда было думать о том, почему захватчиков так мало. Он спустился на землю и вновь вышел на дорогу, ожидая их.
     В скором времени наемники уже въезжали в селение. Впереди всех скакал главный кондотьер, стройный рыцарь лет сорока с лишним, очень бледный, с небольшим шрамом на щеке. Его узкое лицо смотрело строго, холодно, устало; доспехи под бледно-серым темнеющим небом тускло отливали серебром и покачивались на шлеме темные страусовые перья. Подъехав к проводнику через горы, рыцарь небрежно кивнул ему и спросил:
- Что это за место?
- Это селение Старые Ворота, - ответил проводник так же небрежно и холодно.
- Где люди?
- Там же, где и вчера, синьор Флиссенталь, - вмешался какой-то всадник, судя по одежде, священник. – Их заранее предупредили о том, что мы едем, и они поспешили скрыться. Уж это, наверно так! Везде одна и та же история.
- Остановимся здесь на ночлег, - сказал Флиссенталь и, обернувшись к своему отряду, громко объявил:
- Отдыхать!
     Все оживленно соскочили с лошадей. Оруженосцы выбрали для своего старшего кондотьера одну из лучших хижин в центре селения. Внимательно наблюдавший за ними проводник через горы заметил, что синьор Флиссенталь слегка прихрамывает. Он прошел за рыцарем в дом и встал у двери, глядя, как оруженосцы помогают Флиссенталю снять блестящие доспехи Под доспехами был камзол, черный, с брабантскими кружевами, и темные бархатные штаны. Рыцарь скинул и эту одежду. Он остался в одном шелковом нижнем белье, босой. Оруженосцы согрели ему воды в очаге и подали полотенце. Он кивнул им и выслал прочь движением руки. Они вышли, притворив за сбой дверь и не заметив проводника через горы, который словно слился с бревенчатой стеной. Когда он хотел, он умел становиться удивительно незаметным. Из полутьмы он смотрел на бледное лицо Флиссенталя, озаренное свечой, на его светлые волосы, на белые кисти рук, худощавые, с длинными пальцами, смотрел на его мускулы, которые обозначались под плотно облегающим бельем, точно у статуи. Этот человек был худощав и силен, и у него болела нога; юноша видел это.
- Что у вас с ногой? – спросил он, выходя из тени на свет. Его голос звучал без участия, по-прежнему холодно и отстраненно.
     Флиссенталь не удивился его внезапному появлению. Он обратил на юношу свое бледное узкое лицо и ответил:
- У меня на ступне рана.
- Могу я взглянуть? – спросил проводник через горы.
- Взгляните, - пристально глядя на него ответил кондотьер.
     Юноша подошел к нему, опустился на колени, взял его ногу и внимательно осмотрел загноившуюся небольшую рану на ступне.
- Сейчас я перевяжу вас, - сказал он, и к утру вам станет лучше. Такое впечатление, что вы наступили на грабли.
- На гвоздь, - уточнил Флиссенталь. – Он лежал возле кузницы, острием вверх, в деревне, где мы останавливались третьего дня. Там было много железного хлама, я не заметил его.
     Проводник через горы вышел из дома и вскоре вернулся с бинтом и каким-то составом в маленькой деревянной банке. Кондотьер сидел всё в той же позе, положив больную ногу на табурет и задумавшись.
     Не говоря ни слова, юноша вымыл ему ноги, вытер их полотенцем, затем смазал язву исцеляющим составом и туго перебинтовал лодыжку. Кондотьер не сопротивлялся такому деятельному лечению и тоже молчал, но очень внимательно смотрел на своего целителя.
- Благодарю, - сказал он, когда, закончив лечение, молодой человек поднялся на ноги. – Мое имя Орион Флиссенталь; я кондотьер поискового отряда. А как зовут тебя?
- Меня зовут Марко Джог`оли, - испытующе глядя на него, ответил юноша. – Но брудершафта я с вами еще не пил.
     На лице кондотьера отразилось некоторое удивление, потом он усмехнулся.
- Простите, - молвил он учтиво. – Я принял вас за простого сельского жителя, а они обычно не отличаются щепетильностью. Мне нужен человек, который провел бы мой отряд через Астрадары в `Энтрос. Вы знаете такого человека?
- Он сейчас стоит перед вами, - Марко сложил руки на груди. – Я проведу вас в Энтрос за шестнадцать сунтайских гольдов. Но половину этой суммы вы мне заплатите вперед.
- Хорошо, - сказал Орион Флиссенталь. – Сегодня же я расплачусь с вами.
     Марко кивнул ему и пошел к двери, но у порога обернулся.
- Вы хотите основать в Энтросе синьорию? – немного резко спросил он.
- Мы хотим найти исчезнувший отряд кондотьера Альберто Раньери, - ответил Флиссенталь. – Тысяча человек пропало. Его высочество, кронпринц Сильвестр дал нам задание узнать, что с ними случилось. Не вы ли были их проводником?
     Марко качнул головой и ответил:
- Нет, я еще никого не водил в Энтрос, да и сам давно там не был.
     С этими словами он покинул комнату и вышел из дома.
     Наемники заняли все хижины селения. Везде горели в окнах лучины, а из труб шел дым: на очагах готовилась пища. Собственно, кондотьеров среди этих трехсот человек было всего четверо, остальные являлись просто солдатами разных национальностей, но жители Сунтайи, станы в горах, в таких подробностях не разбирались. Для них все иноземные рыцари были кондотьерами.
     Некоторые солдаты не пожелали тесниться в домах и расставили свои палатки прямо во дворах, под открытым небом. Они разожгли костры и теперь со смехом и шутками жарили на них куски свинины, пили вино и грог. Рядом с ними лежали на земле оружие и доспехи: тевтонские, испанские, английские. Лошади солдат паслись тут же.
     Марко Джоголи шел мимо костров к себе домой, не глядя по сторонам, но всё-таки два меча попались ему на глаза и поневоле приковали к себе его взгляд. Озаренные красноватым светом пламени, они лежали на траве, переливаясь драгоценными ножнами. Один меч был кривой и короткий, другой длинный, строгой формы, с рукояткой, инкрустированной золотом и слоновой  костью. Ножны были искусно выложены узорами из драгоценных камешков; ими невозможно было не залюбоваться.
     Внезапно какой-то дюжий великан с черной бородой, заметив взгляд Марко, расхохотался, встал, подхватил его на руки, точно ребенка и крикнул:
- Эй, ты, сунтайский щенок! Где твоя вежливость? Почему ты расхаживаешь здесь, задрав нос, и даже не подумаешь поклониться таким славным рыцарям, как я и мои товарищи?
     От него пахло потом, вином и луком, он был пьян.
- Отпусти меня, - спокойно, немного брезгливо сказал Марко.
- Ну, уж нет, - осклабился великан, подмигнув ему. – Я еще ни разу в своей жизни не выпустил добычу из рук!
     Его товарищи захохотали. Тогда Марко хладнокровно, точно рассчитанным движением ударил его ребром ладони по горлу. Великан тотчас задохнулся, закашлялся и выронил его, а Марко прыгнул на землю с ловкостью кошки.
     Глаза чернобородого воина налились кровью, он выхватил из-за пояса плеть и двинулся к Марко, взгляд которого блеснул вызовом и радостью предстоящей схватки. Он в свою очередь схватил валявшиеся на траве конские поводья и приготовился достойно встретить своего противника, но тут раздался властный женский голос:
- Робин Тр`аут! Как тебе не стыдно! Ну-ка убери плеть. Вот из-за таких, как ты, жители Сунтайи и не доверяют нам.
     Марко и Траут одновременно обернулись на голос и оба увидели молодую девушку в мужской одежде, которая очень шла ей. Она не была слишком высока ростом, но ее лицо, красивое, юное и веселое, дышало задорной отвагой. Распущенные волосы свободно падали ей на спину и плечи шелковистой темной волной, влажные, видимо, только что вымытые. Робин Траут сразу бросил плеть, а Марко – поводья, но обоим было жаль, что пришлось прервать поединок, и они этого не скрывали. Девушка это заметила и, смеясь, погрозила им пальцем:
- Нет, при мне вы драться не будете; это говорит вам Арабелла Флиссенталь!
     «Ах, вот оно что, - подумал Марко. – Ну, и черт с ним пока что».
     Он сунул руки в карманы и быстро пошел прочь. Арабелла догнала его и окликнула:
- Подождите! Кто вы и как вас зовут?
- Меня зовут Марко Джоголи, - ответил он сдержанно. – Я ваш проводник через горы.
- А сколько вам лет? – она с улыбкой заглянула ему в глаза.
- Я уже не подросток, - ответил он на это. – Но жениться пока еще не собираюсь. Даже на вас.
     И, сложив руки на груди, смерил ее дерзким испытующим взглядом. Она вспыхнула и перестала улыбаться.
- Вы наглец, - сказала она спокойно. – К тому же, злой человек.
- Да, я не добрый, - ответил он. – Особенно к кондотьерам и их родственникам. Спокойной вам ночи, - и он пошел к себе домой.
     Она снова вспыхнула и ничего ему не ответила, но проследила взглядом весь его путь до самого последнего дома в конце селения. «Вон, где ты живешь, - подумала она. – Ну, подожди! В следующий раз я ни за что не заступлюсь за тебя, Марко Джоголи, проводник через горы! И почему все так не любят нас? Может, мы и в самом деле делаем что-то дурное?..»
     А Марко, придя в свою маленькую хижину, зажег лучину и принялся разогревать ужин в очаге. Он был недоволен собой. Напрасно он был так дерзок с этой девушкой; она ведь не виновата в том, что ее отец или дядя (кто он ей там) кондотьер. «Ей всего-то лет семнадцать, - подумал он. – Если это так, она пятью годами моложе меня. Арабелла Флиссенталь… Ладно уж, с этого дня я постараюсь быть вежливым с ней».

                2.

     Едва он успевает поужинать, как в дверь стучат. Марко открывает ее и видит перед собой красивого молодого человека в бархатном камзоле. Глаза его отливают синевой в тусклом сиянии лучины, а приветливая улыбка полна обаяния. Он на голову выше Марко и, насколько можно судить об этом в полумгле, превосходно сложен.
- Это вы Марко Джоголи, проводник через горы? – спрашивает он снисходительно-любезным тоном, каким дворяне обычно обращаются к простым людям, от которых ждут важных услуг.
- Да, - отвечает Марко.
- А я синьор Гарольд Лоуэлл, - представляется молодой дворянин. Он смотрит на худощавое, с резковатыми чертами лицо Марко, видит его умный испытующий взгляд и продолжает:
- Синьор Флиссенталь ждет вас, чтобы договориться о завтрашнем дне. Пойдемте, я провожу вас к нему.
     Марко гасит лучину и молча выходит за Гарольдом в темноту. Они идут к дому, где остановился старший кондотьер. Часовые у крыльца отдают честь Гарольду Лоуэллу и пропускают их без всяких вопросов.
     Марко входит в комнату, так хорошо ему знакомую. Это дом деревенского старосты, который сейчас вместе с остальными жителями Старых Ворот отсиживается в лесу.
     В комнате горит свеча. Бледный кондотьер уже вновь одет в бархатный камзол и штаны до колен. Вид у него теперь не такой усталый, как тогда, когда Марко перевязывал его ногу.
- Я привел его, дядя, - весело говорит Гарольд Флиссенталю. Тот улыбается:
- Отлично, Лолли, - и обращается к Марко:
- Садитесь, сьер Джоголи.      
     «Сьер» по-сунтайски значит «господин». Марко, конечно, не сьер, но он не против, чтобы его так называли. «Похоже, все триста человек – родственники этого Флиссенталя, - шутит он про себя. – Сначала девушка, теперь этот Лоуэлл. Одна носит фамилию кондотьера, другой называет его дядей. Какая трогательная семейственность! Просто впору заплакать от умиления».
     Гарольд раскладывает на столе карту Астрадарских гор и наливает всем троим вино в серебряные кубки. Марко сдержанно благодарит его.
- Сьер Джоголи, - обращается к нему Флиссенталь. – Скажите, каким путем вы нас поведете? Вот чернила и перо, начертите маршрут.
     Марко решительно обмакивает перо в чернильницу и быстро проводит пунктирную линию до точки, возле которой написано «Энтрос».
- Мельничный перевал, - задумчиво роняет Лоуэлл. – Это самый короткий путь. Но я слышал, он не безопасен.
- Я два года вожу по этому маршруту отряды кондотьеров, - говорит Марко. – И до сих пор ни один человек не погиб в пути. Правда, я не доводил их до Энтроса. Вот в этой точке Мельничный перевал пересекается с перевалом Глории. Мы всегда сворачивали туда, и я вел людей через Лисью лощину к Марсбургу. Разумеется, бывают обвалы, узкие дороги над пропастями. Но если не поднимать шума и двигаться осторожно, всё будет в порядке.
     Он поднимает взгляд от карты и смотрит в глаза Флиссенталю, как всегда испытующе и чуть вызывающе. Теперь он видит, что глаза у бледного рыцаря такие же синие, как у Гарольда.
- Где вы учились, сьер Джоголи? – вдруг спрашивает синьор Орион; на его лице и в голосе теплый интерес к Марко. – У вас правильная речь. Такое редко встретишь в горном селении.
- Я учился в городе Ларде, за пять миль отсюда, в народной школе, - неохотно признается Марко. – К тому же, тамошний священник дает мне книги. У него хорошая библиотека. Я резчик по дереву, в`ырезал для лардской церкви царские врата… ну, за это отец Дамиан немного поучил меня языкам.
- Судя по имени, вы итальянец, - говорит Лоуэлл.
- Я подкидыш, - отвечает Марко. – Мастер по дереву и свирельщик Энрико Джоголи нашел меня на пороге своего дома, поэтому у меня итальянское имя.
- Ваше здоровье, - синьор Флиссенталь поднимает кубок. – И наше тоже!
     Все трое делают по глотку. Вино очень вкусное, Марко не может не признать этого.
- Я хотел бы, чтобы завтра мы двинулись в путь с восходом солнца, - говорит Флиссенталь. – Вот вам восемь гольдов, сьер: половина причитающейся вам суммы. Пусть эти деньги немного смягчат вашу ненависть к нам, захватчикам.
     Марко смотрит ему в глаза и отвечает:
- Моя ненависть не покупается и не продается, сьер, как и моя любовь. Но у меня нет к вам ненависти. Считайте, что я совершенно к вам равнодушен, тем более, что так оно и есть.
- Не совсем, - Флиссенталь еле заметно улыбается. – Если бы вы были ко мне равнодушны, Марко Джоголи, вы не вымыли бы моих ног и не перевязали мою рану. Вам было не всё равно, больно мне или нет.
- Конечно, не всё равно, - отзывается Марко бесстрастно. – Если бы у вас в пути началось заражение крови, это могло бы плохо кончиться. А теперь позвольте, я пойду к себе, мне завтра рано вставать.
- Постойте, - сказал синьор Орион. – Допейте сначала свое вино, а заодно скажите мне, где сейчас жители Старых Ворот?
     Марко залпом осушил свой кубок, вытер губы, встал и ответил:
- Ну, до них-то вам не добраться, хоть сто лет ищите. Впрочем, то, что вы вообще вспомнили о людях, в чьих домах так свободно расположились ваши рыцари, говорит в вашу пользу. Спокойной вам ночи, синьоры. Завтра я уведу вас отсюда, а здешние жители вернутся в свои дома и помянут меня добрым словом. «Опять Марко-резчик увел кондотьеров», - скажут они – и будут правы. К сожалению, это всё, чем я могу пока им помочь.
     Гарольд и Флиссенталь засмеялись, а Марко небрежно поклонился им и ушел.
- Ему недолго осталось терпеть нас, - заметил Лоуэлл. – Ведь кронпринц Сильвестр уже отдал кондотьерам приказ распустить синьории и оставить в покое Сунтайю, ибо она скоро станет королевством. Его высочество видит в этом политическую выгоду. Может, сказать об этом нашему проводнику?
- Он сам всё узнает со временем, - ответил Флиссенталь. – Интересный юноша, не правда ли? Он держится, как дворянин.
- И вытирает рот рукавом, - не удержался Гарольд.
- Это мелочь, - заметил кондотьер. – Ты бы делал то же самое, мой милый, если бы тебя младенцем подкинули деревенскому резчику. Пойду, навещу мою дочь.
- Бэлла отлично переносит путешествие, - мягко улыбнулся Гарольд.
- Да, - не без гордости согласился с ним синьор Орион. – Она у нас молодец. И всё-таки я беспокоюсь за нее. Горы, особенно здешние, хоть они и прекрасны, но всё-таки не место для молодой девушки, пусть даже искусной в верховой езде. Я ни за что не взял бы ее с собой… и в то же время – на кого бы я ее оставил? Прошу тебя, Лолли, береги ее, будь завтра всё время рядом с ней.
- Хорошо, дядя, - сказал Гарольд. – Я готов оберегать мою кузину, рискуя ей надоесть своей заботливостью.
     Кондотьер поднялся со стула.
- Вы выросли вместе, как родные брат и сестра, ты никогда не надоешь ей. Ступай спать, а я поднимусь к ней наверх, навещу ее перед сном.
     Гарольд допил свое вино и тоже встал.
- Мечта, а не вино, - улыбнулся он. – Спокойной ночи, дядя.


     С восходом солнца они покидают селение.
     Марко Джоголи едет рядом с синьором Флиссенталем. Одет он, как вчера, только теперь у него на ногах короткие чулки, а в переметных сумах еда и смена одежды. Еще на рассвете он заново перебинтовал ногу Флиссенталя, а тот угостил его грогом и завтраком. Марко не стал отказываться; повар кондотьера готовил гораздо лучше, чем он, проводник через горы.
     Утро сегодня дождливое и прохладное. Едва блеснули лучи восходящего солнца, как тут же их опять скрыли тучи, и посыпал дождь: мелкий, противный и не очень-то теплый. Марко надел дождевик с капюшоном; доспехи воинов защищали длинные широкие плащи из плотной ткани.
     Рог протрубил сигнал к продолжению похода; всадники двинулись в путь.
     … Марко едет на своей гнедой лошади Бэсси, завернувшись в дождевик, подбитый овцой. «Невесело будет, если дождь зарядит на все пять дней пути, - думает он. – Ну, да ничего. У нас на дороге много пещер; под открытым небом придется провести лишь последнюю ночь, накануне въезда в Энтрос. Я в своем дождевике не замерзну, да и рыцари, надо полагать, тоже. Впрочем, это их дело, а не мое».
     Широкая дорога постепенно сужается, превращается в узкую тропу, которая протягивается между двумя высокими скалами. Всадники едут друг за другом по двое, вытянувшись цепочкой. Два последних перед перевалом селения остались позади. Теперь до самого Энтроса они не встретят человеческого жилья.
     Флиссенталь молчалив. Марко, искоса поглядывая на него, дивится про себя его неизменной бледности и суровому выражению лица. Он видит, что рыцарь погружен в какие-то безрадостные думы: должно быть, об исчезнувшей неведомо куда тысяче кондотьера Раньери… или о своей дочери, которой приходится мокнуть под дождем?
     На отдыхе Марко видит ее. В камзоле, легком шлеме и плаще она садится обедать вместе с отцом и Гарольдом. Заметив взгляд Марко, она холодно кивает ему. Он отвечает ей учтивым поклоном. Мужской костюм, отлично сшитый, очень идет Арабелле. Когда она беседует с отцом и двоюродным братом, то весело улыбается им, и Марко Бог знает почему становится досадно, что она улыбается не ему, что он для нее – просто случайный попутчик, проводник через горы, к тому же, невежа и грубиян. Но он слишком горд, чтобы попросить у нее прощения. Да и зачем? Нечего ей задирать перед ним нос, шутить с ним, улыбаться ему. Дикого волчонка не приручишь. Ведь, как он уже успел узнать, она герцогиня. Ну, вот и пусть вспоминает о своих замках, угодьях и прочем дворянском вздоре. Он, Марко, гораздо богаче ее, этой самоуверенной синьорины. Ему принадлежат все Астрадары с их глетчерами, лощинами, лесами, долинами, реками – на севере, на юге, на западе, на востоке. Разве могут ее жалкие угодья сравниться с его неизмеримыми богатствами? Он – хозяин этих гор. А она – так. Просто герцогиня с какими-нибудь тремя замками и тремя парками. Даже жалость берет при мысли об этаком убожестве.
     И он пренебрежительно отворачивается от нее. Но тут в его памяти возникают два хорошеньких женских личика, и он густо краснеет. Как мог он, могущественный властелин гор, поддаться этим молодым горожанкам из Ларда? И в то же время… до чего они были нежны с ним! Ему было с ними хорошо, очень хорошо. Но выходить за него замуж не пожелала ни одна, ни другая, а он не захотел больше жить с ними в блуде. Грех всегда был органически противен его душе, хотя порой он поддавался искушениям. Он попросил у девушек прощения и сказал, что не сможет больше с ними встречаться. Они засмеялись и охотно простили его. А теперь, наверно, и не помнят о нем: ведь у них в городе столько кавалеров – и рыцарей, и горожан… И слово «грех» для этих ночных бабочек – пустой звук. Для них нет греха там, где есть любовь. Но он понимает любовь иначе. И больше никогда (дай Бог!) не заменит ее блудом.
     От этих невеселых размышлений его отвлекает появление Робина Траута, его недруга со вчерашнего вечера. Вызывающе насвистывая, Траут проходит мимо него, и Марко понимает: их поединок еще впереди. Он тут же приободряется. Попробовать свою ловкость и силу на таком богатыре – да ведь это просто подарок судьбы! Трауту нипочем не одолеть его, будь он даже вдесятеро сильнее! «Уж я постою за честь сунтайских горцев, - думает Марко. – Ты пожалеешь, Робин, что связался со мной. Но мы с тобой отложим наш поединок до Энтроса, а уж там… там дадим себе волю. Потерпи, брат; через пять дней ты забудешь имена своих родителей. Может, конечно, и ты меня проучишь, но тебе уж точно достанется».
     Настроение Марко поднимается, и он почти весело пускается в дальнейший путь. Правда, его лицо по-прежнему не выражает никаких чувств, но в душе он очень доволен тем, что в Энтросе его ожидает такое редкостное развлечение. Поединок с великаном Робином, наемником, грубым задирой! Нет, право, ради этого стоит жить и даже оказывать услуги кондотьерам.
     «Он не трус, - думает в это время Траут. – И явно не прочь померяться со мной силами. Это у него от самомнения. Я его проучу, зазнайку. Но придется потерпеть до Энтроса. А там… да я просто выдеру его, как сопливого щенка; впрочем, он такой и есть».
     И он весело ухмыляется, предвкушая позорное поражение противника.


     Вечером небо проясняется. Отряд останавливается на ночлег в одной из пещер, указанных Марко. Рыцари садятся вокруг костров, снимают доспехи и начинают готовить ужин.
     Синьор Флиссенталь зовет Марко к своему костру, где уже сидят Арабелла и Гарольд. Марко не отказывается. Он присаживается рядом с Орионом Флиссенталем, но в общей беседе не участвует. Он смотрит на звездное небо, раскинувшееся над горами, на ущербную луну и, поглощая ужин (бобы с мясом) думает, что впервые ему попались такие интересные попутчики. Впервые с ними едет девушка, и еще ни разу до сих пор кондотьеры не приглашали его в сотрапезники, хотя люди из их наемных отрядов часто его угощали.
- Ты не замерзла, Бэлла? – заботливо спрашивает Флиссенталь дочь.
- Нет, папа, - отвечает она. – У меня очень теплый плащ.
     И добавляет, помолчав:
- А всё-таки здесь очень красиво.
- Да, - подхватывает Гарольд. – Здесь замечательно. Но эти пропасти… признаться у меня от них кружится голова, - и он посмеивается сам над собой.
- Ты просто не привык к высоте, Лолли, - с пониманием говорит Арабелла. – Я тоже. Я вот сьеру Джоголи, наверно, совсем не страшно.
     Она украдкой бросает взгляд на Марко.
     Тот слышит ее слова и отвечает так, будто его совсем не волнует, что она неожиданно заговорила о нем:
- Да, я привык к узким тропам и высоким пропастям, но в этом нет моей заслуги. Я вырос среди этих гор.
     В его голосе – готовность быть учтивым. Арабелла чувствует: он сожалеет, что был вчера вечером дерзок с ней. Это ей приятно. Значит, он вовсе не относится к ней враждебно. Она уже знает: он перевязал ногу ее отца, и синьору Ориону теперь гораздо лучше.
- Мне кажется, вы и сам по себе храбрый человек, - говорит она ему приветливо.
     Марко пожимает плечами.
- Я рад, что вы обо мне такого мнения. Сам я тоже не считаю себя трусом, но, как и все люди, боюсь многого. Впрочем, храбрость и заключается в том, чтобы подавлять свой страх.
     Он смотрит на Флиссенталя:
- Синьор, как ваша нога?
- Благодарю, гораздо лучше, - отвечает рыцарь.
- Вот вам бальзам, - Марко протягивает ему круглую деревянную коробочку. – Ногу уже можно не перебинтовывать; просто смажьте перед сном, и всё.
- Спасибо, - Флиссенталь берет бальзам и обращает на Марко свое узкое бледное лицо со шрамом на щеке. – Вы очень заботливы.
- Да нет, - возражает Марко. – Просто это мой долг: беречь здоровье тех, кто мне доверился.
- И заплатил, - добавляет он после паузы, не желая выглядеть добрым самаритянином.
     Гарольд Лоуэлл смотрит на него с веселым, немного бесцеремонным любопытством. Ему всё больше по душе этот «деревенский дворянин», как он в шутку прозвал его про себя.
- Сколько вам лет, сьер? – спрашивает он.
- Двадцать два,  - отвечает Марко, бросая на него внимательный взгляд. – А вам?
- Двадцать, - говорит Гарольд.
- А мне восемнадцать, - спешит признаться Арабелла.
- Хороший возраст, - сдержанно замечает Марко. – Благодарю за ужин. Спокойной ночи, господа.
     И он встает.
- Спокойной ночи, - отвечают ему.
     Он уходит в самый дальний угол пещеры, заворачивается в плащ, ложится и тут же засыпает.
     Гарольд Лоуэлл и двое оруженосцев готовят постель для Арабеллы, которая не может спать на голой земле. Для нее раскладывают мягкий тюфячок на более менее ровном месте, кладут сверху медвежью шкуру, а на нее – небольшую подушку и шерстяное одеяло. Арабелла сворачивается калачиком под одеялом и погружается в сон. Ее отец и Гарольд ложатся рядом с ней, завернувшись в плащи.
     Ночь проходит спокойно. На следующее утро они продолжат путь. Дорога становится всё капризней и круче, но и виды открываются всё прекрасней. Горы, покрытые лесом, озаренные солнцем, ущелья, водопады, стремительные бурные реки, огромные, как чаши, долины, бездонные пропасти - всё это величественно и чудесно. Здесь, в этих горах, природа полна дикой первозданной красоты. Невозможно не любоваться, не восхищаться ею. И рыцари любуются и восхищаются.
     На сей раз Флиссенталь зовет к обеду трех своих сотников-кондотьеров: Альваро Фарнезе, Бруно Касперта и Фелисьена Дювалье. Гарольд, Арабелла и Марко сидят тут же. Речь идет о пропавшей без вести тысяче. Марко внимательно слушает. В душе он убежден, что с тысячей ничего не случилось, разве что вся она увлеклась дегустацией энтросских вин и потеряла чувство времени и реальности. Во время этой беседы Марко узнаёт, что все синьории в Сунтайе будут упразднены. Его душа радостно откликается на это известие, но он по натуре недоверчивый скептик, поэтому одергивает сам себя, как неразумного ребенка. Мало ли, что скажут кондотьеры! И даже если они правы, кто поручится, что кронпринц Сильвестр в последнюю минуту не изменит своего решения?
- Королем Сунтайи будет Рафаэль Вергеллан, - говорит Альваро Фарнезе, крепкий коренастый рыцарь с загорелым обветренным лицом.
- Да, это уже известно, - подтверждает Бруно Касперт.
     Марко задумывается. Рафаэль Вергеллан, конечно, ставленник Сильвестра, но он сунтайец и патриот, о нем в народе говорят много хорошего. Что ж, если кондотьеры не ошибаются, свобода Сунтайи близка. Но всё-таки он не спешит ликовать. «Успеем порадоваться, - думает он, - а заранее прыгать нечего; это всё равно, что плясать на краю пропасти».
     И всё же он теперь с гораздо большим доверием и симпатией смотрит на кондотьеров. Он им зла не желает, а если они оставят его родину в покое, он готов даже быть с ними добрым, - насколько он вообще способен к доброте.
- Вот видите? – улыбается ему Гарольд Лоуэлл. – Мы вовсе не такие уж плохие.
     Марко усмехается в ответ. Уж Гарольд-то точно не плохой. Обаятельный, веселый, умный, к тому же, красавец. Солнце золотит его светло-каштановые волосы и заставляет синие глаза блестеть морским сапфировым блеском. У Гарольда хороший характер, хотя, как и все дворяне, он привык задирать нос перед низшими сословиями. Но он приятный малый. И Марко решается задать ему вопрос, который ни за что не задал бы никому другому:
- Синьор, почему его светлость Флиссенталь так бледен? Он болен?
- Нет, - охотно отвечает Гарольд. – Он здоров… почти. У него небольшие проблемы с сердцем после того, как десять лет назад его ранили мечом в сражении. Он тогда едва выжил. У него бывают сердечные приступы, но не часто. К тому же, он от природы белокожий.
     Марко принимает к сведению эту информацию.
     К вечеру они приезжают к пересечению перевалов – Мельничного и Глории. Флиссенталь объявляет остановку на ночь в одной из пещер, вновь указанной Марко.
     Здесь проводника через горы настигает испытание в лице военного священника, иезуита Проспера Рауза.
     У Проспера Рауза длинное постное лицо и широко расставленные черные глаза навыкате. На его тонких губах – вечная ласковая улыбка. Он подсаживается к костру Марко и говорит вкрадчиво:
- Мир вам, сын мой!
- И вам, - коротко отвечает Марк, принимаясь за еду.
- Вы, я вижу не молитесь перед едой, - с мягкой укоризной продолжает иезуит. – И очень напрасно. А скажите, давно ли вы исповедывались? Если давно, вы можете исповедаться мне, и я вам прощу грехи, как прощает их всем нам Отец наш Небесный.
     Марко пристально смотрит на Проспера Рауза и отвечает:
- Вы не можете отпустить мне грехи, я другого вероисповедания.
- Как! – иезуит делает вид, что горестно удивлен. – Вы не католик, сын мой?
- Нет.
- Но это значит, вы еретик.
- Тоже нет, - отвечает марко, забавляясь про себя этой беседой. – Я резчик и свирельщик.
- Но вы в заблуждении!
- Вы тоже, - пожимает плечами Марко.
- Почему?
- Потому что все люди в чем-нибудь да заблуждаются.
     Проспер Рауз в течение минуты осмысливает это заявление, потом благоразумно меняет тему беседы.
- Вы, должно быть, хорошо знаете здешние горы?
- Да, знаю.
- Какие животные здесь водятся?
- Всякие. Рыси, медведи, кабаны, волки… но не совсем здесь, а в горных лесах.
- А лисы здесь есть?
- Есть, - невозмутимо отвечает Марко. – И одна из них – это вы.
     И он с испытующим вызовом смотрит на  Рауза. Тот деланно смеется.
- Вы изящно шутите. Но у вас нет почтения к служителям Божьим. Это плохо.
- Что поделаешь, - Марко отпивает несколько глотков из кружки с грогом. – Если служители Божьи мешают своим ближним ужинать, как я могу испытывать к ним почтение? Простите, синьор Лоуэлл зовет меня.
     И он пересаживается к костру Гарольда, который уже заметил, что Проспер Рауз пристал к Марко со своими обычными наставлениями, и подал знак, чтобы Марко подсел к нему.
     Рауз остается один, вздыхает, крестится и, подняв глаза к небу, набожно шевелит губами. Его островатое личико с глазами навыкате напоминает Марко богомола – это лицемерное насекомое, «молящееся» и при этом подстерегающее жертву, неосторожную бабочку или ящерицу. Конечно. сейчас монах просит Бога привести еретика Марко на путь истинный и сделать его таким же смиренным и благочестивым, как он сам. А уж в своем благочестии он ни минуты не сомневается. Сплетни и наушничество для него – служение истине, как выведывание чужих тайн и назойливые проповеди. на самом деле он просто развлекает этим сам себя.
- Никто из нас не доверяет отцу Просперу, - вполголоса признается Гарольд Марко. – А он липнет ко всем, как паутина. И до чего уже всем надоел! Оставить бы его в Энтросе, пусть там пристает к людям.
     Марко не выдерживает и смеется. Да, в Энтросе Рауза живо перевоспитали бы. Тамошние жители не из терпеливых.
- А правда ли, что в Энтросе все жители карлики? – с любопытством спрашивает Гарольд.
- Нет, - отвечает Марко. – Просто они мелкие, небольшого роста. Самый высокий из них – как я.
     На лице Гарольда живая заинтересованность.
- А почему они такие?
     Марко пожимает плечами.
- Зато среди них есть силачи и опытные воины, - говорит он. – К тому же, они добрые люди: гостеприимные, и всё такое. Вообще Энтрос красивый городок. Там даже есть бургомистр: он подчиняется сунтайскому совету старейшин. Но если ваши рыцари будут плохо себя вести, - он бросает на Гарольда испытующий взгляд, - энтросцы за себя постоять сумеют: их две тысячи человек.
- Синьор Флиссенталь никому не позволит обижать население, - решительно заявляет Гарольд. – И я не позволю, и наши кондотьеры. И вообще, мы идем в Энтрос не как захватчики, а как гости.
- В таком случае, вас примут как гостей, - отзывается Марко.
     Гарольд смотрит на его лицо, розоватое в отблеске пламени: на резковатую линию высоких скул, на небольшой нос, не прямой, но и не курносый, на властно очерченный рот на глаза, которые кажутся сейчас черными (на самом деле они темно серые), на каштановые волосы, вьющиеся крупными завитками, на чистый высокий лоб – и думает: «Он в самом деле интересный человек. Умный, зрелый, взрослый. То жёсткий, то сострадательный. Но вовсе не злой, скорее, наоборот. И загадочный».
- Я хотел бы послушать, как вы играете на свирели, - говорит он вслух.
- Может, я когда-нибудь сыграю вам, - Марко складывает руки на груди и прислоняется спиной к поросшей мхом скале. Если у меня появится настроение, а у вас еще не пропадет желание меня слушать. Но это уже будет в Энтросе.
- Я согласен, - покладисто отзывается Гарольд.
     Пахнет росистой травой, цветами, лесом – очень ненавязчиво, смутно. Воздух настолько чист, что даже звезды, кажется, блестят ярче. Очарование Астрадарских гор, их суровая притягательная сила захватывают Гарольда, зачаровывают его. «Это действительно царство, - думает он. – Великое царство природы, полное тайн и какой-то иной, чем где бы то ни было, почти сказочной жизни. Здесь начинаешь верить в гномов, в троллей, в горных духов, в говорящих зверей… До чего красива бывает жизнь! Почти настолько же, насколько она бывает безобразна».
     И он немного завидует Марко Джоголи, который с детства живет в этой стране чудес и так хорошо знает ее.

                3.

     Так они едут всё дальше и дальше к Энтросу, по трудным горным тропам. Всё это время Марко внимательно присматривается к своим попутчикам. Они всё больше нравятся ему. Все они чем-то неуловимо отличаются от тех, кого он прежде водил через горы, и отличаются в лучшую сторону. Все они, и кондотьеры, и наемники, умней и дружелюбней рыцарей, которых он водил через горы до сих пор. Они меньше пьют и не ссорятся между собой; в них чувствуется больше порядка и какой-то живой человечности.
     Правда, долговязый кондотьер, командир третьей сотни Фелисьен Дювалье довольно неприятного и нелюдимого нрава, и его любимый оруженосец Дэсто Берк – жестокий юноша, и Проспер Рауз – лицемерный приставала и ябеда, и Робин Траут – задира… но это всё мелочи. Остальные солдаты и кондотьеры приветливы с Марко. Коренастый Альваро Фарнезе часто и серьезно беседует с ним об Астрадарских горах, а крупный крепкий Бруно Касперт, кондотьер с черными усами, спокойный и веселый, даже шутит с Марко, как с другими своими рыцарями, и Марко отвечает ему в тон, чем Касперт очень доволен. Солдаты угощают Марко вином и настойками. Все они уважают его за то, что он так хорошо знает эти прекрасные таинственные горы, где так легко заблудиться, оступиться, пропасть без следа… Марко чувствует их уважение и с кроткой сдержанностью отвечает им тем же. Он уже знает человек пятьдесят по именам; у него хорошая память.
     Фелисьен Дювалье, смуглый сотник в испанских доспехах, презирает Марко, хотя старается не показывать этого. Его оруженосец Дэсто Берк, юноша с длинными светлыми волосами и холодными серыми глазами, относится к Марко так же. Они оба едва кивают ему, когда он здоровается с ними, и никогда не смотрят на него. И оба любят рассказы о пытках и дознаниях. Если какой-нибудь наемник заводит об этом речь, они расспрашивают его с жадностью стервятников, учуявших падаль.
     Марко, в свою очередь, относится к ним пренебрежительно и брезгливо. Зато он всё больше сближается с Гарольдом Лоуэллом, племянником и оруженосцем синьора Флиссенталя. Гарольд чаще и сердечней других беседует с ним. Марко нравится его слушать: Гарольд талантливый и остроумный рассказчик, к тому же, он сам по себе живой и непосредственный, как дитя. Сам Орион Флиссенталь редко обращается к Марко и мало говорит с ним, но тем выше и дороже Марко ценит каждое его слово. Он не хочет выделять его среди других, но поневоле выделяет. Флиссенталь всегда приглашает его разделить с ним обед или ужин; Марко никогда не отказывается. Он уважает этого сорокасемилетнего рыцаря так сильно, что втайне смущается и робеет перед ним, хотя внешне держится уверенно, приветливо, с достоинством.
     Он не знает, что тоже нравится Флиссенталю. Рыцарь с бледным лицом неустанно изучает его. Он глубоко благодарен Марко за то, что тот вылечил его ногу, его привлекает мятежный и независимый нрав молодого проводника, его отвага, умение держаться, ум и проницательность, достойные дворянина и образованного человека. Он покорен его знанием гор и набожностью, которую Марко скрывает… но от Флиссенталя трудно что-либо скрыть.
     А Марко в это время увлеченно изучает… Арабеллу Флиссенталь.
     Он вовсе не хочет этого делать, но эта девушка постоянно занимает его мысли. Он с досадой гонит прочь ее образ… однако как отогнать то, что всё время рядом с тобой, чей голос ты постоянно слышишь, чей синий взгляд встречается с твоим во время трапез у костра? Эта борьба потруднее, чем предстоящая схватка с Робином Траутом. Но Марко не сдается. Он победил двух молодых искусительниц из Ларда, победит и это юное чистое создание… вернее, самого себя. Ведь Арабелла даже не представляет, какое производит на него впечатление. Она думает, что он просто вежлив с ней, что она по-человечески приятна ему, не более того… Но он-то знает правду. И эта правда угнетает его: ведь он постепенно теряет свою свободу, которая так для него драгоценна. А что он получит взамен? Разве только разбитое сердце, к тому же, свое собственное. Нет, этого он не может допустить.


     Последний вечер перехода. Завтра они будут в Энтросе.
     Сегодня воинам предстоит ночевать под открытым небом, в горном лесу. Кругом стоят, устремив вершины в небо, могучие высокие ели, покачивают ветвями сосны с красноватыми стволами, толстыми, в несколько обхватов. Среди деревьев также много дубов, буков, кленов. И на тропинках то и дело встречаются унылые валуны и большие камни – следы горных обвалов.
     Но свежая майская зелень окружила своими весенними чарами даже эти серые камни – и точно вдохнула в них жизнь. Еще не очень темно, на небе загораются первые звезды, а одна из острых горных вершин, точно нимбом, окружена лунным сиянием. Сама луна еще прячется за снежным глетчером, далеким, как облако, и таким же недостижимым.
     Арабелла, очарованная тишиной горного леса, бродит, точно лесная фея, одна близ лагеря. Юной герцогине сейчас очень хорошо, почти так же, как в детстве. Она сбросила свой шлем и обернула каштановые косы венком вокруг головы. И вот теперь идет в своих легких сапожках с изящными, короткими, до икр, голенищами, - скользит, точно дочь лесного духа. Где-то невдалеке журчит ручей. Голос бегущей воды чист и нежен. Арабелла спешит на его зов. Вот она, эта вода. Бежит, сверкая, искрясь вечерним, тусклым и мягким блеском, прямо под толстой поваленной сосной. Перескакивая с камня на камень, точно лесная лань, девушка добирается до ствола и, забравшись на него, с удобством устраивается между могучих ветвей. Они словно ласково поддерживают ее, эти ветви, а кругом становится всё темней, всё чудесней и очаровательней. Арабелла совсем не боится сидеть здесь одна: до того ей хорошо. Она слушает звонкий лепет воды, бегущей под ее ногами, до нее доносятся веселые голоса солдат из лагеря. «Этот вечер – волшебный, - говорит себе Арабелла. – А я волшебница и всё могу. Если я сейчас что-нибудь загадаю, то это непременно сбудется».
     И она громко говорит:
- Слушай меня, прекрасный лес, слушайте, великие горы! Я хочу, чтобы немедленно взошла луна!
     И она торжественно хлопает в ладоши.
     Кто-то негромко смеется за деревьями. Арабелла быстро оборачивается и спрашивает:
- Кто здесь?
     В ее голосе нет страха, скорее, требовательное любопытство.
- Марко Джоголи, - отвечает голос, так хорошо ей знакомый. Этот уверенный, дерзкий, немного пренебрежительный тенор всегда странно волнует ее; в нем тайна и еще что-то очень близкое ей, Арабелле. На сердце у нее тотчас становится радостно и тепло.
- Идите сюда! – зовет она.
     Он быстро проходит к ней по стволу дерева и садится почти рядом. Бледный свет озаряет его лицо, такое же раздражающе притягательное, как и его голос.
- Вот и ваша луна, синьорина, - говорит он, кивая на небо. – Правда, она не сразу вас послушалась, но всё-таки… вон она.
     И действительно, весь лес озаряется лунным светом.
- Да здравствует луна! – весело говорит Арабелла и с улыбкой смотрит на Марко. Она замечает, что он одного с ней роста.
- Вам не холодно без плаща? – спрашивает он.
- Нет, - отвечает она. – Мне очень даже хорошо. Я готова сидеть здесь хоть всю ночь. А завтра мы приедем в Энтрос. Наверно, там несказанно красиво.
- Да, там неплохо, - подтверждает Марко. – Энтрос лежит в большой долине; на востоке от него лес, на юго-западе – река и луг с тюльпанами…
- С тюльпанами! – она в восторге. – Какая прелесть! Я очень люблю тюльпаны. А сам город каменный?
- Да, наполовину. И он окружен садами и виноградниками.
- Какое чудо, - она очень довольна. Но вдруг тревога овладевает ее сердцем.
- Сьер Джоголи, - говорит она тихо. – А когда мы приедем в Энтрос, вы отправитесь назад, в ваше селение?
- Да, – равнодушно отвечает он. – Отдохну дня два-три – и обратно.
- Вот как, - ей вдруг становится очень грустно. Всё волшебство куда-то пропадает. Лес становится просто лесом, ручей ручьем, а сама она теперь вовсе не волшебница, а просто одинокая печальная девушка.
- Вас ждет невеста? – помолчав, вдруг спрашивает она. – Там, в Старых Воротах?
- Нет, - отвечает он. – Но меня могут ждать люди, которых надо провести через горы: так же, как я провел ваш отряд.
- Так может, вы нас поведете назад? – спрашивает она с надеждой. – Если мы сразу найдем тысячу синьора Раньери?
- Если сразу найдете, то поведу, - отвечает он. 
     Она тотчас веселеет. Он замечает это, и его сердце начинает биться сильнее.
- Пойдемте в лагерь, - предлагает он. – Уже поздно.
- Да, пойдемте, - соглашается Арабелла. Она соскальзывает со ствола, ступает ногой на камень в ручье и быстро перебирается на берег. Он  оказывается рядом с ней. И тут она делает то, чего сама от себя не ожидала, - целует его в щеку.
     Дыхание в нем разом замирает. Ему кажется, что сердце его остановилось и больше не бьется. Но голос звучит, как всегда спокойно, когда он вновь обращается к ней:
- Благодарю вас, вы очень добры. Интересно, могу ли я ответить вам тем же?
- Можете, - отвечает она беззаботно, но слегка дрожащий голос выдает ее.
     Тогда он поворачивает ее к себе лицом, так, что ее синие глаза становятся большими, и нежно, едва уловимо целует ее несколько раз в обе щеки. Потом, в течение минуты, долгой, как сама вечность, они смотрят друг на друга – и понимают друг друга так же хорошо, как если бы сказали множество слов, даже, может, еще лучше.
     Потом они берутся за руки и молча возвращаются в лагерь. Им хочется идти, не размыкая рук, целую ночь, до рассвета, чтобы продлить невесомое счастье этих волшебных минут, счастье более могучее и ослепительное, чем вся красота природы. Но они просто идут, не спеша и не торопясь, ни о чем не сожалея, ничего не опасаясь, готовые принять, как дар, с благодарностью и благоговением, чувство, которое вот-вот охватит их души, как пламя, - и поработит их навеки, навсегда. Они ни о чем не жалеют, их не страшит то, что она – итальянская герцогиня, а он – обыкновенный проводник через горы.
     Но возле лагеря они, словно сговорившись, размыкают руки и, обменявшись взглядами, полными самого сокровенного смысла, появляются среди палаток порознь, как будто между ними совершенно ничего не произошло.

                4.

     На следующий день они приезжают в Энтрос.
     Забравшись на очередную гору, они видят его: красивый городок, утопающий в садах, посреди огромной зеленой долины, длинной и широкой. На юге от города сверкает на солнце голубая змейка реки, а вдоль нее протянулись рощи и рощицы. Ближе к лесу пасутся стада коров, овец, коз, от города до реки и за рекой простирается великолепный луг, а дальше – поля… Всё, как прежде, когда Марко был здесь в последний раз. Кроме одного: весь Энтрос обнесен теперь высокой каменной стеной с железными воротами. У Марко в голове тотчас рождается подозрение, что это дело рук кондотьера Раньери с его пропавшей тысячей. Но ворота раскрыты; на лугу резвятся дети, гуляют горожане. Ничто не свидетельствует о насилии и притеснении. Поэтому Марко не торопится с выводами. Он просто говорит синьору Флиссенталю самым спокойным голосом:
- Как странно: два года назад здесь не было никакой стены.
     Флиссенталь внимательно смотрит на него и задумывается, но ничего не говорит.
     Гарольд Лоуэлл про стену не думает.
- Какая красота! – восклицает он. – Да это настоящая земля обетованная! Правда, дядя?
     Флиссенталь кивает ему, но думает о другом. Он не видит пока что ни одного рыцаря, и это наводит его на мысль, что тысяча Раньери отправилась дальше, а горожане решили защититься от незваных гостей каменной стеной. Его зоркий глаз замечает и деревянные дозорные вышки.
- Сьер Джоголи, - обращается он к Марко. – А вышки тут раньше были?
- Нет, - сразу отвечает Марко. – Никаких вышек не было.
     Флиссенталь слегка хмурится. Город и долина – всё это, конечно, очень живописно, но зачем дозорные вышки и стена? И самое главное, где же люди Раньери? Неужели придется идти дальше через горы в поисках пропавших рыцарей?
     Они спускаются друг за другом по тропинке в долину, точно вереница муравьев по зеленой ветке; во всяком случае, так бы мог подумать о них коршун, парящий над долиной, если бы он обладал даром рассуждать и сравнивать.
     Вот они уже внизу, и подъезжают к городу. Горожане кланяются им сдержанно, но учтиво, а навстречу им, по дорожке, выложенной гранитными плитами, уже едет карета бургомистра, которого заранее предупредили о появлении отряда.
     Флиссенталь спешивается перед воротами города и, позванивая шпорами, идет по гранитной улице. Бургомистр также оставил карету, чтобы приветствовать грозного гостя. Он до смешного мал ростом: толстенький человечек с круглым румяным лицом, короткими седыми волосами и доброжелательными карими глазами. На нем лазоревый атласный камзол и такие же штаны до колен, шелковые чулки и лакированные башмаки.
     Орион Флиссенталь снимает шлем, а бургомистр свою шляпу со страусовыми перьями. Оба слегка кланяются друг другу и здороваются за руку.
- Честь имею представиться, сударь, - говорит кондотьер. – Орион Флиссенталь, начальник наемного поискового отряда его высочества Сильвестра из Неаполя.
- Бургомистр Энтроса, сьер Фридль Пролле, - волнуясь, представляется горец. – Добро пожаловать в город, синьор Флиссенталь. 
- Минуту, сьер Пролле, - кондотьер смотрит на него. – Я сразу хочу задать вам очень важный вопрос: не знаете ли вы, где сейчас находится тысяча наемных солдат под предводительством кондотьера синьора Альберто Раньери? Я послан кронпринцем узнать о судьбе этого отряда, который вот уже более месяца не дает о себе знать.
     Вид у Фридля Пролле становится растерянным и несчастным.
- Синьор Флиссенталь, - он облизывает губы и с некоторым страхом смотрит на высокого бледного рыцаря. – Я боюсь, что мой ответ покажется вам крайне неправдоподобным… но… понимаете ли, тысяча синьора Раньери в первый же день по прибытии сюда подпала под власть могущественных злых чар… и… и превратилась в сарл`ангов. И теперь ночами эта тысяча нападет на нас, пытаясь ворваться в город, чтобы перебить всех жителей.
     Флиссенталю хочется спросить бургомистра, вполне ли тот здоров, но он спрашивает другое:
- Что такое сарланги, сьер? Я впервые слышу это слово.
- Сарланги, синьор, это наполовину орлы, наполовину люди, - торопливо поясняет Пролле. – Я понимаю, что мои слова преглупо выглядят. Но вы сегодня ночью сами убедитесь, что я не солгал вам сейчас ни единым словом… Ради Бога, дождитесь ночи, и вы увидите всё своими глазами!
     В его голосе и глазах мольба.
- Хорошо, - говорит крайне удивленный Флиссенталь. – Будь по-вашему, сьер Пролле. Я разберусь в том, что здесь происходит, я за этим и приехал. Вы можете ни о чем не беспокоиться. Единственное, о чем я хочу просить вас, это о размещении моих воинов. Где их можно расквартировать?
- Конечно, в домах, - с готовностью говорит Фридль Пролле. – На всех хватит места, решительно на всех. А господ кондотьеров я с удобством размещу в ратуше или же в моем собственном доме. Где пожелаете, синьоры, там и будете жить.
- Благодарю вас за гостеприимство. Мы, кондотьеры и оруженосцы, остановимся в ратуше, говорит Флиссенталь. И, обернувшись к отряду, громко объявляет:
- Слушать внимательно! Размещаться по домам города! В девять часов вечера всем быть на поверке, на площади возле ратуши. Разойдись! Синьоры кондотьеры, ко мне. Сьер Джоголи, - он оборачивается к Марко. – Вот ваши остальные восемь гольдов. Но не будете ли вы так любезны задержаться здесь еще на день-два?
- Ваша просьба, синьор, совпадает с моими собственными намереньями, - отвечает Марко. – А за гольды благодарю.
- Вы поживете с нами в ратуше, - говорит Флиссенталь.
     Марко не спорит.
     Солдаты разъезжаются по городу – расквартировываться. А кондотьеры и их оруженосцы в сопровождении бургомистра следуют к ратуше: красивой башне на краю главной площади, с небольшим садом и пристройками. Конюхи ставят их лошадей в конюшню, а некий Обри Нальт, помощник бургомистра, отводит гостей в комнаты башни. Их всего восемь. Арабелле Флиссенталь и ее отцу выделяют отдельные комнаты. Для герцогини тут же находится расторопная служанка. Все остальные располагаются в комнатах по двое и по трое. Слуги ратуши поспешно несут в комнаты запасные перины, подушки, одеяла, постельное белье. Гарольд Лоуэлл и Марко Джоголи оказываются в одной комнате, напротив комнаты Флиссенталя. Едва они успевают окинуть взглядом эту комнату, как является Обри Нальт и приглашает их пройти в мыльню. Они не видят смысла отказываться: напротив, очень рады, что можно, наконец, вволю помыться с дороги.
- Горячая вода проведена у нас во все дома от горного источника, - с гордостью говорит Обри Нальт. – А в этом источнике, если опустить в него яйцо или рыбу, можно сварить их за несколько минут.
     Мыльня – большое помещение внизу башни, мрачное, каменное, с двумя кранами, откуда бьет горячая и теплая вода. Флиссенталь, Гарольд, Марко и два оруженосца Флиссенталя моются первыми. Оруженосцев зовут Оливье и Оноре. Они так похожи один на другого, что Марко всё время их путает, хотя между ними нет ни малейшего родства.
     В жарком пару едва можно разглядеть друг друга. Хлопья мыльной пены разлетаются по мраморному полу, длинные деревянные корыта наполняются водой. Марко с удовольствием трет себя мочалкой. Он чистоплотен, как кошка. Все остальные не отстают от него. В туманном пару мелькают блестящие от воды тела. Никто ни с кем не разговаривает, все увлечены мытьем.
     Арабелла тоже в это время моется в прачечной, в обществе своей служанки Литы. Она без конца думает о Марко. Он представляется ей таким, каким она увидела его вчера, и сердце ее ликует и радуется. Он поцеловал ее, они держались за руки… А сегодня он так посмотрел на нее за завтраком, что она ответила ему безудержной улыбкой. Вот и сейчас она не может не улыбаться. Какое ей дело до того, что она герцогиня? Она любит его! Любит так, как еще никогда никого не любила. И она выйдет за него замуж, и он никогда больше не узнает, что такое нужда.
     А Марко думает: «Я не женюсь на Бэлле, пока не найду себе достойного дела. Она-то, конечно, пошла бы за меня, будь я даже углежогом, я это вижу…но это оттого, что она не знает жизни. Придумал! Я поступлю в армию, как только король Сунтайи взойдет на трон, я добьюсь того, что стану его вассалом. И тогда Бэлла будет моей. А когда я стану достаточно богат, то выйду в отставку, и мы вернемся в Астрадарские горы. Например, сюда, в Энтрос. Ведь здесь так хорошо! Но что это за сарланги? Не похоже, чтобы сьер Пролле шутил. Ведь вокруг нас Астрадары – самые таинственные горы на свете. И я не удивлюсь ничему, здесь могут происходить любые чудеса. Кто знает горы? Они так же загадочны, как море, как огонь, в них – неизведанные тайны Вселенной. Поэтому именно в горах рождается больше всего на свете легенд и преданий».


     После того, как гости ратуши полностью приводят себя в порядок, Фридль Пролле приглашает их в столовый зал, на обед. Они спускаются на второй этаж ратуши: чистые, пахнущие французскими духами, красиво одетые. Только Марко одет в свое потертое платье английского йомена. Несмотря на то, что оно чистое, крепкое и ладно сидит на нем, он вдруг впервые испытывает недовольство им. «Я непременно куплю себе камзол, шляпу, плащ и прочее, - думает он. – У меня теперь есть деньги, значит, я должен выглядеть не хуже тех, кого я вожу через горы. Еще бы мне коня и доспехи… но на это у меня денег пока не хватит. Да и оружие… Мало того, что оно мне не по карману, так я еще и не умею обращаться с ним. Попрошу Лолли, чтобы он со мной позанимался». Про себя он называет Гарольда просто Лолли, как Флиссенталь и Арабелла. Это уменьшительно прозвище от фамилии Лоуэлл. Но, конечно, в глаза он величает Гарольда синьором, а тот его – сьером Джоголи. хотя и последней горной ящерице известно, что никакой он не сьер. Сьер – самое меньшее почтенный горожанин, коим он, Марко, никогда не был.
     Арабеллы за столом нет. Флиссенталь распорядился, чтобы она обедала у себя в комнате. Марко не знает об этом, но, когда она не появляется, он невольно обращает взгляд на двери, ожидая, что вот-вот она войдет. Это не ускользает от внимания Флиссенталя, однако он сейчас поглощен другим: тем, что успел рассказать ему бургомистр.
     За обедом Фридль Пролле по просьбе Флиссенталя дает более подробные разъяснения:
- Видите ли, милостивые господа рыцари, у нас здесь в Энтросе существует древняя легенда, которая ныне перестала быть легендой, обратившись в чудовищную реальность. Когда-то, веков десять тому назад, некий колдун наслал на местных горцев, потомки которых живут теперь в Энтросе, орлов. Уж не помню, на что или на кого он прогневался. Орлы слетелись сотнями на место теперешнего Энтроса и до смерти переклевали половину обитавшего здесь населения. Отчаявшиеся горцы обратились к святому человеку, отшельнику, христианину, жившему неподалеку в пещере. Отшельник внял просьбам несчастных язычников. По его молитвам все орлы были заключены в некую Расщелину Осуждения, а над расщелиной старец велел положить огромный камень, белый, как молоко. Он вывел на нем таинственные знаки, а людям сказал: «Кто без должной веры и смирения поднимет этот камень, тот соединится с темными силами и обратит на себя заклятие, которое я наложил на орлов. И будет он истребителем братьев своих, доколе Господь не одолеет злых сил». Узрев такое чудо и проникнувшись величием свершившегося, наши предки пожелали немедленно стать христианами. Святой человек окрестил их, а через несколько лет преставился. Камень назвали его именем: Филиппов камень. Никто с тех пор и не мыслил трогать этот камень, который лежит на северо-западе, в полумиле от Энтроса. Но полтора месяца назад к нам явились кондотьеры под руководством синьора Раньери. Я имел несчастье рассказать ему легенду о камне. Тогда он воскликнул: «Да неужели же мы, христианское войско, не имеем достаточно веры и смирения, чтобы поднять этот камень? Даже и сомневаться нечего! Мы отвалим камень, потому что здесь хорошая дорога для торговых путей, а он лежит посередине и мешает». По его приказу всё войско упало на колени, помолилось с видимым усердием, а после камень обвязали веревками и сдвинули! Бог мой, что тут началось. Из каменистых недр огромной ямы тут же вылетело множество орлов. Они с клекотом накинулись на рыцарей. Но едва птицы прикоснулись к людям, как у последних вместо человеческих голов сделались орлиные, а за спиной выросли крылья, и они вместе со своими лошадьми низринулись в яму. Камень перекатился на прежнее место, а веревки на нем сгорели до тла и обратились в пепел. Многие из горожан, в том числе и я, видели это своими глазами. Мы были в ужасе, упали на землю и молились. А ночью… ночью камень сам откатился от Расщелины Осуждения, и оттуда, как смерч, выскочили воины с орлиными головами. Они были так схожи с мифическими полуорлами-полулюдьми, сарлангами, что мы их так и прозвали. Они ринулись в Энтрос и убили сто с лишним человек; остальные сумели спрятаться. К часу ночи сарланги исчезли, а мы принялись хоронить убитых и возводить каменную стену вокруг города. Стену мы построили за неделю, и за это время сарланги являлись трижды. Им удалось убить еще двадцать человек. Но когда мы сделали стену и ворота, они уже не смели войти в город. Их лошади были не в силах взять столь высокое препятствие, а сами сарланги, хоть и умеют летать, но не высоко, и не могут подняться над стеной, которая, к тому же, утыкана по ребру острыми железными кольями. С тех пор мы можем спать спокойно. Сарланги же появляются не каждую ночь, а когда им захочется. Во всяком случае, мы никогда не знаем наверняка, появятся ли они. Но мне кажется, сегодня вы вполне сможете их увидеть, потому что они не появлялись уже три ночи.
- Ваши воины убили хотя бы одного из них? – спросил Гарольд, очарованный рассказом бургомистра.
- Ни одного, - вздохнул Фридль Пролле, разводя руками. – У нашего священника, отца Валериана, хранится кусочек дубовой коры, на которой старец Филипп когда-то написал, что орла-оборотня может погубить только особое кольцо, надетое ему на палец, а всего таких колец семь. Погибнув, сарланг снова станет живым человеком. Но как надеть такому чудовищу кольцо? Это очень трудно!
- А что за семь колец? – поинтересовался Альваро Фарнезе. – Они волшебные?
- Священные, - вежливо поправил его Пролле. – Их носили семь праведников, которые жили здесь, и старец Филипп был одним из них. Кольца самые простые, серебряные, без украшений, но в каждом из них великая сила. Все они хранятся у отца Валериана. Вы можете сами спросить у него. Однако, господа, что же вы не кушаете?
- В самом деле, - Флиссенталь оглядел лица кондотьеров и оруженосцев. – Друзья, всему свое время. Давайте отдадим должное обеду и оставим все беседы на потом.
- Я хотел бы задать последний вопрос, - вдруг сказал Марко Джоголи. – Как надолго появляются сарланги?
     За столом наступила тишина. Всем хотелось услышать, что ответит бургомистр.
- На час, - сказал сьер Пролле. – Всего лишь на один час.

                5.

     После обеда Марко выходит в маленький сад при ратуше, надеясь встретить там Арабеллу. И он встречает ее. Она идет к нему по аллее в сопровождении служанки, шурша серебристым платьем с кружевной шалью, накинутой на голову. Он замирает в восхищении, и сарланги тотчас вылетают из его головы. До чего же она сейчас хороша: настоящая королева! Неужели это с ней он сидел вчера у ручья, ее целовал, с ней шел по лесу, держа ее за руку? О, разве это могло быть с ним, простым деревенским резчиком? И как он смел прикоснуться к ней? Наверно, ей сейчас стыдно и неприятно вспоминать о вчерашнем вечере; ее унижает сама мысль о нем, Марко…
     Он сдержанно кланяется ей. Она любезно улыбается ему и говорит:
- Добрый день, сьер Джоголи. Сегодня прекрасная погода, не правда ли?
- Да, синьорина, - отвечает он. – Погода очень хорошая.
- И цветы здесь в саду очаровательные, - она смотрит на колокольчики и маргаритки. – Будьте добры, сорвите мне несколько штук.
     Он испытующе смотрит на нее, потом наклоняется, срывает несколько цветов и с безразлично-учтивым видом подает ей.
- Благодарю вас, - говорит она со светской улыбкой и берет цветы, а он вдруг ощущает в своей руке записку. Сердце его начинает учащенно биться. Восторг и упоение охватывают его душу. Она ничего не забыла, ни о чем не сожалеет! Какой же он глупец, что вдруг усомнился в ней! Ведь он видел сегодня утром ее улыбку; так почему же она должна была охладеть к нему за какие-то три часа?
- Я рад служить вам, ваша светлость, - отвечает он бесцветным тоном, но она видит искры восторга, блеснувшие в его глазах, и всей душой ликует сама.
- Ох, я и забыл, - произносит он. – Меня ждет синьор Лоуэлл. Прошу прощения, ваша светлость.
- Ступайте, не смею вас задерживать, - любезно говорит Арабелла.
     Марко уходит обратно в ратушу, забирается в одну из глубоких оконных ниш, разворачивает клочок пергамента и читает: «Мой дорогой Марко! Ты любишь меня? Потому что я люблю тебя всем сердцем, всей душой. Вчерашний вечер со мной: навсегда, на всю жизнь! Знать бы только, что и ты любишь меня не меньше, чем я тебя, а то я всё переживаю и сомневаюсь. Я буду ждать тебя сегодня там, где нас никто не сможет увидеть: в закутке между мыльней и конюшней, в четыре часа дня. Приходи!!! Твоя Бэлла».
    Марко тихонько смеется. В этом смехе наслаждение и торжество. Он прижимает записку к губам, от нее пахнет духами и цветами. Тут же он спохватывается и спускается в холл, посмотреть, который час. На часах половина четвертого. Хоть бы ничто не задержало его!
     И ничто его не задерживает. В четыре часа он уже стоит в закутке между мыльней и конюшней, весь скрытый листвой высоких кустов. Всё в нем дрожит от волнения. И вот, он слышит торопливые шаги по траве, и шорох платья… всё ближе, ближе! Мгновение – и Арабелла уже рядом с ним. Ее лицо решительно, взволнованно и удивительно красиво. Марко протягивает к ней руки, она берет их в свои, и они смотрят друг на друга с застенчивой, но глубокой любовью. Марко осторожно и в то же время уверенно привлекает Арабеллу к себе, а она крепко, как ребенок, обхватывает его руками. Он целует ее волосы, ее глаза и шепчет:
- Я люблю тебя, не сомневайся.
     Она мягко целует его в губы, отчего кровь в нем вспыхивает, а душа сладко замирает, и спрашивает:
- Ты женишься на мне?
     Ее синие глаза серьезно и пытливо устремлены на него.
- Как только стану богат, - отвечает он. – Ты не можешь выйти за нищего.
- О, ты не будешь нищим! – горячо восклицает она. – Я ведь богата, у тебя будут деньги.
     Он смеется и поцелуем заставляет ее замолчать. Потом говорит:
- Нет, Бэлла, я женюсь на тебе, только когда сам буду не беден. Дай мне год сроку. Всего какой-нибудь год – и мы будем счастливы, сколько сможем.
- Хорошо, - соглашается она с готовностью. – Я буду ждать, сколько ты хочешь, лишь бы ты был доволен! Только обещай, что за этот год ты не полюбишь никого другого.
- А ты? – он с улыбкой заглядывает ей в лицо.
- А я, - она решительно выпрямляется. – Я твоя невеста! И не в моем обычае менять женихов, как перчатки, и предавать любовь!
     Он целует ее руки и говорит с нежностью, которая появляется в его голосе только в самые сокровенные минуты жизни:
- В таком случае, не в моем обычае изменять настоящей любви. Я с тобой, всегда и везде, до тех пор, пока ты моя.
     Ее лицо озаряет ласковая улыбка.
- Правда, мой? – уточняет она. – И больше ничей?
- Правда, твой, - отвечает он. – Никогда не сомневайся в этом. Твой и больше ничей. Но нам надо быть осторожными, чтобы наше счастье не обернулось печалью.
- Я это знаю, - отвечает она, прижимаясь к нему лицом. – Я буду оставлять тебе письма здесь, вот под этим камнем. И ты поступай так же.
- Я не умею писать письма, - он немного смущен. – Но для тебя - постараюсь.
- Пиши, как можешь, как умеешь, - ласково говорит она. – Хотя бы всего несколько строк. А моим письмам ты будешь рад?
- Бесконечно, - отвечает он, целуя ее.
- Мне пора, - шепчет она. – И тебе пора. А то вдруг кто-нибудь нас с тобой хватится?
- Да, это может быть, - соглашается он. – Уходи первая, я за тобой. Если тебя спросят, где ты была, скажи, что нечаянно уснула в саду.
- Так и сделаю, - обещает она.
     Они снова с жаром целуют друг друга и расстаются.


     В ратуше Марко сталкивается на винтовой лестнице с Орионом Флиссенталем.
- Я искал вас, сьер, - говорит ему Флиссенталь. – Сегодня в семь вечера у нас военный совет; я хотел бы, чтобы вы на нем присутствовали.
- Я буду присутствовать, синьор, - отвечает Марко. – А сейчас я вам не нужен?
- Нет.
     Марко медлит несколько секунд, потом говорит:
- Синьор, прошу вас, не называйте меня больше «сьер». Я просто Марко Джоголи.
     Губы сурового воина трогает улыбка.
- Хорошо, - говорит он. – Так я жду вас в семь в Малом зале ратуши.
     И уходит наверх. Марко покидает башню и отправляется в город – встретиться со своими знакомыми и заодно купить себе одежду.
     Первый человек, которого он навещает, - старый Руперт Орти, седой музыкант и птицелов. Он живет одиноко, трое его сыновей переселились в Марсбург и женились там. Марко еще издали, походя к его домику, слышит щебет плененных птиц, а вскоре видит и самого старика, который пропалывает грядки на маленьком огороде.
     Марко входит в незапертую калитку и говорит:
- Здравствуй, Руперт.
     Старик оборачивается, маленький, худощавый, с белыми усами и бородой, точно ребенок, наряженный стариком.
- Малыш Марко! – восклицает он с радостью и удивлением, бросает тяпку и, вытирая руки о передник, спешит навстречу гостю. Он улыбается.
- Рад тебя видеть, сын мастера Джоголи, - говорит он весело. Они обнимаются и здороваются за руку.
- Давненько ты не был в Энтросе, - продолжает Руперт Орти. – Ну, пойдем, я угощу тебя черным хлебом и сливками; помню, ты очень любил это блюдо.
- Спасибо, Руперт, - откликается Марко. – От угощения не откажусь, но я ненадолго. Ведь я теперь проводник через горы.
- А, так это ты привел к нам кондотьеров, - ворчит Орти. – Одних унесла нелегкая, так теперь и другие приехали наживать себе беды и превращаться в сарлангов.
- Так это правда, про сарлангов? – с живостью спрашивает Марко.
- Еще бы неправда, - старик вздыхает. – Такая правда, что лучше бы ей быть ложью.
     Они входят в домик. Марко садится за стол, а Руперт спускается в погреб и возвращается с кринкой густых холодных сливок.
- Ешь, - говорит он, ставя кринку перед Марко и отрезая ему ломоть свежего хлеба.
- Спасибо, - Марко с удовольствием ест сливки и хлеб. – Ты не грусти, эти кондотьеры пришли с миром. И вообще, скоро в Сунтайе не станет синьорий; нами будет править король, Рафаэль Вергеллан.
- Да что ты?! – лицо старика оживляется. – А это верно?
- Верно, - отвечает Марко. – Если только кронпринц Сильвестр не передумает. Но я точно знаю, что кондотьеры по всей Сунтайе упраздняют синьории и возвращаются в Италию.
- Вот это хорошо, - с чувством говорит старик. – Ты порадовал меня, Марко. Рафаэль Вергеллан – прославленный воин и христианин, он достоин быть королем. Вот еще бы избавиться от сарлангов, и было бы совсем хорошо.
- Ты видел их? Какие они? – спрашивает Марко.
     Руперт темнеет лицом и машет рукой:
- Не спрашивай, сам увидишь! Нечисть редкая. Чтоб им пусто было, этим кондотьерам! Отвалили священный камень, будто какой-нибудь валун, ну, и стали Бог знает кем. Не хочу и рассказывать. Лучше на птиц моих посмотри. Может, купишь какую?
     Марко соглашается. Он не собирается покупать птиц, ему просто не хочется обижать старого Руперта. Но среди плетеных клеток он вдруг видит клетку с удивительной птичкой: розовой, как снег на восходе, с маленькой головкой, умными блестящими глазками и коротким клювом. Руперт видит, с каким вниманием Марко рассматривает птицу, которая, ко всем своим прочим достоинствам, чудесно поет, и говорит с гордостью:
- Это редкая пичуга. Называется розовая астрадарка. Водится только в лесу у Лунного озера. Трудно ее добыть; она – мечта наших городских птицеловов.
- Сколько возьмешь за нее? – спрашивает Марко.
- С тебя по старой дружбе – всего один гольд, - говорит Руперт.
- Идет, - Марко дает ему золотую монету. – Я заберу ее у тебя на обратном пути.
     Он прощается с Орти и спешит навестить своего второго энтросского знакомого, `Асгера Мина, кузнеца.
     Асгер Мин, черный от копоти, невысокий, но мощный человек лет тридцати с лишним, встречает Марко на пороге кузницы.
- Э! – он улыбается; его зубы сверкают на черном лице, как у негра. – Здорово, свирельщик! Говорят, это ты привел незваных гостей? Ладно, давай руку; хоть ты их и привел, всё равно я рад тебе.
     Они обмениваются рукопожатием, и рука Марко тут же становится черной от сажи. Некоторое время они беседуют о кондотьерах и сарлангах, потом Марко спрашивает у Мина: сколько стоят доспехи?
- Хорошие – тысячу гольдов, - отвечает кузнец. – И оружие столько же. А самое дешевое: сто.
- Не дашь ли ты мне на время самые дешевые доспехи? – спрашивает Марко. – Я заплачу тебе за них пять гольдов – и верну назад, скажем, через месяц. И оружие тоже…
- Доспехи-то для тебя или для кого-нибудь еще? – деловито интересуется кузнец.
- Для меня.
- Хорошо, для тебя у меня найдется то, что ты просишь, - соглашается Асгер. – Идем.
     Они идут в сарай при кузнице и выбирают для Марко кольчугу с поясом, шлем, крепкий щит и острый меч в простых ножнах. Сверх того Асгер оделяет Марко луком и стрелами.
- Держи, - говорит он. – И не надо мне твоих пяти гольдов, одного довольно.
     Марко благодарит его, прощается и идет к портному и сапожнику. У них он покупает себе парадную и простую одежду и обувь для зажиточного горожанина на десять гольдов и возвращается в ратушу, забрав по дороге у Руперта птицу с розовым опереньем. В их с Гарольдом комнате Марко переодевается. Теперь на нем бархатный светло-серый кафтан с серебряными пуговицами, такие же штаны до колен и башмаки из мягкой кожи с серебряными пряжками. Он смотрит на себя в зеркало и остается доволен. Теперь у него достойный вид, а главное, одежда сидит на нем отлично, и ему удобно в ней. Это парадное платье. Обычное – стеганый полотняный кафтан, такие же штаны и башмаки в стиле закрытых итальянских сандалий, с застежкой, идущей через лодыжку.
     Он вызывает слугу и просит его передать розовую астрадарку синьорине Аребелле Флиссенталь. Слуга уносит птичку. 
     У Марко остается теперь всего четыре гольда из денег, полученных им от Флиссенталя, да еще десять, взятых им на всякий случай в дорогу из собственных запасов, итого: четырнадцать. Маловато, но он не унывает: ведь за стол и крышу над головой ему платить не придется.
    В семь часов Марко спускается на первый этаж в Малый зал ратуши. Гарольд Лоуэлл, оруженосцы Флиссенталя и кондотьеры – все, кроме Фелисьена Дювалье, смотрят на него так, словно видят впервые. Флиссенталь тоже высоко оценивает про себя новую одежду Марко и его вид в ней, но ничего не говорит. На военный совет собираются также Фридль Пролле и священник отец Валериан, настоятель энтросской церкви.
     Все рассаживаются за круглым столом, в круглом зале, где уже зажжены свечи в канделябрах на стенах и на столе. Энтросцы кажутся удивительно маленькими по сравнению с кондотьерами. Горожан четверо: бургомистр, его помощник, священник и мощный загорелый воин, такой же неулыбчивый, как бледный Флиссенталь. Кондотьеров и их людей девять человек, включая Марко и Проспера Рауза. Со стороны может показаться, будто в неком сказочном дворце собрались на совещание великаны и карлики. В кубках мерцает красное вино, переливаясь в блеске свечей, а за легкими шторами окон сгущается темнота.
- Итак, господа, - гулким, неожиданно сильным голосом говорит Орион Флиссенталь. – Мы с вами собрались здесь, чтобы еще раз поговорить о беде, постигшей жителей Энтроса и отряд кондотьеров. Сьер Пролле, вы уже рассказали всё, что знаете. Отец Валериан, мне хотелось бы услышать вас. Что вы можете сказать о сарлангах?
     Отец Валериан, еще молодой, в темной священнической одежде, поднимает на Флиссенталя свои небольшие глаза, умные, всезнающие, и говорит мягким мелодичным голосом:
- Что можно сказать, синьор, об испытании Божьем? Это великая тайна. Я лишь могу подтвердить, что сарланги существуют и, мало того, губят людей. Из древней рукописи, оставленной нам старцем Филиппом, явствует, что злые чары могут преодолеть только семь серебряных колец, которые святая церковь получила в наследство от праведников. Если надеть сарлангу на палец одно из этих колец, он тут же погибнет – и тут же оживет, но уже совершенно чистым от чар, то есть, станет прежним человеком. Всё затруднение состоит в том, чтобы надеть кольцо на палец вооруженного оборотня. К тому же, колец всего лишь семь, а сарлангов тысяча. Есть еще один способ победить нечисть, но ларец, в котором хранился свиток с описанием этого способа, был похищен двадцать лет назад. К великому сожалению, мои предшественники-настоятели не переписали вовремя священного текста, и я не могу сообщить вам, что было написано на пергаменте, хранившемся в ларце.
- Благодарю вас, - молвил Флиссенталь. – В таком случае, мы постараемся обойтись священными кольцами.
     Он смотрит на рыцаря-сунтайца, мощного, с сумрачным лицом.
- Представьтесь, сьер. Кто вы, и что хотели сказать нам?
- Меня зовут Вильямур Нит, - тяжелым низким голосом изрекает воин. – Я энтросский рыцарь, командир здешних солдат. У нас в Энтросе не было своей армии, пока не появились сарланги. Тогда я собрал отряд. И я хочу сказать вам: с этими тварями сражаться очень трудно. Они ведь в любую минуту могут взлететь вверх и низринуться на тебя, а остальные нападают с разных сторон. Под моим началом было пятьсот человек, теперь осталось четыреста пятьдесят, да еще сто двадцать были ранены и только недавно поправились. Нельзя принимать бой с сарлангами. У них орлиные головы, но эти головы крепки, точно камень, и величиной с человеческую. Глаза у них тоже не птичьи, а человеческие, а уж крылья куда здоровей орлиных! И они неуязвимы. Бьешь по ним мечом – всё равно, что по камню бьешь, а если по крыльям, так меч проходит сквозь крылья. Одно могу сказать: к концу сражения они теряют силы и поворачивают назад. Тогда кого-нибудь из них, пожалуй, можно пленить, а, пленив, надеть кольцо… но мы пока что не пробовали этого. Не решаемся. Колец ведь всего семь; а ну. как мы их потеряем? Тут нужны люди ловкие, очень ловкие.
     И он умолкает, угрюмо задумавшись.
- Господа, вам просто не хватает веры и смирения, - торжественно говорит Проспер Рауз Ниту. – А всё почему? Потому что истина католического вероисповедания не доходит до вас! Особенно же не доходят радения иезуитского ордена, к коему я имею великую честь принадлежать. Покайтесь в ереси, узрите пути, ведущие прямо к Господу, а не куда-нибудь, не в должную сторону… и вы вкусите счастье победы Давидовой над филистимлянами, счастье победы Иоанна Крестителя над слабым разумом фарисеев…
- Отец Проспер, - холодно останавливает иезуита Флиссенталь. – Если вы столь смиренны и так сильно веруете, то лучше помолитесь сегодня от души за всё наше воинство, которому предстоят испытания. Как я чувствую, молитва сильных в вере людей крайне нам необходима, особенно при создавшихся обстоятельствах.
     Он смотрит на Вильямура Нита и говорит:
- Я понял вас, сьер Нит. И вот, что я подумал: сегодня нам не следует сражаться с сарлангами. Но мы будем наблюдать их со сторожевых вышек, если они изволят появиться… когда, сьер Пролле?
- С полуночи до часу, синьор, - отвечает бургомистр.
- Есть ли у вас подзорные трубы?
- Да, синьор, я непременно найду для вас несколько штук.
- Прекрасно, - Флиссенталь поднимает кубок и говорит:
- Господа! Давайте выпьем за победу добра над злом, света над тьмой. А потом я попрошу господ священников отслужить молебны за здравие всех христиан Энтроса.
     Присутствующие (все, кроме Рауза) очень одобрительно встречают этот тост и с воодушевлением осушают кубки.


     В девять часов вечера, после поверки, на озаренной фонарями площади Энтроса Марко Джоголи как бы нечаянно проходит рядом с Робином Траутом и вполголоса говорит ему:
- Завтра, в десять, в ближайшей роще у реки.
- Идет, - так же вполголоса отвечает Траут.
     И они расходятся в разные стороны, как ни в чем не бывало.
     … А поздним вечером Марко уже стоит на одной из деревянных дозорных вышек. Рядом с ним Гарольд, Флиссенталь и кондотьеры, Альваро Фарнезе и Бруно Касперт. Кондотьер Дювалье со своими оруженосцами на другой вышке.
     Луна ярким светом заливает долину, дорогу среди скал и огромный белый камень на этой дороге. Он вдове больше человека среднего роста и почти круглый по своей форме.
     У всех в руках по подзорной трубе. Слышно, как в ратуше бьет полночь. Люди подносят к глазам подзорные трубы и устремляют взгляд в сторону белого камня.
     И тут происходит то, чего все ждут, но во что до конца никто до сих пор не верил. Камень вдруг вздрагивает и сам собой откатывается в сторону, а из недр открывшейся черной ямы вихрем вылетает огромный отряд – и скачет к Энтросу, безмолвный и неотвратимый.
     Вот они, сарланги. Марко отчетливо видит их в трубу, и его пробирает дрожь, острая, неприятная. Они видит всадников с орлиными головами вместо человеческих, видит их глаза, ничего не выражающие, как у птиц, но человеческой формы. Он видит крылья, сложенные за их плечами. Оружие грозно блестит в руках сарлангов. Доскакав до городской стены, они принимаются молча объезжать ее вокруг, надеясь отыскать брешь. Некоторые из них взлетают над своими лошадьми и пытаются перелететь стену. Огромные черные крылья, очень схожие с орлиными, но гораздо больше по своим размерам, наполняют воздух зловещим хлопаньем. Эти крылья точно растут из железных панцирей, в которые облачены воины.
- Нет, не бывает на свете этакой чертовщины, - шепчет Бруно Касперт посеревшими губами. – Просто не бывает. Это сон!
     Но, увы, люди с орлиными головами и крыльями вовсе не сон. Страшнее всего их молчание; даже их лошади не издают ни звука. И страшна их одержимость, желание во что бы то ни стало войти в город. Они похожи на чудовищные призраки, на ночной кошмар, от которого просыпаешься с криком.
     Марко украдкой бросает взгляд на Гарольда. Тот в эти минуты почти так же бледен, как Флиссенталь. Марко видит, как он сглатывает слюну: на горле резко обозначивается адамово яблоко.
     Так, в молчании, нарушаемом лишь тяжким хлопаньем крыльев и топотом конских копыт, проходит час, долгий, как год, как век. Потом армия сарлангов разворачивается и медленно едет обратно, к белому камню. Видно, что лошади и всадники устали. Сарлангами словно овладевает сонное оцепенение. Их крылья слегка поникают, головы опускаются на грудь. руки едва сжимают оружие. «Вот сейчас бы догнать их, - думает Марко в жгучем нетерпении. – Вон того, последнего. Выбить у него из рук оружие и надеть кольцо! Я бы мог сделать это. Я делал бы это раз за разом, пока не освободил бы всю тысячу».
     Сарланги один за другим скрываются в яме. Часы в холле бьют час ночи. И в эту минуту огромный белый камень сам собой перекатывается на прежнее место.
     Орион Флиссенталь опускает руку с подзорной трубой и оглядывает своих сподвижников. Они бледны, вид у них потрясенный и растерянный. Только у Марко глаза другие. Его лицо исполнено внутренней силы и отваги, он уверен в себе куда больше всех остальных, стоящих тут же на вышке.
     Взгляд Флиссенталя теплеет при виде этого лица.
- Ну, что, Марко? – говорит он. – Вы, конечно, уже знаете, как победить их… да?
- Синьор, - Марко смотрит на него почти требовательно. – Возьмите меня на время в оруженосцы! Я не только знаю, я готов действовать. Вы увидите, я смогу. Я чувствую, что смогу! понимаете?
     Флиссенталь пожимает ему руку.
- Будь по-вашему, - говорит он; в его глазах одобрение и удовольствие. – С этой минуты вы мой оруженосец.
- А вы как, господа? – он с улыбкой смотрит на кондотьеров и племянника. – Лолли! Ты же у меня храбрец. Или я ошибся?
- Наверно, ошиблись, дядя, - вздыхает Гарольд. – Но я исправлюсь. Если вы и Марко не боитесь, так и мне нечего бояться.
     И он улыбается, глядя на Флиссенталя.
- К этому надо привыкнуть, - задумчиво говорит Альваро Фарнезе.
     Бруно Касперт кивает головой в подтверждение этих слов.
- Привыкнем, - твердо говорит Флиссенталь. – А теперь – спать, синьоры. У нас был насыщенный день и впечатляющая часть ночи. Давайте отдохнем.
     Они спускаются с вышки, возвращаются в ратушу и желают друг другу доброго сна.
     … Когда Гарольд и Марко забираются в свои постели, Марко слышит сквозь сон голос Лолли:
- Марко… разве тебе не было страшно? Марко!
- Было, синьор, - отвечает он, не открывая глаз и с трудом шевеля губами. – Но я всё понял… я почувствовал…
- Я не синьор для тебя, я просто Гарольд, - Лоуэлл садится к нему на кровать и тихонько трясет за плечо. – Ну же, Марко, подожди спать! Что ты понял? Что почувствовал?
     Но Марко уже крепко спит, и разбудить его нет никакой возможности. Вздохнув, Гарольд возвращается на свою кровать, и еще долго ворочается на ней, не в силах отогнать от себя образы чудовищных сарлангов. «Интересно, что всё-таки задумал Марко?» – с живым любопытством думает он.
     «Отважный он человек, - говорит себе в это время Флиссенталь. – Он стоит десятерых, я не ошибся в нем. У него славное будущее, у этого Марко Джоголи. С такими, как он, мы одолеем любую нечисть. Пусть подобных ему мало. Если наберется хотя бы десяток, мы уже будем непобедимы».

                6.

     Утро в Энтросской долине – самое чудесное утро на свете.
     Марко давно выбрался из города и теперь идет к реке через луг с тюльпанами. Сегодня он оделся в свою прежнюю «английскую» одежду – ему не жалко ее для драки с Робином Траутом.
      Над ним густое синее небо с редкими облачками, вокруг него, вдали, - ярко озаренные солнцем горы. Луговые тюльпаны и другие цветы источают сладкий аромат. Впереди – река и светлая майская зелень рощ. Мир словно полон волшебных чистейших дыханий, ласкающих слух звуков и ярких радостных красок, услаждающих взгляд и душу. Кажется, в этом мире не может происходить ничего безобразного, страшного, недоброго. И сарланги – всего только причудливое сказание горных троллей, а на самом деле их просто нет! А есть только любовь, радость, мир. Правда, есть и Робин Траут, и предстоящий поединок с ним. Но на фоне земного рая, царящего вокруг, даже схватка с Траутом представляется веселой забавой.
      Негромко насвистывая, Марко входит в ближайшую рощу, наполненную оживленным щебетом птиц. И вдруг слышит за деревьями голос:
- На колени, собака!
     Это голос не Траута, но Марко всё равно знает этот голос. Только не помнит, кому он принадлежит. Он тотчас перестает насвистывать, весь настораживается и подбирается. А голос за деревьями продолжает:
- Я сказал, на колени! Ты что, оглох?!
     Это Дэсто Берк, догадывается Марко. И, конечно, он обращается не к нему, а к кому-то другому. Интересно, какую жертву нашел себе «Демон Дэсси», как его прозвали в отряде, любимый оруженосец Фелисьена Дювалье? Марко бесшумно, осторожно и быстро идет в ту сторону, откуда доносится голос. У него шаг охотника – неслышная поступь дикого зверя. Деревья редеют. И вот он видит: на поляне стоит Дэсто Берк, а перед ним – семнадцатилетний солдат из сотни Дювалье, щуплый белокурый мальчик. Марко вспоминает: этот мальчик француз, его зовут Этьенн Лассаль. Он стоит, опустив голову, и торопливо говорит:
- Синьор, простите…  я толкнул вас нечаянно, совсем нечаянно… это же было на учениях, а там по сторонам не смотришь…
- Я сказал, на колени, - ледяным голосом повторяет Дэсто Берк.
- На колени следует становиться только перед Богом, тихо, но твердо говорит Этьенн.
     Тут же он получает удар кулаком в лицо и падает. Из разбитого носа и губ течет кровь. Дэсто Берк заносит ногу, чтобы проучить Лассаля как следует, но тут же сам падает; его лицо тоже разбито в кровь. Над ним стоит Марко Джоголи.
- Вы не правы, синьор, - говорит он хладнокровно. – Этьенн, ступай-ка в город или куда-нибудь еще, а я пока побеседую с синьором Берком на языке, который ему всего ближе и доступней.
     Этьенн быстро вскакивает и исчезает, а Дэсто с искаженным злобой лицом вскакивает на ноги. Он не обращает внимания на свой разбитый нос. Несколько прядей его светлых длинных волос тоже окрашены кровью, но ненависть к Марко сильнее всякой боли.
- Да как ты посмел коснуться меня, ты, нищий бродяга?! – Берк выхватывает из-за пояса кинжал и идет прямо на Марко. Марко проворно отступает. Кинжала при нем нет, но есть лошадиный хлыстик. Этим хлыстиком он, улучив минуту, выбивает кинжал из руки противника и говорит:
- Какой вы невежливый. Придется заняться вашим воспитанием.
     Берк хочет поднять кинжал, но Марко ударом ноги отбрасывает оружие в кусты. Зарычав от бешенства, Дэсто кидается на него. Марко уворачивается и дает ему подножку. Берк, не удержавшись, падает, а Марко, не дав ему опомниться, садится ему на спину и, протянув хлыст под горлом противника, тянет за оба конца, как за вожжи. Берк хрипит и кашляет, задыхаясь.
- Ну? – холодно спрашивает Марко. – Сдаешься или придушить тебя, Дэсто Берк?
     Ногами он наступил на обе руки Берка, и тот, как ни пытается, не может их высвободить.
- Сдаешься? – снова спрашивает Марко, натягивая «вожжи».
- Да, - хрипит Берк.
- Мать жива?
- Нет.
- Клянись памятью матери, что сдаешься!
- Клянусь, - неохотно, но поспешно говорит Берк.
     Тогда Марко отпускает его. Берк встает и, пошатываясь, уходит прочь. Он не оглядывается, только судорожно покашливает, держась за горло. Вскоре он исчезает из виду.
- А ты здоров драться, - произносит вдруг чей-то низкий голос совсем рядом. Марко резко оборачивается и видит: в нескольких шагах от него под большим буком стоит Робин Траут и, сложив здоровенные ручищи на груди, взирает на него с уважением. Рядом с ним стоит Этьенн Лассаль.
- Здравствуй, Робин, - Марко улыбается Трауту. – Если хочешь, давай и с тобой переведаемся; я еще не успел устать.
- Не хочу, - отвечает Траут. – Потому что ты… ну, это… словом, я тебя не боюсь, но ты мне нравишься. Ты по чести поступил. Вон, он мне всё рассказал, - он кивает на Этьенна. – Я его встретил по дороге сюда. Мы с ним почти всю вашу драку видели. Давай на мировую, - он протягивает Марко руку. Тот пожимает ее.
- Пошли к реке, умоем его, - Траут кивает на Этьенна.
- Пойдем, - соглашается Марко.
     Они ведут белокурого наемника к реке. Тот умывается, а Траут и Марко садятся на берегу.
- Ты по-рыцарски поступил, - говорит Траут. – Но всё-таки зря ты связался с Дэсси. Он никогда не простит тебе того, что ты его сегодня победил. Он попытается убить тебя, вот что. Такой уж у него характер.
- Тогда ему придется потрудиться, - говорит Марко. – Я его не боюсь. Да и вообще, я теперь оруженосец синьора Флиссенталя.
- И что из того? – Траут ухмыляется. – Я тебя поздравляю, конечно, да только это тебя не спасет от Дэсто. Когда он узнает, что ты стал оруженосцем синьора Ориона, совсем рехнется от зависти, последний ум потеряет; а у него и так голова с трещиной.
     Марко смеется.
- Что ж, Робин: значит, он выдаст сам себя, и всё. Помяни мое слово, так оно и будет.
- Он-то выдаст, - Робин смотрит на него серьезными черными глазами. – Да только как бы тебе раньше не пропасть. Он ведь тебе в спину может выстрелить. Давай я на себя грех возьму: расскажу про то, что видел сегодня, синьору Флиссенталю. Пусть этого Берка на гауптвахту отправят. Ты славный парень, а его никто не любит, кроме синьора Дювалье, меня все поймут правильно.
- Нет, не делай этого, - говорит Марко. – Я его победил, а остальное неважно. Бог не выдаст меня Берку, пока я не справлюсь с сарлангами.
- Ты, с сарлангами? – Траут смотрит на него с изумлением. – С этой нечистью? Да как же ты с ней справишься? Я вчера как этих оборотней увидел, так чуть душу не отдал.
- Я вылазку сделаю, - говорит Марко. – Сегодня или завтра… словом, когда они появятся. А дальше ты сам увидишь.
- Ты не трус, - Робин вновь смотрит на него уважительно. – Только что ты, всё-таки задумал?
- Ты всё сам увидишь, - повторяет Марко. – Я сейчас ничего тебе не скажу, в таком деле лучше помалкивать.
     Этьенн подходит к нему и говорит:
- Благодарю вас, сьер, что заступились.
- Я не сьер, я просто Марко. Часто он тебя бьет?
- Нет. Но он всё выжидал, когда ко мне можно будет придраться, - отвечает Этьенн. – Он многих бьет, кто слабее.
- Он бьет, а Дювалье точно не видит этого, - ворчит Траут. – Ну, теперь-то Берк никого больше не тронет: он за тобой будет охотиться, Марко.
- Пусть охотится, - Марко пожимает плечами и встает. – Ладно, господа, мне пора в город.
- Мы с тобой, - Траут тоже поднимается на ноги. – Отчаянный ты парень. Если что, помни: я твой союзник.
- Спасибо, - Марко пожимает великану руку. – А всё-таки жаль, что ты даже в шутку драться не хочешь. Дэсто ведь мелочь по сравнению с тобой.
     Траут громко смеется и хлопает Марко по плечу:
- Ничего, еще схватимся с тобой… герой! С виду, как щепочка, а ловкий. Смотри, как бы тебе кондотьером случайно не стать.
- Нет, кондотьером не стану, - отвечает Марко. Буду служить своему будущему королю, и не наемником, а так, кем возьмет… Ну, пойдемте.
     И они возвращаются в Энтрос.
     Марко спешит в сад и находит в условленном месте под камнем записку:
«Марко, спасибо за птичку! Я назвала ее Чигл. Она чудесно поет: очень похоже на соловья, трелями. Давай встретимся сегодня? Напиши, когда будешь свободен. Я тебя люблю, люблю, люблю! Твоя Бэлла».
     Он поднимается к себе, переодевается, быстро пишет ответ и прячет его под камень, а затем вихрем взлетает по лестнице к комнате Флиссенталя: синьор ждет его сегодня ко второму завтраку.


- Итак, Марко, я хотел бы узнать ваши планы относительно сарлангов, - Флиссенталь смотрит на него так, как еще ни разу до сих пор не смотрел: с каким-то особенным расположением и удивительной простотой, точно Марко ему такой же родной, как Гарольд. Бледное лицо кондотьера озаряет солнце, лучи серебрят его светлые волосы, а синие глаза кажутся ярче обычного. У Гарольда такие же глаза и он с тем же выражением смотрит на Марко.
- Синьоры, я хочу сделать вылазку, - отвечает Марко. – Возьму у отца Валериана одно кольцо и поеду вслед за сарлангами, когда они потянутся назад, к Филиппову камню. В это время они теряют силы. Об этом говорил Вильямур Нит, и я сам заметил это. Он сказал, что в это время их можно пленить. Но я думаю, пленять не обязательно. Просто я выбью какого-нибудь сарланга из седла, разоружу его и надену ему кольцо на палец. Если у меня всё получится, мы, семеро человек (вы сами выберете остальных) будем каждую ночь выбираться с кольцами вслед сарлангам, настигать их у камня и обращать в людей. Так, в конце концов, мы снимем чары со всей тысячи.
- План хорош! – сказал Флиссенталь; его глаза заблестели, а на щеках пробился слабый румянец. – Но всё это очень опасно. Вы не боитесь?
- Немного боюсь, но это неважно, - ответил Марко. – Главное, что я чувствую в себе силы это выполнить. А если это выполню я, значит, и все остальные смогут.
- Вы храбрый человек, - молвил Флиссенталь. – И прирожденный воин. Я позволяю вам осуществить то, что вы задумали. Но, видит Бог, я буду переживать за вас.
- Дядя, - голос Гарольда Лоуэлла чуть дрогнул от волнения. – Можно, я пойду с Марко?
- Пока что нельзя, - покачал головой Флиссенталь. – Ты не уверен в себе так же, как Марко. И никто не уверен. Даже я. Но Марко я отпущу, потому что верю в его счастливую звезду почти так же, как он сам верит в нее. Ешьте. Марко. И пейте вино. Кстати, оно замечательное. И ты ешь, Лолли.
     Они завтракают в уютной комнате Флиссенталя, на третьем этаже ратуши. Окна комнаты выходят в сад; стены оклеены красновато-коричневыми, мягкого тона, обоями; в углу кровать с опущенным пологом, у окна диван, расшитый розами и несколько прочных кресел той же обивки, комод, шкаф, четыре стула с витыми спинками и ножками, а на изящных полукруглых окнах – вишневые портьеры с кистями. Стены украшают гобелены и ковры с оружием; блестящие квадратики паркета – золотые от широких солнечных полос.
     Завтрак очень вкусен: фазан, тушеный в миндальном молоке, золотистые пирожки с сыром, фрукты, апельсины и знаменитое энтросское вино.
     Марко ест аккуратно, стараясь соблюдать этикет. Но Флиссенталь и Гарольд уже не обращают внимания на такие мелочи. В их глазах Марко – герой и воин, а пользуется ли он салфеткой во время еды, их уже не интересует.

                7.

     Проходит несколько дней. Сарланги не появляются. Они явно испытывают терпение Марко и синьора Ориона. Напрасно эти двое ожидают на дозорной вышке их появления каждую полночь. Белый камень лежит неподвижно.
     Днем Марко то и дело изучает его вблизи. Камень круглый, немного шершавый, и на нем выведены серой краской полустершиеся слова на никому не известном в Энтросе языке. Он кажется обыкновенным валуном; вокруг него растут трава и цветы, правда, не совсем рядом с ним, а вдоль дороги, посреди которой он лежит.
     Все эти дни Марко встречается с Арабеллой в их укромном уголке. Эти встречи очень кратки, но они доставляют влюбленным много радости. Они пишут друг другу письма: Арабелла большие, Марко маленькие. Она уже знает о сарлангах, но не боится их, - может потому, что еще их не видела. Иногда они ездят гулять втроем на лошадях: Гарольд, Арабелла и Марко. Гарольд, привязавшийся к Марко, всегда зовет его на эти прогулки, и Марко с Арабеллой втайне глубоко благодарны ему за это, хотя и вынуждены при нем скрывать свои чувства. Но зато они могут видеть друг друга, обмениваться улыбками и взглядами, украдкой пожимать друг другу руки; для них обоих такие мелочи – великая радость. Гарольд не замечает этих мимолетных знаков тайной любви. Он в восторге от чудесной долины, от реки, от самого Энтроса и не устает любоваться ими.
     Марко тоже всё больше привыкает к Лолли. Ведь тот часто рассказывал ему об Арабелле, а для Марко не существует темы более интересной. Он узнаёт, что Гарольд – сирота, что он лишился родителей в раннем детстве и вырос в доме синьора Ориона вместе с Арабеллой.
- Я никогда не чувствовал себя сиротой, - признается Гарольд. – Меня все ужасно баловали. И любили по-настоящему. Мы с Бэллой всё время играли вместе и вместе учились. Она для меня, как родная сестра; так было с тех пор, как я себя помню. А дядя относится ко мне, как отец, - он улыбается. Знаешь, когда мне в детстве снились страшные сны, я бежал к нему в спальню, которая была рядом с моей, и забирался под одеяло с его стороны, чтобы не разбудить тетю, мать Бэллы. Дядя совсем на это не сердился, только посмеивался. Я засыпал, обхватив его руку… а просыпался уже в своей кроватке. И обязательно находил на подушке у своего носа какой-нибудь подарок: игрушку или конфету, или большое яблоко.
     Он улыбается своей обаятельной задумчивой улыбкой, а Марко смотрит на него, готовый слушать воспоминания Лолли сколько угодно: до того они ему нравятся.
- Да, - продолжает Гарольд. – Так шло мое детство. Я рос безмятежно, как в Раю. Я обожал Бэллу, дядю, няню, тетю… А когда мне исполнилось девять лет, тетушка Анна умерла. Мы были детьми и не всё понимали, но дядя очень любил тетю и страшно горевал о ней. Мы всеми силами старались утешить его, потому что не могли видеть его горя. И, как ни странно, нам постепенно удалось исцелить его от скорби. Можно сказать, мы с Бэллой заменили ему тетю Анну, насколько это было возможно. Он полюбил наше общество и всегда неохотно расставался с нами, а мы – с ним. Мы даже хотели, чтобы он снова женился. Мы уже понимали, что взрослому человеку грустно жить одному. Но он сказал однажды своему другу (мы случайно услышали): «Я не найду второй Анны, а случайная попутчица мне не нужна». Хотя он встречался с женщинами. Но редко. И всегда давал им понять, что это ненадолго. Они его понимали, но шли на это, потому что тоже были одиноки. Мы же, дети, всегда были у него на первом месте. Когда кто-нибудь из нас заболевал, он часами просиживал у наших кроватей, читал нам вслух, что-нибудь рассказывал. Он дал нам обоим отличное образование: Бэлле дома, мне в университете. Бог мой, чего только дядя для нас не сделал! Знал бы ты, Марко, как я благодарен ему! Наверно, так же, как ты своему приемному отцу.
     Макро невесело усмехается.
- Нет, Гарольд, - отвечает он. – Мой приемный отец ничем не походил на синьора Ориона. Правда, он обучил меня всему, что знал сам, но он бывал со мной жесток; может, потому, что много пил. Не думаю, что он не был ко мне привязан; был, как и я к нему. Но в деревнях с детьми не нежничают. В общем-то мы с ним ладили, но когда он умер, я не горевал по нему и знал, что если бы умер я, он бы тоже особенно не печалился. Он называл меня «диким волчонком», а сам походил на горного медведя. У него была какая-то одинокая вдова в соседней деревне, и он часто ее навещал, а меня оставлял сторожить дом. Но я уверен: именно потому, что меня никогда не баловали, я и вырос самостоятельным. Джоголи почему-то был уверен в том, что моя мать дворянка, а с отцом что-то нечисто, но я никогда не мог от него добиться, почему он так считает.
- Только не вздумай жалеть меня, - тут же добавляет он, испытующе глядя на сочувствующее лицо Гарольда. – Сам я ни о чем не жалею. Меня воспитали так, как Бог этого захотел, и там, где ему это было угодно. Мне не о чем переживать, а тебе тем более. Не смотри на меня так, будто я лежу при смерти. Давай, я лучше сыграю тебе на свирели.
- Давай, - оживленно соглашается Гарольд, и с его лица тут же исчезает сочувственное выражение, так не любимое Марко, когда оно относится к его особе.
     Марко достает свою деревянную пастушью свирель и начинает играть на ней. Свирель очень проста, и играет марко самые незатейливые мелодии, но они так чудесны в своей простоте, так нежны и задумчивы, что Гарольд слушает его с наслаждением. В мелодиях Марко – какая-то первозданная сила гор, их дикая мощь – и в то же время любовь, милосердие, кроткое величие. Марко словно берет Лолли за руку и уводит за собой, в страну чудесных сказок и тайн, в мир собственной души, загадочной, как Астрадарские горы.
     А Марко, возвращаясь из мира музыки в реальность, думает о Дэсто Берке. До сих пор тот ничем не выразил своей мстительности. Он, правда, не здоровается с Марко, но и не пытается свести с ним счеты. Можно подумать, что он о Марко просто забыл. Но Марко не верит в его забывчивость. Робин Траут не верит тоже. Он, правда, из другой сотни, но знает характер Берка не хуже прочих рыцарей. И потихоньку следит за ним. Траут убежден, что рано или поздно Берк «подложит Марко свинью». Этьенн Лассаль тоже в этом уверен. Марко слишком хорош, чтобы злой и завистливый Дэсто Берк простил ему свое позорное поражение в роще. Этьенн и Робин, подружившись, вместе ведут наблюдение за Дэсто Берком, но так искусно, что Берк не подозревает об этом.
     А Марко размышляет о сарлангах и Флиссентале, отце его Арабеллы. С каждым днем бледный кондотьер со шрамом на щеке относится к нему всё дружественней, мягче и проще, и Марко с каждым днем, сам того не желая, привязывается к нему всё больше. Но ему стыдно, что он вынужден скрывать от Флиссенталя свою любовь к Арабелле, и он держится с ним несколько отчужденно. По той  же причине он сдержанней, чем хотел бы, и с Гарольдом. Он пишет об этом Арабелле. Она отвечает ему утешительным красноречивым письмом, но Марко это письмо не успокаивает. «Будь что будет, - думает он, - а я признаюсь во всём синьору Ориону. Пусть он рассердится на меня. Ложь, которая между нами сейчас, - хуже, чем его гнев. Я не по-божески поступаю и заставляю Бэллу поступать так же. Она скрывает от отца и брата, что любит меня, и я в этом виноват. Я поступаю, как вор».
     И всё-таки у него, храбреца Марко, не хватает решимости рассказать Флиссенталю правду: ведь это может лишить его Бэллы, ее писем, бесценных свиданий с ней… он не выживет без всего этого. И какой тяжестью для него будет потеря благоволения Флиссенталя, дружбы Гарольда. «Я скажу им всё после того, как справлюсь с первым сарлангом, - дает себе слово Марко. – Пусть они тогда судят меня. А сарланги скоро появятся, обязательно».
     Население города и солдаты тоже с нетерпением ждут сарлангов. Солдатам хочется понять, как сражаться с этими чудовищами, а населению не терпится, чтобы солдаты поскорей победили сарлангов и сами убрались восвояси. Триста человек наемников – обуза для маленького города. Кондотьеры, правда, строго держат своих подчиненных, и те даже платят серебром за постой, но всё же с ними немало хлопот. Рослые наемники не упускают случая позубоскалить над маленькими горцами. Они называют их гномами, пигмеями, карликами; они пристают к девушкам и женщинам из почтенных семейств, довольно много пьют и сквернословят на нескольких европейских языках, так как принадлежат к разным национальностям. Благочестивых энтросцев всё это коробит, но они терпят нахальство иноземцев. Ведь, какие ни есть, это всё же их защитники. Кто избавит долину от сарлангов, если не этот отряд кондотьеров?
     Орион Флиссенталь видит создавшееся положение и думает: «Если Марко удастся выполнить то, что он хочет, я отправлю двести с лишним человек под началом Касперта в Лард; пусть ждут нас там. А здесь оставлю пятьдесят лучших людей – на всякий случай. Это самый разумный выход. Город вздохнет свободней, да и мне будет легче, потому что в Энтросе останутся самые дисциплинированные, умные и сдержанные люди. Остальным здесь просто нечего делать. Они хороши в сражениях и завоеваниях, а мне сейчас нужны не завоеватели, а умные набожные воины, которые не станут испытывать терпенья горожан».
     Флиссенталь довольно хорошо знает солдат своих трех сотен и набрасывает черновой список рыцарей, которых намерен оставить при себе в случае удачной вылазки Марко.

                8.

     Флиссенталь, Марко, Гарольд стоят на вышке и ждут, когда часы пробьют полночь. Они не сводят глаз с белого камня. На синьоре Орионе и Лолли доспехи. На Марко шлем и кольчуга с поясом; у его ног прислонен к перилам вышки круглый щит, к поясу прицеплен меч в ножнах.
     Идет дождь. Облака так заволокли небо, что ночь кажется особенно темной и потому особенно жуткой. Факелы, установленные на гребне стены, пылают, озаряя небольшое пространство с внешней и внутренней стороны стены. Воины, вооруженные луками и стрелами, припали к небольшим стенным бойницам. Среди них и энтросцы, и солдаты кондотьеров, и сами кондотьеры. Всё это добровольцы. Остальные не видят смысла бодрствовать, если сражения не намечается.
     И вот, часы в холле ратуши звучно бьют полночь. Белый камень сдвигается с места, откатывается в сторону, живая масса чего-то черного и блестящего тут же появляется рядом с ним. Раздается дробный топот множества копыт; этот топот, приближается, надвигается на город.
- Сарланги! Сарланги идут! – проносятся тревожные слова по рядам воинов у стены.
     Наконец сарланги выезжают на свет: безмолвные, загадочные, мрачные. Раздается хлопанье крыльев; тысяча оборотней окружает город.
- Вниз! – коротко командует Флиссенталь.
     Все трое спускаются с вышки вниз; там их уже ждут оруженосцы Оливье и Оноре. Они подводят Марко его взнузданную и оседланную Бэсси, а Флиссенталю и Гарольду – их лошадей. Все трое вскакивают в седла и неторопливо подъезжают к воротам, где их ждет Вильямур Нит, энтросский военачальник, с ключами от железной калитки.
- Нам подадут сигнал с северной вышки, когда сарланги повернут обратно, - говорит Флиссенталь Вильямуру. – Оноре протрубит в рог сигнал атаки. Тогда сразу же открывайте.
     Он поворачивается к Марко:
- Кольцо при вас?
- Да, синьор, - Марко вытягивает на свет руку с поблескивающим на среднем пальце серебряным кольцом.
- Хорошо, - кивает Флиссенталь. – Что ж, теперь будем ждать, господа.
     Час в ожидании течет медленно. «Скорей бы уж», – думает Марко, томясь, точно перед казнью. Отец Валериан крестит его и шепчет молитву; Марко принимает его благословение. Он смотрит на маленького отца Валериана с еще молодым благостным лицом, в дождевичке с капюшоном, а тот ободряюще улыбается ему. Проспера Рауза рядом нет. Едва он впервые увидел сарлангов пять дней тому назад, как удалился в домик, где временно остановился, и с тех пор редко покидает его. Он стал чрезвычайно молчалив и все дни проводит в посте и молитвах, чего с ним до сих пор никогда не бывало. Солдаты радуются этому обстоятельству, но единственно по той причине, что «приставала струхнул – и больше к нам не пристает», как они неучтиво выражаются.
     Наконец трубит рог Оноре. Флиссенталь и Гарольд обнимают Марко и пожимают ему руку. Кто-то дает ему факел.
- С Богом! – говорит Флиссенталь.
     Вильямур Нит отпирает калитку в огромных воротах, и Марко, опустив забрало, скачет вслед за всадниками-сарлангами, которые повернули назад, к белому камню, и движутся в угрюмом безмолвии, опустив свои орлиные головы на оперенные груди.
     Марко быстро настигает последнего из них, выхватывает меч в ножнах и одним ударом сшибает сарланга на землю. Тот падает. Остальные не оборачиваются и продолжают свой путь. Марко соскакивает на землю и втыкает в нее факел. Сарланг уже на ногах, но держится, как пьяный или раненый. С трудом вытащив свой меч из ножен, он не в силах поднять его. Марко, творя молитву, забирает у него меч, точно у ребенка и стаскивает с его руки кольчужную перчатку. Сарланг сопротивляется, но у него не хватает сил оттолкнуть Марко. Тот быстро снимает со своей руки кольцо и надевает его сарлангу на палец. В его голове мелькает мысль, что рука у сарланга ледяная, точно у мертвеца, да и ведет он себя, как полумертвый. Едва священное кольцо оказывается на руке сарланга, как он испускает страшный крик – полуорлиный, получеловеческий – и падает на землю с широко разинутым клювом. Марко склоняется над ним. И в это мгновение стрела, вылетев откуда-то справа из темноты, вонзается ему прямо в голень – и пронзает ногу насквозь. Марко слегка вскрикивает и падает рядом с сарлангом. А тот уже начал меняться. Его орлиная голова на глазах у Марко превращается в человеческую. Вместо клюва проступают нос, губы, пропадает оперение, исчезают, точно уходят в землю крылья. И вот, перед Марко уже лежит вовсе не сарланг, а смуглый черноволосый рыцарь лет сорока. Он медленно открывает глаза. Тут же рядом с ними появляются Флиссенталь, Гарольд и еще несколько всадников. Они оставляют лошадей и склоняются над Марко и воином. Превозмогая боль, Марко поднимается на ноги и говорит:
- Удалось, кажется…
     В это время воин поднимает голову.
- Господи! Я снова человек! – восклицает он по-итальянски и заливается слезами. Ему помогают встать.
- Братья…- твердит он. – Братья, христиане, люди добрые!
     Гарольд бережно снимает с него кольцо и вновь надевает на палец Марко. Флиссенталь говорит отрывисто:
- Лошадей приведите… и о человеке позаботьтесь.
     Он вскакивает в седло и за руки поднимает к себе раненого Марко.
- Молодец, - говорит он. – Герой!
     И трогает поводья. Конь срывается с места и летит галопом к городу.
     Флиссенталь и Марко, не останавливаясь, доезжают до ратуши, провожаемые приветственными кликами и прославлениями воинов, которые всё видели. Они не знают только одного: кто пустил в Марко стрелу из дождливой темноты. Флиссенталь понимает: это был не сарланг. Но он таит свой гнев до поры до времени. Сейчас для него важнее всего Марко и его здоровье.
     Он несет его на руках в ратушу, в свою комнату, и кладет на пол. Затем, быстро сняв свои доспехи, умело вынимает стрелу из раны, а рану смазывает целебным бальзамом, тем самым, что ему отдал Марко, и накрепко перебинтовывает. Марко бледен; он успел потерять много крови. То и дело он теряет сознание. Флиссенталь раздевает его и укладывает в свою постель. Когда он подбирает с пола одежду Марко, оттуда вдруг выпадают два кусочка пергамента. Флиссенталь разворачивает один из них и при свете свечи читает:    «Эли, мое солнце!
       Я люблю тебя, но этим признанием тебя уже не удивишь, для тебя это не новость. Я знаю, что и ты любишь меня. Но, воля твоя, я должен всё рассказать про нас синьору Ориону после первой же встречи с сарлангами лицом к лицу. Я больше не могу скрывать от него наши с тобой чувства; я слишком уважаю его  для этого. Не удивлюсь, если окажусь после этого признания на гауптвахте или где-нибудь еще, похуже и подальше… но это надо вынести – и мне, и тебе. Я больше не могу воровать тебя; я хочу получить тебя как дар от того, кто тебя любит. Ведь без благословения твоего отца нам не будет счастья. Целую тебя много-много раз; всегда твой, пока ты моя. Марко».
     Флиссенталь быстро разворачивает и читает другую записку:
     «Марко! Напрасно ты не желаешь мне довериться. Ведь я люблю своего отца больше, чем ты, и мне лучше удалось бы с ним поговорить. Я сама бы всё рассказала ему. Понимаешь, он скорее понял бы меня. Всё-таки, ты очень упрямый. Но от этого я почему-то еще больше люблю тебя. Я просто жить без тебя не могу. Наши встречи для меня радость – такая, что сердце сжимается от счастья. А когда я слушаю Чигла, нашу с тобой птичку, мне кажется, будто он уверяет меня, что всё будет хорошо, что нам с тобой не надо ничего бояться. Знаешь, кто ты? Мой маленький розовый астрадар, властелин гор. Твоя навсегда, на всю жизнь, Бэлла; нет, Эли, как ты меня называешь. Целую и люблю!»
     Флиссенталь задумчиво складывает письма и кладет их обратно, в сырой от дождя карман Марко. Затем подносит свечу к лицу раненого и смотрит на него новыми глазами, пытливо и зорко, словно желая прочесть и увидеть в его чертах нечто такое, что раньше не интересовало его.
     Лицо Марко сейчас почти такое же белое, как подушка, на которой покоится его голова. Кудрявые каштановые волосы влажны от дождя, а черты лица кажутся совсем юными, почти отроческими… но даже сейчас они исполнены отваги и кроткого благородства. И что-то есть в этом лице чистое, целомудренное, невинное. Синьор Орион вздыхает и дотрагивается рукой до лба Марко. Жара нет, это хорошо. А об остальном он сейчас думать не будет.
     Он аккуратно развешивает одежду Марко у догорающего камина: пусть сушится.
     В дверь стучат.
- Войдите, - говорит Флиссенталь.
     Входит Гарольд Лоуэлл.
- Лолли, - кондотьер сердечно обнимает его. – Ну, как там наш бывший сарланг? Что с ним?
     И он наливает вино в кубки.
- Его зовут Роберто Дженнари, - с улыбкой говорит Гарольд, отпивая несколько глотков. – И он помнит только одно: что был сарлангом; добавить к этому ему нечего. Он страшно рад видеть всех нас. А как Марко?
- Не так уж плохо, - отвечает Флиссенталь. – Я буду сам лечить его, никому другому не доверю. Он ведь чисто золото. Помоги-ка мне переставить диван поближе к кровати. Вот так, спасибо. А нашего ночного стрелка не нашли?
     Гарольд темнеет лицом.
- Этьенн Лассаль из третьей сотни и Робин Траут из второй утверждают, что стрелял Дэсто Берк, - неохотно говорит он. – Потому что Марко на днях заступился перед ним за Лассаля. Берк бил Этьенна в роще, а Марко сам побил Берка. Словом, он победил, а Дэсто таких вещей не прощает. Но Берк отрицает, что стрелял в Марко, а Фелисьен Дювалье говорит, что Берк был рядом с ним всю ночь. Они к бойницам не пошли, но на всякий случай не спали, а играли в шахматы. Я не знаю, кто из них всех говорит правду.
- Старая песня, - усмехается Флиссенталь, отпивая из своего кубка. Его лицо непроницаемо. – Ничего, позже тайное непременно станет явным. Я в этом убежден. Иди, отдыхай. И позови сюда врача.
- Но, дядя… - решается возразить Гарольд. – Как же вы будете ходить за Марко? Ведь вы герцог…
- Ну, и что? – улыбается Флиссенталь. – Будь я хоть король, я почитал бы за честь выхаживать героя.
- Это – да. Но я бы не хуже справился, - замечает Гарольд.
- А ведь ты граф, - рассмеявшись, напоминает ему кондотьер. – Я знаю, в чем дело: ты просто хочешь похитить у меня нашего почетного раненого и своего друга… так?
- Так, - честно признается Гарольд и серьезно смотрит в глаза Флиссенталю. – Марко мне, правда, друг, дядя. Самый настоящий.
- Мне он тоже друг, - говорит Флиссенталь. – До чего счастливый малый этот Марко: итальянские дворяне ломают копья за честь называться его сиделкой. Нет уж, Лолли, ты должен уважать мои небольшие прихоти. Я сам хочу выходить Марко Джоголи. Так что, не прекословь, позови врача. И помни: мы победим сарлангов.
     Он крепко обнимает Гарольда и целует его в обе щеки. Тот отвечает ему тем же, улыбается и уходит за врачом.
     Врач в ратуше – Обри Нальт, помощник бургомистра. Он учился медицине в Италии. Нальт сейчас же является на зов и осматривает Марко.
- Вы отлично его перевязали, синьор, - с уважением говорит Нальт Флиссенталю. – Я бы сказал, профессионально.
- Я смазал ему раны вот этим, - Флиссенталь показывает Нальту деревянную баночку с бальзамом. – Марко вылечил мою ногу с помощью этого лекарства.
     Обри нюхает бальзам, ароматный и терпкий, и говорит с живым одобрением:      
- Отличное снадобье! Для ран просто незаменимое. Сюда входит тридцать пять трав и кореньев. Эта мазь прекрасно предохраняет от нагноений, отлично заживляет раны, очищает кровь. У меня тоже есть такая банка, да и все горцы держат подобное лекарство. Правда, если задета кость…
- Нет, кость не задета, - качает головой Флиссенталь. – Я в этом разбираюсь получше иного костоправа; кость, слава Богу, цела. Но он потерял много крови.
- Пусть пьет красное вино и побольше ест, - советует Нальт. – Его силы быстро восстановятся. Думаю, уже через неделю он встанет с постели и будет полностью здоров. Но… удобно ли вам, синьор, самому ухаживать за раненым?
- За этим раненым – удобно, сьер, - коротко отвечает Флиссенталь. – Прошу вас совершенно об этом не беспокоиться.
     Они желают друг другу спокойной ночи, и Обри Нальт уходит. А Флиссенталь стелет себе постель на диване и, поставив рядом на столик вино, воду и прочие мелочи, которые могут понадобиться Марко ночью, ложится спать.

                9.

- Бэлла, так ты влюблена в Марко Джоголи? – спрашивает утром Флиссенталь свою дочь. Она только что узнала, что Марко ранили ночью, и теперь горько плачет, а синьор Орион сидит рядом с ней на диване в ее комнате и гладит ее по голове.
- Я? Влюблена? – она порывисто вскакивает с дивана, прижимая к губам платок и не сводя широко раскрытых глаз с Флиссенталя.
- Ну, не я же, - Флиссенталь улыбается. – Чего ты испугалась? Я просто спрашиваю.
     Арабелла опускает голову, он обнимает ее. Она в ответ обнимает его за шею и шепчет:
- Папа, милый! Простите нас, меня и его… но мы, правда, любим друг друга. Так же, как вы с мамой. И мне совсем не важно, дворянин Марко или нет.
     Она целует руки отца и заглядывает ему в глаза:
- Папа, это не шутка, всё очень серьезно! Не сердитесь, но мы хотим пожениться: через год, когда у Марко будут деньги…
     Флиссенталь смеется:
- Почему именно через год у Марко должны быть деньги?
- Он сказал, что пойдет на службу к королю Рафаэлю Вергеллану и станет его вассалом, и сможет тогда просить моей руки.
- Но Рафаэль Вергеллан еще не король Сунтайи, - возражает Флиссенталь. – Впрочем, это неважно. Важно то, что у вас обоих, по всей видимости, действительно серьезное чувство, и вы намерены совершить мезальянс.
- Папа! – Арабелла смотрит на него с укором. – Это не мезальянс. Марко в душе настоящий дворянин. В конце концов, он может стать им, я в это верю. Он сильно ранен?
- Вздор, - Флиссенталь целует ее в лоб. – Скоро он будет здоров.
- А можно мне навестить его?
- Можно. Но не сейчас. Часа через три.
     Синие глаза Арабеллы вспыхивают радостью и такой глубокой благодарностью, что Флиссенталь понимает: дочь победила его. Он уже не посмеет отнять у нее Марко, даже если захотел бы, а Марко… он должен поговорить с ним.
- А вы… вы дадите нам свое благословение? – очень робко спрашивает Арабелла.
- Посмотрю на вас, - улыбается Флиссенталь. Потом подходит к клетке с птичкой и спрашивает с едва уловимой иронией:
- Так это и есть розовый астрадар, маленький властелин гор?
- Это розовая астрадарка, - краснея, поправляет его Арабелла.
- Ах, да, я перепутал, - он смотрит на нее исподтишка смеющимися глазами. – Ну ладно, мне пора, дорогая.
- Па, - она берет его за руки. – Обещайте, что не будете дразнить Марко, как дразните меня, обещайте, что будете добры с ним. Я прошу вас, пожалуйста!
- Скажи, разве я был когда-нибудь злым с теми, кто дорог тебе или Лолли? – ласково спрашивает он. – Всё-таки я герцог, и худо-бедно имею понятие о вежливости и такте. На волнуйся, я даю тебе слово, что ничем не оскорблю того, кого ты любишь.
- Спасибо, - она обнимает его, а он целует ее в волосы. «Вот она и выросла, мое дитя», - думает он. В его душе грусть и радость, глубокое понимание и в то же время скорбь от предчувствия грядущего одиночества. «Скоро она оставит меня, - говорит он себе, и больше не будет моей, и станет единым целым с тем, другим; он будет ей дороже меня. Потом женится Лолли – и всё повторится заново. Что ж, таков удел всех родителей. Дети уходят от них, забывают их. Это закон, и, дай Бог, я приму его со всем смирением, на какое способен».


     Марко открывает глаза и сразу же понимает, где он: в комнате Флиссенталя. Окна распахнуты, и в комнате солнечно, ясно. Из сада доносится щебет птиц: такой громкий, точно они поют в комнате. «Я ранен в ногу, - вспоминает Марко. – И я победил… да, победил! Сарланг снова стал человеком. Ура!»
     Он торжественно произносит вполголоса молитву, потом решительно откидывает одеяло. На нем шелковое нижнее белье синьора Ориона. Оно ему велико. Марко подворачивает штанины и рукава. Он чувствует, что еще слаб, но ему необходимо встать, чтобы добраться до небольшого помещения в углу комнаты. Такое удобство как уборная есть только в комнате Флиссенталя и Арабеллы; остальные должны спускаться по своим личным делам на первый этаж. Марко рад, что ему сейчас не придется совершать такого путешествия. Даже поход до угла большой комнаты будет стоить ему сил.
     Но тут он видит костыли, предусмотрительно прислоненные к его кровати. Марко приятно удивлен такой деликатной заботливостью. Он встает и с помощью костылей, босой, идет, куда ему нужно, - и вскоре возвращается. Он еще очень слаб, и теперь тяжело дышит. Почти упав на кровать, он ставит рядом костыли и залпом выпивает кружку воды, которую берет со столика. Пот прозрачным бисером выступает на его лице. Он вытирает его рукавом и тут же одергивает себя: ведь на нем чужая одежда. И вообще, если он хочет добиться руки Эли, ему пора бросать такие мужицкие привычки.
     Дверь отворяется, в комнату входит Флиссенталь: светловолосый, в белой рубашке, темных, до колен, штанах и башмаках; он одет совсем по-летнему. Таким Марко его еще не видел. Он невольно улыбается преображению грозного рыцаря в обыкновенного человека, которому жарко. Флиссенталь видит, что он проснулся, видит его улыбку и, улыбаясь в ответ, говорит:
- Доброе утро!
- Доброе утро, синьор, - отвечает Марко. – Спасибо за костыли.
- Пустяки, - синьор Орион садится напротив него на диван. – Как вы себя чувствуете?
- Спасибо, сносно, - говорит Марко. – Только слабоват немного. А как сарланг, которого я спас?
- Сарланга зовут Роберто Дженнари, - отвечает синьор Орион. – Он очень доволен, что снова стал человеком, и сейчас крепко спит. А вы герой. Но расхвалить вас я еще успею; сначала переменим вашу повязку.
     Марко тотчас весь сжимается и говорит:
- Позвольте, я сам.
- Не могу позволить, - Флиссенталь достает бинт и деревянную банку с целебным снадобьем. – Давайте ногу.
- Нет, - Марко глядит на него исподлобья. - Пусть это сделает врач или кто-нибудь еще, только не вы.
- Что, «не умоешь ног моих вовек»? – посмеивается Флиссенталь. – Бросьте. Я взялся ухаживать за вами, я ваш начальник, так что, не советую со мной спорить.
    Марко преодолевает себя и хмуро подчиняется. Но Флиссенталь так быстро и умело меняет повязку, что его оруженосец постепенно перестает дичиться и смущаться.
- Вот и всё, - говорит Флиссенталь. - А теперь, Марко, я хотел бы поговорить с вами.
     И он смотрит на Марко очень внимательно. Марко чувствует островатый холодок, но мужественно глядит в глаза кондотьеру.
- Я слушаю вас, синьор, - говорит он почтительно, с едва ощутимым вызовом.
- Десять часов назад, когда я вешал сушиться вашу одежду, - продолжает синьор Орион, - из нее выпали два небольших письма, и я – mea culpa (моя вина)! – прочел их. Сегодня утром я поговорил с моей дочерью. Она сказала, что любит вас. А вы любите ее?
- Да, - ответил Марко, испытующе глядя на Флиссенталя. – И я прошу у вас ее руки.
     От волнения его последняя фраза прозвучала, как вызов на дуэль. Рыцарь засмеялся и заметил:
- Что мне в вас нравится, так это то, что даже когда вы о чем-то просите, ваша просьба звучит, как требование. Что ж, я не отказываю вам, так как вы сами благоразумно отложили свадьбу на год, а за год с вашими способностями можно не только разбогатеть и стать вельможей, но и луну с неба достать. Однако вам всё-таки трудно будет исполнить задуманное в столь короткий срок. Что я могу предложить вам, чтобы вас поддержать? Оставайтесь моим оруженосцем, пока король Сунтайи не взойдет на трон. Я хорошо плачу своим людям. Помимо этого я преследую еще одну цель: ближе узнать вас. Я хочу быть уверен, что моя дочь будет счастлива с вами. Это условие для меня превыше богатства и положения в обществе, хотя (будем честны) деньги – великая опора для семейного покоя. Арабелла родилась и воспитывалась в роскоши, и я рад, что вы понимаете: рай в шалаше никогда не заменит ей рая в особняке, пусть небольшом, пусть не самом лучшем. Но она должна жить в соответствии со своим положением, иначе очень скоро она почувствует себя несчастной. И всё же, еще несчастней она будет в пышном дворце, но с нелюбимым человеком; я хорошо понимаю это. Итак, Марко, пойдете ли вы ради моей дочери в оруженосцы кондотьера, одного из злых гениев Сунтайи, - или нет?
- Да, - ответил Марко. Если кондотьеры оставят Сунтайю в покое, они перестанут быть ее злыми гениями. А к вам я в любом случае пошел бы… и даже не ради синьорины Арабеллы, а сам… потому что я глубоко уважаю вас. Вы не злой гений Сунтайи, вы больше похожи на ангела-хранителя. Словом, вы благородный человек. Уже потому благородный, что не сердитесь на меня за то, что я люблю Эли…
     Он замолчал и опустил голову.
- Кто же сердится на любовь? Это глупо, - усмехнулся Флиссенталь, но Марко уловил в его голосе горечь и мгновенно понял и почувствовал, что творится в душе Флиссенталя. Его ноздри затрепетали, глаза вспыхнули; он тут же очутился на диване рядом с синьором Орионом и порывисто схватил его за руку.
- Вы не останетесь один, слышите? – властно, как старший, вдруг сказал он. – Я всегда, всю жизнь буду с вами, а где буду я, там будет и Арабелла. Я знаю, каким великим отцом вы были и остаетесь для нее и Гарольда! Я не смею думать, что вы можете относиться ко мне хотя бы вполовину так же тепло, как к ним; этого и не нужно. Но я всегда буду вас почитать и хранить мир, созданный вами для ваших детей, потому что этот мир прекрасен, его надо беречь… и я…
     Флиссенталь сжал его руку, и Марко умолк.
- Не будем говорить об этом, - сказал рыцарь, вперивая в него пристальный взгляд. – Пусть всё идет, как идет. Ничего нельзя знать заранее, понимаешь? Ничего!
- Понимаю, - послушно сказал Марко, очень довольный тем, что суровый кондотьер обратился к нему на «ты». То, что казалось ему прежде унизительным, стало теперь незаслуженной честью, и он про себя молил Бога, чтобы Флиссенталь продолжал обращаться к нему, как к человеку близкому.
     А синьор Орион сказал, помолчав:
- Мы увлеклись беседой, а тем временем пора завтракать. Вы сможете перейти к столу?
- Ну вот, опять «вы»! – разочарованно воскликнул Марко. – Если вы будете говорить мне «вы»… - он умолк, расстроенный.
- Но мы же с вами не пили брудершафта, - с мягким коварством напомнил ему Флиссенталь.
- Да забудьте вы тот вздор, который я говорил, - Марко схватил его руку и поцеловал ее. – Вот, кто вы для меня! Понятно? И не потому, что Арабелла ваша дочь, а потому что вы – это вы!
     Флиссенталь засмеялся.
- Горячее же у вас сердце! Спасибо, я покорен и тронут.
- Говорите мне «ты»…
- Хорошо, ты. Пойдем к столу.
- Я приду сам, - Марко взялся за костыли. – Мне не тяжело.
     Флиссенталь дернул колокольчик и, когда явился слуга, сказал:
- Завтрак на двоих.


     Они завтракают, и обоим весело на душе. Флиссенталя оставила последняя ревность, он вздохнул свободно и теперь с удовольствием смотрит на Марко, а Марко доволен тем, что Флиссенталь успокоился и повеселел.
- Гарольд говорит, что в тебя стрелял Дэсто Берк, - замечает синьор Орион. – Ему сказали об этом Робин Траут и Этьенн Лассаль. Но синьор Дювалье и Берк отрицают, что стрелял Дэсто. Траут и Лассаль также этого не видели, но подозревают Берка, потому что ты, Марко, по их словам, недавно победил его. Расскажи мне, как это было.
     Марко рассказывает, кратко, но выразительно. Флиссенталь внимательно слушает. Он ярко представляет себе рощу и всю драку, видит мысленно, как уходит с поля боя побежденный Дэсто Берк, «Демон Дэсси», так не любимый воинами за жестокость. Один Дювалье ценит его и любит с ним беседовать, потому что сам такой же.
- Я не знаю, Дэсто ли стрелял, - заканчивает свой рассказ Марко. – Может, он, а может, нет.
- Мы это выясним, - соглашается Флиссенталь. Помолчав, он говорит:
- Если сарланги сегодня появятся, мы будем действовать так, как действовал ты. Я возьму с собой Лолли и еще пятерых. И завтра же я отправлю Бруно Касперта с большинством моих людей в Лард. Ведь в Энтросе найдется хороший проводник через горы?
- Да, брат Асгера Мина, кузнеца, сможет провести отряд, - отвечает Марко. – Но я прошу вас: пусть Траут и Лассаль останутся здесь. Лассалю плохо в его сотне, а Траут взял над ним шефство.
- Хорошо, пусть остаются, - соглашается Флиссенталь. – Где живет этот Асгер Мин?
- На Кузнечной улице.
     Помолчав, Марко нерешительно спрашивает:
- Синьор Орион… я могу переодеться в свое? Вдруг меня придут навестить, а я в нижнем белье?
- Навестить-то тебя придут, обязательно, - улыбается Флиссенталь. – Хорошо, я принесу твою одежду.
- Спасибо, - говорит Марко. – И еще: спите, пожалуйста, в своей постели, а я буду на диване. Вообще, его надо поставить на прежнее место, чтобы я ночами вас не тревожил.
- Что-нибудь еще изволишь приказать? – спрашивает кондотьер.
- Я не приказываю, я прошу, - Марко розовеет.
- Никогда бы не догадался, - говорит Флиссенталь. - Ты властный человек. Пылкий, бесстрашный, сострадательный, справедливый. Черт, уж не ангел ли ты? – он смеется. – Никаких отрицательных черт, одни положительные.
- Во мне много отрицательного, - торопится возразить Марко. – Я слишком гордый, бываю резким, иногда лгу и вообще… я год назад к двум горожанкам ходил. Они мне нравились. Но потом я перестал с ними встречаться.
- Ну, к горожанкам и я ходил, - признается Флиссенталь. - Ладно, не беда, переживем мы с тобой горожанок. Пойду, схожу за твоей одеждой, а то ты раскроешь мне все свои тайны и будешь потом жалеть об этом.
- У меня нет от вас тайн, - откровенно признается Марко. – И не было. Кроме Эли.
- Кстати, почему Эли? – любопытствует Флиссенталь.
- Сначала я говорил «Бэлла», - объясняет марко с готовностью. – Но Эли – еще уменьшительней, и звучит теплее. И… и ей понравилось. Но если вам не нравится…
- Нет, мне нравится, - коротко говорит рыцарь. – А потом, главное, чтобы нравилось ей и тебе. И всё-таки, у тебя много тайн, Марко. Гарольд рассказал мне, что твоя матушка была дворянкой, а с отцом, как он выразился, «что-то нечисто». Что значит – нечисто?
- Я не знаю, - Марко задумывается. – Я сам хотел бы это понять. Просто мой приемный отец однажды мне сказал: «По матери-то ты дворянин, а вот с отцом тебе не повезло, он у тебя черт». Он был пьян, когда говорил это. А когда проспался, сказал, что понятия не имеет, кто мои родители, и чтобы я с этим к нему не приставал, не то он с меня шкуру спустит. Я не очень заботился о своей шкуре, но понял, что дальнейшие расспросы ни к чему не приведут.
- Часто он бил тебя? – тихо спрашивает Флиссенталь.
     Лицо Марко становится замкнутым.
- Это неважно, - отвечает он с достоинством. – Он меня вырастил, дал мне образование, научил ремеслу. Я благодарен ему за это.
     Флиссенталь с пониманием кивает. Он уважает Марко за то, что тот защищает память своего приемного отца. Не всякий пасынок поступил бы так, думает синьор Орион.


     Целый день Марко навещают.
     Первой, конечно, приходит Арабелла. Марко принимает ее, полулежа на диване, переставленном на старое место. На нем такая же белая легкая рубашка, как на Флиссентале, и темные штаны до колен, но теперь всё это – его размера. Арабелла покрывает его лицо поцелуями, он не остается у нее в долгу, но от волнения и слабости на минуту теряет сознание. Она приводит его в чувство с помощью своих нюхательных солей, и свидание продолжается, но протекает уже более спокойно.
- Ты лежи, - ласково шепчет Арабелла. – И не шевелись. А я буду держать тебя за руку.
     Он очень охотно соглашается на это. Но Арабелле нельзя долго оставаться у него, следует соблюдать приличия, и она вскоре уходит, пообещав заходить время от времени.
     После нее появляется Гарольд Лоуэлл. Он приводит с собой бывшего сарланга Роберто Дженнари. Тот горячо благодарит Марко за свое спасение.
     Потом раненого навещают бургомистр Фридль Пролле и Обри Нальт, затем отец Валериан, далее – Робин Траут и Этьенн Лассаль…
     К обеду Марко уже едва живой от посещений, поздравлений «с подвигом» и мелких подарков. Он счастлив, что его так любят и хотят видеть, но у него мало сил. Едва пообедав в обществе Флиссенталя, он засыпает прямо за столом. Синьор Орион относит его на диван, накрывает пледом и объявляет посетителям, что два часа никто из них не увидит Марко.
     После того, как Марко просыпается, к нему снова идут – кондотьеры, солдаты, Гарольд, Арабелла… Всё кончается тем, что он снова засыпает, прижимая к себе ее руку. В этом трогательном положении их застает Флиссенталь – и качает головой.
- Больше никого не пущу к нему сегодня, говорит он тем, кто хочет увидеть Марко, а дочь просит:
- Ступай, дай ему отдохнуть; он еще слаб. Ну, не вешай нос. Можешь придти к нему вечером, перед сном.
     Арабелла горячо целует отца; она ему очень благодарна.
     Вечером она действительно еще раз навещает Марко. Они желают друг другу спокойной ночи и расстаются с глубокой нежностью. Марко счастлив.
     Слуга стелет ему постель на диване и ставит к изголовью столик с разбавленным красным вином и водой. Флиссенталь снова меняет Марко повязку. На сей раз молодой воин не протестует, у него просто нет на это сил. Он засыпает, едва успев пожелать Флиссенталю очередной победы над сарлангами. А Флиссенталь надевает себе на руку его серебряное кольцо и, заперев комнату снаружи на ключ, уходит на дозорную вышку. Но напрасно он ждет полуночи вместе с Гарольдом и пятью избранными им людьми: сарланги так и не появляются.
     А избранные таковы: кондотьер Альваро Фарнезе, Вильямур Нит, Робин Траут, Этьенн Лассаль, переведенный Флиссенталем во вторую сотню, подальше от Дэсто Берка, и некий Рой Северн, мощный хладнокровный воин из первой сотни, закаленный, испытанный в боях солдат.

                10.

     На следующий день две с половиной сотни рыцарей под предводительством кондотьера Бруно Касперта покинули Энтрос и отправились в обратную сторону через горы, в Лард, город, в котором Марко когда-то получил образование в народной школе.
     Флиссенталь оставил при себе пятьдесят выбранных им людей из трех своих сотен, а также кондотьера Фелисьена Дювалье и Дэсто Берка.
     Марко вскоре выздоровел. За это время сарланги появлялись дважды и, благодаря ловкости воинов, четырнадцать из них превратились в людей. Все они бурно благодарили своих избавителей и были так добры с жителями Энтроса, что те только диву давались, как счастливо могут измениться люди, побывавшие в сетях нечистой силы.
- Видно, истосковалась душа по христианскому миру, - сочувственно вздыхали энтросцы. – Вот бы эдак перевоспитать всех кондотьеров!
     Впрочем, оставленные Флиссенталем наемники им никаких хлопот не доставляли. Это были совестливые умные люди, отважные солдаты. Горожане вскоре оценили их и искренне полюбили, как и бывших сарлангов.
     Проспер Рауз рвался уйти вместе с основным отрядом наемников, но кондотьер Дювалье упросил его остаться. Он чувствовал, что синьор Орион неспроста удержал при себе его и Дэсто, а Проспер Рауз был человек хитрый и мог о многом предуведомить обоих воинов, над которыми (они это чувствовали) постепенно сгущались тени подозрения. Дювалье пообещал Раузу щедрые пожертвования в его приходскую казну, и Рауз скрепя сердце остался «посреди языческих ужасов», как он красочно выразился.
     А «языческие ужасы» как раз закончились. Сарланги перестали появляться к тому времени, как Марко окончательно поправился.
     Шел июнь – веселый, беззаботный, жаркий. Горожане и солдаты с удовольствием проводили дни на берегах реки Луллы, широкой и чистой. Одни рыбачили, другие купались. Все были очень довольны летом, которое в энтросской долине казалось особенно благодатным и прекрасным.
     Марко снова перебрался в свою комнату и еще крепче сдружился с Гарольдом, которому Арабелла всё рассказала о Марко, о себе и о синьоре Орионе. Лолли не был удивлен выбором своей кузины, но его удивила снисходительность Флиссенталя, который при всех своих добрых качествах был итальянским аристократом, до мозга костей надменным герцогом, с младенчества приученным отделять свой круг от круга обывательского и, тем паче, плебейского. Кроме того, он был нежный отец, который просто не сумел бы проявить небрежение в таком вопросе, как счастье его дочери. Его необыкновенная сговорчивость могла объясняться лишь одним: Орион Флиссенталь высоко оценил ум, душевные и воинские качества безвестного проводника через горы и привязался к нему. Это Гарольд понимал и разделял. Он и сам полюбил Марко – и понимал, за что его любит Арабелла. «Наверно, дядя поможет Марко выдвинуться, - думал Лолли, - и он того стоит: отчаянный малый».
     Марко и Арабелла теперь уже гуляли по саду открыто и даже ездили вдвоем на лошадях посмотреть лес, начинавшийся на северо-востоке долины. Иногда их сопровождал Гарольд, искренне сочувствовавший их любви и поэтому им не мешавший. Марко мог не опасаться предательского выстрела, ибо Дэсто Берк, согласно распоряжению синьора Ориона, постоянно стоял на часах у ворот города и, таким образом, почти каждый день был у всех на виду.
     Теперь синьор Орион обедал в обществе Арабеллы, Гарольда и Марко, а иногда приглашал бургомистра и его помощника. Фридль Пролле не оставался в долгу и тоже нередко звал гостей к столу.
     С недавних пор Марко Джоголи пользовался в городе большим уважением и известностью, но молоденькие горожанки всё-таки вздыхали по Гарольду Лоуэллу, не успевшему совершить ничего героического. Он был просто создан для того, чтобы кружить головы дамам. Многие девушки были тайно влюблены в Лолли, но он был слишком честен, чтобы заводить с ними романы. К тому же. в его вкусе были женщины более высокие. Сердце его оставалось свободным, но он с удовольствием беседовал с дамами, а они с ним (легкий флирт был одним из его любимых занятий). Он дарил девушкам мелкие подарки и цветы, развлекал их беседой, шутил и смеялся с ними, и очень скоро больше половины женского населения города стали жертвами его обаяния. Близ ратуши его каждый день подстерегали небольшие стайки девушек, и он охотно гулял с ними в свободное время, чтобы доставить им удовольствие. Отцы и братья женщин ничего не имели против этих прогулок. Они уже поняли: Гарольд Лоуэлл честен, добр и никому не разобьет сердца. Так оно и было.
     Марко Джоголи энтросцы считали героем и благодетелем их города, безмерно уважали и низко кланялись ему при встрече. Он платил горожанам таким же уважением и вниманием.
     И всё же его и Флиссенталя заботило исчезновение сарлангов. Оно было особенно неприятно теперь, когда они получили возможность постепенно разрушать злые чары с помощью священных колец.
- Как знать, когда они теперь снова появятся, - хмурился Флиссенталь. – Мы не можем сидеть здесь до бесконечности и не можем уйти, не закончив дела, с которым сюда явились. Что за напасть!
     Он часто подходил или подъезжал верхом к Филиппову камню, пытаясь найти способ вызвать сарлангов наружу, беспрестанно размышлял о них и всё больше терял покой. Марко, Гарольд. Арабелла да и все прочие видели его состояние и всей душой разделяли его досаду, но не могли помочь советом. И только отец Валериан однажды неуверенно сказал:
- Синьор, не убивайтесь так! Видимо, сарлангами кто-то управляет. Этот кто-то не хочет, чтобы наше воинство обращало их в людей, вот что я вам скажу. Он имеет силу повелевать ими.
- И кто же этот он, как вы полагаете? – с живостью спросил Флиссенталь.
- Где-то неподалеку от Энтроса, в горах, живет некий колдун, - молвил отец Валериан. – Его зовут `Абел Пта. Может, он что-нибудь знает? Но я даже не представляю себе, где его жилище. Ему сейчас около пятидесяти лет. Когда-то он жил в Энтросе, но вот уже лет тридцать, как не живет. Как только узнали, что он занимается колдовством, его едва не побили камнями, и он сбежал. А вообще-то он родом из Италии. Его родители были дворянами. Они приехали сюда, когда он был еще ребенком. Его настоящее имя Родолфо Моранди. Сначала думали, что он и колдун Абел Пта разные люди, но потом убедились, что это одно и то же лицо. Однако найти его будет трудно, энтросцы не общаются с ним. Они лишь случайно встречают его иногда на горных тропах. Вряд ли кто-то знает, где он живет.
- Мы постараемся его найти, - сказал Флиссенталь, а про себя с тоской подумал: «Астрадарские горы велики, человеку здесь спрятаться ничего не стоит. Каким образом мы найдем его?»


     Проходит еще одна неделя. Сарланги не появляются.
     Дождливым вечером Гарольд Лоуэлл возвращается с охоты. Темнеющее небо всё в облаках, унылых, бесцветно-серых. Мокрый лес тоже как-то по-особенному уныл; в нем сыро, зябко, на мокрых дорожках грязь и вода, она хлюпает под сапогами Гарольда. Вся одежда на нем неприятно сырая. Он грязный, потный и мечтает о мыльне, где горячая вода и так чудесно пахнет лавандой. Ничего, еще полчаса, и он дома. За плечами у него лук и колчан со стрелами, в ягдташе два гуся и три фазана – совсем неплохо. Здешние леса изобилуют дичью. Жаль, что ни дядя, ни Марко не охотники и не пошли с ним. Впрочем, Марко пошел бы из чувства солидарности и товарищества, но Арабелла загрустила, едва услышала слово «охота», и Гарольд поспешно сказал: «Нет, Марко, лучше оставайся». Марко улыбнулся ему, а Бэлла поцеловала кузена в благодарность за то, что он не забрал у нее Марко. Гарольд посмеивается, вспоминая об этом.
     Вдруг он замечает впереди, среди деревьев чью-то фигуру в дождевике. Она еще далеко, но идет ему навстречу. Интересно, кто бы это мог быть? Походка кажется Гарольду знакомой. На всякий случай он отступает в мокрый кустарник с крупными листьями, которые совершенно скрывают его. Человек, идущий в его сторону, быстро приближается. Гарольд, затаив дыхание, внимательно всматривается в его лицо, полускрытое капюшоном и узнаёт… Дэсто Берка. Ну. конечно, это он. Куда это его понесло, да еще пешком, без лука и стрел? Уж точно не на охоту!
     «Прослежу-ка я за ним», - думает Гарольд. Он дожидается, когда Дэсто пройдет мимо – мрачный, угрюмый, погруженный в свои мысли – и идет за ним вслед. Усталость, сырая одежда, грязь – всё забыто. Гарольд чувствует, что совершает сейчас нечто очень важное, и от его внимания будет зависеть очень многое. Почему это так, он и сам не знает. Ему ясно одно: он обязательно должен узнать, что ищет, чего хочет от вечернего леса Демон Дэсси, враг Марко.
     Они идут долго, в глубь леса, по горным тропам, пока, наконец, не достигают длинной скалы над пропастью. Узкая тропинка ведет к пещере. Спрятавшись за валунами, Гарольд видит, как Дэсто Берк на минуту останавливается перед пещерой и произносит вполголоса несколько слов. Спустя минуту он исчезает в пещере. Гарольд неслышно следует за ним. Он добирается до пещеры и с удивлением видит, что вход в нее завешен медвежьими шкурами. Изнутри доносятся два мужских голоса. Сам не свой от любопытства, Гарольд слегка раздвигает шкуры. Перед ним темная часть пещеры, а немного дальше и правее, в каменистой нише, завешенной темной длинной тканью, поблескивает свет, похожий на огонь в очаге. Голоса доносятся из этой ниши. Гарольд, как тень, проскальзывает в пещеру и, прижавшись боком к скале рядом с темной тканью, внимательно вслушивается в разговор.
- Это старая Беата сказала вам, как меня найти? – спрашивал чей-то незнакомый голос.
- Да, - отвечал голос Дэсто Берка. Он звучал необычайно неуверенно, даже немного боязливо. - Она мне сказала: мол, когда подойдешь к пещере, скажи три раза слово «шесть», а если тебе ответят «тринадцать», - заходи.
- Всё верно, - подтвердил голос. – Значит, вы Дэсто Берк. Интересное у вас имя. Садитесь. С чем вы пришли?
     Дэсто сел и, помолчав, заговорил:
- Сьер Абел, Беата мне говорила, вы всё можете. Вы ее когда-то здорово выручили деньгами.
- За услугу, мой друг, - ответил Абел. – За очень щедрую услугу, которую она мне оказала.
- Я тоже могу оказать вам услугу.
- Увидим. Продолжайте. Так чего вы хотите?
- Я хочу, чтобы вы помогли мне избавиться от моего врага. Я бы сам давно с ним разделался, я и пытался… но неудачно. Теперь меня все подозревают, и если с ним что-нибудь случится, подозрение падет на меня.
- То есть, вы хотите моими руками убить человека, - засмеялся Абел. – Это можно сделать, но я потребую с вам за это большой услуги.
- Какой угодно, - ответил Берк, и в его голосе прозвучала ожесточенная нотка. – Я на очень многое пойду, лишь бы избавиться от него.
- Хорошо, - молвил Абел. – Назовите имя этого человека.
- Марко Джоголи.
- Как? – переспросил Абел; в его голосе Гарольд уловил изумление и растерянность. – Повторите еще раз.
- Марко Джоголи.
     На минуту за темной занавеской воцарилась тишина, потом голос Абела холодно и отстраненно ответил:
- Простите, я не могу помочь вам.
- Почему это? – с вызовом спросил Дэсто. – Беата сказала мне, что великий колдун Абел Пта может всё! Неужели она солгала мне?
- Абел Пта может многое, - спокойно уточнил его собеседник. – Но он не может убить собственного сына.
- Что?! – вскричал Дэсто Берк, и Гарольд услышал, как он вскочил на ноги. – Так Джоголи – ваш сын?
- Да, мой сын, - сурово ответил колдун. – Правда, он не знает об этом. Сядьте. Я не могу его убить, но я могу дать вам совет, как изгнать его из Энтроса. Для вас это будет равносильно его гибели, не так ли?
- Пожалуй, - неохотно ответил Берк. – Хотя я предпочел бы, чтобы он умер.
- Если он умрет, вы не восторжествуете над ним, - возразил колдун. – Но если он потеряет всё, что сейчас имеет, это действительно можно назвать поражением. Такое наказание хуже смерти. Подумайте немного, и вы поймете, что я прав. Вот вам вино; кстати, оно хорошее. Ваше здоровье!
- Благодарю, - голос Дэсто смягчился. – И впрямь, вино что надо. Пожалуй, вы правы; если он потеряет то, что у него сейчас есть, это будет для него хуже смерти. Но… если вы его отец… почему он об этом не знает?
- Всё дело в моей неосторожности, - задумчиво молвил Абел Пта. – Иначе бы он был сейчас моим, был со мной. Впрочем, это не интересно.
- Еще как интересно! – воскликнул Берк. – Знали бы вы, как мне приятно слышать, что мой враг – сын колдуна. Прошу вас, расскажите, когда, где и как он родился!
- Рассказать не трудно, - усмехнулся Абел. – К тому же, наши с вами интересы совпадают: мы оба хотим, чтобы Марко пал в глазах людей так низко, как это только возможно. В этом случае вы больше никогда его не увидите, ибо он вернется ко мне и станет моим помощником и преемником. Что ж, вот вам история появления на свет вашего недруга.
     Может, Беата рассказывала вам, что тридцать лет назад, когда мне было двадцать три года, энтросцы обнаружили, что я колдун, и собирались побить меня камнями, но я сбежал из города. Про себя я обрек город на погибель. Мне было известно, что некие чужеземцы сдвинут Филиппов камень и превратятся в сарлангов. Я решил, что сарланги должны погубить Энтрос и завоевать для меня долину, из которой я некогда был изгнан. Я стал готовиться к обретению власти над сарлангами. Но, чтобы достичь полной власти над ними, мне, как я узнал из своего гороскопа, следовало иметь сына, наследника, во всём послушное мне существо, плоть от плоти моей. Но каким образом найти женщину, через которую это могло бы совершиться? Я не знал. И я стал ждать, потому что чувствовал: судьба должна привести ее ко мне. И вот, когда мне исполнилось тридцать лет, рок свел меня с прекрасной беглянкой из Марсбурга, Альсиной де Рено, французской дворянкой. Ей было восемнадцать лет. Она сбежала из дома от нежеланного брака, на котором настаивали ее деспотичные родители. Я встретил ее в лесу, где она заблудилась, промокшую и голодную, представился отшельником и привел ее в пещеру, где тогда жил. Она была исключительно хороша собой и чиста, как ангел небесный. Правда, несколько строптива. Настоящий ангел покорился бы родительской воле или ушел бы в монастырь, но не сбежал бы Бог знает куда. Я накормил и напоил ее, устроил как мог удобней и обещал весной проводить к итальянской границе: как только стает снег (а был декабрь). Очень довольная, она согласилась. Спустя двое суток я напоил ее за ужином сонным зельем и провел с ней ночь. Она не узнала об этом. За этой ночью последовал ряд других; она всё еще ничего не знала, даже не подозревала. Я понял, что она ждет ребенка, гораздо раньше, чем она сама догадалась об этом. Она искренне считала меня святым человеком, которому чуждо всё земное, а я жалел ее: ведь едва ребенку исполнился бы год, мне, согласно гороскопу, пришлось бы убить ее, чтобы она не мешала укрепляться глубокой внутренней связи между мной и младенцем, моим сыном.
     Но если маленькая Альсина де Рено не была догадлива, она обладала решительным и стойким характером. Спустя четыре месяца она убедилась, что ждет ребенка, – и всё поняла. В ужасе и отчаянье она хотела сбежать от меня, но я запер ее в уединенном доме, где тогда жил. Мне удалось продержать ее в плену до рождения младенца, а родился он в конце сентября. И тут она меня перехитрила. Я поверил в то, что она смирилась со своей участью, ослабил бдительность… и она сбежала. Я потерял голову от бешенства и досады. Где я только не искал ее! Но она исчезла, и только через год я узнал, что мой ребенок находится в деревне Старые Ворота, у свирельщика и резчика Энрико Джоголи, который жил холостяком. Я явился к нему и потребовал свое добро, но он не пустил меня в дом. Он вышел ко мне, окруженный тремя презлыми собаками, с топором в руках, и сказал: «Барышня оставила мне своего мальчишку с тем, чтобы я вырастил его достойным человеком, и какой я ни есть грешник, я это исполню. А ты иди себе, откуда пришел. Ведь у тебя на лбу не написано, что ты его папаша. Этак многие могут придти, на всех малышей не напасешься». Я и угрожал, и предлагал ему деньги, но он только смеялся и говорил: «Нет, детьми я не торгую, и души моей ты не купишь. А если тебе надобен сын, так, я полагаю, при тебе есть всё, что для этого требуется, кроме, разве что, жены; а уж этого добра, я полагаю, в Астрадарах довольно. Если какая шальная пойдет к тебе жить, твое счастье, а я Марко уже окрестил, и он теперь мой, а не твой».
     Абел Пта тяжело вздохнул и, помолчав, продолжал:
- И мне пришлось уйти ни с чем, Дэсто Берк. Потому что крещеный младенец для меня всё равно что для тебя фальшивое золото. Я знал, что если теперь и заполучу его, то только лишь, когда он вырастет и научится поддаваться искушениям и порокам. Еще несколько раз я пытался стать отцом, но дети умирали, не дожив и до года, а их матери сбегали от меня. Впрочем, это были простые горские крестьянки, и от их детей я многого не ждал.
     Когда старик Джоголи умер, я сперва думал пойти к Марко и открыться ему кто я такой, но до меня дошли слухи, что он в чести у крестьян. Это было плохо. Кто же от любви и уважения людей, будь они неладны, уйдет к всеми ненавидимому колдуну? Чтобы человек так поступил, он должен быть ошельмован, отвергнут, презираем людьми, оставлен Богом! И если ты, Дэсто, добьешься такой участи для Марко Джоголи, я щедро награжу тебя.
- Я бы рад это сделать, - очень охотно ответил Дэсто, - Да только скажите, как! Ведь к нему не подобраться.
- Очень просто, - молвил Абел Пта. – Прикинься, что ты раскаялся, помирись с ним, угости его вином. А в вино подсыпь вот этот порошок. Он вызывает беснование, да такое, что доброму человеку и во сне не приснится. О, он натворит много безумств! Ему никогда не простят того, что он сделал, он потеряет доверие всех людей на свете. И тут ты скажешь энтросцам: это не удивительно, это должно было случиться, ведь он сын колдуна. И дашь прочесть признание, которое я сейчас напишу. Его, конечно, посадят под арест. Тогда ты приведешь в город меня и представишь как доблестного рыцаря, желающего сразиться с сарлангами. У меня есть власть над ними. Когда ваши кондотьеры начнут мне доверять (а это непременно случится), мы с тобой потихоньку украдем священные кольца, но до этого кое-где подроем стены. И тогда… тогда сарланги ворвутся в город… но я слишком тороплюсь, это не дело. Не следует так забегать вперед. Словом, Энтрос и Марко станут моими, а миллион гольдов и признание начальства – твоими. Согласен ли ты на такую сделку?
- Согласен, - голос Берка дрогнул от волнения. – Миллион золотых! О, Господи… да я за это… но почему вы не выпускаете сарлангов сейчас? Из-за священных колец, которые превращают их в людей?
- Да, - ответил Абел. – Впрочем, люди глупы. Если бы они обладали хоть крупицей ума, они бы догадались, что им довольно… впрочем, я пока помолчу.
- Бог мой, да скажите мне! – Дэсто сгорал от любопытства. – Скажите, я никому не проговорюсь! Что надо сделать, чтобы вызвать сарлангов?
- Ладно, скажу, - рассмеялся колдун. – Надо позвать сарлангов, если они не выходят сами, вот и всё.
- И что, они послушаются? – недоверчиво спросил Берк.
- Смотря как позовешь, - усмехнулся Абел. – сумей позвать так, чтобы появились! А теперь помолчи и не мешай мне: я буду писать признание в том, что Марко – мой сын.
     Вдруг он насторожился и встал с места.
- Кажется, нас подслушивают, - услышал Гарольд его голос, и сердце его упало. Он вылетел из пещеры быстро и бесшумно, как кошка, и едва успел спрятаться за валунами, как из пещеры показались колдун и Берк. Они очень внимательно оглядели тропу, немного постояли, прислушиваясь, и, наконец, вернулись в пещеру.
     Было почти совсем темно. Пропасть, над которой спрятался за валунами Лолли, погрузилась в сумеречную синеву и в туман, из-за которого остро выглядывали бархатистые верхушки елей. На дне пропасти, клокоча и бурля, бежала невидимая во тьме горная река, в небе зажигались первые звезды. Дождь кончился.
     Дрожа от сырости, но больше от страха и потрясения, Гарольд поспешно выбрался из-за валунов и, ориентируясь по звездам и луне, пустился в обратный путь. Он машинально шел по тропинкам, продирался сквозь бурелом и то и дело озирался, прислушиваясь. Никогда еще ему не было так страшно, как в этот угрюмый час. За каждым деревом ему мерещился Абел Пта, и его сердце судорожно сжималось от тоски, когда он думал о Марко. То, что он услышал и узнал, ввергло его в такой суеверный малодушный ужас, которого он не ведал, даже когда был ребенком и многого боялся. Он твердо знал: нужно опередить Берка и как можно скорее добраться до Энтроса. Берка должны схватить, едва тот появится в городе.
      «Господи, спаси нас и помилуй, - шептал он – Бедный Марко… Я и не знал, что на свете столько зла! Я был на войне, я сражался, я видел сарлангов… но что всё это по сравнению с тем, что я только что узнал!»
     Когда деревья поредели, и вдали засияли огни Энтроса, душу Гарольда переполнило такое облегчение и счастье, что он едва не разрыдался. Он прибавил шагу. потом пустился бегом и вскоре был уже был у ворот города. Как ветер, он промчался по улицам, влетел в ратушу, взбежал на третий этаж и без стука ворвался в комнату Флиссенталя, который, полулежа на диване в шлафроке, читал при трех свечах какой-то роман. Увидев Гарольда, не похожего на самого себя, Флиссенталь удивленно поднял брови.
- Лолли! Что с тобой?
- Где Марко? – спросил Гарольд.
- В саду, с Бэллой. Но что случилось?
- Дядя! – Гарольд почти упал на стул рядом с диваном. – Ради всего святого, велите арестовать Берка, когда он появится! Но осторожно, он не должен сбежать! Я всё расскажу вам потом, велите арестовать его и позвольте мне самому его обыскать. Скорее, скорее!..

                11.

     Очень поздний вечер того же дня.
     Дэсто Берк схвачен, арестован и сидит в цепях в подвале ратуши. Найденная при нем бумага и порошок у Гарольда. Сам Гарольд, чисто вымывшийся, свежий, в рубашке и штанах до колен, сидит в комнате Флиссенталя в одном из кресел напротив дивана. В другом кресле, рядом, - Марко, а на диване – синьор Орион.
     Гарольд рассказывает обо всём, что услышал в пещере колдуна. Часто его голос прерывается от волнения, он умолкает и исподтишка посматривает на Марко. Тот отвечает ему спокойным взглядом и самоуверенной улыбкой.
- Продолжай, - говорит он. – Я еще не в обмороке.
     И Гарольд мужественно продолжает. У него отличная память, он помнит малейшую подробность разговора между Абелом Пта и Берком и считает своим долгом перед Марко и Флиссенталем не скрывать ни единого штриха, даже самой незначительной мелочи.
     Флиссенталь слушает его очень внимательно. Он незаметно посматривает на Марко и видит, чувствует, как глубоко тот взволнован. Такое спокойное неподвижное лицо бывает у Марко, только когда он внутри весь натянут, как струна.
     Когда Гарольд, рассказав всё, умолкает, Флиссенталь просит его:
- Дай мне порошок и письмо, Лолли.
     Его голос звучит, как ни в чем не бывало. Гарольд протягивает ему маленькую табакерку черного дерева и небольшой свиток пергамента. Флиссенталь внимательно читает несколько строк, написанных черными чернилами. Почерк ровный, правильный, невыразительный. Абел Пта, он же Родолфо Моранди, признается в том, что он, черный колдун, - родной отец приемного сына Энрико Джоголи, резчика, что его сын рожден вне брака, от падшей женщины, великой грешницы. В конце Абел Пта добавляет: это Марко Джоголи виноват в том, что кондотьеры отвалили Филиппов камень; это он вызвал сарлангов. Если жители Энтроса прогонят его с глаз долой или хотя бы посадят в тюрьму, колдовство окончится. Но Марко нельзя убивать, ибо смерть этого нового колдуна вызовет неслыханные беды.
     Флиссенталю очень не хочется давать этот свиток Марко, но тот смотрит на него так, что синьор Орион вынужден дать ему письмо. Марко внимательно читает. Его лицо равнодушно непроницаемо. Он возвращает свиток синьору Ориону, но его глаза вспыхивают сумрачным огнем, точно две зарницы, а сам он немного бледнеет от той бури, которая сейчас бушует в его душе. Вид его грозен и неприступен, ноздри трепещут, упрямые губы плотно сжаты. Флиссенталь видит: Марко хочется убить колдуна, убить немедленно! Но Марко быстро овладевает собой и с улыбкой подает Гарольду руку.
- Спасибо, Гарольд, - говорит он самым сердечным голосом. – Ты сегодня спас мою честь, мою жизнь и, может даже, мою душу.
     Гарольд горячо отвечает на его рукопожатие.
- Да, Лолли совершил сегодня великое дело, - соглашается Флиссенталь. Он встает, его оруженосцы встают тоже. Флиссенталь пожимает племяннику руку и крепко обнимает его.
- Натерпелся, бедный, - говорит он ему. – Молодец, ты у меня герой, я тобой горжусь. А теперь иди отдыхай, ты устал.
     Гарольду не хочется уходить, но он привык слушаться Флиссенталя и говорит:
- Спокойной ночи, дядя. Спокойной ночи, Марко.
- Я пойду с тобой, - говорит Марко, но Флиссенталь удерживает его:
- Марко, останься ненадолго.
     Марко слегка хмурится и неохотно повинуется. Гарольд покидает комнату. Флиссенталь наливает вино в два серебряных кубка и подает хмурому Марко один из кубков.
- Будем здоровы, - говорит он.
- Будем, - Марко нетерпеливо отпивает глоток. – А теперь разрешите идти, синьор Орион.
- Куда? – спокойно удивляется Флиссенталь. – Ловить Абела Пта?
- Нет, спать. Я очень устал, - Марко отводит глаза.
- Сегодня ты будешь ночевать в этой комнате, – говорит Флиссенталь, внимательно наблюдая за его лицом.
- Хорошо, - тут же соглашается Марко, но герцог подмечает опасный блеск в его глазах.
     Они ложатся спать, не раздеваясь. Флиссенталь делает вид, что засыпает. Он дышит очень ровно и спокойно. Марко тоже дышит ровно и спокойно, так проходит с час времени. Потом Флиссенталь видит, как Марко тихонько встает с дивана, подходит к двери и убеждается, что синьор Орион ее запер. Тогда Марко, неслышно ступая, приближается к платяному шкафу, достает из него веревку, смотанную в клубок, привязывает один ее конец к ножке шкафа, а остальную веревку выбрасывает в окно, благо оно открыто. Занятый всем этим, он не замечает, что Флиссенталь встал с кровати и подошел к нему, озаренному лучами луны.
- Куда ты? – спокойно звучит рядом с Марко голос кондотьера.
     Марко резко оборачивается.
- Лучше пустите меня, - говорит он, и его глаза в лунном свете отливают грозным серебристым холодом.
     Флиссенталь быстро берет с подоконника заранее приготовленный, скрытый портьерой кинжал и мгновенно обрезает веревку; Марко не успевает ему помешать.
- Марко, - синьор Орион оборачивается к нему, его голос звучит очень властно. – Почему ты хочешь действовать один? Почему ты не веришь, что я лучше знаю, как справиться с ним? Для чего ты торопишься обмануть меня?
- Потому что вы не торопитесь покончить с ним! – взрывается Марко.
- Да, я не тороплюсь покончить с тем, у кого власть над сарлангами, - говорит Флиссенталь. – Я знаю, ты хочешь его смерти уже теперь, сейчас! Но он погибнет позже, слышишь ты меня? Потому что он виноват не только перед тобой и твоей матерью; он изменил людям и Богу. За это в свое время он понесет ответ. Но не сейчас. Я запрещаю тебе искать его, запрещаю вершить над ним суд. Слышишь меня?
- Да, - Марко опускает голову, но тут же вновь вскидывает ее, полный бурного протеста.
- Я не собираюсь убивать его. Но он сегодня же будет в цепях, в подвале, и вы не должны мне мешать!
- В цепях и в подвале будешь ты, если не успокоишься, - сурово говорит Флиссенталь. – Если немедленно не успокоишься.
- Ах, вот оно что, - Марко складывает руки на груди и с ожесточенной улыбкой смотрит на синьора Ориона. – Стало быть, вы всё-таки нашли предлог убрать меня подальше от Бэллы? Я поздравляют вас.
     Глубокая жалость к нему вдруг охватывает синьора Ориона – жалость и великое чувство духовного родства и понимания. Вот перед ним стоит безрассудный от горя паренек и говорит глупости, чтобы только не чувствовать себя таким злым и несчастным, таким униженным, потрясенным, беспомощным.
     Синьор Орион вздыхает и крепко обнимает его. Марко, ожидавший чего угодно, только не этого, пытается резко вырваться, но Флиссенталь его не выпускает.
- Марко, - говорит он необычайно мягко. – Что с тобой? Что с тобой, властелин гор? Неужели сила колдуна столь велика, что ты ведешь себя сейчас именно так, как ему бы того хотелось? И даже без порошка, вызывающего беснование. Мы найдем твою матушку, мы казним колдуна, всё будет хорошо, я обещаю тебе.
     Марко не выдерживает. Он стоит, стиснув зубы, слезы текут по его щекам, он давится ими и не может с ними справиться. Флиссенталь понимает, что он плачет, но делает вид, что не замечает этого. Он отпускает Марко и подает ему кубок с недопитым вином:
- Не годится оставлять дар Божий до утра. Давай допьем его. Но сначала сожжем вот это.
     Он вытаскивает пергаментный свиток с признанием Абела Пта, зажигает свечу и зацепляет краешком пергамента огонек. Письмо тотчас вспыхивает ярким пламенем. Флиссенталь бросает его на железное блюдо. Они с Марко сидят на диване, пьют вино и смотрят, как горит злополучное признание: смотрят, пока оно совершенно не чернеет, не становится горстью пепла. Тогда Флиссенталь гасит свечу.
- Так лучше, - говорит он.
     И в самом деле, так лучше.
     Марко сидит, потягивая вино, пурпурно-золотистое от лунного света, и на душе его с каждым глотком становится всё спокойней и ясней. «Какой же я дурак, - думает он. – И до чего мне стыдно перед синьором Орионом. А он… он просто спас меня. И не в первый раз».
     Он допивает вино и сдержанно говорит:
- Синьор, простите меня, если можете. Я вёл себя по-дурацки, И я так же не достоин вашей доброты, как подземелье не достойно солнечных лучей.
- Я прощаю тебя, - отвечает Флиссенталь. – Но ты достоин всего самого лучшего, поверь мне. И не пытайся действовать в одиночку: в данном случае это только испортило бы всё.
- Да, теперь я это понимаю, - вздыхает Марко.
- Ты другого не понимаешь, - улыбнулся Флиссенталь. – Что должен доверять мне: как другу, как брату, нет, больше… словом, доверять до конца, потому что я всегда помогу тебе: как Арабелле, как Гарольду.
- Я буду доверять, - твердо отвечает Марко. –  Я уже доверяю. И обещаю, что без вашего приказа больше пальцем не пошевелю.
- Вот и отлично, - Флиссенталь слегка хлопает его по плечу и встает. – На, возьми ключ; отопри дверь и ступай к себе. Лолли, наверно, не спит, переживает за тебя.
- Наверно, - слабая улыбка трогает губы Марко. Он тоже встает, отпирает дверь и вдруг, уже стоя на пороге, оборачивается и неожиданно говорит то, чего никогда не решился бы сказать днем:
- Я люблю вас. Как Бэлла, как Лолли. И буду всегда любить, что бы ни случилось. Доброй ночи!
     И он поспешно уходит, не дожидаясь ответа.
     Оставшись один, Флиссенталь вздыхает, снова запирает дверь и, тихо рассмеявшись, ложится в постель.
- Марко, - Гарольд стряхивает с себя дремоту, услышав шаги. – Это ты?
- Я, - отвечает Марко, распахивая ставни. – Жарко сегодня. Чего ты не спишь? Спи, я в порядке.
- Это хорошо, - Лолли чувствует большое облегчение. – Знаешь, твой приемный отец был великим человеком.
- Да. раздеваясь, соглашается Марко. – И мне очень жаль, что он умер… и я уже не смогу сказать ему, насколько я ему благодарен. Я и прежде был ему благодарен, но теперь… теперь моей благодарности просто нет предела. Прости, Лолли, мне трудно об этом говорить. Давай спать.
- Конечно, - соглашается Гарольд. – А дядя… он уже сказал тебе, что`  собирается делать?
- Нет, - отвечает Марко. – Я думаю, он скажет нам об этом завтра.
     Они замолкают. Гарольд сразу же погружается в сон, но Марко еще долго лежит неподвижно, вперив задумчивый взгляд в темноту. Он думает о своей матери: жива ли она еще? И почему бросила его, своего сына? Любила ли она его хоть немного – или ненавидела за то, что он сын колдуна, плод гнусного обмана и величайшего греха? Вряд ли он когда-нибудь узнает об этом. И всё же ему приятно думать, что, убегая от своего страшного тюремщика, его юная мать взяла его, сына, с собой, а после отдала хоть и в грубые, но надежные и заботливые руки, дабы злые силы не погубили его души. Такой ее поступок безусловно, говорил о любви. Утвердившись в этой мысли, Марко, наконец, засыпает, успокоенный.      

                12.

     На следующий день синьор Орион Флиссенталь допрашивает Дэсто Берка.
     Дэсто угрюм и подавлен. Он не пытается ничего отрицать. На вопрос Флиссенталя, как выглядит колдун, арестованный отвечает:
- Он не очень высокого роста, но крепкий. Сложен хорошо. Лицо гладкое, без бороды и усов, загорелое. Цвета глаз я не разглядел. А так он ничего себе, видный. Взгляд у него неприятный, точно пронизывает насквозь. И улыбка, как у волка. Нос прямой, волосы короткие, прямые, темные. Одет, как охотник: кафтан, штаны, сапоги; всё просто, только на груди золотая цепь.
- Хорошо, - говорит Флиссенталь. – Нет ли родимых пятен, бородавок, татуировок?
- Нет, - мрачно отвечает Берк. – А может, и есть, да только не на лице и не на руках. Синьор Орион, - он с безнадежной тоской смотрит на кондотьера. – Отпустите вы меня; я уйду и на глаза вам больше не покажусь…
- Господин Берк, - Флиссенталь пристально смотрит на него. – Не кажется ли вам, что вы и так наказаны слишком легко? Ведь вы совершили предательство и собирались совершить еще больше. Вы стреляли в Марко Джоголи, вы собирались принести его в жертву силам тьмы, вы намеревались с помощью этих сил истребить всех нас. Если вы еще раз попросите меня отпустить вас, если вы осмелитесь еще хоть один раз заикнуться об этом, я волей, данной мне кронпринцем, приговорю вас к смертной казни. Хорошо ли вы меня поняли?
- Да, - отвечает Берк, опуская голову и съеживаясь от металлических ноток в голосе кондотьера. Флиссенталь еще одну тяжелую минуту молчит, неотрывно глядя на него, потом выходит из камеры, не оглянувшись.
     Он идет к дому Беаты Мон, которая рассказала Берку, как отыскать колдуна. Еще вчера вечером он распорядился окружить ее дом стражей, что и было исполнено.
     Беата, кругленькая женщина в чепце, круглолицая, с круглыми глазами и таким же круглым ртом, всхлипывая, встречает его на пороге своего домика и, рыдая, бросается к его ногам. Крупные круглые слезы текут из ее глаз.
- Синьор кондотьер, - рыдает она. – Ваша милость! Простите вы меня, дуру старую! Виновата, каюсь! Ох, простите, только не губите меня.
- Встань, Беата, - приказывает Флиссенталь. – Встань – и сядь вон на тот стул. И если ты мне сейчас скажешь правду, я тебя не трону.
     Беата, вытирая слезы уголком передника, поспешно садится на стул и с готовностью смотрит на синьора Ориона. В ее глазах страх и жадная надежда.
- Скажи-ка, - начинает Флиссенталь. – За что ты получила от Абела Пта деньги, сколько, и когда это было?
- Это было двадцать лет назад, - торопливо отвечает Беата. – Он явился тогда ко мне в дом ночью и пообещал мне тысячу гольдов, если я окажу ему услугу, а не окажу, обещал убить. Бог свидетель, так и сказал. Убью, говорит, если не поможешь мне! И велел выкрасть из церкви ларец с указанием, как погубить сарлангов. Я обещала, выкрала для него ларец и отдала ему. Я ведь тогда еще про сарлангов слыхом не слыхивала; думала, просто ларец с какими-нибудь старыми свитками. Он не обманул меня, заплатил тысячу гольдов. Я, говорит, честный человек. Ох, пропади он пропадом со своей честностью!
     И она снова заливается слезами.
- Постой, Беата, - терпеливо говорит Флиссенталь. – Не плачь. Как вышло, что ты указала жилище Пта одному из моих воинов, Дэсто Берку?
- Бес попутал, - всхлипывает Беата. – Он ведь жил у меня, и его милость Дювалье жил. И по ночам этот Берк всё во сне твердил, что, мол, найти бы здешнего колдуна, ничего бы, дескать, не пожалел… Ну, я и говорю ему однажды поутру: дай, говорю, денег, сколько не жалко, и скажу тебе, где колдун живет; если только, мол, он еще там, а то ведь у него этих пещер в горах – всё равно, что у иного короля дворцов. Господин Берк мне сразу – хлоп кошелек на стол, а в кошельке то одни гольды! Ну, я ему всё разъяснила: и как найти этого Абела, и какие слова сказать, чтобы он отозвался.
- Дай сюда эти деньги, - приказал Флиссенталь. Беата поспешно отдала ему кошелек.
- И запомни, - продолжал синьор Орион. – Пока мы не расправимся с сарлангами, за тобой будут следить днем и ночью. Не покидай Энтроса, я запрещаю тебе это.
- Всё исполню, как велите, - закивала Беата. – Нипочем не покину Энтрос, вот как Бог свят! И перед отцом Валерианом покаюсь. Ах, я глупая, ах, окаянная! А вам дай Господь здоровья и счастья на бессчетные годы…
     Флиссенталь махнул рукой и ушел.
- Следить за госпожой Мон днем и ночью, - приказал он часовым. – За пределы города не выпускать.
     По дороге к ратуше его нагнал угрюмый Фелисьен Дювалье.
- Синьор Орион, - хмуро заговорил он. – Позвольте отцу Раузу навестить Берка, пусть вразумит его…
     Флиссенталь метнул на него острый, как нож, взгляд.
- Синьор кондотьер, - процедил он сквозь зубы. – До победы над сарлангами ни одна живая душа не увидит Берка и не услышит его, кроме меня и охранников, которых я очень тщательно выбрал из рядов моих воинов.
     И он пошел прочь, не оглядываясь на отставшего Дювалье.
     Войдя в ратушу, он вызвал к себе двух верных воинов и приказал им денно и нощно следить за кондотьером Дювалье. Ему очень хотелось соединить Дювалье с его оруженосцем, но для этого пока не было явных оснований.
     … В это время Марко гулял с Арабеллой по саду и кратко рассказывал ей о том, что узнал этой ночью от Лолли. Арабелла выслушала его очень внимательно, обняла, поцеловала и молвила:
- Я никому не отдам тебя, Марко, даже если десять колдунов будут охотиться за тобой!
     Ее лицо было исполнено твердой решимости и безграничной любви. Восхищенный ее мужеством и глубоким чувством к нему, он прижал к губам ее руки, потом с нежностью засмеялся и привлек ее к себе:
- Я и сам никому себя не отдам, Эли! И тебя не отдам, даю тебе слово.


    После обеда они уходят на берег реки для совещания: Флиссенталь, Гарольд Лоуэлл, Марко и отец Валериан. Маленький энтросский священник весьма озабочен тем, что он узнал, и ему глубоко жаль Марко, но он не показывает этого.
     Все трое одеты очень легко, потому что день жаркий , солнечный, ясный. Густо-синяя бездна небес широко и привольно раскинулась над пестреющим тюльпанами лугом. Легкие, пронизанные солнцем облака, кудряво белеют в знойной синеве. Река Лулла блестит и сверкает на солнце тысячами бликов. Возле нее и на лугу резвятся дети. Солдаты и горожане купаются. Из пышной зелени рощ и рощиц доносится радостное птичье многоголосье, которое сливается с криками и смехом детей, со звонким стрекотаньем кузнечиков в траве.
     Мир вокруг чарующе обаятелен, полон неги и прелести. Дыхание воздуха едва ощутимо, нежные ароматы медленно вянущих под солнцем цветов и трав сливаются в единое тончайшее благоухание. И все четверо понимают: никакому злу никогда не победить этой безудержной ликующей благодати. Ее лучезарная мощь исполнена любви Провидения ко всему сущему, а значит, защиты и покровительства. Такую любовь нельзя убить, умалить, разрушить; она вечна, как сама жизнь. И столь же вечно ее торжество над всем, что лишено любви.
     Марко сейчас очень спокойно и легко, даже весело на душе. Всё в нем улыбается в ответ природе, сердце бьется в такт ее хору, славящему жизнь и любовь, кровь бежит по жилам столь же бурно и здор`ово, как реки его родных гор по их каменистым руслам. Всё в нем тянется к великой силе ясного летнего дня, всё откликается на зов этого дня, на множество звуков, запахов, красок. Он – часть того, что создано Богом, лучшая часть, потому что он – человек.  И он един со всем, что окружает его, как един цветок со своим стеблем, как едина зеленая ветвь дерева с его шершавым стволом. Печаль, ненависть, унижение, чужая злоба больше не имеют над ним власти. Напротив, в нем постепенно нарастает власть над ними, он чувствует это.
     Они входят в одну из уединенных рощ и, искупавшись, усаживаются на берегу, освеженные веселой водой, ее неспешным долинным течением. Одежда, надетая прямо на влажное тело, приятно холодит кожу, тень от деревьев свежа и тепла. Здесь, в тени, бледность Флиссенталя кажется не такой сильной, и шрам заметен менее обычного.
- Итак, - говорит Флиссенталь негромко. – Вот моя позиция, господа: не трогать до времени колдуна. Мы не поймаем его, пока он не явится сам, а он непременно явится, потому что ему нужен сообщник. Берк сказал, что колдун будет ждать его второго июля, то есть, послезавтра, вечером. Берк не явится к нему. Абел Пта подождет какое-то время, а потом обязательно наведается в Энтрос. Но я всё время думаю, что значат его слова: «надо позвать сарлангов, чтобы они появились»? Право, мне ничего не приходит в голову. Как именно мы должны их позвать, что сделать?
- Да, это загадка для сфинкса, - соглашается Гарольд.
- Всё дело в ларце, который украла Беата, - вздыхает отец Валериан. – Как было бы хорошо получить его обратно!
     Марко молчит, прислонившись к толстому вязу. В самом деле, как позвать сарлангов так, чтобы они появились? Может, с помощью каких-нибудь заклинаний? Но колдун дал понять, что даже простому человеку под силу позвать их. Значит, отгадка проста. И вдруг Марко поворачивается к отцу Валериану с вопросом:
- Что написано на Филипповом камне?
- Фраза по-арамейски, - отвечает священник. – Я не знаю арамейского, но мои предшественники знали. Вот точны перевод этой фразы: «Заточены под камнем до часа непослушания».
- Час непослушания… - прошептал Марко. Внезапно глаза его блеснули догадкой: столь же ослепительно яркой, как солнце. Все трое заметили это и воззрились на него с жадным вниманием.
- Послушайте, - Марко перестал опираться о дерево и сел на траве. – Час непослушания наступил, когда солдаты сдвинули камень! А что, если сдвинуть камень второй раз? Ведь это снова будет час непослушания! таким образом мы позовем их, и они выйдут!
     Его собеседники переглянулись между собой.
- А ведь верно, - взволнованно проговорил Гарольд. – Они повинуются непослушанию.
- Похоже на то, - быстро сказал Флиссенталь. – Мы обвяжем камень веревками, которые протянем до стен города, а в полночь сдвинем его, не выходя за ворота.
- Это похоже на истину, - задумчиво молвил отец Валериан. – Но вот чего я опасаюсь: когда воины станут надевать кольца на сарлангов, не появится ли среди них колдун и не погубит ли их?
- Рисковать – это наша профессия, - заметил Флиссенталь и с улыбкой посмотрел на Марко:
- Если ты окажешься прав насчет часа непослушания, и мы останемся живы, вот тебе мое слово: я усыновлю тебя.
- Нет, - Марко порозовел и засмеялся. – Вы шутите.
- И не думаю, - возразил синьор Орион. – Ты у меня будешь герцогом Флиссентальским. Скажите, граф Лоуэлл, справедливо ли это будет?
- Еще как, - Гарольд радостно улыбнулся. – Марко достоин этого.
     А отец Валериан весело взглянул на смутившегося Марко. Но Марко быстро перестал смущаться. Верный себе, он гордо посмотрел на Флиссенталя и сказал не без некоторого вызова в голосе:
- Лучше я сам усыновлю вас, и вы станете богаче, чем сейчас. В вашем владении будут все Астрадарские горы. Это куда больше, чем герцогские поместья.
- Хорошо, - согласился Флиссенталь. – Мы с тобой усыновим друг друга. Договорились?
- Да, - улыбнулся Марко.
     А отец Валериан вспомнил, как сегодня утром Марко ставил в церкви заупокойную свечу, а после молился на коленях, и священник расслышал тихие слова:
- Царство Небесное, Господи, Энрико Джоголи, рабу твоему, который спас и вырастил меня…
     И сейчас отец Валериан подумал, что редко бывают на свете такие благодарные и любящие приемные сыновья, как Марко. «Честь и счастье быть отцом такого человека, - подумал священник. – Его сердце полно любви, но он не желает этого показывать. Почему? Вероятно, по той же причине, по какой еж выставляет свои иголки, а роза шипы. Пусть ведет себя так, как ему лучше. Главное, чтобы мы, его ближние, правильно понимали его… и любили его так же, как он нас».
   
                13.

     Всю оставшуюся часть дня солдаты – и энтросцы, и наемники – привязывают к Филиппову камню прочные веревки и протягивают их до городской стены, а за стеной, со стороны города, устанавливают крепкие прочные вышки, чтобы можно было оттуда тянуть за веревки. Возле камня и веревок Флиссенталь ставит часовых.
     В половине двенадцатого ночи самые сильные воины уже на своих местах и, по двое на каждой вышке, держат в руках веревки, готовые тянуть их по сигналу – звуку рожка.
     Флиссенталь и его свита занимают свое обычное место на дозорной вышке, откуда хорошо виден камень. Внизу, у подножия вышки, в тишине отец Валериан громко читает молитву.
     И вот, бьет полночь. С последним ударом часов оруженосец герцога Оливье трубит в рожок, и пятнадцать солдат начинают тянуть за веревки. Они тянут столь усердно, что камень быстро скатывается со своего места, и из черной ямы, точно фонтан, состоящий из всадников, вылетают сарланги, молчаливые, на безмолвных лошадях. Солдаты бросают веревки и мгновенно покидают вышки; воины на гребне городской стены обрезают веревки, сбрасывают их вниз, чтобы сарланги не забрались по ним, и, в свою очередь, спускаются на землю.
- Есть! – торжествующе восклицает Гарольд, а Флиссенталь крепко пожимает Марко руку.
- Вниз! – командует он.
     И вот, они все внизу, все восемь человек: синьор Орион, Марко, Лолли, Робин Траут, Этьенн Лассаль, Вильямур Нит, Альваро Фарнезе и Рой Северн. У семерых на пальцах священные кольца. Рой Северн сегодня не надел кольца, ему приказано помогать рыцарям.
     Сарланги ведут себя так же, как две недели назад: они молча объезжают город или же взлетают, стремясь преодолеть высоту городских стен, но, как и в прошлые разы, им это не удается.
     Спустя час, они удаляются, опустив головы, словно потеряв все силы в своих бесплодных усилиях захватить город. И тогда рыцари настигают их. Они сбивают всадников с орлиными головами на землю, разоружают их, надевают им на пальцы кольца и, едва сарланги испускают громкий предсмертный крик, снимают с них эти кольца и спешат освободить вторую партию оборотней от темных чар. Это им удается, но не до конца; четверо человек не успевают надеть кольца своим противникам. И те исчезают в расщелине, а камень перекатывается на свое прежнее место.
     Десять воинов спасено! Они превращаются в людей и жмут руки своим спасителям, а Флиссенталь подъезжает к камню и видит: веревки на нем сгорели, но остальная их часть цела. «Нам нужно побольше крепких веревок», - думает его светлость и возвращается к всадникам и бывшим сарлангам. Все вместе они идут и едут в Энтрос.
     Воины встречают их поздравлениями. Солдат из тысячи кондотьера Раньери угощают вином и ужином и размещают на ночлег. Флиссенталь поздравляет Марко.
- Победа! – говорит он. – Единственное, что нам теперь необходимо, это как можно больше крепких длинных веревок. Пойдемте ко мне, господа, выпьем за проницательность моего приемного сына и за нашу собственную ловкость. Теперь каждую ночь, дай Бог, мы сможем освобождать в среднем по десять человек!
     Семеро воинов охотно идут за своим кондотьером. Марко среди них. Он весел и доволен, а друзья хвалят и поздравляют его.


     С этого времени они освобождают по десять-четырнадцать солдат каждую ночь. Настроение у всех приподнятое. Несколько рыцарей, посланных Флиссенталем в Марсбург, привозят оттуда множество веревок. Фридль Пролле и его помощник Обри Нальт счастливы. Скоро их Энтрос будет свободен от колдовства!
     Но синьор Орион, Гарольд и Марко всё время ждут появления Абела Пта. Они понимают, что «часы непослушания» не пройдут им даром. Должно быть, колдун сейчас в ярости. Ведь, что ни говори, а сарланги вышли из-под его воли, и он пока что не может остановить их освобождения.
     И в самом деле, Абел Пта посещает город, но так, как этого никто не ожидает.
     В ночь на десятое июля исчезает из своего заточения Дэсто Берк. Цепи, в которые он был закован, оказываются пережженными каким-то очень едким составом, чем-то вроде серной кислоты, дверь находят открытой, а стражников крепко спящими. Вместе с Берком исчезает неведомо куда кондотьер Фелисьен Дювалье, а Беату Мон находят мертвой в ее постели. Воины, поставленные охранять ее дом, уверяют, что еще накануне вечером Беата была совершенно здорова и даже весела, а ночью к ней не входил ни одна живая душа.
     Флиссенталь настораживается, Гарольд и Марко тоже. Ведь теперь, когда Берк на свободе, он в любую минуту может дать знать энтросцам, что Марко Джоголи – сын колдуна. А потом, всё происшедшее вселяет в души воинов зловещее ожидание. Что задумал Родолфо Моранди, когда и как он теперь снова объявится в городе, каким новым преступлением ознаменует свое появление? Ведь нет сомнений, что именно он освободил Берка и убил Беату.
     Ожидание, особенно, когда оно касается событий неприятных, - одно из самых мучительных чувств на свете. Если же к нему, этому чувству, примешивается, к тому же, ощущение смертельной опасности и неизвестности, тоска поневоле овладевает сердцем. Напрасно силится человек стряхнуть ее; это всё равно, что пытаться отмыть водой смолу. Флиссенталь начинает колебаться, так ли уж не прав был Марко, когда рвался пленить колдуна и заковать его в цепи? А Гарольд, рискуя навлечь на себя гнев герцога, предпринимает безрассудную, но смелую попытку разузнать, в пещере ли еще колдун. Он помнит дорогу и, взяв с собой несколько человек, отправляется к жилищу над пропастью.
     Он быстро находит его, но его ждет разочарование. Абела Пта в пещере нет. Мало того, нет там и медвежьих шкур у входа, и темной ткани, закрывавшей некогда жилую часть подземелья. Очаг холоден и заброшен, не видать никакой мебели и вообще никаких предметов. Очевидно, колдун давно ушел отсюда вместе с Дэсто Берком и, что очень может быть, с Фелисьеном Дювалье. Где теперь искать их, совершенно неизвестно.
     На всякий случай Гарольд ждет до заката, а потом неохотно пускается со своими людьми в обратный путь. Они благополучно добираются до Энтроса, и Лолли виновато признается дяде в своем самовольстве. Флиссенталь отчитывает его, но не слишком строго. Его всерьез начинает мучить мысль, где же, в самом деле, колдун? Куда он делся, что собирается делать, когда его ждать и с чем он явится? На все эти вопросы нет ответа.
     Марко видит, как озабочен его кондотьер, и просит позволить ему, Марко, расспросить старожилов города о колдуне. Синьор Орион дает свое согласие. Может, и впрямь кто-нибудь из энтросцев скажет что-нибудь такое, что даст Марко ключ к тайнам Моранди-Пта. Он, Флиссенталь, мог бы этого ключа не заметить, но Марко чрезвычайно проницателен. Он часто слышит и запоминает то, что другие пропускают мимо ушей, - и делает глубокие выводы из того, что узнал.
     Марко в очередной раз навещает старого птицелова Руперта Орти и заводит с ним разговор о колдуне, но выясняется, что старик не знал близко семью Моранди.
- Ты бы зашел к Люции Бонге, - говорит ему старик. – Она была у них служанкой, у этих Моранди.
     Люция Бонге, одинокая вдова семидесяти лет проживает в небольшом доме на западной окраине города. Она вполне радушно принимает Марко. Это высокая сухопарая старушка, несколько чопорная, но благочестивая и вежливая.
- Да, я служила в семье Моранди горничной, - кивает она. – Родолфо было тогда тринадцать лет. Он был единственным ребенком в семье. А семья – престранная. Пораскинь я тогда мозгами как следует, я бы сразу поняла, что там нечисто. Правда, синьора Моранди была ангелом: сама доброта и кротость, красавица, умница. Но она была несчастна, я видела это. А всё по вине мужа (его звали Анжело) и по вине гувернера, который воспитывал Родолфо. Оба были мрачные, как тени, а Родолфо – себе на уме, и во всём подчинялся им. Они дружили, гувернер и синьор Анжело. Гувернера звали… дай Бог память… мсье Жак! Ну да, Жак Дени; он был француз. Я подозревала, что они алхимики; у них был кабинет для всяких опытов, и они частенько там запирались, и Родолфо был с ними. Там всегда стоял отвратительный запах, а на полках были книги в кожаных переплетах, одна толще другой. Они сами убирали в этой комнате, мне туда входить не дозволялось, но всё же два раза я ухитрилась сунуть нос в их нору; в то время я была любопытней сороки. Неприятная была комната, что и говорить! А Родолфо был очень молчалив и скрытен, и глаза у него были такие, будто бы видели то, чего человеку видеть не годится. И всё он в саду или в доме, на улицу не ходил… А потом мне как-то сказали, что они, все трое, отец, Родолфо и гувернер гуляют по ночам. Их видели в лесу и на горных тропах. Чего они там ночами искали, не знаю и знать не хочу. Знаю одно: все эти их тайны, опыты и прогулки свели синьору Моранди в могилу. Она умерла, когда Родолфо исполнилось пятнадцать лет. Еще через два года гувернер куда-то исчез, а вскоре умер и синьор Анжело. Родолфо жил совсем один и очень уединенно, тут про него в городе стали ходить слухи, что он занимается Бог весть чем, что по ночам видели, будто он гуляет с какой-то черной собакой, похожей на волка, а собаки-то у него никакой не было, откуда он ее брал? Я этих слухов испугалась и оставила его дом. Позже его стали часто видеть в горах, особенно в Черной Лощине, где в давние времена собирались ведьмы, да и много еще чего говорили… наконец, не выдержали. Решили побить его камнями. Явились к нему большой толпой. Он вышел на крыльцо, засмеялся и вдруг… исчез. Исчез прямо на глазах у всех, а дом его тут же – бац! – вспыхнул, что твой факел; едва потушили пожар. Потом то место сравняли с землей, освятили и засадили липами и грабами. Там сейчас городской сад. Словом, управились с этим его колдовством. Но охотники и пастухи с тех пор видели его в горах, и не раз. Чаще всего его встречали в Черной Лощине или близ нее, в Браунмольте. Это поместье так называлось; только теперь оно почти всё разрушилось. Да и не диво: вот уже как двести лет стоит без хозяина. Там, рядом, хорошие пастбища, и дичи много, вот люди и видели Родолфо, и всё ближе к вечеру. Разумеется, близко к нему мало кто решался подойти, но я слыхала, он частенько там бывает, потому что… - госпожа Бонге таинственно понизила голос, - потому что, говорят, он прячет там свои несметные сокровища, которые достались ему Бог знает, какими путями. О, Марко, поверь, он бережет их, как лучшая мать не бережет свое дитя! Он страшно алчен, страшно! И еще говорят, что все, кого он когда-либо ссудил в долг деньгами, умерли не по-христиански: даже те, кто вернул их ему. А уж те, кому он дарил деньги… о тех и говорит нечего. Мне он платил за работу по дому, и я этих денег не боялась. А вот другим худо пришлось от его щедрости.
- Госпожа Бонге, - Марко пытливо посмотрел на нее. – Я вырос в горах, но не знаю, где Черная Лощина и Браунмольт.
     Старая женщина оживилась:
- Да что ты, мой милый! Места-то известные, только дороги к ним трудные, да и слава о них ходит дурная. Но если ты знаешь горы, то в один день доберешься до цели. Знаешь ты Лесорубов водопад?
- Знаю, - ответил Марко. – Это недалеко от перевала Глории, на север.
- Верно! Перевал от водопада на юге, а на юго-востоке, в пяти милях, - Черная Лощина. А еще две мили от лощины на восток – и будет тебе лес, а посреди леса – старый Браунмольт, рыцарский замок. Туда без молитвы никто не суется, да и с молитвой, скажу я тебе, не очень-то рвутся туда. Но для скота эти места хороши, вот пастухи и ходят скрепя сердце.
- Спасибо, госпожа Бонге, - Марко поцеловал ее руку. – Вы мне очень помогли.
- Не знаю, хорошо ли я сделала, - вздохнула Люция. – Говорю тебе, негоже человеку ходить туда. Но ты воин, ты снимаешь чары с сарлангов. Господь, наверно, убережет тебя!
     И она перекрестила Марко три раза, шепча: «Господи, помилуй Марко Джоголи, доброго рыцаря!»
     Марко ушел от старушки, полный самых дерзких замыслов. Больше он никого о семье Моранди не расспрашивал, но нанес на свою карту гор обозначения Черной Лощины и заброшенного поместья. Флиссенталю он ничего не сказал, уверенный, что тот не одобрит его смелых планов. «Я поговорю с ним об этом немного позже», - решил Марко.

                14.

     Тихий, немного пасмурный июльский день.
     Марко в одиночестве сидит у реки и вырезает из дерева медальон для Бэллы. Работа очень тонкая и требует особого внимания. Хрупкое, но прочное дерево поддается миниатюрным инструментам резчика с давно привычной для Марко покорностью. Он вырезает на крышке медальона крохотный профиль Арабеллы, нежный и тонкий, в обрамлении виноградных гроздьев и листьев. В свою работу он вкладывает всю душу, всю силу любви – и совершенно забывает о том, где он находится и что его окружает.
- Изрядно, - одобрительно произносит вдруг над ним чей-то бас. Марко мгновенно возвращается из прекрасного далёка мечты на землю, оглядывается и видит чернобородого Робина Траута, который возвышается за его спиной, огромный, точно горный медведь, и с любопытством наблюдает за его работой.
- Здравствуй, - Марко протягивает ему руку. Великан пожимает ее и садится рядом.
- Где Этьенн? – спрашивает Марко.
- Играет в городки с нашими ребятами, - отвечает Траут. – Он лучше меня в этом деле, ловчее. Ну, а я подумал: где Марко? Наверно, думаю, у реки – и, как всегда отстаивает справедливость; одним словом, дерется с кем-нибудь. Оказалось, ошибся. Ты сегодня тихий и кроткий, как ягненок.
- Ошибаешься, я волчонок в овечьей шкуре, - смеется Марко и, аккуратно завернув в платок свою работу, откладывает ее в сторону. – Давай схватимся, Робин!
- Давай, - соглашается Траут. – Только гляди, не обижайся, если я тебя одолею.
- Я тебе не Дэсто Берк, - отвечает Марко. – К тому же, у нас будет дружеский поединок, вроде как учебный бой.
     Они встают на ноги.
- Давай! – командует Марко.
     И «учебный бой» начинается.
     Робин Траут гораздо выше Марко и даже на полголовы выше Флиссенталя. Он огромен, его руки сильны, как клещи, но Марко почему-то не попадается в эти руки, а когда попадается, то выскальзывает из них с удивительным проворством. Робин Траут недоумевает: почему ему никак не удается схватить своего противника? Но Марко неуловим. Все его движения отличаются необычайной быстротой и ловкостью. И вот, сам не понимая, как такое могло случиться, Робин Траут лежит на земле лицом вверх, а Марко сидит у него на груди и прижимает к его горлу кинжал в ножнах. Его ноги прижимают к земле руки великана, а в глазах - упоение и торжество победы.
- Сдаешься? – весело спрашивает он.
- Сдаюсь, - удивленно отвечает Траут. Марко слезает с него, довольный. Робин садится на траве, глядя на него с восхищением.
- А ты хват, - говорит он. – Боец, что надо! Меня победил, гляди-ка.
- А меня? – вдруг слышат они голос, и из-за деревьев на берег выходит Орион Флиссенталь, стройный, подтянутый, светловолосый. В его синих глазах – веселые озорные искорки. Траут поспешно встает перед ним навытяжку, Марко тоже.
- Вольно, - говорит им Флиссенталь. – Я тут прогуливался… и увидел ваше сражение. Очень красиво было! Вы молодец, Робин. А ты, Марко, схватишься со мной?
     Марко смущен.
- Я не хотел бы, - говорит он.
- А я хотел бы, - просто откликается герцог. – Вы меня вдохновили, размяться захотелось. Ну, давай, прошу тебя.
- Я не хочу вас побеждать, - упорствует Марко.
- А кто тебе сказал, что ты победишь? – посмеивается Флиссенталь. – Я смотрю, ты возомнил о себе.
- У вас сердце, - тихо и виновато напоминает Марко.
- Ничего, я за него ручаюсь, - отвечает Флиссенталь.
     Марко пожимает плечами и принимает вызов своего начальника. Робин  Траут отступает подальше, чтобы не мешать им. Он сгорает от любопытства: кто победит? В глубине души он на стороне кондотьера. Ему хочется, чтобы неуязвимый Марко хотя бы раз потерпел поражение, при том, что он, Траут, любит Марко и всей душой предан ему… но всё в мире требует равновесия! Любой победитель, по мнению Робина, должен хоть раз проиграть, так же как любой побежденный – хоть раз выиграть.
     И Марко схватывается с Флиссенталем.
     Очень скоро он начинает понимать, что этот соперник не уступает ему ни в быстроте, ни в ловкости, несмотря на свои сорок шесть лет. Марко полностью мобилизует свои силы. Но его многочисленные хитрые уловки не дают результатов, потому что Флиссенталь отвечает ему такими же уловками. Ему невозможно дать подножку, сбить его с ног почти так же трудно, как оленя или волка. Но Марко не сдается. Он уже вошел в азарт, его захватил ритм борьбы, он намерен победить герцога во что бы то ни стало. Он атакует его, отталкивает в сторону, снова атакует и уворачивается от ответных атак. Но Флиссенталь очень зорко наблюдает за каждым его движением и – раз! – вот уже Марко лежит на земле, сбитый с ног ловким толчком сбоку, а Флиссенталь прижал ему грудь коленом и крепко держит за руки. Марко пытается вырваться, выскользнуть, но у него ничего не получается. Он слишком горд, чтобы сказать «сдаюсь», хотя и чувствует, что с каждой минутой всё больше выбивается из сил. Впрочем, Флиссенталь тоже теряет силы, он это видит. На лице бледного рыцаря выступают капли пота. «Я возьму его измором, - думает Марко. – Нипочем не сдамся». И он продолжает вырываться, стараясь не давать своему противнику ни минуты отдыха. Но тут вдруг он видит, как на висках герцога проступают голубые жилки, а шрам на щеке становится отчетливей. Это мигом приводит марко в себя.
- Сдаюсь, - поспешно говорит он, негодуя на себя за свою неуместную гордость.
     Флиссенталь отпускает его и в изнеможении падает на траву.
- Всё равно ты победил, - еле слышно говорит он. – Еще минута – и я бы выпустил тебя.
- Нет, я не победил, - решительно возражает Марко, с тревогой глядя на него. – Это вы победили, правда!
- Вам не плохо? – тихо спрашивает он.
- Нет, - Флиссенталь смеется. – Бог мой, сколько надо сил, чтобы одолеть тебя! Правда, Робин?
- Так точно, ваша светлость, – говорит Траут, подходя к ним. – Марко сильный противник.
- Это очень хорошо, - синьор Орион смотрит на Марко с одобрением. – Я рад, что Марко так неутомим и ловок. И не бойтесь за меня. Просто наша разминка немного меня утомила, мне надо отдохнуть. У кого есть коньяк, господа?
- У меня, - Траут поспешно протягивает Флиссенталю свою манерку с коньяком. Тот прикладывается к ней и отдает обратно. Его лицо розовеет, а шрам бледнеет. Он приподнимается в траве, вытирая ладонью вспотевшее лицо.
- Благодарю, Робин, - говорит он своим обычным голосом. – Ну вот, я и в порядке.
     И улыбается, глядя во встревоженные глаза Марко.
- Правда, в порядке, - повторяет он. – Сейчас окунусь в воду и окончательно оживу.
     Так он и поступает. Марко и Траут следуют его примеру. Вода приятно прохладна, ее течение невесомо. Скупые лучи, пробивающиеся сквозь тучи, тускло играют на ее слабой ряби и на волнах, которые расходятся вокруг купающихся.
     Потом они выбираются на берег и, так как он пуст, не спешат одеваться, а полулежат на траве, обсыхая. 
     Только сейчас Марко начинает чувствовать, что он тоже утомлен учебными сражениями. Он ложится на траву, слегка прикрывшись рубашкой, и засыпает, положив руку под голову, возле Флиссенталя, погруженного в раздумья. Робин исподтишка поглядывает на своего победителя.
- И откуда в нем силы? – удивляется он. – Худенький ведь. Я его как тогда на руки поднял, и веса-то не почувствовал.
- Когда? – спрашивает Флиссенталь.
     Траут рассказывает ему об их первой стычке с Марко в Старых Воротах. Герцог слушает с большим интересом. Он восхищен тем, как Марко расправился с Робином.
- Славный боец, - соглашается он с Траутом, - что и говорить. Значит, вас остановила синьорина Арабелла?
- Да, синьор. Не позволю, говорит, вам драться. Ну, мы и разошлись, а самих внутри так и корежит: хочется, значит, закончить дело, одолеть друг дружку! И так до самого Энтроса мы с ним перемигивались: мол, погоди, брат, придем на место, уж я с тобой переведаюсь, как полагается. А вместо этого, как пришли на место, так и подружились.
     Он смеется, Флиссенталь смеется тоже.
- Всё бывает на свете, - говорит он. – Вы оба хорошие люди, не с чего вам враждовать.
- Так точно, - соглашается Робин. Помолчав, он очень нерешительно спрашивает:
- Синьор… а вы того… правду ли я слышал, будто Марко вам теперь… ну, вроде, как сын?
- Правда, - просто отвечает Флиссенталь. – Когда мы вернемся в Италию, мой стряпчий официально оформит усыновление.
- То есть, Марко герцогом станет? – осторожно уточняет Траут.
- Да, - кондотьер с улыбкой смотрит на Робина:
- Что, хотите, чтобы я и вас усыновил?
- Да нет, благодарю, - ухмыляется Робин. – Просто я хочу сказать: хорошее дело вы сделаете. Достойного человека усыновите, то есть, значит, дадите ему положение в обществе, и не за просто так, а потому что он заслуживает, потому что он боец и герой… да?
- Всё верно, - соглашается Флиссенталь. – Вы правы.
     А про себя добавляет: «И еще потому, что я очень к нему привязан, Робин. И потом, пусть он твердо знает, что его настоящий отец – герцог, а не колдун. Если же я погибну, о Марко позаботится Лолли».
     Но он не говорит этого вслух: ведь Робин не знает, что в жилах Марко течет преступная кровь Абела Пта. И пусть он не знает этого как можно дольше. Мастер Джоголи спас когда-то душу ребенка и сохранил его плоть. Он, Флиссенталь, продолжит дело мастера Джоголи и будет беречь Марко, пока будет жив, потому что Марко этого стоит… потому что Марко любит Бэллу, а Бэлла – его… да много еще, почему. Синьор Орион и сам не может уяснить себе всех причин, заставляющих его усыновить Марко. Он чувствует одно: так д`олжно, так следует поступить. Он даже сам себе не признается в том, что в Марко есть что-то глубоко близкое ему духовно, и даже не просто близкое – родное, как в Гарольде и Арабелле, только иначе. Пусть Марко уже взрослый и самостоятельный, дело не в этом. Дело в том, что в нем до сих пор живет маленький беззащитный мальчик, чистый, как родниковая вода, нежный и любящий. И вот этого-то мальчика, живущего в душе Марко, Флиссенталь и намерен признать своим сыном, чтобы отвечать ему любовью и ограждать от зла. Иногда герцогу кажется, что в Марко живет он сам, синьор Орион, но не теперешний бледный рыцарь, уставший от побед и поражений жизни, а семилетний ребенок, светловолосый и синеглазый, каким он когда-то играл и бегал в огромном зеленом парке родного дома. Сорок лет назад это было. Но когда Флиссенталь смотрит на ясное лицо Марко, объятого сном, на его миловидные, почти отроческие черты, ему кажется, что это было вчера.
     Они с Траутом одеваются. Робин уходит в город, а синьор Орион остается возле Марко, погруженный в воспоминания давно минувших лет…

                15.

- Вниз! – звучит приказ кондотьера.
     И все они спускаются вниз в том же составе, в каком и до сих пор. Ночь сегодня безлунная, но сарланги, повинуясь «часу непослушания» явились к стенам города и, как всегда, тщетно попытались преодолеть извечное препятствие. Теперь они уезжают назад, к Филиппову камню, усталые, исчерпавшие свою силу в бесплодных попытках захватить Энтрос. Всадники догоняют их и, как обычно сшибают на землю семерых сарлангов, едущих последними. Их разоружают и надевают им на пальцы священные кольца. Четверо сарлангов тотчас издают предсмертный вопль и падают, но трое, вопреки ожиданиям, ведут себя совершенно иначе. Получив кольца, они не дают снять их с рук, но вдруг взмывают над землей и сверху атакуют своих спасителей. Эта атака столь ошеломляет воинов, что они не сразу защищаются и тотчас получают серьезные раны… все, кроме Марко. Он в смятении озирается по сторонам: его друзья еще на ногах и сражаются с сарлангами не на жизнь, а на смерть. Марко видит, как Орион Флиссенталь падает под ударами их клювов и мечей, его доспехи местами разрублены, из-под них сочится кровь.
- Не сражайтесь! – громко кричит Марко. – Защищайтесь, не принимайте боя! Закрывайтесь щитами!
     С этими словами он кидается к синьору Ориону и закрывает его своим телом. Сарланг, терзающий кондотьера, приходит в ярость. Его человеческие глаза наливаются кровью, он рукой срывает с Марко шлем и замахивается на него мечом, но тут другой сарланг налетает на своего товарища сбоку и одним махом отрубает ему орлиную голову. Обезглавленный оборотень падает на траву. Третий сарланг растерянно кидается к нему, потом к Марко. Затем он вдруг в бешенстве нападает на убийцу-сарланга, но тот одним ударом тяжелой руки сшибает его на землю.
     Слышен отдаленный бой часов в городе. Сарланги исчезают, камень сам собой перекатывается на место. Воины, раненые и потрепанные, встают на ноги. Их факелы озаряют следующую картину: богатырь Рой Северн мертв, и его с трудом можно узнать, так он изрублен, Альваро Фарнезе, Флиссенталь и Этьенн Лассаль лежат без движения, но дышат. Лолли, Вильямур Нит и Робин Траут ранены в плечи и в спину, но легко, так, что могут двигаться. Совершенно цел и невредим один только Марко. А лежащий рядом с ним обезглавленный сарланг превращается в мертвое человеческое тело. Марко смотрит на его голову, валяющуюся в стороне. Фелисьен Дювалье!
     «Всё ясно, - вихрем проносится догадка в мозгу Марко. – Эти три сарланга были колдун. Дювалье и Берк. Колдун запретил трогать меня, но я защищал синьора Ориона, и Дювалье от злости потерял голову. Он собирался убить меня, но колдун сам его обезглавил. И не успел снять с него священного кольца. Значит, из семи колец мы лишились двух, а не трех».
     Все эти мысли проскальзывают в его голове механической чередой, как во сне. Тут же он приходит в себя и бросается к Флиссенталю. Он снимает с него шлем. Лицо Флиссенталя совершенно бескровно, глаза закрыты, губы посинели. В отчаянье и страшной тревоге Марко вливает ему в рот немного коньяку из своей манерки. Флиссенталь глотает, но глаз не открывает.
- Что с дядей? – спрашивает Гарольд, склоняясь над поверженным рыцарем.
- Надо поскорей отнести его в город, - прерывающимся голосом говорит Марко.
     Тут же к ним подъезжают воины, которые наблюдали баталию из-за стен Энтроса. Они помогают унести с поля боя убитых и раненых. Сами не свои от тревоги за жизнь товарищей, Марко, Гарольд, Нит и Траут следуют за ними в сопровождении бывших сарлангов.
     В ратуше окончательно выясняется, что Фарнезе, Флиссенталь и Лассаль ранены тяжело, а Траут, Гарольд и Вильямур Нит – легко. Помощник бургомистра Обри Нальт и оруженосцы Оноре и Оливье хлопочут над ранеными.
     Нальт озабоченно останавливает Флиссенталю кровь, шепча:
- Перелом двух ребер и ключицы, рана на голове. Бок сильно задет, глубокая рана левого предплечья…
     Марко помогает ему перевязывать герцога.
- Я буду ухаживать за ним, - говорит он.
     Обри Нальт кивает, соглашаясь. Он показывает, какими припарками, бальзамами и отварами следует лечить раненого и объясняет, чем его нужно поить и кормить.
     У Альваро Фарнезе перелом руки и ноги, к тому же, слегка задета печень; Этьенн Лассаль ранен в голову так сильно, что Нальт опасается за его жизнь. Впрочем, в сиделках недостатка нет. Траут и Вильямур берутся выходить Этьенна, если на то будет воля Божья. Оливье и Оноре, а также еще два воина из первой сотни готовы помогать в исцелении Альваро Фарнезе. Марко и Гарольд переходят жить в комнату Флиссенталя, чтобы постоянно находиться при нем. У Гарольда повязка на плече и выше колена; раны несерьезны, но глубоки и болезненны. Марко предоставляет в его распоряжение диван, а сам ложится на принесенный слугой тюфячок возле кровати Флиссенталя.
- Спи, Лолли, - говорит он. – Тебе нужно отдохнуть, а я подежурю сегодня.
     Гарольд рад бы не спать, но засыпает мгновенно: раны и потрясения недавней битвы истощили его силы.
     Марко тоже задремывает на своем тюфячке, но то и дело просыпается, чтобы взглянуть на Флиссенталя, прислушаться к его еле слышному дыханию или влить ему с ложечки в рот молоко с коньяком и воду. Голова рыцаря, обмотанная бинтами, похожа теперь на Филиппов камень – такая же белая и круглая, только бледное лицо на виду. Губы раненого всё розовее с каждым часом; с рассветом на щеках пробивается румянец. Марко успокоенно вздыхает: теперь его кондотьер будет жить! И он крепко засыпает.


- Бедный папа, - Арабелла с трудом сдерживает слезы, сидя утром возле постели отца. Она держит в своих руках его руку и то и дело тихонько целует ее.
- Не плачь, Эли, мы с Гарольдом поставим его на ноги, - Марко бережно обнимает ее.
- Я тоже… хочу с вами, - шепчет она. – Я не смогу спать, не зная, как и что с ним…
- Переселяйся к нам, - улыбается Марко. – Будешь спать на диване, а мы с Лолли – на тюфяках. Мы тебя отгородим ширмой.
- В самом деле, - Арабелла чуть-чуть веселеет и признательно смотрит на своего возлюбленного. – Какой ты умный и добрый, Марко! Я так и сделаю, буду жить здесь и помогать вам. Господи, как хорошо, что хотя бы ты не ранен! Если бы вы с папой сейчас вместе лежали вот так, неподвижно!.. Да я бы просто умерла!
     И она шмыгает носом. Марко помогает ей вытереть нос платочком и целует в губы, осторожно и нежно. Она отвечает ему таким же поцелуем. Слезы поблескивают на ее длинных темных ресницах, точно роса на траве. Марко поневоле любуется ею и с гордостью думает о том, какая она красавица. Ее кожа нежна, как шелк, а брови похожи на узкие полоски каштанового меха. Ему хочется расцеловать ее всю, с головы до ног, но он сурово останавливает себя. Не годится даже думать об этом! Особенно сейчас…
     Синьор Орион приходит в сознание этим же днем, к вечеру. Он медленно открывает глаза и видит Гарольда, сидящего рядом в кресле.
- Лолли, - очень тихо шепчут губы раненого. Гарольд тотчас улавливает эти звуки. Он бросает быстрый взгляд на дядю и от всего сердца улыбается ему своей открытой улыбкой.
- Дядя, - он берет руку Флиссенталя и тихонько пожимает ее. – Молчите, вам нельзя разговаривать. Я и так вам всё скажу. Марко жив и здоров, а я совсем чуть-чуть ранен, мы с ним поселились у вас, и Бэлла тоже. Мы вас лечим. Фарнезе и Лассаль сильно ранены, но сьер Нальт сказал: выживут. Остальные ранены легко… только Рой Северн убит. Мы сегодня похоронили его, как полагается.
     Он опускает голову, потом снова смотрит на дядю. Тот едва заметно кивает ему в знак того, что он всё понял и принял к сведению.
- Пить… - еле слышно шепчет он.
     Гарольд дает ему воды с красным вином. Флиссенталь жадно глотает влагу, закрывает глаза и погружается в сон.


     С этой ночи «часы непослушания» отменены Гарольдом Лоуэллом, который временно замещает Флиссенталя. Марко бережно хранит у себя оставшиеся пять колец. И все втроем (он, Лолли и Бэлла) ухаживают за синьором Орионом. По молчаливому соглашению Марко и Гарольд меняют постельное белье и повязки на раненом, обтирают его влажным полотенцем и дежурят возле него ночами по очереди. Бэлла сидит с отцом днем, дает ему бульон, отвары, гранатовый сок и красное вино. Когда он в сознании и не спит, она рассказывает ему что-нибудь.
     Проспер Рауз причащает Флиссенталя и остальных раненых. Он отправляет службы за здравие раненых рыцарей, но ухаживать за ними не рвется: его тошнит от вида крови. Зато отец Валериан и его священники помогают в уходе за ранеными очень деятельно.
     Вскоре Обри Нальт решительно заявляет, что все больные идут на поправку – даже Этьенн Лассаль, поначалу казавшийся ему безнадежным.
    Когда Бэлла гуляет или спит, Гарольд и Марко потихоньку обсуждают между собой появление Абела Пта, Дэсто Берка и Фелисьена Дювалье в виде сарлангов, похищение ими колец и смерть начальника третьей сотни.
- Колдун не дал тебя в обиду, - говорит Гарольд Марко.
- Не дал, - невесело усмехается Марко. – Кто же дает в обиду свою собственность? Ведь он считает, что я принадлежу ему.
     Гарольд молчит. Но он не раз спрашивает себя: неужели колдун действительно совсем не любит своего сына? Вероятно, нет. Он не умеет любить. Ему просто нужен наследник и преемник – именно тот, кого он так цинично и расчетливо «создал» двадцать два с лишним года назад. Но чтобы совсем не испытывать никаких чувств к своему ребенку... этого Гарольд просто не может себе представить. Даже звери любят и ласкают своих детей. Вероятно Абел Пта, он же Родолфо Моранди, не исключение: он способен испытывать любовь хотя бы на уровне инстинкта, которым наделено каждое живое существо, даже последняя букашка. И когда Лолли думает об этом, ему становится страшно. Никакая ненависть колдуна не страшит его так сильно, как любовь этого чудовища, хотя бы самая неглубокая и примитивная. Ведь даже такая любовь может стать сильнейшим оружием против сердца Марко, который в глубине души нежен и отзывчив.
     А Марко совсем не думает об этом. Колдун для него – враг, правда, враг загадочный, но бесспорный. Он твердо знает одно: когда придет решительная минута их встречи (а она придет), его рука не дрогнет, чтобы нанести смертельный удар Абелу Пта. Ведь тот дал ему жизнь только ради того, чтобы погубить его душу, а значит, если он, Марко, убьет колдуна, он только исполнит этим закон, данный Богом. Другое дело, если Пта раскается. Но Марко не представляет себе подобной метаморфозы, хотя как христианин он был бы искренне рад такому исходу дела. И всё же… той последней роковой ночью двадцать первого июля он даже не попытался схватиться с Пта, и произошло это  не только потому, что он защищал своим телом Флиссенталя. Просто не было смысла сражаться с сарлангом. Столкнувшись с Пта в должном месте и при благоприятных обстоятельствах, он убьет его, в этом нет никаких сомнений. Нет и не может быть.
     Он очень заботливо ухаживает за синьором Орионом: так же, как Гарольд. Но присутствие Бэллы в этой же комнате волнует его. Он просто не может не волноваться, чувствуя тончайший аромат ее духов, слыша ее сонное дыхание за темной ширмой. А когда она ночью встает и подходит к нему в своем шелковом пеньюаре, сонная и хорошенькая, чтобы посмотреть на отца, его любовь и волнение достигают наивысшей точки. Но он крепко держит себя в руках и позволяет себе с ней не больше, чем позволял до сих пор. Она теперь носит на серебряной цепочке деревянный медальон, который он сделал для нее, а в медальоне три прядки волос: Марко, синьора Ориона и Лолли, трех самых дорогих ей людей. Марко это очень приятно. Он даже не подозревает, что Арабеллу тоже волнует его присутствие в одной с ним комнате, особенно по вечерам, когда ее душа, как ночной цветок, раскрывается для любви. Но она гонит от себя нецеломудренные мысли и мечты. Правда, искусительных сновидений не могут прогнать от себя ни она, ни Марко. Эти сны мучают обоих, вгоняют в краску… и делают счастливыми. Днем же они очень сдержанны и благочестивы друг с другом, но зато почти не расстаются. И каждый час, каждый день, проведенные вместе, делают их всё ближе и дороже друг другу. Лолли это замечает и по-доброму завидует про себя их счастью, особенно, когда они, слегка соприкасаясь головами, склоняются над постелью синьора Ориона, точно над колыбелью младенца. Но и Гарольда они не забывают: Бэлла днем, а Марко поздним вечером, когда его одолевают мысли, и ему нужен собеседник, а ведь лучшего собеседника, чем Гарольд, не найдешь. Они с Марко обсуждают предстоящий поход в Черную Лощину и в Браунмольт. Едва только синьор Орион немного поправится, они выпросят у него позволение пойти туда. Флиссенталь великий воин и умный человек. Конечно, он не сможет не согласиться с тем, что пора покончить с колдуном. Правда, оба немного сомневаются про себя в сговорчивости герцога. Но они надеются на свое красноречие и умение логически доказать необходимость задуманного ими предприятия. Синьор Орион должен одобрить их поход, даже если сначала их намеренья ему не понравятся. А не одобрит… что ж, они не пойдут против его воли. Для них обоих его слово – закон; в крайнем случае, им придется смириться с его несогласием.
     Марко заранее готовит себя к этому смирению. Гарольд гораздо послушнее, чем он, приемный сын Флиссенталя: может быть, потому что Марко – с младенчества властелин гор. Ему трудно подчиняться властелину итальянских поместий, каким бы близким человеком тот для него не был… Но он заставит себя покориться ему.

                16.

     Десятое августа.
     Орион Флиссенталь уже может передвигаться, медленно и осторожно. Рана на голове зажила, ребра и ключица срослись, но еще очень хрупки. Тем не менее, здоровье возвращается к герцогу, и он счастлив этим.
     Он медленно спускается по винтовой лестнице в сад, в беседку, он полюбил сидеть там, окруженный зеленым плотным ковром ползучих растений, в мягкой прохладе, в кресле, которое поставлено там специально для него, и слушать успокаивающий лепет листьев, чуть колеблемых ветерком, голоса птиц, перекликающихся в листве. В беседке уютно и прохладно; рядом в изобилии цветет шиповник, и аромат роз наполняет воздух рядом с беседкой густо и тонко.
     Флиссенталь входит в беседку: медленно поднимается по трем деревянным белым ступеням с резными перилами. И видит Марко: тот задремал, сидя на полу, прислонившись головой к полукруглой скамейке. В его руках пергаментная карта, а рядом лежит серебряный карандашик, который Марко обычно носит на шее на цепочке.
     Флиссенталю очень не хочется тревожить покой своего спасителя. Он знает, как самоотверженно в течение двух недель Марко выхаживал его, точно мать своего больного ребенка. Поэтому герцог опускается в кресло очень тихо. Но Марко всё равно открывает глаза. Он видит Флиссенталя и, улыбаясь, здоровается с ним; затем поспешно встает на ноги, подбирает карту и карандашик.
- Ну, зачем ты встаешь? – с сердцем спрашивает синьор Орион. – Сядь, ради Бога. Лучше мне было уйти из беседки и не мешать тебе.
- Не переживайте, - Марко тут же садится на маленькую скамеечку рядом с его креслом; в его глазах улыбка. – Вот я, сижу. И нисколько вы мне не помешали, я сам проснулся.
- «Сам проснулся», - синьор Орион недоверчиво качает головой. – Я ведь знаю, сколько сил ты на меня потратил. Тебе сейчас необходимо отдыхать как можно больше. Хочешь, спи прямо здесь и сейчас. Я даже кресло тебе уступлю...
- Нет, - Марко протестующе касается его руки. – Я уже выспался. Пожалуйста, не ведите себя, как престарелая экономка. Вы кондотьер, а я ваш оруженосец, не забывайте об этом.
    Флиссенталь засмеялся:
- Ты еще и учишь меня! Вот, что я тебе скажу: насчет экономки ты не прав. Я веду себя не как экономка, а как отец, который заботится о сыне. Потому что ты мне сын, и, после того, как спас мне жизнь, сын уже не приемный, а родной.
     Марко нахмурился в смущении и досаде.
- Не говорите со мной об этом, синьор Орион, - попросил он тихо, но решительно. – Это правда, то, что вы говорите… но не люблю я всех этих излияний. Я к ним не привык, они меня с толку сбивают.
- Значит, привыкай, - отозвался Флиссенталь. – И не называй меня больше «синьор Орион».
- Ну вот, - вздохнул Марко. – Еще одна реформа. И как прикажете вас величать, отцом или дядей?
- Дедом, - сухо подсказал синьор Орион.
- Значит, отцом, - Марко еще раз вздохнул. – Хорошо, ваша воля; тиранствуйте дальше.
- Да что тебе не нравится?
- Всё нравится, - Марко примирительно заглядывает ему в глаза.
- Видишь ли, я не капризничаю, - говорит Флиссенталь. - Просто мне надоело болеть. Я ведь воин, Марко. Кстати, что это у тебя за карта?
- Черной Лощины и Браунмольта, - отвечает Марко. – Мы с Гарольдом хотим пойти туда и, если Бог даст, поймать Абела Пта. Пожалуйста, позвольте нам.
     И он смотрит на синьора Ориона, ожидая резкого отказа и готовясь к долгим красноречивым противоречиям и убеждениям. Но Флиссенталь не отказывает ему. Он сидит, заинтересованно задумавшись, а в его глазах появляется выражение живой увлеченности. Нет сомнений, что предложение Марко захватило его. Марко с замиранием сердца ждет ответа, наблюдая исподтишка за его лицом. Синьор Орион молчит, весь охваченный вихрем мыслей стратегического и тактического характера.
- Отец, - осмеливается тихонько окликнуть его Марко. Флиссенталь поворачивает голову в его сторону, но смотрит сквозь него. Синие глаза его ожили, ноздри раздуваются, он медленно облизывает губы. Постепенно его взгляд утрачивает вдохновенную отстраненность. Рыцарь возвращается на землю и видит, наконец, Марко, терпеливо ожидающего его ответа.
     Флиссенталь произносит своим обычным твердым голосом:
- Так. Вот, что я тебе скажу. Вы с Лолли пойдете туда, но Абела Пта не трогайте. Не знаю, почему, но мне ясно: этого сейчас нельзя. Вы пойдете просто на разведку. На хорошую разведку! И постарайтесь найти ларец, который украла когда-то та несчастная, Беата Мон. И еще: Дэсто Берк. Он очень меня беспокоит. Если он не погиб окончательно, уведите его от колдуна, приведите назад. Он христианин и, даже если не будет иного выхода, кроме как казнить его, пусть он умрет с покаянием, от христианской руки. В сущности, кто он? Всего-навсего очень молодой и очень глупый человек, который сам себя высек. Если бы его можно было спасти! Думаю, смерть Дювалье сделала его умнее.
- Может быть, - соглашается Марко, который о Дэсто до сих пор совсем не думал. Слова Флиссенталя поразили его. А ведь кондотьер прав. Дэсто, наверно, давно локти себе кусает от горя, что связался с колдуном! Разумеется, в таком случае необходимо помочь ему.
- Мы выясним, где Дэсто и что с ним, - обещает Марко Флиссенталю. – И попытаемся найти ларец.
- Бог мой, и почему я не могу пойти с вами! – в голосе Флиссенталя настоящая страсть и тоска.
- Тише, - Марко ласково берет его за руку. – Вы скоро совсем поправитесь и пойдете, куда захотите. Главное, сейчас не рвитесь. У вас вся жизнь впереди, успеете.
- Успеть-то успею, да мне жаль, что не увижу я этой Лощины и Браунмольта.
- Всё вы увидите, - утешает его Марко. – Я вас потом туда проведу.
- Впрочем, вам это пойдет на пользу, – размышляет вслух синьор Орион. – Вам пора учиться быть самостоятельными; я имею в виду, в военных делах. И вы поедете не вдвоем. Возьмите с собой двух человек для подстраховки. Кого бы? Фарнезе еще слаб, Лассаль тоже, да он вам и не поддержка, - молоденький мальчик, взятый от сохи в наемники… Понял. Возьмете Вильямура Нита и Робина Траута. Как они себя чувствуют?
- Уже хорошо, синьор Орион… то есть, отец.
- Вот и прекрасно, возьмете их. Поедете все вчетвером, якобы, на охоту. Бэлле ни слова. Жаль Роя Северна, до чего был славный воин! И надежный, как скала. Царство ему Небесное! Слава Богу, у него нет семьи. Итак, когда собираетесь?
- Хоть завтра, - отвечает Марко.
- Отлично, - синьор Орион приободряется. – Завтра так завтра. Сегодня к ужину пригласи Нита и Траута: обсудим впятером детали вашего похода. Старшим я назначаю тебя, Марко.
- Но Гарольд ваш заместитель.
- И что? – голос Флиссенталя звучит немного резко. – Говорю тебе: ты будешь старшим, потому что у тебя голова на плечах, к тому же, опыт и выдержка. Лолли по сравнению с тобой домашний мальчик, а ты… ты розовый астрадар, властелин гор.
    Он добродушно посмеивается, а Марко густо краснеет.
- Нехорошо читать чужие письма, - говорит он с достоинством.
- Ну, прости, больше не буду, - Флиссенталь пожимает его руку. – Ты отважный молодой рыцарь. Итак, кажется, мы с тобой обсудили всё основное.
- Да, - Марко встает. – Так… я пойду?
- Иди, - позволяет Флиссенталь, но Марко видит: ему не хочется, чтобы его оруженосец уходил.
- Нет, я с вами посижу, - твердо решает Марко, снова опускаясь на скамеечку рядом с креслом.
- Еще чего, - возражает герцог. – Изволь идти; моя дочь, наверно, ждет тебя.
- Пока не ждет, - отвечает Марко.
- Ступай, мне надо побыть одному, - говорит Флиссенталь настойчиво. Но Марко трудно обмануть.
- А вы не обращайте на меня внимания, – просто говорит он. – Считайте, что вы один.
     Эти слова глубоко трогают Флиссенталя и побеждают его. Он обнимает Марко за плечо, и они долго сидят рядом, думая каждый о своем.


    Вечером четверо будущих разведчиков ужинают с синьором Орионом, в его комнате. Угощение самое изысканное. Мощный суровый Вильямур Нит сидит рядом с великаном Траутом. Гарольд и Марко кажутся по сравнению с ним очень юными и неопытными. Флиссенталь про себя забавляется контрастом между двумя могучими зрелыми рыцарями, прошедшими огонь и воду, и его оруженосцами, которые вдвое моложе этих рыцарей. Но невысокий худощавый Марко победил великана Траута два раза, а Гарольд показал себя отличным разведчиком, подслушав беседу в пещере Абела Пта
     Подробно обсуждаются все детали завтрашнего предприятия, учитывается и подвергаются скрупулезному анализу всевозможные варианты предстоящего похода, неожиданности, осложнения, препятствия. Наконец, всё обговорено до мелочей.
- Придите завтра проститься со мной, - говорит Флиссенталь рыцарям. Те обещают.
     После ужина Марко спешит в сад к Арабелле, и они вдвоем гуляют допоздна. Марко говорит Эли, что завтра поедет на охоту с Гарольдом: ведь нужно же хоть раз побывать на охоте! Бэлла милостиво дает свое согласие.
- Возможно, нам придется заночевать в лесу, - говорит Марко. Но через два дня мы обязательно вернемся. Так что, не грусти. А если загрустишь, напиши мне много маленьких писем. Когда я вернусь, я прочту их.
     Эта мысль приходится Бэлле по вкусу. Она любит писать ему письма, ей нравится изливать свою душу с помощью пера, чернил и пергамента. Марко доволен, что ему удалось найти ей занятие и поднять настроение.
     В это время Гарольд прощается со стайками юных горожанок, его поклонниц, и также обещает вернуться через два дня, как раз к Празднику Города. Праздник Города справляется в Энтросе пятнадцатого августа: будут пляски, фейерверки, маскарад, угощение на улицах, а потом прогулка к реке и катание в лодках.
- Мы очень любим этот праздник, - говорят Лолли девушки. – И вы его полюбите. Мы уверены: наш маскарад будет не хуже, чем в Италии!
- У меня нет в этом сомнений, - улыбается Лолли.

                17.

     Следующим утром все четверо прощаются с Флиссенталем. Он крепко обнимает каждого из них и каждому пожимает руку. Гарольда и Марко он целует в щеку. Гарольд отвечает ему таким же сердечным поцелуем. Марко не смеет повторить родственный жест Лолли, но он целует руку Флиссенталя. Тот провожает их до дверей.
- Берегите друг друга, - говорит он им вслед.
     Марко чувствует, как ему трудно отпускать их. Он оборачивается и серьезно кивает синьору Ориону, как бы желая сказать: всё будет в порядке!
     … Они выезжают из Энтроса с первыми лучами солнца, одетые, как охотники: в короткие парусиновые курки серого цвета, штаны из плотной материи и высокие сапоги из толстой кожи, с отворотами. На головах у них охотничьи шапки с соколиными и фазаньими перьями.
     Их цель: Лесорубов водопад в нескольких милях от перевала Глории. Путь до него займет полдня.
     На восходе, когда солнечные лучи озаряют весь мир, а природа в ответ торжествует и приветствует их, на сердце у путников бессознательно весело. Даже Вильямур Нит скупо улыбается, глядя, как оживает лес, пробуждаются птицы, животные, растения. А Марко просто-напросто весело. На солнечном восходе он так решительно не верит в зло, словно никогда до сих пор не сталкивался с ним. В его голове и сердце гремит целый хор пастушьих свирелей, исполняющих гимн солнцу, его свету, теплу, нежности. В нем рождаются чудесные мелодии, одна за другой, и все они разные, все исполнены чистой бесхитростной красоты. Он дает себе слово сыграть их, как только они остановятся отдохнуть. Ведь свирель всегда при нем, маленькая, твердая, узкая, хрупкая – извечная хранительница музыки.
     И еще он думает о Бэлле и Флиссентале. О Бэлле – с нежностью, о Флиссентале – с мягкой задумчивой любовью. Он, Марко, скуп на проявления любви и сердится на себя за это… но что поделаешь! Энрико Джоголи ни разу в своей жизни не приласкал его. Самым теплым проявлением его чувств было одобрительное трепанье по плечу или мягкий подзатыльник, но это была уже высшая степень сердечности. Большему Джоголи-старший не был обучен, а возле него и Марко привык к сдержанности, хотя по натуре он был очень ласков. Теперь он встретил человека, который нуждался в его сыновней любви и ее проявлениях. Марко рад был бы ответить ему самой искренней сердечностью… но он стеснялся быть ласковым: хотя бы таким же, как Лолли. Застенчивость сковывала его движения, он боялся показаться неестественным. И он знал, что Флиссенталь хорошо понимает его. Эта мысль приносила ему некоторое облегчение и успокаивала его совесть. Его любили, и он любил, это было главным. «Остальное приложится, - думал он. – Не такой уж я дикий волчонок, чтобы, в конце концов, не приручиться. Только бы не вести себя, как размазня и слюнтяй…» Но тут же ему становится неловко от подобных мыслей. Ведь ни Гарольд, ни Флиссенталь не «слюнтяи», просто люди, привыкшие к открытым проявлениям дружественных и родственных чувств. И, конечно, они правы, а он, Марко, просто еще не привык держаться так же, как они… но он привыкнет, потому что ему этого хочется. Хочется, чтобы эти люди знали, как он любит их, как он им благодарен за то, что они появились в его жизни.


     Через несколько часов они подъезжают к водопаду и останавливаются отдохнуть. После обеда Марко играет на свирели, и волшебные соцветия звуков наполняют притихший воздух. Все, замерев, слушают; даже водопад, кажется, шумит тише. Небольшой, широкий, он каскадом низвергается в каменистый водоем, который от пены кажется белым, как молоко.
     Потом они едут дальше, на юго-восток, к Черной Лощине. Но, не доезжая Лощины, берут на восток, ибо Флиссенталь приказал обследовать сначала замок Браунмольт.
- Смотри, Марко, вон он, - говорит вскоре Лолли, останавливаясь на широкой тропе между скалами и указывая вниз, на лес, темнеющий в каменистой долине. Марко берет у него из рук подзорную трубу и внимательно всматривается  в угрюмые верхушки елей, высоких, как корабельные мачты. В самом деле, среди них он различает две красивых зубчатых башни, которые немного подняты над зеленью леса. Значит, замок очень высок.
     Марко возвращает Гарольду подзорную трубу и говорит, оборачиваясь к своему отряду:
- Теперь, господа, едем рысью и молчим. Остановимся внизу, в пещере вот этой горы, по которой мы сейчас едем. Вы, Робин и сьер Нит, будете ждать нас в этой пещере, а мы с синьором Гарольдом тайно подъедем к замку.
     Они едут рысью, осторожно спускаются вниз по пологому склону, аккуратно огибая угрюмые валуны и расщелины. Наконец, они в долине, состоящей из крупной гальки и песка. Посреди долины с бешеным шумом, бурля и клокоча, вьется горная река, усеянная мелкими и крупными камнями. А напротив реки, в той скале, с которой они только что спустились, небольшая пещерка, выложенная сеном; здесь порой ночуют охотники. Об этом убежище Марко рассказал один из них. Лошадей расседлывают, дают им торбы с овсом, приносят воды в бурдюках. Люди тоже закусывают: лепешками, копченой козлятиной и грогом.
     Потом Гарольд и Марко прощаются с Вильямуром и Робином, снова седлают своих отдохнувших лошадей и уезжают к лесу, темнеющему в полумиле от пещеры.
     Едва въехав в этот лес, Марко ясно чувствует, что царство солнца и радости осталось позади. Никогда в своей жизни он еще не встречал таких сумрачных лесов, обильных старыми раскидистыми хвойными деревьями. Воздух здесь здоровый, смолистый, но много бурелома, и птицы почти не поют. Тропы так плохи, что оба всадника очень скоро начинают жалеть, что не оставили своих лошадей возле пещеры. Наконец они привязывают их на небольшой поляне, окруженной плотной мохнатой стеной елей, и продолжают свой путь пешком. Невнятная тревога, подобная туману, закрадывается в сердца двух разведчиков и, словно сумеречная паутина, липко опутывает их. Они то и дело крестятся и еле слышным шепотом творят молитвы.
     Наконец деревья расступаются, и взорам Лолли и Марко открывается огромная поляна, над которой, словно серые цветы с толстыми стеблями и короткими щербатыми лепестками возвышаются две каменных башни. Само здание замка представляет собой развалины. Широкое парадное крыльцо всё заросло травой. Оно засыпано булыжниками, но обе башни целы -–и глядят угрюмо, заброшенно, неприветливо. Кругом стоит тишина.
     «Вот он, Браунмольт, рыцарский замок», - думает Марко и шепчет:
- Лолли! Жди меня здесь, в кустах. Я проверю, что там и как. Если я не появлюсь через два-три часа, возвращайся обратно к пещере.
     Лолли кивает в знак того, что всё понял. Они с Марко пожимают друг другу руки, и Марко, пригнувшись, быстро перебегает к ближайшей башне – левому крылу Браунмольта. Продравшись сквозь кусты белого шиповника, он прижимается к стене, холодной и мохнатой от густого мха, точно лапа великана-домового, и медленно движется вдоль нее по кругу, пока не натыкается на черную чугунную дверь. Она полуоткрыта. Ее петли так обильно затканы паутиной, что Марко соображает: эта дверь уже очень давно не закрывалась. Как тень, он быстро и бесшумно проскальзывает внутрь.
     Как здесь холодно, сыро, мрачно! Узкие окошки в булыжных стенах едва пропускают свет, а сами стены покрыты лишайником, улитками и слизняками. Струйки воды поблескивают в узеньких бороздках между камнями.
     Марко начинает осторожно подниматься по винтовой каменной лестнице с полусгнившими деревянными перилами. Как резчик он мгновенно, хотя и механически оценивает мастерство, с каким были сделаны эти перила лет четыреста назад. Они вьются в виде лиан, увитых жимолостью и ползучими розами; и вся эта красота вырезана из дерева – каждый листок, каждый лепесток, и даже пчелы и бабочки на них.
     «Интересно, кто это вырезал? – думает Марко, поневоле восхищаясь совершенством работы. – Какой-нибудь величайший мастер, это бесспорно. Только на одни эти перила ушло, пожалуй, года два… Интересно, смог ли бы я сделать так же? Надо будет попробовать…»
     Но тут перед ним открывается широкий коридор второго этажа, и он забывает про перила. Здесь так же полутемно, как на лестнице, и стены такие же липкие и сырые. Марко кажется, что он слышит чьи-то голоса. Затаив дыхание, он внимательно прислушивается. Да, сомнений быть не может, поблизости кто-то с кем-то разговаривает. Сердце Марко начинает биться часто и сильно. Он удваивает свою осторожность и подбирается совсем близко к плотно закрытой дубовой двери. Дверь грубая, крепкая, новая, с чугунной ручкой и довольно большой замочной скважиной. Марко наклоняется к замочной скважине и видит: в озаренной несколькими свечами маленькой комнате сидит невысокий седой человек, красивый, с тонкими чертами лица, в темных одеждах, похожих на священнические, с золотой цепью на груди. На цепи – пентаграмма из золота и слоновой кости, испещренная какими-то знаками. Человек расположился в плетеном кресле, а напротив него, на полу, сидит… Дэсто Берк! Да, это он. И положение его абсолютно беспомощное: запястья рук прикручены веревками к щиколоткам. На нем нет ни клочка одежды, даже обуви нет. Его лицо всё в засохшей крови, длинные светлые волосы спутались. На колдуна он не смотрит. Марко поспешно прикладывает ухо к замочной скважине и слышит:
- … драгоценный ты мой, я в последний раз тебя спрашиваю: намерен ли ты помочь мне? Или тебе так нравится эта выгребная яма, в которой ты сейчас сидишь? На твоем месте я бы так долго не думал. Скажи «да» – и я развяжу тебя, накормлю, вымою, одену, а когда всё кончится, и награжу.
     Голос Абела Пта звучит ровно и бесстрастно.
- Я уже говорил вам, - голос у Дэсто хриплый. – Я домой хочу, в Энтрос. А сарлангом больше не буду, хоть озолотите, хоть убейте.
     Абел Пта вздыхает.
- Если бы ты только знал, - проникновенно говорит он, - каким мучениям я подвергаю людей перед смертью, ты не говорил бы так, Демон Дэсси. Демон! – он презрительно усмехается. – За что тебе дали такое высокое прозвище? За твою, якобы, жестокость, которая на самом деле есть ни что иное, как обыкновенная бравада? Нет, к сожалению, ты не жесток; к тому же, ты глуп и впечатлителен. Я убил Фелисьена Дювалье, потому что он намеревался убить моего сына. Он нарушил мой приказ. Но ты, ты! Тебя я не трогал, пока ты не кинулся на меня. Бог мой, ведь твоя задача, Дэсто, всего-то подхватить на руки Марко, унести его в нашу пещеру и охранять до того времени, как я появлюсь. Ведь это так легко! Почему ты не берешься сделать это?
- Потому что я никогда больше не стану сарлангом, не пойду против своих! – в исступлении выкрикивает Дэсто. - Да, я свалял дурака, когда связался с тобой. Я и впрямь поступил глупо, пожелав смерти Марко Джоголи в то время, как мне надо было желать ее тебе, чертово отродье! Я не буду тебе помогать; Марко никогда не станет твоим сыном, а сам ты скоро погибнешь, и не будет на свете ничего страшнее твоей смерти, Абел Пта, слышишь, ничего!..
    Его речь была прервана звуком удара. Заглянув в замочную скважину, Марко увидел, как Дэсто утирает кое-как плечом разбитый нос, а Пта стоит над ним, держа тяжелую черную палку в руках.
- До чего же ты невежлив, мой друг, - хладнокровно молвил колдун. – Право, не знаю, что мешает сейчас забить тебя до потери сознания, а потом сжечь на самом медленном огне, какой только существует на свете. Знаешь что? Сейчас  уеду в Черную Лощину, у меня там дела. Но к вечеру, когда я вернусь, и ты всё еще будешь упорствовать… о! Чего я только не сделаю с тобой. Подумай, стоит ли тебе так упрямиться?
- Дурак, - вдруг очень спокойно произнес Дэсто. – Мое тело в твоей власти, это верно, но душа моя никогда твоей не будет. А Господь милостив: он вовремя разлучит мою душу с телом, и тебя, дурака, не спросит. Ни ты, ни тот, кому ты служишь, - вы никогда не будете сильнее Бога, Он всегда будет торжествовать над вами.
     Абел Пта, вскинувшись, точно раненый зверь, хотел ударит его ногой, но вместо этого злобно рассмеялся и, бросив:
- Жалкая тварь! – быстро направился к двери. Марко отпрянул от нее и, свернув к лестнице, прижался к темной стене – и затаился так. Он услышал, как колдун запер дверь снаружи. Пта прошел мимо него, едва не задев его краем мантии. Бормоча проклятия, он сбежал вниз по лестнице.
     Марко дождался, пока стихнут звуки его шагов, присел на корточки и снял с пояса кожаную сумку, в которой лежали всевозможные отмычки и ключи, подаренные ему вчера кузнецом Асгером Мином (Марко попросил его об этом). Вынув связку отмычек, Марко прислушался, потом выглянул в единственное в коридоре окно и увидел: Абел Пта уезжал куда-то на странном косматом животном черного цвета. Что это было за животное, Марко не смог определить, да это было и неважно. Когда колдун скрылся за деревьями, Марко быстро отошел от окна и начал пытаться открыть дубовую дверь, за которой томился Дэсто Берк. У него ничего не получалось, он нервничал, но руки его действовали с механической точностью, вставляя в замочную скважину ключи и отмычки.
     Наконец замок поддался, и Марко открыл дверь. На него пахнуло затхлым смрадом, до того едким, что его едва не стошнило. Но он переборол себя и, стараясь не дышать, бросился к Берку. В одно мгновение он перерезал на нем веревки своим охотничьим ножом.
- Марко! – Дэсто широко раскрыл глаза. – Ты? Откуда?
- С неба упал, - ответил Марко. - Живее, вставай, и пошли отсюда.
     Дэсто не нужно было повторять этих слов, но когда они выбрались из комнаты, и Марко запер дверь, Берк задрожал и сполз по стене на корточки, бледный, как привидение.
- Я шесть дней не ел и почти не пил, - пояснил он. – Сейчас… подожди немного…
     На его щиколотках и запястьях багровели широкие следы от веревок, лицо было в крови. Марко заставил его выпить коньяка из фляжки и сказал:
- Есть тебе сейчас всё равно нельзя, вернее, можно, только совсем мало. Но это потом. Надолго ли ушел этот черт?
- На два часа, - ответил Дэсто. – Он всегда уезжает в Черную Лощину на два часа. Но ты постой, Марко… ларец! Я знаю, где ларец и кольца! Когда он только освободил меня из подвала ратуши, и мы с ним еще дружили, он похвастался мне и Дювалье, где хранит ларец и кольца. Если только он их не перепрятал, они всё еще там.
- Где – там? – Марко заглянул ему в глаза. – Говори скорей.
- В развалинах замка, - ответил Дэсто, шмыгая разбитым носом. – Самого замка, понимаешь? Надо пройти в развалины…
- Пойдем, ты мне поможешь, - велел Марко. – Это очень важно. Соберись с силами. Ну?
- Пойдем, - Дэсто встал, покачиваясь от слабости. – Мы успеем. Ты один? Если бы кто-нибудь нес меня на плечах, было бы быстрее.
- Я с Гарольдом, - сказал Марко, снимая с себя куртку и надевая ее на Берка так, что получилось нечто вроде шотландского килта. – Жаль, моя обувь тебе не по ноге. Ну, обопрись на меня. И двигайся, нам каждая минута дорога.
     Дэсто обнял его за плечо, и они начали спускаться вниз по лестнице.
     … Когда они выбрались из башни, Марко негромко свистнул, и тут же возле них очутился Гарольд. Он был поражен видом Дэсто, а тот попытался улыбнуться ему, но вместо этого всхлипнул; слезы хлынули из его светло-серых глаз.
- Возьми его на спину, - попросил Марко Лолли, отчаянно жалея, что с ними нет Траута или Вильямура, этих силачей. – Он не ел и не пил с неделю, да еще сидел связанный, и Пта бил его…
     Гарольд кивнул и, подхватив Берка под колени, взвалил его себе на спину. Берк был чуть ниже Гарольда и почти такой же крепкий, как он, поэтому нести его было нелегко, но Гарольд был полон сил и энергии.
     Они взошли на крыльцо. Дэсто слабым голосом указывал им, куда идти. По маленькой лестнице они спустились в подвал, теплый и сухой, и, пройдя по длинному коридору, остановились перед маленькой черной дверью. Марко взялся было подбирать ключи и отмычки, но Дэсто сказал:
- Нет. Вот там, в стене, кольцо, видишь? Похоже на толстый браслет. Потяни за него, и дверь откроется.
     Марко так и сделал. Дверь бесшумно отворилась настежь, и они очутились в большой, теплой, сухой комнате с красивыми диванами, коврами и прочими предметами мебели. Гарольд посадил Дэсто в одно из кресел.
- Надо войти в третью комнату… - говорил Берк, с трудом переводя дыхание от слабости. – Она идет после второй, вон за той дверью.
- Я сам знаю, что третья комната идет после второй, - засмеялся Марко. – Не бойся, до трех считать умею. А дальше?
- Там в полу кольцо. И подпол. Влезешь в подпол, - там сундук… а в сундуке – ларец с пергаментом и двумя кольцами. Зажги свечу, а то ничего не увидишь…
     Марко кивнул и, взяв свечу, быстро вошел в третью комнату. В это время Гарольд понемногу поил Дэсто коньяком и водой, а тот с жадностью глотал и то, и другое.
     Вскоре Марко вернулся с маленьким ларцом и какой-то одеждой в руках.
- Вот и всё, - сказал он. – Скорее, пошли отсюда.
     Гарольд снова подхватил Дэсто под колени, а тот ухватился за его плечи, и они покинули развалины Браунмольта.
     Войдя под прикрытие деревьев, они понесли Берка вдвоем и без особого труда достигли поляны, где паслись их лошади.
- Гарольд, - сказал Марко. – Поезжайте вдвоем в пещеру, а я пойду пешком и понесу ларец. Вам нужно быстрее уходить отсюда.
- Нет, - решительно возразил Гарольд. – Лучше я понесу ларец, а ты отвези Берка.
- Не спорь со мной, - Марко строго посмотрел на него. – Я приказываю тебе отвезти Берка. Что лучше, что хуже мы с тобой обсудим, когда вернемся в Энтрос, а пока ты должен беспрекословно подчиняться моим приказам.
- Прости, Лолли, - добавил он уже мягче. – Я обещаю тебе вернуться живым и здоровым. Не переживай за меня. Для нас сейчас главное не терять времени.
     Они помогли Берку взобраться на Бэсси, лошадь Марко, и на всякий случай привязали его к седлу, чтобы он не упал. В переметную суму Бэсси Марко положил одежду, взятую в комнате Абела Пта.
- Пусть кто-нибудь поможет Берку вымыться и одеться, - сказал он. – И осторожней кормите его; он шесть дней не ел, так и передай нашим.
- Не волнуйся, я всё сделаю, - пообещал Гарольд.
     Они обнялись, Гарольд вскочил в седло и погнал рысью своего Гунна, держа Бэсси за повод. Вскоре они скрылись из виду.
     Марко шагал вслед за ними быстрым шагом, неся в маленьком заплечном мешке оправленный в серебро палисандровый ларец, в котором лежал драгоценный пергаментный свиток и два похищенных колдуном священных кольца. Неуютный мрачный лес уже не казался ему предвестником несчастий, но он сдерживал свою радость, неустанно молясь лишь об одном: только бы колдун не настиг его друзей и его самого. И всё-таки сердце его ликовало: он нес залог победы над сарлангами! И ему удалось вызволить Дэсто Берка. «Флиссенталь простит его, - думал он. – Ведь Дэсто держался, как герой! И без него мы нескоро нашли бы ларец. А Роя Северна убили Пта и Дювалье, я это видел…»
     Он вышел из леса, когда сумерки уже основательно сгустились, а каменистую долину покрыл туман. У входа в пещеру горел огонек, и Марко прибавил шагу. Он зорко оглядывал на ходу долину, лес, скалы и говорил себе: «Колдун, конечно, уже вернулся домой, но вряд ли он отыщет нас здесь, даже если сразу отправится на поиски. Впрочем, если и отыщет, мы хорошо вооружены, и в обиду себя не дадим».
     Он подошел к пещере. Его встретили самыми радостными восклицаниями. Дэсто Берк лежал на чьем-то плаще, постеленном поверх сена, и крепко спал, одетый в затканный серебром кафтан и темные, в обтяжку, штаны до щиколоток.
- Вильямур его вымыл речной водой, - вполголоса сообщил Робин Траут. – А я его одел в ту одежду, что ты для него захватил. А синьор Лоуэлл покормил его бульоном из фазана, которого мы подстрелили тут, возле леса.
- А Берк? – спросил Марко.
- Что Берк? – Траут ухмыльнулся в бороду. - То смеялся, то плакал, то клялся, что он наш с потрохами… а тебе пел панегирики. Марко, мол, герой и еще раз герой. Он, говорит, теперь мне брат кровный, даже если синьор Орион меня повесит. Вон, до чего договорился… Ну, мы его уложили: спи, говорим, скорей, а то уже бредить начинаешь. Он и уснул, бедняга.
     Марко засмеялся. За ужином, состоявшим из жареного фазана, хлеба и грога, он подробно рассказал друзьям, как вел себя в плену у колдуна Дэсто Берк. После его рассказа все трое взглянули на спящего Дэсто с огромным уважением и сочувствием.
- Натерпелся малый, - вздохнул Траут, накрывая Дэсто своей курткой. – Вовремя ты спас его, Марко.
- Если бы синьор Орион, я бы и не вспомнил о нем, - признался Марко. – И мне потом было бы стыдно.
- Всем нам было бы стыдно, - заметил Гарольд и поднял свой кубок с грогом:
- Выпьем за синьора Ориона! И за то, чтобы память никогда больше не подводила нас…

                18.

     Дэсто Берк просыпается ночью в поту и ужасе. Он не помнит, что`  ему приснилось. Бесспорно одно: сновидение было каким-то ужасным кошмаром, как и все те двадцать дней, которые он провел в плену у Абела Пта.
     Луна заглядывает в пещеру. Вокруг царит тишина, нарушаемая только шумом горной реки. Приподнявшись на локте, Дэсто вглядывается в лица своих спящих товарищей. Умиротворенное, спокойное выражение этих лиц немного успокаивает его. Но почему их только трое? Где же четвертый, энтросский рыцарь Вильямур Нит? Душа Берка вновь наполняется тревогой. Может, страшный колдун уже здесь – и погубил Нита, а вскоре примется и за всех остальных?
     Шепча молитву, Дэсто встает со своего ложа и, босой (обуви для него не нашлось) осторожно выходит из пещеры. Его колени дрожат от слабости. Он затравленно озирается по сторонам и видит Вильямура Нита, сидящего в лунной полутени. Вильямур тоже видит его и удивленно спрашивает:
- Ты куда?
     Дэсто со вздохом облегчения робко улыбается ему и говорит:
- Слава Богу, ты здесь. А я подумал: где ты? Вдруг с тобой что-нибудь случилось?
- Иди, спи, - говорит суровый рыцарь. – Я на часах; скоро Робин Траут меня сменит.
- Можно, я с тобой посижу? – нерешительно спрашивает Дэсто.
- Тебе надо спать, набираться сил, - с некоторым недоумением замечает Вильямур. – Нам завтра ехать целый день, а ты слабый… Спи.
- Не могу я спать, - очень тихо, дрожащим голосом признается ему Дэсто. – Мне страшно.
     Вильямур внимательно смотрит на него, и в его глазах появляется сочувственное понимание.
- Ну, садись, - соглашается он.
      Дэсто садится рядом с ним. Ночь очень тепла, и всё-таки Берка бьет дрожь. Ему кажется, что колдун вот-вот появится перед ними. Ведь он совсем недалеко, в каких-нибудь трех милях отсюда. Вот сейчас, сейчас призрачные лунные лучи озарят его фигуру в черной мантии… Зубы Дэсто начинают стучать от ужаса, он зарывает лицо руками.
- Да ты что? – Вильямур Нит потрясен таким припадком малодушия; ни с чем подобным он в своей жизни еще не сталкивался. – Ты ведь днем смелый был. Вон, чего наговорил колдуну. Ты вел себя, как герой, как христианин, Марко рассказал нам. А теперь что с тобой? Ну-ка, возьми себя в руки. Сколько тебе лет?
- Двадцать четыре. Не сердись, Вил, - Дэсто продолжает дрожать. – Сейчас это пройдет. Правда, пройдет, не обращай внимания.
- Да я не сержусь, просто не знаю, как помочь тебе, - вздыхает Вильямур. Он и в самом деле этого не знает. Он воин, слова утешения ему почти незнакомы. Своих детей он никогда не утешал словами; он просто брал их на руки и качал, пока они не успокаивались. Но Дэсто не ребенок. Кто же укачивает рыцарского оруженосца с недельной щетиной на щеках? От этой мысли Ниту становится даже смешно. И всё же он глубоко сочувствует Дэсто. Единственное, что он может сейчас сделать, это дать ему коньяку для поднятия духа. Так он и поступает. Дэсто жадно проглатывает маленькую серебряную рюмку коньяку и немного успокаивается. Но ему по-прежнему очень не по себе, и его тянет в сон, ибо он ужасно устал. Но он не может лечь, не может заснуть, это выше его сил.
    К счастью, из пещеры появляется Марко. Он с тревогой оглядывается по сторонам и тут же с облегчением вздыхает: Дэсто сидит рядом с Вильямуром.
- Эй, - негромко окликает он. – Берк, ты чего не спишь?
     Услышав его голос, Дэсто расцветает улыбкой, а Нит поясняет смущенно:
- Он боится спать.
- Боится? – переспрашивает Марко. – Ничего, сейчас перестанет бояться. Иди сюда, Дэсто.
     Дэсто встает и подходит к нему.
- Пойдем, - Марко уводит его в пещеру и шепотом приказывает:
- Ложись на свое место.
     Скрепя сердце Дэсто послушно ложится. Он знает, что не уснет. Но к его удивлению и великой радости Марко ложится рядом с ним.
- Спи, - говорит он вполголоса. – Я тебя постерегу.
     Душа Дэсто исполняется безграничной благодарности – такой, что даже слезы выступают у него на глазах.
- Спасибо, - шепчет он.
     Несколько минут они молчат, потом Дэсто просит:
- Прости меня, Марко.
- Уже простил, - великодушно отвечает Марко. – Закрой глаза и представь себе луг с тюльпанами.
- Представил, - говорит Дэсто. – Но… как ты думаешь… колдун… он нас не выследит?
- Что бы ни случилось, я не отдам ему тебя, - просто говорит Марко. – Не отдам, понимаешь? На, возьми мою руку и спи.
     Дэсто берет его руку, прижимается к ней, точно маленький ребенок, счастливо вздыхает и тут же погружается в сон.
«Какой он стал приятный после плена, - посмеиваясь, думает Марко. – Нет худа без добра. Абел Пта перевоспитал человека, сделал из него героя и христианина… хотя стремился совсем к другому».
     И он тоже засыпает крепким сном.


     Наступившее солнечное утро рассеивает ночные страхи. Все пятеро теперь веселы. Они умываются и бреются – все, кроме Траута, который гордится своей черной бородой и посматривает на друзей с некоторым превосходством. Потом они завтракают. Дэсто Берк доедает свой бульон, на этот раз с большим куском хлеба, и они пускаются в обратный путь. Едут не быстро, ибо на этот раз Бэсси, лошадь Марко, везет на себе двоих: своего хозяина и Берка. Дэсто едет позади Марко, держась за его пояс, и безмолвно возносит самые восторженные хвалы Богу. Его лицо излучает радость; весь он точно светится.
     Они едут, не останавливаясь, до самого Лесорубова водопада. У водопада они обедают и разговаривают. Дэсто спрашивает о здоровье синьора Флиссенталя и Этьенна Лассаля.
- Они почти здоровы, - отвечает Гарольд.
- Если синьор Орион позволит мне, я буду ухаживать за Этьенном, - смиренно говорит Берк.
- За Этьенном не надо ухаживать, - басит Траут. – Мы с Вильямуром его выходили.
- Ничего, и тебе найдется дело, - Марко улыбается Дэсто.
- В цепях сидеть, - мрачно шутит Робин.
- Я готов сидеть в цепях, - говорит Дэсто с просветленным лицом. – Сколько угодно буду сидеть! И с удовольствием.
- Посмотрим, - смеется Гарольд. – Может, тебя ожидает другая участь, полегче.
- Сразу казнят, - поясняет шутник Робин. Все громко смеются, даже сам Дэсто.
- Тебе ничего не грозит, Дэс, - мягко говорит Марко, когда смех затихает. - Мы расскажем синьору Ориону, как ты вел себя у колдуна.
     Дэсто с благодарностью смотрит на него и на всех остальных. У них такие добрые лица, такие славные улыбки; от них исходит человечность и доброта, которые Дэсто не видел вокруг себя почти целый месяц. И он отвечает им такой сияющей, точно хрустальной, улыбкой, что все убеждаются: прежний холодный и надменный Дэсто Берк исчез навсегда. «Да, - говорит себе Лолли. –  Какие страдания надо претерпеть, чтобы так перемениться!» И все остальные думают то же.
     Еще все замечают, что Дэсто особенно внимателен к Марко. Когда Марко рассказывает что-нибудь, Дэсто не сводит с него глаз, и выражение этих глаз самое возвышенное. Если Марко молчит, Дэсто посматривает на него с восхищением и преклонением. А когда Марко обращается к нему, Дэсто отвечает ему самым лучшим своим голосом, как говорил бы с любимым братом, которого давно не видел. Но Марко, как и все остальные, нечасто обращается к Дэсто. Никто не решается бередить душевные раны молодого воина расспросами о колдуне, хотя всем очень любопытно было бы услышать о привычках, словах и поступках этого страшного человека. Ведь Дэсто успел его узнать довольно коротко и, вероятно, мог бы поведать много занятного… но ни у кого не поворачивается язык спросить хоть что-нибудь о Родолфо Моранди, а сам Дэсто не говорит о нем ни слова.
     Вечером, когда уже начинает темнеть, и в небесах загораются первые звезды, всадники въезжают в Энтрос. Они проезжают по улицам, достигают площади и останавливаются у ратуши. Слуги принимают у них лошадей, чтобы отвести в конюшню.
- Я подожду вас в саду, - говорит Дэсто Берк. Он садится на скамейку, а они поднимаются по лестнице в покои Флиссенталя.
     Синьор Орион счастлив видеть их. Он крепко пожимает им руки, а они торжественно вручают ему драгоценный ларец. Он прячет его в тайник, о котором знают только Лолли и Марко.
- Вы всё расскажете мне подробно завтра с утра, - говорит Флиссенталь, внутренне сгорая от нетерпения. – А то вам сейчас некогда, вы должны отдохнуть с дороги.
     Он не решается спросить про Дэсто. Поэтому Марко сам говорит ему:
- Синьор Орион, мы освободили Берка. Он ждет в саду. И он теперь совершенно другой, чем был…
     Он умолкает.
- Это он помог нам найти ларец, - добавляет Гарольд.
- Пригласите его сюда, - глаза Флиссенталя взволнованно вспыхивают.
- Он босой…
- Не беда, я как-нибудь переживу это.
     Они уходят. Через несколько минут перед Флиссенталем появляется Дэсто. Он входит, низко опустив голову, и замирает перед синьором Орионом.
- Здравствуйте, Дэсто, - весело говорит Флиссенталь. – Говорят, вы изменились?
     И подает ему руку. Дэсто, встрепенувшись с жаром пожимает ее, и Флиссенталь видит слезы на его глазах.
- Простите меня, синьор Орион, - шепчет Дэсто. – Хоть казните, хоть что, только простите перед смертью, не держите на сердце… я отцу Просперу покаюсь… я…
     Он закусывает губу, чтобы не разрыдаться.
- Да, пожалуй, вы очень сильно изменились, - приветливо говорит Флиссенталь. – И много пережили, я вижу. Расскажете мне завтра о ваших злоключениях?
- Расскажу, - шмыгает носом Дэсто Берк. – Всё расскажу.
     Флиссенталь кладет ему руку на плечо и заглядывает в глаза.
- Я прощаю вас, - говорит он. – Но смотрите: отцу Просперу на исповеди ни слова о Марко.
- Что вы, синьор, - Дэсто взволнован. – Да я за Марко теперь жизнь отдам… он знает… и за всех, за всех…
- Ну, будет вам, отдыхайте, - Флиссенталь улыбается ему. – Где собираетесь ночевать?
- Я хотел с синьором Гарольдом… и с Марко… - тихо говорит Берк. – Можно?
- Если они вас пустят, - смеется Флиссенталь. – Ну, с Богом, ступайте.
- Спасибо, синьор, спокойной вам ночи.
- Вам также, - говорит синьор Орион.
     Дэсто уходит. «Его точно подменили, - думает приятно удивленный герцог. – Совсем другой человек. И отныне страстно всем нам предан, особенно мне и Марко… бывают же чудеса на свете! Но – слава Богу. Нет больше циничного Демона Дэсси, есть Дэсто Берк, оруженосец, порядочный благодарный человек. А скоро не будет и сарлангов: одни только достойные христианские рыцари. И тогда все мы воскликнем: бесперечь хвала Тебе, Господи! И вернемся домой, в Италию».

                19.

     Следующим утром разведчики и Дэсто Берк (на этот раз одетый, как подобает) собираются после завтрака в комнате Флиссенталя. Синьор Орион угощает их белым энтросским вином. Тут же присутствует отец Валериан. Он сидит радостный: ведь драгоценный ларец, похищенный двадцать лет назад, вернулся, наконец, в Энтрос.
- Ну, рассказывайте, - обращается Флиссенталь к Дэсто Берку. Начните с того момента, как Пта вас похитил.
- Он меня не похищал, - вздыхает Берк. – Он меня просто вызволил из темницы, из подвала ратуши. Я сам стал просить, чтобы он взял меня с собой. Он согласился. Я побежал проститься с Дювалье, потому что он один ко мне хорошо относился. Все спали, я разбудил его и шепнул ему, что ухожу с колдуном. Он сказал: «Постой, я с вами пойду. Нечего мне здесь больше делать, Флиссенталь меня терпеть не может».
     И мы ушли все вместе, вернее, уехали на обезьянах…
- На ком?! – в изумлении переспрашивает Робин Траут.
- На обезьянах, гориллах, - спокойно поясняет Берк, как будто речь идет о чем-то весьма обычном. – На них такие особенные седла, словом, нипочем не вылетишь. А эти обезьяны ловкачи. Пта их здорово выдрессировал. Они везде пройдут. Там, где болота, они перебираются по деревьям. Мы сильно сократили путь, благодаря этим гориллам. Сначала, конечно, было страшновато ехать на них – как будто на чертях или заколдованных людях. Но потом ничего, привыкли. Они у него послушные, как собаки. А еще у него есть гепард: Пта на нем ездит, когда куда-нибудь очень торопится.
- Гепарду не снести человека, - задумчиво говорит Лолли.
- Человека не снести, а колдуна он легко выдерживает, я сам видел, - возражает Дэсто. – Абел Пта умеет становиться то легче, то тяжелее, для него это пустяки.
    И он зябко передергивает плечами.
- Ну, Бог с ними со всеми, - говорит синьор Орион. – Всё это потом. Словом, вы приехали в Браунмольт…
- Да, синьор Орион, - Дэсто нервным движением руки откидывает назад свои длинные светлые волосы. – Мы приехали. Колдун повел нас обедать в свои комнаты. Там всё было готово, только разогреть оставалось. Он сам готовит, и неплохо…
- Кулинар, - язвительно говорит Траут.
- Ну, да, - вздыхает Дэсто. – Правда, у него есть служанка. Ее называют дурочка Мэри, она живет в Черной Лощине. Она, правда, не в себе, всё сама с собой разговаривает. Эта Мэри у Абела Пта вроде горничной: стирает на него, убирает комнаты. Мы сначала жили у него в комнатах. Он нам показал сундук с ларцом и сказал, что мы не пожалеем, если с ним останемся. Потом показал нам башни. Правда, там ничего особенного: почти все двери заперты, сыро, темно. Пта сказал нам с Дювалье, что мы станем на одну ночь сарлангами, чтобы похитить священные кольца. Но он запретил трогать Марко Джоголи. И вот, двадцатого июля он нас усыпил, а проснулись мы уже сарлангами, только не такими, как те, что под Филипповым камнем, а другими. Мы лишь свиду были такими же, а по правде оставались как бы людьми: всё понимали и чувствовали, только говорить не могли. И еще у нас точно сил прибавилось: мы стали сильнее любого человека. И могли летать; правда, невысоко. Мы поехали на лошадях к Энтросу и затаились в одной из пещер, а после того, как сарланги повернули назад, вышли из укрытия и поехали вместе с последними из них. Мы сделали вид, что так же утомлены и слабы, как настоящие сарланги. Вы нас разоружили и надели нам кольца. Тут Абел Пта кивнул, и мы взвились в воздух. Помню, я налетел на Этьенна Лассаля, сбил его с ног и вырвал из его рук меч, а Дювалье и Пта сразу бросились на вас, синьор Орион. Вы упали, они кинулись на Роя Северна и вмиг его изрубили, и ранили Вильямура, Робина и синьора Гарольда, а я в это время сражался с Фарнезе и Лассалем. Потом оглянулся: вижу, они снова на вас накинулись, но тут Марко закрыл вас собой. Тогда Дювалье разозлился. Он хотел убить вас, синьор, а Марко ему мешал. И он забыл приказ Пта и налетел на Марко… и тут Пта снес ему голову мечом.
     Я ошалел, как это увидел. Я вдруг понял, что мы для Пта – просто полезные орудия, а не люди. У меня вдруг точно глаза открылись. Я бросился на Пта, но он меня ударил… и больше я ничего не помню…
     Я очнулся уже в Браунмольте, в комнате Пта. Он стал меня утешать: мол, Дювалье сам виноват, забудь о нем. Он, колдун, мол, придумал план получше: мы снова станем сарлангами, смешаемся с другими и похитим Марко. Но я ему уже не верил: ни одному его слову. Я уже понял, какой он страшный человек, я всё понял. И я боялся его, боялся до ужаса. Мне теперь хотелось одного: вернуться в Энтрос, что бы ни ждало меня там. Я ему так и сказал. Несколько дней он просто держал меня взаперти и уговаривал покориться ему. А потом я сбежал от него. Уже совсем выбежал, было, из леса, но он меня догнал на гепарде и оглушил палкой. А очнулся я уже в башне, в комнате, без одежды, - и связанный. Пта приходил ко мне каждый день и уговаривал остаться и помогать ему. Есть не давал, а поил водой лишь столько, чтобы я не умер. И время от времени бил, ногами или палкой… ну, а дальше Марко знает.
     И Дэсто умолкает с тяжелым вздохом. Все тоже тяжело вздыхают и крестятся.
- Рассказывай, Марко, - Флиссенталь устремляет на своего приемного сына ясный взгляд.
     Марко подробно рассказывает о том, как пробрался в замок, что увидел там и услышал, и обо всём, что сделал после, когда ушел колдун. Гарольд присоединился к его рассказу. Все слушают, затаив дыхание. Потом Робин Траут и Вильямур Нит завершают историю несколькими фразами о том, как они одели Дэсто, накормили его и уложили спать.
     Дэсто слушает их, потягивая белое вино. Он очень доволен. Вильямур и Марко не упоминают о том, что он, Дэсто, проснулся ночью в страхе, в паническом ужасе… Это, конечно, было непростительным малодушием с его стороны. Он это особенно хорошо понял после вчерашнего посещения мыльни и успокоительных капель, данных ему Обри Нальтом. Капли подействовали самым лучшим образом: глаза Дэсто перестали наполняться слезами каждые несколько минут, он почувствовал себя смелее и бодрее. А утром, когда он исповедался Просперу Раузу и принял от него причастие, а после посетил энтросскую церковь, ему стало совсем хорошо и спокойно на душе: гораздо лучше, чем было до того, как колдун увез его вместе с Дювалье в Браунмольт.
     Синьор Флиссенталь подошел к нему и, когда Дэсто поспешно встал, обнял его, пожал ему руку и молвил:
- Дэсто Берк, вы вели себя достойно. Я буду ходатайствовать перед кронпринцем о возведении вас в рыцарское звание. А пока вы будете одним из моих оруженосцев.
- Благодарю вас, синьор Орион, - несмотря на успокоительные капли, Дэсто сильно взволновался и с глубокой благодарностью посмотрел в глаза Флиссенталю. – Но я не достоин быть рыцарем… потому что я всё еще немного боюсь его.
- Колдуна?
- Да.
- Ничего, - Флиссенталь похлопал его по плечу и засмеялся. – Это пройдет. Вы живой человек; было бы странно, если бы вы не испытывали ни страхов, ни искушений. Вы достойны быть рыцарем, поверьте своему кондотьеру. Ну, верите?
- Верю, - Дэсто улыбнулся.
- Вот и отлично. Садитесь. А вам, господа, - Флиссенталь обвел взглядом своих разведчиков, - я выражаю свое особое удовольствие; вы получите награды на сегодняшнем вечернем построении: за особые заслуги в разведке. Так-то!
     И он улыбнулся им, а они, счастливые, гордые и немного смущенные, - ему.
- А теперь: ларец, - синьор Орион вынул из шкафа заранее приготовленный ларец и поставил его на стол. – Прошу к столу, господа. Отец Валериан, откройте ларец и возьмите пергамент.
     Отец Валериан бережно поднял крышку заблаговременно отпертого Флиссенталем ларца и взял в руки пожелтевший от времени ветхий свиток с порванными краями. Прошептав молитву, он развернул его, и в комнате наступила полная тишина.
- Написано по-сунтайски, - торжественно молвил настоятель церкви. – Слушайте. «Когда некие чужеземцы обратятся в сарлангов, д`олжно будет жителям долины вновь вернуть их Господу. Для того есть простое средство. Когда в безлунную ночь сарланги окружат город, пусть двенадцать христианских воинов выйдут из засады и с молитвой положат белый валун в его гнездо. Тем самым они воспрепятствуют сарлангам вернуться в расщелину. Сарланги подъедут к камню, и, не найдя входа в свое обиталище, умрут на месте, чтобы ожить уже людьми. Злое колдовство будет разрушено навеки. Останется лишь одно зло, но оно не будет долговечно и в самом себе обретет скорую погибель».
     Отец Валериан перекрестился и оглядел своих слушателей. С минуту в комнате царила тишина, потом в этой тишине прозвучал голос Флиссенталя:
- Как удивительно мудро и просто! А ведь мы сами никогда не додумались бы до такого решения. Когда у нас ближайшая безлунная ночь, господа?
- Седьмого сентября, - ответил Марко.
- Через три недели, - Флиссенталь улыбнулся. – Отлично. Теперь мы знаем средство, как спасти кондотьера Раньери и его тысячу; слава Богу! – он широко осенил себя крестом, и все повторили его жест.
- Но, - Флиссенталь нахмурился. – Меня настораживает то, что колдун не попытался вернуть ларец и не погнался за вами, господа. Интересно, что этому причиной? Что у него на уме? И не появится ли он на Дне Города, пятнадцатого августа? Я не сомневаюсь, что это именно о нем сказано в свитке: «в самом себе обретет скорую погибель».
- Мы будем молиться, - твердо сказал отец Валериан. – Будем веровать. И никакое зло не одолеет нас!

                20.

     В Энтросе празднуют День Города.
     С утра погода стоит солнечная, ясная, веселая. Горожане, принарядившись, угощаются вином и самыми разными яствами, расставленными на столах, на  площади возле ратуши. Люди гуляют на лугу и на реке. На семь часов вечера назначено катание на лодках, чтобы к десяти часам все уже были в городе. В одиннадцать часовые запрут ворота, чтобы сарланги, если они появятся, не смогли омрачить праздника.
     Марко, Гарольд и синьор Орион тоже прогуливаются по лугу. Они видят Дэсто Берка, который очень дружески расспрашивает  о чем-то Этьенна Лассаля, а Этьенн, доверчиво и немного смущенно глядя на него, с удовольствием ему отвечает.
- Теперь они друзья, - весело говорит Гарольд. – Дэсто попросил у Этьенна прощения и теперь покровительствует ему вместе с Робином Траутом.
     Робин тут же, у раскинутых на лугу палаток, угощается пивом. Небо высокое, чистое, ясное. И Арабелла улыбается Марко. На ней светлое кисейное платье, а в руках зонтик от солнца; она гуляет вместе с семьей Фридля Пролле, бургомистра. Марко отвечает ей улыбкой.
- Иди к ней, - говорит ему Флиссенталь.
     Марко не заставляет себя просить. Очень скоро они с Бэллой, отделившись от остальных, уходят к реке и скрываются в роще.
     А вечером, после катанья на лодках, небо темнеет, и в воздух взлетают ракеты, рассыпаясь огромными огненными цветами. Все готовятся к карнавалу: надевают самые причудливые наряды и маски, зажигают бенгальские огни.
     Арабелла тоже наряжается для карнавала с помощью своей служанки Литы. Она надевает темно-зеленое платье и зеленую сверкающую маску, а на голову – корону из белых роз шиповника. Затем, довольная, она бежит в сад: Марко будет ждать ее там в беседке.
     Вечерний сад таинственен и полон теней. По-вечернему мягко, не знойно, благоухает шиповник, лунный свет нежно серебрит листву деревьев и розы. Арабелла поднимается в беседку и, к своему удивлению, видит, что там уже кто-то сидит. Но это не Марко, не Флиссенталь, не Гарольд. Это какой-то незнакомый человек в черной блестящей маске и черном плаще. Он сидит, задумчиво облокотившись на деревянный столик, а завидев Арабеллу, зажигает свечу.
- Добрый вечер, синьорина, - говорит ей таинственный незнакомец.
- Добрый вечер, - отвечает она, несколько оробев.
- Вы ждете Марко? – улыбается он.
- Да, - более решительно говорит она. – Можно ли узнать, кто вы такой?
- Я Родолфо Моранди, - спокойно отвечает он ей. – Вам что-нибудь говорит это имя?
- Говорит, - с некоторым вызовом отвечает ему Арабелла и быстро спускается обратно, вниз по ступеням. Затем оборачивается к колдуну:
- Зачем вы пришли? Если вы полагаете, что можете заставить людей возненавидеть Марко так, чтобы они изгнали его, и он пришел к вам, сразу скажу: ваш расчет неверен.
     Абел Пта негромко смеется.
- У нас с вами много интересного впереди, Арабелла, - говорит он. – Очень много интересного. Право, мы не будем скучать.
- Что вы хотите этим сказать? – она хмурит брови. – Что похитите меня?
- Неплохая мысль, - отвечает он ей. – Вы очень умны. Но, видите ли, похитив вас, я не добьюсь того, что мне нужно, вот в чем беда. Только хуже сделаю. Вообще я не люблю похищений; от них масса хлопот и никакой пользы. Нет, я решил действовать иначе.
- Может, вы скажете мне, как именно?
- Вам? О, нет, дитя мое, вам я ничего не скажу. Но когда появится Марко, скажу ему. Да, нам с ним о многом надо поговорить.
- Я к вашим услугам, - раздается вдруг позади Арабеллы спокойный голос Марко, и он выходит из тени на лунный свет, одетый нарядно, но не по-маскарадному; он не любит надевать маски, ему нравится смотреть на них, но не носить. Вид у Марко самый хладнокровный.
- Эли, - говорит он ласково. – Подожди меня у ворот. Не бойся, я скоро приду. И никому не говори, где я и с кем разговариваю.
- Но Марко… - она жалобно смотрит на него.
- Не бойся, - он целует ее. – Всё будет в порядке. Сделай, как я прошу.
     Арабелла тяжело вздыхает и медленно идет прочь от беседки, вся в тоске и страхе за Марко.
     А Марко и Абел Пта остаются вдвоем. Марко поднимается по ступеням беседки и садится на скамейку рядом с колдуном.
- Я слушают вас, - говорит он равнодушно.
     Абел Пта молчит некоторое время, пристально глядя на свечу, потом глухо говорит:
- Здравствуй, Марко. Последнее время мне сильно не везет. А всё потому, что ты очень мешаешь мне. Но я всё терплю и прощаю тебя, как это и надлежит доброму отцу.
- Вы мне не отец, - бесстрастно говорит Марко. – Мой отец – синьор Флиссенталь, а до этого я был сыном Энрико Джоголи.
- У тебя может быть хоть десять отцов, друг мой, - спокойно отвечает Абел Пта. – Но дал тебе жизнь только один из них: я. Я сам принимал роды у твоей матери.
     Марко пожимает плечами.
- Вчера я принял причастие, - сообщает он. – И, кроме вашей крови, во мне сейчас кровь Христова и моя собственная, а это значит, я в родстве с Богом больше, чем с вами, потому что, как уже сказал вам Дэсто Берк, Бог сильнее вас.
     Колдун бледнеет и стискивает зубы от такого ответа, но потом берет себя в руки и говорит:
- Не будем спорить о том, кто кого сильнее. Все твердят, что добро побеждает зло. И почему только эта банальная мысль никому не надоест? Я хотел говорить с тобой о другом. Ты небогат, а между тем, намерен жениться на герцогине. Откуда же у тебя средства для такой женитьбы? Оттого, что Флиссенталь усыновит тебя, сделает герцогом? Но ведь это всё равно будут его деньги, его средства, а не твои. И ты никогда не заработаешь столько на службе у Рафаэля Вергеллана, будущего короля Сунтайи. Согласись, Марко: принять деньги от Флиссенталя – это всё равно, что просто сесть ему на шею. Где твоя гордость? Ведь я, твой настоящий отец, богат, как крез, нет, как римский император! Если бы ты только знал, сколько у меня сокровищ – и каких! Признай меня своим отцом, и ты станешь богаче кронпринца Сильвестра, богаче Вергеллана! И тебе не надо будет принимать милостыню от твоего будущего тестя.
- Это не милостыня, - улыбается Марко. – Это наследство, которое перейдет от отца к сыну. Я могу быть только благодарен за этот дар синьору Ориону. Нет, ваших денег мне не надо.
- Марко, - колдун схватил его за руку и пронзительно посмотрел ему в глаза. – Я когда-то убил своего отца и гувернера за то, что они хотели вместе со мной обрести власть над энтросской долиной и над сарлангами, моим воинством, которое вы собираетесь уничтожить. Я хотел править долиной и сарлангами вместе с сыном человека, произошедшего от меня физически и духовно. Не противься мне! Иначе я страшно накажу и тебя, и Энтрос за твое своеволие. Тысячи бед ожидают тебя и весь город, если ты немедленно не признаешь меня своим отцом!
- Наша беседа затягивается, - молвил Марко. – Синьорина Арабелла ждет меня. Пойдемте к воротам сада.
- Марко, ты слышал мои слова? Я жду твоего ответа!
- Но я вам уже ответил, - Марко встал и вышел из беседки. Колдун машинально последовал за ним. Когда они миновали кусты роз, оттуда вдруг выскочили несколько дюжих воинов. В одно мгновение Абел Пта был схвачен и крепко связан. Когда его уводили в подвал ратуши, он оскалился злобно и страшно, как дикий зверь, и метнул на Марко взгляд, полный испепеляющей, безграничной ненависти. Марко молча перекрестил его и перекрестился сам, после чего поспешил к воротам ратуши – успокоить встревоженную Арабеллу.


     Этой же ночью Марко сидит в комнате синьора Ориона. Уже очень поздно, но им обоим не хочется спать: до того они довольны, что заранее подготовленная Флиссенталем засада сработала. Они обсуждают малейшую деталь проведенной операции с таким же азартом, как рыбаки обсуждают свой богатый улов или охотники – добычу. Засад было несколько: в саду, на карнавальной площади, на том месте, где стоял когда-то дом Моранди, и еще в нескольких местах.
     Теперь колдун сидит в одном из сводчатых подвалов ратуши, закованный в цепи по рукам и ногам; его охраняет надежная стража.
- Он вне себя от злобы, - говорит Флиссенталь. – И это успокаивает меня, потому что говорит о его бессилии. Завтра утром два отряда поедут осматривать Браунмольт и Черную Лощину. А Абела Пта будет судить суд старейшин Энтроса.
- Зря вы мне не позволили сражаться с ним сегодня, - говорит Марко. – Может, я убил бы его…
- Он бы не дал тебе убить себя, - уверенно отвечает Флиссенталь. – Можешь быть спокоен. А потом, вот что я тебе скажу, - его голос становится задумчивым, - не дело сыну убивать отца.
     Марко, сидящий рядом с Флиссенталем на диване, бросает изумленный взгляд на своего кондотьера.
- Но он мне не отец, - возражает он с вызовом. – Никогда не был им и не будет.
     Флиссенталь обнимает его за плечо.
- И всё-таки, - говорит он, - если бы не этот человек, тебя никогда не было бы на свете.
     Против этого Марко нечего возразить. Ему вдруг становится неизъяснимо грустно. В самом деле, сколько бы ни прошло времени, сколько бы не протекло лет,  он, Марко, - порождение Абела Пта, навеки, до самой смерти, и с этим ничего не поделаешь.
- Скорей бы его казнили, - с тоской говорит он.
- В свое время казнят. И не забудь: ты еще сын своей матери, без которой ты также не родился бы. Я убежден: она прекрасная женщина… если она еще жива. Вероятно, ты похож на нее, потому что на него ты совсем не похож. Значит, ты счастливый сын. Все счастливые сыновья похожи на своих матерей. И еще… это значит, она красавица… есть или была.
     Марко вздыхает, утешенный его словами. О своей матери он всегда думает с состраданием, почтением и благоговейной любовью… правда, с этой любовью он всё время борется. Ведь вдруг мать никогда не любила его? Альсина де Рено…
     Они долго еще сидят на диване, вглядываясь в ночную тьму открытого окна, а вокруг слабо мерцающей лампы на столе пляшут мотыльки. Потом Флиссенталь говорит:
- Ступай спать. И ни о чем не тревожься. Спокойной ночи.
- Спокойной ночи, отец, - отвечает он и радуется: наконец-то это слово прозвучало в его устах по отношению к Флиссенталю свободно и сердечно, как у Бэллы. Правда, она называет синьора Ориона «папа». Ну, это уж девичьи дела. Для него, Марко Флиссенталь именно отец, и с ним хорошо сидеть рядом, молчать и думать, особенно по вечерам.
     Улыбнувшись друг другу, они расстаются.

                21.

     Августовские дни текут в тишине и благодати, в прекрасной долине среди гор.
    Браунмольт и Черная Лощина обысканы воинами его светлости. В Черной Лощине найдены груды золота, серебра и драгоценных камней, но энтросский ювелир быстро всех разочаровывает.
- Всё это прекрасно сделано, - заявляет он, рассмотрев некоторые образцы драгоценностей и золота. – Но это подделка. Очень искусная, не спорю, - и всё же подделка из окаменелых кусочков стекла и из меди. Позолота только сверху.
     Впрочем, есть и настоящие драгоценности, но их весьма немного: небольшой мешочек с золотыми монетами, несколько колец с алмазами, два серебряных слитка и еще две-три мелочи. Отец Валериан освящает их, и драгоценности поступают в казну Энтроса.
     Дурочку Мэри, горничную колдуна, невзрачную несчастную женщину, берет к себе в услужение одинокая вдова. «Негоже бедняжке помирать с голоду только потому, что она не в себе», - объясняет вдова свой поступок.
     Сарланги не тревожат покой жителей. Дни стоят очень теплые, Марко и Арабелла целыми днями гуляют по лугу и у реки, ездят верхом, сидят в саду.
     Дэсто Берк, получивший на общем построении благодарность Флиссенталя и объявленный его оруженосцем, совершенно преобразился и отныне очень исполнителен и приветлив. Теперь у него много друзей и приятелей; ему простили его былую заносчивость. Прежде холодный, отчужденный, надменный, он стал веселым юношей с ясным взглядом и открытой улыбкой; все рады этому.
     Один Проспер Рауз недоволен. Он смотрит на Флиссенталя своими крупными глазами навыкате, потирает ладонью островатый подбородок, весь похожий на огромного богомола, и с привычной почтительной улыбкой шепчет кондотьеру:
- Синьор Флиссенталь… вы очень неразумно поступите, усыновив Марко Джоголи. Колдун рассказал мне, чей он сын, когда я попытался вернуть его на путь истины… и вот мое мнение: нечистая кровь Пта еще даст себя знать. Послушайтесь своего пастыря, не соединяйте себя родством с этим юношей; рано или поздно вы пожалеете об этом…
- Отец Проспер, - перебивает его Флиссенталь. – Я вас выслушал. А теперь вы выслушайте меня: тайна исповеди не должна быть нарушена.
- Разумеется, - бормочет Рауз. – Я никогда не нарушал тайну исповеди… но вы совершите грех, усыновив отродье Абела Пта.
- Я совершу гораздо больший грех, если посажу вас под стражу, - холодно отвечает ему Флиссенталь. – Так что, не вынуждайте меня быть неучтивым с вами.
    Отец Проспер набожно закатывает глаза и шевелит губами, прося Господа простить неразумного синьора Ориона за его речи, лишенные почтительности к служителю Божьему. А синьор Орион, взглянув на него, невольно морщится и уходит, пожав плечами.
     Он с каждым днем поправляется, обретает былую крепость и силу. Вечерами они с Лолли и Марко ходят купаться на реку, а в скором времени посещают и Браунмольт с Черной Лощиной. Лощина огромна и сумрачна, она постоянно окутана призрачной дымкой тумана. Браунмольт нравится Флиссенталю больше. Трех горилл и гепарда здесь больше нет, они в Энтросе, в клетках, где о них заботятся очень тщательно. Фридль Пролле говорит Флиссенталю, что собирается отстроить Браунмольт заново, и синьор Орион горячо поддерживает это его намеренье. Конечно, замок в лесу должен принадлежать Энтросу.
     А дни августа летят, один за другим, как легкая вереница бабочек над лугом долины…
 

     Однажды гроза застала Марко у реки. Он уснул на берегу Луллы в теплой солнечной полутени, а проснулся от тяжких громовых раскатов. Протерев глаза, он увидел, что небо над ним свинцово-серое, и его то и дело озаряют зловещие ветвистые молнии. Холодноватый ветер, налетая порывами, трепал большие листья на кустах и деревьях так, что они хлопали друг о дружку, точно приветствуя аплодисментами надвигающуюся грозу.
     Марко уснул одетым. Поэтому теперь он решительно встал, наскоро ополоснул водой лицо и поспешил в Энтрос, чтобы успеть в город до того, как начнется ливень.
     Но всё-таки ливень хлынул раньше, чем он успел добраться до города. Марко тут же вымок до нитки, но дождь был теплым, и он перестал спешить. Да и терять уже было нечего: всё равно придется переодеваться. К тому же, Марко любил грозу. Суровое зрелище непогоды всегда приятно волновало его душу, пробуждая в ней что-то мятежное порывистое и теплое, как грозовой ливень. Молний он не боялся.
     Не торопясь, Марко дошел до ратуши, озаряемый блеском молний и, входя в сад, заметил, что ворота распахнуты настежь. «Кто-то приехал в носилках», - подумал он и тут же забыл об этом. Мысль об экипаже ему в голову не пришла: Мельничный перевал был для экипажей непреодолим.
     Он поднялся в их с Лолли и Дэсто комнату. Оба оруженосца спали, и гром не мог разбудить их. Марко вытер волосы полотенцем, переоделся в сухое и уже хотел было пойти к Бэлле, которую не видел с утра (она была в гостях у бургомистра), как вдруг в двери заглянул оруженосец Оливье и сказал:
- Марко, к синьору Ориону!
- Сейчас буду, - ответил Марко и отправился в комнату Флиссенталя.
     Едва войдя, он остановился, растерянный и смущенный. В комнате с закрытыми ставнями горело несколько свечей, а на диване, напротив сидящего в кресле Флиссенталя, расположилась незнакомая знатная дама, очень красивая моложавая, стройная, с узким нежным лицом и большими темными глазами. Ее вьющиеся каштановые волосы были уложены на голове строго и аккуратно, на ней было темно-серое платье с брошью из черного янтаря. Ее лицо показалось Марко печальным и усталым, но когда она увидела его, то порывисто поднялась с дивана… и замерла, не сводя с него глаз. Встал с кресла и Флиссенталь. Марко сдержанно поклонился им обоим.
- Иди сюда, - мягко сказал ему синьор Орион. Марко подошел, как во сне, настороженный и полный странных предчувствий. Синьор Орион обнял его за плечи и сказал:
- Это твоя матушка, Марко, мадам де Рено.
     Они встретились взглядами: мать и сын. Глаза Альсины де Рено вспыхнули нежностью и материнской гордостью. Взгляд Марко потемнел, став в одно мгновение вызывающим и слегка отчужденным. Госпожу де Рено словно обдало предгрозовым холодом, но она не смутилась и, протянув к нему руки, ласково сказала:
- Здравствуй, Марко.
- Здравствуйте, - машинально ответил Марко и склонился к ее руке. Она поцеловала его в волосы, но он тут же резко отстранился, как обожженный, и совсем по-детски прижался к Флиссенталю. Тот засмеялся. Марко захотелось немедленно уйти, убежать из этой комнаты, подальше от этой прекрасной женщины, овеянной тонким ароматом французских духов. Никогда и никто до сих пор не был таким чужим, мучительно чужим его сердцу, как эта знатная дама, когда-то давшая ему жизнь. Она не должна была прикасаться к нему, не должна была… но он уже и сам ничего не знал. Он опустил голову и стоял, потупившись.
     Альсина де Рено робко посмотрела на синьора Ориона, потом вновь перевела взгляд на Марко, и глаза ее наполнились слезами.
- Давайте сядем, - молвил Флиссенталь.
     Они сели: госпожа де Рено на диван, Марко – тоже на диван, как можно дальше от нее, а Флиссенталь в кресло, напротив них.
- Марко, - она взяла себя в руки и снова посмотрела на сына, сидевшего с опущенной головой. – Я разыскала тебя, чтобы сообщить тебе… ты мой единственный наследник и… так как синьор Орион рассказал, как много хорошего ты сделал для людей… я бы хотела, чтобы ты уехал со мной, на правах моего сына, в город Д`алум, на юг.
     Ее голос звучал прерывисто, в нем слышались скрытые слезы.
- Я знаю, - после паузы мужественно продолжала она. – Ты любишь герцогиню Арабеллу, синьор Орион хочет усыновить тебя… Но я только рада буду твоей женитьбе. Единственное: к чему тебе отец, если у тебя есть мать?.. Ах, не то… Боже мой, что я говорю… отец – это, конечно, прекрасно. Но и мать тоже… Видишь ли, Марко (я совсем недавно узнала, как тебя назвал мастер Джоголи), оставив тебя в Старых Воротах, я убежала в Италию. Спряталась в монастыре и там десять лет замаливала свой грех перед Богом, людьми и перед тобой. Не проходило дня, чтобы я не думала о тебе и о своих родителях. Я молилась за вас. И вот, мои отец и мать нашли меня и взяли из монастыря. Они меня простили, но и слышать не хотели, чтобы я поехала за тобой и взяла тебя к ним. Два года назад скончалась моя мать, а полгода назад – отец. Они были богаты и завещали мне всё, что имели, а я решила узнать, где ты и что с тобой. И вот… приехала…
     Она не выдержала и тихонько расплакалась. Марко сидел, бледный, как мрамор, глядя прямо перед собой. Синьор Орион встал, налил в кубки вина и подал матери и сыну. Они поблагодарили его.
- Мадам де Рено, - тепло сказал Флиссенталь, успокаивающе кладя руку на руку своей гостьи. – Вы очень хорошо сделали, что приехали, мы рады вам. Но не будем торопить событий; дадим время Марко всё обдумать и принять решение.
- Нет, нет, - она сделала несколько быстрых торопливых глотков и поднялась с дивана. – Благодарю вас, синьор Орион, но я не могу задерживаться в Энтросе. Срочные дела призывают меня в Далум.  Я сказала Марко всё, что хотела сказать… и вам тоже… мое решение неизменно. И если мой сын, которому я завещала поместье, когда-нибудь посетит меня… я буду очень рада. Вот и всё, господа. Вот и всё.
     Она решительно вытерла платком слезы и пошла к двери; ее лицо было несчастным. Марко встрепенулся, вскочил с дивана и догнал ее у порога.
- Нет, - вырвалось у него. – Останьтесь, пожалуйста. Синьор Орион говорит правду: дайте мне время… я ведь человек… я должен привыкнуть ко всему, что услышал… пожалуйста, останьтесь хотя бы ненадолго.
     Его голос тоже прерывался, и лицо было не менее потерянным и несчастным, чем у нее. Но она увидела, что он искренен, что он в самом деле хочет, чтобы она осталась, что, может быть, он даже любит ее… Она не смела на это надеяться, но чего только не бывает на свете! И ее нежное лицо просветлело, а глаза залучились, засияли ему в ответ слезами и улыбкой.
- Я останусь, - кротко пообещала она. – Я всё понимаю, я готова ждать. Скажи мне только одно: ты меня прощаешь?
     Он неловко кивнул. Ему очень не хотелось, чтобы она говорила об этом. Она сразу поняла, что`  он чувствует, и робко спросила:
- А можно мне поцеловать тебя? Ведь я тебя люблю и всегда любила.
     Он снова кивнул, весь подобравшись. Мадам де Рено ласково обняла его за шею, коснулась губами его щек с таким бережным материнским чувством, что он вдруг понял, что глубоко любит ее – и любил всегда, как и она его.
     Она покинула комнату.
     Флиссенталь подошел к закусившему губу Марко и сказал:
- Мы снова не допили вино; давай допьем.
     Марко молча обнял его.
- Что мне делать? – спросил он тихо.
- Привыкать к своей матери, - ответил Флиссенталь. – Она замечательная женщина, еще лучше, чем я о ней думал.
- Но вы же не передумали насчет меня? – Марко с тревогой заглянул ему в глаза. – Ведь я всё равно ваш сын?
- Да, ты будущий герцог.
- Плевать на это, - вырвалось у Марко. – Вы меня любите или уже нет?
- А ты меня? – Флиссенталь внимательно посмотрел на него.
- Больше, чем до сих пор, - честно ответил Марко. – Вы мой отец, мадам де Рено – моя мать. Всё это бесспорно, я счастлив этим, хотя мне почему-то больно, и душа рвется на части… но не это главное. Главное, что я уже вырос. Мне почти двадцать три года, а меня хотят усыновить.
- Да уж, прямо на части рвут, - Флиссенталь засмеялся, подавая ему бокал с вином. – Радуйся, Марко, что тебе всего двадцать три, а не пятьдесят… А потом, вернуться в детство, обрести любовь родителей никогда не поздно и всегда приятно. Тебе несказанно везет. А всё потому, что ты удивительно похож на свою мать. Давай выпьем за ее приезд.
- Давайте, - улыбнулся Марко. Он постепенно успокаивался. Его душа смягчалась с каждым глотком вина, боль потихоньку уходила вместе с грозой. Благодатное вино усмиряло волнение, ставило всё на свои места и зажигало тихую радость и благодарность в глубине растревоженной души, и эта душа с каждой минутой всё больше наполнялась любовью и ясным покоем.

                22.

    Мадам де Рено с позволения бургомистра остановилась в ратуше.
    Узнав, что к Марко приехала его мать, Арабелла Флиссенталь тут же нанесла ей визит. Обе дамы быстро подружились. Госпожа де Рено была очень довольна выбором своего сына и с благодарностью приняла предложение Бэллы поселиться в одной с ней комнате, которая была удобней и больше той, что предоставил Альсине Фридль Пролле. Арабелла много рассказывала ей о своем отце и о Марко, а Альсина внимательно слушала, и каждое слово Бэллы казалось ей бальзамом – живительным, исцеляющим. Узнав о сарлангах, госпожа де Рено не испугалась, но задумалась. Зато известие о том, что Родолфо Моранди заключен тут же, в башне ратуши, привело ее в трепет. Она всю жизнь вспоминала об этом человеке с содроганием, как о неком кошмаре. Даже известие о том, что его, вероятно, скоро казнят, не успокоило ее.
     Сына она видела не слишком часто и старалась не искать встреч с ним, чтобы не смущать его. Но внутри себя она гордилась им и думала о том, как он приятен, мужествен и хорош собой. Ей хотелось видеть в нем друга и собеседника, но он привыкал к ней очень медленно, дичился и в ее присутствии всегда держался напряженно. Она же была терпелива, потому что чувствовала, знала: он любит ее. Просто ему нужно к ней привыкнуть, понять не умом, а сердцем, что она его мать… и тогда всё будет в порядке. Сама она привыкла к нему почти в ту же минуту, как впервые увидела; он сразу стал ей родным, как будто она не расставалась с ним на без малого двадцать три года.
     Помимо сына ее поневоле интересовал синьор Орион. Она видела его чаще, чем Марко. Они нередко встречались ненароком в саду ратуши и иногда беседовали. Госпожа де Рено ничего не могла с собой поделать: она ревновала Марко к герцогу, хотя этот последний и очень нравился ей. Но Марко любил его больше, чем ее (во всяком случае, ей так казалось), и она, сама того не желая, немного сердилась на Флиссенталя. Он это замечал, но лишь мягко улыбался про себя. Он совершенно не ревновал своего приемного сына к его родной матери; напротив, ему очень хотелось, чтобы Марко был с ней так же ласков и прост, как с ним; вот бы она обрадовалась! В свои сорок три года госпожа де Рено выглядела тридцатилетней. Все ее движения были молодыми, а походка – легкой и плавной. Только постоянное выражение озабоченности и печали немного старили ее лицо, удивительно нежное и гладкое, без морщин. Ее глаза походили на темно-серые цветы, а губы на лепестки роз, и даже когда она опускала вуаль, ее лицо светилось сквозь темную кисею мягкой красотой и очарованием.
     Однажды вечером они, как это случалось часто, столкнулись в саду. Приветливо и немного отстраненно поздоровавшись с Флиссенталем, Альсина де Рено уже хотела пройти мимо, но он, ответив на ее поклон, мягко удержал ее за руку и сказал:
- Сударыня, я чувствую вы недовольны мной. Вам, вероятно, кажется что я отбираю у вас сына.
- А разве это не так? – она посмотрела на него дружелюбно, но всё-таки немного ревниво.
- Нет, это не так, - ответил он.
- Вы правы, это не так, - согласилась она задумчиво. – Вы не виноваты в том, что он любит вас больше меня.
- Ах, да неправда же, - отозвался он. – Марко очень вас любит. Но ему сейчас трудно. Он уже не ребенок, а между тем целых три человека желают его усыновить… - он засмеялся. – Право, это даже забавно.
- Кто же третий? – Альсина де Рено немедленно взволновалась.
- Абел Пта, - ответил Флиссенталь. - Даже сидя в цепях и ожидая казни, он продолжает предъявлять на Марко свои права.
     Имя Абела Пта заставило госпожу де Рено забыть о таком мелком чувстве, как ревность. Она пришла в ужас и, нарушая этикет, схватила Флиссенталя за руки.
- Ради Бога, - воскликнула она в страшной тревоге. – Неужели это правда? Но у Пта нет ни малейших прав на моего сына! И ведь Марко его не любит, да? Скажите мне, что не любит!
     В ее голосе прозвучали тоска и горестная мольба.
- Ну, что вы, - поспешил успокоить ее Флиссенталь. – Он любит нас с вами, а Моранди для него чужой и опасный человек.
- Да, да, так оно и есть, - горячо подтвердила она. – Я ему всё прощаю, этому чудовищу, но так оно и есть. Ради всего святого, синьор Орион, пусть Марко не пускают к колдуну!
- Успокойтесь, он вовсе не рвется к нему, - Флиссенталь взял ее под руку, и они пошли вместе по саду. – Он даже намеревался убить его, но я сказал ему, что не следует сыну поднимать руку на отца, кем бы тот ни был… если в этом нет острейшей необходимости.
- Да, вы правильно сказали, - молвила госпожа де Рено, постепенно успокаиваясь.
- А я всё размышляю, - продолжал Флиссенталь. – Как могла маленькая несмышленая девочка с младенцем на руках сбежать от страшного Абела Пта и без всяких провожатых добраться до деревни Старые Ворота? Ведь для этого требуется мужество воина и великая сила духа.
- Господь тогда помог мне, - тяжело вздохнула Альсина де Рено. – Я помню, что, схватив Марко, я бросилась бежать, не разбирая дороги. Это случилось, когда колдун отлучился из пещеры, в которой держал меня. Я бежала, не оглядываясь, перескакивая, как серна, через какие-то страшные расщелины и пропасти… ибо то, от чего я убегала, было хуже всяких расщелин, хуже смерти. Я летела, как на крыльях, несколько часов кряду, не чувствуя ни голода, ни жажды – ничего, кроме отчаянного страха и такой же отчаянной решимости. Ночевала я в каком-то кустарнике, а на следующее утро, едва живая, добралась до Старых Ворот. И упала без сознания прямо у порога дома Энрико Джоголи. Он привел меня в чувство, напоил, накормил. Я кратко рассказала ему обо всём. Он мне посочувствовал и сказал, что готов взять ребенка, «пока я не улажу свои дела», так он выразился. Я была ему очень благодарна. Он внушал доверие. От него веяло чем-то надежным, здоровым… и человеческим. Я поняла, что он не бросит мое дитя. Несколько дней я тайно жила у него, набираясь сил, а потом, ночью, он провел меня в другую деревню и нанял мне проводника. Это был честный, великодушный, бескорыстный человек, упокой Господи его душу, - она утерла набежавшие слезы ладонью. – Когда я нынче проезжала через Старые Ворота, то остановилась там на день, посетила кладбище и посадила на его могиле три розовых куста – в память о нем. Я знаю, он был грубоват с Марко. Но он честно вырастил его, выучил, как мог, и не отдал Абелу Пта. Поступить так мог только человек благородный; я навсегда сохраню самую светлую память о нем.
     Флиссенталь поцеловал ее руку, и она прочла на его лице восхищение, даже преклонение перед ее мужеством и благодарным сердцем. Это ее смутило.
- Нет, синьор Орион, - молвила она, краснея. - Не смотрите на меня так, я этого не заслуживаю.
- Вы заслуживаете всего самого лучшего, - сказал ей Флиссенталь. – И если бы вы только согласились, я дал бы вам это.
- Что вы дали бы мне? – она невольно засмеялась. – Самое лучшее?
- Да.
- И как оно, по-вашему, выглядит, это самое лучшее? – в ее голосе прозвучало любопытство.
- У него много образов, но суть одна.
- Богатство?
- Как вы меркантильны, - он засмеялся. – К тому же, я смотрю, жадны. Ведь вы богаты, к чему вам еще богатство?
- В самом деле, - она тоже засмеялась, но вдруг, мгновенно поняв, к чему он клонит, побледнела и осторожно высвободила руку.
- Не говорите больше ничего, - взмолилась она. – И даже не думайте об этом.
- Но почему? Я прошу вашей руки, - просто сказал синьор Орион.
- Вы делаете это ради Марко? – собравшись с духом спросила она.
- Нет, - серьезно ответил он. – Я делаю это ради нас с вами. Но Марко лишь выиграет от этого: мы перестанем делить его, он будет наш, общий.
     Ее глаза стали такими большими, что он рассмеялся.
- Только не пугайтесь. Дадите вы согласие или откажете мне, я навсегда останусь вашим другом, на которого вы всегда сможете положиться в трудный час. Помните об этом. А сейчас – до свидания, мне пора на поверку.
     И вновь поцеловав ее руку, он покинул сад.
- Господи, Боже правый… - прошептала она еле слышно. – О, Бог мой!
     И поскорее скрылась в ратушу, в их с Бэллой комнату.
     За последние десять лет ей не раз предлагали руку и сердце, но, снедаемая мыслями о судьбе покинутого ею сына, она всем отказывала. Совесть не позволяла ей не только думать о замужестве, но даже просто влюбляться… и тут вдруг… о, Небо!
     Она села на стул в пустой комнате и, уронив руки на колени, расплакалась.
- Наставь меня, Господи, - шептала она. – Научи, как быть…
     Она чувствовала себя особенно беспомощной оттого, что всё складывалось как-то удивительно логично, словно сама Судьба направляла теперь ее путь. Вот, ее руки просит герцог, приемный отец ее Марко, его будущий тесть. Он любит Марко, он, безусловно, влюблен в нее – такой же одинокий несчастливый человек, как она сама. И если она примет его предложение, они уже действительно не будут «делить» Марко и ревновать его друг к другу. А она так стосковалась по любви, по мирным семейным отношениям… за что же ей лишать его и себя такой радости, ради чего, зачем?
     «Но мы друг друга совсем не знаем, - твердила она сама себе. – И мы уже не молоды…»
     Но ласковый внутренний голос, так похожий на голос синьора Ориона, уверял ее, что они узнают друг друга за какие-нибудь полгода, и что они, если уже и не вполне молоды, то далеко еще не стары.
     «Я не влюблена в него!» – мысленно защищалась она от внутреннего голоса.
     «К завтрашнему дню ты в него непременно влюбишься, - был ответ. – Ты же себя знаешь. Он добр, надежен, красив… это слишком для того, чтобы ты могла сопротивляться».
     «Пусть решает Марко, твердо сказала она тогда сама себе. – Может, это неправильно, но как решит мой сын, ради которого я здесь, пусть так оно и будет. Я когда-то покинула его, потому что не могла брести с грудным ребенком по дорогам, не имея при себе ни гроша, бездомная, отверженная, запятнанная грехом, пусть невольным, но тяжким. И всё же я виновата перед Марко. Значит, будет справедливо, если он решит мою судьбу, как я когда-то решила судьбу его самого. Пусть он судит свою мать и вынесет ей приговор. Это будет честно; синьор Орион не сможет не согласиться с этим».
     И, приняв такое решение, она успокоилась.


- Знаешь, кажется, мой папа влюблен в твою матушку, - задумчиво говорит Арабелла Марко. Они сидят на берегу Луллы. Гарольд вместе с ними; полулежа на берегу, он швыряет в воду сосновые шишки.
     Слова Бэллы потрясают всё существо Марко, но он даже виду не подает.
- Что ж, - говорит он. – Наш с тобой отец волен делать, что хочет. Если это правда, то я рад за него. Влюбляться полезно, даже если тебе не отвечают взаимностью.
- Почему не отвечают? – улыбается Бэлла. – По-моему, очень даже отвечают. Я, конечно, ничего не могу утверждать, но… я многое чувствую, и, похоже, мои чувства меня не обманывают.
- Значит, я рад и за мадам де Рено, - пожимает плечами Марко.
- «Мадам де Рено», - смеется Арабелла. – И совсем не мадам, а «матушка». Ну, Марко, не будь таким хмурым. Разве ты не любишь ее?
- Люблю, - голос Марко крайне равнодушен.
- Тогда зови ее «матушка» и будь с ней ласков, - говорит Бэлла, целуя его и гладя его кудрявые волосы. Он отвечает ей поцелуем и мягко уворачивается от ее руки.
- Пожалуйста, не учи меня, Эли, - говорит он. – Я сам разберусь, кого и как мне называть.
- Я не учу, - она слегка огорчается. – Просто… я очень полюбила твою матушку, Марко; мне хочется, чтобы вы с ней дружили.
- Мы и дружим, - отвечает Марко немного нетерпеливо: ну, для чего Арабелла говорит об этом? Она умолкает, немного опечаленная. Ему тут же становится очень стыдно. Он обнимает ее и говорит, что всё будет в порядке, что всё уже очень хорошо…
- Нет, не хорошо, - возражает она. – Потому что ты ласковый, а притворяешься неласковым.
- С кем это я не ласковый? – он осыпает ее лицо поцелуями; она, смеясь, уворачивается от него.
- Со мной, - отвечает за кузину Гарольд; его глаза смеются.
- Ах, с тобой, - Марко оставляет Бэллу и, усевшись возле Лолли, прижимает его голову к своей груди. -  Зря ты это сказал. Сейчас я буду проявлять к тебе нежность.
     Бэлла хохочет, и Лолли тоже. Он пытается вырваться, но Марко крепко держит его голову и гладит его по волосам.
- Мой бедный мальчик, - твердит он, очень похоже подражая голосу Проспера Рауза. – Давно ли вы исповедывались и кому? Не вырывайтесь, дитя мое, не поможет. Лучше сразу скажите мне все свои сокровенные мысли и желания. Они у вас, конечно, греховны, не то, что у меня. Я ведь такой безгрешный, что простые смертные от меня разбегаются, дабы не осквернить меня своими пороками. И не хотят мне исповедываться, мерзавцы. Так что вас, сын мой, я не выпущу. Вы соблазнили всех молодых горожанок Энтроса; признайте, что это так! Они ходят за вами толпами, надев свои лучшие шляпки, и спорят, которую из них вы выберете себе в жены и сделаете графиней…
     Гарольд, смеясь, наконец высвобождается из объятий Марко и валит его на траву. Но как следует вступить в борьбу они не успевают, потому что из-за деревьев на берег выбегает запыхавшийся Этьенн Лассаль.
- Колдун сбежал! – громко объявляет он.
     Марко и Лолли тут же вскакивают на ноги, Бэлла тоже. Всю их веселость как рукой снимает. Они спешат в город вместе с Этьенном, который толком ничего не может объяснить.
     Добежав до ратуши, Марко и Гарольд первым делом спускаются в подвал. И видят пустую камеру и Флиссенталя, застывшего на пороге. Перед ним неподвижно стоят опустившие головы стражники. Синьор Орион очень суров и озабочен. Он смотрит на цепи, пережженные каким-то едким составом, каким были пережжены в июле цепи на Дэсто Берке, и говорит:
- Попробуем еще раз. Итак, кто из вас передал арестованному этот состав?
     Длительная пауза. Наконец вперед выступает дюжий немец по имени Фриц Леман.
- Я, - очень тихо признается он.
     Скулы Флиссенталя начинают шевелиться, но он держит себя в руках и спокойно спрашивает:
- Как? Когда? На каком основании?
- Он попросил… - бормочет несчастный Фриц. – Попросил принести ему банку, которая хранится под камнем в Медвежьей пещере… сказал, что это лекарство от головной боли, а у него очень болит голова. Ну, я и принес…
- Довольно. Ступайте под арест, - отрывисто говорит Флиссенталь и смотрит на остальных:
- Дальше! Что было дальше?
- Мы почему-то все уснули, синьор, - угрюмо отвечает начальник караула. – А когда проснулись, дверь уже была открыта…
     Марко не слышит дальнейших слов начальника караула, потому что в это самое время замечает на серой булыжной стене надпись, выведенную углем: «Марко! Попрощайся со своей матерью!»
- Где она? – Марко смотрит на Флиссенталя. – Где моя мать?
     Флиссенталь еще не заметил надписи и несколько удивленно отвечает:
- Госпожа де Рено гуляет; я видел, она шла в сторону леса…
     Не дослушав, Марко бросается прочь. Он вскакивает на первого попавшегося ему оседланного коня и что есть силы гонит его прочь из города, к лесу. Его сердце отчаянно стучит; он страстно молит Бога, чтобы колдун не успел причинить зло его матери.
     Как безумный, он влетает в лес и видит: мадам де Рено спокойно собирает цветы на поляне. Огромное облегчение и радость охватывают душу Марко. Он соскакивает с лошади, подбегает к матери и хватает ее за руки.
- Матушка! – говорит он. – С вами всё в порядке?
- Да, - отвечает мадам де Рено, удивленная сразу всем: и неожиданным появлением сына, и его взволнованным лицом, и его голосом, полным самой нежной и тревожной заботы о ней.
- Слава Богу, - он крепко обнимает ее и целует несколько раз, а она, всё больше удивляясь, смеется, счастливая и немного растерянная.
- Что с тобой, Марко, - она тоже целует его и обнимает. – Почему ты вдруг так испугался за меня?
- Моранди сбежал, - поясняет Марко. – Пожалуйста, пойдемте отсюда.
- Конечно, пойдем, - в ее глазах появляются страх и тревога. Она берет его под руку, и они спешат уйти из леса.
- Не уходите больше без провожатых, - просит он ее серьезно, как старший. – Вам нельзя гулять одной, пока мы снова его не поймаем.
- Я не уйду, ни за что не уйду, - успокаивает она его. – Не беспокойся за меня.
- Вон и отец едет, - улыбается Марко, глядя вдаль, в сторону города. – И Лолли с ним.
     Флиссенталь подъезжает к ним первый. Прочитав вслед за Марко надпись, оставленную колдуном, синьор Орион испытал такой леденящий ужас, что не сразу сумел сдвинуться с места; зато, когда силы вернулись к нему, он поспешил к лесу так быстро, как только мог.
     Теперь он счастливо улыбается, видя, что госпожа де Рено цела и невредима и возвращается домой вместе с Марко. Синьору Ориону очень хочется броситься к Альсине де Рено, а ей – к нему, но оба сдерживают свои чувства. Тем более, госпожа де Рено сейчас упивается тем, что Марко ведет ее под руку. «ОН со мной, он меня любит, - думает она с нежностью. – Вон, как переволновался из-за меня, бедняжка». Ее душа поет и ликует, даже Абел Пта ей больше не страшен.
     Синьор Орион соскакивает с коня и предлагает мадам де Рено руку с другой стороны. Она застенчиво берет его под руку, и так они идут втроем, а Гарольд уезжает вперед, чтобы не мешать им. Из города мимо них проносятся всадники, посланные Флиссенталем на розыски колдуна.
     Они возвращаются в город, в ратушу. Слуги забирают лошадей у Марко и Флиссенталя.
- Госпожа де Рено, - Флиссенталь кланяется Альсине. – Я приглашаю вас сегодня на обед. И тебя, Марко.
- Благодарю, синьор Орион, - церемонно отвечает она. – Мы с Марко непременно будем. Правда, Марко? – она ласково смотрит на сына.
     Марко бросает проницательный взгляд на нее и синьора Ориона и отвечает:
- Конечно, матушка, я приду. Только, - он улыбается, - не помешаю ли вам?
     Госпожа де Рено, застигнутая врасплох, краснеет, а Флиссенталь опускает глаза, точно провинившийся ребенок.
- Матушка, всё в порядке, - Марко обнимает ее; в его глазах ласковые и озорные искорки. – Если вы любите моего отца (а я вижу, это так), то я могу только радоваться за вас. Ведь я люблю вас обоих. Я буду очень рад, если… если мой отец вас удочерит, - он с улыбкой смотрит на Флиссенталя. – Я не знаю человека, с которым вы были бы счастливее, чем с ним.
- Спасибо, Марко, - глубоко растроганная, со слезами на глазах, она крепко и нежно обнимает его. – Ты очень добр. И ты… ты не только нам не помешаешь…
- Ты будешь украшением нашего стола, - смеется Флиссенталь, пожимая ему руку.
- Поздравляю, отец, - говорит Марко.
- Спасибо, - у Флиссенталя на глазах слезы. «Что за славный парень», - думает он. Марко кажется ему страшно родным в эту минуту, как будто он растил его с детства. Все трое даже забывают о побеге колдуна: так им хорошо, такое упоенное единодушие овладевает ими.
     После этой беседы Марко становится очень весел. Он чувствует, что отныне его мать стала для него по-настоящему матерью, что у него теперь есть семья. «Как же я богат, - думает он, улыбаясь сам себе. – Господи, как я богат! Теперь я не просто одинокий властелин гор, а еще и сын, и возлюбленный; у меня есть родители, чудесные люди, и самая лучшая на свете невеста, и Лолли, мой верный друг до самой смерти!»
     Ему кажется, что его сейчас просто разорвет на куски от счастья и восторга. Он даже пугается: нельзя быть таким счастливым. Мастер Энрико Джоголи не раз говаривал: «Если тебе привалило счастье, парень, знай, что потом тебе придется расплачиваться за него своей шкурой; поэтому лучше не быть счастливым». Джоголи знал жизнь, думает Марко, знал, о чем говорил. «Но я не буду бояться счастья, - мысленно возражает ему Марко. – Если Бог посылает свет, значит, надо радоваться этому свету и беречь его; тогда будет, о чем вспомнить, когда он сменится тьмой. Мало того, свет даст мне силы, чтобы с этой тьмой бороться».

                23.

     В течение первых дней сентября Марко благоденствует, счастливый своим новым положением. Флиссенталь, как никогда, приветлив и сердечен со всеми. Он даже объявляет амнистию провинившимся стражникам, которые упустили Абела Пта. Альсина де Рено молодеет на глазах. Она чрезвычайно ласкова и с Марко, и с Арабеллой, и с Лолли. Синьор Орион обручается с ней в один день с Марко и Бэллой.
- Вероятно, наши с тобой свадьбы тоже состоятся в один и тот же день, - говорит он Марко.
- И прекрасно, - отвечает тот. – Мы с Бэллой будем очень рады этому.
     В ночь на седьмое сентября, когда на небе нет луны, двенадцать воинов прячутся в засаде возле Филиппова камня, а другие, из-за стен города, в полночь, стаскивают обвязанные веревками камень с места.
     Когда сарланги уезжают к городу, все двенадцать воинов, в числе которых Флиссенталь, Марко, Гарольд, Фарнезе, Робин Траут, Вильямур Нит, Дэсто Берк и еще шестеро сильных солдат, покидают свое укрытие за скалами и кустарником. Они подбегают к камню и, громко твердя молитвы, катят его к скалистому гнезду, к расщелине.
     Готово! Камень закрыл вход в расщелину. Воины снова прячутся за кустами и скалами и наблюдают, что будет дальше.
     Сарланги возвращаются: как всегда обессиленные, опустившие головы на грудь, с поникшими орлиными крыльями. Они подъезжают к своей расщелине, но она завалена камнем. Сарланги начинают проявлять беспокойство. Они соскакивают с лошадей и, пошатываясь, точно пьяные, пытаются сдвинуть камень с места, но у них ничего не выходит: их руки теперь, точно ватные, мускулы утратили всякую силу. И вот: куранты в городе бьют час ночи. С последним ударом часов окрестность содрогается от дикого предсмертного крика людей-орлов, и все они, как один, падают на землю: все девятьсот с лишним человек (остальные спасены людьми Флиссенталя раньше, с помощью волшебных колец). Лошади поверженных сарлангов тут же обретают голос и принимаются громко жалобно ржать, а сарланги начинают постепенно превращаться в людей…
     Но Марко не успевает до конца насладиться чудесным преображением оборотней в рыцарей-христиан. Откуда-то из тьмы на него налетает крылатый вихрь, чьи-то очень сильные руки подхватывают его сзади подмышки – и вот, он уже летит куда-то над землей, в непроглядной тьме, а за его спиной слышны удаляющиеся крики друзей, их голоса, растерянно окликающие его по имени…
     Марко слышит, как огромные крылья над ним с шумом рассекают воздух. Он поднимает голову и видит, что его несет сарланг с маленькой серебряной лампой в орлином клюве. «Это колдун», - догадывается Марко. Сражаться в воздухе опасно и неудобно; Марко и не пытается этого делать. Он хладнокровно решает оставить сражение на потом, когда они оба окажутся на земле. К тому же, сарланг неуязвим, его нельзя победить земным оружием. И Марко терпеливо повисает на руках Абела Пта, с тоской думая, в какую даль занесет его колдун? Наверно, потащит в одну из своих пещер, которыми так обильны Астрадарские горы… Только бы он не унес его на какой-нибудь заснеженный глетчер, с которого невозможно спуститься, и не бросил бы там погибать. Содрогнувшись душой от возможности такой участи, Марко принимается горячо молиться.
     И всё же обаяние и красота полета над землей постепенно захватывают его. Лететь ему неудобно, но глаза постепенно привыкают к темноте, и он видит тусклое мерцание рек и болот внизу, видит очертания скал и лесов… и испытывает удивительное чувство – как будто он вдруг превратился в птицу.
     Сарланг, несущий его, постепенно снижается и, наконец, приземляется возле пещеры, у бурной горной реки, несущей свои воды на север. В темноте Марко не узнает местности, но он уже рад и тому, что колдун приземлился вместе с ним; значит, вероятно, он теперь сможет с ним сразиться. И потом, они летели не так уж долго, какие-нибудь полчаса. А это значит, что если Марко победит, он довольно быстро вернется в Энтрос. Правда, недостаточно быстро, чтобы все, кто его любит, не успели испытать величайшего горя и истомиться ожиданием…
    «Я буду молиться, чтобы Бог поддержал их… и мою Эли», - думает Марко.
     Сарланг ударяется о землю и на глазах Марко превращается в Абела Пта. На колдуне его черное одеяние; серебряная лампа озаряет его красивое, но угрюмое лицо. Марко решительно вынимает меч из ножен.
- Постой, - говорит колдун. – Прежде всего я хочу сказать тебе, что не буду сражаться с тобой. Я похитил тебя, потому что мне незачем больше жить. Но я не хочу умереть от рук энтросских палачей. Я должен погибнуть от твоей руки, это будет законно и справедливо. Я потерял всё, что имел, Марко: и Черную Лощину, и Браунмольт, и все фальшивые драгоценности, которые никто, кроме опытного ювелира, не усомнился бы принять за настоящие. Кроме того, я потерял отцовское наследство, вернее, его жалкие остатки. Они отошли в казну города, некогда изгнавшего меня. Ты, как-никак являешься моим единственным сыном, наследником. Так убей же меня теперь! Поверь, для этого настало время. Ибо я лишился своего главного сокровища: сарлангов, великой армии, над которой имел власть. Вместе с сарлангами от меня ушла вся моя колдовская сила, которую я копил и лелеял годами, готовя свою душу к власти над долиной. Убей меня, покончи со злом!
     И Абел Пта опустился перед Марко на колени, склонив свою седую голову, точно под секирой палача. Марко уже готов был исполнить смиренную просьбу колдуна, но вдруг некая мысль остановила его. Мысль была очень важной. Марко подумалось, что коварный Абел Пта слишком уж кроток: в его кротости могла заключаться ловушка. Помимо этого Марко вспомнил слова Флиссенталя о том, что не годится сыну убивать отца, даже если отец этого заслуживает.
     Он опустил меч и сказал:
- Встань, Родолфо Моранди. Я не убью тебя, пока не узнаю правды: зачем тебе это нужно?
     Пта резко поднял голову и быстро взглянул на него снизу вверх.
- Я уже сказал тебе правду, - молвил он. – Чего ты еще хочешь от меня?
- Ты лжешь, - возразил Марко. – Ты хочешь погубить мою душу.
- Нет! – Моранди порывисто вскочил на ноги. – Ты сам не знаешь своей силы, Марко Джоголи; твою душу нельзя погубить. Во всяком случае, мне это не по зубам. Говорю тебе, ты ничего не потеряешь.
- Зато ты, вероятно, что-то приобретешь, - молвил Марко. – Я хотел бы знать, что`  даст тебе твоя смерть.
- Что она мне даст? – глаза колдуна вспыхнули. – Жизнь, вот что. Но жизнь иную, чем она была у меня до сих пор. Я превращусь в сарланга и уже никогда не стану человеком.
- Ах, вот что, - Марко оперся на свой меч. – Ты хочешь обрести с моей помощью новую силу, чтобы творить зло. Нет, я не помогу тебе в этом.
- Но я не причиню зла Энтросу! – в отчаянии вскричал колдун. – Я просто стану сарлангом… потому что если я останусь человеком, я погибну, и не будет ничего страшнее моей смерти, которая не замедлит своим приходом. Человек слаб, он нуждается в пище, тепле, одежде, в крыше над головой. Сарлангу ничего этого не нужно. Он может жить до самого Страшного Суда и любоваться Астрадарскими горами, и знать, что люди и животные не имеют над ним власти…
     Он опустил голову, потом вновь поднял ее.
- Сжалься, Марко! Преврати меня в сарланга. Только ты можешь это сделать. Сам я превратиться в него уже не могу. Эта ночь сняла с меня чары, я бессилен, как новорожденный младенец. Я хочу одного: покоя и свободы. Только в эту ночь ты можешь дать мне их. Так прости же меня от всего сердца и помоги обрести покой!
     Что-то в его голосе и лице невольно тронуло Марко. Он бросил на землю свой меч и сел на небольшой камень возле пещеры. Абел Пта опустился рядом с ним на другой камень и закрыл лицо руками.
- Послушай, - помолчав, сказал Марко. – Ты не хочешь умирать, ты хочешь жить. Но зачем тебе непременно быть сарлангом? Ведь сарланг – порождение ада, и само его существование – смерть, а не жизнь. А ты хочешь жить. Я могу дать тебе настоящую жизнь, свободу и покой, если Бог этого захочет… и если захочешь ты.
- О чем ты говоришь? – глухо спросил Моранди.
- Отрекись от зла, раскайся – прямо здесь, сейчас… И тогда я помогу тебе, но не по-твоему, а по-моему, так, как я знаю и умею.
- Мне поздно каяться, - с ожесточением рассмеялся колдун. – Да, поздно! На моей совести немало загубленных людей, в том числе, и мой собственный отец. Нет, Бог не захочет моего спасения.
- Ты не можешь знать воли Божьей, - Марко посмотрел на крупные звезды над горами и вдохнул прохладный ветер. – Ты ничего не можешь знать. Но тебе дано верить и надеяться. Отрекись от зла, пожелай себе добра, - и я помогу тебе, обещаю.
- Я отрекаюсь от зла, - молвил Родолфо Моранди. – Отрекаюсь от имени «Абел Пта». Отрекаюсь от всего нечистого, от всяческой суеты и соблазнов мира сего. Я сожалею о загубленных мною. Я бы покаялся, но душа моя в окаменении, точно вот эта скала. И я хочу жить, жить, Марко! Как же ты можешь помочь мне?
- Знаешь, Родолфо Моранди, - Марко обратил на него ясный дружественный взгляд, - неподалеку от Лисьей лощины, в пещере, живет человек, которого я видел всего один раз и очень давно. Он уже стар, но его душа моложе, чем у нас с тобой, и, говорят, чиста, точно горный ключ. Это отшельник, и зовут его отец Симеон. Если ты подойдешь к его жилищу, и он выйдет тебе навстречу, значит, ты будешь спасен. Если он не выйдет, значит, тебе не суждено спастись через этого человека. Так мне рассказывали с детства. Пойдем к нему!
- Я слышал об отце Симеоне, - вздохнул Моранди. – И к нему не обязательно идти. У меня есть лодка, мы можем доплыть до его пещеры вот по этой реке… я не раз переправлялся через горные реки, мне будет нетрудно это сделать и теперь. Но помяни мое слово, Марко: отец Симеон не выйдет ко мне.
- Не говори так! – резко сказал Марко. – Веруй, сколько можешь, - и выйдет! В любом случае, ты будешь жить. Я не оставлю тебя, я буду за тебя молиться. Давай лодку – и вперед.
- Я не достоин этого, - очень тихо пробормотал Моранди. – Совсем не достоин…
- Если я молюсь за тебя, значит, ты достоин, - сказал Марко. – Говорю тебе, давай лодку.
     Его голос звучал так властно, что Моранди повиновался. Он встал с камня, вошел в пещеру и вернулся, везя на тележке лодку, обтянутую толстой кожей. Марко помог ему снять лодку с тележки, вставить весла в уключины и укрепить на носу серебряную лампу.
    Они делали всё молча, не глядя друг на друга, только Марко твердил про себя молитвы.
- Вот и всё, - произнес, наконец, Моранди, не глядя на Марко. – Садись в лодку, а я буду грести.
     Марко забрался в лодку и сел на ее дно (там не было скамейки), предварительно сбросив шлем и кольчугу, чтобы быть полегче. Моранди столкнул лодку на воду и ловко прыгнул в нее. Он тоже сел и принялся грести, с удивительным проворством лавируя между камнями, усеивающими реку, а Марко, крепко держась за борта, молился за него от всей души.
     Они плыли вдаль, стремительно и безмолвно, под черным небом, цветущим звездами, а грозная река бурлила и пенилась вокруг них. Ласковый ветерок перебирал волосы Марко, водяные брызги очень скоро замочили его лицо и одежду. Вокруг лодки, точно возле водопада, беспрестанно клубился туман от мелких ледяных брызг. Но Марко не чувствовал холода. Его душа, недосягаемая для холода и воды, словно парила над лодкой и бурными волнами – и молила Бога о снисхождении к несчастной душе, которая так хотела жить… которая стремилась к свету, невзирая на то, что пребывала во тьме и заблуждении.
     Когда звезды начали бледнеть, а небо стало светло-серым в пробуждающемся рассвете, лодка наконец достигла того места, откуда была видна пещера праведного старца.
     Сердце марко сильно забилось. Он принялся молиться еще горячее, чтобы отец Симеон вышел из своего жилища,  - и тем самым подал им знак, что принимает Родолфо Моранди, что поможет ему спастись!
     Моранди на пещеру не смотрел. Его сердце и душа тоже трепетали, но как-то тяжко и безнадежно. Он не мог, точнее, не смел поверить, что может быть прощен…
     Но тут Марко громко сказал ему:
- К берегу! Слава Богу!
     И Моранди, вздрогнув всем телом, направил лодку к берегу, по-прежнему не глядя по сторонам.
     Лодка въехала на песок с шуршанием и остановилась там. Моранди положил в ней весла и медленно поднял глаза. И увидел маленького седого старичка в темных одеждах, который кротко и как-то весело смотрел на него и на Марко. Его небольшие проницательные глаза ясно поблескивали в предрассветных сумерках.
     Марко и Моранди вышли из лодки. Марко поцеловал руку отшельника и принял от него благословение. Моранди стоял с опущенной головой; он не смел подойти к отцу Симеону. Тот сам подошел к нему и взял его за руку.
- Ну, здравствуй, Родолфо Моранди, - сказал он очень приветливо. – Что, не удалось нечисти прибрать тебя к рукам, сын спас? То-то! Молись за сына своего!
     Тут Родолфо Моранди не удержался. Слезы, которых он не знал с раннего детства, хлынули из его глаз, он опустился на колени, обнял ноги старца и заплакал навзрыд. Тот молвил:
- Теперь Божьей овечкой станешь, научу тебя травку щипать и колокольчик носить, чтобы Пастырь знал, где ты есть, и чтобы ты слушался отныне голоса Его.
     И сурово добавил, грозя кому-то пальцем и глядя в предрассветные сумерки:
- А ты поди от нас! Он теперь Божий, а не твой; ступай себе в пустыню безводную!
     Потом он взял за руку взволнованного Марко и сказал, подавая ему маленький хлебец:
- Это тебе! И ступай домой. Я попрошу Божью Матерь, чтобы твои родные не сильно волновались за тебя. Завтра днем будешь дома. А теперь прощайся с отцом, Марко Джоголи. Трое отцов у тебя, и всем троим ты остаешься достойным сыном.
     Он подтолкнул Марко к Моранди, который уже снова поднялся на ноги. Они обнялись.
- Спасибо тебе, - прошептал Моранди еле слышно.
- Ну, иди, - старец перекрестил Марко. – Ступай с Богом домой, светлая душа.
     И, взяв Моранди за руку, он увел его в свою пещеру.  Марко побрел в сторону дома, радостно улыбаясь; душа его всей своей силой славила Бога.
   
                24.

     В Энтросе Марко встречают самыми радостными слезами и объятьями. Госпожа де Рено и Арабелла не помнят себя от счастья, Флиссенталь крепко обнимает Марко. А тот в свою очередь бесконечно рад, что вернулся и видит своих родных и друзей.
     Все глубоко взволнованы и даже потрясены его рассказом, потому что много наслышаны о старце Симеоне. Его называют провидцем Астрадарских гор, он спас очень многих людей и помог многим.
- Велик Господь! – говорит отец Валериан, осеняя себя крестом. – Сам Родолфо Моранди возвращается на путь истинный!
     Фридль Пролле и все энтросцы сияют от радости: ни колдуна, ни сарлангов больше нет. Кондотьер Альберто Раньери знакомится с Марко, одним из главных своих спасителей, и провозглашает его героем. Руперт Орти, старый птицелов, и кузнец Асгер Мин одаривают Марко на прощание: один ручным соколом, другой самыми лучшими доспехами. От денег за эти щедрые дары они решительно отказываются.
     А спустя еще несколько дней тысяча Раньери и Флиссенталь с его воинами покидают гостеприимный Энтрос. Их провожают со слезами. Горожане привыкли к своим «захватчикам» и успели сердечно полюбить их.
     Воинам также жаль покидать прекрасную долину, где одни из них получили освобождение от злых чар, а другие провели самое лучшее лето в своей жизни. Но им пора уходить: кронпринц Сильвестр ждет их.
     Они едут в город Лард через Старые Ворота, родную деревню Марко. Там Альсина де Рено с сыном посещают кладбище и могилу, на которой теперь цветут три розовых куста. Флиссенталь и Арабелла тоже приходят поклониться праху человека, который, сам того не зная, дал одному из них сына и жену, а другой – возлюбленного жениха.
     … В Ларде их ожидают триста пятьдесят человек под руководством Бруно Касперта. Кондотьеры и солдаты очень рады видеть друг друга.
     В скором времени они покидают Сунтайю и возвращаются в Италию. Там справляют сразу две свадьбы. Мадам де Рено становится женой синьора Ориона, а Арабелла – женой Марко Джоголи. Марко теперь герцог, сын Флиссенталя и его супруги, которая, выйдя замуж, стала герцогиней.
     Спустя полгода Рафаэль Вергеллан, столь любимый у себя на родине, становится королем Сунтайи. Флиссенталь, Марко и Гарольд Лоуэлл снова отправляются в Сунтайю, служить королю этой страны с позволения кронпринца Сильвестра, который заинтересован в том, чтобы армию короля возглавляли самые лучшие его люди.
     И вот, наступает время, когда Марко и Флиссенталь строят себе замки близ Энтроса, в такой же очаровательной долине. Эти замки стоят неподалеку друг от друга и от поместья Гарольда Лоуэлла. Через много лет, когда они выйдут в отставку, а их дети подрастут, Астрадарские горы радушно раскроют им свои объятия. Они будут любоваться горами каждый день – их величественными высотами, лесами, лугами, бурными реками, и дружить с теми, кого они любят, и желать добра другим и самим себе. А горы, мирные великаны, будут в ответ дарить им свой царственный покой и доверчиво раскрывать для них свои священные тайны, столь же бесконечные, как и жизнь человеческой души. 

                К О Н Е Ц

начало: 26 апреля 2009 г.
конец: 22 мая 2009 г.