Любовь на поле брани

            
                К. Велигина afalina311071@mail.ru
                ЛЮБОВЬ НА ПОЛЕ БРАНИ
                фантастический роман
               
                ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

                1.

- Йос! Иди сюда!
     Й`осен Данк, адъютант Бернда Г`одвика, немедленно подошел к своему начальнику. Ему не нравилось, что тот называл его просто «Йос», хотя Годвик имел на это право: ему было за сорок, и его уже год как произвели в старшие капитаны. Но Годвик был груб и с подчиненными ему людьми не церемонился, даже если они были дворянами, как Йос.
     С минуту они молчали. Йосен стоял перед своим коренастым смуглым начальником, черноусым и черноволосым, а начальник задумчиво теребил усы, глядя в окно ратуши.
- Сейчас мы спешно покидаем город, - сказал он, наконец, отрывисто. – Вон, что эти черти вытворяют! Подожгли всё, что только можно. А мы… нас слишком мало, чтобы оказать им достойное сопротивление. Придется отступать и ждать помощи от генерала `Юда. Вот что, Йос, ты сейчас заберешь нашего пленного и отвезешь его в Сёртлах, да так, чтобы ни одна душа, кроме стражников об этом не знала, иначе тебя ожидает военный трибунал.
- Слушаю, господин капитан, - с готовностью откликнулся Йос, хотя «ты» в устах этого человека, обращенное к нему, тоже неизменно его коробило.
- Ты справишься один? – Бернд Годвик оценивающе оглядел его.
- Справлюсь, господин капитан, - ответил Йос, отдавая честь, то есть, дотрагиваясь до полей своей шляпы кончиками пальцев.
     Его ответ не вызывал сомнений. Крепкий, высокий, хорошо сложенный, Йос производил впечатление довольно сильного человека, хотя ему было всего восемнадцать лет. Его льняные волосы небрежными завитками падали на загорелый лоб, глаза были большими, синими, и смотрели решительно. Вообще он был хорош собой, но какая-то мягкость в его выразительных чертах говорила о том, что этот юноша может быть слишком терпелив и снисходителен к чужим недостаткам. Впрочем, сейчас это было кстати. Какой-нибудь жестокий вояка не подходил для той миссии, которую следовало выполнить. «Он справится, - подумал Бернд. – Он сопровождал уже трех важных узников. А этот станет для него последним. Ничего не поделаешь, на войне как на войне».
- Тогда поспеши, - он дал Йосу пакет, запечатанный сургучом. – Передашь господину Бостелу в Сёртлахе. Это сопроводительное письмо для заключенного. А вот твоя охранная грамота, Йос. Пароль знаешь?
- Принц Гилберт, - сказал Йос.
- Верно. Ну, шагом марш, да смотри, береги пленного, как зеницу ока, и упаси тебя Бог слушать в дороге его речи. Он безумен, безумен, говорю я тебе; хуже дурачка Клауса. Ступай!
     Йос снова отдал честь и быстро вышел из комнаты. «И всё-таки я Йос, - подумал он. – Но только не для таких людей, как Годвик. А для таких, как матушка и отец».
     Оба они умерли четыре года назад от холеры, свирепствовавшей тогда в королевстве. Он страшно любил своих родителей, а они его, и когда они умерли, его горю не было предела. Но теперь, перед ответственным заданием, ему не следовало расслабляться и вспоминать о них, он понимал это.
     Он быстро сбежал вниз по лестнице и сказал стражникам:
- Немедленно готовьте карету. Она должна ждать меня у черных дверей. Я повезу заключенного К`эбрита в Сёртлах. Вот охранная грамота. Это приказ капитана Годвика.
     Стражники в свою очередь отдали ему честь и засуетились перед крепкой железной дверью, за которой находился пленный или заключенный – его называли по-разному. А Йос в это время позвал своего слугу Ника и велел ему побыстрее собрать вещевой мешок и снести его во двор. Ник засуетился. Ему было немногим за сорок, но он имел вид шестидесятилетнего: возможно, из-за преждевременных морщин или из-за своих седых бакенбард.
     Когда Йос вышел из двери черного хода в небольшой внутренний двор ратуши, он увидел, что тюремная карета с решетчатым окошком уже стоит у малых ворот, а Ник сидит на козлах. Рядом стояли стражники, а возле них вертелся дурачок Клаус, шут недавно убитого сторонника короля, барона Этельреда. Это был худенький человечек неопределенного возраста, – ему можно было дать как пятнадцать, так и сорок лет. Его светлые короткие волосы стояли торчком, словно у одуванчика, черты лица были какими-то неясными, кроме, разве что довольно длинного носа, а живые быстрые глаза цвета спелой сливы всегда сохраняли добродушно-придурковатое выражение. Он был тонок, худ, настоящий заморыш, но Йос не помнил, чтобы Клаус бывал когда-либо грустен. Даже когда убили его хозяина, Этельреда, Клаус не выразил большой печали по этому поводу.
     Увидев Йосена Данка. Клаус подбежал к нему и, стащив с головы свой пестрый шутовской берет с пером кукушки, поклонился три раза и сказал:
- А птичка уже в клетке. А кот идет – и цап-царап! Добрый юноша, возьми меня на запятки; поедем, погуляем, подразним гусей.
- Пошел прочь, дурак! – крикнул Ник, замахиваясь на Клауса кнутом. И обратился к Йосу:
- Всё готово, сударь. Поехали!
- Поехали, - сказал Йос и обернулся к Клаусу:
- Прости, Клаус, но я еду не гулять. Н`а тебе золотой да проваливай из города, спасай свою шкуру.
     Клаус схватил золотой и, улыбнувшись, крикнул стражникам:
- А у меня монетка есть, рыцари! Спасайте свои шкуры, а мне, видно, на роду написано помереть дураком. Умные-то вон, уезжают, а я… - он утер воображаемую слезу. – А я здесь остаюсь: цветочки собирать, девушкам платочки дарить, огоньки задувать…
     “Бедняга! – подумал Йос, глядя на него. – Его же убьют, даром, что он безобиден, как ребенок”.
     Его сердце дрогнуло от жалости, но Клаус, казалось, уже совершенно забыл и о своей просьбе, и о карете, и о Йосе. То подбрасывая золотой, то снова ловя его, он скрылся за малыми воротами ратуши.
     Йос открыл дверцу кареты, забрался внутрь, запер дверцу ключом и сел напротив заключенного. Лицо этого последнего было скрыто деревянной маской с отверстиями для глаз, ноздрей и рта. Маска застегивалась на затылке пленного. Были видны лишь его волосы, волнистые, недлинные, светло-каштановые. Цепи на руках и ногах узника были короткими, наручники – внушительно толстыми. Он не слишком высок, подумал Йос, пожалуй, будет чуть ниже меня. Лица этого человека он никогда не видел, поэтому не мог определить его возраста. Кто это такой, Йос тоже себе не представлял. Он знал только, что его зовут Отто Кэбрит, что это очень ценный узник, даже, кажется, изменник, и что его следует препроводить в столицу, в город С`ёртлах, где его ожидают суд и наказание.
     Так они сидели друг напротив друга: таинственный узник и его охранник. Глаза Отто Кэбрита загадочно мерцали из прорезей маски. Трудно было в полутьме кареты определить их цвет. Он неотрывно смотрел на Йоса. Тому стало не по себе.
- Трогай, Ник, - громко сказал он в окошко.
- Пошли! – крикнул Ник, щелкая кнутом. Пара рыжих лошадей сорвалась с места и полетела через дымящийся, охваченный огнем, город. Вскоре карета уже неслась на юго-восток, по дороге к столице.


     Сначала Йос опасался, что встретит на своем пути повстанцев, сторонников короля Конрада, скрывшегося неизвестно куда лет пять назад; принц Гилберт захватил тогда власть в королевстве `Оэдь. Сторонники короля могли отбить пленного. В этом случае Йоса ожидал военный трибунал и, без сомнения, виселица. Но даже если бы наказание было более мягким, Йос сам себе не простил бы, что позволил отбить у себя пленного. Это означало бы, что как военный он никуда не годен. Его чести и самолюбию был бы нанесен величайший удар.
     Но горящий город вскоре исчез из глаз. Лошади свернули с опасной большой дороги и понесли тюремную карету через луг, к лесу, зеленевшему вдали. Дым пожарища перестал тревожить обаняние людей. Серые облака уже не застилали неба; оно вновь стало голубым, а луг запестрел июньскими цветами. В карету сквозь зарешеченные окна вечло медвяным ароматом луговых цветов и трав.
     Когда подъехали к лесу, Ник выбрал самую глухую дорогу на юго-восток и погнал по ней рыжую пару. Дорога была неширока. Ветви деревьев почти касались зарешеченных окон кареты с обеих сторон. В экипаже снова стало сумеречно. Йос старался смотреть на ноги пленного или в сторону, не желая встречаться с пристальном взглядом его глаз.
     Спустя час, успокоившись и решив, что опасность миновала, Йос коротко обратился к пленному:
- Вы не голодны?
- Голоден, - ответил пленный. Голос у него был довольно низкий и молодой, но из-за маски звучал глухо.
     Йос сейчас же достал из мешка, собранного Ником, хлеб, кусок жареной оленины и вино. Он налил вино в свой собственный кубок, ибо другого у него не было, и протянул кубок и еду Отто Кэбриту. Тот слегка кивнул ему в знак благодарности и принялся есть и пить – медленно, не торопясь и не роняя крошек. Йос это заметил и сказал себе: “У него манеры дворянина. Наверно, чертовски неудобно есть в маске. Я, во всяком случае, вряд ли получил бы удовольствие от такого обеда. Может, позволить ему снять маску, пока он ест?”
- Господин Кэбрит, - обратился он к узнику. – Я мог бы снять вашу маску, пока вы едите. Но потом я снова надену ее на вас.
- Вам угодно видеть мое лицо? – спросил Кэбрит. – Я ничего не имею против, но вам это может грозить трибуналом.
- Нет, - решительно возразил Йос. – Я имею право снимать с вас маску в крайнем случае. Я считаю, что обед – это именно тот самый случай.
- И вы не боитесь подойти ко мне? – спросил Кэбрит. – Это ведь опасно. Я удивляюсь беспечности вашего начальства: дать мне в сопровождающие такого мягкосердечного и неосмотрительного охранника, каким являетесь вы!
- Снимать маску вовсе не опасно для меня, - снова возразил Йос. – Это делается так: вы становитесь на колени, спиной ко мне, и я снимаю вашу маску; а потом таким же образом снова надеваю ее на вас, вот и всё.
- Весьма благодарен вам, - ответил Отто Кэбрит, - за ваши добрые намеренья. Но я вынужден отказаться от вашего любезного предложения. Я дворянин, и на колени перед вами не встану. Уж лучше я останусь в маске.
     “Он держится разумно и достойно, - подумал Йос. – А Годвик говорил, что он безумен, хуже Клауса. Право, я не вижу, чтобы это было так”.
- Я понимаю вас, господин Кэбрит, - сказал он вслух. – Я и сам бы так поступил на вашем месте.
     Он в раздумье почесал бровь и предложил:
- Давайте, я подойду к вам и сниму вашу маску, но обещайте мне не пытаться меня убить.
     Кэбрит от души рассмеялся.
- Простите, - сказал он. – Я смеюсь впервые за много месяцев. Повторяю еще раз: я очень удивлен выбором вашего начальства. Вы слишком добры, чтобы сопровождать опасного заключенного. Но мне это нравится. Поэтому: хорошо, я не буду пытаться убить вас, обещаю вам это.
     И он снова засмеялся, покачав головой, словно желая сказать: “Бывает же такое!”
     Йос встал и, опершись коленом на противоположное сиденье, отпер ключиком железный обруч на затылке Кэбрита, снял с него маску и поспешно сел на место. Он увидел лицо человека лет тридцати пяти, худощавое, бледное, с тонкими чертами – лицо аристократа. Но серые глаза Кэбрита были полны энергии и силы.
- Благодарю вас, - молвил он, бросая проницательный взгляд на Йоса и вновь принимаясь за еду.
- Не стоит благодарности, - ответил Йос.
- Хорошее вино, - заметил Кэбрит одобрительно. – Испанское?
- Итальянское, - отозвался Йос. – Из запасов гарнизонного начальства.
     Больше они не разговаривали, а когда Кэбрит поел, Йос снова надел на него маску.
     Они ехали целый день: то через лес, то через луга и холмы. Ранним вечером Ник свернул с дороги и остановился на опушке большого леса. Соскочив с козел, он подошел к окошку кареты и объявил:
- Вороний Лес. Надо выкормить лошадей, господин Йосен, да и самим не худо бы поужинать, а то я всё закусывал прямо на козлах всухомятку; не очень весело!
- Хорошо, - сказал Йос. – Ты прав, Ник. Что же, распрягай лошадей, а я тем временем разведу костер. Пойдемте, сударь, - обратился он к Кэбриту, отпирая дверцу кареты.
     Кэбрит вышел вслед за ним и уселся на траву, наблюдая за тем, как Йос разжигает костер. Когда они, наконец, принялись за еду и грог (Йос снова снял с узника маску), почти совсем стемнело. И вдруг он услышал над своим плечом тихий нерешительный голос:
- Друг, а, друг! Дай-ка хлеба. Деньги у меня есть, да пекарня далеко.
     Йос подскочил от неожиданности, а Ник крикнул сердито:
- Вот принесла нелегкая! Ты-то откуда взялся?
     Перед Йосом стоял Клаус, собственной персоной. Он оправлял на себе сшитый из разноцветных лоскутьев кафтан, застенчиво улыбался и переминался с одной ноги на другую. Его ноги, облаченные в короткие штаны и драные шелковые чулки, производили впечатление тонких длинных бревнышек с натянутыми на них лоскутами материи.
- В самом деле, откуда ты взялся, Клаус? – удивился Йос.
- А я у вас на запятках ехал, - ответил Клаус. – Страшно стало, что убьют.
     Он говорил осмысленней обычного, и в его взгляде внимательный Йос не уловил на этот раз обычного придурковатого выражения, но не обратил на это внимания. Его поразила ловкость Клауса. Весь день этот малый трясся на запятках кареты, и никто об этом не узнал бы, если бы он сам не проговорился!
- А ну, поди прочь! – крикнул Ник. – Сначала с головой подружись. Умом не вышел приставать к добрым людям, попрошайка!
- Нет, Ник, подожди, - остановил его Йос. – Клаус, не бойся, я накормлю тебя. Садись. Раз уж ты сумел уехать вместе с нами, да так, что мы об этом даже не догадывались, ты заслужил хороший ужин.
- Спасибо, добрый воин, - ответил Клаус, аккуратно присаживаясь рядом с Йосом и доброжелательно глядя на него своими глазами цвета спелой сливы. – Мне много не надо: хлебца кусочек да воды глоточек – вот я и сыт.
     Йос дал ему кусок жареной оленины на можжевеловом прутике, хлеба и вина. Клаус принялся за еду, не обращая никакого внимания на сердитые взгляды Ника и то и дело приговаривая: “звездочки в небе к хорошей погодке!” или “луна взошла, а греть не греет” и тому подобное.
- Тебе сколько лет, Клаус? – спросил его Йос.
- Мне-то? Клаус дурак, Клаус не знает, - ответил бывший шут барона Этельреда, меланхолически глядя в небо. – Но Клаусу бабушка с дядюшкой говорили, что ему три на десять да еще три; так-то, добрый человек.
- То есть, тридцать три, - сообразил Йос. – А не похоже. Я бы, знаешь… дал тебе, разве что, лет пятнадцать.
- А я бы дал тебе восемнадцать, - молвил вдруг Клаус. – И сказал бы, что тебя зовут Йосен Данк, и судьба твоя: служить при дворе, если будешь умен. А будешь глуп, – повесят тебя, даже если птичку в клетке привезешь!
     И он весело подмигнул онемевшему от удивления и неожиданности Йосу.
- А ну, пошел вон отсюда! – грозно крикнул Ник, вскакивая на ноги с намереньем как следует проучить, наконец, Клауса. – Сейчас я тебе покаркаю, ворона, на твою дурацкую башку!
- Подожди, Ник! – Йос загородил собой Клауса. – Ну-ка сядь! Пусть он себе говорит, худого от этого никому не будет. За что же меня повесят, Клаус? – в голосе его прозвучало любопытство.
- За то, что Райскую Птицу везешь, - был ответ. – А ты не вези ее в столицу, вези подальше, в лес, в горы, в кротовые норы. Спрячь, она тебе счастье принесет!
     Йос засмеялся.
- Ты говоришь загадками, - сказал он. – Но я всё равно поеду в столицу, потому что я на службе у принца Гилберта Оэдийского. А повесят меня или возьмут ко двору, это уж как Бог даст. Всё равно судьбы своей не минуешь.
- Ох, и люди бывают! – рассеянно улыбнувшись, заметил Клаус. – Им говоришь про луну, а они поют заутреню, и нет, чтобы в окно посмотреть. Прости Клауса, господин хороший; спать хочу.
- Спи, - пожал плечами Йос. – Господин Кэбрит, вы поели? Тогда я должен надеть на вас маску.
     Кэбрит взглянул на него так, словно хотел сказать: должен, так надевай. Очутившись в маске, он направился к карете. Йос запер его там, а сам лег рядом с каретой на траву, завернувшись в плащ. Неподалеку от него, пофыркивая и пощипывая траву, бродили лошади. Ник храпел, лежа возле догорающего костра. Клаус спал шагах в четырех от него, почти не видный и не слышный, словно тень от куста или деревца. «Ловкий малый, - подумал Йос, закрывая глаза. – Целый день ехал у нас на запятках… И здорово он притворяется дураком. А сам всё знает: и мое имя, и сколько мне лет. Даже судьбу предсказал. Вот хитрец! Но – забавный…»
     И, подумав так, Йос крепко заснул.

                2.

     Просыпается он словно от внутреннего толчка. И сразу же видит раскрытую дверцу кареты. Он вскакивает на ноги, озираясь. На траве лежат сброшенные цепи с наручниками, их две – от рук и ног, а рядом валяется деревянная маска. «Сбежал!» – громом прокатывается в его голове. Солнце еще не взошло, но уже довольно светло. Йос видит, как двое людей быстро уходят к лесу. Он мгновенно узнает их: это Отто Кэбрит и Клаус. Йос хочет схватить свой мушкет, но его нигде нет. Мушкета Ника тоже нет. «Они забрали оружие! – думает он. – Как же их остановить? Они сейчас скроются среди деревьев, и тогда – конец…»
- Стойте! – кричит он так громко, что Ник просыпается, а двое беглецов оглядываются и прибавляют шагу.
     Йос лихорадочно вытаскивает из вещевого мешка арбалет, быстро вешает на пояс колчан со стрелами, вскакивает на лошадь, перерезает ножом веревку, которой она привязана к кустам, и, сжимая ногами ее бока, что есть силы гонит ее к лесу, одновременно целясь в Кэбрита из арбалета. Стрела пролетает немного левее беглеца, возможно, потому, что Йос давно не упражнялся в стрельбе из арбалета и лука, предпочитая им мушкет и шпагу. Впрочем, он целится только в ноги Кэбрита, чтобы остановить его. Вслед за своим хозяином, громко крича, мчится Ник, тоже на неоседланной лошади, вцепившись в ее гриву. Но беглецы уже достигли леса и почти что скрываются среди деревьев.
     «Нет! Нет…» - отчаянно мелькает в голове у Йоса. В ужасе от мысли, что вот-вот упустит пленного, он снова целится и стреляет, разумеется, мимо. И не успевает остановить свою лошадь. Она влетает в гущу деревьев, и первая же толстая ветка, ударив Йоса в грудь, сбрасывает его на землю. Страшный удар – и он теряет сознание, растянувшись под высоким раскидистым дубом. Ник соскакивает с лошади, подбегает к нему и, склонившись над ним, жалобно зовет:
- Сударь, а, сударь! Господин Йосен! Ах, Боже мой, грех-то какой. Да живой ли вы?
     Он прикладывает голову к груди своего хозяина, но не может уловить, бьется сердце или нет. Кусая губы, со слезами на глазах, Ник поспешно отстегивает от пояса фляжку с коньяком, смачивает губы Йоса, растирает ему виски – всё напрасно. Йос неподвижен, и мертвенная бледность разливается по его лицу, отчего загорелая кожа светлеет.
- Ах ты, Господи! – в отчаянии восклицает Ник, уже не удерживая слез. – Господин Йосен, да что же мне теперь делать? Довезу ли я вас живым до ближайшей-то деревни? Ох, горе мне, горе!
     Он раскачивается взад-вперед, стоя на коленях и закрыв лицо руками.
- Подожди, не причитай, - останавливает его чей-то низкий спокойный голос.
     Ник быстро отнимает руки от лица и видит Отто Кэбрита и Клауса: они стоят в двух шагах от него и Йоса.
- Не причитай?! – глаза Ника загораются гневом. – Ах вы, бесчестные мерзавцы, негодяи, звери! Особенно вы, - обращается он к Кэбриту. – Мой хозяин был к вам добр, а вы убили его! Убили, а я еще отцу его служил! Ну, коли так, и меня убейте. Незачем мне жить, если я его не сберег, пес проклятый! Не сберег, не спас…
     Он громко всхлипывает.
- До чего же ты глуп, Ник, - задумчиво говорит ему Отто Кэбрит. – Не отпевай своего хозяина раньше времени, подожди немного. В конце концов, он сам виноват. Кто же на лошади скачет по лесу, где ни тропы, ни дороги, одни деревья? Клаус, взгляни-ка, что там с ним.
     Клаус быстро подходит к Йосу. В его глазах – серьезное внимание и участие. Он склоняется над Йосом, берет его за руку, находит пульс и говорит:
- Жив.
     Затем ощупывает цепкими тонкими пальцами голову, руки и ноги Йоса и кивает на левую руку:
- Вывих.
- А спина? – спрашивает Кэбрит.
- Надо перевернуть его, - отвечает на это Клаус.
     Кэбрит подходит к Йосу и осторожно переворачивает его со спины на живот. Клаус осторожно снимает с лежащего камзол и быстрыми пальцами словно пробегает по его позвоночнику.
- Спина цела, - говорит он. – Просто сильно ушибся. Переверни-ка его обратно, государь: я вправлю ему руку.
     Кэбрит снова переворачивает Йоса. Клаус берет его руку и дергает. Йос стонет от боли, но глаз не открывает.
- Ему придется с неделю полежать, чтобы никто его не тревожил, - замечает Клаус. Его негромкий тенор звучит приятно и успокаивающе.
- Что ж, - Кэбрит задумчиво смотрит на Йоса. – Он поил меня вином из собственного кубка, он снимал с меня маску, он был вежлив со мной; скажем прямо, был даже заботлив. Что скажешь, Клаус? Возьмем его с собой?
- Это было бы хорошо, ваше величество, - с поклоном отвечает Клаус. – Ведь отец Йосена Данка, насколько мне известно, достойно служил вам.
- Да, - роняет Кэбрит. – Но отец – это отец. Каков окажется сын, я не знаю. И всё же я возьму его.
- Ваше величество? – переспрашивает Ник в изумлении. – Как же так? Почему «величество»?
- Потому что я К`онрад Пятый, король оэдийский, твой законный государь, - спокойно отвечает Нику Кэбрит.
     Ник бледнеет, его глаза становятся большими и растерянными. Затем он молча всплескивает руками, да так и остается стоять, словно заглянувший в глаза Медузе Горгоне.
- Ох ты! – наконец, вырывается у него. – Ваше величество!
     Он устремляет виноватый взгляд на короля, потом говорит:
- Простите вы меня, дурака, что не признал! Память у меня на лица неважная, да вы и изменились, ваше величество: у вас теперь ни усов, ни бороды. Да что ж это я!
     Он падает на колени перед законным государем Оэди и почтительно целует его руку, твердя:
- Простите меня, не признал сразу, грешен! А это… - он вопросительно смотрит на Клауса.
- Это мой придворный звездочет и разведчик, Клаус Крафт, - улыбается его величество. – Мы познакомились с ним, когда я бедствовал в чужих землях, и он помог мне. Но сейчас некогда болтать. Ступай за вашими вещами, Ник, да поживее, - солнце всходит. Мы подождем тебя здесь.
- Я сейчас, я мигом, - Ник вскакивает на ноги и поскорее убегает, что-то бормоча себе под нос.
- Ну что, Клаус, - сердечно обращается Конрад к своему звездочету и разведчику. – Возьмем-ка обеих лошадей с собой. К одной привяжем нашего господина Йосена, а другую пусть ведет в поводу Ник.
- Да, государь, - отвечает Клаус, поправляя свой пестрый берет с пером кукушки.
     Они вместе поднимают и усаживают на одной из лошадей бесчувственного Йоса Данка. Конрад крепко привязывает его веревкой к лошади и подбирает его арбалет.
- Неси-ка, - он отдает арбалет Клаусу.
     Вскоре появляется Ник с вещевым мешком, и все четверо трогаются в путь. Ник не смеет спрашивать, куда они идут. Он с тревогой поглядывает на своего молодого хозяина и с немного недоверчивым любопытством – на Клауса. Тот  ведет в поводу лошадь с Йосом. Клаус тщедушен, с бледно-розовой кожей и длинным носом. Его лицо гладко, без единой морщины, как у ребенка, и только по рыжеватой щетине на щеках можно определить, что Клаус уже взрослый. Лицо его задумчиво и в то же время настороженно-чутко. Но этот Клаус уже ничем не напоминает вчерашнего дурачка, шута барона Этельреда. Правда, он всё такой же заморыш, и светлые короткие волосы по-прежнему похожи на шапку одуванчика, но в его худенькой полудетской фигуре, тонкой и сутулой, появилось нечто взрослое: более взрослое, чем до сих пор.
- Маска! – вдруг говорит король. – Мы оставили там маску, это может навести на наш след.
- Не бойся, государь, - отвечает Клаус. – Сейчас точно такую же маску надевают почти что на всех знатных заключенных, когда перевозят их из одной тюрьмы в другую. Часть их по дороге всегда сбегает от своих охранников. Я убедился в этом, живя среди военных.
- Это не удивительно, - заметил Конрад. – Если назначать в охрану несовершеннолетних ребят, заключенные будут сбегать; им просто ничего другого не останется.
- Ваше величество, - Клаус покачал головой с еле заметной улыбкой. – Вы никогда не убежали бы от Йосена Данка, если бы я предварительно не позаботился о ключах от вашей кареты и наручников (да и то, мы провозились с ними до самого рассвета).
     Конрад улыбнулся.
- А ты думаешь, я не ценю этого и не благодарен тебе? – спросил он весело. – Нет, так ценю и так благодарен, что, поверь, ты сам убедишься в этом, едва я снова окажусь на престоле.
- Следует быть благодарным не только во дворце, - заметил Клаус загадочно.
- Так ты уже теперь хочешь моей благодарности? – Конрад сделал удивленное лицо. – Что ж, я проявлю благодарность: посажу тебя на лошадь, которую ведет Ник, и сам поведу ее… Хочешь?
- Нет, - Клаус засмеялся. – Лучше поменяемся местами, государь: ты садись на лошадь, я поведу ее, а Ник пусть везет своего хозяина.
- Ну нет, - возразил король. – Я полтора года провел в застенке, где только и делал, что сидел, а такой неподвижный образ жизни, говорят, очень вреден. Скажи лучше, почему ты упрекнул меня в неблагодарности?
- Потому что, представляя меня Нику, ты назвал меня только лишь своим звездочетом и разведчиком, - ответил Клаус с невинным видом.
- О, виноват, - лицо короля стало в самом деле виноватым.
- Ник! - начал он торжественно. – Спешу добавить, что господин Клаус в первую очередь мой ближайший друг, и ему даровано право называть меня по имени.
- На то ваша королевская воля, государь, - молвил Ник, кланяясь. – Только я вот за хозяина своего боюсь: как бы не помер, пока мы добираемся до места.
     Конрад и Клаус переглянулись между собой и рассмеялись.
- Не бойся, Ник, - Клаус доброжелательно посмотрел на верного слугу. – С твоим хозяином не случится ничего хуже того, что уже случилось.
- А он поправится, ваша милость? – осмелился спросить Ник.
- Конечно, - коротко ответил Клаус.
     Они шли около двух часов, пока не забрались в такую лесную глушь, где и солнце едва светило, скупо пробиваясь сквозь густую листву. Птицы тоже пели как-то осторожно. Кругом стояла торжественная тишина. Спустя еще несколько минут деревья поредели, и путники вышли на большую поляну, посреди которой возвышался какой-то старинный небольшой замок. Нику показалось, будто в ранней молодости он уже видел эти замшелые серовато-коричневые стены с башнями и весь угрюмый фасад старого «дворянского гнезда». «Ах, да это же Фористхолл, - сказал он сам себе, - охотничий дом графа Густава Моуди».
     Дом смотрел как-то заброшенно. Не похоже было, что там есть хоть одна живая душа. Его величество взошел на крыльцо и взялся за ручку двери, но та оказалась запертой изнутри. Конрад постучал чугунным кольцом. Спустя несколько минут дверь открыл какой-то старик в одежде лакея. Из-за его спины испуганно выглядывала пожилая служанка.
- Мир вам, добрые люди, - ласково сказал Конрад. – Мне известно, что это дом графа Моуди. Будьте добры, окажите приют и гостеприимство четырем усталым странникам. Мы сумеем отблагодарить вас.
     Старый лакей недоверчиво оглядел потрепанный камзол «странника». Его взыскательный взгляд отметил старые башмаки короля, его потертые штаны, а также отсутствие шляпы и шпаги. Вид Клауса тоже не мог внушить доверия, но молодой человек, привязанный к лошади (видимо, больной или раненый) имел вид настоящего дворянина, а другой, гораздо старше его, - вид слуги из приличного дома. Поэтому лакей сказал, взглянув в глаза королю:
- Добро пожаловать, господа, но я должен уведомить о вашем прибытии нашу хозяйку, леди Моуди.
- Вдову графа Густава? – спросил Конрад.
- Нет, ваша милость, его дочь, госпожу Еву.
- Вот как, - король кивнул головой. – Разумеется, ей следует доложить о нас.
     Лакей ушел, а служанка, поклонившись, сказала:
- Проходите, господа, я покажу вам комнаты. Мы там недавно прибирались. Думаю, в них вполне можно жить.
- Мы всем будем довольны, добрая женщина, - ответил на это Конрад. – Как твое имя?
- Лали, сударь.
- Хорошее имя. Веди нас, Лали, и будь уверена: мы не такие уж требовательные гости.
     Лали провела его в комнаты первого этажа. Там оказалось чрезвычайно уютно. Вид этих комнат наполнил тихой радостью усталое сердце короля-изгнанника, вдохнул в него новые силы, надежду и веру в грядущую победу (иногда эта вера несколько ослабевала). Он увидел вычищенные красивые ковры, старые широкие кровати с пуховиками, столики из красного дерева и бронзы, аккуратные медные подсвечники, картины и портреты. Всё это было какое-то жизнеутверждающее, лишенное тягостной таинственности и сумрачных теней. Кресла, старые, но добротные, весело поблескивали в скупых лучах солнца шелковой малиновой обивкой. Стулья, массивные, со старинными высокими спинками, походили на небольшие трончики из резного дуба. Конрад увидел в этом доброе предзнаменование для себя, и сердце его преисполнилось покоя и благодарности.
- Отличные комнаты, смею тебя уверить, - обратился он к Лали. – И целых три! Это чудесно.
    Он помог Нику снять с коня Йоса, и вдвоем они перенесли его в одну из комнат.
- Ты будешь жить в этой комнате вместе со своим господином, - сказал король Нику. – А мы с Клаусом – в двух остальных.
     Когда Лали застелила постель для Йоса, Ник раздел его и проворно уложил под одеяло. Клаус еще раз взглянул на больного, быстро сделал два компресса из каких-то трав, найденных им возле замка, и обвязал ими руку и голову Йоса. После этого он влил ему в рот немного воды и коньяку.
- Ник, - сказал он потом слуге. – Ты дашь мне знать, когда он придет в себя, даже если это будет ночью.
- Так точно, ваша милость, - почтительно ответил Ник тому, на кого еще вчера замахивался кнутом, и кого менее суток назад называл дураком и попрошайкой. Теперь ему было крайне неловко вспоминать об этом.
- Сударь, - Лали заглянула в комнату к Конраду. – Леди Моуди спрашивает, не угодно ли вам вымыться с дороги? Она велела нам с Чарльзом согреть для вас воды; если угодно, я принесла бы для вас и чистую одежду.
- Передай леди Еве нашу величайшую благодарность, - с достоинством ответил его величество. – Мы с удовольствием воспользуемся ее любезным предложением. А ты замечательная служанка, Лали, говорю тебе это от чистого сердца. Я не забуду твоих услуг.
     Лали ласково улыбнулась Конраду, присела в реверансе и тут же убежала помочь старому Чарльзу разлить горячую воду в кувшины, а после отнести эти кувшины вниз, в прачечную, чтобы усталые путники могли как следует вымыться с дороги.

                3.

    Вымытые, с чисто выбритыми лицами (один только Ник сохранил свои бакенбарды, которыми гордился), они облачились в штаны до колен, светлые рубашки и жилеты, которые принес им Чарльз; Ник остался в своей одежде, вполне еще чистой. Лали провела их в небольшую столовую, а Чарльз принес туда поднос с кушаньями. Гости Фористхолла отдали должное еде и вину. Затем дверь тихонько отворилась, и в столовую вошла девушка лет двадцати трех. Она ступала неслышно, держалась немного застенчиво и в то же время с большим достоинством. Ее кожа была белой, глаза большими, темно-карими, а волосы темно-рыжими, уложенными на голове изящной шапкой. Она не была красива, но во всём ее существе присутствовали грация и очарование. Они были и в мелковатых чертах ее лица, и в медленных, очень аристократических и женственных движениях. В ее аккуратных ушах блестели маленькие жемчужные серьги, темное шелковое платье украшала агатовая брошь. При ее появлении мужчины встали, а она, слегка смутившись, неловко поклонилась им и торопливо сказала:
- Пожалуйста, сидите, господа. Я просто пришла познакомиться с вами, моими гостями. Могу ли я узнать ваши имена?
     И она встала в нескольких шагах от стола, словно не решаясь подойти ближе.
- Добрый день, леди Моуди, - любезно ответил Конрад. – К сожалению, мы здесь не все. С нами еще юноша; он немного болен, но скоро поправится. Его зовут Йосен Данк, он дворянин. Вот его слуга Ник, человек почтенный и усердный. Это - мой ближайший друг, Клаус Крафт, астролог и целитель, а сам я – Конрад, король Оэди, изгнанный своим братом пять лет назад за пределы государства.
     Глаза леди Моуди широко раскрылись.
- Ох, - тихо произнесла она, прикладывая руку к груди.
- Я вас напугал? – Конрад мягко улыбнулся ей. – Простите, если это так, но я счел за лучшее сказать вам правду.
- Нет, я не испугалась, - ответила она. – Просто я не верю своим глазам и ушам… Вы не похожи на свои портреты, ваше величество.
- Да, я больше не ношу бороды и усов, -  согласился Конрад. – Но мои черты лица остались прежними – глаза, нос… верно?
- Да, - осторожно согласилась она, застенчиво присматриваясь к нему. Взгляд ее выразил недоверчивую робкую радость. – Для меня огромная честь, ваше величество, принимать в этом доме вас и вашу свиту. Но я живу не одна. Как мне обращаться к вам в присутствии прислуги?
- Отто Кэбрит, - ответил король. – Вы умны и предусмотрительны, госпожа Моуди. Но что вы делаете в такой глуши? Ведь у вашего покойного батюшки замечательный особняк в столице; полагаю, теперь он ваш.
- Да, - подтвердила она. – Я единственная дочь и наследница графа Моуди, и особняк в столице принадлежит мне. Но я не могу жить в одном городе с его высочеством.
     Произнеся эти слова, она невольно сжалась и опустила глаза.
- Мой брат был неучтив с вами? – осторожно спросил Конрад, медленно подходя к ней.
- Нет, нет, - она в смятении взглянула на него и поспешно отступила на два шага; в глазах ее появился страх. – Просто его высочество ждет от меня слишком многого. Он… простите, я больше ничего не могу сказать вам.
- Вы боитесь меня? – мягко удивился Конрад, останавливаясь. – Напрасно, сударыня. Я всего лишь хотел поцеловать вашу руку. И вы совершенно не обязаны ничего сообщать о себе ни мне, ни моим спутникам. Я благодарю вас за вашу заботу и гостеприимство и уверяю: все мы, здесь присутствующие, ваши защитники, а не враги. Я и мои приближенные будем день и ночь оберегать вас и ни в коем случае не намерены вас стеснять или беспокоить. Не обращайте на нас внимания, но всегда рассчитывайте на нашу помощь и поддержку.
- Спасибо, - ответила она, взглянув на него с живой благодарностью и облегчением. Затем заставила себя улыбнуться и молвила:
- Я немного одичала здесь, в глуши. Но я прошу не оказывать мне никаких знаков почитания, кроме простого кивка головой. А как мне обходиться с вами, ваше величество? Нужно ли целовать вам руку? Я несколько слаба в знаниях этикета.
- Что вы, никакой руки, - засмеялся король, глядя на нее приветливо и доброжелательно. – С меня и моих людей всегда будет довольно вашего благосклонного взгляда, а то и вовсе ничего, ибо ваше душевное спокойствие и доверие к нам для меня стократ дороже всех этикетов, говорю вам это совершенно искренне.
- Благодарю вас, - ответила она. – Раз вы так добры, позвольте мне удалиться. Но если вам что-нибудь понадобится, скажите Лали. Она тотчас меня обо всём уведомит, и я попытаюсь вам помочь. И не называйте меня «леди Моуди». Я просто Ева для таких высоких гостей, как вы… разумеется, кроме доброго Ника, - она мягко взглянула на слугу Йоса.
- Ваше желание будет исполнено, - поклонился ей король. – Вы вольны удаляться, а также приближаться, - он засмеялся. – И, ради Бога, не бойтесь нас.
- Я вас не боюсь, - молвила она не очень уверенно и направилась к двери, но у порога остановилась и обернулась.
- У вас, вероятно, нет денег? – спросила она, краснея.
- Да, мы пока что нищие, - весело ответил его величество. – Разве что у Йосена Данка есть немного денег. Но Ник вряд ли захочет делиться со мной.
- Почему? Я поделюсь, - мужественно ответил Ник. – Могу одолжить вашему величеству двадцать золотых.
     Конрад весело засмеялся.
- Видите, Ева, - сказал он. – Моя свита чрезвычайно щедра.
- У меня есть немного денег, ваше величество, - сказала она, глядя в сторону. – Пожалуйста, когда вам будет нужно, напишите на бумажке сумму и передайте с Лали, а я пришлю вам с ней деньги.
     Глаза Конрада стали серьезными. Он почувствовал себя необыкновенно растроганным.
- Я безмерно вам благодарен, - он слегка поклонился ей. – И обещаю, что в случае необходимости непременно воспользуюсь вашей помощью.
    Она торопливо кивнула ему и поспешно выскользнула из столовой.
- Замечательная девушка, - помолчав, сказал король. – Не правда ли, Клаус?
     Клаус задумчиво кивнул головой, потом взглянул на Конрада.
- Да, Конрад, - молвил он. – Леди Ева добра и прекрасна. Но если мы хотим добиться ее доверия, мы должны на время забыть, что она живет в этом доме.
     В самом деле, принц Гилберт, кажется, очень сильно напугал ее, - заметил его величество. – Мы не знаем, какое зло он причинил леди Моуди, но постараемся, по мере наших сил, исправить это зло… А теперь пойдемте в наши комнаты, начнем обживаться на новом месте.
     И они покинули столовую.

                4.

     Йосен Данк окончательно пришел в себя утром следующего дня. Он открыл глаза и увидел, что лежит в какой-то незнакомой комнате, озаренной неяркими, но веселыми лучами солнца. Под ним была мягкая постель, над ним высокий белый потолок с лепными украшениями. На стенах, оклеенных штофными лазоревыми обоями, пестрели мелкие цветочные узоры и висели изящные гобелены с изображением охотников, оленей и лисиц. Бархатные, под цвет обоев, шторы на окнах были отдернуты. Всё смотрело приветливо и успокоительно, но в сердце Йоса сразу же ожила тревога.
     «Что со мной? – подумал он беспокойно. – Что это за место, почему я здесь? А пленный? О, Господи, он же сбежал!..»
     В его памяти немедленно ожили события последних суток. «Где я?» – вновь подумал он в смятении и хотел было встать, но голова его тотчас закружилась, рука заныла, к горлу подкатила тошнота, и он бессильно опустился на мягкую пуховую подушку, страдая от чувства бессилия и неизвестности. Всё тело гудело, кости ныли. «Я упал с лошади, - сказал себе Йос. – Это, конечно, никому не может пройти даром. Слава Богу, что я еще жив. Правда, такая радость ненадолго: меня ожидают трибунал и виселица. Ох, как иногда быстро всё меняется в жизни человека. Совсем недавно я был вполне здоров и, если не счастлив, то, по крайней мере, мог надеяться на счастье, у меня было будущее. А теперь… теперь у меня ничего нет, и я глубоко несчастен».
     Дверь комнаты тихо отворилась, и появился Клаус. Увидев, что Йос не спит, он подошел к его кровати, присел на ее краешек и приветливо сказал:
- Доброе утро, друг, с пробуждением тебя! Как ты себя чувствуешь?
     Йос встрепенулся.
- Клаус! – он хотел привстать, но слабость заставила его вновь лечь. – Именем Господа, заклинаю тебя, скажи мне правду: где мы? И где Отто Кэбрит? Он сбежал?
- Куда же он от тебя сбежит? – засмеялся Клаус. – Ты ведь с арбалетом да на коне – страшное дело! Мы с Кэбритом, как увидели тебя, так чуть не сели там, где стояли. Жаль только, что ты упал с лошади, это немного сбило весь эффект.
- Подожди, не шути, - с тоской попросил Йос. – Я ведь знаю, что ты дурачком только притворялся; на самом деле, мне бы твоего ума. Будь добр и великодушен, скажи, где Кэбрит?
- В этом же доме, - ответил Клаус. – Даю тебе честное слово. И Ник твой здесь. Это охотничий замок графа Моуди, мы в гостях у его дочери леди Евы. А теперь хочешь немного удивиться? Отто Кэбрит на самом деле – король Конрад Пятый; твой отец служил ему, Йосен Данк.
- Как? – вскричал Йос, позабыв о том, что ему плохо, и вновь вскочил в постели. – Кэбрит – король Конрад? Это правда или вымысел?
- Если бы я хотел солгать, я придумал бы что-нибудь более интересное, - ответил Клаус, осторожно беря его за плечи и вновь укладывая на подушку. - Будь добр, лежи спокойно. Я правду говорю. Твой беглый узник - король Конрад, а я его друг, звездочет и разведчик.
- О, Боже мой, - Йос прикрыл глаза. – Так я вез короля. И что же теперь будет?
- Будет, как Бог рассудит, - Клаус дотронулся до его лба. - У тебя жар, вот что.
     Он налил в ложку какого-то лекарства и поднес к губам Йоса:
- Ну, глотай! Молодец. Что я могу сказать тебе? Служи своему законному государю, а не предателю, который едва не убил его, вот и все дела.
- Но… я же клялся принцу в верности, - возразил Йос.
- Ты не приносил ему присяги, - возразил Клаус. – Да у тебя и выбора-то нет, Йос. Неужели из чувства долга ты хочешь принять смерть на виселице?
- Смерти никто не хочет, - тихо ответил Йос. – Но как же клятва?
- Присяга освободит тебя от клятвы, данной предателю, - сказал Клаус. – А виселица от тебя не убежит. Но вот, что я тебе скажу как астролог его величества. Если ты будешь служить королю, ты выиграешь, а если вернешься в Сёртлах, проиграешь. Пока что мы все здесь в безопасности. К тому же, на стороне законного государя больше народа, чем на стороне того, кто присвоил власть. Я бы на твоем месте и минуты не думал.
- Я и не думаю, - Йос слегка приоткрыл глаза. – Но к этому надо привыкнуть… к тому, что всё изменилось. И говорю тебе, – с жаром добавил он, - если бы я любил его величество Гилберта, если бы душой, а не только головой был ему предан, я бы пошел с ним даже против законного государя, и виселицу бы принял от него!
- Тише, не трепыхайся, - Клаус взял его за руку. – Лежи спокойно. Вот ты говоришь: если бы любил. Но ты же не любишь его, ты не предан ему душой.
- Начальство не выбирают, - возразил Йос.
- Не выбирают начальство законное, данное Богом, - уточнил Клаус. – А другое выбирают, еще как. Но это уже философия. Знаешь, на самом деле всё очень просто, проще не бывает: служи законному государю, чьи предшественники дали дворянство твоему роду, и ты будешь прав. А теперь подумай о приятном и постарайся заснуть.
- У тебя жилет новый, - заметил вдруг Йос, присмотревшись к Клаусу. – И рубашка. А волосы всё такие же, как у одуванчика, - он тихонько засмеялся.
- Волосы не сменишь, - тоже засмеялся Клаус. – Зато одежду можно сменить. Это нам с его величеством дала леди Ева.
- Тебе и не надо менять волосы, - возразил Йос. – Они тебе как-то подходят. Создают образ, как говорят поэты. А теперь ответь, если ты мой врач: долго мне еще лежать?
- Неделю, - ответил Клаус. – Уж потерпи. Есть хочешь?
- Пить хочу, - признался Йос. Клаус помог ему напиться. Йос поблагодарил его.
- А как же цепи и дверца кареты? – спросил он. – Это т`ы достал ключи, Клаус? Ты помог бежать его величеству?
- Я, - скромно признался Клаус. – Правда, ключи не совсем подходили, вот мы и провозились с ними до рассвета.
- Хотел бы я иметь такого же верного друга, как ты, - вздохнул Йос.
- А может, я не верный, - Клаус лукаво улыбнулся. – Может, я за деньги служу – и мне обещана великая награда?
- Нет, - твердо ответил Йос. – Я чувствую, ты служишь от всего сердца, по-настоящему, и тебе плевать на деньги. И ты мог бы не лечить меня, а лечишь. Клаус, ты хороший человек.
- Ты тоже неплох, - сказал в ответ Клаус. – А я, скажу тебе честно, бываю всяким. Тебя же я лечу, потому что не могу иначе. Если человек болен, я его непременно вылечу… если, конечно, смогу. Тебя – смогу, ты скоро будешь здоров.
- Спасибо, - отозвался Йос. – Ты посиди еще немного, не уходи. Ладно?
- Так и быть, - ответил Клаус. – А ты закрой глаза и спи.
     Йос послушно закрыл глаза и через несколько минут уже крепко спал.


     Через несколько дней он действительно встает на ноги.
     За это время его величество Конрад два раза заходил к нему, но Йос, заслышав его шаги, немедленно притворялся спящим. Он не желал разговаривать со своим государем, потому что побаивался его и не знал, как с ним обходиться. Когда король на троне, весь церемониал и беседы с ним проходят как-то сами собой, но как вести себя теперь, в таких исключительных обстоятельствах? Йос этого не знал, а спрашивать Клауса ему было почему-то неловко. Клаус при всей своей доброте был немного насмешник, а Йос и без того чувствовал себя в глупом положении.
     Ник ходил за своим господином очень умело и заботливо, Клаус раза два-три в день навещал своего пациента. Несколько раз заглядывала Лали, говоря, что ее хозяйка спрашивает о самочувствии господина Данка. При этом Лали непременно приносила на тарелочке какое-нибудь лакомство: кусок сладкого пирога, несколько домашних пирожных или меду.
     И вот наступает день, когда Йос встает, наконец, с постели. Он делает это потихоньку от всех. Клаус еще не разрешал ему вставать, но душа Йоса рвется на воздух – к траве, солнцу, листьям.
     Помешать ему некому. Ник ушел в гости к лакею Чарльзу, который полюбил его общество, Клауса тоже нет поблизости. Поэтому Йос медленно одевается в свою вычищенную Ником одежду и, держась за стены, чувствуя слабость во всем теле, особенно в ногах, неторопливо выходит на крыльцо. Постояв там немного, он спускается по ступенькам и бредет вдоль стены замка к деревьям. День солнечный, ясный. Кружевные тени от листвы лежат на траве, а трава тепла и шелковиста. Его ноги от башмаков до колен чувствуют ее прикосновение. Воздух напоен лесными ароматами. Йос дышит полной грудью, тихонько сам себе улыбаясь. Он не в силах удержать этой радостной улыбки. Ведь так приятно сознавать, что ты жив, выздоравливаешь и можешь наслаждаться первозданной, не тронутой человеком, красотой природы. Она кажется робкой и нежной, точно пугливая девушка, и в то же время щедрой и ласковой, как заботливая любящая мать. Йосу вспоминается детство. Десять лет назад он точно так же шел вдоль стены замка своего отца с деревянным мечом в руке (он играл в рыцаря), а его товарищ, двоюродный брат, на год старше, крался с таким же мечом ему навстречу. Как прекрасна была тогда жизнь, какие чудеса сопутствовали играм, беготне, сну, купанию в реке. Всё казалось удивительным, новым, незабвенно очаровательным. Впрочем, Йос находил, что и теперь его жизнь хороша, может даже, лучше, чем в детстве, только следует до конца поправиться, набраться сил и разобраться в своих новых чувствах. Главное, не дать заплутаться в сомнениях своей собственной душе; остальное приложится.
     Внезапно, завернув за угол дома, он видит короля. Тот тоже прогуливается, погруженный в размышления. Сердце Йоса взволнованно и учащенно бьется. Он решает поскорее уйти, но от волнения и поспешности теряет силы и, сделав несколько шагов, падает в траву – теплую, ароматную, нагретую солнцем. Йос понимает: всё пропало, король, наверно, успел заметить его и сейчас будет здесь.
     И точно.
- Добрый день, господин Данк, - раздается над ним низкий, немного насмешливый голос Конрада. – Что, вы и здесь намерены притвориться спящим? Нет, теперь у вас это не получится. Давайте-ка руку.
     Йосу ужасно неловко оттого, что Конрад уличил его в притворстве: и как он догадался, что Йос только делал вид, будто спит? Но смущения показывать нельзя.
- Добрый день, ваше величество, - говорит он, подавая королю руку и глядя ему в глаза. Тот помогает ему подняться на ноги и, крепко взяв его под руку, говорит:
- Пойдемте, посидим на скамейке. Не торопитесь и не бойтесь, я держу вас.
- Благодарю, ваше величество, - отвечает Йос.
     Они доходят до старой скамейки в тени деревьев и садятся на нее.
- Я рад, что вам лучше, Йосен, - сердечно говорит Конрад. – Но, кажется, Клаус еще не позволял вам вставать. Ладно, я думаю, он простит вас. Итак, значит, вы не хотите видеть своего государя? Может, и служить ему не желаете, а? Говорите правду, я не обижусь.
     Йос смотрит на веселое лицо короля, уже покрытое легким загаром, на красиво очерченные губы, которые улыбаются, на прямой небольшой нос; видит энергичные светло-серые глаза, обращенные на него с выражением открытым и приветливым. Радость и доверие вдруг наполняют душу Йоса – и согревают ее, отгоняя прочь последние сомнения.
- Я буду рад служить вашему величеству, - говорит он искренне. – Я просто не знал, как с вами разговаривать, когда вы не на троне.
     Конрад от души смеется.
- Да, - он качает головой. – Тяжелая задача. Но мы ее разрешим. Называйте меня просто Конрад и разговаривайте со мной так, будто я ваш старший брат, которого надо слушаться. Согласны?
- Я ничем не заслужил такой милости, - возражает Йос. – И потом, вы всё-таки не брат, вы король.
- Какой вы строгий, - Конрад смотрит на него с любопытством. – Что ж, тогда применим власть. Мне хочется, чтобы видели во мне не только короля, но и человека. Это мой первый приказ, извольте выполнять его.
     Йос не может сдержать улыбки.
- Слушаю, - отвечает он. – Но я знаю, что привязанности или симпатии людей власть имущих недолговечны. Сегодня я буду называть вас «Конрад» и хлопать по плечу, а завтра вы меня повесите за какой-нибудь пустяк.
- Ну, хлопать меня по плечу незачем, - смеется король. – И не потому что я ваш государь, а потому что я старше вас на восемнадцать лет. Вешаю же я только тех, кто этого действительно заслуживает. Если вы предадите меня после принесения присяги, я вас повешу, не задумываясь.
- И Клауса повесили бы? – спрашивает Йос.
- Клауса? Нет. Клаус спас мне жизнь – и не один раз. Клаус у меня такой, что я сам готов умереть за него, - король задумывается, потом говорит:
- Ладно вам, Йосен; не будем больше касаться столь мрачных предметов. Я ведь пока еще мало знаю вас, а вы меня. Но мне многое в вас нравится. Я хотел бы видеть вас своим оруженосцем.
- Благодарю вас за великую честь, государь, - отвечает Йос. – Я буду вашим оруженосцем.
- Договорились, - кивает его величество и вдруг прислушивается. – Слышите? Клаус играет на мандолине. Выпросил через Лали у леди Евы, - и пожалуйста.
     Йос тоже прислушивается. Где-то за деревьями действительно играет мандолина, и голос Клауса напевает:
                С осленком танцевали
                Король и королева.
                Они его тягали
                Направо и налево.

                Бубенчики звенели,
                Осленок танцевал.
                Казалось королеве,
                Что на лужайке – бал.
     Спустя несколько минут Клаусом, видимо, овладевает лирическое настроение, и он, заиграв совсем другую мелодию, нежную и печальную, поет:
                Я знаю, ты будешь со мной, Эрнестина,
                Я знаю, ты будешь со мной.
                Весь мир христианский для христианина,
                Судьбы мне не надо иной.

                Не жду, не зову ни покой, ни удачу,
                Над горем слезы не пролью.
                И только однажды, быть может, заплачу,
                Услышав молитву твою.

                Я знаю, ты будешь со мной, Эрнестина.
                Ручьи зазвенят, соловьи запоют.
                Я верю: не властна над сердцем кручина,
                Покуда нас любят и ждут.
- Хорошо поет… - прошептал его величество.
- Да, - согласился Йос. – Хоть бы еще спел!
- Нет, - король посмотрел куда-то в сторону. – Вон, он уже встал и идет к нам.
     Вскоре Клаус действительно появился из-за кустов боярышника, с мандолиной на ленте, через плечо, и подошел к ним.
- Славно играешь, Клаус, - заметил Конрад.
     Клаус поклонился, как певец на сцене. Он все еще был поразительно худ, но и его лицо уже тронул легкий загар. Одежда висела на нем, как на вешалке, но Йос смотрел на него с удовольствием. Клаус всегда был как-то приятен для глаза, его словно окружал легкий осторожный свет.
- Йосен Данк теперь мой оруженосец, - с достоинством сообщил Конрад Клаусу. – Правда, у меня мало оружия. Но я не сомневаюсь, мы добудем его при первой же возможности.
- Нам еще предстоит добыть армию, - заметил Клаус, тоже присаживаясь на скамейку. – Вернее, пополнить ее. Как ты себя чувствуешь, Йос?
- Слава богу, - ответил Йос. – Благодаря тебе, Клаус, я чувствую себя хорошо. Правда, еще немного слабоват.
     От короля не ускользнула дружеская улыбка на лице Йоса, с которой он обратился к его астрологу. Эта улыбка понравилась Конраду, но он ничего не сказал вслух.
- Раз уж ты встал без моего позволения, - сказал Клаус, - то мне ничего другого не остается, как позволить тебе с этого дня выходить на прогулку. Здесь неподалеку течет река, в которой я уже купался, когда в последний раз ходил на разведку. Поправляйся, Йос, и я покажу тебе ее. Она что надо; вот, Конрад может подтвердить.
- Да, - согласился король. – Река великолепна, что и говорить. Но мне жаль, Клаус, что твои разведки не дают пока что ощутимых результатов.
- И не дадут, - заявил Клаус, пожав плечами. – А вот через десять дней, в начале июля, твой бывший полковник Стефан Гамм будет проходить через Вязовый Город во главе отряда в триста человек. Я берусь привести его к тебе, если это будет угодно Богу. Я составил его гороскоп: он просто обязан служить тебе с его военным чутьем и бойцовскими данными, а ты обязан доверять его военному чутью.
- Но он служит Гилберту, - возразил Конрад. – И усердно.
- Я тоже служил Гилберту, - с улыбкой откликнулся Клаус. – И усердно. Даже тошно становилось от собственного усердия. Стефан тоже сейчас испытывает нечто подобное. Я разыщу его и… но не будем забегать вперед.
- Хорошо, Клаус, - согласился король. – Я верю тебе и готов ждать, сколько ты скажешь.
     Он заботливо взглянул на Клауса:
- До чего же ты худой, мой друг и звездочет.
- Если я стану толстым, от меня будет мало проку, государь, - ответил Клаус. – А так я поджарый и стройный, и выгляжу вдвое моложе, чем на самом деле. Это ли не радость?
     Он подмигнул Йосу и продолжал:
- Не забывай, Конрад, что я не ходил с четырех до девяти лет, и все врачи были убеждены, что я никогда не смогу ходить. Но я пошел. Правда, резво бегать начал только лет с двенадцати.
- В самом деле, теперь ты гораздо ловчее меня и умеешь то, чего я не умею, - заметил его величество. – Таинственный ты человек. Но это хорошо, другим тебе и быть не положено.
- А что же мне делать с пакетом? – встрепенулся вдруг Йос. – Мой начальник Бернд Годвик дал мне сопроводительный пакет для вас, ваше величество. Это письмо адресовано Феликсу Бостелу, начальнику тайной внутренней службы Оэди. Я только сейчас вспомнил про это.
- Хочешь, я принесу письмо? – спросил Клаус.
- Да, - сказал Йос и взглянул на короля. - Теперь это письмо принадлежит вам, государь.
- Конрад, - подсказал король.
- Конрад, - послушно повторил Йос. – Клаус, конверт ты найдешь в наволочке моей подушки; Ник спрятал его туда.
- Ай да Ник, - усмехнулся Конрад. – Нашел безопасное место!
- Я сейчас, - молвил Клаус и исчез. Вскоре он вернулся с пакетом. Его величество торжественно сломал сургуч, вынул листок бумаги и прочел вслух:
- «Феликсу Бостелу в собственные руки, секретно.
     При сем письме препровождается заключенный Отто Кэбрит, обозначенный в тайных списках монограммой Альфа-Омега. Предписывается уставом судить Кэбрита закрытым судом в присутствии его высочества Гилберта. Податель же сего письма, охранник Кэбрита по имени Йосен Данк, подлежит немедленной смерти через повешение в тот же день, когда доставит Отто Кэбрита в столицу, согласно главе двенадцатой устава тайной внутренней службы.
                Старший капитан 18-го пехотного отряда Бернд Годвик».
     Закончив читать, король быстро взглянул на Йоса. Тот смертельно побледнел. Клаус тотчас сел рядом с ним, взял его за руку и почувствовал, что эта рука дрожит.
- Как же… он мог? – с трудом произнес Йос. – За что?
- Веселей, друг, - молвил Клаус. – Мы с его величеством спасли тебя. Ну, сделай глубокий вздох. Ты живой, слышишь? Мы с тобой будем теперь жить долго-долго и еще дольше, и умрем в один и тот же день от глубокой старости и счастья. Ну, Йос! Посмотри-ка на меня!
- Клаус, - Йос взглянул на него и попытался улыбнуться. – Он же… он звал меня по имени, просто Йосом… обещал, что я стану капитаном. Боже мой…
- Не переживайте, - Конрад обнял его за плечо. – От Бернда Годвика нечего было и ждать, кроме предательства. Но Клаус прав: мы вас спасли, и вы теперь умрете только от старости и в нашем присутствии, потому что мы намерены жить ужасно долго, пока нам это не надоест.
     Йос посмотрел в его лицо, увидел мягкую улыбку, полную дружеского внимания, заботливый и в то же время покровительственный взгляд, излучающий энергию и силу, - и горло его сжалось. Со слезами на глазах он опустился на колени перед королем и поцеловал его руку.
- Я клянусь вам в верности, государь, - сказал он. – Моя жизнь отныне принадлежит вам.
- Принимаю вашу присягу, Йосен Данк, - торжественно произнес Конрад. Вслед за тем он тотчас встал, взял Йоса за руку и помог ему подняться; Клаус поддержал его с другой стороны.
- Пойдемте, - обратился к Йосу его величество; его голос звучал чрезвычайно сердечно и успокаивающе. – Вы сегодня много пережили, вам надо отдохнуть. А мы будем вас оберегать и защищать, верно, Клаус?
- Верно, - смеясь, подтвердил Клаус. – Сегодня мы тебя, завтра ты нас. Главное, набирайся сил, Йос; мы никому тебя не отдадим.
     «Какие же они чудесные люди, - думал Йос; в глазах его всё еще стояли слезы. – Великодушные, настоящие… А Конрад… Нет и не будет больше в мире такого короля!»

                5.

     Жизнь в замке Фористхолл течет, как спокойная река: медленно и целительно-успокаивающе.
     Этот старый охотничий дворянский дом построен на сухом здоровом месте. Поблизости нет ни болот, ни прудов с их вечной всепроницающей сыростью. Правда, за продуктами для господского стола лакею Чарльзу приходится ездить за несколько миль, а он уже не молод для таких хлопотливых ежемесячных путешествий. Поэтому теперь вместо него ездит Ник, к обоюдному удовольствию этих двух слуг. Наградой ему служит чашка кофе, стаканчик канарского вина, игра в карты на медные деньги и никогда не надоедающая Нику болтовня с Чарльзом и Лали. Эти последние всегда рады поговорить, особенно, с человеком новым.
     Король Конрад, Клаус и Йос завтракают, обедают и ужинают в столовой, которую днем заливает солнечный свет, немного приглушенный листвой деревьев. Вечером они собираются у Конрада. Ник вносит в комнату короля бронзовую лампу под стеклом. Вокруг нее, стучась о стекло, непременно летают ночные темнокрылые бабочки и разноцветные жуки. По комнате бродят таинственные тени, потрескивает хворост в камине, угольки уютно пересыпаются за чугунной решеткой, а трое мужчин, потягивая вино, рассказывают друг другу истории из своей жизни, вспоминают прошлое и размышляют о будущем. Йос, забравшись в кресло с ногами, как в детстве, забывает обо всём на свете, когда король и Клаус принимаются вспоминать о своих приключениях и злоключениях – здесь, в Оэди, а также за границей: в Германии, во Франции, в Италии. Они столько успели увидеть, узнать, пережить, что Йос поневоле завидует им. Одни их рассказы вызывают в нем печаль и возмущение, другие очаровательны и забавны, третьи поучительны, но все – ужасно интересны. Йос может слушать их часами, как слушал в детстве нянины сказки. Ему вспоминаются прочитанные им когда-то романы из рыцарских времен. Он находит, что король Конрад – настоящий рыцарь, вроде прославленных английских крестоносцев, только без их отрицательных черт, и живет в другие времена.
     Иногда они играют в карты за ломберным столом, порой сражаются в шахматы или шашки, а то отправляются вечером прогуляться по лесу, залитому лунным светом. Они идут по травам, серебристым от росы, в такую позднюю пору, когда все деревья и кусты, глядевшие днем весело и бесхитростно, становятся таинственными, полными загадочных теней. В глубине леса хохочет сова, и кричат грустными голосами еще какие-то бессонные птицы. Король, страстный охотник, знает, как все они называются. Он различает их голоса без всякого труда, уверенно говоря «это выпь» или «это козодой», а Йос старается запомнить, чем один голос отличается от другого.
     На охоту король и Клаус пока что не ходят. Они берегут патроны, которых мало, а в стрельбе из арбалета оба они уступают Йосу. Впрочем, Клаус перенимает у Йоса эту науку быстро. Конрад же не торопиться постичь искусство стрельбы из арбалета; он предпочитает ему огнестрельное оружие и шпагу. В этом Йос с ним солидарен. Они часто фехтуют на лесной поляне, предварительно надев на кончики своих шпаг круглые деревянные колпачки – для безопасности учебных боев. Король обращается со шпагой не в пример более умело, чем Йос, поэтому он всегда побеждает своего оруженосца.
     Леди Еву они видят редко. Она обычно кланяется им издали, а если сталкивается с ними в доме, то говорит им несколько любезных слов и спешит исчезнуть. За несколько дней Йос видит ее всего лишь два-три раза, да и то мельком.


     … Вечер. Клаус и Йос сидят на берегу реки, куда Клаус привел Йоса, выполняя свое недавнее обещание. Река действительно хороша. Не узкая и не слишком широкая, окруженная лесом и песчаными берегами, она несет свои воды в ту сторону, где пылает на небе золотисто-малиновая заря.
     Клаус сидит, обняв руками колени и положив на них голову. Расплавленное золото отражается в его дымчато-синих глазах.
- Клаус, - нарушает задумчивую тишину Йос. – Помнишь, ты говорил, что служил принцу Гилберту?
- Помню, - отвечает Клаус. – Служил.
- Ты был астрологом?
- Нет, шутом.
- Ты был у принца шутом? – удивляется Йос. – Но когда же?
- Четыре года назад, - говорит Клаус. – Тогда он только что пришел к власти. Мой тогдашний хозяин, барон Круз, попросил меня стать шутом его высочества, так как у принца уже были астрологи, и он не собирался их менять.
- И тебе у него не понравилось? – спрашивает Йос.
     Клаус негромко смеется.
- Хотел бы я знать, кому бы у него понравилось, - говорит он. – Знаешь, у него было одно любимое развлечение. Он рассып`ал в своем малом зале небольшие деревянные шарики вроде бильярдных. Не знаю, сколько их было, но они заполняли весь зал. После этого принц звал меня. Я должен был подойти к его высочеству по этим самым шарикам. Разумеется, я падал и ушибался, иногда разбивал себе что-нибудь в кровь, а принц сидел на троне и хохотал надо мной вместе со своей свитой. Они прямо-таки сходили с ума от смеха. В то же самое время я имел несчастье увлечься одной из придворных молодых дам. Это было не слишком-то серьезное чувство ни с ее, ни с моей стороны, но она согласилась на свидание со мной. В тот же самый вечер, накануне нашего свидания, принц Гилберт пригласил меня в зал с шариками (он так и назывался, «Шариковый зал») и велел идти к его трону. Я заметил возле его трона свою фрейлину. Мне стало ясно, что принц знает о нашем с ней увлечении друг другом, и нарочно позвал ее в зал, чтобы выставить меня перед ней посмешищем.
     Клаус слегка улыбнулся.
- Страшная злость разобрала меня, когда я понял его намеренья, - признался он. – Но по глупости своей я решил, что любовь всё преодолеет ( в идеале так оно и есть, но в том случае об идеале речи не шло). Я пошел по этим проклятым шарикам, сцепив зубы, а он хохотал и, маня меня к себе рукой, приговаривал: «Иди ко мне, Клаус, иди!» Как всегда, я падал, вставал, вновь падал и ушибался, а у самого его трона повалился, едва не зарычав от боли; как немного позже выяснилось, я сломал ногу. И вот я лежал на этих дурацких шариках у подножия трона, а все смеялись… и особенно она. Она прямо-таки погибала от смеха, слезы текли по ее лицу. А я погибал в это время от боли, прилагая все силы, чтобы не застонать.
     Клаус помолчал немного, потом продолжил, растирая в пальцах цветок красного клевера:
- Со своей ногой я провалялся в постели много времени, утешаясь лишь одной мыслью: как только встану, уйду из дворца. Но после я рассудил, что уйти – это самое простое, что можно сделать. К тому же, до меня дошли слухи, что моя фрейлина стала подругой принца. И знаешь, Йос, я решил уйти только после того, как научусь ходить по этим проклятым шарикам, не раньше, хотя прежде был убежден, что ходить по ним невозможно. И вот, едва срослась моя нога, я стал учиться ходить по ним. О моих тренировках решительно никто не знал. Я заказал и купил множество шариков и упражнялся в подвальной комнате, куда никто никогда не заглядывал. Прошел месяц, два, три. В конце четвертого месяца я уже бегал по шарам, как олень. Это оказалось немногим труднее, чем кататься по льду на коньках. И вот однажды Гилберт снова вызвал меня в Шариковый зал, дабы всласть позабавиться моей неловкостью. Каково же было изумление принца и той фрейлины, его подруги, когда я подошел, вернее, проскользил к трону без малейшего труда и с самым веселым видом поклонился его высочеству и этой дурехе, которая даже рот раскрыла от неожиданности.  Первыми опомнились вельможи из свиты, - и зал наполнился рукоплесканиями и криками: «Да здравствует Клаус Крафт!» Я улыбнулся им; приветственные крики зазвучали еще громче. Но тут Гилберт в бешенстве вскочил с места. «Стойте!» – крикнул он. – Я сам пройду по этим чертовым шарам, и вы убедитесь, что это совсем не трудно. А ты, - он со злобой взглянул на меня, - ты сядешь на мой трон, Клаус!» И он пошел в обход шаров к двери, чтобы оттуда начать свой путь к трону. А я уселся на его место, предвкушая величайшее из развлечений. К слову сказать, и принц, и его свита были немного пьяны; не думаю, что трезвые, они рискнули бы вести себя столь неосмотрительно.
     И вот принц пошел по рассыпанным шарикам. Тишина наступила полнейшая: было слышно, как жужжит возле одного из окон одинокая муха. Начал он свой путь бодро, но первое же падение поубавило его пыл. Он двинулся дальше, спотыкаясь и ушибаясь, а я сидел на троне и еле слышно твердил: «Иди ко мне, Гилберт! Иди ко мне…» Он всё больше падал и всё больше ушибался. Я видел, что его ладони и колени разбиты в кровь, но он был горд, к тому же, пьян, поэтому упрямо продолжал свой путь. Однако до конца его не хватило. На середине зала он споткнулся, едва смог встать на колени и… заплакал, закрыв лицо руками. А я всё твердил, как заведенный: «Иди ко мне, Гилберт», и не мог остановиться, хотя понимал, что его высочество уже больше никуда не пойдет. Было очень тихо. А потом все вдруг начали смеяться. Да, зал просто взорвался хохотом. Вся свита свистела, хохотала и сыпала шуточками. Я взглянул на подругу принца; та горько рыдала, уткнувшись в свой платок. Принц стоял на коленях, осыпаемый насмешками,  и плакал, а я сидел на троне. Это продолжалось минуты три, не больше. Потом я встал, взял посох принца и, расчистив дорогу от шариков, подошел к его высочеству и подал ему руку. Он ухватился за нее, поднялся на ноги и, не глядя на меня, пошел к своему трону, а я удалился из зала под крики: «Да здравствует Клаус!»
     Я был счастлив. Мне казалось, что я простил весь мир со всеми его грехами. От счастья я не захотел ночевать во дворце, ушел куда-то на луг и там ночевал в стогу. Спал я крепко и сладко, как не спал уже давно. И хорошо же мне было! А когда вернулся утром во дворец, в свою комнату, увидел, что там всё переломано и перебито. Старый лакей шепнул мне, что Гилберт подослал ночью нескольких человек, приказав им убить меня. Я не стал медлить. В ту же минуту я ушел из дворца, взяв из тайника скопленные мной деньги, а спустя десять часов был уже за границей. На судне, отплывавшем в Италию, я встретился, совершенно случайно, с его величеством – и без памяти обрадовался этой встрече. С тех пор мы были вместе, пока Конрада не арестовали. Я сделал всё, чтобы освободить его. И вот, теперь я снова при нем.
     Клаус тихонько засмеялся, и в его смехе прозвучало затаенное торжество. Йос завороженно смотрел на него. Хрупкий Клаус вдруг показался ему удивительно сильным. Он в волнении пожал ему руку и сказал:
- Честное слово, Клаус, я уважаю тебя!

     Дни выздоровления становятся для Йоса самыми большими и наполненными днями в его жизни. Он внимательно присматривается к тем, с кем так неожиданно свела и связала его судьба; эти люди всё больше нравятся ему.
     Его величество неизменно с ним приветлив. Самое трудное, пожалуй, называть его просто Конрад, но Йос постепенно к этому привыкает. Клаус проще короля и в то же время гораздо сложнее его. Вывести из себя Клауса невозможно, однако Йос чувствует, что если бы кому-нибудь это удалось, гнев Клауса был бы страшен. Всегда спокойно-веселый, иногда задумчивый, порой насмешливый, но ни с кем ни резкий, Клаус всё же не так открыт людям, как Конрад. В невысоком тщедушном Клаусе присутствует тайна. Его внешняя оболочка так хрупка, что Йос часто дивится про себя, как Клауса до сих пор не раздавила жизнь. Его пальцы тонки, как у девушки или юного подростка, руки тоже тонки, плечи, локти и колени почти острые, загар с трудом одолевает его бледно-розовую кожу. Когда они приходят купаться, и Клаус идет к воде, Йосу кажется, что он прозрачный, и сквозь него можно видеть реку и деревья на соседнем берегу. Но иногда в голосе Клауса неожиданно звучат властные нотки, а в глазах вдруг вспыхивают решительные огоньки. За всем этим угадывается твердый характер и умение повелевать людьми. Чувствуя внутреннюю силу Клауса, Йос пытается яснее понять, каков источник этой силы и насколько она велика. Но все его попытки кончаются неудачей. Клаус прячет свою силу, как скупец сокровище. Он очень дружелюбен с Йосом, но подпускает его к себе лишь настолько, насколько это необходимо для приятного и легкого общения.
     Конрад в этом отношении проще. С Клаусом и Йосом он обращается, как с добрыми товарищами. Между ним и Клаусом существует давнее взаимное понимание с полуслова, с полувзгляда. Вообще король и его звездочет очень хорошо чувствуют друг друга. На Йоса оба смотрят, как старшие: заботливо и покровительственно. Однажды, сидя у Конрада и слушая их с Клаусом беседу о планетах и их влиянии на судьбы людей, Йос нечаянно заснул в кресле. Когда он проснулся, то увидел, что накрыт одеялом, а под головой у него маленькая подушка; друзей же его уже не было в комнате.
     Йос не знал, что Клаус тоже присматривается к нему, а между тем, в течение несколько дней Клаус успел достаточно хорошо изучить его. Йос нравился Клаусу, как способный ребенок, у которого многообещающий гороскоп, но в то же время, если бы судьбе было угодно вдруг разлучить их, из них двоих Йос гораздо больше огорчился бы этой разлукой. Клаус при всём своем добром отношении к людям старался не привязываться к ним. Сын придворного звездочета и лекаря, он рано остался сиротой и понял, что каждая настоящая привязанность сильно осложняет жизнь. К его величеству он привязался крепко и сразу, как только близко узнал его (с этим уже ничего нельзя было поделать), а к Йосу теперь присматривался, чтобы понять, насколько безопасна дружба с ним. Не станет ли эта дружба слишком крепкой, слишком настоящей? По своему свободолюбию Клаус этого не желал. Во-первых, он давно привык к одиночеству и полюбил его, а во-вторых, дружба и любовь имели обратную сторону: измену, коварство и предательство, то есть, могли наносить душевные раны. Клаус же успел устать от душевных ран; в его жизни их было слишком много, и он не желал получать новые. Именно поэтому он уже много лет ни с кем, кроме его величества, всерьез не дружил, а если встречался с девушками, то с такими, которые не страдали бы от разлуки с ним. С такими он и сам расставался без сожаления.
     Йос не думал о подобных тонкостях. Близких друзей у него до сих пор не было, и он, не привыкший разочаровываться в дружбе, охотно шел навстречу новым привязанностям, как пошел бы навстречу любви, - со счастливым упоением юности. Он еще не любил всерьез ни одну женщину. Его опыт общения с девушками ограничивался танцами на балах, несколькими поцелуями, подарками и букетами цветов. При общей развращенности нравов того времени он был человеком на редкость чистым и цельным, с пламенной и преданной душой. Клаус видел его насквозь и то и дело вздыхал про себя: ему угрожала серьезная опасность крепко подружиться с Йосом.

                6.

     В тот день, когда Клаус уехал верхом в Вязовый Город (лошадь он взял на время в конюшне Фористхолла), король Конрад решил в одиночестве посетить реку. Его голову осаждали тревожные мысли о будущем, кроме того, ему хотелось как следует внутренне подготовиться к предстоящей встрече со Стефаном Гаммом, которого он шесть лет не видел. Помимо этого, он желал немного отвлечься от забот, да и день выдался жаркий.
     Его привела к реке лесная тропинка, показанная ему как-то Клаусом. Он уже собирался раздеться и броситься в воду, как вдруг где-то совсем близко фыркнула лошадь. Осторожно ступая, его величество пошел на звук, и спустя несколько мгновений увидел лошадь леди Евы под седлом, а рядом – сброшенную одежду хозяйки Фористхолла. Он тотчас догадался, что она купается. В самом деле, сквозь листву прибрежных кустов он увидел в реке, недалеко от берега, ее аккуратную головку. Не желая и боясь смутить ее, Конрад поспешно отошел за деревья. Он сел на траве, решив дождаться, пока она оденется и уедет. Когда, спустя некоторое время, он повернул голову и исподтишка взглянул на нее, она уже была одета и расчесывала свои длинные темно-рыжие волосы. На ней было легкое летнее платье почти без рукавов и такая же легкая шаль. Конрад увидел, насколько она стройна. Его поразила классическая красота ее тонких рук, достойная резца величайшего скульптора. «Интересно, чем обидел эту девушку Гилберт?» – с новым любопытством спросил себя его величество и сам же себе ответил: «Труднее найти человека, которого бы он не обидел. Ведь он страшно вздорный, и способов обижать у него предостаточно».
     Он полагал, что леди Моуди уедет домой, но она, уложив на голове волосы, взяла из сумки, висевшей у луки седла, книгу, села на траву, предварительно постелив на нее темное маленькое покрывало, и углубилась в чтение.
     «Отойду немного подальше, и там выкупаюсь, - подумал его величество. – А потом тихонько уйду; она ничего и не заметит».
     Так он и сделал. Бесшумно отойдя шагов на пятьдесят в сторону, он разделся, беззвучно соскользнул с берега в воду и поплыл, наслаждаясь солнцем, зеленью, голубым небом и прохладной водой, мягко охватившей его тело. Переплывать реку он не стал, чтобы не попасть в поле зрения Евы Моуди. Он несколько раз доплывал до середины, затем возвращался к берегу. Возвращаясь в очередной раз, Конрад вдруг почувствовал, как что-то с силой обхватило под водой его ногу и потянуло вниз. Он попытался высвободиться, но у него ничего не получилось. «Что за ерунда», - подумал он с досадой, нырнул и увидел, что нога его запуталась в рыбачьей сети, вероятно, принесенной сюда течением. Конрад принялся распутывать сеть, но мокрые веревки очень плотно обвили его ногу от щиколотки до колена; другой конец сети точно так же плотно обвился вокруг подводной коряги. Король от души пожалел, что не взял с собой ножа, который обычно носил на шее. Еще утром он почему-то снял его, решив, что нож ему сегодня никак не понадобится. Зато захватил с собой мушкет, который, в данном случае, был совершенно бесполезен.
     «Вот я и в ловушке», - подумал Конрад, и холодок пробежал по его телу. Он огляделся вокруг, посмотрел на небо, солнце, зеленые деревья, склонившиеся к воде, - и ему страстно захотелось жить. Он вновь сделал попытку распутать коварную сеть, но не смог: она облегала ногу почти так же плотно, как его собственная кожа.
     «Придется обратиться за помощью к Еве», - лихорадочно подумал король, выныривая на поверхность. Ему очень не хотелось пугать свою хозяйку и нарушать ее покой, но в то же время он понимал, что другого выхода нет.
- Ева! – громко окликнул он, не видя ее, но уверенный, что она его услышит. – Ева, помогите мне!
     Через несколько минут она, испуганная, но всё-таки полная отваги и решимости, показалась на берегу, напротив него.
- Пожалуйста, помогите мне, - повторил он так спокойно, будто просил передать ему хлеб за обедом. – Меня держит рыбачья сеть, я запутался в ней. Нет ли у вас с собой ножа?
- Нет, - ответила она взволнованно.
- В таком случае, прошу вас, поезжайте домой и приведите сюда Йосена Данка. Пусть он захватит с собой нож.
- Хорошо, я мигом, - откликнулась Ева и тут же исчезла. Через несколько мгновений он услышал удаляющийся стук копыт. «Верхом до Фористхолла минут десять пути, - подумал Конрад, - если ехать крупной рысью, галопом – в два раза меньше. Значит, в худшем случае, всего двадцать минут ожидания. Что ж, подожду».
     Он попытался лечь на спину, чтобы сберечь силы, но это ему не удалось: длина сети этого не позволяла. «Ничего, продержусь, - бодро сказал себе Конрад. – Двадцать минут – пустяк, я мог бы ждать гораздо дольше».
     Тут же, словно опровергая его последнюю мысль, его плененную ногу вдруг пронзила такая боль, что он едва не вскрикнул. «Судорога!» – мелькнуло у него в голове. Он вполголоса выругался и принялся, как мог, растирать ногу. Сначала боль слегка утихла, но потом возобновилась с прежней силой, будто никогда не прекращалась.
     … Когда Йос подъехал на лошади леди Евы к берегу, он сразу увидел, что силы Конрада на исходе. Тот едва удерживал голову над водой, губы его шептали молитву. Увидев Йоса, король не смог даже обрадоваться.
- Йосен, - негромко сказал он. – Ради Бога, скорее; у меня судорога.
     Йос торопливо скинул башмаки и прямо в одежде, с ножом в руке, прыгнул в воду. В одно мгновение он оказался возле Конрада, нырнул и, повозившись минуты две, освободил его ногу от проклятой сети. Конрад с его помощью кое-как доплыл до берега и, едва выбравшись на траву, упал на нее в полном изнеможении, лицом вниз. На берегу коварная судорога тут же прошла сама собой, и боль уже не беспокоила его величество. Йос сидел рядом с ним и смотрел на него. Король повернул голову, встретил его встревоженный взгляд и, улыбнувшись, сел.
- Спасибо, Йос, - он подал ему руку. – Вот ты и спас мне жизнь. Впрочем, Клаус предсказывал, что так будет.
     Тут же он спохватился:
- Простите, я нечаянно обратился к вам столь запросто…
- Что вы, ваше величество, - с жаром запротестовал Йос. – Напротив, я очень доволен. Называйте меня всегда по имени и на «ты». Это было бы честью для меня.
- В самом деле? – король посмотрел ему в глаза.
- В самом деле, - твердо сказал Йос.
- Тогда будем на «ты» вместе, - засмеялся Конрад. – Спаситель моей жизни имеет право на такие вольности. Как там леди Ева?
- Она была очень взволнована тем, что случилось с тобой, - застенчиво сообщил Йос. – Она бы поехала со мной, да не было второй лошади.
- Надо поблагодарить ее, - тотчас зажегся король. – Иначе грош мне цена. Ведь эта девушка теперь тоже моя спасительница. Ты, Йос, возвращайся домой пешком, а я поеду на ее лошади.
- Я хотел бы задержаться, - молвил Йос. – Чтобы высушить одежду.
- Ради Бога, ты заслужил сегодня отдых, - ответил его величество.
     Он еще раз пожал руку Йосу, вскочил на лошадь и ускакал, а Йос разделся, разложил на солнце одежду и бросился в реку. Нырнув, он отыскал злосчастную сеть, едва не погубившую его государя, и обрезал ее у самой коряги, за которую она запуталась. Он вынес сеть на берег и закопал в песок, чтобы она опять как-нибудь ненароком не попала в воду и не стала для кого-нибудь ловушкой.
     Тем временем Конрад уже был в замке. Леди Ева не вышла ему навстречу, но, войдя в холл, он увидел ее там, взволнованную, с большими глазами. Она нерешительно шагнула к нему и остановилась.
- Сударыня, - слегка поклонившись, заговорил Конрад. – Я так вам благодарен, что и пересказать не умею. Для моей благодарности не хватило бы слов даже на богатейшем языке эллинов или на латыни. Позвольте поцеловать вашу руку хотя бы раз в жизни.
     Он подошел к ней, взял ее руку и прижал к своим губам. Она вся затрепетала и, как только это оказалось возможным, проворно убрала руку из его руки, после чего сказала, потупившись:
- Я очень рада, ваше величество, что мне удалось помочь вам. И… - она покраснела, но мужественно продолжала:
- Я ужасно переживала за вас. Мне было страшно, я не знала, продержитесь ли вы на воде до приезда господина Данка.
- Я продержался, - засмеялся он. – Правда, не без труда.
- Судорога? – догадалась она, и в ее глазах появилось сострадание.
- Всё уже кончилось, - он улыбнулся ей. – Ева! Будьте такой доброй, отобедайте сегодня с нами.
- Я? С вами? – она слегка растерялась и насторожилась. – Зачем?
- Мне было бы приятно видеть вас, - просто ответил король.
- Только приятно и всё? – спросила она.
- Ну, пожалуй, ужасно приятно, - уточнил он. – Или вы всё еще боитесь меня и мою свиту?
- Нет, не боюсь, - она улыбнулась. – Но… я привыкла обедать одна. Я, наверно, ничего не смогу съесть за вашим столом – с непривычки.
- Я буду кормить вас с ложечки, - пошутил он.
     Она засмеялась, и он с удовольствием увидел в ее глазах озорные огоньки, а в смехе уловил искреннюю радость.
- Я приду, - пообещала она, кланяясь ему.
- Я буду счастлив, - он тоже склонил голову. Она поспешно скользнула мимо него и, как птица, в своем светлом платье, взлетела на второй этаж, к дверям своей комнаты.
     «Чудесная девушка, - подумал Конрад. – И до чего мила. Так и хочется обнять ее…»
     Тут же он мысленно остановил себя и мысленно же строго погрозил себе пальцем, потом засмеялся и пошел в свою комнату.


     Они обедают втроем: Конрад, Йос и Ева. Этот обед замечателен тем, что у всех троих прекрасное настроение. Конрад оживленно разговаривает с Йосом, но часто обращается и к Еве. Эти его обращения не требуют ответа, они очень аккуратны, можно сказать, искусны – и в то же время просты. Ева чувствует себя вполне свободно. Ее глаза с приветливым любопытством устремлены на Йоса и на его величество.
- А где же господин Крафт? – решается спросить она.
- Клаус скоро вернется, - отвечает король. – У него важное дело.
- Он очень красиво играет на мандолине, - говорит Ева. – Я слышала. Он пел про короля и королеву, которые танцевали с осленком.
- Да, это его любимая песня, - смеется Конрад. – Клаус чего только не умеет. Мне подчас кажется, что он кладезь скрытых талантов.
- По-моему, я видела его однажды… - тихо говорит Ева. – Когда жила в столице.
- Это могло быть, - соглашается Конрад. – Он ведь какое-то время служил шутом у Гилберта.
- Шутом, - задумчиво повторяет Ева. – В таком случае, я на самом деле его видела. Он вернется сегодня?
- Да, - отвечает король, с удивлением подмечая следы легкого волнения на ее лице. Но Ева больше ничего не говорит о Клаусе.
     … Ближе к вечеру Клаус возвращается в замок вместе со Стефаном Гаммом и несколькими солдатами. Стефан – седоусый воин с длинными седеющими локонами, загорелый, похожий на рыцаря древних времен. Он со слезами на глазах обнимает его величество и целует его руку.
- Я счастлив присягнуть вам на верность, мой король, - говорит он растроганно. – Я служил его высочеству лишь потому, что не имел возможности служить моему государю. Мы, я и все мои люди, в вашем распоряжении. Где вы прикажете нам остановиться?
- Пока что на северо-западе Вороньего леса, - отвечает его величество и быстро чертит на бумаге план, где обозначает лес и реку. – Вот здесь, Стефан. Я не намерен оставаться в лесу долго. Мы собираемся еще забрать с собой Гамел`ина Св`ада с его отрядом в триста человек, а затем на следует уходить на юг, к озеру Сент-Скай. Там, на его берегах, я назначил встречу тем, кто остался мне верен или принес мне присягу за границей. Это без малого пятнадцать тысяч человек. Оттуда мы двинемся на столицу, и если принц Гилберт не покинет ее раньше, чем мы подойдем к Сёртлаху на расстояние в двадцать миль, то я не знаю своего брата.
     Стефан Гамм говорит, что план ему понятен, и что он готов служить его величеству. Они вместе распивают небольшой кувшин вина, затем Гамм уходит в сопровождении своих солдат.
     Государь с чувством пожимает руку Клаусу.
- Благодарю тебя, - говорит он, - за то, что ты привел мне людей, которых я желал бы видеть на своей стороне. Гамм обещал мне собрать всю свою тысячу. А ведь знаешь, я чуть не погиб сегодня.
- Вы, ваше величество? – Клаус встревожен. – Каким образом?
     Король рассказывает ему о том, как попал в ловушку, и как был спасен Евой и Йосом.
- Я же говорил тебе, - замечает Клаус, - что Йос спасет тебя. Может, я бы то же сказал и о леди Еве, но мне пока что неизвестны время и день ее рождения. Это замечательно, государь, что мое предсказание сбылось, и ты остался жив, но, пожалуйста, не совершай в ближайшие дни одиноких прогулок. Пусть я или Йос, или мы оба сопровождаем тебя.
- А если меня будет сопровождать Ева? – подмигнул ему Конрад.
- О, вот какие у нас планы, - улыбнулся Клаус. – Что ж, леди Ева – твой самый надежный телохранитель. Странно, но мне всё время кажется, будто я уже где-то видел ее, но где и когда, не помню.
- В столице, - напомнил Йос. – Она говорит, что видела тебя, когда жила там.
- Ах, вот оно что, - уронил Клаус, и лицо его тотчас стало беззаботно-непроницаемым.

                7.

     Вскоре после ужина, когда они все трое по обыкновению сидели в комнате его величества, дверь вдруг неслышно отворилась, и вошла Ева. Она поклонилась своим гостям, которые встали при ее появлении, и, подойдя к Клаусу, сказала с большим чувством в голосе:
- Благодарю, мой друг! Ведь я только сегодня догадалась, что обязана вам своим спасением.
     Она поцеловала его в лоб. Это ее не затруднило, ибо Клаус был с нее ростом. Потом она сунула ему в руку какой-то конверт и, смутившись, поспешно выскользнула вон.
     С минуту в комнате царила изумленная тишина. Потом все трое молча уселись на свои места, и король произнес:
- Однако! Всё это очень интересно. Не люблю проявлять любопытства, но всё же… Клаус, будь так добр, объясни, чт`о происходит.
     Клаус прочитал адрес на конверте и рассмеялся с какой-то пренебрежительной горечью.
- Происходит комедия, - ответил он. – Не со стороны леди Евы; я действительно спас ее. Но всё остальное просто фарс. Во всяком случае, у меня такое чувство. Не очень-то хотелось бы рассказывать об этом. Но вы – люди мне близкие и имеете некоторое право знать, в чем дело.
     Шесть лет назад я служил у барона Круза звездочетом. Тогда я познакомился с его танцовщицей (Круз держал домашний театр). Ее звали Мона Эрроу. Мне исполнилось двадцать семь лет, ей – двадцать. Она была очень хороша собой. Не знаю, что привлекло ее во мне, но я всерьез полюбил ее. У нее был талант, она прекрасно танцевала, лучше всех танцовщиц и балерин, которые мне известны. Мы стали жить вместе. Я был убежден, что мы счастливы. Как позже выяснилось, счастливым я мог назвать только себя. Она же была тщеславна. Обожала выезды в свет, балы, вечеринки, прогулки в шумном обществе, перед которым могла блеснуть. Я терпеть не мог шумное общество, да и балы тоже. У меня не было желания появляться среди рослых мужчин, особенно в присутствии дам. В общем, я редко составлял компанию Моне. Она ездила одна и проматывала мои деньги, так как любила блестящие украшения, точно какая-нибудь сорока, а о нарядах уж и говорить нечего. Мы жили вместе полгода, когда ей вдруг захотелось алмазное колье, которое я никак не мог себе позволить купить. Мне пришлось отказать ей. Она сделала вид, что тут же забыла об этом колье, но спустя три дня оно появилось у нее на шее. Я был изумлен и спросил, откуда она взяла его. Мона ответила, что это подарок одного графа. Я перестал удивляться: ее часто одаривали после выступлений, и не только деньгами, но и дорогими вещами. Правда, с этого дня она стала получать подарки гораздо чаще, чем прежде, но я не предавал этому большого значения, так как знал – понимаете? – не думал, а твердо знал, что ей со мной хорошо. Я до сих пор убежден, что это было так. Но я тогда не учитывал, что любовь – это порой не всё, что нужно женщине.
     Однажды, спустя месяц после того дня, как Мона получила свое колье, мы вместе поехали на вечеринку, которую устраивал сам барон Круз в своем загородном поместье. Мона танцевала перед гостями и, как всегда, затмила всех. В танцах она была настоящей Саломеей; боюсь, что и нравственности в ней было столько же. Потом все пошли в пиршественный зал. Стол ломился от винных кувшинов. Я был пьян меньше других и вскоре заметил, что Моны в зале нет. Я любил ее в этот вечер – о, идиот! – сильнее обычного, поэтому пошел ее искать. Я собирался настоять, наконец, на нашем браке; она всё оттягивала его. Её нигде не было. Наконец, я зашел в отворенную дверь одной из комнат, озаренную свечой. И увидел Мону. Она лежала в постели с виконтом Бертраном де Камю – полнокровным красавцем, другом принца Гилберта. Я мигом протрезвел и притаился в темноте, в углу: не для каких-либо целей, а потому что не имел сил уйти из этой чертовой комнаты. И смотрел на них, смотрел, не отрываясь.
     «Мой Клаус слишком беден, - говорила она в это время Бертрану. – К тому же такой заморыш, не то, что ты».
     «Уходи от него. Ты будешь жить у меня, - отвечал ей виконт. – В самом деле, зачем тебе этот убогий? Наверно, когда он обнимает тебя, ты этого даже не чувствуешь. К тому же, такая красавица, как ты, ему не по средствам. Рубил бы уж дерево по себе».
     «Вот уж правда, - подхватила она. – С ним просто стыдно появляться в обществе. Милый, а если я приду к тебе в понедельник, ты подаришь мне ту очаровательную цепочку с изумрудами?»
     «Не только цепочку, - он засмеялся. – Я тебя одену, как королеву».
     Не помню, как я выбрался незамеченным из своего угла и вернулся домой. Меня бил озноб, но я был так подавлен и взбешен, что принял твердое решение сегодня же расстаться с ней.
     Вскоре она вернулась: в отличном настроении, с новыми бриллиантовыми серьгами в ушах. Я сидел у камина и не взглянул на нее. Она о чем-то спросила меня, я не ответил. Она повторила свой вопрос. Тогда я сказал ей, чтобы она уходила. Сказал очень тихо. Но она услышала. И сразу всё поняла. «Вот как, - откликнулась она с усмешкой, - так ты всё знаешь. Может, так оно и лучше. Но я не уйду, Клаус. Я даже готова выйти за тебя замуж, потому что мне хорошо с тобой, лучшего и желать нельзя. Виконт, конечно, уступает тебе в этом. Но у него деньги, власть. Видишь ли, для меня это очень важно. Я не смогу порвать с ним, во всяком случае, пока не получу всего, что он мне обещал».
     Тогда я подошел к ней и (сам не знаю, как это вышло) ударил ее: дал ей пощечину. Она страшно разозлилась и хотела ударить меня в ответ, но я перехватил ее руку. Так мы с ней стояли, глядя друг на друга, и молчали. Мне показалось, что это длилось целую вечность. Она была поразительно красива в ту минуту, но даже если бы она была в миллион раз красивее, это не поколебало бы меня в моем решении: она должна была уйти. Я отпустил ее руку и повторил ей это. Она заплакала, а я снова сел лицом к камину и спросил, не помочь ли ей собрать вещи. Ей стало ясно, что я не намерен ее прощать. Тогда, всхлипывая, она быстро собралась и ушла – уехала жить к виконту.
     Месяц или два я был, как мертвый, но потом постепенно пришел в себя: надо было продолжать жить. Вскоре ко мне вернулась часть прежнего жизнелюбия. Я даже пребывал в уверенности, что забыл Мону Эрроу. Во всяком случае, вспоминал я о нашей с ней любви равнодушно, как о чем-то давно прошедшем и бывшем не со мной.
     Где-то через год, когда я уже служил у принца Гилберта, а она была чьей-то служанкой, я узнал, что де Камю бросил ее, несмотря на то, что она родила ему ребенка, чтобы удержать его. Это было плохой приманкой: он детей не любил, даже боялся; кое-как терпел только свою законную дочь.
     Однажды, поздним осенним вечером кто-то постучался в дверь моей комнаты во дворце. Я открыл и увидел Мону. Она стояла на пороге, заплаканная, испуганная и в ужасе озиралась по сторонам, умоляя впустить ее. Я впустил и даже налил ей вина, чтобы она успокоилась. Наконец, она немного пришла в себя и рассказала, что принц Гилберт похитил ее госпожу. «Не могу назвать тебе ее имени, - добавила она. – Этого никто не должен знать. Но она совсем еще дитя. Они познакомились на балу во дворце. Он танцевал с ней, потом назначил ей свидание; она отказала ему. И тогда (это произошло нынче вечером) он явился к ней в дом, связал ее и увез во дворец. Что он с ней теперь сделает!» – и она снова заплакала. «Ничего хорошего твоей госпоже ожидать не приходится, - ответил я. – Ты ведь знаешь, каков бывает Гилберт, когда намерен добиться своего». Она ответила, что наслышана об этом, и вдруг с мольбой протянула ко мне руки. «Спаси ее, Клаус, - твердила она. – Он держит ее где-то на втором этаже. Выведи ее из этого проклятого дворца. Я за это сделаю для тебя что угодно. Хочешь, я вернусь к тебе, и мы навсегда останемся вместе?» Я засмеялся и ответил ей: «Боже упаси». Потом велел после полуночи ждать меня в наемном экипаже, у черных ворот дворца, снаружи. Она вытерла слезы, с надеждой улыбнулась мне, сказала, что сделает, как я велел, и ушла. А я отправился на второй этаж. У меня хранились запасные ключи от некоторых дверей. Было поздно и темно, но я не взял с собой свечи, боясь, что меня обнаружат и помешают. Я отпирал одну дверь за другой, но все комнаты оказывались пустыми. Наконец, отперев очередную дверь и осмотрев покои, я обнаружил на кровати женщину. Её руки и ноги были связаны веревками, рот завязан платком. Она очень испугалась, когда я дотронулся до нее, но я шепнул, что я от Моны Эрроу и хочу спасти ее: пусть она ничего не боится. Затем я снял с нее веревки и убрал платок. Она очень сильно дрожала, и я тоже. Помню, я спросил, как она себя чувствует, и дал ей глотнуть коньяку (у меня всегда при себе была небольшая фляжка). После этого она сказала, что ей лучше, и что принц еще не успел причинить ей настоящего зла. Я взял ее за руку, и мы пошли прочь из дворца. Я провел ее тайными переходами, известными лишь немногим, вниз, к черным воротам, и вывел через калитку на улицу. Там уже стоял наемный экипаж, и Мона ждала нас. Она подхватила под локоть свою госпожу, та обернулась ко мне, и на одно мгновение я увидел ее лицо. Потом услышал: «Благодарю вас!». Обе они забрались в карету. Мона кивнула мне с сияющим лицом, экипаж сорвался с места и… и до сегодняшнего дня я даже не догадывался, что спас дочь графа Моуди. Вероятно, она сразу же уехала из столицы вместе с Моной. Теперь я вижу, что Мона передала ей вот это письмо, которое у меня в руках (должно быть, с тем, чтобы леди Ева отдала мне его, если случайно меня встретит или решит вернуться в столицу). Вероятность, что я получу это письмо, была ничтожна мала, но на свете бывают чудеса. Поэтому письмо сейчас у меня; и я прочту его.
     Клаус с равнодушным лицом вскрыл конверт, пробежал глазами по строчкам и тут же презрительно рассмеялся.
- Ну конечно, - сказал он. – Теперь она ищет меня. Я же говорил, что комедия продолжается. Судя по дате на бумаге, она ушла от леди Евы три с половиной года назад с маленьким сыном, чтобы найти меня, но это было невозможно. Я лишь полтора года назад появился в Оэди, узнав, что ты в тюрьме, Конрад. И вот теперь она ищет меня или очередного Бертрана, ей лучше знать, кого именно.
     Его величество и Йос, зачарованные рассказом Клауса, видели, как удивительно преобразилось его лицо: из простого и ничем не примечательного оно вдруг сделалось каким-то грозным и выразительно красивым.
- «Моему другу», - несколько скептически прочитал он адрес на конверте. – Как же она уверена в том, что я до сих пор жду ее!
     Он небрежно смял письмо, подошел к камину и бросил в огонь бумажный комок.
- Прости, Клаус, - сказал, помолчав, его величество. – Я не должен был проявлять неуместного любопытства и спрашивать тебя о том, что совершенно не касается ни меня, ни Йоса.
     Клаус внимательно посмотрел на него, и тут же мягко улыбнулся ему и Йосу; глаза его потеплели.
- Даже если бы ты не спрашивал, Конрад, - ответил он, - всё равно я рано или поздно проговорился бы. Нелегко мне было столько лет держать всё в себе. К тому же, от вас у меня нет секретов.
     Он сел в кресло возле камина, задумчиво глядя в огонь. Конрад налил всем вина и подал Клаусу бокал.
- Твое здоровье. Клаус, - сказал он.
- Твое здоровье, - эхом подхватил Йос.
- Благодарю, - приветливо отозвался Клаус, и они сделали по глотку.
 
                8.

     Йос сидит высоко на дереве, могучем каштане, широко раскинувшем свои ветви, толстые и надежные. Они расположены так удобно, что, сидя на одной из этих ветвей, Йос откинулся на другую, точно на спинку стула, а третья уберегла бы его от падения, если бы он вздумал неосторожно наклониться вперед. Напротив него, в таком же удобном положении устроился Клаус. Они едят мелкий виноград без косточек и разговаривают. Дни стоят до того знойные, что на обоих только светлые полотняные штаны, едва закрывающие колени и легчайшая парусиновая обувь на кожаной подошве без каблуков. Йос видит, как по ноге Клауса взбирается красивая малиновая гусеница размером с мизинец – будущая бабочка-«виноградница», как ее называют. Виноградницы большие, красивые, пестрые, с бархатистыми крылышками, одни из самых красивых бабочек Оэди. Клаус тоже видит гусеницу. Он осторожно снимает ее со своей ноги и сажает на соседнюю ветку. Йос отправляет в рот сразу несколько виноградин.
- А почему ты не сразу вернулся из-за границы вместе с его величеством, Клаус? – спрашивает он.
- Конрад поручил мне собирать армию, отвечает Клаус, подкидывая виноградину вверх и ловя ее ртом. – И я собрал. Вернее, дособирал то, что начали собирать мы вместе. А потом вдруг приезжает Вольфганг Штерн (помнишь его? капитан) и буквально дрожит от горя. «Клаус, - кричит, едва увидев меня, - государь в тюрьме, не доехал до Сент-Ская! Его захватила тайная служба принца!» И в слезы, бедный человек. Ну, я его утешил, успокоил, сказал, что поеду в Оэдь, пристроюсь шутом при какой-нибудь гарнизонной шушере и попытаюсь освободить короля. Поручил ему командование армией, а сам – в Оэдь. Узнал, где сидит его величество, и нанялся шутом к барону Этельреду, генералу одного из тайных отрядов. Сначала думали, что Конрад просто королевский шпион, и он никого не разубеждал в этом. Но потом приехал Маврий К`орди и узнал его. А через месяц я добыл отмычки от тюремной кареты и кандалов… но дальше ты знаешь.
- Маврий Корди? – Йос задумывается, вспоминая. – Это, кажется, сержант драгунского полка?
- Да, - подтверждает Клаус. – У него мать африканка, он почти черный, поэтому его и назвали в детстве Маврий. Он сам рассказывал. Здоровенный такой негр с университетским образованием. И часто изъясняется на латыни, точно кардинал какой-нибудь.
- Да, я вспомнил, - улыбается Йос. – У него даже есть любимое латинское выражение: «Maiora canamus» (будем петь далее).
- Вот-вот, - подхватывает Клаус. – Его из-за этого даже прозвали Майором Канамусом (он же майор). Шутники…
     Они с Йосом чистосердечно смеются этой шутке, потом Клаус вдруг становится серьезным и внимательным.
- Конрад идет, - говорит он, глядя вниз. Йос тоже смотрит вниз и подтверждает:
- Да, с леди Евой.
- Надо предупредить, что мы их видим, - говорит Клаус и, сунув два пальца в рот, свистит, но как-то не резко, а негромко и осторожно. Его величество поднимает голову, видит своих приближенных и машет им рукой. Леди Ева улыбается им, и они с Конрадом идут дальше.
- Они теперь каждый вместе гуляют, - замечает Йос.
- И на здоровье, - говорит Клаус задумчиво. – Эта девушка заслужила счастье. Только бы его величество не бросил ее.
- А что, может бросить? – с недоверием спрашивает Йос.
- В общем-то, это не в его характере, - медленно говорит Клаус. – Но ведь на свете всё бывает.
- Да, - соглашается Йос и простодушно добавляет, глядя на Клауса:
- Знаешь, я никогда бы не подумал, что ты можешь ударить женщину.
- Я и не могу, - вздыхает Клаус. – Это было всего лишь один раз, да и то, говорю тебе, не знаю, каким образом так получилось. Впрочем, я не жалею, что сделал это. Я жалею, что ей так мало досталось.
     Его глаза темнеют.
- Но почему? – вырывается у Йоса. – Она же ищет тебя, значит, любит. И ты любишь ее, я же вижу.
     Клаус хмурится и молчит. Он смотрит в сторону. Его лицо становится суровым и таким же грозно-красивым, как несколько дней назад.
- Прости, - смущается Йос. – Я не хотел этого говорить, как-то само вырвалось. Пожалуйста, прости меня, Клаус…
     Но Клаус уже смеется. Он не умеет долго сердиться, во всяком случае, на Йоса.
- Мы все не любим иногда правды, - признается он ему, - и я не исключение. Mea culpa (моя вина). Да, я, пожалуй, до сих пор люблю ее. На мой взгляд, это очень глупо. Но не будем говорить об этом.
- Конечно, не будем, - с облегчением подхватывает Йос. – Я ведь говорю всё это от бездействия, понимаешь? Я же военный. А вместо того, чтобы воевать, я сижу на ветке каштана, точно ребенок или белка. Здесь, конечно, благодать и очарование, но где же сражения, разведка, бурное море батальной жизни? Вот что ты мне скажи.
- А ты думаешь, благодать и очарование – это пустяк? – Клаус качает головой. – Это великое сокровище. Бери его полной мерой, пока можешь. Я вот в свои тридцать три года уже не возьму столько, сколько ты в восемнадцать. Грязи и крови в жизни достаточно, а благодать – это птица счастья, ее ловить надо. Даже не ловить, а слушать и наполняться ее пением, потому что это та же любовь. Опыт притупляет наш внутренний слух, потому что отравляет душу. Твоя душа еще не отравлена. Я завидую тебе, Йос.
- Ты говоришь, как старик, - Йос улыбается. – А ведь ты еще очень молод, Клаус.
- Всё-таки на пятнадцать лет старше тебя, - с улыбкой напоминает Клаус. – Не похоже, верно?
- Да, - соглашается Йос. – Это, наверно, потому что ты в детстве не мог ходить. Кстати, почему?
- У меня было нервное заболевание, - отвечает Клаус. – Я однажды наступил на спрятавшегося в траве птенца куропатки и раздавил его. Меня это так поразило, что у меня отнялись ноги. А встал я на них неожиданно для всех и для самого себя: чтобы спасти бельчонка, которого собирался задрать наш огромный черный кот. Если бы не кот и не бельчонок, я до сих пор лежал бы в постели и существовал на пенсию, которую выплачивал бы мне мой бывший хозяин, барон Круз. Но Провидение позаботилось обо мне. До чего же был счастлив тогда мой отец! Правда, через три года он умер. Но я успел многому у него научиться: почти всему, что знаю теперь, и в астрологии, и в медицине. Мать так и не успела увидеть меня здоровым: она умерла, когда мне было пять лет. Но я не очень по ней тосковал, потому что отец любил меня за двоих. Кроме того, мать я помнил плохо. Она часто болела и мало мной занималась. А по отцу я долго плакал. Но ничего, утешился. Время способно исцелить самую тяжкую скорбь.
- Кроме любви к женщине, - еле слышно шепнул коварный Йос.
     Тут же виноградинка, крепкая, как камешек, с силой ударила его по носу. Йос захохотал. Клаус скупо и зловеще улыбнулся, готовя еще одну виноградинку.
- Будешь еще? – спросил он, целясь в Йоса.
- Нет, нет, клянусь, - Йос пригнулся. – Не бей младшего по возрасту.
- А я тебя и не бью, я тебя учу, - засмеялся Клаус. – Поучить еще?
- Нет, - Йос закрылся рукой, но Клаус изловчился и всё равно попал ему прямо в лоб.
- Как ты можешь! – воскликнул Йос с наигранным возмущением. – Я же сам сирота. И очень любил своих родителей.
- Тогда что же ты смеешься? – с укором покачал головой Клаус.
- От радости, - признался Йос. – Когда я с тобой и Конрадом, я не чувствую себя сиротой. Мне кажется, что у меня целых два брата, которых я люблю.
     Это простодушное признание глубоко тронуло Клауса, но он не подал виду, что тронут. Он собирался переменить разговор, но вдруг лицо его стало настороженным. Он увидел что-то внизу среди деревьев и теперь внимательно смотрел туда.
- Что там? – спросил Йос, тоже становясь серьезным.
- Мне показалось, там кто-то незнакомый, - медленно произнес Клаус. – Но я мог и ошибиться. Вот что, пошли-ка вниз. Мы с тобой немного отдохнули, это хорошо, но бдительности терять нельзя. Надо найти его величество и леди Еву.
     Они быстро слезли с дерева и отправились на то место, где, как показалось Клаусу, мелькнула незнакомая человеческая фигура. Но там никого не оказалось, даже трава не была примята. Тогда они отправились на поиски его величества и Евы Моуди. Оба оказались на лесной поляне, занятые одушевленной беседой. Увидев их, Клаус с облегчением вздохнул.
- Не будем мешать им, - шепнул он Йосу. – Но и не пойдем никуда. Посидим здесь, за кустами шиповника. Лучше немного перестраховаться, чем по глупому недосмотру потерять нашего государя.

                9.

     Через два-три дня Йос получает от короля приказание каждые два дня ездить на смотр отряда Стефана Гамма: проверять, всё ли в порядке в военном лагере, первом лагере короля в государстве Оэдь. Получив этот приказ, Йос испытывает судорогу восторга и едва не бросается на шею Конраду. Король и Клаус не могут удержаться от улыбки, видя, как он доволен.
     Свои обязанности Йос исполняет очень ревностно. Он ездит в лагерь каждое утро на лошади леди Евы и подолгу беседует там со Стефаном Гаммом и воинами, старыми и молодыми. Все они уже присягнули на верность королю – поцеловали крест и приняли благословение полкового священника. Эти поездки наполняют душу Йоса желанным для него воинским пылом, сознанием будущей победы. Всякий раз по возвращении в Фористхолл он подробно докладывает его величеству о настроении людей, об их отличной выучке и боевых способностях. Конрад внимательно слушает его; в эти минуты в глазах короля загорается мятежный и веселый огонь.
     Спустя еще несколько дней люди Гамма покупают для Конрада и его свиты трех великолепных лошадей: двух жеребцов и кобылку светлой масти. Клаус берет ее себе: она красивая, изящная, быстроногая. Ее зовут `Эгле. Король выбирает для себя стройного арабского жеребца и называет его Зевс («Не очень оригинально, - смеется он, - зато внушительно»). Йос называет своего темно-шоколадного коня с белой полосой между глазами Свей: так же звали коня его отца, неутомимого, быстроходного, умного.


     … С самого утра льет дождь. Ветер нагнал низкие облака с юга и теперь они уныло повисли над лесом; не видать никакого просвета. Быстро темнеет. В комнате Конрада после пяти часов вечера загорается бронзовая лампа, и на ее свет, приглушенный матовым стеклом, тотчас радостно слетаются насекомые – и затевают свою обычную пляску.
     Сегодня – и уже не в первый раз – на огонек приходит леди Моуди. Она осторожно проскальзывает в комнату, как тень. Но движения ее с недавних пор стали смелей и уверенней. С того дня, как король впервые предложил ей сопровождать его в прогулке, Ева словно преобразилась. Ее лицо теперь всё время отражало наполнявший его внутренний свет. Она не спешила убегать, когда встречала своих гостей, а весело здоровалась с ними; всё ее существо излучало радость. Мало того, она стала называть Йоса и Клауса просто по именам и сделалась приветливо-проста и мила в обращении с ними. Между ней и его величеством не происходило ничего, что выходило бы за рамки искренней теплой дружбы, но Ева выглядела уже такой счастливой и внутренне богатой, что на нее нельзя было смотреть без удовольствия. Она часто навещала теперь по вечерам своих новых друзей, играла с ними в шахматы, слушала их рассказы, смеялась их шуткам и охотно поддерживала общую беседу.
     Вот и теперь она сидит на диване в шелковом платье и наброшенной на плечи шали и завороженно слушает рассказ Конрада о том, как они с Клаусом однажды переплывали море в шторм. Страх, тревога, радость счастливого избавления от беды, все эти чувства проходят на ее лице вереницей светлых и темных теней. Она впечатлительна от природы. Подобные рассказы производят на нее огромное впечатление, она неизменно поддается их суровому очарованию. Хрупкий Клаус, который у Конрада часто герой его воспоминаний, представляется ей человеком неслыханных внутренних сил, ангелом-хранителем короля, его защитником. Она смотрит на него с глубоким уважением и трогательным доверием. Клаус ведет себя с ней мягко и приветливо. А ей ужасно жаль, что ее служанка, бывшая танцовщица барона Круза, не дождалась Клауса здесь, в Фористхолле. Где же она теперь, отважная Мона Эрроу, маленькая Мона, скорее, ее подруга и наперсница, чем служанка? Ее малышу `Эгберту или, как она его прозвала, Ёжику, сейчас уже пятый год… Когда Ева видела его в последний раз, он был маленьким, круглым, как колобок, и его золотистые волосы были еще совсем пушистыми и легкими, как у всех младенцев. А Мона была очень хороша собой. Темноволосая, зеленоглазая, с маленьким носом и правильным овалом лица, она чем-то походила на египетскую кошку-статуэтку с каминной доски. Была одновременно и стройной, и полненькой, очень изящной и пластичной; на нее приятно было смотреть. Но ведь Клаусу не расскажешь об этом. Его мягкий взгляд всегда словно предостерегает Еву: не надо говорить о Моне! И она не говорит с ним о ней, хотя ей очень хочется.
     «Как жаль, что два таких прекрасных человека разошлись, не поняли друг друга, - думает она с искренним огорчением. – Ведь они оба достойны великой любви».
     В эти минуты Ева даже забывает о себе и о Конраде. А ведь один его вид, одно слово, обращенное к ней, одна улыбка, ей подаренная, делают ее вполне счастливой. Её общество ему приятно, вот всё, что ей известно о его к ней чувствах. Ева не догадывается о хитрой политике его величества, не знает, что он поставил себе целью крепко и навсегда привязать ее к себе, не подозревает, что он безмерно влюблен в нее. Так влюблен, как еще ни в кого никогда. Но, будучи девушкой рассудительной и умной, она, конечно, понимает: такой сильный, красивый, обаятельный человек должен был пользоваться вниманием женщин. Еве кажется, что этих женщин было не меньше дюжины. На самом деле его величество за всю свою жизнь имел дело лишь с тремя – и разошелся с ними по взаимному соглашению. Он должен был жениться на юной датской принцессе, но вдруг решил, что не любит ее, а значит, незачем морочить девушке голову. Нельзя сказать, чтобы Конрад был великим блюстителем нравственности, но в вопросах любви он проявлял простоту и честность, отличаясь этим от подавляющего большинства своих современников. В нем жили прирожденная чистота и здоровая брезгливость. Он терпеть не мог разврата, которому придавались его отец и брат. Может, еще и поэтому множество женщин тайком вздыхало о своем короле. 
     Пока Ева слушает беседу мужчин и размышляет о любви, Йос, примостившись на широком подоконнике, в своей любимой позе, с ногами, всматривается в дождливый лес, в котором всё более сгущаются сумерки. Впрочем, дождь не холодный, а теплый, Йос это знает. Холодные дожди кончились еще в апреле. Теперь, в июле, дождевые капли гораздо теплей речной воды.
     «Скоро мы отправимся к озеру Сент-Скай, - размышляет Йос мечтательно. – Я там никогда не был. Отец говорил, это здоровущее озеро, у него даже берегов не видно. А матушка добавляла, что там удивительно красиво…»
     Внезапно его мысли прерывает чья-то тень, мелькнувшая за стеклом. Его словно ударяет изнутри: он уже видел эту фигуру, это лицо. Они тут же исчезают, как вспышка молнии, но он успел заметить мушкет в руке убежавшего человека и понял, кто этот человек.
     Йоса тотчас будто сносит с подоконника. Он хватает стоящий в углу заряженный мушкет и вылетает из комнаты так стремительно, что никто не успевает ни о чем спросить его. Спустя несколько мгновений он уже в лесу. Узнанный им человек скрывается за деревьями, но Йос бежит за ним. Он тут же весь промокает под теплым дождем, однако не замечает этого. У него сейчас одна цель: не потерять из виду того, кто бежит от него. Но всё-таки он его теряет. Гремит выстрел. Пуля пролетает возле уха Йоса. Он пригибается за куст боярышника, видит беглеца и вновь устремляется за ним. «Это его заметил три дня назад Клаус», - лихорадочно думает Йос. На ближайшей поляне расстояние между ним и беглецом сокращается. Тогда преследуемый останавливается, поворачивается к Йосу и целится в него из мушкета. Йос тоже целится в него.
     Вот он. Йос сглатывает слюну. Бернд Годвик, его бывший старший капитан. Его черные усы ощетинились, короткие мокрые черные волосы блестят, как у крота.
- Бросай мушкет, щенок, - хрипло и отрывисто говорит он. – Предатель! Перебежчик!
- Я подданный его величества, - таким же хриплым голосом откликается Йос. – А предатель – передо мной.
- Ну, так стреляй, - усмешка Годвика похожа на волчий оскал.
- Бросьте оружие, - приказывает Йос. – Всё равно вам не уйти.
- Это тебе не уйти, - отвечает Годвик. – Думаешь, ты успеешь выстрелить первым?
- Вы сами знаете, что успею, - хладнокровно говорит Йос. – Бросайте оружие и сдавайтесь.
- Тебе, что ли, сдаваться? – Годвик презрительно фыркает. – Нос сначала утри. Подданный его величества! Дурак, он же тебя продаст при первой возможности.
- Это вы меня продали, - отвечает Йос. – Феликсу Бостелу и его людям. Счастье, что я не доехал до столицы.
- Да кому ты нужен, - Годвик не спускает с него глаз, целясь. – Не будь глупцом, я ведь не дам промашки.
- Я был одним из ваших лучших стрелков, - сухо напоминает ему Йос. – А глупцом перестал быть, когда начал служить королю.
     Бернд хочет достойно возразить ему, но вместо этого вдруг роняет мушкет и без чувств падает на траву. Позади него стоит Клаус с дубинкой в руке. Тут же из-за толстого дуба выходит его высочество и забирает мушкет у поверженного врага. И Клаус, и Конрад мокры до нитки.
- Молодец, Йос, - говорит Конрад Йосу. – И ты молодец, Клаус. Значит, Годвик выследил нас; это плохо. Вороний Лес становится опасным убежищем. Пора уходить отсюда. А теперь давайте его свяжем.
     Король и Йос связывают Годвику руки за спиной. Клаус приводит его в чувство. Капитан с трудом поднимается на ноги. Его ведут в Фористхолл и запирают в одной из подвальных комнат.
     Совершенно мокрые, мужчины возвращаются в замок. В холле их встречает леди Ева, немного испуганная и взволнованная, но уверенная, что ее друзья выйдут победителями из любой опасной ситуации.
- Всё хорошо, Ева, - успокоительно говорит Конрад, целуя ее руку. – Мы захватили преступника, и он больше не опасен.
- Вам надо переодеться, - заботливо замечает она, оглядывая их.
- Сейчас мы будем готовы, - отвечает Конрад. - Ждите нас к ужину; мы вам всё расскажем.
- Обязательно, - она улыбается ему и уходит к себе.
     За ужином король действительно всё рассказывает Еве. Она слушает, затаив дыхание, глаза ее становятся большими.
- И что теперь делать? – спрашивает она тихонько. – Ведь вам теперь опасно здесь находиться.
- Да, - соглашается король. – Поэтому послезавтра мы уезжаем отсюда.
     Ева молча поникает головой. Она ничего не ест, становится молчаливой и вскоре уходит к себе.
     Оставшись одна, она не может сдержать слез. Свеча одиноко трепещет на столе, за окном тьма.
- Господи… - шепчет Ева, забравшись с ногами на кровать и закрыв лицо руками. Слезы просачиваются сквозь ее пальцы и капают на покрывало. Она пытается молиться, но губы ее не могут произнести молитвы, - так она пала духом. Ее сердце отравлено величайшей скорбью; ей кажется, будто она уже умерла. Еще два дня – и он уедет, ее возлюбленный. И они больше никогда, никогда не увидятся. И его величество даже не узнает, как она любит его. «Я не смогу без него жить, - говорит она сама себе. – Нет, не смогу. Всё станет пусто без него, всё потеряет цену. Но умереть я тоже не смогу. Я уеду, вот, что я сделаю. Уеду одна. Надо только придумать, куда; ничто не должно напоминать мне о нем».
     Вдруг раздается тихий стук в дверь. Она решительно вытирает слезы, быстро вскакивает с кровати и идет открывать.
     На пороге стоит Конрад.
- Можно войти? – с улыбкой спрашивает он.
- Конечно, я очень рада, - отвечает она, отворачиваясь, чтобы он не заметил слез на ее лице.
     Он заходит, запирает за собой дверь и ласково спрашивает:
- Почему вы плакали?
- Я не плакала, Конрад, вам показалось, - отвечает она с кротким достоинством.
- Неужели я могу надеяться? – он осторожно берет ее за руку и заглядывает ей в лицо.
- На что? – спрашивает она и, не выдержав, всхлипывает.
     Конрад тихонько смеется, подхватывает ее на руки, несет к дивану и сажает рядом с собой. У нее нет ни сил, ни желания вырываться, как этого требуют приличия. Наоборот, она вдруг крепко обнимает его и с жаром просит:
- Ваше величество! Возьмите меня с собой!
- Значит, надежда есть, - весело говорит он, с нежностью обнимая ее в ответ. – Ева, я люблю тебя. Скажи, согласна ли ты стать моей женой, моей королевой?
- Скольким женщинам вы говорили то же самое? – спрашивает она, прижимаясь лицом к его груди и страстно желая, чтобы этот миг длился вечно.
- Я не говорил этого еще ни одной женщине, - честно признается Конрад. – И не скажу ни одной… кроме тебя. Ну, так что же, Ева? Ты любишь меня?
- Люблю, - Ева смотрит ему в глаза.
- И ты согласна стать моей женой? Королевой Оэди?
- Я не умею быть королевой, это, наверно, очень сложно, - отвечает Ева, плохо понимая, чт`о говорит. – Но я согласна стать твоей женой, Конрад, если… если ты не шутишь.
- Я не шучу, - он берет ее двумя пальцами за подбородок и целует в губы так нежно и осторожно, словно боится разбить это полное надежды, еще влажное от слез лицо.
- Не шутишь, правда? – ее лицо озаряется сияющей улыбкой. – Как же ты добр!
     Она целует его в ответ, тоже нежно и осторожно.
- Моя королева, - он покачивает ее на руках, как ребенка. – Все будут поклоняться тебе, родная моя. И это совсем не сложно – быть королевой, когда твой король любит тебя; вот увидишь.
- Да, - откликается она, смеясь. – Я уже вижу, это вовсе не сложно…


Глубокая ночь.
     Клаус не спит. Сегодня они, все трое намерены по очереди дежурить на первом этаже Фористхолла. Через час очередь Йоса, в пять утра его сменит Конрад.
     Клаус сидит в холле. Рядом с ним мушкет, сам он прислонился к спинке кожаного дивана. Вдруг ему слышатся тихие шаги. Он настороженно вглядывается в полутьму лестницы, озаренную одной свечой, и видит Еву. Она торопливо спускается к нему. Ее лицо кажется одновременно и радостным, и встревоженным. Неудивительно, что ей не спится, думает Клаус: он, как и Йос, уже знает о предложении, сделанном Еве королем, и искренне рад за нее и за Конрада. Он встает и почтительно кланяется своей будущей королеве.
- Клаус, - она присаживается на диван. – Сядь, пожалуйста. Я хотела немного побеседовать с тобой. Можно?
- Конечно, леди Моуди, - отвечает Клаус, опускаясь на диван рядом с ней.
- Нет, нет, я для тебя просто Ева – всегда, - она волнуется; он замечает, что руки у нее слегка дрожат. – Клаус, милый, скажи мне, как сказал бы сестре, другу: его величество, в самом деле, любит меня?
     Клауса трудно удивить, но вопрос Евы невольно приводит его в изумление.
- Разве вы сами не чувствуете, что это так? – спрашивает он мягко.
- Чувствую… но вдруг, я ошибаюсь? – она вздыхает. – Я до того люблю его сама, что не знаю пока, насколько сильны его чувства ко мне. Мы ведь знакомы совсем недавно.
    Клаус негромко смеется.
- Всё в порядке, - говорит он. – Король Конрад надежен, как скала. Если бы он не любил вас, он не предложил бы вам руки и сердца. К тому же, я знаю, что он любит вас: это видно.
     Ева облегченно вздыхает.
- Но ведь у него, наверно, было, множество женщин? – осторожно спрашивает она. – Ведь он так привлекателен, в нем столько обаяния…
- Нет, у него было не много женщин, уверяю вас, - возражает Клаус, дружески глядя на Еву. – Я ведь знаю всю его жизнь; он часто бывал со мной откровенен. И никого из своих подруг он не любил так, как вас, это я тоже вижу.
- Правда? – она улыбается ему счастливой улыбкой. – Как же ты меня успокоил. Его величество сказал, что накануне нашего отъезда отсюда нас обвенчают. Боже мой, как мне трудно в это поверить! Неужели это может быть – венчание? С самим королем…
- Конечно, это будет, - голос Клауса очень доброжелателен. – Вы просто мнительны. Не бойтесь поверить в свое счастье, вы его заслужили.
- Ох, Клаус, - она обнимает его. – Спасибо, что ты меня успокаиваешь. Ты мудрый человек, к тому же, сам любим и, вероятно, любишь. Ведь Мону нельзя не любить…
- Пожалуйста, не надо об этом, - просит Клаус, глядя в сторону. – Она правильно сделала, что ушла от меня, а я правильно сделал, что заставил ее уйти.
- Не говори так, - Ева серьезно заглядывает ему в глаза. – Ты ведь не жестокий, правда?
- Я просто чудовище, - возражает Клаус ей в тон. – К тому же некрасив, будем называть вещи своими именами.
- Но ты очень обаятелен, - убежденно заявляет Ева. – Может, ты об этом не подозреваешь, но люди тянутся к тебе; в тебе чувствуется внутренняя сила, а это всегда привлекает. Особенно женщин: ведь они редко бывают сильными. И знаешь… Ёжик удивительно похож на тебя. Во всяком случае, был похож, когда я видела его в последний раз.
- Ёжик? – с недоумением переспрашивает Клаус.
- Да. Сын Моны, `Эгберт, - поспешно уточняет Ева. – Она так прозвала его.
- Надо же. А я полагал, что он копия своего отца, - несколько ядовито говорит Клаус. – Бертран де Камю в миниатюре. Жаль, что ребенку не повезло с внешностью, и он оказался похож не на виконта, а всего лишь на звездочета. Дети должны походить на родителей, а не на случайного друга своей матушки.
- Не будь недобрым, Клаус, - ласково перебивает его Ева. – Ты был так мил со мной, а теперь… я просто тебя не узнаю. Наверно, я сама виновата, что заговорила о Моне. Ты простишь меня?
- Ни за что, - он засмеялся, смягчаясь. – Я буду сердиться на вас всю оставшуюся жизнь.
- Ты чудо, я тебе очень благодарна, - она целует его в щеку и, счастливая, поднимается с дивана. – Доброй ночи тебе, Клаус.
- Доброй ночи, - отвечает он.
     Когда она уходит, он еще с минуту сидит в раздумье, потом с невольной улыбкой спрашивает себя: «Интересно, почему прозвище Эгберта – Ёжик?»

                10.

     Утром, когда Ева еще спит, король спускается в подвал к своему пленнику. Тот угрюмо сидит на брошенном ему соломенном тюфяке, злобно глядя на крепкие веревки, стягивающие его руки и ноги.
     Увидев его величество, Бернд Годвик отворачивается. Некоторое время король смотрит на него, потом властно окликает:
- Годвик!
     Бернд нехотя поворачивает голову.
- Что вы делали вчера и третьего дня возле замка? – спокойно спрашивает его величество. – Хотели убить меня?
- Нет, - капитан глядит себе под ноги. - Я взял мушкет для защиты. Феликс Бостел приказал найти вас. Его высочество объявил за вас награду: тысячу марок веронским серебром, а Бостел велел передать мне, что если я в три дня не найду вас, он отрубит мне голову, так как я виноват, в том, что вы сбежали: послал с вами ненадежного человека.
- Что ж, вы нашли меня, и это говорит в вашу пользу, - король задумывается. – Сдается мне, вы человек храбрый и сообразительный (ведь найти меня было непросто). Но с Йосеном Данком вы поступили, как не поступают даже с врагами. Он должен был умереть только потому, что сопровождал к месту суда своего опального государя. Не так ли?
- Да, - проворчал Годвик. – Что вы хотите? Это приказ Бостела – казнить всех сопровождающих, если заключенный лицо важное. Бостел сам составлял указ для тайной службы, и Гриф его одобрил.
- Максимилиан Гриф? – уточняет король.
- Да, Беспалый Макс, - подтверждает Годвик. – А не всё ли равно, кого приносить в жертву? Этот мальчишка, Данк, меня недолюбливал, и я его тоже; так уж лучше мне было отослать с вашим величеством его, чем своих старых, испытанных в боях друзей.
- Хорошо, оставим это, - Конрад брезгливо поморщился. – Вот что, Годвик: я не хочу вашей смерти, как не хочу видеть вас своим подданным. Пока я не приду к власти, вы будете моим пленным, а потом вас ждет ссылка на острова. Завтра я и мои воины покинем Вороний Лес. Вас я еще сегодня отправлю к Стефану Гамму.
- Гамм взял вашу сторону? – встрепенулся Годвик.
- Да, и Гамелин Свад тоже, - пристально глядя на своего врага, молвил его величество.
- Гамелин! – всплеснул руками Годвик. – Ну и дела! Да они же при принце Гилберте как сыр в масле катались.
- Значит, неважный был сыр, да и масло тоже, - холодно ответил Конрад. – Я законный властелин Оэди, капитан, и мой народ пойдет за мной. Я шесть лет правил Оэдью. Одиннадцать лет назад меня короновали на глазах у двухсот тысяч человек. Я потомок старинной королевской династии Т`авлингов, и с рождения именовался наследником престола, будущим помазанником Божьим. Может, для таких, как ты, это ничто, но для большинства оэдийцев и для меня самого всё это свято. Сейчас тебе принесут завтрак, Бернд, а после я отправлю тебя к Гамму. Там ты будешь закован в цепи, как это подобает королевскому узнику, и мы долго с тобой не увидимся.
     И, не прощаясь, Конрад вышел от пленного.
     Спустя час Йос и Клаус вывели Годвика из подвала и повели через лес к военному лагерю. И пленный, и его стража за всё время пути не проронили ни слова.


     Вечером все собираются в дорогу. Лали укладывает вещи своей молодой госпожи; она едет вместе с ней. Ник помогает Чарльзу, который остается пока что в Фористхолле, привести в порядок карету леди Моуди. Вещи Йоса, Клауса и Конрада давно уложены. Ева сияет от счастья, Конрад почти не расстается с ней.
- Прощай, Фористхолл, - тихо говорит Йос, в последний раз сидя на дереве. Клаус расположился рядом с ним на ветке. Он похож на грустную птицу с взъерошенными светлыми перышками. На Клаусе теперь темно-синий стеганый камзол, белоснежная сорочка, суконные штаны до колен и шляпа со страусовыми перьями. Он также купил себе у оружейника шпагу и мушкет. Эта одежда ему очень к лицу, не то, что пестрый шутовской наряд из лоскутьев. Впрочем, по-своему, и тот наряд шел ему.
- Клаус, - спрашивает Йос. – А где мы будем жить, когда приедем к Сент-Скаю?
- Я построил бы себе домик на плоту и бросил якорь на середине озера, вдали от мирской суеты, - с легкой улыбкой отвечает Клаус, покачиваясь на ветке. – Но вы с его величеством люди приземленные, вам чужда тяга к романтике. Поэтому придется мне устроиться вместе с вами в неком замке Коннерсбрук, у тамошних хозяек – баронессы Эльвиры и ее дочери Сабины. Насколько мне известно, эта девушка – незаконная сестренка нашего государя.
- В самом деле, она сестра Конрада? – Йос заинтересованно смотрит на Клауса. – А сколько ей лет?
- Семнадцать или восемнадцать, - отвечает Клаус.
- Она красивая? – интерес Йоса к Сабине становится всё более живым.
- Не видел, - разводит руками Клаус и, посмеиваясь, напоминает:
- У тебя будет много соперников, Йос. Целых семнадцать тысяч человек.
- Я просто спросил, - Йос розовеет и отводит глаза в сторону. – А баронесса знает, что мы остановимся у нее в замке?
- Конечно. Туда давным-давно послан гонец, - отвечает Клаус. – Это самое надежное убежище. Баронесса любит Конрада. Она играла с ним в детстве. С ним и с Гилбертом. Но любила всегда больше Конрада, чем Гилберта.
     Йос вспоминает тридцатидвухлетнего Гилберта. Он, младший брат короля, мало похож на его величество. Может, это и не так, а просто кажется из-за бороды и усов, которые он носит. Глаза у него такие же, как у брата, темно-серые, но характер совсем другой: резкий, вспыльчивый, нетерпимый. Конечно, иметь дело со спокойным Конрадом несравнимо приятней. Наверно, и в детстве так было.
- А кто такой Беспалый Макс? – вдруг спрашивает Йос, вспоминая, что его величество и Клаус недавно говорили об этом человеке.
- О! – Клаус усмехается. – Страшный человек, приятель Феликса Бостела. При отце его величества, Карле Втором, он был главным палачом, а после Конрад разжаловал его за жестокость.
- Как он выглядит? – спрашивает Йос.
- Невысокий, коренастый, с короткими ногами и длинными руками, - отвечает Клаус. Лицо грубое, на левой руке не хватает двух пальцев, среднего и указательного. Он нечаянно сам отрубил их себе топором собственного изобретения. Что еще? Глаза зеленоватые, небольшие, без ресниц, нос орлиный, рот широкий. В общем-то, страшноватый малый. Но сам он о себе высокого мнения.
- Похоже, лучше не попадаться ему на дороге, - делает вывод Йос. 
- Это верно, - соглашается Клаус. – Говорят, что людей, выживших, после короткого знакомства с ним, можно пересчитать по пальцам.
- Ну его, - Йос передергивает плечами. – Давай поговорим о чем-нибудь веселом.
- Видишь ли, - замечает Клаус философски. – Всё веселое имеет свои теневые стороны – и наоборот. Мы говорим о наших врагах, чтобы ты помнил, как они выглядят, знал в общих чертах их характеры и привычки. Это очень важно, потому что может пригодиться в будущем. Но твоя просьба уважена. Вот тебе веселое: Гамелин Свад, по просьбе государя, отдает десять человек из своей тысячи в твое распоряжение. Ты будешь командовать этими людьми.
     Йос приходит от слов Клауса в такое волнение и восхищение, что подпрыгивает на месте и едва не падает со своей ветки; Клаус удерживает его за плечи.
- Спасибо, - Йос пожимает ему руку. – Значит, я теперь десятник! Боже мой! Клаус, ты настоящий друг – и Конрад тоже. Как же я ему благодарен!
- Отлично, - Клаус смеется. – Тогда пора спускаться вниз. Прощание с деревом лучше заканчивать на оптимистической ноте.
     И они слезают с каштана.


     На следующее утро они прощаются с Чарльзом и покидают гостеприимный, затерянный в лесу Фористхолл.
     Конрад едет впереди на своем Зевсе. По правую руку от него Йос на Свее, слева, когда позволяет ширина тропинки, - Клаус на Эгле. За ними движется карета. Ник правит парой лошадей. В карете сидят Ева Моуди и Лали, за каретой бежит привязанная к запяткам лошадь Евы Майя.
     Ева сидит молча, взволнованная. Сегодня она венчается с его величеством. Ей всё еще не верится, что венчание состоится. Живя в лесу, в полнейшем уединении, она отвыкла от блистательных надежд, от общества – от всего, что составляло раньше ее жизнь. И теперь, исполненная радостной тревоги, она не может даже словом перемолвиться с Лали, не может любоваться приветливым июньским лесом из окна кареты. Ей сейчас только одно под силу: возносить мысленные молитвы Богу, что она и делает. Лали смотрит на свою госпожу ласково и сочувственно: та, бедняжка, даже кусочка не смогла проглотить сегодня за завтраком.
     В скором времени они приезжают в лагерь, где их встречают воины Гамма и Свада. Трубят медные трубы, торжественно, как на параде. Солнце сверкает на их блестящей меди. Стефан и Гамелин (он моложе Стефана, высокий, черноволосый) идут навстречу государю, кланяются ему и отдают честь. Конрад здоровается с ними и воинами: двумя тысячами человек, выстроившимися на лесной поляне. Те громогласно кричат «да здравствует король!», после чего их предводители дают команду «вольно».
     В большом шатре уже всё готово для его величества. Он зовет к себе священника, принимает от него благословение и объявляет, что намерен венчаться. Короля и Еву венчают полчаса спустя со всей возможной в полевых условиях пышностью. Затем священник совершает обряд возведения Евы, графини Моуди, в сан королевы. Теперь она Ева Тавлинг, королева Оэдийская.
- Свадьбу справим в Сёртлахе, во дворце, - говорит король. – А сегодня, учитывая обстоятельства, только выпьем вина и угостим моих воинов. Потом обед – и в путь.
     Он нежно целует Еву, которая сама не своя от счастья, и выводит ее к воинам. Те в восторге.
- Да здравствует королева! – гремит весь лагерь. – Слава ее величеству!
     Ева царственно кланяется солдатам, ступая по расстеленному на траве золотистому шелку. Потом, не выдержав, плача и смеясь, она обнимает Йоса, Клауса, Стефана, Гамелина и Лали, подошедших к ней с поздравлениями.
     Конрада также поздравляют. Он обнимает тех, кто ему всего ближе, пожимает им руки и любуется Евой, до того она хороша: в шелковом белоснежном платье с венком из белых и красных роз шиповника на голове. Ее лицо в эту минуту прелестно. Сейчас она может затмить любую красавицу, хотя никогда не отличалась особенной красотой. Конрад восхищен ею. «Моя королева», - повторяет он про себя вновь и вновь. Стройная, нежная, царственная, счастливая, она действительно сейчас самая настоящая королева, и не только он, все видят это.
     Когда общий восторг понемногу затихает, всех угощают лучшим вином, которое бережется для праздников, а затем Конрад приглашает в свой шатер обедать Гамма, Свада. Йоса и Клауса. Вернее, обедают они около шатра, так как очень жарко. Ева, как и подобает королеве, восседает на почетном месте, рядом с его величеством.
     Обед проходит весело. Государь шутит со всеми. Клаус на лету подхватывает его шутки и так легко и изящно вторит им, что невозможно не смеяться. Затем медные трубы призывают всех к сборам. Королевский шатер, подушки, палатки – всё складывается в телеги. Кавалерия занимает свои места в седлах, пехота строится рядами. С почестями провожают к карете королеву и ее служанку. Конрад уже на Зевсе. Лицо его сияет вдохновением. Он с удовольствием смотрит на своих воинов и их предводителей.
     - Вперед! – громогласно командует он, и все радостно следуют за ним: на юго-запад, по дороге, ведущей к озеру Сент-Скай.
     За Йосом теперь следует его отряд: десять молодых воинов, старшему из которых двадцать два года. Йос горд и доволен. Его солдаты с уважением взирают на своего юного начальника, королевского оруженосца, и готовы выполнять его приказания.
    

     Поздний вечер. Звездное небо распростерлось над военным лагерем, который расположился на ночь в открытом поле. Возле палаток догорают небольшие костерки. Постепенно, уходя в ночь, замолкают смех и разговоры.
     Конрад и Ева уже удалились в свой королевский шатер. Росы выпало не много, поэтому Клаус и Йос, как большинство солдат, ночуют под открытым небом. Они лежат рядом, близ шатра, в высокой траве луга, и смотрят в необъятное небо. Луна уже давно взошла и озаряет землю ясным серебристым светом.
- Растет, - задумчиво говорит Клаус, глядя на ее неровный лик.
     Всё вокруг постепенно наполняется умиротворяющей тишиной. Ночной мир пронизан ненавязчивой, но величественно-волнующей красотой и силой. Могучий ток летней природы словно передается земле, а от нее – лежащим на ней воинам. От трав и цветов исходит нежный аромат.
- Сколько нам еще ехать? – спрашивает Йос.
     Клаус мысленно подсчитывает.
- Еще день и ночь, - отвечает он. – Послезавтра днем будем на месте.
- А где заночуем в следующий раз?
- У маленькой реки Монс, - Клаус прикрывает глаза. – Там холмы, виноградники и полуразвалившийся мостик (если он, конечно, еще цел). В детстве я ездил туда с отцом. Помню, что ловил там среди камышей стрекоз, лягушек и саламандр. Я тогда уже год, как встал на ноги. Мне страшно нравилось сидеть на этом дряхлом мостике, свесив ноги, и представлять себе, что я птица и лечу над водой. Я даже пытался удить там рыбу, но из этого ничего не вышло. Потом мне сказали, что порядочная рыба давно ушла из реки; остались только небольшие угри, которым там хорошо.
     Они еще некоторое время молчат, потом желают друг другу спокойной ночи и засыпают, крепко и безмятежно.
 
                11.

     Замок Коннерсбрук не очень старинный, поэтому имеет довольно веселый вид. Конечно, эту веселость сдерживает мрачноватая готическая архитектура, но башни замка лишены грозных каменных зубцов: их заменяет аккуратный новомодный парапет. Вместо рва с водой замок окружен садом, а за оградой сада раскинулся парк, все дороги которого, если двигаться на восток, ведут к огромному озеру Сент-Скай. Озеро, в свою очередь, окружено деревьями парка, лесом и открытыми зелеными или песчаными берегами: то ровными, то холмистыми. Впрочем, дальних берегов почти не видно; только в совершенно ясную погоду их можно разглядеть на горизонте.
     Справа от замка – службы, дальше – деревня с ветряной мельницей, несколько ферм, поля, луга. И до ближайшего замка около десяти миль.
     Баронесса, красивая, немного чопорная женщина лет сорока, еще очень свежая, с густыми волосами цвета гречишного меда, ожидает появления его величества, сидя на балконе с узорной решеткой. Ее дочь Сабина, спокойно-веселая, стройная, крепкая девушка с темно-каштановыми вьющимися волосами и блестящими серыми глазами, сидит рядом с матерью. Она в голубом платье, с ожерельем из белого коралла на шее. У нее золотистые вразлет брови, маленький нос и красиво очерченный насмешливый рот, но насмешливый по-доброму, да и глаза у нее мягче и добрее, чем у ее матери, но в то же время решительнее. Она взволнована, хотя и старается скрыть это. Ведь сейчас к ним, в тихий замок, нагрянут люди, множество людей, а главное, она увидит короля, своего царственного брата. Последний раз Сабина видела Конрада восемь лет назад, когда была девятилетней девочкой. Он был с ней чрезвычайно добр: дарил ей подарки, развлекал ее, чем мог, шутил и смеялся с ней. Она тогда без памяти его полюбила – гораздо больше, чем их общего отца, короля Карла, которого видела редко и всегда недолго. Когда принц Гилберт, грубый, вспыльчивый, надменный, пришел к власти, Сабина горько плакала о том, что, может, никогда больше не увидит своего возлюбленного старшего брата. Теперь же, узнав от гонцов, что он едет к ним, чтобы ожидать здесь свою армию, Сабина Трум`э (таково было ее полное имя) возликовала всей душой. Ее мать, почтенная вдова барона Коннерсбрука, также очень обрадовалась. Она искренне любила короля Конрада как друга своего детства, как брата ее Сабины и как справедливого и доброго государя, который, к тому же, был очень обаятельным человеком. Но теперь баронесса немного переживает за свою дочь. Скоро на берегах Сент-Ская вырастет целая армия. Как уберечь от тысяч опасностей и соблазнов молоденькую девушку, почти ребенка? У нее одна надежда – на послушание и благоразумие ее Сабины. Но девочка выросла в тиши, на благодатном деревенском приволье, она совсем не знает людей. Коннерсбрук до сих пор принимал гостей только на Рождество, Пасху и в дни рождения хозяек. Тогда баронесса давала обеды и балы и отдавала визиты. Но гости Коннерсбрука приходились родственниками друг другу. Сабина знала их всех еще с детства. У нее почти не было опыта беседы с людьми незнакомыми. В столице баронесса с дочерью не были целую вечность, а здесь, на берегах Сент-Ская они месяцами не видели посторонних; разве только заезжали случайные гости, застигнутые непогодой или поздним временем суток. Им радушно предоставляли кров и пищу. Но они уезжали, и старый замок вновь погружался в беззаботную тишину, полную ленивого, задумчивого покоя.
     Теперь обе дамы с нетерпением смотрят на северо-восточную дорогу, на лес, где эта дорога начинается для них, сидящих на балконе.
- Матушка, когда же они появятся? – не выдерживает, наконец, Сабина.
- Гонец сказал, что вот-вот будут, - отвечает баронесса.
- Но мы уже целый час ждем, - нерешительно ропщет Сабина.
- Дитя мое, что же я сделаю, - леди Коннерсбрук смеется. – Не могу же я заставить их ехать быстрее или сократить их дорогу на несколько добрых миль. Я пока еще, слава Богу, не колдунья.
- Не люблю ждать! – смеется в ответ Сабина. – Сидишь, зеваешь. Скучно, да и сердце не на месте. Ах, вон они! – вдруг взволнованно вскрикивает она, быстро поднимаясь со стула.
     Баронесса тоже поспешно встает, вглядываясь вдаль.
- Да, - говорит она, с достоинством оправляя платье; голос ее слегка дрожит. – В самом деле, едут. Подай скорее знак Льюису, и поспешим вниз: надо достойно встретить его величество.
     Сабина смотрит вниз, туда, где у парадного входа сидят слуги с трубами, готовые играть приветственный марш. Но вместо того, чтобы аккуратно махнуть им белым платочком, Сабина вдруг громко свистит, как озорник-мальчишка. Баронесса от неожиданности и изумления всплескивает руками.
- Да что же это, дочь моя?! – она осуждающе качает головой. – Кто тебя этому научил?
- К`аспер, сын садовника, - весело отвечает Сабина. - Простите, матушка, больше не буду, я только хотела попробовать. Пойдемте же скорее вниз.
     Действительно, пора спускаться. Читать наставления некогда, поэтому баронесса лишь мысленно грозит пальцем четырнадцатилетнему Касперу, большому шалопаю и повесе. «Я ему задам; учитель нашелся… - думает она, торопливо спускаясь вслед за дочерью по ступеням, покрытым ковровой дорожкой. – Ах, Боже мой, ну его… ведь сам Конрад сейчас будет здесь!»
     Они выходят на крыльцо в тот момент, когда слуги начинают оглушительно играть приветствие; они поют в церковном хоре, и у них хороший слух.
     Под звуки гимна король в сопровождении королевы, Йоса и Клауса въезжают в ворота, и вот он уже возле парадного крыльца. Он спешивается, слуга берет под уздцы его коня, музыка смолкает, уступая место торжественной тишине.
- Эльвира! – Конрад целует руку взволнованной, смущенной и радостной баронессе. – А ты стала еще моложе и прекрасней, чем была.
     Сабина кланяется и подходит к его руке, красная от смущения.
     Он приподнимает ее над землей и целует в щеку. Она тоже радостно целует его в ответ. Пожалуй, теперь, без усов и бороды, он стал еще красивей, чем был раньше.
- А это моя королева, - Конрад подает Еве руку. Она подходит к дамам, смущенная и царственная.
- Познакомьтесь, - продолжает Конрад, обращаясь к дамам. – Это моя жена, ее величество Ева. Ева, это моя сестра Сабина, а Элли я знаю с детства, я тебе рассказывал.
     Дамы хотят поцеловать руку Евы, но она поспешно и очень искренне обнимает их и целует, как родных. Им это очень приятно, их лица расцветают сердечными улыбками. У Евы на глазах слезы; эти две женщины ей очень нравятся.
     Свиту не полагается представлять, но Конрад на сей раз решительно восстает против этикета.
- Это мои близкие друзья, - говорит он, кивая на своих оруженосца и звездочета, - оруженосец Йосен Данк и астролог Клаус Крафт. Каждому из них я обязан жизнью и очень люблю их обоих.
     Клаус и Йос целуют дамам руки, а те ласково им улыбаются. Сабина сразу же замечает, как мил и хорош собой юноша с льняными волосами и ярко-синими глазами. Он, в свою очередь не может скрыть, что восхищен ею; это восхищение ясно отражается на его лице. Клаус Сабине тоже нравится. В нем есть что-то очень притягательное. Но Йоса она всё же бессознательно ставит на первое место. В нем чувствуется мужчина, тогда как Клаус выглядит хрупким подростком.
     Затем Конрад, взяв Еву под руку, а Сабину за руку, входит в замок. Баронесса идет рядом, весело и радушно говоря принятые в свете милые банальности об удобстве комнат, отведенных его величествам и королевской свите, затем осведомляется, где расположится армия Конрада – в парке или близ сада?
- Не беспокойся, Элли, - отвечает Конрад. – Моим воинам удобнее всего будет на берегах Сент-Ская. Начальники отрядов, Стефан Гамм и Гамелин Свад уже размещают их там.
     Он смотрит на Сабину и улыбается ей:
- До чего же ты хороша, сестра! Я и не ожидал, что ты такая.
- Вы тоже очень красивый, ваше величество, - отвечает польщенная и довольная Сабина.
- Для тебя я просто Конрад, - говорит он. – Давайте будем проще; этот этикет утомил меня.
     Они садятся за вкусный завтрак, заранее во всех мелочах продуманный баронессой. Потом король с Евой и Клаус с Йосом в сопровождении баронессы и Сабины идут осматривать свои комнаты.
     У Йоса и Клауса – по две комнаты рядом с комнатами его величества. Пока баронесса показывает королю и королеве их покои, Сабина проводит Йоса и Клауса в их апартаменты. Она держится немного застенчиво, как все девушки, выросшие вдали от больших городов, но взгляд ее полон заботливого внимания и желания угодить гостям; ей хочется, чтобы все остались довольны.
- Ничего, что я поставила вам эти цветы, господин Крафт? – спрашивает она Клауса, указывая на маленькую вазу с полевыми цветами.
- Я счастлив, сударыня, - скрывая улыбку, серьезно отвечает Клаус. – А у господина Данка тоже стоят цветы?
- Да, точно такой же букет, - говорит Сабина. – Если хотите, я буду каждый день носить вам цветы: ведь вы друзья моего любимого брата. Я так рада, что он вернулся в страну и приехал к нам в гости! Поверьте, вам будет хорошо у нас.
- Мы не сомневаемся в этом, - пылко отвечает Йос, не сводя с нее глаз. – Хотел бы я знать, кому здесь может быть плохо?
- Никому, - с живостью подтверждает она. – У нас такой дивный парк, а озеро! Там можно кататься на лодке. И купаться; вода очень чистая. Такая чистая, что если бросить с лодки монетку, ее можно увидеть на дне, там, где не очень глубоко. А еще можно ездить верхом и качаться на качелях. Иногда я лазаю по деревьям, - признается она, - когда матушка не видит. Но больше я ее ни в чем, ни в чем не обманываю. Она предобрая, вы сами увидите.
- Мы уже это видим, сударыня, - галантно говорит Клаус. – И вы, и леди Коннерсбрук чрезвычайно добры. Мы очень благодарны вам.
- Если вы мне и вправду благодарны, называйте меня по имени, - просит она с улыбкой. – Мне хотелось бы, чтобы друзья его величества, моего брата, стали и моими друзьями.
     В комнатах действительно очень уютно. Окна без стекол, с одними ставнями, приветливо смотрят в сад. В просветах между деревьями сада и парка синеет озеро, а если высунуться из окна, справа и слева можно увидеть густой зеленый ковер из плюща, спускающийся с крыши.
     Весь оставшийся день Сабина и леди Коннерсбрук показывают своим высоким гостям сад, парк и замок. К вечеру Сабина уже со всеми на «ты» и называет по именам всех – и короля, и королеву, и их друзей. Они так же обращаются к ней. Баронесса качает головой, видя такую фамильярность, но Конрад только смеется.
- Элли, дорогая, - говорит он. – Ты в этой чудесной глуши немного отстала от жизни. Теперь церемонии не в моде. Впрочем, они мне никогда не нравились. А у тебя здесь просто упоение. Это особенно чувствуешь, когда возвращаешься из изгнания. Не будь я королем, я прогостил бы у тебя всю жизнь – и был бы счастлив.
- Ты правда доволен, Конрад? – баронесса ласково улыбается.
- Ну конечно, - отвечает он. – Твой замок точь-в точь такой, как ты строила когда-то для нас с Гилбертом из песка, помнишь? Ты украшала его цветами шиповника, а внутри жили фарфоровые солдатики.
     Она от души смеется. Потом вздыхает и качает головой:
- Ах, Гилберт, Гилберт…
- Ничего, - он пожимает ей руку. – Все взрослые люди портятся, с этим ничего не поделаешь.
- Только не ты, - она дружески смотрит на него.
- И не ты, - он подносит ее руку к своим губам. – Благодаря тебе, у меня было счастливое детство. Спасибо тебе. Как ты находишь нашу молодую королеву?
- О, она чудесна, - искренне говорит Эльвира. – Где ты нашел ее? Она сама прелесть, нежность и ум; настоящее сокровище.
- Ева – дочь покойного графа Моуди, - сообщает король.
- Густава Моуди? – уточняет баронесса. – Что ж, говорят, он был славным человеком. Я, к сожалению, не знала его.
- Да и я его плохо знал, - признается Конрад. – Зато хорошо знаю Еву. Ты права, Элли, она сокровище. Я сейчас настолько счастлив, что даже порой боюсь: вдруг это счастье скоро кончится?
- Счастье всегда кончается, - тихонько смеется баронесса. – Зато любовь остается.
- Мудрая ты женщина, - он смотрит на нее с благодарностью. – Ты совершенно права.
     В это время Йос и Клаус устраиваются на новом месте. Ник аккуратно раскладывает в шкафу нехитрый гардероб своего хозяина, а Йос идут в гости к Клаусу.
- Что, ты уже скучаешь по мне? – с мягкой иронией спрашивает Клаус, исподтишка поглядывая на Йоса.
- Конечно, - отвечает Йос. – Я ведь уже привык, что мы вместе.
     И, помолчав, спрашивает:
- Правда, она чудо?
- Кто? – Клаус делает вид, что не понимает.
- Сабина, - терпеливо поясняет Йос.
- Правда, чудо, - соглашается Клаус, присаживаясь на подоконник. – Только это твое чудо, а не мое.
- Значит, и твое скоро появится, – говорит добрый Йос.
- Нет, - Клаус смеется. – Избави меня Господи от чудес, любви и всего, что с ними связано. Здесь хорошо, спокойно. Что еще нужно человеку, во всяком случае, мне?
- Дружбы, - подсказывает Йос.
- Дружба – это мираж, - отвечает Клаус, - причем, романтический. Да и кто бы говорил о дружбе? У тебя впереди любовь, это важнее.
- Нет, - решительно возражает Йос. – Дружба и любовь важны одинаково, потому что это родственные чувства. Я не смог бы жить одной любовью, да это и не пристало мужчине. Любовь – это прекрасно. Но дружба для меня святое. Военное товарищество. Один за всех и все за одного!
Клаус посмотрел на него с немного насмешливым любопытством.
- Эти же слова, друг, - молвил он, - ты повторишь мне через месяц: и с таким же воодушевлением, как сейчас. Если ты это сделаешь, я сниму перед тобой шляпу. А теперь извини, я хотел бы до ужина побыть один.
    Эти слова Йоса не обижают и не удивляют: Клаус и в Фористхолле любил бывать один. Поэтому Йос уходит к себе. Клаус же задумчиво садится в кресло у окна и сидит так, пока в комнате не становится темно и не раздается звон колокола, созывающий господ к ужину.

                12.

     Начинается новая жизнь – в уединенном замке на берегу озера Сент-Скай. Для Йоса эта жизнь полна праздничного ощущения мира: может, из-за присутствия в доме Сабины Трумэ, а может, и потому, что каждый день с утра он отправляется в лагерь к своей «десятке». Он – командир этих людей, и горд этим. Он засыпает и просыпается в ореоле каких-то восторженных надежд; весь мир кажется ему другом.
     Ева и Конрад всегда рады видеть Йоса и Клауса, но теперь у Конрада меньше времени: почти весь день он проводит в военном лагере. Вскоре после того, как они поселяются в Коннерсбруке, там появляется Вольфганг Штерн, главнокомандующий короля. Он приводит с собой из-за границы армию, собранную полтора года назад его величеством и Клаусом: пятнадцать тысяч человек. Теперь часть берегов огромного озера кипит жизнью. Но для величественных вод все эти люди – лишь песчинки, и занимают очень мало места. Об озере Сент-Скай ходят самые разнообразные легенды. Говорят, раньше здесь было море. Говорят, здесь бродят по ночам призраки утонувших рыбаков. А еще ходят слухи, будто на дне озера расположены огромные подводные галереи, в которых нет ни капли влаги, и эти галереи – то, что осталось от некой древней цивилизации, имя которой неизвестно. Вход в галереи начинается, якобы, на берегу, неподалеку от замка Коннерсбрук, а выходов несколько, и один из них – на противоположной от замка стороне озера, среди развалин древнего монастыря.
     Баронесса не верит в эти слухи, считая их досужими вымыслами, но у Конрада начинают блестеть глаза, когда он узнает о подводных галереях. Он считает, что нет дыма без огня, и что на дне таинственного озера что-нибудь да скрывается. Йос с пылом юности и верой в чудесное тоже убежден, что слухи справедливы. Клаус, услышав о подводных галереях древней цивилизации, задумывается, но не спешит с выводами. В самом деле, может, слухи справедливы, а может, и нет. Но у него сердце разведчика, и оно не остается равнодушным к легенде озера Сент-Скай.


     Июльский полдень. Небо густо-синее, знойное. Ивы склонились к воде и едва не полощут в ней листья, а вода – сапфировая, точно у берегов тропических морей, и по ней лениво ходит легкая рябь, очень похожая на морскую.
     Жарко и душно. Стрекозы, поблескивая крыльями, неподвижно зависают над неровным зеркалом воды. Птицы умолкли в зное. Малиновки, корольки, славки, все попрятались в тень. В глубине парка кукует кукушка; ее грустному голосу вторит деловитый стук дятла-желны. Время ползет лениво и сонно. Жара разморила и усыпила людей. Весь лагерь погружен в дремоту. Изредка тишину нарушают негромкие, словно утомленные голоса или всплеск крупной тяжелой рыбы. Здесь, на Сент-Скае ее множество, только успевай закидывать удочку. Очень часто рыба ломает удилища или перекусывает лесы, – так она здесь сильна и здорова. Рыбаки, выходя на промысел, закидывают тяжелые сети с ячеей из проволоки. Улов их обычно богат, и они выручают в ближайшем городе Скае много денег.
     Конрад, Клаус и Йос лежат в воде. Головы и руки их  на берегу, поросшем травой, а тела – на прохладном песчаном дне. Они тоже дремлют, отдыхая после армейских смотров и учений. Здесь, в ивовой полутени – сдержанная благодатная прохлада. Йосу снится, что они вместе с Сабиной купаются в озере и находят древнюю галерею, блистающую алмазами, как волшебный Сезам. Но тут в галерее появляется огромная щучья морда с золотой короной на голове… Дивясь и пугаясь, Йос вздрагивает, просыпается и нечаянно задевает лежащего рядом Конрада. Тот в свою очередь тоже просыпается и, дружелюбно глядит на Йоса:
- Ты что толкаешься?
- Простите, я нечаянно, ваше величество, - отвечает Йос. – Заснул.
- И мне приснилась подводная галерея и щука в золотой короне, - добавляет он.
- Это был Конрад, - сонно говорит Клаус.
- Молчать, - Конрад ерошит ему волосы. Клаус приглаживает их. Его тонкая рука уже заметно потемнела от загара. Вообще, за неделю, проведенную на озере, он немного поздоровел и окреп.
- Мне кажется, галерея, в самом деле, существует, - оживляется Йос. Может, правда, она не в алмазах и золоте, как мне приснилось, но она есть... а?
- Алмазы… золото… мираж, - снова сонно изрекает Клаус. – Но я тоже думаю, что галерея есть. Ее только надо найти. Я имею в виду, найти вход в нее. А он, конечно, на берегу.
- Вероятно, ты прав, - задумчиво говорит Конрад. – Да берег-то велик, вот, в чем дело.
- Ничего, - роняет Клаус. – Я уже ищу его.
- Ты ищешь? – оживляется Йос. – Что же ты мне не сказал? Клаус, возьми меня с собой.
- Я не хочу делить с тобой славу, - заявляет Клаус, еле заметно улыбаясь.
- Или позор, - ехидно подсказывает ему Йос.
- А позор тем более, – невозмутимо говорит Клаус, не открывая глаз.
- Ну, Клаус, возьми меня с собой, - мягко настаивает Йос.
- Да как тебя возьмешь, - Клаус слегка пожимает плечами. – Тебе же всё некогда. Ты всё собираешь цветы и слушаешь соловьев с мадмуазель Трумэ.
- Правда? – в глазах Конрада вспыхивает веселый огонек. – А ну-ка, подробней! Тебе нравится моя сестра, Йос?
     Йос краснеет до корней волос и испепеляюще смотрит на Клауса. Но тот лежит с самым невинным видом. Глаза его закрыты, только губы слегка улыбаются.
- Я их часто вижу вместе, - продолжает коварный Клаус. – То они играют в четыре руки на клавесине, то бродят по саду и говорят о яблоках, то ездят верхом по парку, то забираются на любимый дуб Сабины и строят в его ветвях домик из веток…
    Это уже слишком. Под громкий смех короля, который от души наслаждается этой сценой, Йос подбирается к Клаусу и с воинственным кличем падает на него, обещая утопить. Но Клаус с неожиданным проворством вдруг выворачивается из его рук и… Йос сам не знает, как это получается, но он почему-то оказывается лежащим навзничь, наполовину в воде, а Клаус сидит на его груди и прижимает его руки к траве. Он смеется, его глаза и зубы блестят на загорелом лице. Йос делает попытку вырваться, но, к своему изумлению, не может этого сделать.
- Клаус, да ты сильный! – восклицает он. – Конрад, ты знал об этом?
- Нет, - честно признается король, с большим интересом глядя на своего звездочета. – Клаус, ты и меня можешь победить?
- Не знаю, государь, - отвечает Клаус, отпуская Йоса и садясь на траву. – Может, да, а может, нет; это уж как моя звезда мне улыбнется.
- Ну, попробуй, вдруг улыбнется, - Конрад выбирается на берег. – Я был бы рад, если бы ты одолел меня. Ведь это значило бы, что у меня в свите одним силачом больше.
- Тебя, Конрад, силой не одолеешь, - Клаус встает, оценивающе оглядывая его. – С тобой надо быть хитрым. И ловким.
- Так будь хитрым и ловким, я разрешаю, - великодушно позволяет король.
     Они вступают в борьбу, падают на траву и… через несколько минут Конрад побежден. Он лежит неподвижно. Глаза его закрыты, точно он спит.
- Что с ним? – настораживается Йос.
- Всё! – трагически разводит руками Клаус. - Был великий правитель Оэди – и нет его. Finis*. Прощайте, друзья, прощайте, письма.
     Йос начинает тревожиться.
- Что с ним, Клаус? – снова спрашивает он.
- Испугался? – Клаус подмигивает ему. – Ладно, утешься. Ведь я великий маг и чародей. Сейчас я верну тебе и королевству нашего государя. Итак: мене, текел, ферес! – и, слегка хлопнув в ладоши, он дотрагивается до шеи его величества, нажимает… Король открывает глаза и, зевая, садится на траву.
- Клаус! – он с удивлением смотрит на своего звездочета. – А ведь ты победил меня. Но каким образом?
- Сонная артерия, государь, - торжественно говорит Клаус. – Надо только правильно нажать на нее – и человек засыпает. Если нажать неправильно, можно убить. Но я сын лекаря и сам лекарь; я нажимаю так, как следует.
- Ах, вот оно что, - говорит Конрад, одобрительно поглядывая на Клауса. – Что ж, победа за тобой, но только…
     И он с быстротой молнии валит Клауса на траву и прижимает к земле его руки.
- Попался, - смеется он. – Теперь не освободишься.
- Теперь нет, - соглашается Клаус.
     Конрад отпускает его и садится рядом. 
---------------------
• Конец (лат).

- И всё же справедливость требует, - говорит он, - признать тебя бесспорным победителем сегодняшнего рукопашного боя. Твою руку, великий воин!
     Йос также пожимает руку Клауса. Все трое очень довольны. От их ленивой сонливости не осталось и следа. Они распивают прохладный кувшин молока, спрятанный в тени, под листьями ивы, – за здоровье друг друга.
- Ваше величество! – вдруг раздается поблизости чей-то голос.
- Я здесь, - спокойным голосом отвечает король.
     Из-за ивовых зарослей появляется гонец, молодой, запыленный и усталый. Он с поклоном подает Конраду письмо и уходит. Глаза Клауса тотчас становятся зоркими и внимательными.
- От нашего человека на границе, - сообщает Конрад, узнав почерк, и, раскрыв конверт, читает вслух:
- «Ваше королевское величество, государь мой! Спешу сообщить вам, что по направлению к замку Коннерсбрук от границы Оэди, из Италии, идут наемные войска, призванные принцем Гилбертом для защиты Сёртлаха: пять тысяч человек (в основном, немцы и англичане). Они идут той же дорогой, которой неделю назад прошел Вольфганг Штерн. Сейчас они в семидесяти милях от вас. Их ведет Майор Канамус. Остаюсь глубоко преданный вашему величеству 
                генерал-майор Питер Мэрри».
- Так, - говорит король. – Отлично. Корди ведет наемников, – прошу любить и жаловать. Ну, что будем делать, разведка? – он смотрит на Клауса. – Спрячемся или примем бой?
     Клаус на несколько минут задумывается, потом объявляет:
- Есть третий вариант, Конрад: завести их в ловушку, а после взять в плен.
- В плен? – Конрад заинтересован. - Что ж, это было бы лучше всего. Но каким образом?
- Византийские каменоломни, - значительно и загадочно произносит Клаус.
- Ах, вот что, - король вспоминает. – Да, мне говорили, это Бог весть что такое, но сам я там никогда не был.
- Это сложнейшая система подземных лабиринтов, - поясняет Клаус. – Оттуда всего два выхода. Мне они известны. Я в детстве, вернее, в отрочестве, изучил эти каменоломни от и до. Эти лабиринты велел построить один из византийских императоров (не помню его имени). И они отлично сохранились до наших времен.
- Разве Маврий Корди не знает выходов из каменоломен? – спрашивает Конрад.
- Это единственное, чего не знает Корди, - отвечает Клаус. – Я сам слышал, как Майор Канамус хвастался Этельреду, моему последнему хозяину, что знает все оэдийские дороги, кроме лесных на севере да еще греческих каменоломен на юге. «Я еще не успел изучить их», - сказал Корди.
- И что ты предлагаешь? – король заинтригован.
- Я заведу их туда, а сам уйду, - отвечает Клаус. – Потом вернусь с подкреплением, и мы выведем их оттуда при условии, что они бросят оружие.
- Они разбегутся по всем лабиринтам, - возражает Конрад. – Попробуй их потом собери.
     Клаус смеется.
- Нет, государь, - говорит он со знанием дела. – Никуда они не уйдут от единственного источника; как известно, без воды человек не живет дольше пяти дней. Они сдадутся нам, другого выхода у них не будет.
- Что ж, я согласен, - роняет Конрад. – Но вдруг они не поедут за тобой через лабиринты, откажутся?
- Поедут, - в голосе Клауса уверенность. – Уж я добьюсь от них этого.
- Возьми меня с собой, - просит Йос.
- Тебя? – Клаус задумывается. – Что ж, пожалуй, возьму. Но на всякий случай немного изменю твою внешность. Ты станешь похож на Губерта Вэнга, помнишь его? Канамус не усомнится, что ты – это он, потому что он видел его всего два раза, да и то мельком. А баронет Вэнг в милости у принца. Я же буду играть роль шута при тебе, того прежнего дурака, какого Корди знал еще месяц назад.
- Ура! – не выдерживает Йос. Он очень доволен.
- Бог мой! – вырывается у Конрада. – Но ведь всё это очень опасно.
- Не бойся, - успокаивает его Клаус. – Ничего опасного! Иначе я не взял бы с собой Йоса. Это будет обычный увлекательный спектакль.
- Что ж, действуйте, - соглашается его величество. – Когда вы собираетесь начинать?
- Завтра утром мы отправимся встречать наших врагов, - говорит Клаус. – Сначала завяжем с ними дружескую беседу. А дальше будет видно.
- Надо поставить в известность главнокомандующего, - замечает Конрад.
- Только после нашего отъезда, - просит Клаус. – У меня не будет сегодня ни времени, ни возможности беседовать со Штерном. К тому же, он потребует подробный план операции, а откуда я его возьму? Ведь мы с Йосом будем действовать согласно ситуации.
- Хорошо, Штерна я беру на себя, - Конрад с некоторой тревогой поглядывает на Йоса и указывает на него Клаусу:
- Поймет ли он, что надо делать? Ты, Клаус, человек опытный, а Йос…
- Что «Йос»? – вспыхивает королевский оруженосец. – Я, кажется, до сих пор не давал повода вашему величеству сомневаться в моих данных разведчика.
- Не давал, - смеясь, соглашается Конрад. – И не давал повода убедиться в этих твоих данных. Кроме одного раза, когда ты спал здоровым крепким сном в то время, как Клаус освободил меня, и мы с ним ушли из-под твоего грозного надзора без всяких хлопот.
     Они с Клаусом безжалостно смеются. Йос готов рассердиться на них, но это было бы глупо, поэтому, отвернувшись от своих друзей, он с достоинством одевается и холодно прощается с ними кивком головы.
- Постой, постой, - Конрад дружески обнимает его за плечи. – Не сердись на своего государя. Видишь ли, Йос, я просто люблю и тебя, и Клауса, поэтому волнуюсь за вас обоих.
     Это сердечное простое признание переворачивает душу Йоса. Он с прояснившимся лицом оборачивается к Конраду и крепко стискивает его руку.
- Я вернусь, Конрад, - обещает он. – Вот увидишь, я вернусь, и Клаус тоже. С нами всё будет в порядке. И ты убедишься, что я хороший разведчик.
- Я натаскаю его, - говорит Конраду Клаус.


     … Весь день Клаус и Йос обсуждают до мельчайших подробностей, чт`о им предстоит завтра сделать. Затем Клаус изготавливает для Йоса льняную бородку под цвет его волос из какого-то растения, чьи волокна действительно напоминают человеческие волосы, после чего примеривает свой старый шутовской наряд.
- Что ж, неплохо, - подводит он итог этому маскараду. – Завтра я тебя еще немного подкрашу, Йос, и ты будешь, как новый. Не забывай, что ты мой хозяин, и не гляди на меня, как доверчивое дитя на старшего брата: Губерту Вэнгу уже за тридцать, он мой ровесник. А теперь сяду-ка я за наши гороскопы, посмотрю, насколько завтрашнее расположение планет сулит нам удачу.
     Он садится за стол и некоторое время что-то вычисляет. На сей раз он не выгоняет Йоса из комнаты, просто на несколько минут забывает про него. А Йос, сидя на небольшом диванчике, с любопытством следит за сосредоточенным лицом Клауса.
     Некоторое время в комнате царит тишина, потом Клаус с досадой вздыхает и качает головой.
- Что? – спрашивает Йос.
- Препятствие, - отвечает Клаус. – Если мы его обойдем, всё будет в порядке. Но это препятствие усилит нам завтра степень риска. Надо будет проявить особую осторожность. И, конечно, хорошенько помолиться вечером и утром. Ведь Бог – властелин судеб: и небесных, и земных. В Его руках все гороскопы. Он волен изменить любой из них по нашим молитвам. Так что, пойдем-ка к отцу Игнатию, пусть он благословит нас.
     Отец Игнатий, еще молодой полевой священник, благословляет друзей и обещает усердно за них молиться. Клаус сразу успокаивается и веселеет.
- Пробьемся, - говорит он Йосу.
     Вечером Йос выходит в сад, надеясь встретить Сабину. И он встречает ее. Она выходит к нему навстречу из-за деревьев в платье, на этот раз белом, с небольшой корзинкой, полной персиков.
- Здравствуй, Йос, - говорит она ласково и застенчиво. И протягивает ему корзинку. Он берет персик, не сводя с нее глаз. И говорит:
- Спасибо.
- Пожалуйста, - отвечает она. – Где ты весь день пропадал?
- Мы с Клаусом обсуждали завтрашние дела, - отвечает он. – Нам завтра предстоит уехать на целый день.
- Жалко, - она огорчена. – А я думала, мы с тобой покатаемся на лодке.
- Непременно покатаемся, - с жаром говорит он. – Только потом, Я ведь тоже после обеда искал тебя.
- Мы с ее величеством Евой были в купальне, - отвечает Сабина. – Ух, до чего там хорошо! Так чисто, удобно. Жаль, что мы с тобой не можем купаться вместе. Я бы показала тебе, как умею плавать.
- Кто сказал, что мы не можем купаться вместе?! – возмущается Йос. – Ты можешь купаться в каком-нибудь старом платье. Я тоже найду себе что-нибудь.
- Ох, нет, - Сабина с великим сожалением качает головой. – Матушка никогда мне не позволит. Я даже не посмею спросить у нее позволения. А жаль. Ведь в этом не было бы ничего дурного.
- Конечно, не было бы, - Йос тоже огорчен. – Напротив, это было бы очень весело.
- Весело… - она мечтательно вздыхает. – Я так хочу веселья, Йос.
- Хочешь, я сам попрошу госпожу Коннерсбрук? – спрашивает он отважно. – Чтобы мы купались вместе?
- Что ты! – Сабина смеется и ужасается одновременно. – Да матушка после этого запретит нам встречаться. Ах, как же быть? – она задумывается.
- Мы что-нибудь предпримем, - решительно заявляет Йос. – Непременно. Верь мне, я найду выход.
- Верю. Ты найдешь, ты ведь такой умный и смелый, - она смотрит на него с надеждой и доверием. – А пока пойдем, посидим в нашем шалаше на дереве. Правда, там здорово?
- Правда, - отвечает Йос. – Но Клаус уже всё знает про этот шалаш.
- Клаус добрый, - говорит она. – Он никому не расскажет.
- Он уже рассказал Конраду, - возражает на это Йос.
- Конраду пусть рассказывает, - глаза Сабины становятся ласковыми. – Конраду можно знать обо всём; он мой любимый брат и твой друг.
     Против этого Йосу возразить нечего. Он улыбается Сабине, и они уходят в глубь сада, к тому дубу, среди ветвей которого построили себе беседку.

                13.

     На следующее утро Клаус и Йос прощаются с Конрадом и Евой и покидают Коннерсбрук в семь часов утра.
     Пока что небо над ними чистое и солнечное, но у горизонта оно серо и черно, а в воздухе стоит тяжелая сонная духота.
- Будет гроза, - говорит Йосу Клаус.
- Может, гроз`а – наше препятствие? – спрашивает Йос.
- Нет, - отвечает Клаус. – Я высчитал, что препятствием может стать человек. Но, повторяю, гороскоп – это не самое главное. Дай Бог, чтобы наше препятствие не сыграло «своей роковой роли», как пишут в романах.
     Они едут в удивительной тишине, стук копыт в ней как-то особенно отчетлив и приглушен. Не слышно пения птиц, молчат кузнечики; только желна одиноко и деловито стучит клювом. Природа словно замерла в сонном ожидании, готовая вот-вот пробудиться.
     Клаус посматривает на Йоса. Тот стал неузнаваем со своей льняной бородкой и небольшими морщинами на лице. Они самые настоящие; Клаус сделал их Йосу с помощью какого-то клейкого лекарственного состава и обещал потом начисто убрать другим снадобьем.
- Ты не лекарь, ты алхимик, - смеялся Йос, пока Клаус гримировал его.
- Хороший лекарь всегда немного алхимик, - ответил на это Клаус. – И наоборот.
     Грим сделал Йоса гораздо старше, чем он есть на самом деле. Йос это чувствует. В его движениях появляется солидность. Одет он богато, как и подобает баронету. Впервые за много дней он чувствует себя аристократом. На нем бархатный, синий с золотом камзол, штаны тонкого сукна, тоже синие, брабантские кружева, шляпа с перьями и сапоги из телячьей кожи, с серебряными пряжками. За плечом у него мушкет, на бедре шпага в блестящих ножнах, словом, он неотразим. Тем более жалким и смешным смотрится рядом с ним Клаус в своем пестром кафтане и таком же берете с пером кукушки, в коротких штанах из желтого атласа и в голубых шелковых чулках, которые ему с удовольствием дала Сабина: то обстоятельство, что Клаус решил нарядиться шутом, позабавило ее. В этом костюме Клаус одновременно и мил, и удивительно нелеп. От его и без того завуалированной мужественности не остается и следа. Но он очень доволен. Сейчас ему нужна именно такая внешность; гораздо нужнее, чем самый суровый и мужественный вид. За поясом у него деревянный самопал, стреляющий мелкой дробью, на ногах башмаки с длинными носами. «Я никогда не согласился бы так одеться, - думает Йос и с уважением глядит на Клауса. – А он готов носить эту унизительную маску, он, такой умный, сильный, тонкий человек, еще вчера победивший и меня, и его величество: и всё ради того, чтобы вернуть законному государю его престол! Эта его готовность – настоящее проявление внутренней силы».
     Клаус ловит взгляд Йоса и истолковывает его правильно.
- Ничего, - говорит он с улыбкой. – Изображать дурака – так уж изображать хорошо. Всякую роль следует исполнять в совершенстве; ничего не нужно делать наполовину.
- Мне бы так, – говорит Йос не без легкой зависти. – Не бояться, что люди посмеются надо мной, даже желать этого.
- Цель оправдывает средства, - отвечает Клаус. – Если только мы добьемся этой цели; но как будет угодно Богу. Что же касается страха быть смешным… Смейся над собой первый, и тогда люди не будут смеяться над тобой. Они будут смеяться вместе с тобой и не заметят разницы. Зато заметишь ты.
     Они едут долго, часа три, и, наконец, добираются до дороги, идущей от итальянской границы. Небо уже совсем темное, солнце скрывается в сизой глубине клубящихся туч.
- Здесь и будем ждать, - объявляет Клаус. - Но вот что: неохота мне мокнуть, Йос. Полагаю, что и тебе тоже. Я захватил с собой хорошие вещи, дабы нам с тобой (хотя бы отчасти) выйти сухими из воды.
     Он слезает с лошади, вынимает из своей переметной сумы просмоленную парусину, сложенную в несколько раз, разворачивает ее и растягивает с помощью Йоса между деревьями. Получается палатка, просторная и удобная. Для лошадей он вместе с Йосом также растягивает широкий навес. Они ставят лошадей под навес, а сами забираются в палатку. Едва они успевают это сделать, как раздается неслыханный громовой раскат, холодный ветер проносится по земле небольшим смерчем и первые тяжелые капли дождя падают на жадную, утомленную зноем траву и листву и на широкую пыльную дорогу.
     Проходит еще несколько минут, и вот уже дождь льет, как из ведра.
     Парусиновые «двери» или полости палатки застегнуты изнутри на застежки. Слышно, как по крыше и просмоленным стенкам барабанит ливень, впрочем, несильно, так как струи воды задерживаются при падении густой листвой деревьев. Грохочет гром, вспышки молний то и дело озаряют внутренность палатки зловещим светом, который проникает даже сквозь парусину. Когда нет молнии, в убежище путников было бы совсем темно, однако Клаус предусмотрительно зажигает свечку, похожую на жестяную лампадку, и подвешивает ее на тесьме к потолку, а потом достает из своей дорожной сумки сыр, хлеб и флягу с вином. Они сидят друг напротив друга, поджав ноги по-турецки, и с удовольствием едят. Под ними сухая трава, у них тепло и почти светло, а за стенками их хрупкого убежища неистовствует грозовой ливень.
- А у нас уютно, - с наслаждением говорит Йос. – Как в сказке.
- Пожалуй, так, - соглашается Клаус. – Я даже не думал, что получится так хорошо: настоящая восточная чайхана. Мое намеренье было всего лишь создать подобие военной палатки, но, похоже, я как это порой бывает, сделал больше, чем намеревался.
- Ты непростой человек, поэтому у тебя всё непросто, - признается Йос. – Но зато всегда хорошо. Ты романтик, Клаус, и в то же время реалист, каких мало.
- Я лекарь и поэт одновременно, - признается Клаус. – Редкое сочетание. И довольно тяжелое. Слышишь? Гроза уходит. Скоро нам придется покинуть нашу норку. А неохота, ты прав. Так и тянет тут заночевать. Сухо, тепло, свеча горит, есть вино, еда…
     Он вздыхает с комическим сожалением, затем решительно складывает остатки хлеба, сыра и вина обратно в сумку со словами:
- Время собирать камни.
     И подмигивает Йосу:
- А также сматывать удочки. Маврий Корди ждет нас! Правда, сам он еще не знает об этом.
     Когда дождь перестает, а гром ворчит уже где-то вдали, они вылезают из палатки. Свежий аромат пробудившейся к жизни земли охватывает их. Птицы щебечут звонко и весело, мокрая трава сверкает на солнце миллиардами дождевых капель, а золотые лучи вновь щедро заливают южную плодородную землю.
     Клаус и Йос собирают и укладывают «чайхану» обратно в переметную суму. Туда же кладут и сложенный навес для лошадей, а сами удобно устраиваются на толстом пне, оставшемся, как определяет по коре Клаус, от большого бука.
- Скоро они появятся, - Клаус внимательно смотрит на Йоса. – Готов ли ты?
- Готов, - уверенно отвечает Йос и торжественно осеняет себя крестным знамением. Клаус тоже украдкой крестится. После этого они становятся серьезными и чуть напряженными. Ожидание длится почти что в полном молчании, лишь иногда они отрывисто перебрасываются двумя-тремя словами. Время от времени то Йос, то Клаус подходят к дороге и прикладывают ухо к земле: не слышно ли конского топота? Наконец, Клаус, очередной раз приникнув ухом к влажному песку, быстро вскакивает на ноги и говорит:
- Едут. По коням!
     Они садятся на лошадей и тихонько пускают их шагом по дороге в сторону Коннерсбрука.
     Вскоре грохот от тысяч лошадиных копыт и громкие голоса наполняют воздух. Эти звуки настигают их. Когда они начинают звучать совсем близко, Йос и Клаус поворачивают людей в обратном направлении и останавливаются.
     Они видят огромное войско, которое с каждой минутой приближаются к ним. Впереди этого войска скачет Маврий Корди, он же Майор Канамус, как прозвали его военные из-за любимого им латинского выражения, которое он употребляет во всех случаях жизни, выражая радость или досаду, и редко пользуется этим выражением к месту. Корди – огромный негр. Его кожа темно-шоколадного цвета, но тонкие черты лица, в особенности, прямой нос и довольно узкие для негра губы свидетельствуют о том, что в его жилах течет и европейская кровь.
     Узнав двух всадников, майор останавливается и с приветливым удивлением обращается к Йосу:
- Господин Вэнг! Вы здесь? А я думал, вы в Италии; кто-то мне говорил, что вы туда собирались. Ну, здравствуйте, дружище!
- Здравствуйте, господин Корди, - с великосветской улыбкой ответствует Йос. – Да, я собирался ехать в Италию, но по некоторым причинам вынужден был вернуться с дороги. А теперь вот, - он небрежно кивает на Клауса, - еду в город Скай со своим шутом; я взял его себе после гибели барона Этельреда.
- А, - Корди переводит взгляд на Клауса. – Здорово, дурак!
- Здравствуй, черный человек, - отвечает Клаус. Йос изумлен: как быстро его лицо вдруг обрело простовато-придурковатое выражение: совсем, как тогда в июне, в горящем городе. Бессмысленно улыбаясь, Клаус продолжает, обращаясь к Корди:
- Смотри-ка, сколько с тобой пряничных человечков! Люди добрые, поехали гулять, под солнышком сидеть, лучики ловить.
     Корди и трое других всадников, следующих за ним, громко смеются… кроме одного: красивого, полноватого. Клаус тут же узнает его, и сердце его падает. Это виконт Бертран де Камю. «Вот он, человек из гороскопа», - думает Клаус, но продолжает глупо и добродушно улыбаться. Камю пристально смотрит на него.
- Вы куда путь держите, господин Корди? – спрашивает Йос приветливо.
- Да вот, хотим сократить себе дорогу до столицы, - отвечает Корди. – Это я веду маленькое подкрепление нашему принцу Гилберту.
- Неужели вы собираетесь ехать через Коннерсбрук? – небрежно поигрывая стеком, спрашивает мнимый Губерт Вэнг.
- Точно, - улыбается Корди, блестя крупными белоснежными зубами. – Заодно ищем, не затаился ли где-нибудь король Конрад. Он ведь, подлец, бежал из-под стражи, как говорят. Да и понятно: дали ему в провожатые зеленого мальчишку; я бы такого и гусей пасти не послал. Да разве Бернд Годвик что-нибудь в таких делах смыслит! Maiora canamus! Проштрафился, дурачина, задаст ему теперь господин Бостел, если уже не задал. Ну, мы поехали дальше, будьте здоровы.
- Подождите, майор, – говорит Йос. –  Я несколько удивлен. Кто же сокращает путь через Коннерсбрук? Выиграть всего два часа времени – это вы называете «сократить дорогу»? Впервые такое слышу. Экая несуразица! – он начинает посмеиваться. – Послушайте меня. Вы сбережете себе целых десять часов, дружище, если поедете через Византийские каменоломни. Выход-то у них в самом Гр`емминге. А из Гремминга до столицы каких-нибудь два дня пути.
- В самом деле? – Канамус становится серьезен. В глазах его загорается огонек жадного интереса. - Так-то оно, может и так, не спорю, и для salvatio civium (пользы отечества) рад бы поторопиться, да только я, господин Вэнг, не знаю Византийских каменоломен. Там же черт ногу сломит прежде, чем выберется оттуда.
- Вы так думаете? – Йос с любопытством смотрит на него. Так я могу вас проводить и тем заодно послужить его высочеству. Мы с моим дураком знаем эти каменоломни, как свои пять пальцев.
- В самом деле, вы готовы проводить нас? – Корди очень доволен. – Maiora canamus, вот повезло!
- Я бы с удовольствием, - Йос вдруг приходит в некоторое замешательство. – Но мне надо съездить в дом, где я остановился, взять еды и вина в дорогу…
- Э, об этом не беспокойтесь, - заверяет его темнокожий майор. – Что за пустяки! Еды и вина у нас вдоволь. Я лично щедро поделюсь с вами, господин Вэнг.
- В самом деле? Я буду вам весьма благодарен, - улыбается Йос. – Тогда, не мешкая, пустимся в дорогу, господин Корди. Я рад оказать услугу отечеству и принцу Гилберту.
- Вы настоящий друг, милорд, - Корди хватает своей темной лапищей руку Йоса и с такой силой встряхивает ее, что Йос едва не теряет стремена. – Amic (друг)! Герой!
- Постойте, - раздается вдруг холодноватый настороженный голос виконта де Камю.
- Майор, - обращается он к Корди. – Я не знаком с милордом Вэнгом, но, мне кажется, его шуту доверять нельзя. Я довольно хорошо знаю Клауса Крафта. Он притворяется дураком, смею вас уверить; на самом деле он вовсе не глуп.
- Кто? Клаус-то? – Корди искренне смеется. – Да он совершенный идиот, Бертран. Таких дурачков еще поискать.
     «Бертран! – мелькает в голове у Йоса. – Так вот, кто это: Бертран де Камю. Помоги нам, Господи!»
     Он косится на Клауса, но лицо Клауса беззаботно-непроницаемо.
- Дурачков, вот как? – Камю желчно усмехается. – В таком случае объясните мне, каким образом этот дурачок служил звездочетом и лекарем у барона Круза? И почему с ним целых полгода жила лучшая танцовщица господина Круза, Мона Эрроу, о которой тайком вздыхал не один вельможа? А она всем предпочла вашего «дурачка». Да ведь такого не случилось бы, будь он действительно идиотом. Мне кажется, он просто очень ловкий малый. На вашем месте я арестовал бы его.
- Как вы можете так говорить, сударь, - хмурится Йос. Он очень взволнован, но сохраняет спокойный вид. – Мой шут в самом деле глуп. Может, когда-то он и был умен, но вот уже лет пять, как у него с головой не в порядке. Если же мне (его я в расчет не беру) нет доверия, то я не навязываюсь со своей помощью.
- Постойте, господа, - Майор Канамус встревожен. – Всё это пустые разговоры. Женщины, бывает, живут и с животными, в которых разума никогда не бывало. Может, госпоже Эрроу глупость нравилась больше ума? – он заливается грубым хохотом. – Какой никакой, а Клаус всё-таки мужчина, отчего бы ему не пользоваться некоторой благосклонностью дам? Что же касается Круза, так давайте спросим его самого, умен Клаус или дурак? Вот он едет вместе с нами; грех не спросить о деле почтенного человека. Господин Круз, подите сюда, пожалуйста!
     Барон Круз, грузный, шестидесятилетний, угрюмый, седой, неохотно подъезжает к беседующим на своей лошади.
- Я слышал ваш спор, господа, - говорит он, глядя куда-то сквозь Клауса. – Майор! Виконт! Люди-то ведь меняются, друзья мои. Ну да, служил у меня Клаус звездочетом и был у него романчик с Моной. Да ведь, когда она его бросила, с ним случился припадок, вот с тех пор он и не в себе, несчастный: с головой раздружился. Вам бы, господин де Камю, пожалеть его: ведь это из-за вас он Мону-то потерял.
     Все громко смеются. На лице виконта досада. Барон Круз бросает на Клауса быстрый проницательный взгляд, после чего поворачивает коня и потихоньку отъезжает в сторону. Клаус замечает, как он въезжает в кустарник, - и пропадает там. Кроме Клауса никто этого не видит, а Клаус молчит. Он глубоко благодарен старому барону за неожиданную помощь. Если тот что-то почувствовал и решил убежать, пусть бежит. Клаус мешать ему не станет.
- Ты, шут, - де Камю с презрительным недоверием поднимает голову Клауса за подбородок рукояткой стека и смотрит ему в глаза. – Помнишь Мону Эрроу?
- Клаус не помнит, Клаус забыл, - с улыбкой отвечает Клаус, не сводя глаз со своего врага. – А у тебя лошадка красивая! Дай мне золотую монетку, добрый человек, я себе из нее зеркальце сделаю: не простое, золотое, чеканное.
- С тебя и гроша довольно, - де Камю с усмешкой бросает ему медный грош. Клаус ловит его и начинает сиять восторженной улыбкой.
- А у меня медный грошик есть, черный человек! – хвастается он Корди, подбрасывая грош и вновь ловя его. - Я из него сделаю себе медный бубенчик, в колокола буду бить! А мой звон звездочки услышат, месяц мне подарят. А месяц – это рыбка, я его в озеро пущу, хвостик ему привяжу…
     Все вновь смеются этим бессмысленным речам. На этот раз де Камю смеется вместе со всеми. Йос облегченно вздыхает и тоже вторит общему смеху: он очень рад, что подозрительность виконта усыплена. Потом все поворачивают лошадей и едут на север, к Византийским каменоломням. Йос скачет впереди, показывая дорогу, - так всем кажется. На самом деле Клаус, который едет рядом, очень тихим голосом указывает ему, куда ехать.
    

     Спустя час они подъезжают к входу в Византийские каменоломни. Здесь делают небольшой привал. Во время привала все веселы. На ломаном английском и немецком Маврий Корди объясняет наемным командирам, что нашлись хорошие проводники через трудный, но более короткий путь к столице. Он, виконт, еще несколько генералов смеются и шутят. Отсутствия барона Круза по-прежнему не замечает никто, кроме Йоса. Зато Йос начинает тревожиться за десятерых. Улучив момент, он тихонько шепчет Клаусу:
- Круза нет!
     Клаус еле заметно подмигивает ему и громко отвечает:
- Не грусти, хозяин, что здесь соловьи не поют. Я зато видел, как они летают: раз и нету. А они птицы добрые, спели для нас песенку. Пусть себе лучше в садах живут, гусениц ловят.
     «Клаус видел, как Круз сбежал, - догадывается Йос. – И думает, что это хорошо. Что ж, он, и правда, нас выручил».
     Вслух он говорит:
- Много ты знаешь про соловьев, дурак! Небось, сорок за соловьев принимаешь.
     Клаус смеется.
- Нет, - отвечает он. – Клаус знает, где соловей, где сорока, а где волк зубастый. Охотник идет, волку грозит, а мне лисичку жаль, из нее шубу сошьют да мне принесут.
     Все потешаются ответами Клауса и его видом, но тому, видимо, это нипочем. Постепенно шутки генералов, подстрекаемых виконтом, становятся злыми. Йос невольно краснеет от гнева; он не может больше слышать, как издеваются над Клаусом – над его низким ростом, худобой и длинным носом, над предполагаемым отношением к нему женщин. Корди пытается смягчить пошлые намеки своих сподвижников. Клаус же и ухом не ведет. Он улыбается всем еще приветливей, особенно де Камю. Йос внутренне весь кипит. Он готов убить виконта и тех, кто ему вторит, но, скрепя сердце, смеется вместе со всеми. Наградой ему служит быстрый одобрительный взгляд Клауса. «Сколько в нем силы, - с огромным уважением думает Йос. – Если бы надо мной так насмехались, я бы, наверно, умер, а он… он будто набирается сил от этих оскорблений; они словно питают его. Впервые вижу такого человека; я думал, только святые способны на это».
     Наконец, все снова пускаются в путь. Армия в пять тысяч человек въезжает в каменоломни. Солдаты зажигают факелы. Йос под незаметным руководством Клауса смело ведет по черным подземным лабиринтам врагов его величества. Они едут около полутора часов. Наконец, въезжают в обширную пещеру, из одной стены которой бьет источник.
- Стойте, майор, - говорит тогда Йос Корди. – В следующей галерее тьма-тьмущая летучих мышей; они погасят наши факелы. Сейчас мы с моим дураком выгоним их оттуда.
     И они уезжают вдвоем в соседнюю галерею, где  в самом деле много летучих мышей. Всполошив их как следует, чтобы в пещере был слышен неистовый писк и хлопанье крыльев, Йос и Клаус скачут дальше. Затем, по верхней галерее, дорогой, известной только Клаусу, возвращаются назад и останавливаются над тем местом, где остались их враги. Клаус слезает с Эгле и жестом приказывает Йосу сделать то же самое. Оба склоняются над небольшим, в два пальца толщиной, отверстием в полу и видят Майора Канамуса, виконта и прочих: они, футах в пятнадцати под ними, терпеливо ожидают их возвращения.
     Тогда Клаус отстраняет Йоса и, припав губами к крохотному пролому, громко и властно говорит:
- Господа! Имею честь сообщить вам, что вы в ловушке. Но не бойтесь: через некоторое время за вами придут люди его величества Конрада Пятого и выведут вас на свет в качестве пленных. Всё ли вам понятно?
     Эхо гулко вторит его голосу. С минуту в пещере стоит изумленная тишина, затем она взрывается множеством голосов, которые также усиливает эхо. Разъяренный Корди восстанавливает тишину несколькими выстрелами из мушкета в потолок, затем рычит, озираясь:
- Кто это сказал, черт побери?!
- С вами говорит Клаус Крафт, звездочет его величества, - спокойно продолжает Клаус. – Мы немного пошутили с вами, майор: я и мой друг, блестяще сыгравший роль Губерта Вэнга. Я думаю, что настоящий Вэнг действительно сейчас в Италии. А мы здесь - и беседуем с вами. Мой вам совет, господин Корди: не уходите от источника, это опасно. Выхода вам всё равно не найти, и назад вы тоже не сможете вернуться, уверяю вас.
- Подождите! – крикнул, начиная дрожать, несчастный Корди. – Выведете нас отсюда! Если вам нужны деньги, я… мы…
- Я уже всё сказал, - ровным голосом прервал его Клаус. – Во всяком случае, вам, майор. Теперь мне хотелось бы поговорить с вами, виконт де Камю.
     Виконт резко поднял голову и крикнул, злобно оскалившись:
- Проклятый пес! Я еще сдеру с тебя шкуру, шут ряженый!
     Клаус засмеялся.
- Бертран, - сказал он дружески. – Мы с Моной будем часто вспоминать о тебе, обещаю. Ты сегодня сказал мне много приятного. Люблю комплименты. Так что продолжай в том же духе. А чтобы ты не подумал, что я поживился хотя бы ничтожной долей твоего наследства, получи обратно свой медный грош: долг платежом красен. Подашь его кому-нибудь на паперти в тюремной церкви.
     И он бросил грош в пролом. Тот зазвенел, ударившись о камни. Взбешенный де Камю выстрелил в то место, откуда упал грош, но не попал, так как не видел отверстия и мог только предполагать, где оно.
     Клаус снова засмеялся.
- Отдыхайте, господа, - уронил он. – И помните: за вами придут.
- Стой! Стой! – закричало сразу несколько отчаянных голосов, но Клаус не откликнулся. Он сделал Йосу знак. Они вскочили на коней и во весь опор поскакали по галерее, к выходу из хитро сплетенных между собой лабиринтов.
 
    
     Спустя несколько минут они выбираются на волю. Выход из лабиринта довольно широк, но без Клауса Йос никогда не нашел бы его, и пленники, конечно, тоже не найдут.
     Йос оглядывается по сторонам. Кругом широкий луг, выход – в поросшем травой пригорке, на котором растут две раскидистых южных сосны. Клаус и Йос крепко пожимают друг другу руки; их лица радостны, в глазах – выражение победы и торжества.
- Ты был бесподобен, - признается Клаусу Йос. – Тебе просто нет равных.
- Я знаю, - без ложной скромности отвечает Клаус. – Но, скажу честно, ты на этот раз был «бесподобней» моего. Ты впервые пошел в разведку – и смотри, блестящие результаты! Кто бы еще так отлично выдержал роль? Ты хороший актер, Йос. К тому же, смельчак.
     Йос розовеет от этих похвал.
- Если бы не барон Круз, мы бы, пожалуй, оба сели бы в лужу, – замечает он.
- Это верно, - соглашается Клаус. – Он нас выручил и сделал это сознательно.
- А зачем он сбежал? – с некоторым беспокойством спрашивает Йос. – Ты уверен, что он не приведет подкрепление?
- Нет у него никакого подкрепления, - уверенно отвечает Клаус. – И даже если бы оно было, что он стал бы с ним делать? Нет, мой бывший хозяин просто почуял опасность и поспешил скрыться. Он знает: если я взялся изображать шута, значит, дело серьезное. И он прав.
- Вы ведь с ним давно не виделись?
- Да, года четыре. Срок, конечно, небольшой, особенно для того, на чьих глазах я вырос, в чьем доме жил. Барон Круз больше других знает мне настоящую цену. А я знаю цену ему; он гораздо лучше многих. Поехали обратно!
     Они вновь вскакивают на лошадей и едут часа два до того места, где недавно вошли в подземный лабиринт. И вдруг видят: у входа в каменоломни сидит задумчивый барон Гельмут Круз, а рядом пасется его светло-серый конь. Он поднимает глаза на всадников и встает. Йос наводит на него мушкет (на всякий случай), а Клаус приветливо говорит:
- Здравствуйте, ваша светлость. Я полагал, что вы уже далеко отсюда.
- Нет, - отвечает Круз, медленно подходя к ним. – Я ждал вас тут, надеялся, что вы вернетесь этой дорогой. Клаус, я должен поговорить с тобой.
- Я к услугам вашей светлости, - отвечает Клаус. – Вы выручили нас с моим другом из беды, вы всегда были добры ко мне; я готов выслушать вас.
- Клаус… - голос барона осекается. – Я рад, что ты платишь мне добром за добро. Впрочем, ты всегда так поступал. Видишь ли, я не изменник. Я примкнул к принцу только потому, что не знал, точно ли его величество жив и в Оэди, или это просто слухи. Тебе, конечно, известна правда. Так скажи мне, где король Конрад?
- Сказать не могу, - отвечает Клаус. – Но могу проводить вас к нему.
- Я с удовольствием поеду, - молвил барон, но тут же тревожно взглянул на Клауса:
- А он… он не повесит меня, как ты думаешь?
- Нет, ваша светлость, - Клаус засмеялся. - Думаю, он будет рад вас видеть. Ведь десять лет назад вы сражались за него.
     Барон кивнул, быстро вскочил в седло и подъехал к Клаусу и Йосу, который опустил мушкет. Круз пожал руку Клаусу, а после – Йосу.
- Вы очень похожи на молодого Вэнга, - сказал он с улыбкой. – Но я хорошо его знаю, и сразу понял, что вы – не он.
- Вы проницательный человек, - Йос улыбнулся ему в ответ.
- Скорее, внимательный, - поправил его барон. Они поехали вместе. Некоторое время все трое молчали, потом барон осторожно спросил:
- А что будет с теми несчастными, которых вы завели в каменоломни? Вы их там и оставите?
- Неужели вы действительно могли так подумать о нас? – мягко спросил Клаус. – Завтра же они будут в плену у его величества, и обещаю вам: им не причинят зла, если они не дадут к тому серьезного повода.
- Дадут, - безрадостно махнул рукой барон Круз. – Они будут отстреливаться. Впрочем… Маврий Корди человек разумный. Возможно, он уговорит их сдаться без боя. Знаете что? Не забирайте их из пещеры ни завтра, ни послезавтра, а через два дня: тогда они станут сговорчивей и наверняка не затеют стрельбы.
- Это разумно, - согласился Клаус. – Скажите об этом его величеству. Я со своей стороны тоже скажу ему об этом. Вы знаете великодушие короля Конрада. Он, конечно, не захочет лишних жертв.
- Да, король добр, - уронил барон. Проехав еще немного в молчании, они пустили лошадей вскачь, и через несколько часов уже были в замке Коннерсбрук.


                Х Х Х

     Конрад всей душой обрадовался тому, что его оруженосец и звездочет вернулись живыми, да еще с полной победой. Ева также обняла их и поздравила. Король сердечно пожал руку Крузу и увел его в свой кабинет. Они беседовали там около часа, после чего его светлость вышел от короля с просветленным лицом.
- Его величество меня простил и позволяет остаться в Коннерсбруке, - сказал он Клаусу. - Но сражаться не велит, говорит: «Отдохни, старый воин. Ты долго защищал молодежь, пусть теперь она тебя защищает». Что ж, мне отдохнуть полезно, особенно если этого хочет законный государь.
     Леди Коннерсбрук тотчас отвела барону две комнаты и дала ему в услужение почтенного человека, который сразу сумел угодить его светлости. Ближе к вечеру барон явился к Клаусу и попросил посмотреть его гороскоп. Клаус произвел необходимые вычисления и успокоил барона.
- Ваша светлость возвысится в правление законного государя, - объявил он, - потому что вы станете хорошим советчиком для молодых воинов, и король оценит это.
     Йосу Клаус вернул его прежний облик, и уже вечером Йос катался в лодке по озеру вместе с Сабиной Трумэ. Он ничего не рассказал Сабине о ловушке, в которую они с Клаусом заманили врагов, но сам без конца думал об этом. Ему представлялись подземные черные лабиринты, бесконечные, безрадостные, и пять тысяч живых людей, погребенные в этом мраке. И, радуясь, что операция прошла так удачно, он не мог не переживать за несчастных, которым предстояло еще два дня сидеть в лабиринтах со слабой надеждой на помилование короля. Он сказал об этом Клаусу, но тот лишь улыбнулся.
- Они будут там сидеть для своего же собственного блага, - молвил он. – Нам не нужна гибель этих людей, как и гибель наших солдат. Бойня в лабиринте может плохо кончиться. Через два дня они станут умнее и сдадутся нам без боя; барон Круз совершенно прав.
     Йосу пришлось согласиться с этим доводом. И всё же он переживал за пленников и знал, что будет переживать за них, пока их не освободят из подземелья.
     Еще Йос немного переживает за Клауса: не ранили ли его жестокие насмешки виконта и наемников? Но Клаус, который уже обрел свой прежний вид, и одет, как подобает знатному горожанину, совершенно не помнит злых издевок; он весел и спокоен, как всегда.

                14.

     Через три дня все пять тысяч человек во главе с Майором Канамусом сдаются в плен, так и не применив оружия. Каждый из них, выходя из пещеры к воинам Конрада, бросает на землю мушкет, патроны, шпагу, кинжал и прочее. Следуя вехам, сделанным Клаусом, воины выводят пленных из Византийских каменоломен партиями, по двадцать человек. На воздухе каждого из пленных тотчас заковывают в цепи. Освобождение начинается с раннего утра и заканчивается поздним вечером. Пленных ведут на уединенный берег озера Сент-Скай, к частоколу, покрытому сверху колючими голыми ветками терновника, в на скорую руку построенные бараки. Внутри и снаружи частокола – охрана. Отобранное оружие – груды оружия! – раздается солдатам его величества, лошади также отбираются «в казну». Их пять с лишним тысяч – отменных скаковых лошадей. Они занимают целый огромный луг на востоке Сент-Ская.
- Мне бы для этих лошадей еще и подходящих всадников, - мечтает Конрад. – А набрали мы за время нашего пребывания здесь всего пятьсот человек.
     Впрочем, пятьсот новых солдат выбирают себе лошадей. Это происходит еще через два дня, когда Клаус окончательно убеждается в том, что среди пленных нет виконта Бертрана де Камю. На вопрос, где виконт, угрюмый Маврий Корди отвечает, что он не сторож де Камю. «Он исчез в первый же вечер», - добавляет Канамус. У выхода и входа в каменоломни поставлена стража, по десять человек с каждой стороны. Они уверяют, что никто не выходил из пещеры. Клаус и Йос с его отрядом обыскивают все лабиринты, но ни в одном из них не находят и следов де Камю.
- Скорее всего, он уже на пути к столице, - говорит Клаус. – Это плохо. Но его лошадь здесь. Значит, какую-то часть пути ему пришлось идти пешком, и в Сёртлах он теперь прибудет позже, чем мог бы. Но это всё, чем мы можем пока утешаться. И как это только мы прозевали его!
- Может, он где-нибудь поблизости? – спрашивает Йос.
- Всё может быть, - отвечает Клаус. – Правда, в этом было бы мало смысла. В пещере его нет, значит, скорее всего, он выбрался оттуда и, следуя логике, должен двигаться в Сёртлах, если только…
- Если только?
- Если у него не выстроена собственная логическая цепь, о которой мы пока что не знаем. Впрочем, мы не задержимся здесь дольше первых чисел августа. Конрад сказал, мы уже достаточно сильны, чтобы идти на столицу.


     Ясный полдень.
     Клаус и Йос гребут в лодке. Рулем правит счастливая Сабина Трумэ: баронесса, хоть и не без труда, отпустила ее сегодня вместе с приближенными Конрада. Йос тоже счастлив. Сабина всегда хороша, но сегодня она кажется ему еще краше обыкновенного. Ее темно-каштановые волосы лежат на голове аккуратным венком, на щеках нежный румянец, серые глаза весело блестят, а маленький чуть вздернутый нос смотрит задорно. На ней светлое простое платье без украшений – так она еще проще и милее. Но главное, что делает ее еще более хорошенькой, чем обычно, это предвкушение удовольствия. Она взяла с собой холщовые штаны и рубашку, которые ей пожертвовал сын садовника Каспер, и намерена купаться в них. Этого баронесса ей не позволяла, но Сабина решила, что раз она не замышляет ничего дурного, то разрешение матери для нее не так уж обязательно. Ее светлость вряд ли придерживается такой же точки зрения, но Сабина старается об этом не думать. Она старательно правит рулем. Все трое держат путь к развалинам монастыря, где, как гласит предание, один из входов в подводную галерею.
     Клаус и Йос гребут ровно и быстро. Их весла синхронно опускаются в воду и поднимаются из нее. Одеты они в свои полотняные рубашки, штаны и легкую парусиновую обувь. Впрочем, на середине озера рубашки их уже до того мокры от пота, что они снимают их, а Сабина деликатно старается не смотреть на своих спутников.
     Спустя полтора часа после начала пути лодка, наконец, мягко зарывается носом в золотистый прибрежный песок. Развалины монастыря, древние, темные, точно опаленные солнцем, угрюмо и безжизненно возвышаются посреди кустов и деревьев, которые разрослись на берегу. Клаус, Йос и Сабина не без внутренней робости приближаются к этим суровым знойным руинам. Видимо, монастырь был велик; можно судить о его внушительных размерах по широкому двору и длинным стенам без крыши. Этим стенам лет четыреста, если не больше. Во дворе огромные солнечные часы показывают время: без десяти два.
- Сначала отдохнем, - решительно говорит Клаус и усаживается на один из поросших травой, грубо отесанных камней, вывалившихся из стены.
     Йос и Сабина садятся рядом с ним. Они с наслаждением пьют апельсиновый сок из тыквенной бутыли и едят маленькие золотистые лепешки; больше им ничего не хочется в такую жару.
     После полдника Сабину усаживают в тени деревьев, на расстеленном плаще, а Йос и Клаус отправляются на поиски. Они тщательно осматривают каждый камень развалин, находят ужей, ящериц, сонь, даже гнездо какой-то маленькой птички, свитое ею в каменном зазоре, но нигде нет ничего похожего на дверь или на крышку люка.
- В стенах нечего и смотреть, - говорит Клаус Йосу. – Они построены на много тысяч лет позже, чем подводная галерея (если она вообще существует). Надо искать на полу или на земле, во дворе или в бывшем саду. Я думаю, монахи этого монастыря знали, где находится галерея.
     Они входят в старинный полуобрушившийся зал с поблекшими фресками и полукруглыми окнами без ставен. Мраморный пол засыпан щебнем, мелкими камешками, сухими ветками и прочим сором. Шаги людей гулко отдаются в тишине, в высоких, уцелевших сводах потолка.
     Йос безнадежно оглядывает зал. Он огромен, на поиски того, что им нужно, уйдет целая вечность. Во всяком случае, не день и не два.
    Красивый жук-олень с ветвистыми рогами бежит по щебню. Йос наклоняется, чтобы получше разглядеть эту зоологическую редкость. Вдруг Клаус окликает его. Йос поспешно оставляет жука-оленя и устремляется на зов Клауса. Тот стоит в углу зала и рассматривает статую в нише. Статуя отлита из бронзы и изображает девочку лет пяти, в натуральный рост, держащую на раскрытой ладони голубя. У ног девочки по-гречески высечена надпись из Евангелия: «Пустите детей приходить ко Мне». Статуя очень хороша: лицо ребенка удивительно живо, застывшее движение птицы – тоже. Каждая черточка выполнена мастерски.
- Какая красота, - искренне восхищается Йос.
     Но Клаус, хоть и согласен  с ним, смотрит сейчас не на всю скульптуру, а лишь на одну деталь, которая его заинтересовала: на левую полусжатую руку девочки. Каждый палец на ней не отлит, а скреплен по суставам. Это кажется Клаусу странным. Он осторожно дотрагивается до пальцев статуи и осматривает их. Йос присоединяется к нему: он тоже уже заметил странную особенность бронзовой фигуры.
- Пальцы должны разжиматься, - тихонько говорит Клаус. – Это очевидно. Где-то должна быть пружина.
- Лучше бы нам поискать галерею, - нерешительно замечает Йос.
- А ты можешь убедить меня, что тайна галереи не связана с секретом этой статуи? – спрашивает Клаус, бросая на него проницательный взгляд.
- Нет, не могу, - Йос смотрит на него с восхищением. – А ведь так и вправду может быть. Ну и голова у тебя, Клаус!
- Голова еще та, - с иронией соглашается Клаус, стараясь пригладить свои непокорные светлые волосы. – Да толку мало. Пружину не могу найти. Может, сегодня твоя голова окажется мудрее моей?
- Вряд ли, - смеется Йос. Несмотря на то, что Клаус ему по плечо, он привык считать, что Клаус не может уступить ему в сообразительности даже один раз, не говоря уж о нескольких.
- Идеи есть? – спрашивает его Клаус.
- Насчет пружины? – Йос задумывается. Оба они стоят, воззрившись на статую с видом профессоров изящных искусств.
- «Пустите детей приходить ко Мне», - шепчут губы Клауса.
- Господь повелел так, - рассуждает он вслух, потому что было сопротивление. Ученики думали, дети помешают ему, не хотели пустить к Учителю детей. А Он, «обняв, возложил руки на них и благословил их».
    Клаус вдруг встрепенулся, мгновенная догадка озарила его сознание.
- Обняв, возложил руки на них, - повторил он. – А ну…
     И, положив девочки руки на плечи, он осторожно повернул ее к себе лицом. Тут же ее бронзовая полусжатая рука разжалась, и из ладони выпал маленький бронзовый шарик. Тяжело упав на пол, он раскрылся. Йос поднял шарик и вынул из него свернутую в колечко пергаментную ленту, всю исписанную греческими словами.
- Я плохо знаю греческий, - признался Клаус. – А ты?
- Я, вроде бы, еще не всё забыл, - ответил Йос и, усевшись на пол, старательно и медленно принялся переводить: «Первое: возблагодари Бога, как умеешь. Второе: положи шар обратно и попадешь в галерею древних людей. Третье: галерея расположена под водой в виде летящей птицы. Входишь в хвост ее, выходишь через клюв, а в крыльях поместятся тысячи. При выходе из клюва пройди под парадом планет».
- Всё? – спросил Клаус, когда Йос замолчал.
- Всё, - сказал Йос.
- Тогда возблагодарим Бога, - молвил Клаус; он был очень взволнован. Оба опустились на колени и с жаром прочли вполголоса благодарственную молитву. Затем Клаус встал и сказал:
- А теперь ступай купаться. Я подожду здесь тебя и Сабину.
- Мы быстро, - отозвался Йос.
- Я пока принесу наши вещи из лодки, - молвил Клаус. – Дай-ка мне пергамент.
     И он бережно спрятал пергаментную ленту в небольшой деревянный медальон, который носил на груди и с которым почти никогда не расставался. 


     Сабина, устав ждать Йоса внутри двора, уже бродила по берегу в своем «купальном костюме» – холщовых штанах до колен и рубашке. Этот странный наряд очень шел ей. Волосы она повязала платком, чтобы не растерять во время купания шпильки, которыми они были забраны. Йос, появившись на берегу, окликнул ее. Она, засмеявшись, бросилась к нему, и он еще раз подумал, что не встречал девушки милей и красивей.
     Они сняли только обувь и бросились в воду. Позабыв на время о подземной галерее, Йос наслаждался обществом Сабины, ее изящными смелыми движениями, исполненными грации и здоровья, ее звонким смехом, который парил над водой, как ласточка.
- Как здорово, Йос! – очутившись рядом с ним, она схватила его за руки. Не удержавшись, влюбленный и восхищенный, он притянул ее к себе и поцеловал с большой нежностью. Она тоже не удержалась и поцеловала его в ответ, мокрая и счастливая. Платок упал с ее головы, волосы разметались по плечам. Упоенные, позабыв обо всём на свете, они стояли, обнявшись, по пояс в воде и самозабвенно целовали друг друга, а Клаус сидел на высокой монастырской стене и созерцал их с видом философа.
     «Вот так, - сказал он сам себе. – Судя по тому, с какой радостью и жадностью они позабыли скромность и приличия, выражаясь языком светской морали, дело пойдет быстро. Если не ошибаюсь, они не намерены тянуть с нарушением других границ, а это значит, что у них могут быть неприятности. Единственное, что я могу сделать для них, это предупредить Йоса Данка, хотя вряд ли это удержит его надолго».
     Когда влюбленные разомкнули объятия, вылезли из воды, и Сабина ушла за монастырскую стену переодеваться, Клаус очутился возле сияющего от счастья Йоса и мягко сказал ему:
- Йос, ты всё-таки поосторожней, не теряй головы. Видишь ли, Сабине потом придется расплачиваться за ваше теперешнее счастье. Подождите до свадьбы, так будет лучше.
     Йос был так упоен восторгом, что даже не смутился.
- Ты всё видел, - он засмеялся, и в глазах его появилось нежное и мечтательное выражение. – Боюсь, я уже потерял голову.
- Нет, - возразил Клаус. – Ты потеряешь ее, когда Сабина станет твоей; так что не торопись с этим.
- Почему? – спросил Йос всё с тем же мечтательным выражением в глазах. – Что в этом плохого?
- О, как же ты еще молод, - Клаус покачал головой. – Я не могу приказывать тебе, но просить могу: будьте хотя бы осторожны, иначе Сабина будет несчастна.
- Ты думаешь? – спросил Йос, трезвея.
- Не думаю, а знаю, - ответил Клаус. – Ты человек умный, Йос, ты поймешь меня. Вы всего две с половиной недели знаете друг друга.
- А мне кажется, мы знакомы всю жизнь, - признался Йос. – Но я буду осторожен. Я понял, о чем ты говоришь. Ты можешь быть спокоен.
- Боюсь, что не могу, - засмеялся Клаус. – Ладно, Бог с вами. Мое дело было предупредить тебя.
     Тут же появилась одетая и заново причесанная Сабина. Ее лицо рдело, как маков цвет, и она не осмеливалась взглянуть ни на Йоса, ни на Клауса. Йос посмотрел на нее с обожанием, а Клаус, взглянув на них обоих, еле заметно покачал головой. Потом обратился к ней сдержанно и серьезно:
- Сабина! Мы с Йосом обнаружили вход в подводную галерею и хотим вернуться этим путем. Согласна ли ты идти с нами?
- Да, - блаженно засмеявшись, ответила она. – У меня сегодня чудесное настроение. Я на всё согласна, Клаус.
- Люблю сговорчивых людей, - заметил на это Клаус. – Что ж, тогда вернемся к нашей бронзовой девочке и вернем ей ее игрушку.
- К бронзовой девочке? – удивилась Сабина.
- Да, - Йос обрел дар речи. – Это статуя, и она – ключ к подводной галерее. Ты сейчас сама всё поймешь… дорогая, - прибавил он очень тихо, но так, что она услышала и расцвела безудержной улыбкой, бросив на него взгляд, полный нежной любви. Клаус тоже всё заметил и услышал. Неизвестно, что он подумал. Вслух он ничего не сказал, лишь пошел вперед, насвистывая: «Я знаю, ты будешь со мной, Эрнестина», а двое влюбленных двинулись за ним. Йос нес мешок с едой и сырой купальной одеждой Сабины, остальные шли налегке.


     Вернувшись в зал, Клаус вложил пустой бронзовый шарик в руку статуи. Бронзовые пальцы механически сжались. Тотчас две мраморных черных плиты пола в нескольких шагах от друзей заколебались, что-то зашумело, затрещало – и черные плиты уехали куда-то вниз, открыв четырехугольное отверстие. Клаус и Йос заглянули туда и увидели, что подземелье начинается совсем не глубоко: вероятно, чтобы из него могли выбраться не только люди, нашедшие там убежище, но и их лошади.
     Все трое спрыгнули вниз. Клаус зажег заранее приготовленный факел, и они направились куда-то вниз, по пологому склону. Едва они сделали несколько шагов, как вход механически закрылся за ними, и они очутились в полутьме. Вскоре земляной спуск кончился, сменившись полом – черным и блестящим, точно сделанным из стекла; таковы же были стены и потолок. «Вероятно, это какой-то полированный камень», - подумал Клаус. Каждый шаг путников гулко отдавался в широком блестящем коридоре. Клаус увидел на стене рисунок: птицу, распростершую крылья, и сразу узнал в ней аиста. Он догадался, что это план подземного хода: залы и коридоры обозначались на рисунке как перья птицы. Клаус вынул из кармана кусок бумаги и маленький серебряный карандаш и, попросив Йоса и Сабину подождать, быстро и тщательно зарисовал птицу, не упустив ни одной мелкой детали. В клюве аист держал ребенка. Они пошли дальше. Рисунок с аистом, держащим ребенка в клюве, повторялся через каждые десять- пятнадцать шагов на стенах и на потолке.
     Вскоре они оказались в веренице черных блестящих зал, самых разных размеров, совершенно пустых и безмолвных. В центре одного из залов так же было на полу изображение аиста – исполинское, от стены до стены.
     Они прошли обратно в коридор.
- Настоящий дворец, - боязливо и восхищенно заметила Сабина. – Если сюда наставить всякой красивой мебели, здесь можно жить прямо как…
- … как в вашей с Йосом беседке на дереве, - подсказал Клаус.
     Йос смутился, а Сабина весело рассмеялась.
- Да, - подтвердила она. – Именно так. Конрад мог бы сделать здесь дворец, правда?
- Правда, - согласился Клаус. – Но не думаю, что Конрад с его любовью к свежему воздуху и природе мог бы долго наслаждаться этим сумеречным дворцом. Хотя здесь сухо и тепло, нельзя не признать этого. И чисто. Но уюта, всё-таки нет. Эта галерея, конечно, не более, чем убежище на случай опасности. Понять бы еще, почему аист держит в клюве младенца.
- Может, это как-то связано с бронзовой девочкой? – предположила Сабина.
- Может быть, ты очень даже права, - молвил Клаус.
     Сабина покраснела от радостной гордости: ведь заслужить похвалу Клауса было не так-то легко.
     Они немного поели и отправились дальше. Сабина очень устала, но не показывала этого и бодро шагала бок о бок с Йосом – шагала вот уже четвертый час.
     Наконец, они заметили, что дорога стала подниматься вверх. Клаус посмотрел на свой рисунок аиста.
- Согласно плану, - сказал он, - мы уже достигли «клюва аиста», то есть последнего коридора. Теперь нам осталось пройти «парад планет», о котором упоминает пергамент. Пока что я этого парада не вижу; смотрите внимательней, может, увидите вы.
- Вот, - вдруг молвил Йос, указывая на потолок. В самом деле, к потолку действительно были подвешены друг за другом полые шары из прозрачного камня: они изображали планеты.
- Так, - быстро сказал Клаус. – Я пойду первым, а вы пока что постойте здесь.
     Он осторожно шагнул под первую планету, изображавшую Марс, потом под вторую, - и так постепенно прошел до конца. Последняя планета – Земля – оказалась возле самого его лица: она завершала подъем. Он осторожно коснулся ее рукой. Тут же впереди него что-то загудело, и распахнулся люк, широкий, как двери; в подземелье хлынул свет. Клаус сделал знак Сабине и Йосу следовать за ним. Когда они все вместе вышли из люка, Сабина увидела, что они стоят в выложенном мраморными плитами домике при купальне замка Коннерсбрук.
- Это же наша купальня! – воскликнула она с изумлением. Люк (мраморная плита) медленно закрылся за ними.
- А вот и младенец, которого аист держал в клюве, - сказал Йос.
     Действительно, в центре домика стоял небольшой фонтан, а в чаше фонтана бронзовый годовалый младенец держал в ручках позолоченный мячик.
- Ах, вот оно что, - Клаус осторожно приблизился к младенцу и взял из его рук мячик. Тут же мраморная плита вновь отодвинулась в сторону. Клаус вложил тяжелый позолоченный шар в руки младенца, и плита опять закрылась.
- Всё ясно, - молвил он и обернулся к Сабине и Йосу.
- Поздравляю всех нас с находкой подводной галереи! – сказал он торжественно. – А теперь пойдемте к Конраду, обрадуем его.

                15.

     Находка подводной галереи несказанно обрадовала Конрада. Он крепко обнял Клауса и Йоса, а Сабину поцеловал в щеку. Все трое были приглашены к королю на обед. Сидя за столом, они вдоволь наговорились о подземном ходе; Ева слушала их с замиранием сердца. Было решено хранить строжайшую тайну. Йос приказал своим людям привезти с противоположного берега озера оставленную там лодку, а Клаус и его величество этой же ночью проникли через купальню в галерею и как следует осмотрели ее. Конрад пришел в восторг при виде этого необъятного подводного дворца. Он выбрал двух чрезвычайно верных и молчаливых людей из своих солдат, обязал их хранить тайну и дал им секретные поручения. В течение последующих пяти дней в галерею были перенесены необходимые для проживания вещи, и целый зал наполнился деревянными бочками с чистой водой. В залах появилась некоторая мебель, запасы светильников, походные очаги и множество других принадлежностей обихода: всё это делалось в строжайшем секрете. Йос, Клаус, несколько служанок и сам король участвовали в переноске вещей. Женщины носили то, что полегче: коврики, посуду и тому подобное, мужчины – настоящие тяжести. Клаус бывал силен в борьбе, но настоящих тяжестей поднимать не мог, поэтому занимался распределением предметов в залах: указывал, где, как и что расставить.
     Через пять дней приготовления «на всякий случай» были закончены, и сердце Конрада успокоилось. Теперь у него под рукой было надежное убежище, которым можно было воспользоваться в случае опасности.
     … Баронесса Эльвира с некоторой тревогой наблюдала за Сабиной. Она заметила перемену в своей дочери. Обычно спокойно-веселая и живая, Сабина вдруг стала какой-то лихорадочно-счастливой, рассеянной и мечтательной. Глаза ее теперь блестели как-то особенно. Казалось, она до краев полна каким-то новым великим чувством. Баронессе не стоило большого труда догадаться, что` это за чувство, и она решилась аккуратно напомнить дочери о благоразумии. Сабина весело ответила, что она само благоразумие. Баронесса кротко молвила в ответ, что рада, если это и в самом деле так, и значительно посмотрела на дочь. Она очень скоро догадалась, что избранник Сабины – Йосен Данк, оруженосец Конрада. Это ее немного успокоило, Йос ей нравился. Но он был так молод, а Сабина еще моложе… «Как бы они не наделали глупостей, - с некоторым страхом думала баронесса. – Они еще дети и живут минутным увлечением. Ведь надо сначала в течение года узнавать друг друга, только потом можно позволять себе какое бы то ни было чувство».
     Но тут же со вздохом махнула рукой; ей не хуже других было известно, как всесильная любовь смеется над светскими приличиями. «Я не буду препятствовать их браку, - решила она. – Но пока они об этом молчат, мне тоже лучше молчать. Вряд ли у меня есть другой выход…»
     Спустя дня три или четыре случилось еще одно событие, касающееся на сей раз Клауса.
     Приехал передвижной театр. Узнав, что на берегу озера Сент-Скай стоит огромное войско, во главе которого какие-то важные господа, директор театра попросил провести его к «главному господину». Представ перед Конрадом, он попросил позволения выступить перед господами. Конрад позволил и дал ему денег. Счастливый директор театра убежал репетировать со своими актерами, а Конрад объявил Йосу и Клаусу о том, что сегодня вечером они с балкона замка Коннерсбрук будут смотреть представление.
- И что мы увидим? – спросил Клаус.
- Нам обещают сцены из «Ричарда Ш» и «Гамлета», - ответил Конрад. – Один большой настоящий спектакль эти бедняги не потянут, но отрывки могут быть хороши, я это знаю по опыту.
     Вечером площадка возле замка озарилась факелами. Король, королева, баронесса с Сабиной и командиры отрядов заняли все десять балконов фасада, остальные распахнули окна и сгрудились возле них. Клаус и Йос сидели в «королевской ложе».
     Сцены из Шекспира оказались не лишенными прелести, часто свойственной провинциальным театрам. Актеры очень старались, хотя многое получалось у них смешно и наивно. Они произносились монологи с провинциальным акцентом, костюмы их были фантастичны, они дрались на деревянных мечах так неумело, что генералы и майоры фыркали в кулак и обменивались добродушно-ироническими замечаниями. Декоративные замки иной раз падали (особенно досталось замку Гамлета). Когда замок упал в очередной раз, какой-то шутник, сидевший наверху, не выдержал и оглушительно крикнул:
- Не сдавайся, Эльсинор!
     Это воззвание вызвало взрыв всеобщего хохота, раздались аплодисменты. Но актеры не смутились; зрителям это понравилось. К тому же, музыканты – два скрипача и один флейтист – играли превосходно. Им бросили несколько букетов садовых цветов.
     После того, как драматическая часть программы была завершена, на импровизированную сцену вышел директор и объявил:
- А сейчас, господа, перед вами выступит наша звезда, лучшая, непревзойденная танцовщица Оэди, Мона Эрроу!
     Весь фасад при этом довольно известном имени загремел аплодисментами. Ни Конрад, ни Йос, ни Ева не ожидали ничего подобного. Они тут же взглянули на Клауса. Но тот сидел с отстраненным выражением лица, равнодушно глядя на сцену. Он даже не пошевелился.
     И вот, под тихое вступление флейты, на озаренной факелами лужайке появилась девушка в легких одеждах. Каждое ее движение было исполнено утонченного изящества; она казалась совсем юной. Грациозно поклонившись зрителям и дождавшись, когда запоют скрипки, она начала свой танец: так легко и весело, точно это было ее жизнью – летать, порхать, кружиться, как бабочка или легкая птица. По всем балконам и распахнутым окнам пронесся вздох восхищения. Клаус сидел бледный и неподвижный, не отрывая взгляда от Моны. Его взгляд механически следил за ней, но вряд ли он отчетливо видел ее. Он мог сейчас только сознавать, что это воистину она; она здесь, она танцует. И даже если бы на этот раз она танцевала безобразно, он не заметил бы этого, а если бы и заметил, то в ту же минуту забыл бы об этом. Невыносимая раздирающая тяжесть постепенно опускалась, ложилась гнетом на его сердце. Он боялся, что не выдержит этой тяжести: она согнет, сломает его. И когда сидеть и смотреть на Мону стало уже совершенно невозможно для него, он тихонько встал и ушел с балкона.
     Как тень, Клаус проскользнул вниз по двум лестницам и через черные двери вышел в сад. Там было довольно светло от луны. Он ушел в тень, забился в гущу сиреневых кустов и там, усевшись на траву, обнял руками колени и опустил голову. Впервые за много лет слезы рванулись из его глаз, словно освобожденные пленники из застенка. Он сидел неподвижно, горло его сжималось, а слезы катились одна за другой по щекам и падали на рукава рубашки.
- Хоть бы она скорей уехала, - шептал он еле слышно. – Господи, хоть бы она уехала!..
     Он сидел так очень долго: маленький, тонкий, незаметный, похожий чем-то на куст сирени, который скрывал его. Постепенно тоска начала смягчаться в нем, хотя совсем исцелиться от нее было не в его власти. И тут он услышал осторожные шаги. «Меня не найдут», - подумал он уверенно – и ошибся. Чья-то рука раздвинула сиреневые ветви и кто-то, вздохнув, сел рядом с ним на траву.
- Клаус, - негромко окликнул его голос Конрада. – Я не буду тебе мешать. Просто я пришел сказать, что Мона Эрроу теперь первая фрейлина королевы. В данную минуту они с Евой обнимаются и плачут. Женщины, что поделаешь. Она  очень хочет видеть тебя.
- Хотеть чего-либо никому не возбраняется, государь, - ровным голосом ответил Клаус. Рано или поздно она меня увидит.
- У нее очаровательный сын, - помолчав, заметил Конрад. – Умница. Рассуждает, как взрослый. И знаешь, удивительно похож на тебя, Ева была права.
- Что, - безжалостно спросил Клаус, - тоже тощий, длинноносый, и волосы дыбом?
     Конрад тихонько рассмеялся.
- Перестань, - сказал он мягко. – Носик у него действительно длинноват, но ему это идет, как и тебе. Волосы тоже вроде твоих, – и это прекрасно. И он не тощий, а тоненький и крепкий. И улыбка такая же открытая, как у тебя. Он очень обрадовался, что будет вместе со своей матушкой жить теперь в замке. Эгберт Эрроу. Ёжик...
- Как трогательно, - сухо молвил Клаус. – Чего ты хочешь? Чтобы я заплакал от умиления? Ты не дождешься этого.
- Я люблю тебя, Клаус, - Конрад потрепал его по плечу. – И Йос тоже. А ты любишь нас, мы это знаем. Так что приходи в мой кабинет. Мы втроем будем пить канарское вино и есть вишни. И никаких женщин и детей к себе не допустим, нет! Пусть они даже не надеются. Я им задам! А то нашли себе забаву: обижать моего друга, разведчика и звездочета. Этого мы им так не оставим…
- Хватит, - засмеявшись, Клаус сжал его руку. – Я сейчас приду, только не выставляй меня дураком; я сам знаю, что бываю им.
- Для меня ты всегда мудрый человек, - ответил Конрад. – Разве что бываешь иногда упрям, как пень.
- Кто бы говорил, - вздохнул Клаус. – Ты бываешь еще упрямей.
- Согласен, - ответил Конрад. – Все короли – упрямые скоты, это каждому звездочету известно. Приходи, мы с Йосом ждем тебя.
     И он ушел. Клаус посидел еще немного, потом невольно рассмеялся, повторив: «Упрям, как пень». В самом деле, я бываю упрям», - подумал он и, выбравшись из кустов, пошел в замок, полный благодарности к Конраду. Он был глубоко тронут тем, что тот разыскал его в саду, чтобы утешить. «Великий человек, - сказал себе Клаус. – Великий государь. И настоящий друг. Какой еще король был бы таким другом своим подданным? Конрад, Конрад…»
     Потом они сидели в кабинете его величества; даже не сидели, а возлежали на диванах, как древние римляне, за бокалами вина. Луна играла розоватыми бликами в канарском вине, а они, трое, пили и беседовали. Постепенно сердце Клауса окончательно успокоилось. Он смотрел на одухотворенные от луны, вина и задушевных разговоров лица своих друзей и чувствовал себя счастливым рядом с ними… и еще потому, что она не уехала. Конрад, наверно, заплатил за нее театру немало золотых. А Ева сейчас, вероятно, разговаривает с Моной и ее малышом, и им хорошо…
     «Завтра я принесу Ева розы, - подумал Клаус. – Много-много роз, она их любит. И я знаю, где ср`езать их – знойные, нежно-розовые, благоухающие, как тысячи садов. Я принесу их ей».
     … Утром он в самом деле бесшумно проникает с цветами в королевскую спальню, по плющу, через открытое окно. Солнце еще не взошло. В светлеющих сумерках лица Евы и Конрада на белых подушках так же красивы, как цветы, принесенные Клаусом, даже еще красивее. Они лежат рядом, голова к голове, и крепко спят. Клаус аккуратно ставит розы в фарфоровую вазу, а вазу – на пол, у изголовья, со стороны Евы. Пусть она, эта чудесная женщина, его королева, вдыхает нежный аромат даже во сне, и пусть ей снятся цветы…
     Он осторожно выбирается обратно, боясь заглянуть в соседнее, также открытое окно, где спят Мона и Ёжик. Глубокая нежность и тепло проходят в его сердце дуновением южного ветра. Он бесшумно спускается вниз, по плющу, в утренний просыпающийся сад.

                16.

     Маленький Эгберт Эрроу проснулся в своей солнечной спальне, смежной с комнатой, отведенной его матери.
     Ёжику всего четыре с половиной года, но он очень самостоятельный мальчик. Поэтому, с новым восхищением оглядев свою красивую спальню, он потихоньку начинает одеваться. Его костюм прост: рубашка, темные штанишки до колен на подтяжках, жилет и башмачки. Он наскоро умывается над тазом, поливая сам себе из жестяной кружки, потом на цыпочках проходит через комнату матери, чтобы не разбудить ее, и, отодвинув шпингалет, выходит в коридор.
     Через минуту он уже в саду. Озаренный утренним солнцем, сад наполнен радостным щебетом птиц; он кажется Ёжику удивительным и прекрасным, но он понимает: это чужой сад, здесь ничего нельзя трогать. И всё-таки ему очень весело. Он вприпрыжку бежит по траве, но вдруг осторожные звуки мандолины, доносящиеся от кустов шиповника, заставляют его остановиться. Он тихонько идет туда, где играют, и видит: возле цветущего шиповника, под белыми розами, сидит человек, невысокий, худенький, похожий на большого мальчика. Он перебирает струны мандолины и негромко напевает:
                Когда мне грустно, я молчу.
                В высоком небе звезды тают.
                Они погаснуть обещают,
                И зажигаю я свечу.

                Да, впрочем, ни к чему она,
                Ведь всё равно уже светает,
                И свет мне радость предвещает,
                Как кубок старого вина.

                Любовь, меня ты обманула.
                К тебе, в печали давних дней,
                Меня, как мотылька, тянуло
                Летать среди твоих огней.

                Но крылья я сберег и вновь
                Твоим внимаю обещаньям,
                Прощеньям верен и прощаньям,
                Я снова жив тобой, любовь.
     Ёжик осторожно приближается к поющему человеку; ему нравится, как тот играет, нравится его песня. А человек, кажется, совсем не замечает загорелого светловолосого мальчика с длинноватым носиком, решительным ртом и выгоревшими светлыми бровями. Он смотрит куда-то прямо перед собой и начинает другую песню:
                С осленком танцевали
                Король и королева.
                Они его тягали
                Направо и налево.

                Бубенчики звенели,
                Осленок танцевал.
                Казалось королеве,
                Что на лужайке - бал!
     Ёжику очень нравится и эта песенка. Он хочет познакомится с музыкантом, но тот по-прежнему словно не замечает его. Ёжик подходит совсем близко, потом осторожно и вежливо присаживается в двух шагах от человека с мандолиной: вдруг он всё-таки заметит его, Ёжика?
     Клауса (ибо человек с мандолиной – это он) забавляют деликатные попытки мальчика завязать с ним знакомство. Ёжик, кажется, в самом деле похож на него, Бог знает, почему. Только глаза у него зеленоватые, как у Моны, а ресницы такие длинные, что тень от них закрывает половину щек. Он довольно высок для своего возраста, и у него какой-то очень взрослый взгляд: как будто ему лет двенадцать. Но этот же взгляд показывает, что мальчик еще ничем не испорчен; он чист и добр, и это тоже не ускользает от внимания Клауса.
     Когда Клаус, наконец, прижимает струны мандолины рукой, Ёжик набирается храбрости и заговаривает с ним.
- А вот вы и не знаете, как меня зовут, - говорит он весело; он всегда начинает беседу с этой фразы, когда хочет познакомиться с кем-нибудь из взрослых.
- Совсем-совсем не знаете, - с хитрым видом добавляет он.
- Совсем-совсем знаю, - отвечает Клаус, с улыбкой глядя на него. – Тебя зовут Эгберт Эрроу, но мама называет тебя Ёжиком, верно?
- Откуда вы знаете? – простодушно удивляется Ёжик. – Может, вы волшебник?
- Нет, я просто Клаус Крафт, - отвечает Клаус протягивая ему руку.
- Вы – Клаус Кхафт? – мягко картавя, переспрашивает малыш. Он с сияющим личиком пожимает протянутую руку. – Я хад, что я вас нашел. Мы с мамой вас долго-долго искали. И я хешил, что если мы найдем Клауса Кхафта, я подахю ему одну вещь. Вот. Это вам!
     Он вытаскивает из кармана штанишек свое главное сокровище: искусно сделанного из слоновой кости ёжика с яблоком на спине и отдает его Клаусу. Тот тронут и пожимает малышу руку.
- Спасибо, - говорит он. – А тебе не жалко?
- Не жалко, - мужественно отвечает Ёжик. – Я ведь его для вас бехёг.
- Тогда и я кое-что тебе подарю, - говорит Клаус и, к восхищению мальчика, вынимает из кармана маленького белого человечка.
- Он из сахара, – поясняет Клаус.
- Спасибо, - шепчет Эгберт, осторожно беря человечка. – Я его не буду есть, это будет мой дхуг. Я его назову Том. У нас была собачка Том, тоже белая. Но она уже умехла.
    Он бережно прячет Тома в кармашек, потом очень дружески смотрит на Клауса.
- Давайте дхужить, - предлагает он.
- Давай, - охотно отвечает Клаус. – Тогда называй меня по имени и на «ты». Договорились?
- Договохились, - серьезно кивает Ёжик, потом несмело спрашивает:
- А ты большой мальчик или уже дядя?
- Сам не знаю, - серьезно отвечает Клаус. – Я бываю и тем, и другим. А вообще, мне тридцать три года.
- Это много, - с уважением замечает Ёжик. – Ты, конечно, уже большой. Ты совсем-совсем большой! Клаус, - он веселеет. – Пойдем к моей маме! Я скажу ей, что мы дхузья.
- Постой, - смеется Клаус. – Я твой друг, это верно, но с твоей мамой я еще не подружился.
- Не подхужился? – Ёжик удивлен. – Так подхужись. Я вас подхужу. Она очень добхая. И говохила мне, что и ты добхый.
- Я только к тебе добхый, - передразнивает его Клаус. – А ко всяким там мамам я недобрый. Правда.
- Нет, ты хохоший, - Ёжик смеется. – Ты веселый, я вижу. А потом, моя мама ведь не «всякая». Она моя подхужка, значит, и твоя тоже, да?
- Нет, - Клаус, смеясь, встает и кладет руку на светлую голову мальчика. Волосы у Ёжика мягкие, как шелк.
- Твоя мама пока еще мне не подружка, - продолжает он серьезно. - Но это не страшно. Подружимся мы с ней или нет, будет видно позже. Давай поступим, как настоящие мужчины: не будем пока что об этом говорить. Ладно?
- Ладно, - тотчас соглашается Ёжик, довольный тем, что его приравняли к «настоящим мужчинам». – Это будет наша с тобой тайна, да?
- Да, - Клаус взял Ёжика за руку. – Ты очень славный, ты всё понимаешь. Пойдем домой.
- В замок?
- Да.
- Мы тут всегда будем жить?
- Нет, мы скоро уедем, чтобы поселиться во дворце, который еще лучше, чем замок.
- Пхавда? Вот здохово! Ты там тоже поселишься?
- Тоже. Хочешь ко мне на руки?
     Клаус поднял очень довольного Ёжика на руки и понес его к замку.
- Я тяжелый, ты устанешь, - мальчик заботливо посмотрел на Клауса.
- Ничего, я только донесу тебя до замка, - ответил Клаус.
- А ты будешь с нами завтхакать? – спросил Ёжик.
- Нет, мы будем завтракать в разных комнатах: ты с мамой, а я у себя.
- Тебе будет скучно, - заметил Ёжик. – И нам тоже. А после завтхака можно, я пхиду к тебе?
- Приходи, если мама разрешит. Я возьму тебя с собой в военный лагерь.
- Хохошо, я спхошу позволения, - Ёжик радостно взволновался. – Я буду себя тихо-тихо вести, только ты не пехедумай, ладно?
- Ладно, - Клаус опустил его на землю возле парадного крыльца. – Ну, беги к маме. Я буду ждать тебя, приходи.
     Ёжик улыбнулся ему на прощание своей сияющей открытой улыбкой и убежал в замок; Клаус медленно побрел вслед за ним.


     После завтрака кто-то тихонько стучится в дверь Клауса.
- Войдите, - говорит он машинально и тут же спохватывается: вдруг это та, с которой он еще не «подружился»? Но уже поздно, Мона заходит в его комнату. Она совсем не изменилась: у нее всё то же юное лицо, красивые кошачьи глаза, немного настороженные, та же грация в легких движениях. Клаус с минуту сидит неподвижно и смотрит на нее без всякого выражения. Потом встает и учтиво кланяется.
- Здравствуй, Клаус, - говорит она, заметно волнуясь.
- Доброе утро, - вежливо отвечает он.
- Можно ли мне сесть? – спрашивает она.
     Вместо ответа он указывает ей на кресло, а сам отходит к окну, скрестив руки на груди, и встает там, устремив взгляд на камин, который недалеко от двери. Мона очень хороша; на ней золотистое шелковое платье, цепочка на шее, на руке золотой браслет. Но Клаус не смотрит на нее.
- Эгберт сказал мне, что вы с ним уже подружились, - она улыбается, но губы ее слегка дрожат.
- Да, - подтверждает Клаус. – У тебя хороший сын, Мона. Я хотел бы, если ты позволишь, взять его сегодня с собой на прогулку.
- Конечно, я буду только рада, - она смеется, но в смехе ее звенят слезы. Они также наполняют и глаза. Клаус это чувствует, хотя по-прежнему на Мону не смотрит.
     Несколько секунд проходит в молчании.
- Клаус, - говорит вдруг она прерывающимся голосом. – Я так счастлива, что нашла тебя. Знаешь, где мы с Ёжиком только тебя не искали! Я прозвала его Ёжиком, потому что он пыхтел, когда был совсем маленьким и сосал молоко из бутылочки… И вот, мы нашли тебя.
- Я тоже рад вас видеть, - отвечает он.
- Клаус, - она встает и делает к нему шаг. – Я хотела…
- Я знаю, что ты сейчас скажешь, - он быстро поворачивается к ней; спокойный взгляд его темных глаз точно удерживает и слегка отталкивает ее. – Давай пока что не будем говорить об этом. Мне нужно время.
- Да, да, - она вытирает слезы. – Я понимаю. Скажи мне только одно: я могу надеяться?
- Надеяться никому не запрещено, - отвечает он. – Ни мне, ни тебе. Но повторяю: мне нужно время. Подожди немного.
- О, я подожду, - ее лицо радостно светлеет. Она хочет сказать еще что-то, но он, глядя на нее мягко и отстраненно, просит вежливо:
- Пожалуйста, пришли ко мне Ёжика.
     И она понимает: разговор окончен, ей пора уходить. Она тотчас повинуется с печалью и надеждой в сердце. Когда она уходит, он садится в кресло; радость и грусть одновременно охватывают его душу, он чувствует, что взволнован и вновь готов влюбиться в нее, ту, что теперь нашла его: влюбиться, как в первый раз…
    
                ХХХ

     Последующие три дня Ёжик блаженствует. Он веревочкой ходит за Клаусом, если только не сидит впереди него на Эгле, чудесной лошадке редкой розоватой масти. Мальчику очень нравится жизнь военного лагеря, нравятся смелые добрые солдаты и их начальники, которые его балуют и всегда чем-нибудь угощают. Больше всего после Клауса он привязывается к Конраду и Йосу, потому что видит их чаще всего. Он впервые купается в озере и быстро выучивается плавать. Такая жизнь ему очень по душе, он чрезвычайно доволен и без конца говорит об этом своей матушке, которая – он это видит – тоже довольна, хотя всегда немного задумчива.
     Клаус с каждым днем всё больше привязывается к малышу и ничего не может с этим поделать. Ёжик так ненавязчив и добр, так жизнерадостен, что гулять с ним – одно удовольствие. Часто он напоминает Клаусу его самого в детстве, а порой ему кажется, что таким в свои детские годы мог быть Йос; Ёжик и Йос похожи характерами. Клаус начинает смотреть на Йоса с отеческим чувством; иногда ему кажется, что у него два младших брата (Йос с Ёжиком) и один старший – Конрад. И сестры две: Ева и Сабина. Он знает: они обе любят его. Когда они улыбаются ему, их лица становятся сердечными и простыми. Его душа расцветает и растворяется в лучах этой дружеской любви, он становится всё мягче и внимательней к людям, но Мону Эрроу всё-таки избегает. Он очень вежлив с ней, но старается пореже ее видеть. Между ними постоянно и незримо стоит тень злополучного Бертрана де Камю, тень холодная, подавляющая, властная. Для Моны этой тени не существует, она давно забыла об этом человеке. Для Клауса же тень столь реальна, как если бы виконт сам был здесь. Иногда он исподтишка, ревниво посматривает на Ёжика: не найдется ли в его лице хоть одной черты Бертрана де Камю? Но сходства между ними нет, разве что очертания губ – красивые, решительные. У де Камю такие же губы. Но такую мелочь Клаус Ёжику прощает. Он простил бы ему даже полное сходство с де Камю, если бы таковое было: уж слишком Ёжик очарователен. К тому же, искренне привязан к Клаусу. И даже не привязан, а любит его. Ни один ребенок еще не любил Клауса, поэтому чувства Ёжика ему чрезвычайно дороги, и он не особенно это скрывает.
- А знаешь, Клаус, - сказал однажды Ёжик, когда они сидели на берегу озера. – У меня ведь есть отец. Он виконт, так мама сказала. Это по-фханцузски; и переводится «богатый человек». Но я его никогда не видел. Мама сказала, что он не любит нас с ней.
- А ты хочешь, чтобы любил? – спросил Клаус.
- Не знаю, - ответил Ёжик. – Я мало об этом думаю. Но мне бывает стханно: почему отец не любит меня, своего сына? Хазве так бывает?
- О, бывает еще и не то, - Клаус погладил его по голове. – Но ты не огорчайся: зато твоя мама любит тебя.
- А ты? – с надеждой спросил Ёжик.
- И я, - отозвался Клаус. – И король, и королева, и Йос, и Сабина – мы все тебя любим.
- Потому что вы мои дхузья?
- Да, именно так.
- Я вас всех тоже очень-очень люблю, - признался Ёжик и вдруг неожиданно попросил, заглядывая Клаусу в глаза:
- Клаус, давай всё пехеделаем. Давай, я буду твой сын?
- Ты и так мне вроде сына, - Клаус прижал его к себе.
- Я не хочу «входе сына», - возразил умный Ёжик. – А пхосто: сын. Понимаешь? Это значит, ты станешь мужем мамы, а я буду твой сын.
- Ты и так мой сын, - Клаус поцеловал его в щеку. – Мне не обязательно для этого становиться мужем твоей мамы.
     Мальчик весело обнял его за шею и сказал:
- А я знаю: ты любишь мою маму. Поэтому я уже твой сын. Да?
     Клаус засмеялся и быстро отвлек мальчика каким-то вопросом на другую тему, а про себя с восхищением подумал: «До чего же он умен! А ведь совсем еще маленький».
     … Через три дня безоблачность всеобщего покоя неожиданно меркнет. Со стороны Сёртлаха является запыленный гонец и, почти вбежав в кабинет Конрада, докладывает:
- Ваше королевское величество! В восьмидесяти милях отсюда я встретил армию под предводительством самого принца Гилберта. Их ведет сюда Бертран де Камю. С ними сам Феликс Бостел и Максимилиан Гриф.
- Сколько их? - спрашивает король.
- Пятьдесят тысяч, - отвечает гонец.
- Пришлите ко мне главнокомандующего и командиров, а сами ступайте отдыхать.
     Через полчаса он уже говорит своим встревоженным генералам и майорам:
- Господа! Насколько я понимаю, бой нам сейчас не выгоден, но и отступать не годится. Предлагаю всем нам уйти под землю, вернее, под воду – и ожидать там ухода неприятеля.
- Ваше величество! – говорит Йос. – Разрешите нам с Клаусом и с моим отрядом разведчиков вести разведку возле Коннерсбрука.
- Разрешаю, - тотчас соглашается его величество. - Но это потом. Штерн, тебе слово, главнокомандующий. Что скажешь?
     Штерн вежливо осведомляется, что значит «уйти под воду»? Конрад открывает присутствующим тайну подводной галереи. Все приходят в состояние радостного возбуждения и тут же начинают обсуждать удивительный план короля со всех сторон. Наконец, решают: уйти в подводную галерею и ожидать, когда враг покинет берега Сент-Ская.
     Баронесса фон Коннерсбрук в отчаянии. Конрад утешает ее:
- Ты пойдешь с нами, Элли, и тебя не тронут. Заберешь с собой Сабину и всю вашу прислугу. Гилберту и его людям достанется лишь пустой замок.
- Да, но что они с ним сделают?! – на глазах у нее слезы. – Бедный старый дом… А мои крестьяне? А поля, птица, скот? Всё это не спрячешь в твою галерею, Конрад.
- Крестьянам ничего не сделают, - отвечает король. А скот… Элли, не волнуйся, со временем я возмещу тебе все убытки.
- Да Бог с ним, - вздыхает баронесса. – Прятаться, так прятаться. Ничего другого нам ведь не остается. 
     Начинаются поспешные сборы. Первыми в галерею спускаются пленные – все пять тысяч человек. Их размещают в правом крыле «аиста». После этого в галерею загоняют табуны лошадей. Затем вниз уходит армия Конрада: восемнадцать тысяч человек. Они размещаются в части правого крыла и во всём левом крыле, а также в других залах. Последними спускаются вниз баронесса, Сабина, Конрад, Ева и Мона с Ёжиком. Прислуга несет их вещи. Позади всех – Йос с Клаусом. Они идут через залы, которые теперь полны людей и лошадей, до того места, которое Конрад выбрал в качестве своих личных королевских апартаментов: десяток маленьких зал в шее «аиста», уставленных удобной мебелью.
- Клаус, Йос, вот ваша комната! – Конрад царским жестом обнимает их за плечи и вводит в большую красивую комнату с темными драпировками и двумя кроватями, которые скрывают балдахины с кистями. Здесь есть кресла, столики, светильники, ковры на стенах и на полу и походный очаг, который горит на спирту.
- Мы будем ночевать в Коннерсбруке, - замечает Клаус. – Иначе мы можем попасть впросак.
- Делайте, как считаете нужным, - говорит Конрад. - Но только не забывай, Йос: Клаус у вас старший, подчиняйтесь ему.
- Слушаю, - отвечает Йос.
     Они быстро собираются. Йос прощается с Ником, а Клаус с Ёжиком. Тот очень огорчен, что его друг уходит.
- Пхиходи скохей, - просит он. – Здесь так кхасиво. Почему мне нельзя с тобой?
- Потому что я скоро вернусь, - Клаус улыбается ему. – Будь мужчиной, Ёжик, береги маму.
- Мы с Конхадом всех убехежем, - обещает Ёжик важно. – Ты не забыл моего ёжика?
- Нет, он будет меня охранять, - смеется Клаус. – А где твой Том, сахарный человечек?
- Том живет под нашей оххидеей, - отвечает мальчик. – В цветочном гохшке. У него там домик. И он меня тоже будет охханять.
     Он с серьезным видом пожимает руку Йосу. Тот грустен: Сабина ужасно взволновалась и огорчилась тем, что он уходит. Сейчас она, наверно, плачет, боится за него.
     Потом они прощаются с королем и королевой. Ева целует их, а Мона стоит чуть поодаль; лицо у нее несчастное. У Клауса сжимается сердце. Ему хочется сказать ей, что всё будет в порядке, что он любит ее и вернется к ней. Но он молчит – и сам не знает, почему.
     Затем они уходят наверх, к замку Коннерсбрук.

                17.

     Наверху уже вечер – тихий, пасмурный.
     Вокруг замка стоит удручающая тишина. Еще несколько часов назад этот дом был радушен, гостеприимен, полон жизни. Теперь всё в нем и рядом с ним глядит безжизненно, холодно, жутковато. На пустых красивых гулких лестницах царит подавляющее душу безмолвие. Чувство одиночества невольно овладевает разведчиками: Клаусом, Йосом и десятью молодыми воинами, составляющими отряд Йоса.
- Где же мы будем здесь ночевать? – спрашивает Йос.
     Клаус отвлекается от своих печальных мыслей.
- В комнатах мы ночевать не будем, - говорит он. – Это опасно. В саду тоже не переночуешь. Нам остаются подвалы: хорошо, что я изучил их, как следует. Идите за мной.
     Он проводит их в одну из подвальных комнаток, слабо освещенную единственным окошком, с охапками сена на полу.
- Вот эта дверь, - он указывает на небольшую деревянную дверь, - ведет в заросли кустов. Это самое удобное для нас место.
- А почему сено на полу? – спрашивает один из воинов Йоса.
- Здесь в дождь ночевал сторож, - отвечает Клаус. – Но очага здесь нет. Ничего, сегодня обойдемся холодным мясом, а завтра, когда они обшарят парк и уйдут оттуда разочарованные, мы там поселимся.
- В парке? – Йос удивлен.
- В парке, - подтверждает Клаус. – И знаешь, где именно? В терновой беседке.
- Точно! – глаза Йоса радостно вспыхивают. – И как я про нее забыл?
- Друзья, - он оборачивается к своему отряду. – Вы, наверно, не знаете, о чем говорит господин Крафт; но мы сейчас вам покажем беседку.
     Они идут в парк. Там, в самой его глухой глубине, среди зарослей терновника и крапивы, - старинная зимняя беседка из плотно пригнанных друг к другу деревянных досок, с маленьким глиняным очагом и деревянным полом. Беседка немного покосилась, но, в общем, выглядит неплохо.
- Здесь можно будет даже разводить огонь по утрам и вечерам, - говорит Клаус. – А спать будем на полу и скамейках. Никто нас тут не найдет, да и искать не станет. Я уверен: когда наши враги завтра примутся осматривать парк, они сюда даже не заглянут.
- Хорошая беседка, - замечает один из воинов Йоса, красивый парень по имени Карл. – Интересно, почему она так запущена?
- Не знаю, - пожимает плечами Йос. – Я тоже не раз задавал себе такой вопрос.
- Говорят, здесь появляется привидение, - объясняет Клаус. – Леди Эльвира как-то рассказала мне, что когда ее покойный муж, барон Коннерсбрук, был еще мальчиком, здесь покончил с собой старый лакей его отца по имени Вильгельм Цвар. Кажется, хозяин выгнал его, не помню, за что. В общем, с тех пор сюда перестали ходить, и беседка постепенно заросла крапивой и терновником. Говорят, иногда в полночь здесь видят блуждающие огни и слышат песню, которую любил напревать Вильгельм Цвар: «Любовь - не пара пустяков», причем голос, говорят, точь-в точь, как у Вильгельма.
     Рассказ Клауса производит впечатление на разведчиков. Пятеро из них бледнеют, как испуганные дети, трое посмеиваются, довольные собственной храбростью, а еще двое воспринимают слова Клауса весьма равнодушно.
- Наверно, здесь просто ночуют какие-нибудь бродяги, - замечает один из этих двоих, самый рассудительный из всей десятки, Фредерик Марч.
- Вполне возможно, - Клаус смотрит на него с уважением, затем оборачивается к струсившим и смеется:
- Что, испугались? Не бойтесь, я вас в обиду не дам. Я знаю хороший заговор против привидений, ведьм и прочей нечисти. Он у меня вот здесь, - и он торжественно указывает на свой деревянный медальон, где лежит пергаментная лента, взятая им у бронзовой статуи в развалинах монастыря.
     Разведчики тотчас успокаиваются и улыбаются Клаусу доверчивыми открытыми улыбками; так дети, которых успокоили, смотрят на доброго воспитателя.
- Ваш командир Йосен Данк тоже знает этот заговор, - значительным тоном добавляет Клаус (ему не хочется подрывать авторитет Йоса). – Так что, пока мы оба с вами, привидение даже не сунется сюда. Если же нас с господином Данком не будет, читайте молитвы. Они еще сильнее, чем наши заклинания, это я вам верно говорю. А теперь вернемся в наш подвал и будем ожидать появления врага.
     Храбрость и мужество возвращаются к разведчикам. Подтрунивая над трусостью друг друга, они возвращаются к замку.
- Йос, пошли-ка двух людей на балкон, откуда видна дорога, - говорит Клаус. – Они предупредят нас о появлении Гилберта.
- Слушаю, - отвечает Йос и оборачивается к своим людям:
- Карл, Эрик! Ступайте на балкон третьего этажа и следите за дорогой. Как только появится неприятель, сообщите нам.
     Разведчики отдают честь и уходят наверх, захватив с собой немного еды и вина.


     Проходит часа два, прежде, чем Эрик с Карлом снова появляются в подвале и докладывают Йосу:
- Господин Данк! На горизонте, около леса, появилось множество факелов, они приближаются.
- Так, – быстро говорит Йос, оглядывая остальных. – У всех ли заряжены мушкеты?
- У всех, господин Данк, - отвечает из темноты голос Фредерика; свечей зажигать нельзя.
- Какие будут приказания, господин Крафт? – спрашивает Йос в темноту.
- Закройте дверь, - спокойно отвечает Клаус. – Расслабьтесь и соберитесь одновременно. Кому нужно на некоторое время выйти в сад, выходите побыстрее через наш черный ход – и возвращайтесь. Потом всем спать, кроме караульных. Кого вы назначаете в караул, господин Данк?
- Фредерика Марча и Хью Сэббита, - отвечает Йос.
- Итак, - говорит Клаус. – Всем всё ясно? Исполняйте.
     Через несколько минут в подвале уже глубокая тишина. Двое караульных сидят у обеих дверей, остальные лежат на сене.
- Йос, - шепчет Клаус. – Нам надо выглянуть в окно. Дай-ка я залезу к тебе на плечи.
     Йос становится у окна. Клаус легко забирается ему на плечи и садится так же, как маленький Эгберт Эрроу, кода он, Клаус, носит его на плечах.
- Не очень тяжело? – спрашивает он заботливо.
- Совсем не тяжело, - отвечает Йос. – Ты легкий.
- Хорошо, - Клаус доволен. Он выглядывает в зарешеченное старинной косой решеткой окно и говорит:
- Едут!
     Йос и сам уже слышит приближающийся топот множества копыт. А Клаус видит, как вся огромная лужайка перед фасадом замка озаряется факелами. Воздух наполняет множество голосов. Он видит принца Гилберта и его свиту, видит страшного Максимилиана Грифа (Беспалого Макса), Феликса Бостела, высокого и кряжистого, как могучий дуб, и Бертрана де Камю. Они соскакивают с лошадей.
- Похоже, хозяева спят крепким сном, - со смехом говорит Гилберт. – Сейчас мы их разбудим.
     Бостел и де Камю не разделяют веселья его высочества. Они пристально всматриваются в темные окна. Замок оглашается криками и топотом ног, затем кто-то кричит сверху, из окна или с балкона:
- Ваше высочество, здесь никого нет!
- Нет? – принц удивленно оборачивается к де Камю. – Где же они? Я имею в виду хотя бы Элли Коннерсбрук и ее прислугу. Да и дочь Элли, Сабина, - моя единокровная сестра. Как мне говорили, она премиленькая. Куда же они все девались, черт возьми? Не мог же Конрад обойти нас и двинуться на Сёртлах?
- Нет, этого быть не может, - уверенным голосом отвечает за де Камю Бостел. – Мои люди, разведчики тайной службы, расставлены на всех дорогах. Они непременно донесли бы мне о появлении даже небольшого военного отряда.
- Эх, жаль, а я-то думал, будет мне работа, - широко зевая, говорит разочарованный Гриф. – Думал, порублю головы всласть, обновлю инструменты… да не на ком. А вам всё это не приснилось, виконт? Я разумею армию Конрада.
- Нет, не приснилось, - резко возражает виконт. – Говорю вам, я видел их лагерь, видел пленных. Я не считал, сколько человек было на берегах Сент-Ская, но их было очень много. Я своими глазами видел Штерна, Гамма, Свада, наших генералов. Я видел Конрада вместе с Крузом, который взял его сторону. Бог свидетель, я видел достаточно, чтобы утверждать: они где-то прячутся, они не могли далеко уйти. Их просто надо отыскать. Надо прочесать Византийские каменоломни; скорее всего, они там.
- Ну, этим мы займемся завтра, - заявляет принц. – А сейчас я смертельно устал, да и вы, полагаю, тоже. Завтра мы обыщем окрестности. Бостел, мне помнится, вы знакомы с каменоломнями?
- Да, я их хорошо знаю, ваше высочество, - отвечает Бостел. – Мы завтра осмотрим их, если не найдем армию его величества раньше.
- Эвальд! – кричит кому-то принц. – Пусть немедленно готовят ужин. Комнаты я выберу себе сам. Посмотрите, нет ли хорошего вина в подвалах.
     Начинается суета и беготня, хлопают двери. Клаус соскакивает с плеч Йоса.
- Они сейчас будут здесь, - шепчет ему Йос.
- Нет, - отвечает Клаус. – Не будут. Наша дверь совершенно сливается со стеной, им нипочем ее не найти.
     В самом деле, их не находят. Голоса звучат во дворе и наверху; из подвала же все, посланные туда, возвращаются в замок.
- Что ж, пора спать, - спокойно произносит Клаус. Они с Йосом укладываются на сене и желают друг другу спокойной ночи. Но сон долго не идет к ним. Йос, ворочаясь с боку на бок, думает о Сабине, а Клаус, поглаживая в кармане маленького костяного ёжика, вспоминает о веселом ласковом малыше и о той, которую любит. «Когда я вернусь, я обязательно подружусь с твоей мамой, Ёжик», - мысленно обещает он.

               

                18.

     Всё следующее утро они проводят в подвале. Днем двое разведчиков, Карл и Дитер, приносят весть, что парк осмотрен людьми Бостела, и теперь там никого нет.
- Пора выбираться отсюда, - решает Клаус. – За мной, господа!
     Они вылезают из подвала аккуратно и бесшумно, друг за другом, проходят по тропинке между кустов и пробираются в пустой парк, в беседку. Она действительно оказывается совершенно нетронутой; сюда не заходили.
- Я был почти уверен, что они не станут смотреть здесь, - говорит Клаус. – Теперь за работу. Мы должны разделиться. Двое пусть отправляются в сад и слушают, о чем говорят между собой люди принца и Бостела. Трое – на берега Сент-Ская. Еще трое – во вражеский лагерь. Два человека останутся здесь. А мы с господином Данком отправимся к Византийским каменоломням. Нас, конечно, примут за солдат его высочества; следует лишь слегка изменить внешность. Господин Данк, назначьте людей на места согласно моему плану.
     Когда Йос назначил каждому из своих разведчиков его долю работы, восемь человек покинули беседку. В ней остались четверо: Клаус, Йос, Хью Сэббит и Дитер Махт.
- Принимайте донесения от наших разведчиков и следите за парком, - велел им Клаус, потом обратился к Йосу:
- А теперь займемся гримировкой. Чур, ты первый.
- Опять наденешь мне бороду? – засмеялся Йос.
- Что, понравилось? – спросил Клаус. – Нет, на этот раз я всего лишь изменю твой цвет волос. Борода и усы теперь будут у меня. 
     Он готовит какой-то подозрительный состав из трав, ягод и каких-то порошков, захваченных им из его лекарского саквояжа в галерее, затем аккуратно наносит этот состав на волосы Йоса. Хью и Дитер с величайшим любопытством следят за действиями своего главного начальника, господина Крафта. Спустя десять минут Клаус смывает с волос Йоса свой состав. Взорам разведчиков открываются черные, как вороново крыло, волосы. Йос смотрит в зеркало. Он восхищен.
- Ну и ну! – вырывается у него. – Да меня узнать нельзя! А я когда-нибудь стану снова блондином?
- Станешь, - успокаивает его Клаус и принимается за себя самого. Из заранее заготовленных и перекрашенных человеческих волос, купленных им несколько дней назад у местного цирюльника, он делает себе кудрявые усы и бородку под цвет своих волос, и с волосами тоже что-то делает, так, что они начинают виться мелкими кольцами. Теперь Клаус совершенно неузнаваем; к тому же, ловко сшитая просторная одежда скрашивает его худобу. Ему никак не дашь меньше сорока лет.
- Запомни, мы с тобой воины его высочества, простые гвардейцы, - наставляет он Йоса. – И, разумеется, пехотинцы: лошадей-то пока достать трудно. Хотя они бы очень не помешали. Ну да Бог с ним. В крайнем случае, зайдем с хвоста «аиста» в нашу подводную обитель; там целые табуны… Ну, пошли.
     Они прощаются с разведчиками и уходят.
     Покинув пустой парк, они оказываются среди целой толпы солдат Гилберта. Берега огромного озера сегодня так же шумны, как накануне при его величестве, но теперь шумят враги, а не друзья.
     Йос и Клаус очень скоро осваиваются в новой обстановке. Никто не обращает на них внимания, а командирам и офицерам они старательно отдают честь, прикасаясь к шляпам. Но вот они уже на дороге, по которой ехали десять дней назад верхом, к Византийским каменоломням. Здесь пусто и тихо. Мирно трещат кузнечики, празднично блестят на солнце зеленые, сочные листья деревьев. Небо ясное, синее, поют птицы, высоко в небе парят ласточки. Над цветами, усыпающими поляны и луговины, порхают бабочки, летают пчелы. Нежный ветерок касается лиц путников.
- Рай! – блаженно вздыхает Йос. – Благодать. А, Клаус?
- Мгм, - отвечает Клаус, погруженный в свои мысли.
     Тут же голову Йоса осеняет дерзкая мысль.
- Клаус! – говорит он. – А почему бы нам не запереть в каменоломнях Бостела с его людьми?
- Шутишь! – тотчас, очнувшись, отзывается Клаус. – Даже не думай об этом. Это совершенно невозможно, нереально, немыслимо. Гораздо реальней и возможней было бы навести их всех на ложный след и увести отсюда подальше… Но я ума не приложу, как это сделать.
     Пройдя по дороге несколько миль, Клаус и Йос садятся отдохнуть и пообедать. Они едят копченую грудинку с хлебом, пьют вино – и отправляются дальше.
     Наконец, они достигают Византийских каменоломен. Там идут упорные бесполезные поиски. Каменоломни окружены солдатами. Йос и Клаус незаметно входят в их ряды и сливаются с ними.
- Как дела, друг? – спрашивает Клаус одного из солдат. – Не нашли?
- Да нет там никого, - отвечает тот, зевая. – Господин Бостел с нашими ребятами уже прочесал все лабиринты, – хоть шаром покати. Ясно уже, что ничего не найдем. Отпустили бы нас начальники, а то торчим тут, как гуси на морозе: скука! Табачка-то у тебя, часом, не водится?
- Есть маленько, - Клаус дает ему немного табаку.
- Вот спасибо, - солдат скручивает себе сигару из виноградного листа, зажигает ее и с наслаждением затягивается. - А то с утра весь табак скурили; торчи здесь!
- Это верно, друг, - вздыхает Клаус. – Ну, будь здоров, мне пора к другому выходу из каменоломен.
     Они с Йосом отходят подальше и, усевшись среди других праздных солдат, слушают их ленивые разговоры и ждут, что будет дальше. Наконец, уже под вечер, разочарованный Феликс Бостел вместе с усталыми людьми появляется из каменоломен. Де Камю сопровождает его.
- Вероятно, они ушли к границе, - говорит Бостел виконту.
- У меня такое ощущение, что они где-то совсем близко, - отвечает де Камю. – Нет ли поблизости еще каких-нибудь лабиринтов?
- Увы, - Бостел разводит руками. – Нет. – Во всяком случае, мне они неизвестны. Здешние жители поговаривают о неком подводном лабиринте, но я убежден, что это сказка.
- О лабиринте? – быстро переспрашивает виконт. – И где же, говорят, этот лабиринт находится?
- Под озером Сент-Скай, - отвечает Бостел.
- Феликс, дайте мне людей, - просит де Камю с жаром. – Я хотя бы попытаюсь отыскать этот подводный лабиринт.
- Берите, Бертран, - Бостел пожимает плечами. – Сколько вам угодно помощников?
- Пятидесяти хватит, - отвечает де Камю.
- Зоммер!- окликает Бостел одного из командиров. – Ваш отряд поступает в распоряжение господина де Камю. А все остальные – за мной. К ночи мы будем в Коннерсбруке. И позовите сюда тех, кто у третьего входа в лабиринты.
- Третьего? – виконт удивлен.
- Ну да, я имею в виду тот вход, через который вы выбрались на свободу, Бертран.
- Третий вход, - шепчет Клаус Йосу. – Я впервые о нем слышу. Пойдем, посмотрим, где это.
     Они идут за гвардейцами Бостела и вскоре оказываются возле небольшой, довольно узкой щели в камне. Клаус не знал об этом входе, образовавшемся, видимо, недавно. Теперь ему и Йосу становится ясно, почему Камю бежал, не взяв с собой лошадь – только человек мог протиснуться в эту щель.
     … Назад они не идут, а едут, пристроившись вместе с несколькими солдатами на подводе с провиантом. Уже совсем темно; вишневая заря тускнеет на западе, в небе зажигаются звезды.
     К Коннерсбруку они подъезжают около полуночи и, незаметно отделившись от остальных солдат, идут в пустой парк. Принц Гилберт запретил ставить там палатки, заявив, что парк будет служить ему для отдохновения и раздумий. Правда, он пока еще не испытывал потребности ни в том, ни в другом, поэтому в парке решительно никого не было. Гилберт пировал в замке со своими приближенными: из окон доносились пьяные крики и хохот.
     Осторожно пробравшись к беседке, Клаус и Йос незаметно натыкаются во мраке на своих разведчиков. Те сбились вместе в зарослях папоротника и лопухов. Они счастливы, что их начальство вернулось.
- Господин Крафт, господин Данк, - докладывает шепотом Дитер Махт. – Пришло привидение и выгнало нас из беседки. Это точно оно, господа: вы сейчас сами его увидите. И, может даже, услышите. Мы молились, - честно добавляет он. – Но это ничему не помогло».
     В самом деле, в беседке, там, где очаг, сверкает небольшое пламя, шевелится что-то белое и чей-то голос, еще более низкий, чем у Конрада, заунывно гудит, как зимний ветер в трубе:
                Любовь – не пара пустяков,
                А тяжкий труд и бремя,
                И исцелить от сих оков
                Нас может только время.

                Любовь – опаснейший недуг,
                Нет ничего болезнее.
                Люби себя, мой милый друг:
                Оно всего полезнее!
     - А у нашего привидения хороший слух, - говорит с одобрением скептик Клаус, который, как всякий врач, бывает несколько циничен, и в привидения верит мало. Он допускает, что они могут быть, потому что в природе существует множество необъяснимых тайн, этого нельзя отрицать. Но до сих пор Клаус с привидениями не сталкивался, поэтому уверен, что и теперь, там, в нескольких шагах, за кустом терновника, в беседке, вовсе не привидение, а живой человек. Раз это так, с ним необходимо свести знакомство. Если он враг, следует расправиться с ним, если посторонний, - постараться превратить его в друга. Если же он, паче чаяния, уже друг, остается только попросить его немного потесниться; беседка велика, места хватит на всех.
- Останься с воинами, Йос, - просит он и, сняв с плеча мушкет, смело идет к беседке. Поднимается по ступенькам. И видит: у очага разогревает себе на огне в котелке какую-то похлебку здоровенный детина в белом балахоне. Услышав тихие шаги Клауса, детина оборачивается. У него медно-рыжие волосы, постриженные в скобку, массивная голова глубоко ушла в мощные плечи, лицо большое и длинное, нос тоже большой, большие губы. Этот гротескный лик усеян крупными брызгами веснушек, а глаза – хитрые, наглые и чрезвычайно умные. При виде Клауса детина усаживается на лавку и ухмыляется своим большим ртом с крепкими белыми зубами: тоже хитро и нагло, даже хищно, но как-то не злобно. Он похож на английского гоблина, в нем есть что-то сказочное, таинственно-увлекательное.
- Что, - говорит он, подмигивая Клаусу, - привидений не боишься?
- Нет, - отвечает Клаус. – У меня с ними перемирие.
- Со мной его у тебя не будет, - обещает детина задушевно.
- Очень жаль, - отвечает Клаус, направляя мушкет ему в лоб.
- Не подействует, - лаконично заявляет «привидение». – Я просто развеюсь в воздухе, а затем снова окажусь здесь.
- Проверим? – дружески спрашивает Клаус.
- Ладно, - детина машет ему огромной рукой. – Опусти ты эту штуку. Чего тебе в замке не живется, приятель? У меня ведь только и есть, что эта беседка.
- Мне с моими людьми сейчас не по чину жить в замке, - отзывается Клаус, опуская мушкет. – Так что потеснись; мы ведь не гоним тебя отсюда.
- Еще бы эти твои храбрецы выгнали меня, - детина посмеивается. – Да я бы их закинул вон на ту сосну, что растет справа; сидели бы они себе там да считали птиц небесных. И где ты набрал таких трусов?
- В тебе я тоже не вижу особой храбрости, - замечает Клаус. – Да, мои ребята немного суеверны, но ведь они еще молоды, к тому же, необразованны.
- Это точно, - соглашается детина. – Молоды, совсем дети. И напугать их ничего не стоит. Ну, заходи, что ли, великий смельчак. Как тебя зовут?
- Э, нет, брат, - с улыбкой говорит Клаус, медленно приближаясь к нему. – Сначала ты мне скажи свое имя.
- Говард Цвар, - хозяин беседки протягивает ему свою здоровенную руку, Клаус пожимает ее. – Я внук того лакея, который здесь повесился. Правда, помереть ему не дали, вынули из петли живым, и жил он потом еще лет пять, и помер своей смертью; да только уже не в замке. Это всё слухи, что, якобы, он здесь помер, я тебе как родной его внук говорю. Ну а теперь отвечай, как тебя звать.
- Скажу, если сам ответишь мне на один вопрос, - молвил Клаус, глядя на Говарда Цвара снизу вверх, - чью сторону ты держишь, принца Гилберта или короля Конрада?
- Я-то? – Цвар засмеялся, и зубы его заблестели, точно клавиши клавесина. – Да ничью. Что я, дурак? Пусть принц и король живут сами по себе, а я буду сам по себе. Избави меня Боже от наших аристократов. Чего в них хорошего, скажи ты мне! Да разве есть на свете что хуже, чем эти ребята; ну их к лешему. Так как тебя зовут?
- Мое имя Клаус Крафт, я разведчик и звездочет его величества Конрада, - ответил Клаус. – Но если ты выдашь меня или моих людей, Говард, я найду и убью тебя, где бы ты ни был.
- Поди-ка! – глаза Говарда вспыхнули жгучим любопытством. – Ты разведчик короля Конрада, это верно? А у Конрада, оказывается, неплохие разведчики. Не бойся, я не выдам ни тебя, ни твоих ребят. Я много в жизни успел начудить, но предателем не был и, дай Бог, никогда не буду. Заходите все; ради таких гостей я готов потесниться.
- А что тебе «такие» гости? – смеется Клаус. – Тебе же плевать на короля.
- Я не говорил, что плевать, - возражает Цвар. – Просто мне и без короля неплохо живется. Но раз уж вы здесь, королевские люди, что ж… Я человек учтивый. Да и любопытный.
     Он хитро подмигивает Клаусу. Потом стаскивает свой белый балахон:
- Фу, жарко!
     И остается в простой домотканой рубахе и штанах: здоровенный, крепкий, сутулый, точно огромное корневище. Роста он не слишком высокого, но уж очень мощен. Клаус поневоле смотрит на этого богатыря с почтением. Потом зовет:
- Йос! Веди людей. Привидений больше нет.
     Йос смело входит в беседку, разведчики за ним. Все они в изумлении смотрят на огромного Говарда Цвара, а тот, ухмыляясь, смотрит на них.
- Знакомьтесь, - говорит Клаус. – Йос, это Говард Цвар, внук лакея Вильгельма, о котором я вчера рассказывал. Говард, это оруженосец его величества, дворянин Йосен Данк.
- Живой дворянин? – глаза Говарда становятся насмешливыми, но он протягивает Йосу руку со словами:
- Будьте, как дома, господин Данк.
- Благодарю, - отвечает Йос, стараясь хоть сколько-нибудь ощутимо пожать руку этому гиганту.
     Чувствовать себя «как дома» рядом с хозяином беседки весьма затруднительно. Все невольно сбиваются в кучу, стараясь дать ему побольше места и молчат, боясь чем-нибудь прогневить Говарда; на его огромном веснушчатом лице написано, что он не привык давать себя в обиду. Но Цвар вполне учтив со своими гостями. Он наливает в их миски своей похлебки, они делятся с ним хлебом, вином и мясом. Говард доволен. Он делает грог – на всех, а за грогом рассказывает о своем деде, о том, что его, Говарда, родители рано умерли, а дом сгорел; пришлось ему стать бродягой и скитаться по свету. Однажды он сунулся было к покойному барону Коннерсбруку, хотел наняться на работу, но барон выгнал его в шею (даром, что шеи у него, Говарда, нет).
- И вот теперь, когда мне уже сорок лет, и на белый свет я насмотрелся, - заканчивает свою историю Цвар, - я решил осесть здесь, в этой беседке. Я и раньше здесь иногда жил. Для дураков изображаю привидение, и никто меня не гонит. Вы вот попытались, - он усмехается, - да только если бы я не захотел, ни один из вас сюда не зашел бы.
- А как же мой мушкет? – спрашивает Клаус. – Ведь я мог выстрелить – и не промахнулся бы.
- Ты бы не успел, брат, - Говард щурит свои хитрые глаза. – Видишь, шнурочек висит? Я дернул бы за него, и на тебя сверху упал бы тяжелый большой камень: ты как раз стоял на том месте.
- Что ж ты не дернул? – спрашивает Клаус, чувствуя, как холодок пробегает по спине.
- Увидел, что с тобой договориться можно, - отвечает Говард. – И вообще, ты мне понравился.
- Спасибо, - смеется Клаус. – Вот бы мне такого помощника, как ты.
- Благодарю покорно, - отвечает Цвар. – Никакой разведки. Это дело опасное; мне нужно знать, за что я жизнью рискую.
     Клаус спрашивает своих людей о том, что они видели и слышали. Ему подробно рассказывают. Ничего занимательного. Клаус немного разочарован. Йос поручает Фредерику Марчу и еще одному разведчику следить за Бертраном де Камю и его людьми. Остальным он также раздает задания.
- Надо пополнить наши запасы съестного и вина, - говорит Клаус. – Кто завтра пойдет в клюв «аиста»? Нужны три человека.
     Трое вызываются.
     Затем все ложатся спать. Йос и Клаус остаются сидеть – дежурить первые два часа. Их места на скамейках. Там ложатся еще трое разведчиков, прочие растягиваются на полу. Цвар подвешивает к стенкам беседки гамак, кладет на сетку небольшой тюфячок «для мягкости» – и, едва нырнув в свое ложе, засыпает крепким сном. Он дышит ровно, без храпа. Клаус знает, что он спит, но уверен: если подойти к гамаку, Цвар тотчас проснется.
- Колоритный человек, - шепчет Йос Клаусу. – И, вроде, не злой.
- Похоже на то, - отвечает Клаус. – Точно из сказки явился. У человека с такой внешностью и характером должна быть необыкновенная судьба. Знаешь что, Йос, ложись-ка спать, я один подежурю.
- Спасибо, - Йос с удовольствием укладывается на скамейке и тут же засыпает.
               
                19.

     Следующим утром Клаус и Йос никуда не уходят, остаются в беседке. Говард Цвар тоже не уходит. Он лежит в гамаке, меланхолически насвистывая самые разные мелодии и заложив свои огромные ручищи за голову. Йос и Клаус обсуждают, как им захватить в плен принца Гилберта и Феликса Бостела, начальника тайной службы: ведь тогда вражеской армии пришел бы конец, во всяком случае, она сильно ослабла бы. Но с какого боку они не начинают разрабатывать план похищения принца и Бостела, у них ничего не получается. Даже самые лучшие и хитрые их планы неизменно претыкаются о свиту телохранителей, которая днем и ночью оберегает этих двух людей. Кроме того, если Гилберт и Бостел исчезнут, все пятьдесят тысяч примутся их искать и не уйдут с берегов Сент-Ская.
     Говард  равнодушен к обсуждениям, во всяком случае, так кажется. Он лежит, полузакрыв глаза, в своем подвесном ложе и, по всей видимости, думает о вещах спокойных и приятных, которые никак не касаются беседы Йоса с Клаусом. Но вдруг он приподнимается на локте и спокойно, чуть лениво спрашивает своим низким голосом:
- А почему бы вам не увести всех этих ребят подальше отсюда: и Гилберта, и всю его компанию?
     Клаус внимательно смотрит на него и спрашивает:
- Как это сделать? Я никого уводить не могу, даже если бы знал, куда: Гилберт и Бостел рано или поздно узнают меня по росту, по глазам и по голосу. Один Йос тоже далеко их не уведет, он плохо знает здешние края. А потом, куда их можно увести и под каким предлогом?
     Говард вылезает из гамака - огромный, похожий на медведя, и, не торопясь, садится напротив Йоса и Клауса, на пол. Теперь, при свете дня, видно, что глаза у него голубые, как у многих рыжих.
- Предлог простой, - говорит он неторопливо. – Надо придти к принцу и сказать, что, мол, Конрад засел с армией в десять тысяч человек в Лесу Леди Кэрол, близ итальянской границы. Лесок-то этот что надо: его в три дня не обойдешь. Кроме того, там живут славные ребята, которые могут помочь. Словом, дней на десять принц с Бостелом там подзадержатся. А Конрад мог бы в это время выйти себе спокойно из укрытия, дойти до столицы и захватить ее без шума и пыли. Ну, как вам это? 
    Глаза Клауса и Йоса вспыхивают вдохновением, они взволнованно переглядываются между собой.
- Это было бы прекрасно, - говорит Клаус, переводя глаза на огромное лицо Говарда. – Но сначала надо выяснить, кто из наших знает, где этот Лес Леди Кэрол. И подумать, кто возьмет на себя такую рисованную задачу.
- Да я возьму, - без всяких эмоций говорит Цвар. – И вовсе она не рискованная, эта задача. Просто прогулочка. Правда, мне нужны будут деньги.
- Сколько? – быстро спрашивает Клаус.
- Порядочно, - Говард подсчитывает. – Мне да тамошним ребятам… Это выйдет пять тысяч золотом, приятель.
- Ты получишь эти деньги, - говорит Клаус. – Но где гарантия, что ты не удерешь с ними?
     Говард ухмыляется.
- Хотите верьте мне, хотите нет, - он слегка пожимает плечами. – Я никого не неволю, хозяин барин. Могу только дать честное слово бродяги, что я с этими деньгами не удеру. В конце концов, дайте мне четыре с половиной, чтобы я вернулся за пятьюстами; впрочем, это тоже плохая гарантия.
     Он достает из-за пазухи небольшую трубку, «заряжает» ее табаком, зажигает с помощью огнива и затягивается.
- Хорошо, я согласен пойти на риск, - заявляет Клаус, глядя в глаза Цвару. – И ответственность беру на себя. Сегодня мы с господином Данком навестим его величество, а завтра вернемся с деньгами.
- Еще мне помощник нужен, - говорит Говард. – Только умный. И похожий на меня, чтобы я выдал его за своего сына. Вот господин Данк подошел бы, только волосы у него черные. Жаль.
- Это я его перекрасил, - смеется Клаус. – Его настоящие волосы, как лен: почти белые. Если он согласится идти с тобой, я его «перекрашу» обратно.
     Йосу очень хочется участвовать в таком великом для судьбы государства деле, но он не знает, можно ли вполне доверять Говарду Цвару: уж слишком у бродяги плутоватый вид. Наконец он решается.
- Я согласен,  - говорит он.
- Не боитесь? – Цвар подмигивает ему.
- Не боюсь, - отвечает Йос. – Но я попросил бы вас не быть фамильярным с дворянином.
- Простите, виноват, - Цвар ухмыляется без малейшего раскаяния. – Но ведь вам надо… как это?.. в роль вживаться! Вы ведь будете якобы мой сын, то есть, простой неученый малый с плохими манерами. Но послушный мне. Как, идет?
- Идет, - с достоинством отвечает Йос. – Я буду таким, каким вы хотели бы меня видеть. Попытаюсь говорить, как крестьянин. И вести себя так же.
- Э, крестьяне народ приличный, - возражает Говард. – Нет, надо хуже и говорить, и вести себя. Будьте развязней, что ли. Бродяги народ никчемный, ненадежный, вороватый, наглый, да и хитрый, к тому же. Вот, каким вы должны быть. У Клауса бы, вон, получилось, да он говорит, его узнают.
- Узнают, - подтверждает Клаус. – Но я уверен, что господин Данк справится. Мы с ним сегодня немного порепетируем.
- И переоденьтесь, сударь, - советует Говард Йосу. – Этак попроще, по-летнему.
- Хорошо, - сдержанно отвечает Йос. – Полагаю, вы останетесь довольны.
     Они еще некоторое время обсуждают намеченный план, затем вызывают назад своих разведчиков.
- Всё меняется, - говорит им Клаус. – Сейчас мы с вами уйдем в подводную галерею и покинем ее только завтра после полудня. Мало того, вы, господа, с завтрашнего дня поступаете непосредственно в мое распоряжение, потому что господин Данк будет занят.
- А еда и вино, которые мы принесли? – спрашивает Карл.
- За ними присмотрит наш новый друг, - Клаус тепло глядит на Говарда Цвара. Тот снисходительно кивает головой, соглашаясь.
     Клаус и Йос покидают беседку, чтобы поговорить наедине.
- Ты действительно готов идти с ним? – спрашивает Клаус, проницательно глядя на Йоса.
- Конечно, - отвечает Йос. – Правда, он человек корыстный. И кто знает, что у него на уме? Но даже если он предаст меня, думаю, я сумею вывернуться. Дело того стоит. Ведь это отличный выход из положения: увести подальше и задержать Гилберта…
- Это мы уже обсудили, - мягко прерывает его Клаус. – И мне, почему-то кажется, что Говарду можно доверять. Он-то ведь доверяет нам, хотя у него для этого мало оснований. А потом, не такой уж он корыстный, как тебе кажется. Деньги вам в самом деле понадобятся; он просто разумен и предусмотрителен. Но если ты начнешь в чем-то всерьез подозревать его, немедленно возвращайся с дороги. Я и твои люди, мы будем ждать тебя здесь и без тебя не уйдем.
- Спасибо, Клаус, - Йос пожимает ему руку.
     Они возвращаются обратно в беседку. Клаус готовит какую-то очередную «алхимическую» жидкость, и волосы Йоса вскоре обретают свой первоначальный льняной цвет. Говард смотрит на эту метаморфозу с интересом и одобрением.
- А теперь мы уходим к него величеству, - говорит ему Клаус. – Жди нас утром, Говард.
- Хорошо бы вы были здесь к восходу солнца, - замечает Говард.
- Будем, - обещает Клаус.
     Они с Йосом и десятью разведчиками покидают беседку и незаметно проходят к пустой купальне. Там Клаус берет золоченый мячик из рук бронзовой статуи и впускает всех в подводную галерею. Затем кладет мячик обратно и, пока закрывается плита в полу, успевает проскользнуть в нее сам.

                20.

- И вы полагаете, ему можно доверять? – весело спрашивает его величество, угощая друзей обедом. Он страшно рад их видеть, как и Ева: они кормят Йоса и Клауса едва ли не из своих рук.
- Думаю, можно, - отвечает Клаус. – Во всяком случае, стоит попробовать. Кроме пяти тысяч золотых мы ничего не потеряем.
- Его бы вот не потерять, - Конрад кивает на своего оруженосца. – А то вы нам так описали этого молодца с веснушками, что я бы ему и кошку не доверил. Но раз вы оба считаете, что можно рискнуть, и уверены в себе, мне ничего не остается, как с вами согласиться. У тебя удивительная интуиция, Клаус, ты почти никогда не ошибаешься. Но тебе не странно, что этот Говард Цвар вдруг захотел помочь нам?
- Нет, не странно, - отвечает Клаус. – Человек скучает. Ему бы с медведями бороться или быков усмирять, а он вынужден валяться в гамаке. Я бы на его месте был вполне доволен, но он совсем другой, чем я. У него море энергии. Он чрезвычайно силен – один стоит десятерых, если не больше. Холост, бездетен, заботиться ему не о ком. Ну, вот он и хочет сам себя развлечь. Я его вполне понимаю.
- Да, интересный человек, - задумчиво произносит король. – Что ж, передайте ему: если он окажет мне услугу, я у него в долгу не останусь.
     После обеда Йос уходит к Сабине, которая с нетерпением ждет его, а Клаус, избавившись от усов и бороды, идет навестить Ёжика: он еще не виделся с ним.
- Клаус! – кричит Ёжик, бросаясь ему навстречу. Клаус подхватывает его на руки. Мальчик крепко обнимает его, светясь улыбкой. Мона смотрит на них, но не смеет подойти ближе. Клаус сам подходит к ней и спускает Ёжика с рук.
- Мона, - говорит он. – Здравствуй.
- Здравствуй, Клаус, - она опускает глаза. Голос ее слегка дрожит, вообще, она заметно волнуется. – Я очень рада, что ты вернулся живым и здоровым.
- Завтра я снова уйду, - он мягко берет ее за руку. – И… я хочу, чтобы мы с тобой снова были вместе, и на этот раз навсегда.
    Она вскидывает на него глаза, зеленые, большие, радостно-недоверчивые. Затем, тихонько засмеявшись, кладет ему руки на плечи и нежно целует его. Счастливый Ёжик прыгает вокруг них, повторяя:
- Мама любит Клауса! Клаус дхужит с мамой!
     Клаус привлекает его к себе и шепчет Моне:
- Я приду к тебе сегодня вечером, жди…
- Я буду ждать, - в ее глазах слезы. – О, я буду ждать.
     Он целует ее и Ёжика; потом уходит вместе с ним погулять по галерее и позвать на репетицию Йоса: ведь нужно выучить его «бродяжьим» манерам. Йос как-то очень спокойно позволяет увести себя от Сабины. Они идут в зал, отведенный им Конрадом. Клаус сажает Ёжика в кресло и велит ему смотреть «спектакль» молча. Ёжик обещает сидеть «тихо-тихо». И он сдерживает обещание, потому что «спектакль» оказывается очень интересным. Клаус и Йос вдруг начинают вести себя, как настоящие бродяги, которых Ёжик успел повидать в своей короткой жизни. Они (Йос и Клаус) вдруг становятся развязными, хитро ухмыляются друг другу, говорят какие-то странные слова (с жаргоном Ёжик еще не сталкивался), ходят по комнате немного вразвалку, садятся на диваны и стулья, закидывая ногу на ногу – и вообще, к восторгу Ёжика, делают всё «наоборот», не так, как того требуют приличия. Потом, наконец, они становятся сами собой.
- Отлично, - говорит Клаус, пожимая руку Йосу. – Ты справишься. У тебя талант. Впрочем, я это заметил еще тогда, когда мы заманили в ловушку Майора Канамуса.
     Поздно вечером Клаус исчезает, и только Моне да ему самому известно, где он проводит ночь.
     Когда ранним утром он возвращается в их с Йосом зал, стараясь ступать тихо, счастливый, спокойный, усталый, он с удивлением замечает, что полог кровати Йоса тщательно опущен и задернут, а на спинке кровати висит женское платье… Сабина здесь! «Так они и не дождались венчания, - думает он с некоторой тревогой за этих двоих влюбленных и за баронессу Коннерсбрук; только бы она ничего не узнала. – Впрочем, все мы одинаковы. Я сегодня ночью тоже не был один. Вот, оказывается, почему Йос так легко ушел вчера со мной «репетировать»: он знал, что Сабина вечером придет к нему…»
     Он осторожно заглядывает за полог: Йос и Сабина спят. Клаус тихонько трогает за плечо Йоса; тот просыпается.
- Пора, - шепчет ему Клаус. – Буди Сабину, не то баронесса хватится ее.
     После этого Клаус уходит к себе на кровать и задергивает полог, чтобы не смущать Сабину. Он слышит тихие вздохи, смех, признания в любви, затем осторожные шажки по коврам зала – Сабина уходит. Тогда Клаус отдергивает полог. Йос уже одет, как требовал того Говард, «по-летнему». Его лицо против его воли светится упоением, и в то же время он очень смущен.
- Я сам не знал, Клаус, что так получится, - виновато говорит он. – Всё вышло как-то само собой.
- Но мы с ней так счастливы, - добавляет он совсем тихо.
- Ладно, - Клаус смеется. – Дай Бог, чтобы у вас всё было хорошо. Сейчас Ник принесет завтрак, и мы пойдем. Я хочу проводить тебя до беседки.
     Ник действительно вскоре приносит завтрак. Он печален: его молодой хозяин уходит неизвестно куда, вероятно, на какое-нибудь опасное дело, и его, верного Ника, с собой не берет.
- Может, всё-таки возьмете меня, сударь? – грустно спрашивает он.
- Не могу, друг, - Йос обнимает его. – Да ты не огорчайся: я скоро вернусь. Молись за меня.
     Ник всхлипывает.
- Да вернусь я, говорят тебе, - Йос пожимает ему руку. – Мы еще с тобой повоюем. Ну? Я тебе обещаю, что вернусь живым.
- Эх, кабы вы меня взяли… - Ник, не договаривая, с отчаянием машет рукой и выходит из зала, сморкаясь в платок.
- Бедняга, - Йос сочувственно смотрит ему вслед. – Ты, Клаус, присматривай за ним, ладно? И береги Сабину…
     Он смотрит сквозь свою тарелку; у него вдруг пропадает аппетит. Как он оставит тут Сабину одну – вместе с тайной их сегодняшней ночи? И – кто его знает? – может, оставит навсегда, как и собственную жизнь. Что тогда будет с ней?
     Клаус внимательно смотрит на него; он читает мысли Йоса, как собственные.
- О том, о чем ты сейчас думаешь, - говорит он, - следовало подумать раньше, например, вчера вечером. У тебя теперь один выход: вернуться живым и, едва только ты это сделаешь, просить руки Сабины у леди Коннерсбрук.
- Может, попросить прямо сейчас? – порывисто спрашивает Йос.
- Не думаю, что это хорошая мысль, - говорит Клаус, - разбудить ее светлость ни свет ни заря и, упав на колени возле ее ночных тапочек, просить руки ее дочери. Она спросонья решит, что ей снится кошмар. Нет, советую тебе повременить с этим. Ты поел? Тогда ступай, возьми благословение у отца Игнатия, и пойдем наверх.
- А деньги? – спрашивает Йос.
- Зашиты в подкладку твоей куртки, - отвечает Клаус. – Десять монет по пятьсот золотых. И вот вам на дорогу, на мелкие расходы, - он протягивает Йосу кошелек с серебряными и медными монетами; их немного.
     Йос ощупывает свою просмоленную стеганую фермерскую куртку. Он из плотного материала, и он с трудом обнаруживает сквозь ткань золотые монеты: каждая из них зашита отдельно, чтобы не было слышно звона.
- Спасибо, - говорит он и встает из-за стола.
     После того, как отец Игнатий благословляет его, Йос прощается с Конрадом (Ева еще спит, с ней он попрощался накануне вечером). Конрад обнимает его и целует в щеку.
- С Богом, – говорит он. – Когда будете с Клаусом возвращаться назад, ищите нас близ столицы или уже в ней. Мы покинем наше убежище на следующий день после того, как Гилберт уйдет отсюда. Верхом до Сёртлаха пять дней пути.
     Клаус, уже вновь с бородкой и усами, уходит с Йосом наверх. Они незаметно выбираются из купальни и вскоре оказываются в парке.
     Говард Цвар уже ожидает их в предрассветных сумерках. Он тоже «приоделся». На нем какой-то заплатанный темный кафтан с поясом, поношенный, но вполне чистый, штаны до колен из грубого сукна и грубые крепкие башмаки с медными пряжками. Рыжие волосы Цвара слегка блестят; видно, что он вымыл их. Руки у него также чище, чем были вчера.
     Увидев своих недавних «постояльцев», он приветливо ухмыляется, кланяется Йосу, а Клаусу пожимает руку. Клаус легка хлопает его по мощному плечу в знак дружеского расположения к нему, а Йос учтиво кивает бродяге головой. Его заново поражает мощь этого великана. Ростом Говард не выше Йоса, но он раза в два с половиной крупнее его. Йосу очень не хочется идти куда бы то ни было с этим человеком, тем более, уходит вместе с ним от Сабины, Конрада, Клауса, от любви, друзей и приятелей. Жизнь начинает казаться ему пустой, и он всем своим существом вдруг ощущает одиночество. Но цель, которой он добивается, благородна. Это заставляет его взять себя в руки: ведь ему предстоит работать, а работа не всегда бывает приятна. Зато он поможет Конраду и добудет себе славу!
- Деньги у господина Данка, зашиты в подкладку куртки, - говорит Говарду Клаус.
- Господин Данк должен будет мне их отдать по первому моему требованию, - спокойно отзывается Цвар, глядя на Йоса.
- Я готов отдать хоть сейчас, - отвечает Йос, выдерживая взгляд Говарда.
- Нет. Завтра, - возражает Говард. – Я их перешью в свою куртку, так оно будет вернее. Вы готовы мне подчиняться, ваша милость?
- Готов, - отвечает Йос, - так как пока что убежден в необходимости этого. Вот деньги на мелкие расходы, - он протягивает Говарду кошелек. Тот берет, высыпает содержимое кошелька на свою огромную ладонь и быстро считает. Затем с довольным огоньком в глазах ссыпает деньги обратно в кошелек, а кошелек сует себе за пазуху.
- У меня банк понадежней вашего, - он ухмыляется Йосу. Затем критически оглядывает его и говорит:
- Одежда у вас слишком уж целая. Надорвите немного воротник.
     Йос хочет достать нож, но Говард останавливает его:
- Позвольте.
     И, едва прикоснувшись к воротнику рубашки Йоса, надрывает его пальцами легко, как бумагу.
- Вот так, - он еще раз внимательно оглядывает Йоса, как художник свою многообещающую работу.
- Ну всё, - говорит он. – Еще наденем коробы разносчиков (у меня под беседкой спрятаны) – и вперед! Так что прощайтесь, пора.
     Клаус пожимает руку Йосу, они обнимаются.
- Всё будет в порядке, Клаус, - Йос улыбается другу, – вот увидишь.
- Дай Бог, - отвечает Клаус. – Ты тоже не волнуйся. Я позабочусь обо всём твоем. До встречи.
     И обращается к Говарду:
- Друг, береги господина Данка, я прошу тебя об этом. Видишь ли, мы с ним, как братья. К тому же, его величество просил передать, что не забудет твоих услуг.
     Ясный луч понимания вспыхивает в глазах Говарда, и они слегка теплеют.
- Сберегу, - говорит он коротко и внушительно. – А ты передай королю Конраду мой поклон.
     Клаус кивает им головой и уходит, не оборачиваясь. Говард и Йос смотрят ему вслед. Потом Говард выходит из беседки и через две минуты возвращается с двумя берестяными коробами на ремнях. Они не пусты.
- Что в них? – с любопытством спрашивает Йос.
- Вино, еда, - Говард слегка пожимает мощными сутулыми плечами. – То, что ваши люди вчера принесли. Нам пригодится. Надевайте.
     И он протягивает Йосу короб поменьше и полегче. Йос пристраивает его себе за спину; Говард тоже пристраивает свой. Затем они усаживаются на лавку.
- Вы там посмелей будьте, - наставительно говорит Говард. – Понахальней. Сейчас мы с вами через парк выйдем к озеру, а уже оттуда двинем к замку. Если спросят, откуда у нас вино с харчами, скажем: в соседней деревне обзавелись.
- Бостел может проверить это, - замечает Йос.
- Пусть его проверяет, - Говард ухмыляется не без презрения. – В деревне всё подтвердят.
- Что именно? – уточняет Йос.
- Да всё, что я пожелаю, - загадочно отвечает Говард, хитро поглядывая на Йоса. – У меня с ними договор. Глядите, солнце встает. Пошли!
    Он берет в руки посох – неотесанный ствол молодого бука, сдвигает набок старую шляпу с пером дрозда, заткнутым за вытертую ленту тульи, и, насвистывая, шагает через бездорожье – заросли папоротника, лопуха и крапивы. Йос идет за ним, точно так же заломив набок старую шляпу без пера, с обтрепавшимися полями. А солнечные лучи, как улыбка, постепенно озаряют небо, парк, озеро – весь мир.

                21.

     Когда они, не спеша, подходят к замку Коннерсбрук, солнце уже светит вовсю. Они поднимаются по ступеням к парадным дверям. Стража преграждает им путь.
- Куда? – сурово спрашивает один из стражников.
- К его высочеству, - спокойно отвечает Говард Цвар.
     Стражник недоверчиво оглядывает их с ног до головы.
- Что вам нужно от его высочества? – спрашивает он. - Принц не принимает бродяг, к тому же, он еще спит.
- У нас важные сведения для его высочества, - отвечает Говард. – Очень важные, - он подмигивает стражнику. – Мы-то, конечно, можем уйти, только как бы тебя потом не вздернули, приятель, за то, что ты не впустил нас.
     И он нагло ухмыляется в лицо стражнику. Тот тревожно переглядывается со своим напарником.
- Что у вас в коробах? – с подозрением спрашивает второй часовой.
- Харчи да вино, - невозмутимо отвечает Цвар. – Как проходили последнюю деревню, так и загрузились. Можете сами посмотреть.
     Стражники заглядывают в коробы бродяг. Им очень хотелось бы отобрать у них и еду, и вино, однако никто из часовых не желает связываться с Цваром. У него, мощного, сутулого, рыжеволосого, самоуверенного, устрашающий вид: как у огромного зверя.
- Ну, что смотрите на меня? – он снова слегка ухмыляется. – Я за делом пришел. И если мне что с этого дела выгорит, я с вами поделюсь. Я добро помню и благодетелей своих не забываю.
     Стражники снова молча переглядываются между собой. Затем один из них решается. Он приоткрывает дверь, ведущую в холл, и говорит кому-то:
- Эвальд! Тут пришли люди, у них важные сведения. Будь добр, разбуди его высочество.
     Затем обращается к Цвару:
- Гляди же! Если вы с этим парнем не за делом пришли, висеть вам сегодня на одном суку да покачиваться.
     Цвар насмешливо отвечает:
- Не с чего будет покачиваться, приятель: ветра-то нет. А я что сказал, то сказал: благодетелей своих не забываю.
     Он, не торопясь, достает из кармана свою трубку и, набив ее табаком, закуривает, опершись на буковую палку. Стражники с почтением смотрят на это чудище в человеческом облике, дивясь про себя его мощи, его спокойствию, а также его веснушкам, крупным и частым, как чернильные пятна.
- Вот безобразный-то, - тихонько шепчет один стражник другому. – Настоящий тролль!
     Когда Говард, покурив, выколачивает трубку о колено и сует ее в карман, появляется Эвальд.
- Пусть эти люди войдут, - говорит он, кивая на бродяг. – Его высочество сейчас примет их.
     Говард и Йос заходят в замок. Эвальд ведет их наверх, сзади шагают четверо стражников. Йосу на мгновение кажется, что он вовсе не в Коннерсбруке, а в каком-то совсем другом замке: чужом и враждебном. «Как же люди могут изменить дом, - мелькает у него в голове, - каковы они сами, таким становится и место вокруг них». Тоска и тревога овладевают его сердцем, но он, подобно Цвару, сохраняет олимпийское спокойствие.
     Их приводят в пустую приемную рядом с бывшим кабинетом Конрада и оставляют там. Стражники остаются за дверями, а Эвальд входит в кабинет и закрывает за собой двери.
- Запомните, - еле слышно шепчет Цвар, не поворачиваясь к Йосу, - вас зовут `Эвил.
- Запомнил, - так же тихо отвечает ему Йос.
     Наконец, дверь кабинета отворяется и появившийся на пороге Эвальд не без некоторого презрения в голосе зовет их:
- Идите сюда.
     Они входят в кабинет. Принц Гилберт сидит в пяти шагах от них за столом, слегка опухший после вчерашней попойки, с аккуратно постриженными усами и бородой. Рядом с ним, чуть позади, стоят его приспешники: безобразный длиннорукий Максимилиан Гриф и высокий кряжистый, довольно видный из себя Феликс Бостел. Йос вспоминает, как в этом же кабинете несколько дней назад он пил вино с королем и Клаусом, ел вишни из серебряной миски, беседовал с друзьями, слушал их. А теперь… теперь здесь враги. Его сердце вновь сжимается тоской, но он ведет себя точно, как Говард: осклабившись, снимает шляпу и кланяется его высочеству.
- А они учтивы, - усмехается принц, обращаясь к Бостелу. Затем оборачивается к Говарду:
- Кто вы такие, добрые люди?
- Я бродяга, родом из здешних мест, Говард Цвар, ваше высочество, - отвечает Говард. – Меня здесь всякая собака знает. А это мой сын `Эвил, я привел его из Италии. Он жил там с матерью, только она померла, вот я и решил забрать его с собой: всё-таки сын, хоть и незаконный. Да вдвоем оно и веселее.
- И что же вам с сыном от меня угодно? – спрашивает принц благосклонно.
- А награду, ваше высочество, - ухмыляется Говард. – За короля Конрада и его людишек. Ну-ка, сколько дадите?
     В глазах принца тотчас вспыхивает волнение и живой интерес. Он всем телом подается вперед и спрашивает:
- Ты знаешь, где мой брат и его армия?
- Да какая там армия, - с пренебрежением откликается Говард. – Десять тысяч людишек, вот и вся армия. Мы с сыном, как возвращались из Италии, так встретили их. Ихние генералы нас на службу к себе хотели заманить. Да ведь я не дурак, знаю, на чьей стороне правда…
- Верю, - нетерпеливо перебивает его принц. - Ты мне сперва скажи, где он прячется.
- Я скажу, - говорит Говард, опираясь на палку и глядя в лицо принцу. – Только награда-то как же?
- Я озолочу тебя, - принц вскакивает с места и подходит к Говарду. – Десяти тысяч золотых с тебя хватит?
     Десять тысяч! У Йоса перехватывает дыхание. Он устремляет тревожный взгляд на Говарда. Конрад дал ему пять, Гилберт собирается дать вдвое больше. Говард тоже смотрит на Йоса насмешливо-испытующе, словно желая спросить: что, съел? Здесь-то мне больше дают!
- Неплохие деньжата, а, Эвил? – он ухмыляется. Сердце Йоса холодеет, но он ухмыляется в ответ Говарду, решив, что бы ни случилось, оставаться верным своей роли.
- Мы согласны на десять тысяч, - Говард поворачивается к принцу. – Нам это за глаза и уши. Так вот, слушайте, ваше высочество. Король Конрад и его люди…
     Йос задерживает дыхание, сердце его сильно бьется.
- … находятся в Лесу Леди Кэрол, - торжественно заканчивает фразу Говард. Йос испытывает невероятное облегчение. Он готов обнять бродягу, готов заверит его в своей преданности и дружбе. Но он только молча кивает головой, подтверждая слова «отца».
- Вот как! – Гилберт хлопает по плечам их обоих; он счастлив. – Ах вы, черти полосатые! Эвальд, выдай-ка этим ребятам десять тысяч, они их заслужили.
- Постойте, ваше высочество, - вперед выходит Феликс Бостел. – Подождите. – Конечно, эти люди не дураки, особенно этот малый, - он кивает на Цвара. – Деньги всякий рад получить, так всегда было и будет. Но за кота в мешке их, по-моему, награждать не следует. Лес Леди Кэрол очень велик, он занимает обширную пограничную площадь. Пусть бродяги проводят нас туда и помогут взять Конрада и его людей: тогда они и получат свою награду.
    И он впивается глазами в Цвара. Тот лениво пожимает плечами:
- Что ж, мы проводим. Для настоящего правителя ничего не жалко. Только лошадей нам дайте.
- Дадим, всё дадим, - принц с удовольствием смотрит на Цвара. – И лошадей, и денег. Эвальд, выдай им всё же пятьсот золотых, чтобы они потрудились для нас, чтобы знали, что мы их не обманем.
- Слушаю, - отвечает Эвальд, выходя из кабинета.
     Бостел, не спуская глаз с бродяг, присаживается на краешек дивана. Теперь к ним подходит Беспалый Макс. Длиннорукий, коротконогий, широкоротый, с маленькими глазками без ресниц и очень неровной кожей серого цвета, он на редкость безобразен. И его с первой же минуты переговоров начинает нестерпимо раздражать стройный синеглазый Йос. Макс Гриф ненавидит красивых мужчин, какого бы возраста они ни были, сосредоточенной ненавистью и всегда старается унизит их, если это возможно. Теперь он с жестоким презрением глядит на Йоса и говорит:
- Ваше высочество, это что же?! Да ведь эти бродяги вам должного почтения не оказали! А ну, целуй!
     И он подносит к лицу Йоса свою изувеченную беспалую руку. Йос резко отстраняется. Против воли глаза его вспыхивают гневом, точно две синих молнии, и это не ускользает от зеленовато-коричневых, пристальных и злых глазок Грифа. Но Йос тут же берет себя в руки и с развязной ухмылкой произносит, глядя на Грифа:
- Коли его высочество прикажут, так и поцелую. А без приказа я того… не приучен.
     Он вызывающе смотрит на Макса. Лицо палача перекашивается ненавистью, глаза наливаются кровью, но принц останавливает его.
- Перестань, - говорит он довольно резко. – Сейчас не время для всех этих комедий; пора собираться в дорогу. Мы должны выехать сегодня же.
- Пусть он мне почтение окажет, - угрюмо настаивает Гриф.
- Давай, я окажу, - лениво предлагает ему Говард. – Чего привязался?
- Ты-то мне зачем, - Гриф пожимает плечами. – Ты, сразу видно, почтителен к знатным людям. А вот мальчишка твой – нет. И он за это ответит.
- Прекрати этот кабак! – лицо принца багровеет от ярости. – Я сказал, поди собери вещи в дорогу! Оглох?!
     Гриф молча поворачивается и уходит.
- Это он пошутил,  - нервно посмеивается Гилберт, обращаясь к Йосу; ему неловко перед людьми, которые оказали ему такую важную услугу. – Не обращай на него внимания, Эвил.
     Йос с улыбкой кланяется принцу: мол, пустяки.
     Появляется Эвальд с деньгами.
- Отведи наших гостей в комнату рядом с моей, - приказывает ему Гилберт.
- И пусть с них глаз не спускают, - сурово добавляет Бостел.
     Их приводят в комнату, соседнюю с бывшей спальней короля и королевы, и оставляют там. Они слышат, как в замке снаружи поворачивается ключ. Говард быстро осматривает всю спальню, затем с довольным видом усаживается в кресло возле столика красного дерева и говорит:
-     Теперь и закусить можно.
- Я пока еще не голоден, - отвечает Йос. Он решительно подходит к бродяге и протягивает ему руку.
- Говард, - говорит он тихо. – Благодарю тебя. Ты не предал моего государя.
     Говард осторожно пожимает ему руку и, испытующе глядя ему в глаза, усмехается:
- А может всё еще впереди, а? Почем вы знаете?
- Нет, - Йос улыбается ему. – Ты не предатель. Давай будем друзьями. Называй меня просто Йос и на «ты».
- Да что вы, - лицо Говарда становится насмешливым. – И долго ли ваша милость намерены со мной дружить?
- Всю жизнь, - просто отвечает Йос.
     Этот ответ вызывает у Говарда приступ гомерического смеха. Он вытирает глаза рукой и оправдывается:
- Простите, но уж слишком всё это забавно. Так как, вы говорите, мне вас называть?
- Йос или Йосен. И на «ты».
- Хорошо, - соглашается Говард. – Я вижу, вы взаправду этого хотите. Рановато вы мне начали доверять, ну да ладно; это, положим, не страшно. А вот насчет дружбы… Скажу честно, я еще не встречал дворян, которые дружили бы с обнищавшими внуками лакеев. Так что вы… то есть, ты будешь первый. И я буду первый, кто из моего сословия подружился с дворянином. Что ж, посмотрим, как оно дальше пойдет. Верно?
     И он подмигивает Йосу. Но Йос уже не считает это фамильярностью.
- Верно, - приветливо отвечает он, садясь в кресло рядом с Говардом. Тот открывает короб, отрезает себе хлеба и мяса, наливает в жестяную кружку вина, ест и пьет. У Йоса совершенно нет аппетита, поэтому он только наливает себе вина в такую же кружку, говорит Говарду:
- Твое здоровье! – и пьет.
- Спасибо, - отвечает Говард. – Ты тоже будь здоров.
- Благодарю, - Йос понижает голос. – Говард, а вдруг они уйдут не все? Часть уйдет, а часть останется?
- Нет, все уйдут, - спокойно возражает Говард. – Они же не знают, чего им ждать в Лесу Леди Кэрол, им нельзя разделяться. А если какая-нибудь мелочь и останется, Клаус предупредит Конрада; они возьмут их в плен.
     При воспоминании о Клаусе лицо Говарда теплеет, голос тоже; Йос замечает это.
- Ты совсем не боишься? – спрашивает он с уважением.
- А чего бояться? – Цвар усмехается. – Всё идет пока что, как надо. Разве что… скажи-ка, кто этот дурачок без пальцев?
- Максимилиан Гриф, - отвечает Йос. – Беспалый Макс. Палач и правая рука Бостела.
- А Бостел кто?
- Начальник тайной службы. Он тоже был в кабинете.
- Ах, вот оно что, - Говард задумывается. – То-то он нас глазами ел. А этот Макс теперь повадится за тобой ходить; ты приготовься к этому.
- Чего ему от меня надо? – глаза Йоса грозно вспыхивают.
- Чтобы ты не был таким красавчиком, - объясняет Говард, посмеиваясь. – Ничего, переживем.
- Неужели ты смог бы поцеловать ему руку? – Йос смотрит на Говарда с некоторым недоверием.
- И не таким целовал, - Говард пожимает плечами. – Мне это ничего не стоит. Я же не дворянин, как некоторые.
- И Клаусу это ничего не стоило бы, - Йос задумывается. – Вернее, в интересах дела Клаус готов пойти даже на унижение. А я еще не готов… Наверно, это плохо.
- Нет, это нормально, - неожиданно возражает Говард. – Ты дворянин, мы с Клаусом – нет. Каждый из нас делает то, к чему с детства приучен, вот и всё. А что касается «интересов дела», разведки… Так это ведь игра. Если не считать игру жизнью, можно почти всё, что дозволено Богом… конечно, если есть цель. У тебя она есть. Ты можешь играть любую роль ради своего короля, которому ты предан. И ты будешь прав.
- Да, это так, - соглашается Йос, проникаясь разумными словами Говарда. – Я действительно всё могу, если буду помнить, что это игра, что это не на самом деле. И что такая игра дозволена Богом.
- Но ты, - продолжает, прищурившись, Говард, - не должен играть в эту игру с палачом. Потому что он от тебя не отвяжется, пока ты не станешь безобразным, вроде него. Ваши цели не совпадают, вы играете в разные игры. Поэтому держись с ним, как держался полчаса назад; вражда между вами всё равно неизбежна.
- Ты очень умен, Говард, - с уважением замечает Йос. – Я сделаю, как ты говоришь.
- Только не доводи дело до драки, - предупреждает Говард. – Ускользай от него. Нападать будешь потом.
     Йос соглашается и с этим. Они обмениваются еще двумя-тремя фразами, после чего оба замолкают, задумавшись. Йос подходит к окну с видом на сад и не без тайной грусти отыскивает среди деревьев дуб, между веток которого они с Сабиной устроили себе шалаш. Сколько счастливых минут и даже часов было проведено в нем! Он отворачивается от окна, боясь расслабиться, но мысли о Сабине преследуют его. Она уже, наверно, проснулась. Как им будет не хватать друг друга – и отныне еще сильнее, чем до сих пор.
     Как следует помечтать о Сабине ему не удается. В замке щелкает ключ, и входит принц Гилберт. Говард и Йос кланяются ему. Он велит им сесть, садится сам и начинает расспрашивать о брате и его армии. Говард лжет ему очень искусно, неторопливо и обстоятельно, а Йос поддакивает. Его высочество жадно слушает. Говард делает вид, что забывает фамилии командиров армии Конрада (на самом деле он вообще не знает их) и то и дело обращается к Йосу за помощью. Йос подсказывает ему.
- Мы их быстро разобьем, - радуется Гилберт. Через два часа все мы уедем отсюда, вам дадут лошадей и палатку. На берегах Сент-Ская останется только наш друг Бертран де Камю с людьми, которых дал ему господин Бостел. Но сколько времени нам понадобится, чтобы добраться до Леса Леди Кэрол?
- Через пять дней мы будем там, - отвечает Цвар. – Да вы не переживайте, ваше высочество, они ничего не подозревают. Они думают, - он ухмыляется, - что спрятались лучше, чем гадюка под старым пнем. И вербуют в свои ряды всех, кого ни увидят; да только с нами они промашку дали. Мушкетов у них, правда, много, да и пушки я видел, а порох и ядра им должны подвезти…
     Йос слушает Говарда и только диву дается, как великолепно тот умеет лгать и какую богатую фантазию при этом проявляет. Пожалуй, и сам Клаус не сделал бы подобных успехов, а о нем, Йосе, даже говорить нечего. Йос всё больше убеждался в том, что Цвара им послало само Провидение. Конечно, хорошо было бы предупредить Клауса о том, что де Камю остается, но как это сделать? Йосу хочется посоветоваться об этом с Цваром, но принц не уходит. До самого часа отъезда он не оставляет «бродяг» наедине друг с другом. Йос страстно надеется, что разведка Конрада сама обнаружит де Камю. Но если они упустят хотя бы одного человека, всё пропало: тогда сорвутся все хитрые планы Говарда.
     Они выходят из замка. Им велят оставить коробы, а еду и вино переложить в переметные сумы. Они подчиняются. Им дают лошадей. Они садятся на них и вместе с принцем, Бостелом, Грифом и прочими людьми из свиты выезжают со двора. На дороге к ним присоединяется армия принца: живая исполинская лента, состоящая из пятидесяти тысяч человек.
     Бостел, видимо, успел навести справки о Говарде Цваре в ближайших деревнях, и полученные им сведения успокоили его относительно правдивости бродяги. Теперь он смотрит на него и Йоса гораздо более доверчиво и снисходительно, нежели утром. Зато Гриф поглядывает на Йоса со всё возрастающей враждебностью. «Ускользай от него, нападать будешь потом», - твердит себе Йос наставление Говарда. Впрочем, в присутствии принца и Бостела Беспалый Макс не решается затевать ссору с «красавчиком».
     Они едут берегом синеющего, как сапфир, Сент-Ская – знойного, огромного, раскинувшегося под пылающим голубым небом. Наконец, озеро кончается, начинается широкая пыльная дорога, ведущая к юго-западной границе. Йос кладет свою «золотую» куртку в переметную суму и заворачивает рукава рубашки выше локтя, так ему жарко. Говард тоже расстается со своим кафтаном и остается в грубой холщовой рубахе без воротника. Он тоже закатывает рукава по локоть. Взгляды свиты невольно задерживаются на его огромных загорелых руках, которые, кажется, способны сокрушать скалы. «Геркулес, - слышатся возгласы одобрения, смешанные со страхом и любопытством. – Самсон!» Эти слова достигают ушей Говарда; он самодовольно усмехается.
- Однако, ты силен, - вырывается у принца Гилберта. – Ты в одиночку, наверно, справился бы с десятерыми.
- Не знаю, ваше высочество, - скромно отвечает ему Говард. – Если они будут вроде моего сынишки, так справлюсь, а если вроде господина Бостела, то вряд ли. Мне бы одного такого, как он, одолеть.
     Бостелу льстят слова богатыря. Сам он, конечно, уверен в том, что Говард гораздо сильнее его, но неуверенность Говарда (вероятно, показная) ему приятна.
- Душновато, - говорит тем временем Говард. – К вечеру будет гроза.
- Ты думаешь? – недоверчиво спрашивает Гилберт. – Да ведь на небе ни облака.
- Сами увидите, - пожимает плечами Говард. – Слишком душно. И ласточки – видите? – у самой земли летают. И вся птица поет, точно прислушивается. Это она грозу чует. Мы с `Эвилом все народные приметы знаем, нас на мякине не проведешь, - и он подмигивает принцу.
     Они едут целый день, останавливаясь совсем ненадолго, чтобы отдохнуть самим и дать отдых лошадям. Всё это время принц почти беспрестанно разговаривает с Говардом и Бостелом, лишь изредка обращаясь к Йосу и Беспалому Максу. За целый день Йосу не удается переброситься с Говардом и несколькими словами. К вечеру прогноз Цвара сбывается. Поднимается ветер. Он нагоняет тучи. Едва люди успевают расставить палатки, как начинается гроза. Теплый мощный ливень обрушивается на огромный военный лагерь.
     У Говарда и Йоса отдельная прекрасная палатка – просторная, кожаная, с кожаным «полом» и плотно закрывающейся полостью, заменяющей дверь. В палатке тепло, сухо и не душно; она снабжена трубчатыми вентиляционными отверстиями. К «потолку» Говард подвешивает на тесьме свечу, как Клаус недавно. Теперь они с Йосом вдвоем, но вокруг их палатки – палатки стражников, которым приказано неотступно следить за ними днем и ночью.
- Говард, - вполголоса говорит, наконец, Йос, - как ты думаешь, Клаус обнаружит де Камю? И ведь его мало обнаружить, его надо взять в плен со всеми его людьми. А вдруг один-два да уйдут?
- И беспокойный же ты малый, - Говард наливает ему вина и дает еды. – Клаус – разведчик, от него и мышь не спрячется. А один-два… ничего они нам не сделают, эти один-два.
- Точно ли? – Йос смотрит на него с надеждой.
- А то нет, - Говард хитро усмехается. – У меня всё просчитано и пересчитано, не бойся. Давай свою куртку; я золотые к себе перешью.
     Он осторожно вынимает из подкладки Йосовой куртки золотые монеты и перешивает их в подкладку своей куртки – аккуратно и незаметно. Пока он этим занимается, Йос тихонько рассказывает ему о том, как он познакомился с Клаусом, Конрадом, Евой, рассказывает об их жизни в Фористхолле и в Коннерсбруке. Только Сабину и всё, что с ней связано, обходит стороной. Говард слушает его внимательно, не перебивая. Он про себя дивится простоте отношений между королем и его приближенными. Приключения и дружба этих людей захватывают его, как песня, ему едва верится, что всё это могло быть и есть на самом деле. Сам он давно потерял веру в дружбу, решив, что она есть ни что иное как порождение праздного романтического воображения, мечта, к воплощению которой тщетно стремятся люди. Теперь, слушая Йоса, он начинает верить, что всё это, пожалуй, правда. Особенно его заинтересовывает рассказ о том, как Клаус победил однажды и Йоса, и Конрада.
- Интересно, победил ли бы он меня? – размышляет вслух Говард.
- Думаю, нет, - отзывается Йос. – Он не успел бы дотянуться до твоей шеи, тем более, что ее у тебя нет.
- Жила-то есть, - возражает Говард. – Та, сонная. А он врач, и, конечно, понял бы, где она у меня.
     Йос поглядывает на Говарда, от которого тесно в большой палатке. Он до сих пор не может привыкнуть к этому огромному человеку. Чем дольше он на него смотрит, тем сильней и неправдоподобней кажется ему этот великан. Он действительно воплощение гротеска. У Йоса даже мелькает вздорная мысль, настоящий ли он, не снится ли? Это впечатление неправдоподобности усиливается тем обстоятельством, что Говард скрытен и о себе ничего не рассказывает. Йос знает о нем только то, что Цвар рассказал в первый вечер их знакомства, в беседке. Но вопросов Йос не задает: может, придет время, и Говард сам сообщит о себе что-нибудь? Пока что он, видимо, не собирается этого делать. Гроза кончается, они оба выходят из палатки, подышать свежим воздухом перед сном. Небо постепенно расчищается, на нем появляются звезды. Говард вздыхает полной грудью, Йос тоже. Затем Цвар, не спеша, выкуривает трубку и говорит:
- А теперь спать. Завтра разбудят нас ни свет ни заря.
     Они с Йосом вновь забираются в палатку, гасят свечу и укладываются головами к выходу. Каждый из них накрывается своей курткой: для порядка, а не потому что холодно.
- Спокойной ночи, - говорит Йос Говарду.
- Тебе того же, - отвечает Говард, не приученный прощаться на ночь. Тут же он засыпает, Йос определяет это по его ровному дыханию. Несмотря на усталость Йосу долго не спится. Он думает о Сабине, вспоминает Ника; наверно, бедняга уже немного утешился. И что принесет с собой завтрашний день?
     … Утром Говард, привыкший вставать рано, просыпается первым. Он с хрустом потягивается, осторожно привстает, чтобы не разбудить Йоса и отдергивает кожаную полость выхода. Серый утренний свет, еще не пронизанный лучами солнца, заглядывает в палатку. Говард несколько секунд смотрит на спящего Йоса. Тот свернулся под своей курткой, прячась от утренней свежести, его голова с льняными вьющимися волосами покоится на свернутом кафтане, а лицо кажется совсем детским. Прямо, как у Эвила. У настоящего Эвила, который умер, когда ему было десять лет. Это был младший брат Говарда, которому в ту пору исполнилось двенадцать, первый и, возможно, последний его друг…
     Говард слегка встряхивает головой и вылезает из палатки: пора разводить огонь и готовить завтрак. А Йос пускай спит: незачем будить его раньше времени.

                22.

     Два дня проходят однообразно. Ничто не меняется, кроме ландшафта: он становится всё прекрасней, леса на нем – всё гуще. Эти последние перемежаются с лугами и рощами. Йос с удовольствием смотрит вокруг: он ни разу не бывал еще в этих местах. Для принца и его свиты всё это также ново; только Бостел бывал здесь. Говард смотрит на природу довольно равнодушно: все дороги поблизости за двадцать пять лет странствований по стране исхожены его ногами. Он знает здесь каждый куст, каждое дерево, хотя и говорит принцу, что всего пятый раз проезжает этим путем.
     На третьи сутки пути погода пасмурная, начинает быстро темнеть, и они останавливаются на ночлег раньше обычного. Надзор за Йосом и Говардом слегка ослабевает: отчасти потому что «проводники» ведут себя благоразумно, а отчасти благодаря взяткам Говарда, которые регулярно получают от него стражники. Они начинают следить за бродягами сквозь пальцы и даже отпускают Говарда в этот пасмурный вечер «за харчами» в ближайшую деревню.
     Йос остается один по враждебном лагере. Ему неохота сидеть в палатке и возле нее. Рядом с лагерем – чудесная небольшая роща, и он отправляется туда, чтобы не видеть чужих, нестерпимо надоевших ему лиц, которые так не похожи на славные лица его друзей и приятелей. Конечно, среди солдат принца много хороших, достойных людей, они есть во всякой армии, есть везде. Но Йос, внутренне напряженный, тоскующий по друзьям, становится слишком взыскателен и пристрастен. Хороших людей он не замечает, ему не до них. Ответственное задание, которое он выполняет, поглотило его целиком и не дает расслабиться; он старается как следует вжиться в роль, которую играет.
     Прогуливаясь в роще, он вдруг слышит за деревьями голоса: мужской и женский. Мужской, сипловатый, он сразу узнает: это голос Макса Грифа. Он на чем-то упрямо настаивает. Женский голос тихо, но с таким же упорством ему отказывает. Йос, неслышно ступая, идет на звуки голосов и вскоре видит: на поляне двое стражников удерживают молоденькую крестьянскую девушку, а Беспалый Макс говорит, показывая ей золотые монеты:
- Гляди, дурочка, сколько получишь! Ну, пойдем со мной.
- Я не могу, - отвечает девушка; в ее голосе страх и отчаяние. – У меня жених есть, сударь.
- Да жених ничего и не узнает, - возражает Гриф, вкрадчиво улыбаясь. – Ему же и лучше будет: у тебя приданое появится.
- У меня и так есть приданое, - голос девушки дрожит. – Пожалуйста, отпустите меня.
- Пойдем, пойдем, - Гриф хватает ее здоровой рукой за локоть. – Я тебе добра хочу, глупышка.
- Нет! – девушка вырывается со слезами, но стражники хватают ее за руки.
- Ведите ее за мной, - приказывает Макс.
     Гнев овладевает Йосом. Все наставления Говарда в одно мгновение улетучиваются из его головы. Он, как тигр, выскакивает из своей засады, сбивает с ног стражников и кричит девушке:
- Беги!
     Она не заставляет себя просить и уносится прочь быстрее ветра.
- За ней! – кричит Гриф. Его лицо, и без того отталкивающее, искажается досадой и бешенством. Стражники бросаются догонять беглянку, но Йос дает им подножку, и они вновь растягиваются на земле. Макс с рычанием кидается на него. В его глазах хищная нескрываемая радость. Наконец-то он добрался до этого красавчика! Йос уворачивается от него; он не желает с ним драться. У него нет настроения, к тому же, он вспоминает наставления Говарда.
- Держите его, - приказывает Гриф стражникам. Те хватают Йоса, но он выворачивается из их рук; теперь лучше всего было бы убежать. Однако убежать ему не дают, его окружают. Приходится принимать бой. У стражников преимущество: они вооружены, а Йос безоружен, при нем только охотничий нож. Он наносит им несколько ран стражникам и Грифу, те выхватывают сабли… он схвачен, лезвия приставлены к его шее. Гриф с наслаждением бьет его кулаком в лицо несколько раз. Он с удовольствием смотрит, как это лицо заливает кровь. Но глаза Йоса горят непримиримостью; они всё такие же синие, а зубы белые. «Ну, сейчас он лишится своих зубов, - думает Гриф с упоением. – И не будь я правая рука Феликса Бостела, если он и глаза не лишится!»
     Он собственноручно связывает Йосу руки за спиной и велит стражникам:
- Ведите его к ручью, к моей палатке: там я им займусь как следует.
     Йоса ведут. Он не спорит с саблями, приставленными к его шее. В голове у него ни единой мысли, кроме как о побеге, а в душе ни единого чувства, кроме глубочайшей ненависти к Грифу. Кровь заливает ему глаза, он не видит, куда его ведут.
     Но вдруг происходит нечто неожиданное. Оба стражника внезапно падают, как подкошенные, вместе со своими саблями: они без сознания. Йос удивленно поднимает голову и видит Говарда. Тот слегка дергает его к себе за руку, и Йос, едва не упав, оказывается возле него. Говард перерезает веревку на его руках. Йос вытирает кровь с лица и видит: стражники по-прежнему лежат, а Беспалый Макс в бессильном бешенстве смотрит на Говарда, у которого через плечо перекинута сумка с едой.
- Что стряслось, ваша милость? – спокойно спрашивает Цвар палача.
- Что стряслось?! – Гриф дрожит от злобы. – Спроси своего щенка, что стряслось! Он на нас первый напал, его, подлеца, никто не трогал! Я тут с девушкой о любви говорил, а он вдруг как выскочит – и напал на нас, да еще с ножом. Отдай мне его, Цвар. Я ему худого не сделаю, только проучу его как следует, чтоб впредь неповадно было.
- Я сам его проучу, - лениво отвечает Цвар. – На то я и отец, чтобы собственного сына учить.
- А мои стражники?
- Очухаются.
- Я принцу пожалуюсь, – грозит Гриф. – Смотри!
- А чего мне смотреть, - Говард ухмыляется. – Я и так вижу, кто прав, кто виноват. Ваша милость, конечно, правы, а мой парень виноват, не спорю. Да только я вам его не отдам. У меня другое на уме.
     Он поворачивается к Йосу и перевешивает свой мешок с едой ему на плечо.
- Ступай в нашу палатку, - приказывает он. – Мне надо поговорить с его милостью.
- Я подожду тебя здесь, - отвечает Йос. Он опасается, что Гриф проявит какое-нибудь вероломство, и Говард пострадает. Но Говарду не нравится его ответ. Он пристально смотрит на Йоса и спрашивает:
- Ты у меня глухой или как?
     Йос молча поворачивается и уходит в лагерь: очевидно, Говард уверен в своих силах. Мешать ему не следует, у него свои планы.
     В лагере Йос смывает кровь с лица. Он чувствует, что губы у него разбиты, нос тоже, и всё лицо распухло. «Теперь я, наверно, еще страшнее Макса», - думает он с усмешкой. Злости на палача у него уже нет, хотя глубокая неприязнь к нему остается. «Может, Говард решил его убить? – шутит он про себя. – Вот было бы хорошо!»
     Кое-как отмыв от пятен крови рубашку и штаны, он надевает их на себя и садится на солнце, чтобы высушить одежду. Ничего, раны пройдут. Главное, что девушке удалось убежать от Макса, остальное неважно.
     Вскоре появляется Говард. Он подходит к Йосу, смотрит ему в лицо и невесело усмехается.
- Зубы целы? – спрашивает он.
- Целы, - отвечает Йос. – О чем вы с ним говорили?
- От любопытства кошка сдохла, - отзывается Говард, разводя огонь. – В своё время всё узнаешь. Еду неси сюда. И грог готовь. Сегодня твоя очередь.
     Он садится возле небольшого костра и закуривает трубку. Йос приносит еду и готовит грог, а после, за ужином, состоящим из вареных яиц, творога, сыра и хлеба рассказывает Говарду обо всём, что произошло. Говард внимательно слушает. Потом одобрительно говорит:
- А ты не трус.
     Но тут же голос его становится серьезным и деловым.
- Йос, - говорит он, впервые обращаясь к Йосу по имени. - Слушай теперь, что я тебе скажу. Всё это могло кончиться очень плохо. Тебе повезло, что тебя сегодня не искалечили. Отныне ни на шаг от палатки. Понял?
- Понял, - отвечает Йос. – Но разве бы ты поступил на моем месте иначе?
- Не знаю, - спокойно отзывается Говард. – Может, иначе, а может, так же. Только никто десять дел сразу не делает. Сначала верни трон, кому полагается, потом будешь за баб заступаться. Всему свое время. Да и заступаться надо уметь.
- За женщин я буду заступаться всегда, - решительно возражает Йос.
- Не будешь, пока я не разрешу, - невозмутимо говорит Говард.
- Нет, - голос Йоса вежлив, но при этом рыцарски тверд. – Даже если ты не разрешишь, я всё равно буду заступаться.
- Не будешь, - задушевно повторяет Говард. – Уходя со мной, ты обещал меня слушаться, и пока ты послушен мне, я доволен. Но если ты еще хоть раз сделаешь что-нибудь без моего позволения, я откажусь от твоей помощи. Мне ничего не стоит вывести тебя из строя и оставить выздоравливать в какой-нибудь деревне, а на обратном пути забрать. Мое дело вернуть тебя, кому обещал, живым и относительно здоровым. Остальное зависит от твоего послушания.
- Хорошо, - соглашается Йос. – Я буду тебя слушаться во всём. Но запомни: вывести меня из строя не так-то легко. Ты гораздо сильнее меня, но я бываю очень ловок.
- Да, - соглашается Говард. – Ты бываешь ловок, я в этом убедился сегодня, когда освободил тебя из-под стражи.
     Эти слова отрезвляют Йоса. В самом деле, Говард сегодня «освободил его из-под стражи», то есть, спас ему жизнь. А он вел себя, как неразумный мальчишка, а не как разведчик. Можно было совсем иначе помочь той девушке. Он же проявил непростительное нетерпение, стал рубить с плеча, да еще и теперь продолжает настаивать на своем.
- Прости меня, Говард, - Йос очень сердечно пожимает ему руку. – Ты спас мне жизнь. Ты спас ситуацию. А я просто глуп. Обещаю тебе впредь быть умнее и во всём тебе подчиняться. Надеюсь… - его голос становится неуверенным, - я не слишком повредил нашей с тобой разведке?
- Наконец-то ты заговорил, как взрослый, - Говард смотрит на него с одобрением. – Нет, можно считать, что всё в порядке. Правда, мне пришлось кое-что пообещать этому скоту, чтобы он не трогал тебя… Нам теперь придется глядеть в оба.
     Он на несколько секунд задумывается, потом снова смотрит на Йоса.
- Лицо с`ильно болит? – спрашивает он.
- Пустяки, - отвечает Йос. – Зато теперь я, наверно, страшнее Грифа, он может быть доволен.
     Говард смеется.
- Нет, - говорит он весело, глядя на Йоса. – Не знаю, сколько тебя надо бить, чтобы ты стал страшнее Грифа; похоже, тебя для этого и убить мало. Но по-своему ты неплох. Жаль, зеркала здесь нет, вот бы ты на себя полюбовался! Ничего, - он усмехается. – Скоро всё пройдет. А к синякам твоим я сейчас одну траву приложу, она хорошо помогает.


     На следующий день никто не упоминает о вчерашнем происшествии. Никто не спрашивает Йоса, откуда у него синяки на лице. Йос этим не очень удивлен: на него до сих пор обращали мало внимания, и теперь обращают столько же. Это к лучшему. Но его очень настораживает поведение палача. Максимилиан Гриф вдруг становится с ним не просто вежлив, а подчеркнуто любезен. В этом его поведении есть что-то зловещее. Он не спускает с Йоса взгляда, полного какой-то затаенной плотоядной жадности. Йосу кажется, что если бы паук обладал разумом человека, он именно так смотрел бы на муху, запутавшуюся в его паутине. Йос с Грифом сдержанно-холоден, но палач от этого становится только любезнее. Йос догадывается, что внезапная перемена в Грифе вызвана его беседой с Говардом. Но что такого мог обещать ему Говард? Деньги? Конечно, нет, у Грифа много денег. Женщин? Тоже нет. Пока у Грифа есть деньги, у него будут и женщины. К тому же, он стал ласков именно с Йосом, который не далее, как вчера вечером, ранил его ножом. На тревожные вопросы Йоса Говард ответа не дает. Он отшучивается и каждый вечер прикладывает к его синякам целебную траву. Но в последний вечер, накануне приближения к Лесу Леди Кэрол, когда они ложатся спать, Говард сам окликает своего молодого товарища:
- Йос!
- Да, Говард, - сонно отзывается Йос.
- Ты меня спрашивал, почему Гриф переменился к тебе, - тихо говорит Цвар. Так вот я тебе скажу. Я ему тебя продал.
     Йос так и подскакивает на месте.
- Как… продал? – не веря своим ушам, переспрашивает он.
- Так, - Говард тихонько смеется. – Другого выхода не было. Я сделал вид, что родную мать готов продать, только бы денег получить побольше. Он мне предложил за тебя пятьсот монет серебром, я согласился. «На третий день, как приедем в лес, - сказал я ему, - я свяжу Эвила и оставлю в палатке; ты заберешь его». Вот он теперь и радуется заранее. Только нас с тобой послезавтра уже здесь не будет, так что разочаруется этот бедняга.
- Что ж, - по спине у Йоса пробегает холодок. – Это ты здорово придумал. А деньги он тебе уже заплатил?
- Еще нет, - отвечает Говард. – Да ты, что ли, испугался?
- Нет, - храбро лжет Йос. – Просто… счастье, что ты такой хороший человек, Говард. Ведь будь ты другим, ты бы действительно мог меня продать.
     Он умолкает, боясь, что его голос дрогнет от ужаса.
- Ты же бываешь очень ловок, - поддразнивает его Говард. – Тебя же нелегко вывести из строя! Ладно, веселей. Лучше было «продать» тебя, чем каждую минуту опасаться за твою жизнь. Верно?
- Верно, - соглашается Йос, постепенно успокаиваясь.
- Ну вот. А я виделся сегодня с моими лесными ребятами и отдал им деньги: они изобразят армию Конрада так, что принцу мало не покажется.
     Они шепчутся об этом еще в течение десяти минут, потом умолкают.
- Говард, - вдруг снова зовет Йос.
- Ну? – Говард просыпается. – Чего тебе? Мне уже хороший сон начал сниться…
- Скажи, ты ведь не смог бы на самом деле продать человека? – в голосе Йоса жадная надежда.
- Вот струсил: на полную катушку! – Говард смеется. – Смог бы, еще как, даже не сомневайся. Только если уж тебя продавать, так надо сначала приодеть: за дворянина-то Гриф мне еще серебра добавит, может, и золотишка даст, а? Вот в том-то и беда: одежды дворянской у меня для тебя не припасено. И синяки у тебя еще не прошли до конца. Словом, не резон мне пока что тобой торговать: вид у тебя не подходящий.
- Не шути, - Йос счастлив. Он медленно погружается в сон, слыша, как посмеивается над ним Говард:
- Ну и забавный же малый… Чуть не поверил, что я его действительно продам. Да еще за пятьсот серебром. Сильно бы я продешевил на такой сделке: молодой здоровый раб стоит подороже. Вот же чудак: чуть не поверил…

                23.

     Лес Леди Кэрол был действительно огромен и дремуч. Он тянулся до самого горизонта. Его толстые высокие деревья стояли подтянутые, как образцовые воины в строю. От них веяло сумрачным, немного угрюмым покоем. Крестьяне, жившие близ леса, не решались заходить туда слишком далеко. Даже охотники знали только часть этого «Божьего сада» и не спешили осваивать дикую чащу с ее дебрями и непроходимыми болотами. Когда-то этот лес принадлежал богатой герцогине леди Кэрол Уайтберри. Говорили, что на одной из его полян еще сохранились остатки ее охотничьего замка, но никто не смог бы сказать, где находится эта поляна. Весь лес принадлежал приграничной Оэди; Италия не могла бы похвастаться даже малой его частью; но сразу же за лесом начиналась граница.
     Лес находился по правую руку от большой проезжей дороги, по левую раскинулись луга и холмы. Этот же лес преграждал дороге путь. Доехав до лесного «тупика» (здешняя просека заросла сто лет назад), армия принца Гилберта остановилась.
- И куда теперь? – спросил принц Говарда Цвара.
- Лучше, ваше высочество, вон у той рощицы остановиться, - молвил Говард, указывая рукой на небольшую рощу, зеленевшую слева. – Там можно крепость срубить, частокол поставить.
- Что ж, пожалуй, - согласился Гилберт. – Но вдруг они уже знают, что мы здесь?
- Да нет, - возразил Говард. – Пока дознаются и стянут сюда силы, наступит вечер: вы сто раз отстроитесь за это время.
-    Хорошо, - согласился принц и решительно повернул коня к рощице.
     … Целый день солдаты ограждали частоколом свой лагерь: огромный квадрат, каждая сторона которого равнялась миле. К вечеру он был готов: настоящая крепость на холме. Перелезть через частокол было невозможно: его высота равнялась футам пятнадцати. В нем сделали ворота и калитку с прочными запорами; внутри и снаружи были выставлены часовые. Говард работал весь день вместе с солдатами, нося на плечах сразу по два-три тяжелейших бревна. Йосу он работать запретил, велев ему весь день отдыхать в палатке и, главное, побольше спать. «Значит, сегодня ночью мы уйдем отсюда», - догадался Йос и с удовольствием расположился на отдых.
     Вечером, едва солнце коснулось линии горизонта, из Леса Леди Кэрол вдруг раздались мощные звуки труб, и напротив лагеря с частоколом (это было видно в бойницы) взвился стяг короля Конрада: золотой орел на синем фоне. Затем появились какие-то всадники с белым флагом. Принц Гилберт заволновался, велел встретить их и провести через калитку в новоявленный форт.
     «Вражеские» парламентеры были одеты в роскошные камзолы и прекрасно вооружены. Их предводитель, грозный, молодой, со сверкающими стальным блеском глазами, учтиво поклонился его высочеству и сказал:
- Ваше высочество! Мой государь, его величество Конрад, спрашивает вас, намерены ли вы сдаться ему сразу или готовы принять бой?
- То же самое я хотел спросить у вашего самозванного государя, - ответил принц Гилберт. – Но так как вы отвечать за него не можете, я предлагаю ему самому явиться завтра с утра на переговоры.
- Он готов вести переговоры с вами, - учтиво молвил парламентер. – Но только не в вашем форте, а на территории леса.
- Хорошо, - сказал принц. – Мне понятна осторожность моего брата, я и сам осторожен. Предлагаю встречу на нейтральной территории, в шатре, который будет раскинут моими людьми на лугу, между лесом и частоколом.
- Думаю, король Конрад согласится на это, - подумав, ответил парламентер. – Но не завтра. Завтра он принимает тысячу новых наемников, собранных его генералами за границей.
- Тогда послезавтра, - милостиво молвил Гилберт. – Вот письмо, я написал его в дороге; передайте его моему брату.
     И он подал конверт парламентеру. Тот снова поклонился и спрятал письмо за пазуху.
- Назначьте время для встречи, ваше высочество, - попросил он.
- Одиннадцать часов утра, - торжественно сказал принц.
     Он лично проводил парламентеров до калитки. Они вскочили на лошадей и погнали их к лесу, а принц, не без легкой зависти глядя им вслед, обратился к Бостелу:
- Кажется, Конрад набрал отважных людей. Если мне удастся привлечь их на свою сторону, я буду рад такому пополнению.
- Да, - задумчиво молвил Бостел. – У этих людей решительный вид. Но почему король Конрад не прислал, как это водится, своих генералов: Штерна, Гамма, Свада и прочих? Не все же они набирают отряды за границей.
- Ему каждый генерал дорог, он не хочет рисковать их жизнями, - пояснил принц. – Я бы тоже на его месте не стал сейчас посылать с белым флагом вельмож. Офицеры всегда на вес золота, ведь они ведут отряды в бой. Тем более, мы с Конрадом сейчас так мало доверяем друг другу.
     Феликс Бостел вынужден был согласиться с мнением его высочества.
     … Постепенно лагерь затих. Светились только небольшие костры, разведенные часовыми.
    

     Глубокой ночью Говард будит Йоса.
- Надевай куртку, - шепотом приказывает он. – И за мной!
     Йос подчиняется. Они выбираются из палатки во тьму. Пахнет дымком, лошадьми, кожей. Сквозь эти военные запахи пробивается осторожный аромат цветов. Сторожа Йоса и Говарда крепко спят возле своих палаток. Говард берет Йоса за руку, и они скользят во мраке пасмурной ночи, словно тени. То ли Говард отлично изучил дорогу, то ли он хорошо видит в темноте, то ли привык к ночным прогулкам, но только он ни разу не спотыкается и не дает споткнуться Йосу. Йос никогда бы не подумал, что этот огромный тяжелый человек может ступать столь бесшумно и легко, с волчьей ловкостью обходя костры и всевозможные предметы, лежащие и стоящие на земле: палатки, седла, повозки с провиантом, какие-то мешки… Так – бесшумно, легко, осторожно - они добираются до стены. Там – отверстие, похожее на бойницу, но не бойница: эта дыра во много раз шире. Ее наполовину заслоняет какая-то бочка в рост человека. Говард шутя отодвигает бочку в сторону и приказывает Йосу:   
- Вылезай и замри, словно тебя нет.
     Йос очень точно выполняет этот приказ. Говард вылезает вслед за ним и бросается ничком на землю.
- Ползи за мной! – шепотом велит он.
     И они ползут во тьме, по траве, вниз, потом прямо: до ближайших к дороге кустов. Затем встают, быстро переходят дорогу и исчезают в лесу среди деревьев.
- Ну, вот и всё, - вполголоса говорит Говард, снова беря Йоса за руку. – Теперь слушай. Я взял тебя с собой, в основном, для сегодняшней ночи. Мы идем в гости к разбойникам. Ты дворянин, оруженосец короля Конрада, а они, как сказано в Библии «псы и убийцы». Отчаянные головы, проще говоря. Этим ребятам терять нечего. Если они помогут королю, помилует ли он их, вот что?
- Если помогут, помилует, - не очень уверенно отвечает Йос.
- Ты можешь обещать мне это?
- Нет, - Йос смущен. – Обещать за Конрада я ничего не могу. Но я уверен, что он не только помилует их, но еще и наградит за услуги, ему оказанные.
- Хорошо, - коротко говорит Цвар. – Ты повторишь им то, что сказал мне сейчас. Согласен?
- Согласен, - отвечает Йос. – Я охотно это сделаю. Но послушай, мы не взяли с собой еды на дорогу.
- Что, уже проголодался? – смеется Говард. – Ты же за ужином умял целого жареного кролика с хлебом.
- Я помню, - отвечает Йос. – И я не голоден. Но мы же идем не только к разбойникам, а вообще уходим, назад, к Коннерсбруку.
- Надо же, а я думал, мы собираемся немного пожить в этом уютном лесу, - насмешливо говорит Говард. – Ты со мной уже несколько дней, Йос. Как ты думаешь, я позаботился о пище для нас?
- Прости, Говард, - в голосе у Йоса досада на самого себя. – Конечно, ты обо всём позаботился, а я говорю глупости. Ты не слушай меня.
- Я бы не слушал, да только ты не всегда глупости говоришь, вот, в чем дело, - усмехается Говард, – ладно, идем.
     Он ведет Йоса по лесу, в кромешной тьме, так же уверенно, как вел по спящему лагерю. Огня пока что зажигать нельзя, объясняет он: здесь пограничная территория двух различных разбойничьих шаек. Йос может только чувствовать траву и кусты, сквозь которые продирается, увлекаемый своим спутником; он не видит решительно ничего, кроме, разве что, неба, которое чуть светлее черных древесных верхушек.
     Вдруг Говард останавливается.
- Тут ты, пожалуй, не пройдешь, - замечает он.
- Где?
- Да по бревну над обрывом.
- Что, глубокий обрыв? – спрашивает Йос, у которого становится как-то неуютно на душе.
- Футов сорок-пятьдесят, - отвечает Цвар.
- Я попытаюсь, - мужественно говорит Йос.
- Нет, - решает Говард. – Падать, так вместе, а?
     Он подхватывает Йоса на одну свою руку, точно ребенка, и ступает на бревно. Идет он по нему медленно и осторожно, но уверенно. Йос держится за его каменное плечо, видит наверху звезды, проглянувшие из-за туч, и страх вдруг совершенно оставляет его. Ему становится весело. В последний раз его носил на руках отец, лет десять назад, и теперь ему кажется на мгновение, что он снова маленький. Он негромко смеется. Наверно, Ёжику бывает так же весело, когда Клаус или Конрад носят его на руках.
- Что, нравится? – спрашивает Говард.
- Да, здорово, - признается Йос. – Но неужели тебе не тяжело?
- Мне-то? – в голосе Говарда откровенное удивление. – Не смеши, а то упаду.
     Наконец, длинное бревно перейдено, Говард опускает Йоса на землю и зажигает небольшой факел.
- Теперь можно, - объясняет он. – Мы границу перешли.
     Он закуривает трубку. Йос в это время с любопытством озирается по сторонам. Лес действительно дремуч: огромные стволы, словно диковинные башни, уходят в небо, кругом заросли кустов. Вдруг где-то в зарослях грустно кричит козодой. Говард прислушивается и тут же подражает его крику. Через несколько минут проявляются трое; один из них несет факел. Незнакомцы молча здороваются за руку с Говардом и сдержанно кланяются Йосу. Тот отвечает на их поклон. Молчаливые люди идут впереди, Говард и Йос за ними. Теперь дорогу видно хорошо: это звериная тропа, по обе стороны которой густо растет крапива и папоротник.
     Они идут около часа. Затем деревья редеют, и взору Йоса открывается обширная поляна с развалинами какого-то огромного каменного здания в центре. Видны серые стены и готические стрельчатые окна в них.
- Добро пожаловать в усадьбу леди Кэрол, - говорит один из проводников и вдруг пронзительно свистит. На этот свист из развалин появляются люди: много людей, богато одетых, вооруженных, разного возраста. Среди них особенно выделяется один: черноволосый, в шелковом красном кафтане, с золотой цепью на груди. Ему около сорока лет, как и Говарду. Он с улыбкой пожимает ему руку и говорит сердечно:
- Рад видеть тебя.
- Я тебя тоже, - дружески отвечает Говард и подталкивает вперед Йоса:
- Это дворянин Йосен Данк, о котором я говорил твоему Раймонду. Господин Данк – оруженосец короля Конрада.
     И он представляет Йосу человека с золотой цепью:
- Знакомься, это мой приятель, атаман разбойников Эдвард Гор.
- Рад познакомиться с вами, господин Данк, - Эдвард Гор пожимает Йосу руку, проницательно глядя на него. – Я ведь тоже дворянин, да вот уже лет пять, как должен быть повешен. Как вам мои сегодняшние ребята с белым флагом?
- Прекрасная работа, - отвечает Йос. – Его величеству Конраду будет очень приятно узнать об услуге, которую вы ему оказали. И, полагаю, что он…
- Это потом, - мягко останавливает его Гор, хотя ему, видимо, не терпится услышать, что еще скажет Йос; его глаза вспыхивают жадным вниманием, но он сдерживает себя.
- Друзья! – он оборачивается к разбойникам. – У нас гости! Как вам уже известно, они явились к нам с подарком. Его величество Конрад Пятый пожаловал нам пять тысяч золотых, которые были сегодня поровну поделены между нами. Говарда Цвара мы знаем давно, а господина Йосена Данка видим впервые. Тем не менее, примем как следует наших добрых гостей, а после проводим их с честью по нашей тайной дороге, где им не будет грозить преследование со стороны людей принца.
- Ура! – загремели голоса. – Ура атаману Гору! Ура Говарду! Ура королю! 
     Веселье охватило разбойников. Сразу несколько из них повисло на Говарде, крича:
- Эй, Цвар, ты всё так же силен, приятель? Покажи свою силу!
     Говард, рассмеявшись, стряхнул их с себя, точно котят. Они, хохоча, повалились в траву, а Эдвард Гор обнял Говарда за плечи и, шутя, пригрозил своим подчиненным:
- А ну, кого оставить без испанского вина? Дайте отдохнуть с дороги нашему гостю и благодетелю!
     Они идут в развалины охотничьего замка, первый этаж которого довольно хорошо сохранился. Все семьдесят с лишним человек садятся за длинный сосновый стол, на который тут же ложится вышитая скатерть. Не проходит и десяти минут, как весь стол заставлен яствами, бутылками и кувшинами с вином. Говарда и Йоса атаман сажает на почетные места, рядом с собой, во главе стола. Ярко пылает камин, стол ломится от жареных кусков оленины, птицы, фруктов. Все веселы и довольны. Йос глядит в оживленные здоровые лица, слушает голоса разбойников, их шутки, смех – и понимает: эти люди и их лес могут сослужить Конраду великую службу.
     После обильного ужина Эдвард Гор ударяет кулаком по столу, чтобы восстановить тишину и поднимает руку:
- Братья! – громко говорит он. – Сегодня мы оказали услугу его величеству Конраду. Можно сказать, что мы приняли на себя огонь, предназначенный королю и его армии. Но будет ли его величество благодарен нам за это? Господин Данк! Вы оруженосец короля. Каков будет ваш ответ?
     Йос встает, держа в руке старинный кубок с вином, и обводит присутствующих торжественным взглядом.
- Господа! – говорит он, и за столом вдруг становится страшно тихо. – Я могу с твердостью сказать вам одно. Ваша услуга его величеству: это услуга родине, всей нашей Оэди, всему государству. И я глубоко убежден, что король Конрад, которого я успел узнать как человека великодушного, разумного, мудрого, честного и справедливого, поступит с вами, как добрый и милосердный государь. Он – я не сомневаюсь в этом ни минуты! – дарует вам всем до одного свое королевское прощение и щедро наградит вас за вашу верность. Ваш подвиг и помощь помазаннику Божию, законному правителю, войдут в историю Оэди. Вы станете свободными, богатыми верноподданными, прославленными гражданами своей державы, вы всюду будете пользоваться почетом и уважением, а старых грехов ваших никто не помянет. И я хочу первым поднять этот кубок за полное забвение ваших прошлых вин, за ваше прощение, за новую жизнь, за верное служение королю и возлюбленному нашему отечеству. Да здравствуют слава и честь! Да здравствует Оэдь!
     И он осушает кубок до дна.
     Взрыв голосов наполняет пиршественный зал. С сияющими лицами люди пьют из своих бокалов и кубков, атаман пожимает Йосу руку. У многих на глазах слезы, многие обнимают друг друга. Слова Йоса не пропали даром, он видит это.
- За нашего короля! – гремит голос атамана.
- Да здравствует король Конрад! – вторит ему сотня голосов.
- Хорошо ты говорил, - хвалит Говард Йоса, глядя на него с живым одобрением. – И знаешь, похоже ты сказал правду. Твое здоровье! Дай Бог, чтобы твои слова сбылись.
- Дай Бог, - подхватывает Йос. – Знаешь, Говард, я сам попрошу короля за этих людей.
     Пир продолжается еще час. За это время атаман сочиняет и пишет письмо к королю и обещает Йосу и Говарду:
- Мы с принцем поиграем здесь в прятки. Кого сможем, возьмем в плен и отвезем в столицу, а так – задержим их, можете быть спокойны.
     Йос от души благодарит Эдварда Гора. Тот передает ему два письма, оба к королю: его собственное и то, которое его помощник Раймонд взял накануне вечером у принца Гилберта. Говард тотчас забирает письма себе.
- У меня целее будет, - объясняет он атаману.
- Это верно, - со вздохом соглашается Гор. – У тебя, как под замком. Может, переночуете у нас?
- Нет, пора двигаться, - отвечает Говард. – Спасибо за то, что принял нас.
- Вам спасибо, - говорит Эдвард. – Теперь слушайте: на опушке леса, куда вас проводят мои люди, вы найдете оседланных лошадей, оружие и еду на дорогу.
     «Это хорошо, - думает про себя Йос. – А деньги у нас еще должны оставаться». И он начинает мысленно подсчитывать: «Все пять тысяч Говард отдал разбойникам, себе ничего не оставил. Остаются пятьсот золотых, которые выдал ему Эвальд по приказу принца да серебро, что дал нам в дорогу Клаус. Сотню из золотых принца Говард отдал стражникам, что впустили нас в Коннерсбрук (по пятьдесят на брата), да еще двадцать ушло  в пути на взятки нашим сторожам… Итого, у нас теперь приблизительно триста восемьдесят золотых и немного серебра. Да, мотом Говарда не назовешь, всё истрачено по делу».
     Они прощаются с атаманом и его подчиненными, после чего в сопровождении нескольких разбойников уходят по тайной дороге, известной только жителям Леса Леди Кэрол.

                24.

     Они скачут на лошадях всё утро и почти весь день – назад, к Коннерсбруку. Это не та дорога, по которой они приехали к границе, а совсем другая, небольшая, вьющаяся через леса, луга, поля и рощи. День жаркий. После бурно проведенной ночи Йос несколько раз засыпает в седле. Дремлет он и на коротких привалах после обеда. Благодаря атаману Эдварду Гору их переметные сумы полны жареной гусятиной, вином, вареными овощами.
     Ранним вечером они останавливаются около небольшой прозрачной реки, возле ивовой рощи, на лугу, где стоит огромный стог сена.
- Вот здесь заночуем, - объявляет Говард, указывая на стог.
- В стогу? – уточняет Йос.
- Ну да, - Говард доволен. – Мягко будет, как на перине. Ты пока что расседлай лошадей и разведи костер, а я схожу в деревню, молока куплю. Не знаю, как ты, а я его давно не пил.
- Я тоже, - говорит Йос.
     Говард уходит. Йос расседлывает лошадей, спутывает им ноги и пускает пастись. Потом разводит костер и разогревает куски гуся и овощей, предварительно нанизав их на прутики.
     Говард возвращается с тяжелым мешком. Он вынимает из него две больших тыквенных бутыли с молоком (для себя и Йоса), достает свежий хлеб и одежду: каждому из них двоих по чистой рубахе и по паре холщовых штанов до колен.
- Это завтра с утра наденем, - говорит он, подсаживаясь к костру.
     Йос наливает себе в кружку молока и с наслаждением пьет его.
- Интересно, что теперь о нас думает принц Гилберт? – говорит он.
- Гилберт? Пусть думает, что хочет, - отвечает Говард. – Нам бы на людишек Бостела не напороться. Я знаю, они по всей стране расставлены, он сам говорил. И, как я слышал, стреляют без промаха. Смотри, если меня подстрелят, возьмешь письма и деньги и поедешь дальше один.
- Мгм, - отвечает Йос, не желая спорить с Говардом. Но про себя он твердо знает: Говарда он не оставит, даже если тот будет смертельно ранен.
     После ужина они забираются в стог: мягкий, уютный, теплый. Он в самом деле похож на огромную перину, источающую, к тому же, ни с чем не сравнимый запах сена. Йосу этот запах кажется самым лучшим на свете; он нежней, сокровенней и проникновенней любых духов. Ему сразу вспоминается всё самое лучшее, что у него есть: Сабина… Когда он вполне услаждается ее образом, представшим перед его мысленным взором с удивительной живостью, перед ним встают незабвенные образы друзей: Конрада, Клауса, Евы, Ника, Ёжика, всех, к кому он хоть немного привязан, кого любит. В окружении этих дружеских лиц он и засыпает – счастливым сном, глубоким, как в детстве.
     Говард, лежащий близ него, тоже засыпает с удовольствием, хотя мысли и чувства его не так беззаботны. Он видел в жизни гораздо меньше хорошего, чем Йос. Ему некого вспомнить, кроме двух-трех женщин, своих приятелей-разбойников и Клауса, который ему понравился. Еще вспоминается Эвил, его любимый брат. Засыпая, Говард видит грустный и чудесный сон: они с Эвилом снова дети и запускают воздушного змея, сделанного из березовой коры. Змей улетает в облака, Говард держит бечевку, а белокурый Эвил смеется и хлопает в ладоши.


     Утром, когда Йос просыпается, Говарда рядом уже нет. Йос выбирается из сена. Солнце уже довольно высоко над землей. Лошади по-прежнему пощипывают траву на опушке рощи, а за деревьями блестит на солнце река. Аккуратно стряхнув с себя сухие травинки и цветы, Йос идет к реке и видит: Говард уже там. Он выныривает из воды, и небольшая река тотчас кажется ручьем по сравнению с ним. Лицо Цвара, обычно бесстрастное, теперь оживлено купанием в реке. Его мощные загорелые плечи блестят, точно мокрая бронза, блестят и зубы на смеющемся лице.
- Здор`ово! – приветствует он Йоса.
- Доброе утро, - отвечает Йос. Он тоже раздевается и прыгает в воду – светлую, чистую, до самого дна пронизанную лучами солнца.
- Эта река называется Серебряный Ключ, - сообщает Говард, когда Йос подплывает к нему. – В нее впадает несколько родников. А где родники, там серебро, дело известное.
    Йос плывет до другого берега, потом возвращается обратно – и так несколько раз. Теперь ему тоже весело. Он хватает Говарда сзади за плечи и говорит, смеясь:
- Ты в плену. Теперь вези меня до берега.
- Ты пожалеешь о том, что сказал это, - обещает ему Говард, посмеиваясь. Затем, во мгновение ока развернувшись, он с шумом погружается в воду, увлекая Йоса за собой. Тот отпускает его плечи. Говард пропал, его нигде не видно. Йос озирается по сторонам, ожидая нападения с тыла, но кругом тишина, Говард исчез. Тогда он ныряет и ищет его под водой, ищет долго и напрасно. Наконец, вынырнув в третий раз, он вдруг видит: Говард уже сидит на берегу и весело наблюдает за ним.
- Что, съел? – смеется он. – Ныряй, ищи дальше, не верь глазам своим!
     Йос тоже смеется и выбирается на берег.
- Ну, ты и хитер, - признается он. – Когда же ты успел выбраться?
- По воздуху прошел, - Говард ерошит ему волосы. – Пошли, хватит развлекаться.
     Йос приглаживает волосы аккуратными дворянскими движениями. Говард насмешливо наблюдает за ним, впрочем, не без некоторого восхищения: сам он совершенно лишен аристократического изящества, а оно ему нравится. Они идут через рощу, неся одежду в руках, а дойдя до стога сена, переодеваются во всё чистое. Грязную одежду Говард прячет в переметную суму. Йос охотно расстался бы с ней, но Говард бережлив.
- Мало ли что, - говорит он. – Не тебе, так мне пригодится.
     Йос не спорит. Они завтракают, седлают лошадей и едут дальше, освеженные и отдохнувшие.
     День проходит, как обычно. Под вечер они проезжают мимо какой-то фермы, возле которой молодая девушка сгребает сено. Вдруг она бросает грабли и со всех ног бежит к всадникам. Увидев это, оба придерживают лошадей. Добежав до Говарда, девушка обращает к нему сияющее от радости лицо, так, что платок падает с ее светлых кос, и, цепляясь за его стремя, восклицает:
- Говард!
     Тот удивлен, но спустя секунду узнает ее.
- Кэт, малютка!
     Он соскакивает на землю и поднимает ее на руки, а она обнимает его и целует в обе щеки. У Йоса замирает сердце: он вдруг узнает девушку, которую спас несколько дней назад от Беспалого Макса. Она смотрит на него и тоже узнает.
- Ой, - говорит она, густо краснея и поправляя платок. – Добрый вечер, сударь! Спасибо вам, что вы тогда меня спасли.
     Йос молча кланяется ей.
- От кого спас? – Говард ставит ее на землю.
- От Грифа, - отвечает Йос.
- А, так это ты ее спас? Ну, тогда я тебе всё прощаю, - торжественно заявляет Говард. – Такую девушку грех не спасти. А где твоя матушка, Кэт?
- Здесь, на ферме, - она улыбается ему счастливой улыбкой. – Дядя уехал, и ферму нам оставил.
- Да что ты, - Говард улыбается ей. – Можно к вам?
- Можно, можно, - ее ясные карие глаза светятся удовольствием. – Я вам ужасно рада. А матушка, так та, наверно, с ума сойдет; знаешь, как она ждала тебя!
- Было бы кого ждать, - Говард слегка розовеет. – Такой женщине как `Аста не бродягу бы ждать, а того, у кого дом да деньги.
- Нет! – Кэт энергично встряхивает головкой и берет его за руку. – Она, правда, тебя ждала. Потому что мы с ней тебя любим.
     Говард смущен. Йос впервые видит его таким.
- Ну, пошли, что ли, - говорит он, не глядя ни на Йоса, ни на Кэт.
     Йос спешивается и ведет коня в поводу. Кэт держит Говарда за руку и то и дело стреляет глазами в сторону Йоса.
- Ты выросла, - замечает Говард. – Я, было, сразу и не признал тебя.
- А я тебя сразу узнала, - она смеется. – Тебя нельзя не узнать.
     Они оставляют лошадей у калитки. Из дома выбегает женщина лет тридцати шести, моложавая, с ясным лицом. Она всплескивает руками и молча подходит к Говарду. Ее лицо светится недоверчивым счастьем, а в глазах – слезы. Он молча обнимает и целует ее с такой бережностью, какой от него трудно ожидать, потом говорит:
- Здравствуй, Аста.
     Она ничего не отвечает, только прижимается лицом в его груди. Так они стоят минуты две. Потом женщина торопливо утирает глаза кончиком фартука и, улыбаясь, говорит:
- Вот радость-то какая! Не ждала.
     Она видит Йоса  и смущенно, как и Кэт, кланяется ему:
- Здравствуйте.
- Это мой друг, дворянин, господин Данк, - поясняет Говард, обнимая Йоса за плечо. – Йос, это Аста, а это Кэт, ее дочь. Я их лет десять знаю.
- Да, мы давно знакомы с Говардом, ваша милость, - подтверждает Аста. – Ну, заходите же.
- Я просто Йосен, а не господин, - возражает Йос. – Пожалуйста, называйте меня по имени.
     Они заходят в дом.
- Бен, - говорит Аста работнику. – У нас гости. Поди, расседлай и накорми их лошадей.
     Бен выходит, а Говард и Йос следуют за хозяйкой в уютную, чисто убранную комнатку.
- Сердце мне говорило, что ты появишься, - Аста оборачивается к Говарду. – Но я думала, что этого быть не может: ведь ты целый год где-то пропадал; я уж решила, мы с тобой больше не увидимся. Садитесь за стол, сейчас мы с Кэт вас накормим.
     Они с Кэт быстро разогревают какие-то горшки, кастрюльки, сковородки – и вот, стол уже уставлен всевозможной снедью. Мать и дочь тоже садятся за стол. Йос видит, что Аста красива, но красотой не броской, точно спрятавшейся. У нее маленький нос, большие глаза, похожие на вишни, выразительные губы; темные волосы строго уложены под чепцом. Вся она чистая, опрятная, прямая - скромная и гордая одновременно. У Кэт лицо проще и смелей, она тоже очень миловидна; волосы у нее почти светлые.
- Матушка, - говорит она торжественно. – А ведь это господин Данк спас меня от того страшилища четыре дня назад!
- Вот как! – Аста встает и, подойдя к Йосу, целует его в лоб. – Благослови вас Бог, сынок. Мы вам этого никогда не забудем.
     Йос краснеет, что-то невнятно отвечает и потупляет глаза в тарелку. 
- Ну, расскажи что-нибудь, - ласково обращается Аста к Говарду. – Надолго ли ты пришел? Может, останешься?
- Потом останусь, коли не выгонишь, - тихо отвечает Говард. – У меня сейчас дело важное. Да и вдруг вернется твой брат, выгонит меня отсюда? Прошлый-то раз что было.
- Помню, - она вздыхает и объясняет Йосу с невеселой улыбкой:
- Позор был. Говард тогда зашел к нам, а брат мой, Джон, вызвал полицию. Говард едва ушел тогда, я ему помогла. Но Джон не вернется, - она смотрит на Говарда. – Верь мне, он тут не появится. Он теперь где-то на севере, Бог знает, чем занимается. Ему ведь мой отчим всё наследство оставил, когда умирал, вот он и отдал нам ферму. И то спасибо ему, каким бы он ни был: есть теперь, чем жить...
- А если и у меня будет, чем жить, уйдешь ко мне? – испытующе глядя на нее, спрашивает Говард.
- Если бы впрямь так было, ушла бы, - смело отвечает она, не опуская глаз. – С тобой хоть куда пойду; уже даже, кажется, бродяжничать готова…
- Матушка, что ты, - пугается Кэт.
- Ну нет, - смеется Говард, голубые глаза его весело вспыхивают. – Не дам я такой красавице бродяжничать. Дай срок, ты у меня в бархате будешь ходить.
- Не по чину это мне, - она тоже смеется.
- Ну, а если мне будет по чину? – он ласково подмигивает ей.
- Всё шутишь, - она глядит на него с нежностью. – Когда он выйдет, твой чин? Кэт уже семнадцать лет, она у меня замуж собирается. Через год-два, глядишь, внуки пойдут…
- Вот и будет у них бабушка в бархате ходить, - подхватывает Говард. – Будет лучше всех, молодых за пояс заткнет.
- Первый раз от тебя такие речи слышу, - Аста улыбается. – И ведь так говорит, что верить ему начинаешь. А, Кэт?
- Разве я тебя когда обманывал? – он берет ее за руку.
- А с другими-то бабами, - она смеется.
- Других жалел, а тебя люблю, - он вдруг целует ей руку.
- Ты что это? – она удивлена и немного испугана. – Прямо как дворянин себя ведешь. Учтивый стал.
     И ее лицо озаряется улыбкой, полной любви – живой и трепетной. Кэт тоже вся сияет: она очень рада за мать. Улыбается и Йос: он несказанно рад за Говарда, за Асту, за Кэт, которая не досталась отвратительному Грифу.
     После ужина Аста приводит Йоса в маленькую спальню, где уже застелена кровать.
- Отдыхайте, - она приветливо улыбается ему и уходит. Вместо нее появляется Говард.
- Ну, как тебе здесь? – спрашивает он. – Нравится?
- Да, здесь очень хорошо, - отвечает Йос. – Хочется остаться тут – и жить.
- Тебе хочется? – Говард удивлен. – Да ведь у тебя в каком-нибудь твоем имении, наверно, еще лучше.
- Да, в моем имении отлично, - Йос с удовольствием вспоминает свой небольшой родовой замок неподалеку от Сёртлаха. – Ты сам увидишь, я как-нибудь покажу тебе, когда кончится война. Но здесь есть то, чего у меня нет: какая-то добрая простота, что ли. Какое-то приволье. Такого не найдешь в дворянском доме.
- Я рад, что тебе здесь нравится, - Говард доволен. – Я тут уже бывал однажды, у отца Асты, когда он был еще жив. Правда, в дом он меня ночевать не пустил, оставил в сарае. Я и подумать не мог, что она сюда переселилась. Ну, что ж. Тогда ты спи, а я пойду.
- Спокойной ночи, - говорит Йос. – Где я могу найти тебя, если что?
- На втором этаже, - отвечает Говард. – В комнате справа.
     Он подмигивает Йосу и уходит. Теперь очередь Кэт. Она впархивает в комнату, как бабочка, с веселой приветливой улыбкой и спрашивает:
- Нравится вам здесь, господин Йосен?
- Очень, - Йос улыбается ей. – Ты любишь Говарда, Кэт?
- Ужасно люблю, - отвечает она с чувством. – Он всегда был мне, как отец. Мы с ним гуляли, он приносил мне и матушке подарки и никогда не кричал на нас, как дядя Джон. Говард давно бы женился на матушке, но у него ни дома, ни денег. Полиция его отовсюду гонит. А она его ждет, уже десять лет ждет. На других даже не смотрит.
- Я думаю, они поженятся, и скоро, - говорит Йос. – У меня такое чувство, что в этом или в следующем месяце.
- Ах, правда? – Кэт хлопает в ладоши, и в порыве радости целует Йоса в щеку. – Какой же вы славный, что так говорите! Вот радость была бы. А у вас есть невеста?
- Да.
- У меня тоже есть жених, - глаза Кэт становятся влюбленными. – Его зовут Генрих. Ой, вон он, уже идет сюда, - она взволнованно смотрит в окно. – Я побегу к нему. Спокойной вам ночи, господин Йосен!
     И она стремительно исчезает.
     Йос остается один. Ему немного грустно. Он некоторое время сидит у окна с видом на лесную опушку и сочиняет любовные стихи, которые посвящает Сабине Трумэ. Бумаги у него нет, писать не на чем, но он запомнит, обязательно запомнит то, что сочинил. Когда в комнате становится совсем темно, Йос раздевается и ложится в постель. «Еще две ночи – и мы в Коннерсбруке», - говорит он себе и почти тут же засыпает.

                25.

     На следующий день они уезжают сразу после завтрака. Говард на прощание обнимает Кэт и Асту. Аста, утирая слезы и улыбаясь сквозь них, тихонько просит его:
- Ты уж смотри, не сильно других-то жалей…
- Я стану безжалостным, - он целует ее и серьезно добавляет:
- Жди, я обязательно вернусь – и, мне кажется, очень скоро.
- Я буду ждать, - обещает она.
     Они садятся на своих лошадей и уезжают.
- Знаешь, - немного смущенно говорит Йосу Говард. – Я подарил Асте двести золотых, на приданое Кэт… Ничего?
- Это замечательно, - откликается Йос. – Теперь у них целое небольшое состояние. Они не удивились, что у тебя столько денег?
- Удивились. И обрадовались, когда узнали, что я не украл их. Я сказал им, что это подарок знатного вельможи, которому мы с тобой служим.
- Значит, у нас с тобой теперь где-то сто семьдесят с лишним золотых, - подсчитывает Йос.
- А про пятьсот серебром забыл? – смеется Говард. – Я ведь их получил-таки с Макса Грифа.
     Йос тотчас меняется в лице.
- Давай их выкинем, - хмуро предлагает он.
- Я их тоже подарил Асте, - Говард примирительно смотрит на Йоса. – Не забывай: это игра, а не жизнь, это разведка. Если бы я не взял у него денег за тебя, он сразу заподозрил бы неладное и начал следить за нами.
- По-моему, у тебя нет никаких принципов, - Йос, смягчаясь, поглядывает на Говарда.
- Их мало, - соглашается Говард. – И один из них: дают –бери, бьют – беги. Я не так богат, чтобы отказываться от лишних денег.

  - Хорошо, - вздыхает Йос. – Может, ты и прав. Главное, что эти деньги не с нами.
    

     … До Коннерсбрука уже совсем недолго – меньше суток пути. Йос и Говард останавливаются на ночлег близ деревни Сорочье Гнездо. Тут-то и происходит то, чего ни один из них не ожидает.
     Они о чем-то разговаривают перед ужином, когда вдруг всполошенные птицы вылетают из соседних кустов. Говард тотчас настораживается, Йос тоже. Но глаза Йоса прежде, чем глаза Говарда, схватившего мушкет, различают среди зелени черное дуло, направленное прямехонько в лицо Говарду. И то, что Йос делает в следующее мгновение, он делает, не рассуждая. Он заслоняет собой Говарда в ту секунду, когда видит короткую яркую вспышку и слышит звук выстрела. Говард сидит, Йос стоит, поэтому пуля попадает Йосу в ногу чуть выше колена и застревает в ране. Он падает. Говард падает тоже – и тотчас стреляет туда, в кусты. Оттуда слышится вскрик, потом – тишина. Говард идет туда и находит там убитого им человека. На воротнике его куртки вышит серебряный сокол на золотой рукавице: это эмблема тайной службы Феликса Бостела.
     Недолго думая, Говард седлает лошадей, перевязывает Йоса, поит его вином, сажает на коня и крепко привязывает веревкой к седлу. Сам он садится на свою лошадь и трогается в путь, держа Йосова коня  за поводья. Они летят галопом всю ночь, так, что к рассвету конь Говарда падает. Он, не мешкая покупает другого коня и снова гонит его к Коннерсбруку. Для Цвара сейчас главное довести Йоса живым. Недалеко от замка падает и конь Йоса; тогда Говард берет раненого к себе в седло. Клаус – врач, успокаивает он себя, и, конечно, поможет Йосу.
     Люди Бостела им больше не встречаются. «Почему тот, единственный, хотел убить нас? – размышляет Говард. – Значит, он понял, кто мы такие? Но откуда он узнал это?» Но потом Говард вспоминает лицо убитого: исхудалое, щетинистое… и куртка была ему узка… Ну конечно, догадывается он, это был просто какой-нибудь одичавший бродяга. Он убил одного из людей Бостела, завладел его курткой и оружием. Конечно, ему захотелось ограбить их с Йосом: взять себе оружие, лошадей, провиант, а если повезет, и деньги. Не повезло… «Если бы не Йос, - думает Говард, очередной раз давая Йосу вина, - Аста могла бы ждать меня до самой своей смерти. И ведь он ни минуты не колебался, когда заслонил меня собой. Раз на то пошл`о, и я не буду колебаться, останусь ради него на службе у короля, пока тот не вернет себе трон. И Йос у меня выживет, обязательно. Йос и Клаус. Даже если всем остальным будет крышка, даже если мне самому придется погибнуть. Потому что впервые ради меня рисковали жизнью. Что ж, я человек благодарный».
     … В полдень, на взмыленном коне он подъезжает к Коннерсбруку, точнее к купальне на Сент-Скае. Два дня назад Йос открыл ему тайну подводной галереи, и теперь Говард рад этому – не придется задерживаться. Он оставляет коня возле купальни и несет Йоса на руках внутрь. Вынимает позолоченный мяч из рук бронзового младенца, и подземелье тотчас открывается. Оттуда высовываются дула мушкетов.
- Пароль! – говорит чей-то голос.
- Клюв аиста, - отвечает Говард. – Уберите мушкеты и займитесь, кто-нибудь, моей лошадью; я несу господина Данка, он ранен.
     Он осторожно сползает вниз, чтобы не повредить Йосу. Его окружают разведчики Йоса, вся верная десятка.
- Что с господином Данком? – спрашивает Карл.
- Ранен, - коротко повторяет Говард. – Где господин Крафт?
- Сейчас будет, - говорит Дитер и бежит за Клаусом, а остальные провожают Говарда, который несет Йоса в глубь галереи. Говарду сейчас не до того, чтобы смотреть по сторонам. Он не спускает глаз с бледного лица Йоса.
     Наконец появляется Клаус. Он идет навстречу вновь прибывшим вместе с Карлом и Ником. Он так сердечно улыбается Говарду, что у последнего сразу становится легче на душе. Он чувствует, что рад видеть Клауса, очень рад. Но, что самое удивительное, Клаус тоже рад ему, несмотря на то, что Йос ранен.
     Клаус быстро заглядывает в лицо Йосу, затем протягивает руку Говарду.
- Здравствуй, Говард. Не переживай, я его вылечу.
     Говард пожимает его руку, хрупкую, как у подростка, и отвечает:
- Здравствуй. У него в ноге пуля. Я бы давно вытащил, да боюсь сделать хуже.
- Правильно боишься, - улыбается Клаус. – В таких делах торопиться не надо, особенно если не учился медицине. Слава Богу, что вы вернулись! Я очень рад вам.
     Ник начинает причитать над хозяином, но Клаус велит ему успокоиться,  и вообще просит всех уйти, кроме Говарда.
- Ты человек спокойный и будешь мне помогать, - поясняет он.
- С радостью, - отвечает Говард. – Сделаю, что смогу.
     Они приносят Йоса в небольшой зал («лазарет», как называет его Клаус) и кладут на стол, озаренный свечами. Йос открывает глаза и видит Клауса.
     Он улыбается ему.
- Мы сделали всё, как надо, Клаус… Говард тебе расскажет. У меня пуля в ноге, но это ерунда.
     И он вновь закрывает глаза. Говард говорит, глядя в сторону:
- Он спас мне жизнь. Я потом тебе расскажу.
- Обязательно, - откликается Клаус.
     Он промывает рану на ноге Йоса, берет свои хирургические инструменты, которые недавно приобрел в городе, и просит Цвара:
- Пожалуйста, подержи его, чтобы он не шевелился. Мне нечего ему дать, чтобы смягчить боль.
     Цвар держит Йоса крепко, как в тисках. Боль очень сильная, но Клаус действует быстро, а Йос старается терпеть и не стонать слишком громко. Вскоре пуля извлечена, рана смазана заживляющей мазью и перевязана, а сам Йос уложен в постель в их с Клаусом комнате.
- Я останусь с ним, - предлагает Говард. – Можно?
- Можно, - отвечает Клаус. – Будешь спать на моей бывшей кровати, так как я живу теперь со своей семьей в соседнем зале. Но сейчас, - он очень дружески смотрит на Говарда, - давай сделаем так: ты ляжешь и отдохнешь, а я посижу с Йосом. Вечером ты сменишь меня, если захочешь.
- Ладно, - отвечает Цвар. – По рукам. Кстати… Йос всё беспокоился… взяли ли вы виконта?.. забыл его имя… он тут еще оставался со своим отрядом.
     Он нарочно не произносит имени де Камю, хотя Йос всё рассказал ему: и о де Камю, и о Моне, и о Клаусе, и о Ёжике.
- Да, де Камю с людьми принца теперь в плену у Конрада, - говорит Клаус, бросая на Говарда внимательный взгляд. – А сам король уже занял столицу; он дал нам знать об этом через гонца. Едва Йос поправится, мы тоже двинемся туда.
- А кто такая Сабина? – с любопытством спрашивает Говард. – Йос в бреду всё говорил о ней.
- Это его невеста, - отвечает Клаус. – Она тоже сейчас в Сёртлахе, вместе со своей матерью, леди Коннерсбрук.
- Так она дочь Эльвиры Коннерсбрук? – уточняет Говард. – Та девочка, которую я, бывало, видел в парке?
- Да, та самая, - подтверждает Клаус. – Она также дочь короля Карла Второго, отца Конрада: Сабина Трумэ.
- Вот как…
     Говард уходит в уединенный зал, куда разведчики приносят ему мыло, горячую воду и чистую одежду – самую большую, какую смогли раздобыть. Он долго моется, потом бреется. Затем как следует завтракает и ложится спать на кровати Клауса, в той же комнате, где лежит Йос. Полога он не опускает, так как не привык этого делать, да и вообще, кровать для него – предмет роскоши. Засыпает он почти мгновенно.
     Мона Эрроу (уже несколько дней как Мона Крафт) осторожно заходит в маленький зал и видит: Ник сидит у постели Йоса, а Клаус стоит в стороне чуть поодаль и смотрит на огромного человека с сутулыми мощными плечами, с очень большим веснушчатым лицом, который крепко спит на его бывшей кровати.
- Клаус, - Мона подходит к мужу, не без опаски поглядывая на незнакомца. – Это он и есть? Говард Цвар?
- Да,  - отвечает Клаус, обнимая ее за плечи. – Это он и есть. Правда, удивительный? Мне кажется, он очень интересный человек. Пусть спит, не будем мешать ему.
- А Йос, бедный Йос, - шепчет Мона, - ему лучше?
- Он выздоровеет, - улыбается Клаус. – Жар еще держится, но скоро всё будет в порядке. Пойдем, посидим возле него.

                26.

     Для Говарда начинается совершенно новая жизнь: сумеречная жизнь под водой, и даже не под водой, а под землей, над которой вода. Здесь всё кажется ему необыкновенным: и огромная галерея ( он постепенно обходит ее всю, с изумлением озирая этот блестящий пустой бесконечный дворец), и люди, которые ее населяют: слишком славные и добрые, чтобы быть настоящими.
С каким волнением и сочувствием они слушали его подробный рассказ об их с Йосом походе! Особенно Клаус. Говард видел, что он не пропустил мимо ушей ни одного его слова. Мона вежлива и сердечна с Говардом, Ник ему кланяется и называет «ваша милость». Только маленький Ёжик побаивается рыжеволосого великана. Он учтиво говорит ему издали: «Здрравствуйте!» (он научился выговаривать «р») – и тут же убегает со всех ног. Клаус, когда они с Ёжиком одни, уговаривает его не бояться Говарда.
- Он наш друг и очень много сделал для нас, - говорит Клаус.
     Но Ёжик, прижимаясь к нему, отвечает:
- Он такой большой! И если он разозлится, он может нас всех побить: ведь он сильнее всех, сильнее тебя, сильнее Йоса.
     Клаус смеется:
- Так это же хорошо, что он сильный. Он нас не побьет, а поможет нам защититься, если на нас нападут.
- А вдруг побьет? – сомневается Ёжик.
- Неужели ты мне не веришь? – Клаус обнимает его.
- Верю, - отвечает Ёжик, обнимая его в ответ. Он действительно верит Клаусу, но Говарда всё-таки боится. А Говарду этот малыш напоминает Эвила. Йос похож на Эвила, который уже вырос, Эгберт Крафт – на маленького Эвила, а Клаус… Клаус не похож ни на кого, кроме как на себя самого. Наблюдая за ним и общаясь с ним, Говард всё больше проникается к нему уважением. Он чувствует, что Клаус – человек очень сильный, кроме того, веселый и спокойный. К тому же, он сочетает в себе таланты хирурга, звездочета и шута. Он составляет гороскоп Говарда и сообщает ему:
- Ну, что сказать тебе, добрый человек? Хоть ты велик и тяжел, взлетишь легче ласточки: тебя ждет очень большой почет, если только… если только ты доживешь до него.
- Как Бог даст, - спокойно отзывается Говард.
- Мы с Йосом поможем тебе дожить, - обещает Клаус.
     Ночи Говард проводит возле Йоса. Он просыпается, едва больной окликает его и засыпает, как только Йос перестает нуждаться в его услугах.
- У тебя удивительно крепкие нервы, Говард, - с одобрением говорит Клаус. – Просто канаты. С такими нервами, как у тебя, люди доживают до ста двадцати лет… если их не убивают. В твоем гороскопе я увидел такую опасность. Будь осторожен.
- Буду, - отвечает Говард. – Но откуда ждать опасности?
- Со стороны врагов, - отвечает Клаус.
- Точно ли? – озорно щурится Говард. – А то вдруг ты меня даром загубишь? Нажмешь… как это Йос говорил?.. на сонную артерию – и до свидания… а?
- У тебя такая шея, что мне придется долго искать эту артерию, - говорит Клаус.
- А если всё же найдешь и нажмешь, я усну?
- Да, - Клаус глядит на него с профессиональным интересом. – Что, хочешь, чтобы нашел?
- Нет, - Говард слегка ежится. – У других ищи, а меня побеждай как-нибудь иначе.
- Ладно, - просто обещает Клаус.
- Согласился! – Говард восхищен. – Как будто уже знает, как меня одолеть.
- Способов много, - соглашается Клаус. – Тебя можно усыпить, оглушить, выстрелить в тебя из мушкета, ударить холодным оружием, убить или ранить стрелой, поймать в капкан, заманить в ловушку… но, конечно, в честной борьбе я никогда не победил бы тебя.
- Жаль, - искренне говорит Говард. - А может, всё-таки победил бы? Хитростью или ловкостью?
- Может быть, - соглашается Клаус. – Но только если бы мы дрались по-настоящему, если бы ты был враг. А в шутку не смогу.
     Через двое суток Йос окончательно приходит в себя и с жаром рассказывает Клаусу то, о чем никогда не рассказал бы Говард: о том, как Цвар заботился о нем, Йосе, как спас его от Максимилиана Грифа, как нес его на одной руке по бревну, через глубокий овраг, как они ночевали в стогу и купались в реке, а позже встретили Кэт и Асту. Клаус, затаив дыхание, слушает Йоса. Говард вдруг представляется ему совсем иным, чем он знал его до сих пор, как будто сквозь неправдоподобно грубоватые черты вдруг проступает правильное прекрасное лицо, написанное строгой и нежной кистью. И в этом новом лице сочетаются редкая доброта, великодушие, любовь и глубокая дружеская привязанность, обличающие тонкую чуткую душу. Для Клауса это открытие потрясающей важности: он даже не предполагал, что Говард может быть таким.
     Говарду немного скучно в подземелье; солнце и свежий воздух всё чаще выманивают его наверх. Он покупает себе в деревне хороший кафтан и прочие предметы одежды и с утра до вечера проводит теперь наверху. Здесь, около купальни, в ароматных зарослях жасмина и шиповника, он часто сидит, вырезая от скуки какую-нибудь красивую мелочь: посуду или статуэтки зверей и птиц. Инструментами для своей работы он тоже обзавелся в деревне, но купил не всё, кое-что сделал сам.
     Ёжик приходит в восхищение от его зверей, как только видит их. Это восхищение пересиливает в ребенке страх перед огромным бродягой. Ёжику позволено гулять возле купальни, и однажды он обнаруживает Говарда. Тот как раз вырезает из дерева фигурку лисицы, схватившей куропатку. Ёжик, затаив дыхание, подбирается к Говарду и осторожно заглядывает ему через плечо. Лисица размером с ладонь выглядит очень живо, совсем, как настоящая. Она вся в напряженном движении; куропатка же пытается вырваться, она тоже совсем, как живая. Ёжик забывает обо всём на свете и погружается в созерцание чудесной поделки, где аккуратно и тонко вырезана мельчайшая деталь. Говард слышит взволнованное дыхание малыша возле своего плеча и улыбается про себя, но не оборачивается: он знает, что Ёжик его побаивается.
     Ёжик набирается храбрости. Он присаживается рядом с Говардом и говорит:
- Здравствуйте. Можно мне подержать в руках эту лисичку?
- Здравствуй, если не шутишь, - отвечает Говард. – Подожди, я закончу ее и подарю тебе, хочешь?
- Подарите? – Ёжик не верит своему счастью. – Правда, подарите? И вам не будет жалко?
     Говард смеется.
- Я буду плакать, - отвечает он, но таким голосом, что Ёжик понимает: это шутка. Его личико расцветает веселой улыбкой.
- Вы очень-очень красиво всё делаете, - восхищенно говорит он, с уважением глядя на Говарда. – У вас лисичка, как живая. И куропатка тоже.
- Откуда ты знаешь, что это куропатка? – Говард подмигивает ему. Может, это орел? А?
- Нет, орел совсем другой, - серьезно возражает Ёжик. – Я знаю, это куропатка, я ее узнал по хвостику. Я видел куропаток. Вы знаете, я теперь «р» умею говорить. Раньше я говорил «кухопатка». А теперь «куррропатка», вот. Это меня Клаус научил, - с гордостью добавляет он.
- Молодцы вы с Клаусом, - отзывается Говард. – Ученые.
- Да, мы ученые, - подтверждает Ёжик. – Особенно Клаус. Он всё-всё знает!
- Да ну? – Говард притворяется недоверчивым. – Так-таки и всё?
- Всё, честно! – Ёжик для пущей убедительности заглядывает ему в лицо и дотрагивается до его руки. – Он страшно умный. Только вот из дерева он не умеет вырезать.
     Говард снова смеется.
- Н`а свою лисичку, - говорит он.
- Спасибо, - Ёжик так осторожно берет фигурку, словно боится разбить ее. - Какая красота! Я покажу маме и Клаусу, ладно?
     Он хочет уйти, но вдруг останавливается.
- А вы не уйдете? – спрашивает он с некоторым беспокойством.
- Куда? – спрашивает Говард.
- Куда-нибудь, - Ёжик пожимает плечами. – Погулять.
- Может, и уйду, еще не знаю, - отвечает Говард, растягиваясь на траве и закидывая руки за голову.
- Не уходите, пожалуйста, - просит Ёжик и убегает вниз, в галерею: показать всем чудесную лисичку.
     Через четверть часа он возвращается уже без фигурки, довольный и запыхавшийся и подходит к Говарду. Тот, полулежа, задумчиво курит свою трубку.
- Клаус и мама сказали, что вы великий мастер, - с упоением сообщает ему Ёжик. – И всем-всем страшно понравилось! Я поставил ее возле моей кровати на табуретку. А теперь у меня к вам разговор.
     Он садится рядом с Говардом и смотрит ему в лицо своими ясными зелеными глазами, итак похожими на глаза Моны.
- Я тебя слушаю, - отзывается Говард.
- Вы нас, правда, будете защищать? – спрашивает Ёжик.
- Если понадобится, правда, буду, - отвечает Говард.
- Значит, вы добрый, - с облегчением вздыхает Ёжик. – И всех-всех можете победить. Да?
- Нет, - возражает Говард. – Всех не могу, один в поле не воин. Но с несколькими, пожалуй, справлюсь и один.
- Это очень хорошо, - решительно говорит Ёжик, протягивая ему руку. – Меня зовут Эгберт Крафт, а еще Ёжик. А раньше я был Эгберт Эрроу. Но теперь у меня фамилия Крафт, потому что я теперь сын Клауса.
- Будем знакомы, - Говард очень бережно пожимает маленькую руку. – Меня зовут Говард Цвар.
     Ёжик радостно улыбается. Он счастлив оттого, что больше не боится этого человека.
- Я бы вам что-нибудь подарил, - признается он. – Но у меня ничего нет. Я совсем обеднел. Но я вам обязательно что-нибудь подарю.
     Говард с важностью кивает в ответ, боясь рассмеяться.
- А как мне вас называть? – спрашивает Ёжик. – Господин Говард?
- Просто Говард, - отвечает Говард. – И на «ты». Мне так проще. Привычней.
- Мне тоже так проще и привычней, - соглашается Ёжик. – Я тебе не мешаю? Мама велела спросить, не мешаю ли я тебе.
- Нет, - улыбается Говард. – Можешь передать маме, что не мешаешь.
- Я передам, - обещает Ёжик. – Только потом. Я еще немножко посижу с тобой. Можно?
- Можно, - милостиво разрешает Говард. – Надо бы вытащить сюда твоих родителей, да и Йоса тоже, - размышляет он вслух. – Чего они там прячутся, как неродные, в этом «аисте»? Им нужен воздух, солнце.
- Они опасаются врагов, - говорит Ёжик.
- Волков бояться – в лес не ходить, - пожимает плечами Говард. – А тебе, я гляжу, скучно. Давай качели, что ли, сделаем.
- Качели! – Ёжик так и подскакивает на месте. – Настоящие качели?
- А то какие же, - Говард смеется. – Самые настоящие. Правда, простенькие. Ну, да тебе сейчас другие и ни к чему.
- Спасибо! – Ёжик сияет, глядя на Говарда влюбленными глазами. – Это будет так здорово, что я… я даже не знаю, что для вас сделать! Я подумаю. Ладно?
- Идет, - усмехается Говард и принимается делать качели. Ёжик стоит рядом и внимательно следит за его работой, готовый в любую минуту прийти на помощь. И вот, наконец, качели – дощечка на веревочках – подвешены к двум деревьям за железные кольца (чтобы веревки не перетерлись о сучья) и заманчиво покачиваются, легкие, крепкие, надежные. Ёжик счастлив. В порыве чувств он крепко обнимает Говарда и, усевшись на качели, начинает упоенно раскачиваться в теплой солнечной полутени. Его личико излучает такое счастье, что Говард тоже начинает чувствовать себя счастливым (на несколько минут, не больше). «Славный у Клауса парень, - думает он. – И как мало ему надо. Впрочем, всем детям мало надо, за это их Бог и любит. Я тоже когда-то был такой. И Эвил…»
     Он вздыхает, стараясь не вспоминать об Эвиле.
     Этим же вечером он убеждает Клауса:
- Слушай, доктор, хватит под землей хорониться. Достаточно того, что мы здесь ночуем. Пошли наверх. Добро бы зима была, а то август, солнце. Тоска берет в этом подземелье.
- Я уже и сам об этом думал, - отвечает Клаус. – Да боюсь людей Бостела; их здесь многовато было перед вашим приездом. Вдруг снова нагрянут?
- Чего там люди Бостела, - Говард машет рукой. – Я же не предлагаю поселиться на открытом берегу. Будем тут, рядом с купальней. Здоровее станем. Ну, решайся.
- Ладно, - немного подумав, соглашается Клаус. И чуть застенчиво прибавляет:
- Спасибо тебе за качели. Ёжик теперь только про них и говорит.
- Было бы, о чем говорить, - усмехается Говард. – А Ёжик у тебя что надо – не перехвалишь.
     Клаус в ответ улыбается с такой радостной гордостью, что Говарда поневоле берет сомнение: точно ли Ёжик не родной его сын? «Родных-то так не любят, - думает он. – Впрочем, родные еще те бывают. А Ёжик умный, воспитанный. Даже мне он уже, как родной, что там про Клауса говорить. Конечно, он его любит без памяти».
     … На следующий день все они выходят наверх. Говард выносит на руках Йоса и сажает его на траву, теплую от солнца. Йос очень доволен. Целую неделю он не дышал чистым воздухом, не видел неба, зелени, озера. Все, не исключая разведчиков, очень рады, что вышли на свет Божий. Говард подвешивает неподалеку от качелей Ёжика свой гамак, ложится туда и, насвистывая «Любовь не пара пустяков», погружается в блаженное ничегонеделание. «Скоро в путь, - лениво размышляет он сквозь вкрадчивую дрему, постепенно овладевающую им. – Через три дня Йос сможет уже ходить, прихрамывая; что ж, костыль я ему сделал, а на лошади он будет скакать не хуже прежнего. Всего сложнее с Моной и Ёжиком, ну да ничего. Клаус говорит, они поедут в носилках. Что ж, им там удобно будет, да только в носилках от опасности далеко не уедешь. Если что, мы возьмем их в седла, а носилки бросим, не беда. А как доберемся до столицы, я напишу Асте… Может, с собой ее надо было взять? Нет, пожалуй, рановато. Ничего, пусть потерпит еще немного».
     Разведчики купаются, благо вода совсем рядом; двое из них неизменно охраняют мир и покой маленького отряда. Впрочем, не такого уж маленького: шестнадцать человек. Говард про себя диву дается, как дружно живут между собой эти чужие друг другу люди: словно одна большая семья. «Если у короля все люди такие, - размышляет Цвар, - да и сам он такой, я согласен держать его сторону и сражаться за него: есть, что защищать. За таких людей жизнью рисковать не жалко. А если что со мной случится, Йос и Клаус позаботятся об Асте и Кэт: я с них слово возьму».
     Он действительно «берет слово». Клаус и Йос торжественно обещают ему, что в случае чего Аста и Кэт будут жить богато, ни в чем не нуждаясь, и там, где сами захотят.
- Только без тебя плохим утешением будет для них это богатство, - замечет Клаус. – Так что, лучше живи и понапрасну жизнью не рискуй.
- Понапрасну я никогда ею не рисковал, - веско отвечает Говард. – И впредь не собираюсь. Просто мне так спокойней: думать, что с ними в любом случае всё будет в порядке.

                27.

     Спустя три дня они покидают берега Сент-Ская.
     Накануне вечером Клаус, оставшись наедине с Говардом, говорит ему:
- Завтра мы отправляемся в путь. Поэтому я как начальник нашего отряда, поставленный его величеством, спрашиваю тебя: согласен ли ты мне подчиняться?
     Говард окидывает его испытующим взглядом и, поддразнивая, спрашивает:
- А если не согласен?
- Тогда мы уйдем одни, без тебя, - отвечает Клаус твердо, но глаза его улыбаются.
     Говард присвистывает, потом усмехается:
- Это, брат, у вас не получится, потому что я-то уйду с вами, и никто меня не остановит.
- Это твое дело, - пожимает плечами Клаус. Он тонкий, худенький, изящный, невысокий, но Говард ясно чувствует в нем силу и непреклонную волю.
- Ладно, я пошутил, - говорит он. – Я согласен тебе подчиняться. Мне это всё равно. Сказал бы подчиняться Йосу, я бы тоже согласился.
- Йосу подчиняется его десятка, - отвечает Клаус. – А ты до нашего прихода в столицу будешь непосредственно под моим началом.
- Хорошо, - соглашается Говард. – Говорю тебе: мне всё равно. Мне главное быть вместе с вами.
- Если ты согласен подчиняться мне, - продолжает Клаус, - то, пожалуйста, запомни: любой мой приказ должен выполняться тобой неукоснительно. Я подчеркиваю это, потому что у тебя властный характер. Возможно, ты часто будешь не согласен со мной, но, несмотря на это, приказы мои тебе придется выполнять.
- Хорошо, - соглашается Говард. – Не переживай, я умею повиноваться. Не хуже, чем приказывать.
- Дай Бог, - говорит Клаус.
     На следующее утро они уезжают. Впереди – Клаус, за ним – Йос и Говард, за Йосом и Говардом – Ник и пять человек из десятки Йоса. Один из десяти правит первой лошадью, в которую впряжены носилки, где сидят Мона и Ёжик, четверо остальных едут позади второй лошади: они охраняют носилки.
     Когда подъезжают к одной из деревень, Говард обращается к Клаусу:
- Здесь мой сгоревший дом. Могу я взглянуть на него – и вернуться обратно? Проститься хочу. Я догоню вас.
- Хорошо, - отвечает Клаус.
     Говард едет к пепелищу, давно заросшему травой и кустарником. Здесь же, в запущенном саду, он находит могилу Эвила: серую каменную плиту, почти скрытую жимолостью, где видны высеченные буквы: «Эвил Цвар» и годы, прожитые Эвилом на земле. Говард соскакивает на землю, кланяется могиле, тихо говорит: «До встречи, брат!» – и вновь вскакивает в седло. Он быстро догоняет отряд и опять занимает свое место – чуть позади Клауса, по левую руку от него.
     Они едут целый день с небольшими остановками, а к вечеру оказываются у речки Монс, на полуразрушенном мостике которой любил сидеть в детстве Клаус. Теперь на этот же самый мостик забирается восхищенный Ёжик. Он еще никогда не видел такого замшелого сказочного моста с посеревшими от сырости резными перилами. Ёжик с любопытством рассматривает бархатные головки камыша, которым у берегов заросла река, а яркие, оранжево-черные саламандры, порой вылезающие из воды половить мошек, вызывают в нем восторг: они так похожи на ожившие игрушки, эти мокрые водяные ящерки! На фигурки вроде тех, что вырезает из дерева Говард. Ёжик находит длинный ивовый прут и привязывает к нему веревочку, утяжеленную старой медной пряжкой от башмака. Получается удочка. Он закидывает ее в черную, как смоль, воду и шепчет:
- Я поймаю большого-пребольшого осетра, вот что! И подарю Говарду за то, что он сделал мне качели и подарил лисичку.
     В глубине души он, конечно, понимает, что ему ничего не поймать без крючка и наживки, да и с наживкой вряд ли удастся вытащить даже лягушку… Но кто знает? Вдруг судьба захочет его побаловать?
     И она его балует совершенно неожиданным образом. Удочка оказывается тут совершенно ни при чем. Просто в щели одного из мостовых бревен внимательные глаза Ёжика вдруг замечают тусклый блеск. Там что-то есть! Ёжик вытягивает свою удочку обратно и, запустив пальцы в щель, не без труда вытаскивает оттуда… большую серебряную монету! Это очень старинная монета, теперь такие уже не ходят. Она большая, почти что с ладонь Ёжика. В ней четыре аккуратных круглых отверстия, а посередине чей-то гордый профиль. Ёжик счастлив. Он долго и тщательно вытирает монету краешком полы своей курточки, пока находка не начинает сверкать, затем с гордостью несет ее Говарду.
- Говард, это тебе от меня на память! – говорит он торжественно.
- Спасибо, - отвечает Говард, беря монету в руки.
- Ишь ты! – тут же восклицает он. – Да ведь этой монете триста лет. Ну и чудеса!
     Йос и Клаус тут же подсаживаются к нему, приходит Мона, разведчики и Ник заглядывают через их плечи.
- «Двадцать марок. Король Гунтрам Девятый Оэдийский», - читает вслух Йос.
- Это Г`унтрам Т`авлинг, родоначальник теперешней династии, - Клаус взволнован. – Первый коронованный предок нашего Конрада. Это действительно редкая монета. И счастливая!
     Все поздравляют Ёжика с необыкновенной находкой, а Говард с чувством пожимает ему руку, как взрослому и с важностью благодарит еще раз. Ёжик на седьмом небе от счастья.
- Я нашел ее в бревнышке, - он указывает в сторону моста.
     Разведчики, увлеченные примером Ёжика, тут же бегут на мост и внимательно осматривают бревна, но им так и не удается ничего найти. Ёжик засыпает в гамаке Говарда, чувствуя на своей голове незримый лавровый венец; он герой дня, он нашел красивую монетку, приносящую счастье!
- У него счастливая рука, - говорит Говард Клаусу.
- Да, - соглашается Клаус. – Так и есть. Но детским рукам часто даются клады. Вообще, всем детям посылается свыше чудесное. Я не знаю ни одного взрослого, который не мог бы вспомнить хотя бы о двух-трех необыкновенных находках, которые сделал в детстве. Но Ёжику, конечно, повезло.
     И он улыбается так, словно «клад» дался не Ёжику, а ему самому, и не одна монетка, а, по меньшей мере, целый сундук денег.
     … Йос чувствует себя хорошо. Он всё еще немного прихрамывает, но, сидя верхом, вообще не испытывает никаких неудобств, а на отдыхе ходит с одним костылем, который сделал для него Говард. Он очень доволен тем, что поправляется и мечтает о том, как в скором времени встретится с Сабиной. Однако тревожная мысль не оставляет его: вдруг их отряд столкнется с людьми Бостела? Тем, конечно, уже известно, что армия Конрада прошла на столицу. Вероятно, Бостелу уже донесли об этом, и принц, оставив в покое Лес Леди Кэрол, злой, разочарованный и крайне встревоженный, уже, вероятнее всего, возвращается обратно, намереваясь взять столицу приступом. Клаус разделяет опасения Йоса. Поэтому они продвигаются вперед тайными тропами. Некоторые из этих троп известны одному только Говарду. Как истинный бродяга, он знает такие дороги, о которых даже Клаус никогда не слыхивал.
     На третий или четвертый день пути они сталкиваются, наконец, с людьми, но не бостеловскими, а своими же. Те сразу узнают Клауса, Йоса и его разведчиков.
- Езжайте спокойно, - говорит один из командиров, пожимая им руки. – Бостеловских людей, начиная с этого места, быть не может: мы их частью переловили, частью убили в перестрелке, а часть сбежала. Вся страна идет на службу к королю. Не ошибусь, если скажу, что наша армия уже состоит из пятидесяти тысяч солдат, и людей с каждым днем прибавляется. Я пошлю гонца к его величеству, что вы идете, - добавляет он.
- Нет, я сам, - отвечает Клаус и тут же отдает приказ Йосу отрядить гонцом к Конраду одного из разведчиков. Йос выбирает для этой миссии Фредерика Марча, самого спокойного и рассудительного. Клаус пишет королю небольшую записку в несколько строк, и Марч уезжает.
- Если принца здесь достойно встретят, - говорит вечером Клаус Йосу и Говарду, - он и его армия не смогут подойти к столице ближе, чем на двести миль, и Бостел, как всегда, поймет это раньше Гилберта. Скорее всего, принц обратится за помощью к наемникам.
- Или ляжет на дно, - предполагает Говард.
- На дно? – Йос задумывается. – И что он будет делать на этом дне?
- Собираться с силами и ждать удобного случая, - поясняет за Говарда Клаус. - Скорее всего, он так и поступит, Говард прав. Эх, как мне хочется захватить его и Бостела! Ведь их армия сразу лишится начальства; как бы это было выгодно! Этим мы сразу решили бы исход войны.
- Может, мои лесные ребята уже захватили их, - говорит с надеждой Говард.
- Об этом можно только мечтать, - вздыхает Клаус. – Они ведь очень хитры, особенно Бостел. Их берегут. Взять их трудно.
     Он вдруг решается.
- Вы как хотите, господа, а я буду просить Конрада о большом партизанском отряде человек, скажем, в сто – и уйду с ними искать Гилберта.
- Я пойду с тобой! – тут же говорит Йос.
- А у меня, может, свой собственный отряд будет, - голубые глаза Говарда вспыхивают. – Этак  человек в сорок, больше мне не надо. Мы будем помогать вам.
- Хорошо мы придумали! – Клаус очень доволен; он наливает всем вина в походные кубки. – Теперь у меня нет никаких сомнений: все вместе, с Божьей помощью, мы одолеем наших врагов. Выпьем за это. Да здравствует король Конрад!
- Да здравствует король! – эхом повторяют за ним Говард и Йос.

               
                ЧАСТЬ 2.
               
                1.

     Сёртлах встречает их радушно. Все они с удовольствием смотрят на столицу с ее великолепными старыми домами, с флюгерами на черепичных крышах, с золотыми шпилями на горделиво вытянувшихся дворцах и башнях. Везде на улицах развиваются королевские флаги: золотые орлы на синем фоне. Королевский дворец краше и величественней всех вельможных домов. Его украшают семь башен, во всём его облике нечто стремительное, порывистое, благородное. Он похож на Конрада с его живой импульсивной душой. И Конрад встречает своих друзей на широком парадном крыльце. На нем бархатный камзол, расшитый серебром и золотом, за плечами великолепный плащ, опушенный горностаем и скрепленный на груди драгоценным камнем. Глаза его весело блестят. Он быстро сходит по ступеням, обнимает и целует Клауса, Йоса и Ёжика; прочих только обнимает и пожимает им руку. Когда очередь доходит до Говарда, Конрад поневоле задумывается: так огромен этот рыжеволосый человек с сутулыми мощными плечами. Говард кланяется своему государю; в его глазах любопытство и легкий вызов. Конрад глядит на него с веселым изумлением, затем крепко пожимает ему руку. Говард отвечает на рукопожатие так, что король слегка вскрикивает.
- А ты силен, мой друг, - говорит Конрад с уважением. – Я рад познакомиться с тобой, Говард Цвар.
- Проходите же, - обращается он к своим друзьям, затем приглашает и Говарда:
- И ты проходи, добрый человек, будешь гостем.
     Все они, за исключением Ника и десятки Йоса (их окружает дворцовая гвардия, чтобы разместить, накормить и, конечно, узнать новости) проходят в кабинет Конрада. Мону и Ёжика Клаус просит подождать его в соседнем покое.
- Садитесь, - Конрад указывает дорогим гостям на кресла и диван. – Садитесь и рассказывайте. Сейчас нам принесут еды и вина, всё, как полагается, а пока что я весь внимание.
     Его лицо озаряется улыбкой.
- Как же я рад вас видеть! Как я скучал по вас! А ведь всё потому что я люблю вас, ближе вас у меня никого нет. Я это и раньше знал, да только теперь вполне почувствовал. Какое счастье, что вы живы! Ну, рассказывайте, родные мои. Начинай ты, Йос. Как прошла ваша с Говардом операция? Судя по его самодовольному и самодостаточному виду неплохо, а? Йос, я тебя слушаю, давай с самого начала.
     Йос, улыбаясь нетерпению своего государя и друга, начинает свой рассказ. У него дар повествования, он рассказывает подробно, обстоятельно и очень интересно. Конрад слушает его не просто внимательно, а самозабвенно, и даже когда появляется слуга с подносом, на котором вино и легкая закуска, он не замечает его, всецело поглощенный правдивой историей Йоса. Зато от его внимания не ускользает смущение Говарда в тех местах рассказа, когда Йос, не жалея красок, описывает его силу, ум и великодушие. Говард охотно заставил бы Йоса молчать, король видит это. Но в присутствии Конрада затевать спор невежливо, и Говард отворачивается к окну, чтобы никто не видел его лица.
     Когда Йос заканчивает свой рассказ словами: « … и я стал выздоравливать», Говард вынимает из-за пазухи два письма и с поклоном подает их Конраду.
- Вот, ваше величество, - говорит он, не глядя на короля. – Одно от принца Гилберта, другое от Эдварда Гора, атамана разбойников.
- Благодарю, - отвечает Конрад. – А ну, почитаем!
     Он распечатывает сначала письмо Гилберта и читает вслух:
     «Господину Конраду Тавлингу.
     Привет тебе, брат наш. Ты, должно быть, не ожидал появления моей многочисленной армии возле твоего убежища, которое мнилось тебе таким надежным и тайным. Но всё тайное (ты лишний раз можешь убедиться в этом) становится явным. Не думай же, что ты со своими малыми силами сможешь одолеть или перехитрить меня, брата твоего. Предлагаю тебе сдаться, дабы великодушно пощадить жизни моих и твоих людей. Обещаю, что если сдашься нам без боя, мы милостиво обойдемся с тобой, не причиним никакой обиды, не лишим свободы: ты будешь жить вольно, сосланный за пределы королевства Оэдь, на западных островах, под ненавязчивым присмотром верноподданных наших. На письмо не отвечай. Подробности мы с тобой обсудим при встрече, о которой доложат тебе твои парламентеры. Кстати, они мне очень понравились, сразу видно, что отважные воины. Итак, до встречи, любезный старший брат наш.
                Принц Гилберт, правитель королевства Оэдь».
- До встречи, брат, - вслух говорит Конрад, посмеиваясь. – Значит, Гилберт хорошенько заглотал крючок; представляю, как больно было ему узнать об обмане. Ладно, почитаем теперь, что пишут мне «отважные воины».
     Он вскрывает второе письмо и тоже читает его вслух:
     «Государь наш, Ваше величество Конрад!
     Да продлятся дни твои, да упьешься ты своей победой, как добрым вином. Пишет тебе атаман разбойников из Леса Леди Кэрол. Мой король, мы, верные твои подданные, приложим все силы наши, дабы ослабить и запутать армию его высочества принца Гилберта. Твой добрый оруженосец Йосен Данк подал нам надежду на милость твоего королевского величества. Да мы и сами надеемся, что простишь мне и моим людям былые вины и даруешь нам право безбоязненно проживать в городах и деревнях королевства, не опасаясь кары за прежние преступления, мнимые или настоящие, ибо некоторые из нас были оклеветаны и зря пострадали. Прости, слог мой несколько одичал, как и я сам, от жизни в лесу.
                Глубоко преданный Вашему величеству Эдвард Гор».
- Прощаю этим людям их прошлые вины, дарую свободу проживания, готов наградить их! – торжественно заявляет Конрад; серые глаза его взволнованно вспыхивают. – Сегодня же напишу к ним и пошлю гонца, пусть они знают, что прощены мной!
     Он встает, повелительно смотрит на Говарда и приказывает ему:
- На колени!
     Говард повинуется. Король вынимает из ножен шпагу и касается ею плеча Говарда.
- Говард Цвар! За величайшую услугу, оказанную тобой королевству, короне, помазаннику Божию, - гулко звучит голос короля, - дарую тебе звание дворянина и жалую титулом графа Эбрийского. Даю тебе во владение город Эбр и прилежащие к нему деревни и земли, а также замок Эбриджхолл близ Эбра со всеми его угодьями.
    И, убрав шпагу, его величество сердечно добавляет:
- Вставай, Говард, я поздравлю тебя.
     Говард, бледный и, несмотря на свои крепкие нервы, потрясенный до глубины души, встает и, как во сне, целует руку короля, а король обнимает его и смеется:
- Вот так, поздравляю. А теперь садись. Клаус!
     Клаус тоже становится на колени, и его плеча касается кончик шпаги.
- Друг мой, – говорит Конрад. – За твои многочисленные заслуги перед родиной и передо мной, твоим государем, возвожу тебя в звание дворянина, дарую тебе титул виконта де Ружа и отдаю во владение бывшие замки де Камю, Гринхоф и Ружмарк с городом Ружем и прилежащими к нему землями и деревнями.
     Конрад поздравляет Клауса, который сейчас бледен не меньше Говарда, и обращается к Йосу:
- Йосен Данк, на колени! За заслуги, оказанные тобой родине и твоему королю, жалую тебя титулом графа Илдского и дарую тебе замок Илдсбрук и прилежащие к нему угодья, земли и деревни.
     Он поздравляет Йоса, велит ему сесть и собственноручно разливает вино по бокалам.
- Выпьем теперь за вас, господа дворяне! – смеется он, поднимая свой бокал.
- Сначала за тебя, государь, - отвечают они.


     И опять для Говарда начинается совершенно другая жизнь – уже не в подземном, а в столичном, королевском дворце. Йосу и Клаусу эта жизнь не кажется такой уж необыкновенной, потому что они родились и выросли во дворцах, правда, поменьше и поскромнее, но всё же. Моне и Ёжику дворцы тоже не очень-то в новинку; передвижной театр во время своих странствий по Оэди порой останавливался во дворцах, да и Коннерсбрук еще свеж в их благодарной памяти. Но Говард почти убежден, что видит сон наяву.
     У него появляются собственные покои во дворце, отведенные ему гостеприимным Конрадом: пять великолепных уютнейших комнат. Их окна частью смотрят на королевский сад, частью на огромную дворцовую площадь.
     Вместе с комнатами новоявленный граф Эбрийский получает от короля двух усердных слуг, мужа и жену средних лет, а также двух пажей. Один из них – Каспер, сын садовника леди Коннерсбрук, который научил Сабину свистеть. Второй – красивый юноша шестнадцати лет, в отличие от Каспера, темноволосый. Он умен, взыскателен, честолюбив; его зовут `Авис. У прислуги и пажей две отдельных комнаты рядом с апартаментами Говарда. Едва Говард узнает об этом, как к нему является с поклоном портной: снять с «господина графа» мерку, чтобы сшить ему одежду, подобающую его сану и званию. После того, как портной уходит, Говарда ведут в мраморную ванную комнату, сверкающую разноцветным кафелем, с огромной мраморной ванной и кранами, подающими из двух баков (каждый размером с небольшую колонну) горячую и холодную воду. Цирюльник желает его постричь и побрить, а королевский банщик – помочь вымыться, но Говард решительно восстает против этих услуг.
- Ну, нет, - говорит он, ухмыляясь. – Сам вымоюсь и побреюсь, не маленький. Да и стричь меня пока что нечего, я своей стрижкой доволен. Оставьте мне всё необходимое, ребята, и ступайте себе. На чай всё равно получите, останетесь довольны.
     Цирюльник и банщик с поклонами выходят, величая Говарда «ваше сиятельство». Говард остается в ванной один. Он с любопытством включает горячую и холодную воду и завороженно, как ребенок, смотрит, как вода наполняет длинную мраморную чашу, сливное отверстие которой заткнуто узорчатой серебряной затычкой с кольцом. Он, конечно, слышал о таком чуде, как ванная и краны, но до сих пор не видывал ничего подобного и теперь с восхищением созерцает это чудо. Когда ванна наполняется отличной прозрачной водой, он раздевается и смотрит на себя в огромное зеркало. До сих пор ему еще ни разу не доводилось видеть самого себя со стороны в полный рост, и теперь ему кажется, что он слишком большой, неуклюжий и нестройный, к тому же, голова его так ушла в плечи, что он кажется себе горбатым. «А ведь я не горбун, просто шеи нет», - думает он с легким сожалением, но тут зеркало затуманивается от пара, наполнившего ванную, и Говард залезает в воду, приятно горячую, словно очень сильно нагретую солнцем. «Если у меня в имении нет этакой штуки, то непременно заведу», - думает он, с наслаждением вытягиваясь в воде. Он чувствует, как всё тело его радуется, а вместе с телом начинает радоваться и душа. Он лежит в ванной около получаса, совершенно счастливый, затем начинает мыться – тщательно, как кошка. От природы он очень чистоплотен, поэтому намыливает себя весьма усердно, до обильной снежно-розовой пены. Мыло благоухает, как тысячи роз, но не резко, а мягко. Через четверть часа Говард становится исключительно чист. Он сливает воду и набирает ее еще несколько раз, ополаскиваясь, а заодно и развлекаясь, затем вытирается сказочным мягчайшим полотенцем невероятной ширины и идет в специальную «предванную» комнату, где лежит его новая и пока что единственная одежда: тончайшее нижнее белье, сорочка, вся в кружевах, камзол и штаны из лучшего английского сукна, шелковые чулки и башмаки из темной блестящей кожи. Говард не очень благосклонно косится на чулки, но всё-таки надевает и их, после чего снова смотрит на себя в зеркало… и не узнаёт себя. В ловко сшитой красивой одежде он выглядит гораздо стройнее обычного; в его облике появляется даже что-то аристократическое. Он не может оторвать глаз от серебряных пуговиц на своем камзоле, от серебряных пряжек на башмаках, от серебряного звенчатого пояса, украшенного драгоценными камнями. «Черт! Я весь в серебре!» – думает он не без восхищения и надевает шляпу: небольшую, со страусовыми перьями и золотым позументом. «Если Аста теперь меня увидит, - говорит он себе, - она меня не узнает. О, Аста! Я одену и ее, и Кэт; они же красавицы. Если мне, такому неказистому, идет графская одежда, то как же она пойдет Асте! Она у меня всех затмит в каком-нибудь шелковом платье… или бархатном. Бог мой, как она будет красива!»
     И его глаза заранее становятся нежными и мечтательными. Покинув ванную и щедро оделив серебром банщика и цирюльника, он идет к себе; ждет, пока высохнут волосы, а заодно осматривает покои. Здесь столовая, тут гостиная, там спальня…
- Чудеса, - время от времени шепчет Говард.
     Он исследует свою сокровищницу. Там деньги: тяжелые, плотные пачки золотых монет, обернутых в шелковую бумагу, и драгоценности: золотая нагрудная цепь с брелоками, широкие мужские браслеты для запястий, перстни, кольца. Один перстень особенно примечателен: с миниатюрными солнечными часами под стеклом. Говард надевает его на безымянный палец правой руки, запирает сокровищницу, ключ на цепочке вешает себе на шею, под сорочку, и отправляется в сад – немного прогуляться.
     Огромный, пышный, с аккуратно постриженными деревьями и живыми изгородями, этот сад – настоящий образец европейского столичного сада. Говард не слишком восхищен им. Он любит, чтобы деревья и кусты росли привольно, не изображая из себя шаров, пирамид и стен. Но он понимает: так принято. Сад необъятен и почти совершенно пуст. Говард идет по песчаной дорожке, пока не доходит до беседки, увитой виноградом и ползучими розами. Там, сидя на скамеечке, дремлет молодая женщина с темно-рыжими волосами. Её руки унизаны кольцами, на шее бриллиантовое ожерелье; на ней великолепной платье: серое, блестящее, как лунное серебро.
     Заслышав шаги Говарда, она просыпается, открывает глаза и испуганно вскрикивает, увидев незнакомого великана.
- Добрый день, сударыня, - он почтительно снимает шляпу и кланяется ей. – Не беспокойтесь, я сейчас уйду. Просто осматриваю сад. Я здесь впервые.
     Улыбка появляется на лице женщины, она смотрит на него очень по-доброму и с живым любопытством, потом быстро выходит из беседки и оказывается возле него.
- Вы, вероятно, Говард Цвар, граф Эбрийский? – спрашивает она, подавая ему руку. – Я очень рада с вами познакомиться. Добрый вечер. Меня зовут Ева.
     Сердце замирает в груди у Говарда. 
- Вы – ее величество, королева Оэди? – спрашивает он.
- Да, - отвечает она приветливо.
     Он с глубоким почтением целует ее руку.
- Как вам нравятся ваши комнаты? – ласково спрашивает она. – Довольны ли вы своей прислугой?
- Я еще не привык к ней, - признается он. – А комнаты очень хороши… но я к ним тоже еще не привык. Видите ли, я только сегодня стал графом, а до этого был бродягой, так что… мне ко многому придется привыкать, ваше величество.
- Мне кажется, вы легко привыкнете, - она ободряюще улыбается ему. – Знаете, его величество очень высоко ценит услугу, которую вы ему оказали. И вы ему очень понравились, - доверчиво продолжает она, идя вместе с Говардом по аллее. – Он сказал, что хочет познакомиться с вами поближе, потому что вы герой и очень интересный человек. Еще сказал, что когда вы пожали ему руку, он даже вскрикнул от боли.
- Да, я виноват, немного силу не рассчитал, - смущается Говард.
     Она тихонько смеется, потом спрашивает:
- Вам уже передали приглашение на обед? Вы сегодня обедаете с нами! Ведь вы не откажетесь?
- Напротив, почту за честь, - отвечает он. – Правда, манеры у меня… как это называется?.. не безукоризненные, вот. Я рос в доме лакея, поэтому всё-таки получил кое-какое воспитание и понятие об этикете, а всё-таки… Семья у меня была простая.
- Не тревожьтесь о ваших манерах, мы их переживем, - смеется она. – Главное, не смущайтесь: ведь мы ваши друзья. К тому же, на обеде будут Йос, Клаус, Мона, Ёжик и леди Коннерсбрук с Сабиной. Баронесса уже дала свое согласие на брак Йоса и Сабины; их обвенчают сегодня.
- Я рад за Йоса, - коротко говорит Говард.
- Я тоже, - подхватывает Ева. – И за Сабину. Знали бы вы, как она переживала за него. Каждый день проливала слезы… Зато теперь ее счастью нет предела.
- Я рад, - повторяет Говард, думая про себя: «Вот, я иду рядом с королевой, и мы разговариваем… Нет, это наверняка сон».
     Вдруг Ева слегка бледнеет и останавливается.
- Простите, - говорит она. – Мне не совсем хорошо… Сейчас всё пройдет, просто голова закружилась.
- Наверно, вы ребенка ждете, - вырывается у Говарда. Тут же он багровеет до корней волос; но Ева ничуть не смущена его прямотой.
- Да, - просто и охотно отвечает она. – Но как вы догадались?
     Он пожимает плечами и, глядя в сторону, отвечает:
- Вы недавно вышли замуж, вышли по любви; женщина вы здоровая, видно по цвету вашего лица, по осанке… Что ж, дело обыкновенное. Простите, зря я это вам говорю; я бываю глуп, как никто на свете. Может, обопретесь на меня?
- Да, благодарю вас, - она опирается на его руку, всё еще бледная. Он помогает ей дойти до дворца.
- Спасибо, - она с признательностью улыбается ему.
- Может, вас в покои отнести? – предлагает он. – Мне это совсем не трудно.
- Ох, нет, нет, - она смеется, опускаясь на скамейку у крыльца. – Это было бы прекрасно, но этикет… Все придворные будут в обмороке, и, боюсь, король Конрад тоже, несмотря на свои широкие просвещенные взгляды. Не беспокойтесь, мне уже гораздо лучше, Говард. Я сейчас сама поднимусь к себе. Вы очень добры и предупредительны. Так не забудьте про обед: мы с Конрадом будем ждать вас.
- Не забуду, ваше величество, - он склоняется перед ней и вновь целует ее руку. Потом уходит к себе. «Так вот она какая, - думает он. – Что ж, очень мила и добра, к тому же. Но ей нельзя выходить одной, пусть берет с собой хотя бы служанку. А то упадет в обморок, и никто не узнает; так и умереть можно. С королевами всегда всё непросто. Обычные женщины в огне не горят, а королевы на ровном месте спотыкаются – они ведь особенные. Так во всех книгах пишут, а уж почему это происходит, не знаю».
     Подходит время обеда. Пажи провожают Говарда в малую королевскую столовую, где можно обедать в узком кругу.
     Обед проходит очень весело. Для Ёжика приготовлен высокий специальный стульчик. Его сажают на этот стульчик, разодетого в бархатную темную курточку и штанишки. Он счастлив, что снова обедает вместе с Конрадом и Евой, и что Говард тоже здесь. Сабина и Йос оживлены, их лица сияют радостью, они бросают друг на друга взгляды, полные любви. Клаус сидит по правую руку от Конрада, Говард – рядом с ним.
     Все разговаривают, Говард молчит. Он вежлив, но неразговорчив, потому что для него всё ново: и красиво накрытый стол, и изысканные кушанья, и необыкновенно тонкого аромата и вкуса вино (до сего дня он не пробовал ничего подобного). Но всего удивительней приборы: золотые вилки, ложки, ножички, фарфоровые чашки для кофе, салфетки, хрустальные бокалы для вина и соков. Говард плохо чувствует вкус того, что ест, так сильно его отвлекает сервировка стола и общий вид зала. Этот великолепный зал подавляет его, кажется ему страшно чужим. Его тянет на простор, в лес, в поле… Он чувствует себя огромным диким животным в золотой клетке.
     … Вечером после венчания Йоса и Сабины Говард снова выходит в сад, чтобы выкурить на просторе трубку. Голоса птиц в постриженных зеленых кронах постепенно становятся тише, умолкают; сумерки опускаются на землю, на траву и на королевские цветники.
     Говард, предварительно оглядевшись по сторонам, садится на траву среди кустов сирени, снимает шляпу и с наслаждением закуривает свою трубку. «А ничего здесь, - думает он. – Но всё же – скорей бы уехать отсюда! Хорошо обедать во дворце, когда с врагом покончено, а пока что рано веселиться. Да и не до веселья мне: с виду я уже граф, а душой еще бродяга. Ох, как трудно меняться! А ведь надо. Назвался графом, так и будь им…»
- Здравствуй, граф! – раздается вдруг рядом с ним приветливый голос Конрада.
     Говард оборачивается, не торопясь, встает и кланяется его величеству. Конрад смотрит на него с озорной искоркой в глазах, но при этом очень дружески.
- А я увидел из окна, что ты куришь, - говорит он весело, - и решил тебя навестить. Вот, подарок тебе принес, - и он протягивает Говарду вышитый бисером кисет с табаком и красивую трубку из темного дерева с золотым ободком.
- Благодарю, ваше величество, - отвечает Говард, беря в руки подарок. Он очень благосклонно разглядывает трубку и кисет, затем аккуратно кладет их во внутренний карман камзола.
- Ну как, нравится тебе здесь? – спрашивает Конрад.
- Очень, - отвечает Говард. – Да только на волю хочется. Ведь мира-то еще нет, стало быть, расслабляться рано. Дайте мне сорок человек, ваше величество: пойду с ними в разведку.
- Знаю, друг, - смеется Конрад. – И Йос, и Клаус тоже меня просили об отрядах. Хвалю за усердие. Всё вы получите, но только через неделю. У Йоса ведь завтра свадьба.
- За неделю Гилберт может слишком близко подойти, - возражает Говард. – Может, вы раньше мне людей дадите?
- Не торопись, - отвечает Конрад. – Я тоже не вчера родился. Дам вам людей через неделю, и сам с вами пойду, здесь сидеть не буду. Прошу тебя потерпеть. 
- Хорошо, - Говард вздыхает, с тоской оглядывая стриженые деревья. Конрад смеется.
- Я сам не люблю этот сад, - говорит он с пониманием. – У меня здесь есть любимое место, там никогда не стригут деревьев. Даже при Гилберте не остригли. Пойдем, покажу.
- Пойдемте, - Говард надевает шляпу, и они вдвоем идут в глубь сада.
     Место, куда король приводит Говарда, действительно очень приятное: это большая поляна, окруженная высокими деревьями и поросшая кустами, которых, по всей видимости, никогда не касалась бдительная рука садовника. Говард смотрит на это место с удовольствием.
- Вот бы мне здесь и поселиться на всю неделю, - мечтательно говорит он. – Я бы гамак подвесил…
- Живи, где хочешь, - улыбается Конрад и неожиданно предлагает:
- Давай бороться – кто кого одолеет?
    Говард в замешательстве смотрит на короля.
- Да борьбы-то не выйдет, государь, - тихо отвечает он. – Я вас в два счета уложу.
     Глаза короля при этих словах Говарда вспыхивают огромным интересом.
- Да что ты! – говорит он. – Ну-ка уложи, будь другом! Со мной в два счета до сих пор еще никто не справлялся.
     Они схватываются, но их борьба не продолжается и двух минут. Говард, схватив Конрада так, что тот не может пошевельнуться, аккуратно укладывает его на траву; лицо его оживляется, в глазах появляется выражение немного хищного превосходства. Одной своей рукой он держит обе руки Конрада, как клещами, и мощным коленом прижимает к земле его ноги. Конрад пытается вырваться, но это совершенно невозможно.
- Сдаюсь, - говорит он, наконец. Говард отпускает его. Король садится на траве и смотрит на него с почтительным восхищением. Потом произносит:
- Чудеса! Ты, как мне показалось, не применил и половины своей силы.
- Не применил, - соглашается Говард.
- Я очень хотел бы видеть твою полную силу, - признается Конрад.
- Полную силу? – Говард задумывается, потом кивает на одинокую бронзовую статую Аполлона. – Вот если его подниму, всю силу на это положу.
- Вместе с постаментом? – недоверчиво спрашивает Говард.
- Ну да.
- Ты надорвешься, - король начинает беспокоиться. – Нет, не надо, прошу тебя.
     Но Говард уже загорелся этой идеей – поднять бронзовую статую.
- Дозвольте, ваше величество, - просит он. – Уж очень хочется проверить, смогу ли я его поднять. Не бойтесь, со мной ничего не случится.
     И, не дожидаясь позволения, он подходит к статуе. Оглядывает ее, поворачивается к ней спиной, затем берется обеими руками за постамент, который не врыт в землю. Говард делает усилие и… поднимает статую себе на плечи. При этом жилы на его висках вздуваются, мускулы напрягаются так, что их видно сквозь камзол. Он несет статую медленно, шаг за шагом, к королю и ставит ее рядом с его величеством, после чего без сил падает на траву и несколько раз глубоко вздыхает.
- Ты в порядке? – король с тревогой склоняется над ним.
- В порядке, - Говард улыбается ему, вынимает платок и вытирает пот со лба. – Тяжеловато было. Вот он, предел моей силы, государь.
     Конрад взволнован.
- Ты невероятно силен, Говард, - он пожимает ему руку.
     Говард садится и торжественно закуривает свою трубку – подарок Конрада.
- Я знаю, ты и из дерева вырезать умеешь, - говорит Конрад, зачарованно глядя на него.
- Умею, - Говард искоса поглядывает на него. – Так, мелочь всякую: людей, зверюшек, птиц…
- Ёжик показывал мне твои вещицы, - кивает Конрад. – Ты мастер, Говард. И, сдается мне, бесстрашный человек. Считай, что я твой друг – такой же, как Йос, как Клаус.
     Говард внимательно смотрит на него.
- Спасибо, государь. Я пока что еще плохо знаю тебя. Но почту за честь дружить с тобой, раз таково твое желание.
     Король доволен. Он сердечно улыбается Говарду:
- Ты можешь называть меня просто «Конрад», я буду только рад этому.
- Идет, - соглашается Говард. Помолчав, он спрашивает:
- Слушай, государь, для чего нужны пажи?
- Для удобства, для престижа, - тотчас отвечает Конрад, скрывая улыбку. – Скажем, послать их узнать о чем-нибудь, а когда куда-нибудь выезжаешь, они следуют за тобой… Словом, это твоя свита. Они обязаны заботиться о тебе и всегда находиться под рукой.
- Зачем мне эти мальчишки? – искренне недоумевает Говард. – Они, конечно, славные, только к чему они? Прислуживать мне? Но я не привык, чтобы мне прислуживали, особенно дети.
- Сделай их своими разведчиками, - улыбается Конрад. – Они ведь смышленые: что Авис, что Каспер.
- Каспера-то я с детства знаю, как и Сабину, - отзывается Говард. – Они на моих глазах росли. Я, когда в парк приходил, их видел, а они меня – нет. Что ж, пожалуй, ты прав, возьму пажей в разведчики. Хотя опасное это дело для ребят: у них ни опыта, ни выдержки, ни ума настоящего.
- Всё придет, - заверяет его Конрад. – Сам увидишь.
- Можно попробовать, - соглашается Говард. И, помолчав, несколько смущенно говорит, глядя в сторону:
- Ты бы, государь, не отпускал королеву гулять одну по саду. Она же, сам знаешь… пока что слаба… а сад у тебя здоровый, еще свалится где-нибудь…
- Знаю, как ты ее сегодня спасал, - смеется Конрад. – Она рассказала мне. На руках, говорит, собирался меня во дворец нести. Ты прав, Говард, больше ее величество не выйдет на прогулку без служанки или без слуги, так что, не тревожься. А твоя семья где? Чего не привез их сюда?
     Говард розовеет.
- Я же не знал, что ты меня графом сделаешь, - отвечает он. – Я вообще ничего не знал. Думал только, что, может, денег дашь, а про что большее – так и в голову не входило…
- Вот что, - Конрад обнимает его за плечи. – Завтра, как начнется свадьба Йоса, отправляйся-ка за своими дамами и вези их сюда. Они здесь будут в безопасности. А?
- Это правда? Я могу это сделать? – Говард порывисто поворачивается к Конраду.
- Не только можешь, но и должен, - говорит король убежденно. – Повенчаешься с Астой… ну? Доставь ты женщине радость. Йос очень хвалил ее и Кэт… как полное имя?
- Кэтлин, - отвечает Говард, волнуясь. – Только у нее жених-то простой парень, фермер… с ним как быть?
- Его тоже вези, - говорит король. – Дворянин будет. Идет?
- Идет, - Говард с глубокой благодарностью смотрит на Конрада. – Ты великий человек, государь, век бы тебе царствовать.
- Вот и прекрасно, - Конраду весело оттого, что он сумел доставит настоящую радость своему новому вассалу и другу. – Возьмешь с собой пажей и нескольких солдат для охраны, в карете своих женщин привезешь. Договорились?
- Дай Бог тебе здоровья, - отвечает Говард, целуя руку короля.
- Да не на троне я, не нужно, - Конрад сопротивляется, но безуспешно. Тогда он начинает поддразнивать Говарда:
- А ты, гляжу, щеголь, уже перстенек с солнечными часами надел!
- А то как же? Время знать пригодится, - Говард смотрит ему в глаза и улыбается. Эта улыбка очень хороша; она открытая, живая и какая-то чистая, так что у Конрада слегка сжимается сердце. Говард вдруг кажется ему похожим на ребенка, чья душа не ведает грязи и полна благодати. И Конраду, который во много раз слабее Говарда, вдруг хочется защитить его от всех печалей мира, будто тот совсем беззащитен. Тепло наполняет душу короля. «У этого человека сердце прирожденного аристократа, - говорит он сам себе. – Как и у Клауса. Это качество - редкость даже для родовитой знати».

                2. 

     На следующий день, посидев несколько часов на свадьбе Йоса, Говард уезжает в сопровождении своих пажей и десяти солдат, данных ему Конрадом. За ним едет карета, запряженная парой изящных серых лошадей. Говард доволен, пажи тоже не скрывают своей радости; им давно хочется за пределы города. Особенно четырнадцатилетнему Касперу. Авис на два года старше, поэтому сдержанней своего товарища. Касперу Говард очень нравится. Авис не торопится с симпатиями: он внимательно присматривается к своему новому хозяину. Он ему интересен и не неприятен, вот пока что и всё. Авис очень скуп на привязанности и довольно скрытен. Каспер же, открытый, веселый, живой, без конца о чем-нибудь расспрашивает Говарда, болтает с солдатами, рассказывает что-нибудь Авису, который рассеянно слушает его.
- Вот будет здорово, когда хозяин возьмет нас в разведку, правда, Авис? – спрашивает Каспер.
- Мгм, - отвечает Авис; лицо его несколько оживляется. Ему очень хочется пойти в разведку, сражаться за короля да еще под началом такого смельчака, как Говард Цвар. «Не знаю пока, что он за человек, - думает паж, - но отваги ему не занимать, да и ума тоже. А уж силы… Он сильнее всех, кого я знаю. Но это не главное для разведчика».
     К физической силе Авис, худощавый и стройный, относится несколько брезгливо, эта сила кажется ему чем-то грубым, животным, может, потому, что он сам не слишком-то силен. Но Говард своей силой не хвалится и напоказ ее не выставляет, Авису это нравится. И он не помыкает ни пажами, ни солдатами; это тоже хорошо.
     Говард спокойно отвечает на вопросы Каспера, но вообще он мало обращает внимания на своих пажей, да и на солдат тоже. Он думает об Асте и только о ней… нет, не только. Еще он опасается столкновения с людьми Бостела или Гилберта. Это было бы сейчас особенно не вовремя. Они едут тайными безлюдными тропами. Каспера всё время относит в сторону: то он отъезжает посмотреть, далеко ли река, то скачет проверить впереди дорогу…
- Каспер, - обращается, наконец, к нему Говард. – Успокойся и поезжай рядом со мной, не то я верну тебя во дворец; зачем мне такой разведчик?
     Каспер тут же принимает послушный и степенный вид и пускает коня рысью. Теперь он не отъезжает от Говарда, но начинает отчаянно скучать: ведь и Говард, и Авис так неразговорчивы! Между тем, Говард говорит себе: «А Авис-то неплох. Глаза умные, взгляд внимательный, говорит мало, слушается даже взгляда. Подходящий парень. Такого и учить не надо. А Каспер… мал он еще. Может, в самом деле оставить его во дворце, когда я привезу туда Асту?» Но Каспер точно читает его мысли. Невзирая на сильную скуку, он молчит и послушно едет рядом, позевывая время от времени. «Нет, возьму его тоже, - неожиданно решает Говард. – Он слушается меня».
     На ночь он предлагает пажам устроиться в карете, на мягких сиденьях. Каспер доволен, а Авис удивлен.
- Это же карета для будущей госпожи графини, - говорит он, с некоторым укором глядя на Говарда.
- Будущей графини еще нет с нами, - отвечает Говард. – А потом, вы с Каспером не какие-нибудь бродяги. Вы ребята чистые, вас можно пустить в карету. Впрочем, я только предложил, а вы уж смотрите сами, как вам лучше.
- Мы благодарны вам, ваше сиятельство, - отвечает Авис с достоинством, - но мы будем ночевать в палатке. Верно, Каспер?
- Верно, - неохотно подтверждает Каспер, которому очень хочется ночевать в карете. Но взгляд его друга так строг, что он не смеет спорить.
- Ваше дело, - смеется Говард, глядя на них. Потом обращается к слегка загрустившему Касперу:
- Не унывай, солдат. Будешь спать в моем гамаке, хочешь?
- Хочу! – сразу же веселеет Каспер, стараясь не смотреть на сдвинувшего брови Ависа.
     Говард вешает для своего пажа гамак, и Каспер забирается туда, совершенно счастливый.
- Сударь, я позволю себе напомнить, что мы служим вам, а не наоборот, -холодно напоминает Авис Говарду. – Наше дело следить за тем, что вам было хорошо и удобно, а самим смиряться с неудобствами и даже лишениями.
- Тебе шестнадцать лет, а мне сорок, а не наоборот, - подмигивает ему Говард. – Так что, не спорь со старшими. Ишь, какой строгий! Не нужно мне ваших неудобств и лишений. У меня есть второй гамак, могу предложить его тебе.
- Благодарю, я предпочитаю палатку, - еще сильнее нахмурившись, отвечает Авис. – Где вы ляжете? Я буду поблизости, чтобы охранять ваш сон.
- Мой сон охранять? – переспрашивает Говард, стараясь не улыбнуться. – Что ж, охраняй, Авис Г`ордон. Я лягу в гамаке, а ты возле гамака.
- Хорошо, - удовлетворенно отзывается Авис. Он умело ставит палатку рядом с гамаком Говарда и долго сидит возле нее, задумавшись, пока не засыпает – очень крепко.
     Просыпается он утром и с удивлением обнаруживает, что лежит… в гамаке. Он вскакивает, глубоко уязвленный, и видит: Говард сидит возле его палатки, курит трубку с золотым ободком и посмеивается. Авис вылезает из гамака и, глядя в сторону, сухо здоровается с ним. Пажа сжигает стыд: как же он мог так крепко уснуть, что даже не почувствовал, как Говард положил его в гамак?! Не бывать ему разведчиком! Ведь он обещал оберегать сон своего хозяина, а получилось наоборот! Какой позор…
- Благодарю вас, сударь, - говорит он Говарду, но его благодарность звучит, как вызов на дуэль – не потому, что он сердит на Говарда, а потому что его душит досада на самого себя.
    За завтраком он мрачен. Каспер, напротив, весел. Авис начинает завидовать ему. Он понимает: Касперу хорошо, потому что он уже привязался к Говарду, слушается его, не спорит с ним и не берет на себя непосильных задач в отличие от него, Ависа. Если бы Говард положил Каспера в гамак, тот, проснувшись, только рассмеялся бы. «Каспер умнее меня, - делает вывод Авис. – Да и характер у него проще». Авис тут же дает себе слово не спорить больше с хозяином, не искать неудобств и лишений и не мучит самого себя, чтобы потом не выглядеть глупо. Его душа успокаивается, лицо проясняется, и это не ускользает от внимания Говарда; в его глазах мелькает одобрительное выражение.
     Дальнейший их путь проходит без всяких хлопот. Авис теперь сама чуткость, предупредительность и послушание. Он соглашается ночевать в карете. Он не укоряет больше Каспера за то, что тот старается устроиться поудобней. Но в сердце Ависа рождается уважение к Говарду и естественное желание достойно ответить на его заботу о них, пажах. Говард всё это замечает и чувствует. «Этот малый будет моим оруженосцем», - решает он про себя.
     Их появление на ферме Асты и Кэт, внезапное и лучезарное, как счастливый сон, потрясает обеих женщин до глубины души. Говард в графской одежде, со шпагой в ножнах, рассказывает им обо всём, что с ним произошло, после чего торжественно предлагает Асте руку и сердце. Та, очень взволнованная, немедленно принимает его предложение. Кэт бежит за своим Генрихом и приводит его к Говарду, бледного и онемевшего от внезапно свалившихся на него с неба королевских милостей. Быстро собираются вещи; обе фермы оставляют на батраков и родителей Генриха, и в этот же день пускаются в обратный путь. Аста и Кэт едут в карете, уверенные, что видят прекрасный сон. Генрих скачет рядом. Он тоже еще не вполне убежден в реальности происходящего.
     На второй день обратного пути отряд графа Эбрийского догоняет каких-то оборванных израненных людей в лохмотьях. Их пятнадцать человек. Увидев Говарда, они с радостными криками кидаются к его коню. Он тотчас признает в них разбойников из Леса Леди Кэрол. Один из них – атаман Эдвард Гор. Говард соскакивает с коня, они обнимаются.
- Нам пришлось бежать, - рассказывает Гор. – Мы задерживали принца Гилберта почти две недели, а потом он понял, что короля в лесу нет и не было, – и пришел в ярость. Бостел приказал солдатам поджечь лес. Мы одни уцелели во время этого пожара, остальные либо погибли в огне, либо их зарубили солдаты. Жаль, славные были товарищи… Мы решили идти в столицу, к королю Конраду, надеясь на его милость к нам, а где принц, мы не знаем. Он и его войско словно сквозь землю провалились. Какое счастье, что мы встретили тебя, Говард!
     Говард тотчас отряжает несколько своих солдат в ближайший город, купить лошадей для беглецов, кормит их и рассказывает им всё, что слышал от короля о милостях, которые их ожидают. Несчастные слушают его рассказ, как песню, - и едят, жадно едят и пьют. Пажи с изумлением и страхом смотрят на этих людей в сильно обтрепавшейся, некогда щегольской одежде, грязных, исхудавших, с кое-как перевязанными ранами от ожогов, шпаг, сабель и мушкетов. Аста и Кэт, исполнившись сострадания, промывают и перевязывают их раны. В скором времени солдаты приводят из города пятнадцать лошадей. Разбойники забираются в седла и, благодарные и довольные, следуют за отрядом Говарда. Впрочем, двое из них так слабы, что женщины берут их к себе в карету.
     «Из семидесяти пяти человек только пятнадцать остались живы», - размышляет Говард и обращается к Эдварду Гору, который скачет рядом с ним:
- Стало быть, шестьдесят человек погибло?
- Нет, - отвечает Гор. – Погибло около тридцати; несколько сбежали за границу, а иные взяли сторону Гилберта, потому что пленных он не брал.
     Он хмурится и неохотно добавляет:
- Я не осуждаю их. Но мне жаль, что они это сделали после того, как государь одарил их деньгами через тебя и обнадежил через Йосена Данка.
- Ничего, - голос у Говарда снисходительный. – Армия Конрада теперь больше армии Гилберта; победа всё равно за нами.

                3.

     В Сёртлахе их встречают радушно. Клаус, Йос и Ёжик очень рады Говарду, Конрад также. Он просит Еву ласково принять Асту и Кэт, на что она с удовольствием соглашается, а сам зовет к себе Генриха, жениха Кэт и разбойников. Все они производятся в дворяне, каждому из них даруется поместье. Эдвард Гор получает титул виконта. Раненых поручают заботам врачей. В тот же день архиепископ венчает Говарда с Астой и Кэт с Генрихом. Говард и Аста как люди скромные, не любящие свадебных празднеств, от свадьбы отказываются, но Кэт с Генрихом наслаждаются своей свадьбой по всем традициям и правилам. Они совершенно счастливы, но при этом всё-таки изрядно потрясены неожиданными переменами, которые произошли с ними, - и долго не могут с ними свыкнуться.
     Графиня Эбрийская, разодетая теперь в атлас и бархат, действительно становится чрезвычайно хороша. Говард не может насмотреться на нее, как будто видит впервые.
- Я убежден, ты родилась, чтобы стать графиней, - говорит он ей, восхищенный. Она отвечает ему нежной улыбкой, полной любви к нему и гордости за него. Он видит, что она счастлива.
     Спустя два дня Конрад собирает друзей в своем кабинете.
- Господа, - говорит он. – Мне не нравится исчезновение моего брата, а с ним пятидесяти тысяч человек. Всё это напоминает затишье перед бурей. Я уже говорил об этом с нашим главнокомандующим Вольфгангом Штерном, и он со мной согласился. Партизанские отряды необходимы. По свидетельству Эдварда Гора сгорела четверть Леса Леди Кэрол. Гор также сообщил мне, что принц в борьбе с разбойниками потерпел некоторый урон, но, конечно, небольшой. Когда он был близко от меня, я не мог сражаться с ним из-за его превосходства в военной силе. Теперь я рад был бы принять бой, однако, где же мой противник? Мне уже известно, что его нет ни в Византийских каменоломнях, ни в подводной галерее возле Коннерсбрука. Я бы много дал, чтобы узнать, в какой части Оэди находится его высочество и его армия. Я уже объявил награду за поимку Гилберта или за сведения о нем. Но, повторяю, мне не нравится то, что во всей Оэди так спокойно. Не провалился же мой брат сквозь землю! Может, он не решается идти на столицу, копит силы? Это похоже на него, но где он залег, вот что? Итак, я предлагаю то, о чем вы сами меня недавно просили: организовать партизанские отряды, во главе которых я решил поставить Клауса Крафта. Виконт де Руж, вы не откажетесь?
- Не время нынче для отказов, государь, - отвечает Клаус. – Конечно, я согласен. Твое доверие для меня величайшая честь.
- Прекрасно, - Конрад очень доволен. Он поворачивается к Говарду и Йосу:
- Господа! Приказываю вам заняться набором людей в отряды. Каждый из вас будет руководить пятнадцатью отрядами, по сотне человек в каждом. Ну как, сможете?
- Смогу с Божьей помощью, государь, - отвечает первым Говард.
- Постараюсь суметь, - подает голос Йос, который даже побледнел от волнения. Но Конрад… Сам посуди. Мне всего девятнадцать лет, у меня мало опыта. Я могу ошибиться в наборе людей.
- Мы поможем тебе, - обещает Конрад. – Я буду помогать всем троим. К тому же, тебе в помощь, Йос, я даю барона Гельмута Круза. Он человек сведущий и опытный в военном деле. Кстати, наш доблестный пленник Маврий Корди, он же Майор Канамус, желает служить мне. Как по- вашему, господа, поверить ли мне нашему негру?
- Поверить, - откликается Клаус. – Он неплохой человек и хороший солдат, правда, никудышный разведчик.
- Я сделаю его сотником и поставлю в обороне, - тотчас решает король. – Мне он тоже как-то по душе, не то что де Камю, Годвик и иже с ними. Впрочем, они ко мне и не просятся. Сам же я намерен пойти под начало нашего графа Эбрийского, - он весело смотрит на Говарда. – Что, возьмете к себе своего короля, ваше сиятельство?
- Зачем тебе это, государь? – Говард немного удивлен.
- Хочу сам себе послужить, - отвечает Конрад. – Да ты, вроде как, не рад?
- Не то, чтобы не рад, - Говард задумывается. – Только царское ли это дело – партизанить? И свободы ты мне не дашь, всё заставишь делать по-своему.
- Никогда, - Конрад обнимает его за плечи. – Буду слушаться тебя, как солдат начальство.
- Да ведь я буду за тебя ответственным, - Говард недоверчиво смотрит на него. – А если по моему недосмотру упрут тебя бостеловские ребята, что я стану делать – каяться принародно?
- Хорошо говорит! – Конрад восхищен. – Не будешь ты каяться, обещаю тебе. И никто меня не «упрет». Я без твоего позволения шагу не сделаю. Клаус, вели Говарду взять меня!
     Клаус смеется.
- Возьми Конрада, Говард, - просит он весело. – Сделай его десятником, пусть он успокоится.
- Нет, Клаус, - решительно возражает Говард и оценивающе смотрит на короля. Потом строго говорит:
- Если на то пошло`, государь, будешь ты при мне адъютантом. Только на таких условиях я согласен взять тебя.
- Отлично, - Клаус закусывает губу. Йос тоже коварно улыбается.
- Что ж, согласен, - смеется Конрад. – Буду адъютантом. Премного благодарен. А ты, Клаус, подумай, как нам лучше: держаться вместе или рассредоточиться?
- Штаб будет находиться в одной точке, - становясь серьезным, говорит Клаус. – А отряды мы разошлем по всей стране. Впрочем, об этом еще рано говорить. Даю себе и вам, господа, неделю времени, чтобы собрать три тысячи партизан. Дело это нелегкое, так что, сегодня же и начнем.
- Выпьем за это, - предлагает Конрад, указывая на бочонок с серебряным краном. – Знаете, что у меня там? Мальвазия, да еще редкого сорта. Клянусь, вы такой еще не пробовали.

     Всю неделю они набирают партизанские отряды. Всего охотнее люди идут к Говарду Цвару, чья сила, спокойствие и умение командовать притягивают воинов, как магнитом. Но он очень пристрастен и отбирает людей с тщательностью женщины, вышивающей бисером: отсеивает горячие головы и привлекает к себе людей спокойных, смышленых, осторожных и отважных. Король ездит с ним по полкам Вольфганга Штерна и называет людей, которых взял бы сам. Но Говард не полагается всецело на его мнение, а лишь прислушивается к нему.
     Йос тоже ездит по полкам и отрядам вместе с бароном Крузом. Тот охотно ему помогает. Йос берет себе тех, кого указывает ему Круз. Люди идут к Йосу, в основном, из-за этого старого опытного воина; многие не раз сражались под его началом. В самом Йосе уважают его приближенность к королю, титул графа и смелость. Но если бы не Круз, молодость Йоса оказалась бы серьезным препятствием для набора отрядов.
     К Клаусу идут охотнее, чем к Йосу: его ум, опыт, обаяние, умение общаться с людьми всем нравятся. Клаус предупреждает будущих партизан, что не будет лично командовать ими, что им придется выбрать себе в начальники Говарда или Йоса. Зато он так расхваливает им и того, и другого, что люди охотно соглашаются. А потом, Клаус поставлен его величеством над Говардом и Йосом, он главный начальник штаба, «партизанский маршал», как его прозвали. Это сильно действует.
     Говард говорит Авису Гордону:
- Ты будешь моим оруженосцем, а Каспера я назначаю твоим помощником.
     Авис бледнеет от неожиданности и радостного волнения, Каспер тоже.
- Умеете обращаться с оружием? – спрашивает их Говард.
- Я хорошо владею шпагой, - прерывающимся голосом говорит Авис. – И неплохо стреляю из мушкета.
     Каспер краснеет и опускает голову. Он сын садовника, и оружия в руках еще не держал.
- Обучи его всему, что знаешь сам, - приказывает Говард Авису.
- Слушаю, ваше сиятельство, - отвечает Авис.
- Сиятельства не воюют, - возражает ему Говард. – Я господин генерал, мне велено так называться. Вот деньги. Купи себе и Авису хорошие мушкеты и пули к ним. Учить его стрелять будешь в саду, там, где я укажу.
- Слушаю, господин генерал, - отвечает Авис. Потом осмеливается спросить:
- А госпожа графиня Аста… она поедет с нами?
- Нет, - отвечает Говард. – Госпожа графиня останется во дворце. Бабам… то есть, я хотел сказать, дамам… на войне делать нечего, думаю, ты и сам это понимаешь.
- Но господин Крафт берет с собой семью… - тихо возражает Каспер.
- И откуда вы всё знаете? – усмехается Говард. – Ну, берет. Кстати, господин Крафт для вас теперь генерал-майор. Он берет с собой семью, потому что не может жить без них, а они без него. Это случай особый, нам с вами не пристало его обсуждать. Да, знаю, вы можете мне возразить и будете правы: у всех жены, дети, - и все солдаты любят свои семьи. Верно. Нам всем трудно расставаться с нашими семьями. Но повторяю: дамам на войне делать нечего, а для генерал-майора де Ружа его семья – это он сам. Такое редко бывает, но бывает. А теперь марш за мушкетами; да патронов купите побольше.
     Авис и Каспер отдают честь и уходят. Они счастливы. Вид у них гордый и исполненный достоинства.
- Знаешь, я жизнь отдам за нашего генерала! – с чувством говорит Каспер Авису.
- Ты сначала стрелять научись, - отвечает Авис. – Жаль, шпаги тебе не положено, а то бы я тебя и фехтовать научил.
- Мой отец идет в народное ополчение, - помолчав, сообщает Каспер.
- В столичную оборону? – уточняет Авис.
- Да. А твой отец?
- Мой – старший офицер в отряде господина Гамма, - не очень охотно отвечает Авис. – Они сейчас в Винограднике (так называется город).
     … Маленький Ёжик тоже собирается на войну. Он аккуратно складывает в свой небольшой дорожный саквояж игрушечную саблю в ножнах, пистолет, который стреляет деревянными шариками и – потихоньку от Моны – рогатку, которую в порыве щедрости подарил ему Каспер. Ёжик ценит ее больше остального своего оружия, потому что рогатка – оружие настоящее. «Надо же на всякий случай иметь при себе то, что взаправду может защитить, - резонно думает Ёжик. – Вдруг мне придется защищать маму? Тогда я выстрелю из рогатки, и враги испугаются». Одно обстоятельство немного огорчает его: он не очень-то хорошо стреляет из рогатки.
     Клаус действительно принял решение взять с собой Мону и Ёжика. Он понимает, что это – слабость, вряд ли достойная «партизанского маршала», но иначе не может, да и они со слезами на глазах заклинают его не покидать их. Аста не просится ехать с Говардом, но она очень печальна, и только его убедительные заверения в том, что он будет часто навещать ее, слегка рассеивают ее грусть. Ева не может скрыть слез при мысли, что расстанется с Конрадом, но он также клянется почаще навещать ее и писать ей.
- Берегите моего Конрада, Говард, - просит Ева; он обещает. Сабина просит его «проследить» за Йосом; сила и чуткость Говарда внушают ей доверие. Он и ей обещает не оставить ее мужа. Аста же потихоньку молит Конрада и Клауса «проследить» за Говардом. Те уверяют ее, что не спустят с него глаз. Выздоравливающие бывшие разбойники, а ныне дворяне, намерены присоединиться к графу Эбрийскому, как только совсем поправятся.
     Через неделю и два дня, к двадцатому числу августа, партизанские отряды, наконец, собраны. Местом штаба Клаус выбирает отошедший к нему охотничий замок Бертрана де Камю на берегу уединенной реки, окруженной лесами, в двадцати милях от столицы. Партизанские пятидесятники и сотники Йоса и Говарда ведут свои отряды во все концы Оэди. При штабе остаются резервные пятьсот человек. Они размещаются в лесу, вокруг Скв`иррелтриса (так называется лесной замок. В самом замке поселяются двадцать пять человек: Клаус, Конрад, Говард, Йос, Мона, Ёжик, Авис, Каспер, барон Круз, знаменитая десятка Йоса и семь человек прислуги, включая верного Ника, слугу Йоса.
    

     Все господа занимают каждый по комнате. Слуги и молодые солдаты устраиваются по трое в комнате. Пажи Говарда, вернее, теперь его оруженосец и помощник оруженосца размещаются рядом с комнатой своего генерала. Мона и Ёжик тоже поселяются вместе.
     Клаусу достается бывший кабинет де Камю. Он обставлен с французским изяществом. В ящиках стола – несколько любовных писем от дам, известных в свете, порох, пистолеты и несколько патронов к ним. Клаус убирает всё это в шкаф, который почти пуст. Сторож Сквиреллтриса бежал, успев прихватить с собой кое-что из барского добра, но многое осталось: например, фарфоровая посуда из Севра, серебряные и золотые столовые приборы и масса дорогих безделушек. Разумеется, осталась нетронутой и обстановка: мебель, ковры, портреты, оружие, оленьи, кабаньи и лисьи головы, украшающие стены.
      Говарду достается комната с оружием и картинами, изображающими охоту. Она вся в коврах, а окна ее смотрят на лес. Родной пейзаж для Говарда! Первым делом он избавляется от несносных шелковых чулок и надевает легкие летние башмаки из множества ловко сшитых между собой узких кожаных ремешков. Говард  уверен, что это самая лучшая обувь для теплого времени года. Пажей увлекает его смелый пример, и они тоже одеваются проще и легче. Авис каждый день учит Каспера стрельбе из мушкета, заряжая его мелкой дробью (для учений она вполне годится). Также они каждый день сражаются на палках, которые заменяют им шпаги. Но в борьбе и кулачном бою Каспер всегда побеждает Ависа: многочисленные драки с деревенскими мальчишками обогатили его такими навыками, о которых юный дворянин Авис и не слыхивал.
     Говард порой исподтишка наблюдает за ними. Авис, стройный, темноволосый, с тонкими правильными чертами лица обучает Каспера – веснушчатого, белобрысого, курносого и быстроглазого. «Надо бы мне тоже поучиться», - думает Говард и спрашивает Йоса:
- Хорошо ли ты владеешь шпагой, граф?
- Прилично, - отвечает Йос. – Но его величество фехтует лучше меня.
     Тогда Говард обращается к Конраду:
- Государь, говорят, ты умеешь обращаться со шпагой. Пожалуйста, научи и меня.
- С удовольствием научу, - отвечает Конрад. – Только немного позже.
- Адъютант, - Говард смотрит на него испытующе. – Я приказываю вам, не откладывая, помочь мне овладеть оружием, которым вы сами владеете хорошо.
     Король с удивлением смотрит на Говарда, потом почтительно отвечает:
- Слушаю. Где прикажете тренироваться?
     Глаза его смеются; он смотрит на Говарда с одобрением.
- Через пять минут я жду вас на поляне, возле сожженной молнией сосны, - говорит Говард, взглянув на свой перстень с солнечными часами. Затем выходит из залитой солнцем комнаты, тоже тихонько посмеиваясь про себя.
     Их первый урок проходит успешно. После того, как Конрад говорит: «Мой генерал, на сегодня довольно», Говард отвечает ему:
- Благодарю, государь, что не пожалел для меня труда и времени.
- Времени особенно, - Конрад улыбается, глядя на его перстень с часами. – Честное слово, Говард, у тебя есть вкус: из всех украшений ты выбрал самое полезное.
- Это верно, - соглашается Говард. – Это тебе не веточки в землю втыкать.
- А если солнца не будет? – коварно спрашивает Конрад.
- Что ж, - разводит руками Говард. – Посмотрю на стенные часы в холле.
- А если у нас похитят стенные часы? – поддразнивает его король.
- А небо-то на что, - усмехается Говард. – Когда, темнеет, значит, вечер наступил, когда светлеет, утро. Или ты этого не замечал?
     Он не без ехидства смотрит на Конрада. Оба смеются.
- Хитрый ты, - говорит король. – Тебя не переговоришь.
     … Ёжик целыми днями бродит возле дома с пистолетом, который стреляет деревянными шариками величиной с голубиное яйцо. Он устраивает за кустами засады на воображаемых врагов. Но его самое любимое время, это когда Говард садится на черном крыльце и вырезает из дерева фигурки. По просьбе Ёжика он делает маленькую скульптуру Моны, удивительно похожую. Фигурка сидит на поваленном дереве, задумавшись, - такой он увидел ее однажды и запомнил.
     Когда Клаус замечает эту фигурку, исполненную изящества и грации, он восхищенно говорит резчику:
- Бог мой, какой ты мастер! Это и впрямь Мона, но как ты всё это увидел в ней? – и, смеясь, добавляет:
- Я начинаю ревновать.
     Говард протягивает ему Мону:
- На, дарю, чтобы не ревновал.
- Спасибо, - отвечает Клаус.
     Когда король видит миниатюрную скульптуру, он приходит в восторг.
- Мой генерал, - обращается он к Говарду. – А ты сможешь вырезать Еву… то есть, ее величество?
- Смогу, - отвечает Говард. – Но мне для этого надо почаще видеть ее.
- А Сабину? – спрашивает заинтересованный Йос.
- И Сабину я должен получше узнать. Я должен чувствовать того, кого вырезаю. Должен наблюдать за ним, беседовать с ним.
- Короче, вот что: отдадим Говарду наших женщин, а он вернет нам взамен деревянные фигурки, - смеется Конрад. - Неплохо устроился, а?
- Деревянные-то лучше живых, - подхватывает Говард, скрывая улыбку. – Молчат. Не плачут. Ни о чем не просят, всегда всем довольны. Я бы на вашем месте, господа, долго не раздумывал.
     Все смеются и в шутку обещают Говарду своих жен – «для наблюдения». На самом же деле Конрад и Йос очень скучают по своим женам, но всеми силами скрывают это. Они пишут Еве и Сабине нежные письма и получают от них не менее нежные ответы. Говард пишет с ошибками, поэтому не решается на письмо. Ему хочется написать Асте очень многое, но он стесняется своей малограмотности: уж она-то пограмотней его и, конечно, заметит ошибки. Наконец, не выдержав, он призывает на помощь Йоса и просит его написать письмо Асте со слов его, Говарда, – под страшным секретом. Йос клянется молчать, берет бумагу и пишет. Говард диктует ему: медленно, закрыв глаза и отвернувшись к стене. Краска беспрестанно заливает его лицо, хотя он произносит фразы довольно скромного содержания. И всё-таки, в них звучит глубокое внутреннее чувство и нежность – море нежности. Йос взволнован, но пишет аккуратным твердым почерком всё до конца. Когда Говард благодарит его и берет у него из рук письмо, Йос предлагает:
- Хочешь, я выучу тебя писать грамотно? Это не будет трудно ни мне, ни тебе.
- Выучи, - охотно соглашается Говард, глядя в сторону. – Правда, не поздно ли мне учиться?
- У тебя прекрасная память, ты очень внимательный, - возражает Йос. – Кому-кому, а тебе учиться не поздно.
- Что ж, я буду тебе очень благодарен, - отзывается Говард.
     Так проходит неделя. Говард начинает задумываться. Он идет к Клаусу и говорит ему:
- Генерал-майор! Всё это очень хорошо. У нас здесь образцовая жизнь. Мы можем даже школу открыть. Там будут классы резьбы по дереву, игры на мандолине, а также танцев, фехтования, борьбы, медицины и астрологии… много чего можно придумать. Но где же разведка? Вот что ты мне скажи.
     Клаус смеется.
- Ты прав, - соглашается он. – Но не во всём. Во-первых, раз в два дня мы принимаем гонцов от наших отрядов и выслушиваем их новости. Таким образом, мы узнаём, где точно нет Гилберта. Во-вторых, мы должны дождаться тех, кого послали в другие концы страны: вдруг кто-нибудь из них нападет на след принца? В-третьих, едва будут получены какие-либо известия о принце, мы перенесем наш штаб в ту точку, откуда эти известия поступят.
- А если они ниоткуда не поступят? – поинтересовался Говард. – Кто тебе сказал, что Гилберт до сих пор в Оэди? Может, он давно за границей?
- Может, и так, - молвил Клаус. – Поэтому нам и нужно дождаться гонцов от всех отрядов; будем действовать методом исключения. Ты просто скучаешь, Говард, сил в тебе не меряно. Вот что я тебе скажу: бери своих пажей и поезжай по окрестностям. Каждые два дня возвращайся в штаб, чтобы я видел, что ты жив и здоров; к тому же, вдруг придется неожиданно сниматься с места?
- Хорошо, - Говард повеселел. – Так я и сделаю: поеду с пажами, и каждые два дня буду наведываться в штаб с докладом.
     Он начал собираться в путь. Узнав об этом, король и Йос пошли к Клаусу, чтобы просить его: пусть он отпустит их вместе с Говардом.
- Йоса я могу отпустить, - ответил на это начальник разведки. – Но тебя, Конрад, прошу остаться здесь. Ты – король, государь Оэди; тебе нельзя разъезжать по лесам, как простому смертному.
- Клаус, - мягко сказал Конрад. – Я же поеду с Говардом, а он всегда защитит меня.
- Не нравится мне это, - ответил Клаус. – Но воля твоя. Поезжай.
- Не бойся за меня, - Конрад улыбнулся ему. – Мы же будем каждые два дня возвращаться в штаб.
- И всё-таки мне это не нравится, - повторил Клаус.
- Поехали с нами, - щедро предложил король.
- Здравствуйте, - засмеялся Клаус. – А донесения от гонцов кто будет принимать – Мона с Ёжиком? Нет уж, вы поезжайте, а я останусь.

                4.

     И вот они выезжают: Говард, Конрад, Йос, его десятка и два пажа Говарда. Они едут вдоль реки, текущей через леса и луга, вьющейся между холмов голубой лентой. Йос тайком вздыхает о Сабине. Теперь, когда он весь полон тоски по ней и мыслями о ней, ценность военного товарищества, как когда-то предсказывал ему Клаус, действительно несколько меркнет в его душе. Он может думать лишь о любви – и только о ней, поэтому становится неразговорчив, рассеян и завидует пажам, которые еще не встретили в своей жизни настоящей любви. Они ведь свободны и счастливы! Особенно Каспер. Он от души радуется новым местам, зелени, солнцу – жизни! Авис тоже радуется, но сдержанно, без смеха, улыбок и болтовни, которые позволяет себе его помощник. Говард замечает настроение Йоса, подзывает его к себе и тихо говорит ему:
- Вот что, поезжай-ка в столицу. Мы заночуем на Белых Песках, приезжай туда на рассвете.
- В самом деле? – глаза Йоса вспыхивают радостью. – Ты думаешь, я могу себе это позволить?
- Можешь, - смеется Говард.
- Это дезертирство, полковник, - говорит король с напускной строгостью, но тут же весело улыбается:
- Я пошутил, Йос. Слушайся нашего генерала.
     Йос горячо пожимает им руки, потом заботливо спрашивает:
- Может, передать что-нибудь ее величеству и ее сиятельству?
- Передай, что через пять дней Клаус отпустит нас повидаться с ними, - говорит Король. – Он мне сам так сказал.
- Да ну? – Говард заметно веселеет. – В самом деле? Тогда, Йос, и вправду скажи об этом нашим женам.
- С удовольствием, - отвечает Йос. Он берет с собой Фредерика Марча и Дитера Махта, а остальную восьмерку отдает под временное начало Говарда. Они втроем уезжают, а разведчики продолжают свой путь.
     Говард и Конрад вполголоса беседуют о том, где же может скрываться Гилберт с его армией.
- Вряд ли они перешли границу, - задумчиво говорит Конрад.– Хотя всё может быть. Если бы Гилберта не сопровождал Бостел, я был бы даже уверен, что моего брата нет в Оэди. Но Бостел – человек хитрый и честолюбивый; ему очень не захочется навсегда потерять то, что он приобрел за годы правления принца. Клаус знает Бостела и тоже так считает.
- Я тоже успел немного узнать Бостела, - откликается Говард. – Поэтому согласен: этот так просто не уйдет. А вот где они могут быть… Ошибку я совершил, государь: надо мне было до последнего с ними оставаться, а я понадеялся на Гора и его ребят. Но они ведь разбойники, а не бродяги. Бродяги-то люди внимательные, мимо них и комар незамеченным не пролетит. Это я не в похвальбу себе, а просто: привычка у бродяг всё замечать, иначе они долго не проживут. Разбойники, хоть и славные ребята, но немного беспечные. Всё думают, что на их лесные стены управы не найдется. А ведь куда как просто было сообразить, что лес могут поджечь. Впрочем, я тоже не сообразил этого; думал, принц просто уедет обратно. Ведь не подожги его люди леса, ребята Гора проследили бы за ним. А так они шкуры свои спасали, не до принца им было, беднягам.
     Говард печально задумывается. Ему жаль погибших и рассеявшихся приятелей, которые не раз поддерживали его и помогали ему в его скитаниях.
- А не мог ли Гилберт спрятаться там, где лес уцелел? – рассуждает вслух Конрад.
- Мы это узнаем; гонцы-то посланы, - спокойно отзывается Говард. – Они все оэдийские леса прочешут. Известно, Гилберт где-нибудь да отыщется: не на небо же он улетел. Подождать надо. Гонцы обязательно что-нибудь о нем узнают.
     Они едут еще некоторое время, потом останавливаются на берегу реки: поесть и выкормить лошадей. Пажи разводят огонь и поджаривают для его величества и Говарда оленину; разведчики Йоса запекают себе в углях рыбу с картофелем.
     Говард замечает, что Авис Гордон всё время как-то задумчив, и говорит об этом Конраду.
- Да, - соглашается король, - невеселый малый. А ведь не беден и хорошего рода, из старых дворян. Отец у него верный мне человек, но не любит Ависа с детства. Считает, что тот не его сын.
- И что, правильно считает? – любопытствует Говард.
- Бог знает, - пожимает плечами Конрад. – Да теперь уж и вряд ли это будет известно. Мать Ависа умерла три года назад, с отцом он служить не хочет. Ну, я и взял его в пажи; всё-таки, во дворце ему веселее, чем одному дома.
     Говард внимательно смотрит на Ависа, и что-то в его миловидном лице вдруг кажется ему странно знакомым, словно сквозь ясные черты юноши неожиданно проступают другие: неприятные, опасные… «Кого же он мне напоминает?» – мучительно думает Говард и не может вспомнить.
- Авис, Каспер, - обращается он после обеда к своему оруженосцу и его помощнику. – Идите, купайтесь; вы мне нужны свежими, нам до вечера ехать.
     Каспер весело благодарит своего генерала, Авис с почтением кланяется, но видно, что он тоже рад приказу хозяина и благодарен ему. Мальчики уходят; солдаты Йоса уже давно купаются немного в стороне.
     Спустя полчаса они отправляются дальше. Едут весь оставшийся день, а перед заходом солнца останавливаются на ночлег неподалеку от деревни Белые Пески, возле живописной рощи, озаренной последними вечерними лучами. Йоса следует ожидать завтра на рассвете, поэтому снова разводят костер и ужинают. Потом Говард назначает часовых, Карла и Эрика, а сам перед сном закуривает свою трубку – подарок короля. Он предлагает его величеству свой гамак. Тот охотно соглашается:
- Я еще никогда в жизни не спал в гамаке, а это, наверно, интересно.
     Он забирается в гамак и заворачивается в одеяло.
- Чудно`, - слышит Говард. – Точно младенец в люльке лежишь. Пожалуй, и вылезать не захочется. Спокойной ночи, генерал!
- Спокойной ночи, - отзывается Говард. Сам он устраивается близ королевской палатки – заворачивается в свой плащ. Пажи и разведчики уже давно спят – все, кроме часовых.


     Авис Гордон видит во сне своего отца: как всегда, хмурого и неразговорчивого, видит небольшой, но красивый дом, в котором родился и вырос. За окном дождь, и мечется какая-то большая птица, бьется крыльями о стекло. «Впусти, не видишь», - сурово говорит отец. Авис открывает окно, и огромная мокрая сова врывается в комнату. Она тоскливо кричит, летая взад-вперед, потом вдруг, сверкая желтыми глазами, кидается прямо Авису в лицо. Он вскрикивает, защищаясь от совы руками, и просыпается. Он лежит под деревом, на траве, а над ним, в предрассветных сумерках дергается что-то большое, непонятное… это человек! Авис хватается за кинжал и вскакивает на ноги. Какой-то человек повешен прямо над тем местом, где он только что спал; повешен, но еще жив, поэтому дергается. Оцепенев от неожиданности и ужаса, Авис несколько секунд смотрит на него, не двигаясь. Потом приходит в себя, быстро влезает на дерево и перерезает веревку. Повешенный падает на землю. Авис спускается к нему, дрожащими руками снимает веревку с его шеи, вынимает изо рта кляп… и узнает часового Карла. Руки у Карла связаны за спиной. Авис убирает веревку с помощью кинжала. Карл катается по земле, продолжая задыхаться, и держится руками за горло.
- Король…- хрипит он. Авис быстро смотрит на гамак его величества. Король безмятежно спит, а над ним неподвижно вытянулось темное тело с деревянной доской на груди. Трясясь, как в лихорадке, вновь пораженный ужасом, Авис кидается к Говарду и трогает его за плечо, не в силах произнести ни слова. Говард тут же открывает глаза.
- Господин граф, там… - с трудом произносит Авис и указывает рукой в сторону короля.
     Говард реагирует мгновенно и совершенно бесшумно. Он встает, влезает на дерево, срезает веревку, на которой висит тело, и, держа мертвеца за шиворот, спускается вниз. Кладет его на землю. Теперь Авис видит, что это Эрик, напарник Карла. Его глаза открыты, и он уже начал остывать. Говард отходит от него и начинает оказывать помощь Карлу, который всё еще задыхается. Ему порой случалось вытаскивать людей из петли и приводить их в чувство, поэтому он довольно скоро возвращает Карлу дыхание, но на шее у молодого разведчика остается сине-багровый след от петли.
- Эрик, - шепчет он горестно.
- Тише. Сиди и молчи, - вполголоса приказывает ему Говард. Он снимает с Эрика петлю и доску, закрывает ему глаза и накрывает плащом, после чего тихо окликает короля:
- Государь! Вставай.
     Затем громко:
- Подъем!
     Все немедленно вскакивают.
     Через несколько минут возле рощи уже пылает костер, а вокруг сидят молодые солдаты, потрясенные, подавленные. Все молча пьют грог, ежась от утреннего холодка. Конрад бледен и серьезен, Говард угрюм. Все слушают рассказ Карла. А тот говорит, потирая отекшую шею:
- В темноте это было. Я чуть задремал, потом вздрогнул, очнулся… знаете, точно изнутри кто-то толкнул… «Эрик», - окликаю, а он не отзывается. И тут они меня схватили. Их было четверо. Они мне сразу кляп сунули, и руки скрутили за спиной. Потом один накинул мне на шею петлю и спрашивает: «А этого где вешать?» А другой ему отвечает: «Этого повесим над оруженосцем Цвара». И они потащили меня к дереву. Я слышал, какой-то из них спросил: «Дергать, Макс?» Тот говорит: «Дергай», - и засмеялся. Они меня вздернули, а сами тут же исчезли. Не знаю, почему я сразу не умер. Вот уж истинно, Господь спас. А Эрик… - он замолкает и опускает голову.
     Говард берет в руки доску, снятую им с груди Эрика и вслух читает надпись, сделанную углем: «Говард! Приятного тебе пробуждения. Мы, обманутые тобой, без конца тебя вспоминаем. Ты погубил наше дело, а мы погубим твое. Начнем с часовых, закончим Конрадом. Привет королю от принца Гилберта! Максимилиан Гриф».
     Они с Конрадом обмениваются пристальными взглядами.
- Они приняли тебя за меня, государь, так как ты спал в гамаке, - поясняет Говард. – Поэтому повесили над тобой Эрика. Что ж. Дождемся Йоса – и пойдем по следу, но не все. Двух солдат я отряжу в штаб, чтобы они донесли Клаусу о случившемся. А Эрику Царство Небесное.
     Он снимает шляпу, за ним все остальные.
- Я поеду с вами, - говорит Конрад.
- Да, тебе сейчас лучше быть при мне, государь, - соглашается Говард. – Уж я тебя уберегу; сам погибну, но ты будешь жить. Только предупреждаю: слушайся меня неукоснительно, и ни на шаг от меня не отходи. Лучше всего, сидеть бы тебе в Сёртлахе, вот что.
- Только Бог знает, что` лучше, - король сжимает его руку. – Не жалей, что взял меня с собой.
- Я об одном жалею, - спокойно говорит Говард, - что не проснулся сегодня вовремя.
     И что-то страшное, неумолимое, как смерть, звучит в его бесстрастном голосе.
     Аппетита ни у кого нет, но Говард строго приказывает всем завтракать.
- Нам нужны будут силы, - говорит он.
     Все подчиняются ему. Один Авис не может есть. Он давится первым же куском и тут же смертельно бледнеет: Говард это замечает, так как уже довольно светло. Он встает и приказывает:
- Иди сюда, Авис.
     Авис послушно подходит к нему; его лицо белеет в разгорающемся утреннем свете, как молоко, а в глазах застыл ужас.
     Говард отводит его к королевской палатке и говорит:
     - Я хочу поблагодарить тебя. Ты достойно вел себя сегодня. Ты спас жизнь Карлу и – как знать? – может, и всем нам. Давай руку. Молодец. А теперь забирайся в палатку и отдыхай, потому что мы будем ждать господина Данка.
     Лицо Ависа слегка проясняется.
- Благодарю вас, господин генерал, - отвечает он. – Я рад служить вам.
     Говард прижимает его к себе.
- Отдыхай, - повторяет он. – И ничего не бойся. На свете нет ничего, что заслуживало бы нашего страха, даже смерть. Мы в ответе только перед Богом. Согласен ты со мной?
- Согласен, - отвечает Авис и поднимает на Говарда глаза. И тот вдруг мгновенно понимает, кого со вчерашнего дня напоминает ему этот мальчик. Но он не подает виду, что вдруг так сразу и много узнал о нем. Он кивает головой, и Авис забирается в палатку.
     Вскоре, когда солнце уже всходит, появляется Йос с Фредериком и Дитером.
Им рассказывают о том, что произошло. Они глубоко потрясены случившимся и обнимают Карла, которого едва не потеряли этой ночью. Йосу не терпится поблагодарить Ависа, но Говард просит не тревожить его.
     Разведчики достают в деревни лопаты и роют могилу. Все прощаются с Эриком. Сухо щелкают курки незаряженных мушкетов: прощальный залп не должен привлечь ничьего внимания. Эрика, завернутого в одеяло, опускают в могилу и закапывают. У многих слезы на глазах.
     Потом все собираются в дорогу. Йос посылает в штаб двух гонцов: сообщить Клаусу мрачные новости.
     Говард отводит в сторону его величество и говорит ему:
- Государь, кажется, отец Ависа справедливо не считает его своим сыном. Я говорю тебе об этом, потому что это может быть важно, иначе нипочем бы не сказал.
- Ты узнал, чей он сын? – с интересом спрашивает Конрад.
- Его взгляд напомнил мне кое-кого, - отвечает Говард. – Думаю, что не даром. И не только взгляд; некоторые движения, походка… У Ависа они, конечно, другие, но общего всё равно достаточно. Получается что-то вроде яблока, которое далеко упало от своей яблони.
- На кого же он похож? – спрашивает король. – Клянусь, я буду молчать о твоих подозрениях.
- Да это не подозрения, - замечает Говард, - а почти уверенность. Он похож на Грифа.
     Конрад изумленно поднимает брови, и вдруг в глазах его мелькает совершенное согласие с мнением Говарда.
- Да, - тихо говорит он, волнуясь. – Такое может быть. Гордон-старший однажды сказал, что ему больше пристало быть палачом, нежели дворянином, - когда Авис застрелил на охоте фазана. Авис тогда очень удивился: ведь шла охота, все стреляли, и никто никого не называл палачом. Он рассказал об этом Еве, а она мне. Пожалуй, ты прав, Говард, и Ричард Гордон знает, чей сын Авис. Но Гриф безобразен, а Авис – приятный парень, и манеры у него приличные.
- Мать-то ведь у него дворянка, - пожимает плечами Говард. – Он пошел в мать. К тому же, брал пример со своего неродного отца, а тот дворянин, офицер. Слава Богу, что он не знает, чей он на самом деле. Хотя… возьми, к примеру, Ёжика. Разве он похож на де Камю? Нет, он похож на Мону и на Клауса, потому что они его любят и воспитывают. Отец Ависа мог бы отнестись к нему иначе, но не захотел, а жаль. Мне сдается, Авис любил бы его. Но сейчас важно другое: если я прав, то известно ли палачу, что мой оруженосец – его родной сын? И опять же, это не самое важное. Наша главная задача сейчас найти следы тех, кто расправился с Эриком; этим и займемся.
     Он заглядывает в палатку, где спит Авис. Лицо юного оруженосца мокро от слез, он вздрагивает и тихонько стонет во сне. «Хорошо бы отправить его в Сёртлах, во дворец, - мечтает Говард. – И так ему невесело, а тут еще такие приключения. Предложу ему это. И Касперу тут не место, но он от природы веселый; вон, прыгает уже, точно козленок, а ведь как плакал над Эриком. Предложу-ка я им обоим хотя бы вернуться к Клаусу: там безопасней».
- Подъем, - негромко говорит он вслух, и Авис тут же просыпается.

                5.

     … Они едут по нескольким лошадиным следам, уходящим от рощи на дорогу, а оттуда заворачивающим обратно, в сторону штаба. Говард и король обмениваются тревожными взглядами: неужели Макс и его люди знают, где их штаб? «Всё может быть, раз они следят за нами», - думает Говард. Ему и королю становится не по себе. Мысленно они задают самим себе множество вопросов: была ли ночная вылазка Грифа придумана им самим, или его послал Феликс Бостел? Тогда где же Гилберт и его армия? Цель Макса казалась вполне определенной: напугать отряд. Почему он не убил главных в этом отряде: короля и Говарда? Всего вероятнее, он просто не решился это сделать, или же ему строго запретили (во всяком случае, убивать короля). На Говарда он никогда не взялся бы нападать иначе, как с мушкетом, чтобы держаться на расстоянии, но в этом случае выстрел разбудил бы солдат.
     Йос и Карл так сердечно благодарят Ависа за спасение жизни Карла, что  лицо юного Гордона окончательно проясняется. Он начинает чувствовать себя героем и верить в свои силы. Когда Говард предлагает ему и Касперу вернуться в штаб, Каспер смотрит на него с укором, а Авис говорит:
- Господин генерал, разрешите мне остаться с вами! Ведь вы сами меня хвалили, - вырывается у него. – Сами говорили, что ничто на земле не достойно нашего страха, даже смерть.
     Его лицо дышит отвагой, темно-дымчатые глаза блестят, в них решимость и вызов.
- Поймите вы, - Говард смотрит на него и на Каспера. – Я боюсь за вас. Вы нужны мне живыми.
- С нами ничего не случится, мой генерал, - вступает в разговор Каспер. – Мы еще слишком молоды, чтобы кто-то хотел нас убить. Мы дети. А дети часто могут больше взрослых…
- Может, ты еще и ребенок, - с сухим достоинством прерывает его Авис, - но мне уже семнадцатый год, и я прошу моего генерала учесть это. А Каспера я беру на свою ответственность.
     Говард усмехается.
- Хорошо, - говорит он. – Ты прав, Авис, ребенком тебя не назовешь. И Каспер прав: вы оба слишком молоды, чтобы кто-то мог желать вашей смерти. Что ж, тогда едем дальше. Но, похоже, мы всё равно вернемся в штаб: следы-то ведут туда!
- Ничего, что в штаб, - мужественно отвечает Авис. – Главное, быть при вас.
- Не гони их, - спустя некоторое время, просит и Конрад. – Они же будущие воины, им не пристало сидеть в безопасности.
- Их, пожалуй, прогонишь, - смеется Говард. – Как и тебя, государь. `Ищите вы себе приключений… Хорошо, пока что я согласен с вами. Во-первых, все мы едем в одном направлении, во-вторых, я всё-таки какая никакая защита для вас.
- А мы для тебя, - прибавляет Йос. – Разве я не спас тебя, Говард? Значит и еще раз могу. И другие тоже.
- Не буду спорить с вами, - Говард сдвигает шляпу на затылок. – А след ведет к лугу. Там он затеряется, и мы уже не отыщем его. В любом случае придется возвращаться, так что, геройствовать будем в другой раз, - он подмигивает Йосу. – Будем слушаться Клауса. Похоже, он умнее нас всех, вместе взятых. Недаром он предлагал ехать только мне одному.
- А вдруг Беспалый Макс уже в штабе? – волнуется Йос.
- Нет, - успокаивает его Конрад. – Штаб окружен нашими разведчиками, туда просто так не проберешься.
     Вскоре они действительно теряют след и уже не могут найти его. А к вечеру приезжают обратно, в Сквиррелтрис, к Клаусу.
     Тот встречает их, взволнованный.
- Ваши гонцы на два часа опередили вас, - сообщает он. – Слава Богу, что вы живы и молодцы, что вернулись. Теперь, я полагаю, вы будете верить мне и наберетесь терпения. Впрочем, чего я церемонюсь? Я вам приказываю остаться здесь и не выходить пока на разведку. Хватит с нас одного Эрика. По совести говоря, я удивлен и рад, что вы так легко отделались: ведь могли бы остаться в этой проклятой роще, перерезанные поодиночке. Просто счастье, что вы потеряли следы их лошадей. Это лучше, чем потерять Конрада.
- Ну, будет тебе, партизанский маршал, - Конрад обнимает его за плечи. – Всё, отныне мы тебя слушаемся. Что ты думаешь о нашествии Макса?
- Он просто хотел немного позабавиться с вами, - отвечает Клаус. – И достиг своей цели. Он, конечно, здесь один с несколькими людьми. Выпросился у Бостела на разведку и, к великому своему счастью, выследил ваш отряд. Не знаю, ждать ли его нам здесь, в штабе. Очень может быть, что ему захочется и здесь поразвлечься. Жизнь-то у него скучная: пытать пока что некого.
    При последних словах Клауса глаза Конрада вспыхивают негодованием, краска бросается в лицо; он медленно произносит сквозь зубы:
- Что ж, добро пожаловать. Развлекаться, так развлекаться. Он еще не знает, каковы мои забавы. Вздумал со своим королем в эшафоты играть? Поиграем. Пусть только попадется мне в руки: четвертую.   
     Его серые глаза мечут молнии, лицо сурово и грозно. Все притихают, слегка устрашенные зрелищем королевского гнева. Даже на Говарда этот гнев производит впечатление; таким он короля еще не видел. Но Конрад уже приходит в себя и ласково смотрит на друзей.
- Что, испугались? – смеется он. – Ничего, я уже снова добрый. Просто душа моя больше не может переносить ни Грифа, ни Бостела. Гиены, падальщики! – он брезгливо морщится. – А брат мой просто глупец и больше ничего. К тому же, он бывает жесток. Но ему далеко до этих двух стервятников; видит Бог, далеко! А ведь они у него всем заправляют… Ради Бога! – он вскидывается, как раненый зверь. – Найдите вы мне этого Макса, найдите Бостела – и просите меня тогда о самой невероятной милости: всё исполню!
- Успокойся, государь, - говорит Клаус мягко. – Мы их найдем, они будут в наших руках. Нужно только немного времени. Верь мне, всё сложится к лучшему для тебя.
     Его голос действует на Конрада целительно, как лекарство. Король глядит в доброжелательные глаза Клауса, смотрит на его длинный нос, на волосы, светлые и непокорные, как у одуванчика, и верит: его звездочет, друг и начальник разведки говорит правду. Он с благодарностью пожимает руку Клауса, слегка хлопает его по плечу и, уже улыбаясь, спрашивает Говарда:
- Мой генерал, могу ли я немного отдохнуть?
- Можете, - отвечает Говард, тщетно силясь снова увидеть в могущественном короле своего адъютанта. – Как будет угодно вашему величеству.
- Так не пойдет. Я твой подчиненный, - смеется Конрад. – Изволь мне приказывать.
- Коли ты мой подчиненный, - отвечает на это Говард, - так изволь ждать, когда мне захочется приказывать, а теперь мне хочется тебе повиноваться; стало быть, терпи!
     Этот дерзкий ответ приводит короля в восторг. Он пожимает руку Говарду и восхищается:
- Как ответил, а? Гений! Нет, верю: такие люди приведут нас к победе!
     Он встряхивает руку Говарда, а после – улыбающегося Йоса и уходит к себе.
     Следующим утром Говард приходит к Клаусу. Вид у него таинственный.
- Слушай, генерал-майор…- начинает он.
- Отставить! Как положено обращаться к начальнику? – строго спрашивает его виконт де Руж. – Вы на войне, генерал.
- Разрешите обратиться, господин генерал-майор, - поправляется Говард.
- Вот так, - благосклонно кивает Клаус. – Обращайтесь, генерал, я вас слушаю.
- У меня план. Позвольте изложить.
- Позволяю. Садитесь.
- Благодарю, господин генерал-майор, - Говард садится. – Позвольте мне в интересах дела стать на пять минут с вами попроще.
- Позволяю, - Клаус скрывает улыбку.
- Клаус, я после войны рассчитаюсь с тобой за всё это, - задушевно обещает ему Говард. – Здесь важное дело, а ты пристал со своими формальностями.
- Это не формальности, а дисциплина.
- Ладно, не будь нудным. Слушай: а ведь лиса повадилась в курятник. Я имею в виду Грифа.
- Повадилась, согласен, - глаза Клауса вспыхивают живым интересом. – И что?
- Мало ему будет Эрика, особенно, когда он узнает, что Карл остался жив. Верно?
- Верно.
- Ну, так и защемить бы его капканом. Манок поставить. Ведь он живо нам попадется.
- Каким образом? – Клаус весь превращается в слух.
     Говард понижает голос и говорит несколько фраз, от которых Клаус начинает волноваться.
- Промашки бы не дать, - еле слышно произносит он. – А так замечательно. Йос уже знает?
- Мы ему расскажем.
     Они призывают Йоса. Выслушав их, он также приходит в волнение.
- Но обо всём будем молчать, - говорит Клаус. - Конраду ни слова, а то он с нами захочет, а для него это опасно.
     Немного позже Говард приглашает к себе своего оруженосца и несколько минут очень тихо беседует с ним. Авис становится серьезным. Глаза его начинают ликующе поблескивать.
- Я всё понял, мой генерал, - говорит он. – Всё будет готово для рыбной ловли.
     Он выходит от Говарда и дает задание Касперу:
- Накопай червей, а я приготовлю удочки. Мы сегодня с нашим хозяином, а также с господином Данком идем на рыбалку, на берег реки возле трех сосен, помнишь? Там и заночуем.
- И я пойду? – радуется Каспер.
- Нет, сегодня ты не пойдешь, - возражает Авис. – Но я уговорю генерала, и он непременно возьмет тебя в следующий раз.
- А почему не сегодня? – Каспер разочарован.
- Слушайся меня, - Авис берет его за плечи и слегка встряхивает. – Мы идем просто для проверки. Может, на этом месте и клев-то плохой. Просто наш начальник хочет немного отдохнуть, и меня берет с собой. И вообще: ты мой помощник или нет? Если будешь слушаться, я уговорю их взять тебя в следующий раз, а будешь трепыхаться, тебя разжалуют в денщики. Понял?
- Понял, - отвечает Каспер и несмело спрашивает?
- А ты мне тогда оставишь свою шпагу, чтобы я с ней потренировался?
- Оставлю, - щедро говорит Авис. – Потренируешься. А сейчас иди копай червей, потому что мне надо заниматься удочками.
     Каспер уходит, довольный: впервые Авис согласился оставить ему свою чудесную шпагу на целый вечер! Авис же добросовестно готовит несколько удочек, переменяет на них плохие лесы, умело прикрепляет поплавки, крючки и грузила, начищает до блеска медные блёсна (всему этому он научился у рыбаков в своей усадьбе). «Ловись, рыбка, мала и велика, - думает он, - ловись; будет тебе за Эрика! Молодец наш генерал, ну и голова у него! И какое счастье: он мне доверяет. Он!  Говорят, он совсем недавно стал дворянином, а до этого был бродягой. Но я-то вижу: он благородный человек. Наш король это понял и наградил его дворянством и титулом».
     Приготовив удочки, Авис отправляется часок вздремнуть – так приказал ему Говард.


     Ранним вечером Говард в сопровождении Йоса и Ависа уходит к «трем соснам», на уединенный берег реки, милях в полутора от штаба, туда, где совсем нет солдат. Они весело берутся за удочки и садятся на высоком берегу, где, по словам солдат, рыба клюет отлично, особенно на закате и на рассвете. Их троих озаряет заходящее солнце; льняные волосы Йоса золотятся в его лучах.
- Наши уже здесь, на деревьях, - очень тихо сообщает Говард. – И де Руж с ними.
- Авис, не переночуешь ли ты сегодня в гамаке? – громко спрашивает он.
- Буду рад, господин генерал, - отвечает Авис.
- Тише, - притворно сердится Йос. – Вы распугаете всю рыбу.
     Они умолкают. Очень скоро рыба действительно начинает клевать, и лучше всего у Ависа и Говарда. Йос до сих пор ни разу не ловил рыбу, но и ему попадается на крючок нечто тяжелое, серебристое и упругое. Авис помогает ему вытащить добычу на берег и с сознанием дела говорит:
- Это сазан. Хорошая рыба, господин Данк, с удачным вас началом.
- Спасибо, - благосклонно отзывается Йос.
    Тут же Авис хватает свою удочку и вытаскивает щуку довольно приличных размеров. Вскоре и Говард подсекает, и тоже вытаскивает щуку. Временами все трое незаметно, но очень внимательно окидывают взглядом противоположный берег. Между делом Йос и Авис знакомятся поближе.
- Можешь называть меня просто Йос, - дружески говорит Авису молодой полковник. – Только, когда вокруг не будет моих подчиненных, иначе я потеряю авторитет.
- Благодарю, - отвечает Авис. – С удовольствием принимаю твое предложение.
     С заходом солнца Говард говорит:
- Шабаш ловить. То есть, я хотел сказать, довольно удить, господа. Кто из вас умеет запекать рыбу в углях?
- Я умею, - отвечает Авис. – Но она у меня иногда пережаривается.
- Тогда я тебе помогу, - улыбается Говард. – Разводи костер.
     Авис разводит небольшой костер, а Говард аккуратно заворачивает рыбу в большие листья дикого винограда и засыпает сверху тлеющими углями. Через несколько минут из-под углей начинает исходить соблазнительный аромат, а спустя еще какое-то время Говард осторожно стряхивает веточкой угли и раскладывает готовое блюдо по деревянным походным мискам. Листья и кожа с чешуей легко отходят от прикосновения вилок; мясо под ними мягкое и сочное.
- Генерал, да вы мастер, - признается Йос, отведав рыбы. – Вам не нужно будет заводить себе повара.
- Точно, - подтверждает Авис, с удовольствием прожевывая кусочек сазана. – Лучше не готовили и рыбаки в нашей усадьбе. А уж мне никогда бы так не сделать.
     С одного из деревьев раздается грустный крик козодоя. Говард прислушивается и звонко хлопает в ладоши.
- Комара убил, - объясняет он. – Откуда они тут, черти? Жарко ведь.
     Все трое быстро переглядываются между собой и вновь принимаются за еду, только глаза Ависа становятся немного напряженными.
- Самый большой недостаток щук – это их кости, - говорит Йос. – Их слишком много.
- Нет рыбы без костей, - философски замечает Говард, закуривая трубку. – А вот один мой приятель как-то врал, будто поймал разом пять сомов – и всё сетью.
- Целых пять? – спокойно удивляется Йос. – Я уже слышал эту историю, но в прошлый раз ты говорил, что четыре.
- Это я подзабыл, - Говард затягивается, полулежа. – Пять, ровно пять. Не знаю, что помешало ему шестерых поймать.
- И ни один не ушел? – Авис бросает на Говарда тревожный взгляд.
- Он мне врал, будто всех вытащил, - отвечает Говард. – На то он и рыбак, чтобы рассказывать всякие байки. Конечно, он был не один; ему друзья помогали. Совсем, говорит, близко подошли сомы – и косяком в сеть. На блесну попались, - он смотрит на Йоса. Потом переводит взгляд на Ависа и говорит:
- А теперь спать. Ляжем пораньше, так на рассвете еще половим.
     Они ложатся: Йос под деревом, Авис в гамаке чуть подальше, а Говард рядом с гамаком Ависа, на земле. Уже совсем темно. Все желают друг другу спокойной ночи и «засыпают»: слышно их ровное дыхание. Вокруг тоже царит тишина: немая, безмолвная. Авис старается дышать ровно, хотя сердце у него так бьется, что готово выскочить из груди. Проходит полчаса. Вдруг он чувствует легкий толчок в плечо – снизу, где лежит Говард. Тогда он незаметно подводит руку к дереву, удерживающему изголовье гамака, нащупывает свесившийся откуда-то сверху шнурок и тихонько дергает его три раза подряд. Шнурок выскальзывает из его пальцев и взлетает куда-то вверх. Авис с трудом заставляет себя лежать спокойно. «Вот сейчас… сейчас…» – думает он, незаметным движением сжимая под одеялом мушкет.
     Хлоп! Внезапно что-то огромное обрушивается сверху на то место, где лежит Йос, и сразу же поднимается адский шум. Вся поляна наполняется криками и мушкетными выстрелами. Затем со всех сторон, разом, вспыхивает штук двадцать факелов. Авис слетает с гамака, падает на землю и целится из мушкета в огромную сеть, которая колышется последи поляны; кто-то запутался в ней.
- Режь, режь сеть! – визжит кто-то внутри ловушки.
- А ну, тихо! – раздается громовой голос Говарда, впрочем, как всегда, спокойный. – Сдавайся, Гриф, ты в плену. Бросайте оружие, ребята, и выбирайтесь по одному из ловушки.
     С минуту царит напряженная тишина, потом слышится стук оружия, которое бросают на траву. Говард несколько раз взрезает сеть кинжалом, и из образовавшейся дыры появляется первый человек: это Гриф. Он злобно щурит свои темные блестящие глаза и спрашивает с недоброй улыбкой:
- А мой-то где? Тоже в меня целится?
- Молчать, - Говард быстро наводит на него мушкет, - не то мозги вышибу. Я тебя живым брать не обязан.
     Несколько разведчиков тут же скручивают Грифу руки за спиной, затыкают рот кляпом и отводят в сторону. Вслед за своим командиром выходят на свет факелов один за другим еще четверо. Говард узнает в них людей из свиты Бостела. С ними обходятся так же, как и с Грифом: разоружают их и связывают им руки за спиной.
     Йос выбирается из кустарника, в котором спрятался, прежде чем враги приблизились к его ложу.
- Молодец! – Говард пожимает ему руку. – Где Авис?
     Авис тут же оказывается рядом. Генерал благодарит и его, а сам про себя облегченно вздыхает: Авис не понял слов палача и не придал им никакого значения; он очень доволен, что их ночная операция удалась. Тут же возле них появляется улыбающийся Клаус; он тоже пожимает им руки и поздравляет их. Потом все отправляются в обратный путь.
     Две мили проходят быстро. Пленных отводят в подвал Сквиррелтриса. На них надевают цепи. Десять человек назначаются генералом караулить пленных внутри, десять снаружи. Говард еще днем тщательно отобрал людей для этого караула. Пленных обыскивают. За пазухой у Грифа находят письмо, которое относят к Клаусу. Тот зовет Говарда и Йоса и зачитывает в их присутствии следующее: «Макс! Гонцов больше не жди и не посылай. Везде разведка Цвара и Данка. Постарайся взять в плен короля и Цвара, а Крафта убей: принц, наконец, дал разрешение на это. Конрад нескоро найдет им замену, потеря этих людей ослабит его. Мы вынуждены поменять место своего пребывания. Ищи нас в Ковчеге. Будь Здоров. Ф.Б.»
- Хорошо, - Клаус доволен. – Знать бы еще, что такое Ковчег.
- Дознаемся, - коротко говорит генерал Цвар. – Гриф, вероятно, получил письмо накануне днем, поэтому и не пытался убить меня в прошлый раз.
- К тому же, он заигрался, - добавляет Клаус. – Увидел Йоса и голову потерял. Наверно, решил повесить его как можно выше. Его величество будет доволен нашей работой. Ну, а теперь всем спать. Мы заслужили отдых.

                6.

     Проснувшись поутру, его величество получает сладкую для него весть: Макс Гриф и пятеро его людей пойманы. Король в восторге. Все, участвовавшие в операции солдаты. получают от него благодарность и деньги, а своих друзей он обнимает и поздравляет. На Ависа он торжественно надевает свою золотую цепь и пожимает ему руку.
- Господин Гордон, - говорит он. – Отныне вы младший офицер. Генерал, прошу вас объявить на построении королевскую благодарность Авису Гордону.
     Авис целует руку короля. Он взволнован и горд. Потихоньку он спрашивает у Йоса:
- Какой знак отличия у младших офицеров?
- Золотой орел на берете, - отвечает Йос. – Вышивка. Обратись к моему Дитеру Махту; он сделает тебе, он умеет.
     Авис тут же договаривается с Дитером о вышивке и платит ему вперед две марки серебром за работу. На построении Говард объявляет Авису благодарность от короля и поздравляет его с получением офицерского чина. Каспер из помощников оруженосца механически производится в оруженосцы младшего офицера – и чрезвычайно доволен этим.
     Король спускается в подвал к Грифу, сидящему отдельно от своих товарищей, велит охране выйти и обращается к палачу:
- Ну, здравствуй, Гриф. У меня нет слов, чтобы выразить, как я рад тебя видеть. На радостях я даже готов заменить тебе четвертование простым отсечением головы.
     Гриф облизывает губы и, поблескивая глазами, смотрит на короля. Затем медленная улыбка расползается по его лицу.
- Рано радуешься, государь, - сипло отвечает он. – Скоро ты иначе заговоришь. Принц Гилберт ведь не сидит на месте; а о численности твоих сил я послал ему подробное донесение.
- Как ты меня испугал! – отвечает Конрад. – Я весь дрожу. Кстати, что такое Ковчег?
- Их два, - насмешливо отвечает палач. – Один Ноев, другой Моисеев. Ноев на горе Арарат в Армении, Моисеев, как тебе известно из священной истории, похищен.
- Вот письмо, - король подносит письмо к его глазам. – О каком Ковчеге пишет Бостел?
     Беспалый Макс пожимает плечами и ехидно отвечает:
- Да уж, верно, о Ноевом; в Моисеевом миллионная-то армия не поместится.
     Конрад невозмутимо прячет письмо за пазуху.
- Макс, - говорит он задушевно. – У меня ведь тоже найдутся палачи.
- Ты не о Говарде ли говоришь? – Макс подмигивает ему. – Он всем молодец, твой Цвар – и сильный, и умный, и хитрый… Да вот одна беда: добрый.
     Последнее слово Беспалый Макс произносит с нескрываемым презрением, точно выплевывает.
- Ты прав, Говард добр, - невозмутимо соглашается Конрад. – Только не к тебе.
- Хочешь сказать, к моему сыну? – усмехается Гриф.
- У тебя есть сын? – Конрад делает вид, что удивлен.
- Ну да. Авис Гордон.
- Да что ты! А почему он тогда Гордон, а не Гриф?
- Потому что жене Гордона однажды понадобились деньги. Я предложил ей приличную сумму, она взяла ее; не за просто так, разумеется. А через девять месяцев родился Авис. Ричард Гордон принял бы его за своего, да только – вот жалость! – он вернулся домой с войны, когда его жена уже третий месяц как ждала ребенка. Я предлагал ей избежать позора; я умею освобождать женщин от ненужных им детей. Но эта дуреха побоялась, что умрет. Ну, и вот, он родился. И зачем, спрашивается? Ни Гордону не нужен, ни мне.
- Не беспокойся, - король брезгливо взглянул на него. – Он будет нужен нам с королевой и уже нужен Говарду и Йосену Данку.
     При имени Йоса широкое неровное лицо палача посерело еще больше, а в глазах сверкнули искры бешенства. Король заметил это и с удовольствием повторил:
- Да, Авис с Йосеном настоящие друзья.
- Ничего, - Макс судорожно проглотил слюну. – Посмотрим, кто с кем подружится месяца через два.
- В самом деле, посмотрим, - подтвердил король. – Что ж, ожидай моих палачей, раз добром не хочешь говорить о деле.
     И он ушел из подвала.
     Клаус выслушал рассказ его величества и посещении им Грифа и сказал:
- Грифа трудно напугать, Конрад. Он, конечно, трус, но напугать его трудно; так бывает. Вот, что мы сделаем. Я и Говард поговорим, как следует, с его людьми; мне кажется, они и без пыток всё скажут нам. Следует только немного подействовать на их воображение. Я одного боюсь: вдруг им не известно, что именно Бостел называет Ковчегом? Вдруг это знает только Гриф? Тогда нам придется поломать голову.
- А миллионная армия?
- Это вздор, - засмеялся Клаус. – Армия, сдается мне, всё та же, в пятьдесят тысяч человек, если только основательно не поредела после Леса Леди Кэрол и в процессе бесславных скитаний по стране. Но вот где эта армия прячется? На этот вопрос мы всё еще не получили ответа.


     В тот же день они допрашивают одного из людей Макса, стремясь «подействовать на его воображение».
     Пленного приводят в кузницу, озаренную широким пылающим очагом. Там стол и три стула. На одном из стульев, за столом, сидит Клаус, весь ушедший в изучение каких-то бумаг, а возле очага Говард Цвар, раздетый до пояса, накаляет на огне ножи и клещи. При виде этого загорелого сутулого великана, который со зловещим спокойствием готовит инструменты палача, пленный приходит в ужас.
- Привяжите его к стулу, - спокойно приказывает Говард разведчикам. Те привязывают пленного веревками к железному стулу в двух шагах от стола, - так, что он не может пошевелиться.
- Ваше имя? – доброжелательно спрашивает Клаус.
- Томас Брейк, - отвечает несчастный, стараясь, чтобы не дрогнул голос.
     Клаус записывает, потом поднимает на Брейка мягкие глаза.
- Ну что, друг мой, будем говорит? – спрашивает он сердечно. – Или будем молчать, а?
- Что угодно знать вашей милости? – спрашивает Томас Брейк, стараясь не смотреть в сторону Говарда.
- Мне угодно знать, что за место называется «Ковчег»? – спрашивает Клаус.
- Ковчег? – глаза Томаса начинают бегать. Он быстро облизывает губы и отвечает:
- Простите, но я не знаю, сударь.
- Как же так?  - удивляется Клаус. – Как вешать людей, вы знаете, а что такое Ковчег, где скрывается Феликс Бостел, вам не известно?
- Я не вешал ваших людей, - голос Томаса Брейка начинает предательски дрожать. – Это Шарль и Майк помогали Максу, а я просто был рядом…
- Очень плохо, что ты был рядом, - с отеческой укоризной замечает Клаус. – Так что же, всё-таки, такое Ковчег?
- Я не знаю, господин Крафт, вот ей-богу, провалиться мне на этом месте, - истово заверяет Клауса пленный.
- Что-то я тебе не верю, - с сожалением глядя на него, говорит Клаус. И неохотно окликает:
- Господин Цвар! Приступайте. 
     Томас Брейк с ужасом смотрит на Говарда, который, не торопясь, подходит к нему и с усмешкой, неуловимым движением дергает на нем рубашку, так, что она разрывается сразу во многих местах. Говард швыряет эти лохмотья в сторону, затем подходит к очагу и, взяв за деревянные ручки раскаленные добела клещи, возвращается к помертвевшему Брейку. Потом придвигает третий стул и садится напротив пленного. Ему искренне жаль этого дрожащего человечка, но он решает быть стойким и держаться своей роли до конца.
- Ну что, Том, - говорит он. – Приготовься, закрой глаза; так, говорят, легче.
     И решительным движением подносит клещи к обнаженной груди Тома.
- Нет! – кричит тот пронзительно, заливаясь слезами. – Нет, нет, не надо! Я всё скажу.
- Постойте, господин Цвар, - останавливает Клаус «палача». – Что именно ты скажешь, Томас Брейк?
- Скажу про Ковчег, - роняя слезы, отвечает Брейк; всё его тело бьет нервная дрожь. – Я только не знаю, где он находится. Это так называется башенный замок маркиза де Ламо` … Он очень старый, поэтому весь состоит из башен. Это Макс объяснял, сам я никогда этот Ковчег не видел, Богом клянусь.
- Хорошо, - поощрительно говорит Клаус. – А где ты в последний раз видел принца Гилберта и Феликса Бостела?
- Возле Леса Леди Кэрол, - отвечает Брейк, всхлипывая. – А потом Макс увел нас, пятерых, в разведку. Пожалуйста, не сажайте меня к Максу, - он умоляюще смотрит на Клауса. – Он убьет меня, если узнает, что я вам всё рассказал.
- Ты еще не всё рассказал, - возражает Клаус и задает несколько весьма важных вопросов. Если Брейк отвечает на них не сразу, Говард осторожно касается рукой его плеча. Пленный вздрагивает, как от электрического тока, и начинает отвечать так быстро и подробно, что Клаус едва успевает за ним записывать.
- Ладно, - говорит, наконец, «партизанский маршал». – Ты умный человек, Том. Эй, господа стражники, сюда! Развяжите Брейка, посадите его отдельно от Макса Грифа и от остальных, дайте ему новую рубашку и накормите его.
     Томаса Брейка развязывают и уводят. Клаус и Говард переглядываются между собой – и начинают смеяться.
- Я же говорил, пытки не понадобятся, - говорит Клаус с улыбкой. – Ну, как тебе роль палача?
- Интересная, - откровенно признается Говард. – Только людишек жалко. Они же верят, что я вправду готов их прижучить этими клещами. А я нипочем бы этого не смог. Я ведь не Гриф, слава Богу.
- Знаю, - весело говорит ему Клаус. – Нам и не нужен второй Гриф. Нам нужен именно ты. У тебя здорово получается страху нагонять.
- И этого не люблю, - морщится Говард. – Но ради его величества готов на всё. Видишь ли, на этих ребят страху нагнать не мудрено; мне бы вот Грифа так же напугать.
- Тебя он не испугается, - качает головой Клаус. – Он тебя раскусил. Чтобы испугать его, нужен другой человек; или же кто-то из вас двоих должен измениться: либо ты стать жестоким, либо он – трусливым…
- Не хочу я быть жестоким, - возражает Говард. – Ну его ко всем чертям.
     Они допрашивают подобным же образом остальных трех разведчиков Беспалого Макса – и получают хорошие ценные сведения, благодаря их ужасу перед Говардом.
- Отлично, - подводит итог Клаус. – Благодарю вас, генерал. Теперь вы можете принять свой обычный графский вид, и мы пойдем к его величеству с докладом.
     Говард приводит себя в порядок, и они отправляются к королю, захватив с собой по дороге Йоса и барона Круза.
- Ковчег – это замок маркиза де Ламо, - начинает докладывать Клаус. – Он расположен в Камийских горах. Прежде его называли Орлиным Гнездом, но де Ламо назвал его Ковчегом, потому что посчитал это название более благородным и значительным. Замок, по свидетельству пленных, отстоит на северо-восток от старой мельницы, вверх, между двумя перевалами: Розмари и Северо-Восточным. Следует ехать к городу С`еддеру, оттуда легче всего начинать восхождение. Пленные утверждают, что в Ковчеге и близ него – вся армия принца Гилберта. Феликс Бостел разослал по стране несколько разведывательных отрядов. Они расставлены также близ Камийских гор, у всех перевалов, так что незамеченными подойти к Орлиному Гнезду нельзя. Предлагаю: окружить замок со всех сторон. Как это сделать, наш главнокомандующий знает лучше меня. Предлагаю посоветоваться в Вольфгангом Штерном в Сёртлахе и заодно отвезти туда пленных.
- Отлично, - Конрад очень доволен. – Господин Круз, ваше мнение?
- Я согласен с решением генерал-майора, - Круз ласково смотрит на Клауса. – Он рассудил разумно.
- Хорошо, Барон. Йос? Говард?
- Согласен с генерал-майором, - отвечает Йос.
- Я тоже, - говорит генерал Цвар.
- В таком случае, - обращается к ним Клаус, - завтра мы все вернемся в Сёртлах. Я – на время переговоров, вы – на три дня, я вам разрешаю, господа.
     Все очень довольны.
- Постойте, - говорит король с любопытством. – Каким образом вы добились таких ценных сведений от наших пленных?
     Клаус рассказывает о допросах и «пытках». Все смеются, с уважением поглядываю на Говарда.
- Что и говорить, наш генерал – человек незаменимый, - говорит Конрад.
     Когда все покидают комнату короля, к Говарду приближается взволнованный Каспер.
- Мой генерал, - говорит он очень тихо. – Авис плачет.
- Почему? – настораживается Говард.
- Не знаю, - отвечает Каспер. – Он мне не говорит. Лежит на своей кровати, уткнулся носом в стенку, и плечи дрожат.
- Я разберусь, - обещает Говард. – А ты иди, погуляй.
     Он заходит в комнату своих пажей. Авис неподвижно лежит на кровати. На звук шагов он не оборачивается. Говард окликает его по имени. Тогда, встрепенувшись, его младший офицер встает и, глядя в пол, глухо говорит:
- Что прикажете, господин генерал?
     Его лицо распухло от слез, губы дрожат.
- Сядем, - предлагает Говард. Они вместе садятся на кровать Ависа.
- Что случилось? – спрашивает генерал, уже хорошо зная, что` именно произошло.
- Я… больше не дворянин, - с трудом произносит Авис. – Я вообще никто… я незаконный сын палача… того, которого мы взяли.
- Кто сообщил тебе об этом? – спокойно спрашивает Говард.
- Вот… - Авис, не глядя на него, протягивает ему записку: строк десять на клочке бумаги, выведенные чем-то, похожим на кровь. Говард читает записку: это то самое признание, которое Макс сделал королю, и о котором его величество рассказал Говарду. Теперь письмо обращено к Авису.
- Кто передал записку? – спрашивает Говард.
- Я не скажу, господин генерал, - отвечает Авис. – Не могу сказать, и вы бы на моем месте тоже не сказали. Кто бы ни передал, он зла мне не хотел.
- Почему ты плачешь? – в голосе Говарда некоторое удивление. - Я не прочел здесь ничего, из-за чего стоило бы горевать.
- Но я не дворянин! – восклицает Авис.
- И всё?
- Я незаконнорожденный. И матушка… как она могла пойти к нему ради денег?..
- Это не наше дело, - замечает Говард. – Пошла – и всё тут. Одно могу сказать: эти деньги были очень важны для нее; ты не должен ее осуждать. Она тебя любила? Отвечай!
- Любила, - соглашается Авис; слезы льются из его глаз ручьем, но голос уже не дрожит.
- Вот и всё, это главное. Об остальном не думай. Какая фамилия была у твоей матери?
- Мэлкам.
- Она была дворянкой?
- Да, конечно.
- Хочешь взять ее фамилию?
- Да, – ответил Авис. – Потому что господин Гордон никогда не считал меня своим сыном, и не намерен считать впредь. Хотя я всегда относился к нему, как к отцу, - добавил он еле слышно.
- Палач тоже тебе не отец, - замечает Говард. – Он не воспитывал тебя. Он не имеет никакого отношения к тебе, а ты к нему. Согласен ты со мной?
- Да, - кивает Авис, успокаиваясь. – Я не желаю иметь к нему отношения. Он повесил Эрика и Карла. Я слышал, что он очень жесток. Я не желаю думать о нем, он страшный человек.
- Да, - подтверждает Говард. – Он злой человек и служит злу, я это знаю. Что ж, и без отцов люди живут. Бери пример с того, кто тебе нравится. С нашего государя, с Клауса Крафта, с Йоса…
- Я буду брать пример с вас, - вдруг говорит Авис, глядя на Говарда просветлевшими глазами.
- Я неважный пример для подражания, - Говард, розовея, отводит глаза. – Я бродягой был еще три недели назад.
- Нет, - решительно возражает Авис. – Я сам слышал, государь говорил, что у вас душа дворянина, и это правда, я согласен с его величеством. Мой генерал, вы благородный человек.
- Отставить, - приказывает Говард решительно. – О моем благородстве в другой раз поговорим. А сейчас пойдем к государю.
- Зачем? – Авис сжимается. – Я не хочу, чтобы он знал о моем позоре.
- Да он уже всё знает, - Говард встает сам и поднимает Ависа за плечи. – И позор тут ни при чем. Скажи, ты доверяешь мне хоть немного?
- Я всецело вам доверяю, мой генерал, - Авис глядит на него с благодарностью и теплым живым вниманием.
- Тогда пойдем, - Говард берет его за руку, как ребенка.
     Они идут к Конраду, и Говард кратко объясняет его величеству суть дела. Авис стоит, опустив голову.
- Это кто у нас тут не дворянин? – король сердечно обнимает Ависа и заглядывает ему в лицо. – Сейчас мы это исправим. На колени, Авис Мэлкам.
     Авис встает на колени. Король касается его плеча своей шпагой и торжественно говорит:
- Господин младший офицер! Объявляю вам, что отныне вы дворянин. Вам даруется поместье Грандберг со всеми его четырьмя деревнями, лугами, полями и прочими угодьями. После настоящей войны ваши владения будут увеличены.
     Авис со вспыхнувшим радостью лицом целует руку его величества; тот в ответ, смеясь, целует его в лоб:
- Вот так-то лучше. Ты теперь независимый дворянин, такой же, как наши генералы.
- Ну, вот и всё, - говорит Говард Авису, когда они выходят от короля. – Поздравляю тебя.
- Благодарю, мой генерал, - Авис смотрит ему в глаза лучистым взглядом. – Располагайте моей жизнью, она теперь ваша. Никто не сделал для меня больше, чем вы.
- Хорошо, буду располагать твоей жизнью, - смеется Говард. – Ты свободен, Авис, отдохни немного.
     Он спускается в подвал и, пристально глядя на караульных, бесстрастно спрашивает:
- Кто из вас передал записку от Грифа моему младшему офицеру?
     Все смущенно молчат.
- Хорошо, - роняет Говард, подождав немного. – Если вы молчите, я поступлю с вами, как вы того заслуживаете: вы все до единого отправитесь в Сёртлах, к майору Маврию Корди. Мне такие разведчики даром не нужны.
     Он поворачивается, чтобы уйти. Но тут выходит вперед один из молодых разведчиков; вид у него очень виноватый.
- Это я передал записку, мой генерал, - признается он.
- Имя!
- Артур Кларк.
- Пять суток гауптвахты, - отрезает Говард. – А если потом повторить потянет, трибунал и тюрьма. Все меня поняли? Хорошо. Думаю, впредь вы будете умнее, господа. 
     И он покидает подвал.

                7.

     На следующее утро они увозят пленных. Всё начальство снимается с места, только Мону с Ёжиком Клаус оставляет под охраной разведчиков и обещает им вернуться поскорее.
     Четверых пленных везут верхом на лошадях, Макса Грифа – в отдельной тюремной карете, привезенной накануне из столицы. Йос, Говард и король веселы: скоро они увидят своих жен; пусть ненадолго, пусть на малое время, но всё же…
     И вот, совсем скоро они приезжают в Сёртлах. Во дворце тотчас начинается праздничное оживление. Пленных отводят в крепость, Макса Грифа сажают в особую камеру без окон, с маленькой крепкой дверью. Его приковывают за пояс к кольцу, ввинченному в стену. Руки и ноги его также в цепях. Гриф, кажется, вполне равнодушным к своему новому положению. На самом деле всё внутри него кипит от злобы. Глядя в окошко тюремной кареты, он своими глазами убедился в том, как дружны Йос и Авис. Они то и дело подъезжали друг к другу, обменивались шутками, смеялись. Из этого палач сделал вывод, что его записка не достигла желаемой цели, а именно не уязвила Ависа, не заставила его возненавидеть весь мир и отвернуться от Йоса, чего, собственно Гриф и добивался. Палач этим очень недоволен, но не показывает своих чувств. За сорок с лишним лет своей жизни он научился скрывать их. Но он клятвенно обещает самому себе вырваться из тюрьмы только ради того, чтобы стереть Йоса с лица земли. Он и сам не понимает, за что так ненавидит его, но эта ненависть безгранична. Она даже превосходит все недобрые чувства, которые Гриф испытывает к мужчинам, еще более красивым, чем Йос.
     … Ева, сияя королевской и самой лучшей своей человеческой улыбкой, встречает мужа и дорогих гостей. Аста, сдержанная от природы, тоже светится счастьем, а Сабина кидается в объятия Йоса, позабыв всё на свете. Все три женщины приветствуют Клауса и ласково здороваются с юными пажами Говарда. Каспер немедленно бежит повидаться с матерью и отцом, который по своей хромоте освобожден от участия в защите города и приставлен помогать королевскому садовнику. Ависа Говард забирает с собой и отдает ему одну из своих пяти комнат. Подсознательно он чувствует, что Авису одиноко в этом всеобщем море радости. Юному офицеру не с кем ее разделить, ибо всем сейчас не до него. Кроме Говарда. Говарду Авис больше не чужой, и он хочет, не до конца сознавая это, чтобы мальчик чувствовал себя в его семье своим – хотя бы в некоторой степени. Он в нескольких словах рассказывает о нем Асте, и она тотчас проникается живым сочувствием к Авису. К счастью, Авис не требователен. Ему никогда не уделяли много внимания, и он не мешает графу Эбрийскому и его супруге наслаждаться обществом друг друга. Он бесконечно благодарен Говарду, который столько сделал для него и так дружески к нему относится. Авис с затаенной нежностью думает о графе и графине. Ему хочется сделать для них что-нибудь необыкновенное, чтобы они стали еще счастливее, чем теперь. Он приносит из оранжереи букет редких цветов и ставит его в воду в гостиной, а когда приходят Кэт с Генрихом, занимает их беседой, чтобы его хозяин и хозяйка подольше побыли вместе: ведь скоро им вновь предстоит разлука. Но Говард с Астой уже выходят в гостиную: они услышали голос Кэт и очень рады видеть ее. Тогда Авис хочет незаметно ускользнуть, но Говард останавливает его.
- Вот твое жалованье, - говорит он, давая Авису небольшой кошелек. – Сходи в город, если хочешь.
- А вам что-нибудь купить в городе, мой генерал? – спрашивает Авис.
     Говард задумывается, потом отвечает:
- Купи мне, брат, табаку, только хорошего, фунта три, я тебе потом отдам за него деньги.
- Слушаю, - отвечает Авис. – Но мне не надо ничего отдавать, я вам подарю этот табак.
- Как хочешь, - Говард скрывает улыбку.
     В кошельке десять золотых и десять серебряных монет: целое состояние для Ависа. Он зовет с собой Каспера, с которым хозяин тоже расплатился, и они уходят в город. В одной из самых дорогих табачных лавок Авис долго с пристрастием выясняет у хозяина, какой табак является наилучшим, требует три фунта и платит, не торгуясь.
     Днем, после обеда, к его величеству является Вольфганг Штерн. Конрад, Клаус, Говард, Йос и Штерн начинают обсуждать создавшееся положение и обдумывать схему дальнейших действий.
- Господа, - говорит Штерн, указывая на огромную развернутую карту страны, занявшую целый большой стол, - я знаю еще один перевал, кроме Северо-Восточного и Розмари. Это перевал Грунд, расположенной с северной стороны данной части Камийских гор. Он труден и неудобен для восхождения, но его преимущество заключается в том, что он вряд ли известен Феликсу Бостелу и его высочеству. Одно меня останавливает: вести войну в горах, особенно в таких, как наши горы, чрезвычайно опасно и неудобно. Ее нелегко вести на равнинах, а уж в горах это грозит величайшими потерями. Поэтому, господа разведка, я предлагаю вам двинуться вперед и перекрыть все подступы к Орлиному Гнезду, то есть, занять все три перевала, дабы враг не получал припасов. Это, конечно, вынудит их спуститься вниз. К тому времени подойдем мы, основная армия, чтобы принять бой. В помощь разведке я могу дать две лишних тысячи людей. Но ваша задача, генерал-майор, - он устремил внимательные глаза на Клауса, - занять обозначенные мною на карте шесть позиций незаметно, чтобы неприятель не ускользнул. Как это сделать? Предлагаю вам для отвода глаз всем двинуться к восточной границе, но вот здесь, - он поставил карандашом жирную точку, - возле города Визербраун, резко изменить направление; быть может, не всем и не сразу. А дальше внезапно двинуться к Камийским горам, разделившись предварительно на шесть частей, чтобы быстро и неожиданно для врага занять подступы к перевалам. Разумеется, убедитесь вначале, что враг на месте. Сразу после этого посылайте ко мне гонцов. Меньшую часть я оставлю оборонять столицу (на всякий случай), а сам прибуду с большей частью армии в семьдесят тысяч человек. Думаю, что принц Гилберт примет бой хотя бы ради того, чтобы уйти из ловушки. Но это уже лирика, - он засмеялся. – Так я называю операции, которые еще пока не злободневны. Наши военные действия мы обсудим потом. Теперь слово за разведкой.
- Я понял вас, маршал, - молвил Клаус. Худенький, похожий на подростка, изящный, точно прозрачный, он стоял рядом с большим широкоплечим Штерном, словно ангел, оберегающий главнокомандующего, и его мягкий тенор, как всегда, звучал успокаивающе. – Обещаю вам, что разведка сделает всё, что в ее силах. Это я заявляю как начальник тайных отрядов. Но мое мнение: его величество Конрад должен остаться в столице.
- Что?! – Конрад вызывающе рассмеялся. – О нет, генерал-майор. Я – государь Оэди и имею право вас не слушать. Маршал, генерал-майор изволит шутить.
- Что ж, «шутка» генерал-майора очень резонна, - Штерн улыбнулся в усы. – Вам лучше остаться в Сёртлахе, государь, я согласен с Клаусом.
- Это заговор! – вспыхнул Конрад. – Вы смеетесь. Говард, ведь я твой адъютант, ты же не можешь без адъютанта…
- Куда уж я без адъютанта, - усмехнулся Говард. – Нет, государь, как прикажет начальство, так и баста. Я против старших по званию не пойду.
- Ну, и не ходи, - Конрад светло улыбнулся. – Тогда я самовольно пойду в разведку. Вот так вам, господа. Спорить я с вами не буду, не царское это дело, только поступлю всё равно по-своему.
- Государь, упрямство говорит о слабой воле, - заметил Клаус, - в то время, как разумное смирение и подчинение говорят о воле сильной.
- Я слабовольный, - охотно согласился его величество, смеющимися глазами поглядывая на Клауса. – Я само слабоволие, поэтому я сделаю всё по-своему.
- Государь, это не царские слова, - Клаус заглянул ему в глаза. – Гороскоп твой на ближайшие два месяца мне не нравится. Тебе лучше сейчас проявить смирение, слышишь?
- Так и быть, пусть он едет со мной, - сжалился Говард. – Но не как король и не как адъютант.
- Да пусть я буду кем угодно, - лицо Конрада просветлело. – Я на всё согласен, только возьми меня с собой. Кем же ты хочешь меня сделать?
- Своим слугой, - Говард властно посмотрел ему в глаза. – Одет ты будешь, государь, как горожанин, ни одного слова по-королевски ты не молвишь, пока я не разрешу, и внешность свою изменишь. А звать тебя будут, ну, скажем… Эдмон Матье. Согласен?
- Согласен, - радостно и охотно ответил Конрад. – Ну как, Клаус, пойдет?
- Пойдет, - ответил Клаус. Да только разве ты, государь, способен на смирение? Вдруг на колени придется встать или еще что-нибудь, а ты как рявкнешь: «Я король!» – и всё пропало…
- Перед кем на колени? – с некоторой тревогой спросил его величество. – Да ведь я же… - и замолчал.
- Встану, - сказал он вдруг решительно. – И голову склоню, и ноги омою, если понадобится. Это и Господь делал, значит, мне тем более следует. Я имею в виду ноги омывать. А на колени становиться… так это же разведка, игра – и я сам попросился на такую роль.
- Браво, - молвил Клаус, склоняясь к его руке. – Теперь я верю, что ты выдержишь свою роль, государь; хотя бы ради своей безопасности.
- Не столько ради безопасности, - засмеялся Конрад, - сколько ради вас, моих верных друзей и подданных.
     На следующий день Клаус уезжает обратно в Сквиррелтрис, предварительно дав Конраду состав для окраски волос и фальшивые рыжие усы, на которые король не может смотреть без отвращения. Он, Говард и Йос могут пробыть в столице еще два дня. И они наслаждаются каждой минутой своего трехдневного отпуска. Но неумолимая судьба сокращает даже эту короткую радость. Утром следующего дня в Сёртлах прилетает взмыленный гонец и сообщает Говарду и его величеству:
- Генерал-майор Крафт болен – у него горячка. Дело в том, что прошлой ночью исчезла госпожа Крафт. Генерал-майор приехал, когда она уже пропала. Весь день он держался молодцом, не хотел ничего сообщать вам, чтобы не срывать вас с места понапрасну. А ночью заболел… всё зовет ее, бредит… и никого не узнает…
- А Ёжик? – быстро спрашивает Конрад; он, как и Говард, глубоко встревожен полученным известием.
- Он плачет… - смущенно говорит гонец. – Меня послал к вам барон Круз; он сидит с господином Крафтом и лечит его.
- Так, - принимает решение Говард. – Немедленно возвращаемся в штаб. Государь, переодевайся и помни: ты мой слуга, а король остался в Сёртлахе.
    Через полчаса все они готовы в путь. Короля узнать невозможно. Великолепный монарх исчез, его сменил несуразный рыжеватый малый с усами, по виду горожанин, в грубом кафтане, в сапогах с простыми шпорами и в потрепанной шляпе.
- Сынок, береги моего Говарда, - просит Ависа графиня Эбрийская. Авис обещает. Ева и Сабина плачут.
- За мной, - командует Говард. – Пока Клаус болен, я за старшего.
     Они покидают столицу. Вместе с ними уезжают и выздоровевшие бывшие разбойники, все пятнадцать человек. Говард берет их в свой отряд. Две тысячи солдат, обещанные разведке Штерном, прибудут через два дня.
     Всадники угрюмо молчат всю дорогу, лишь изредка обмениваясь между собой двумя-тремя словами. Исчезновение (вероятнее всего, похищение) Моны для них полная неожиданность, как и болезнь Клауса. Конечно, он держался, пока мог держаться. Вероятно, утешал Ёжика, командовал разведчиками. Но не выдержал неизвестности – заболел…
     Говарду, Йосу и Конраду невероятно жаль его: так жаль, что они едва не стонут при мысли о нем. Он до самого конца не желал тревожить их. Потеряв ту, которую любил больше жизни, он не захотел разлучать их раньше времени с их возлюбленными. Их любовь была для него так же священна, как его собственная. И вот теперь он болен…
     Вскоре они приезжают в Сквиррелтрис. Никто не узнает короля. Солдаты спрашивают, где же его величество? Говард и Йос отвечают им, что он остался в Сёртлахе. Затем, взяв с собой Конрада («Эдмон, ты поможешь нам!»), они идут в комнату, где лежит Клаус.
     Барон Круз, сидящий у постели больного, встает при их появлении. Клаус лежит с закрытыми глазами, такой бледный, что, кажется, его уже вовсе нет на свете. Король чуть не плачет, увидев его. Он касается губами лба Клауса и тихо говорит:
- У него жар.
     Барон Круз строго смотрит на рыжеусого незнакомца, но Говард шепотом открывает ему тайну короля и берет с него слово хранить молчание. Круз клянется молчать.
- Я поеду искать Мону, - говорит Йос. – Говард, пожалуйста, отпусти меня.
- Езжай, - отзывается Говард. – Будь осторожен, людей своих возьми, - и оборачивается к барону. – Чем вы его лечите, господин Круз?
- Вот, - барон подает ему толстую исписанную тетрадь в коленкоровой обложке. – Это медицинские записи отца Клауса и самого Клауса. Когда-то по этим записям они пользовали меня и всю мою семью. А теперь я лечу его. Вот, видите, генерал, написано: «Нервная горячка». Дальше то же самое по-латыни; увы, я в ней не силен… А еще ниже – как лечить. Я готовлю отвары по указанным тут рецептам.
Говард пожимает руку Гельмута Круза и говорит:
- Отдохните; вы были с ним всю ночь. Теперь рядом с ним буду я.
- Вы нужны в штабе, генерал, - тихим голосом, но очень уверенно возражает старый воин.
- Хорошо, - соглашается Говард. – Тогда будьте с ним до вечера, я пришлю вам в помощь своего Ависа. Он малый понятливый и поможет вам. А вечером я непременно вас сменю.
     Круз соглашается. Говард и Конрад выходят от больного, и тут навстречу Говарду бросается Ёжик. Он весь в слезах: маленький, растерянный, несчастный.
- Мама пропала! – всхлипывает он.
     Говард подхватывает его на руки и крепко целует несколько раз в мокрые от слез щеки. Глубокая нежность к ребенку вдруг охватывает его теплой волной. До сих пор он не испытывал в жизни ничего подобного. Он прижимает к себе Ёжика, а тот, обнимая его, плачет. Конрад смотрит на эту сцену с невольными слезами на глазах, но не смеет приласкать Ёжика. Ёжик не должен знать, что слуга Говарда – его друг, король Конрад.
- Ну, всё, малыш, успокойся, - ласково говорит Говард, садясь на крыльце и сажая ребенка к себе на колено. – Маму найдут, я знаю. Всё будет хорошо.
     Он покачивает Ёжика на колене, и тот постепенно успокаивается. Он крепко прижимается к Говарду и, шмыгая носом, доверчиво рассказывает:
- Я ведь ничего не знал. Я спал, а то бы я выстрелил из рогатки, и они бы убежали: те, кто забрал маму. Я утром просыпаюсь: ее нет. Я стал беспокоиться. Потом приехал Клаус. Я сказал ему, что мамы нет. Он меня обнял и сказал, что мама выполняет его задание и скоро вернется. Я успокоился. Но потом я понял, что он меня просто утешал. Знаешь, почему понял? У Клауса в глазах всё время были слезы, целый день, я видел. Но он всё делал, что нужно: сидел в кабинете, проверял отряды, принимал гонцов. А вечером он уложил меня спать и сидел рядом, пока я не уснул. А утром… - Ёжик снова всхлипнул, - господин Круз меня к нему не пустил, сказал, что он заболел. И я подумал, что он не заболел, а умер, и мама умерла, и мне этого не скажут, потому что я маленький. Маленьким никогда ничего не говорят! Говард, скажи правду. Они умерли? Если правду скажешь, я тебе подарю беличью шкурку, которую мне принес Карл. Только не ври, пожалуйста.
     И Ёжик посмотрел в глаза Говарду пытливыми глазами; взгляд его был горестным и не по-детски серьезным. Говард выдержал этот взгляд и спокойно ответил:
- Хорошо, я скажу тебе правду, Эгберт, потому что ты уже большой. Никто не умер: ни Клаус, ни твоя мама. Твою маму похитили, но мы найдем ее, даже не сомневайся в этом. А Клаус заболел, потому что волнуется за нее. Но он скоро поправится. Мы с тобой будем лечить его, согласен? И чем скорей мы его вылечим, тем скорей найдется твоя мама. Вот, я сказал тебе правду, но мне не нужно отдавать за это беличью шкурку.
     Он улыбнулся. Лицо Ёжика прояснилось, губы тронула ответная улыбка.
- Я тебе верю, - сказал он. - И я, правда, взрослый, мне скоро будет пять лет. Пойдем скорей лечить Клауса, и тогда вернется мама.
- Клауса сначала полечат барон Круз и Авис, - молвил Говард. – А вечером мы с тобой сменим их и ляжем спать в комнате Клауса.
- В комнате Клауса? – Ёжик засмеялся от радости. – Как хорошо! Мы будем с ним, правда?
- Правда.
     Ёжик взял обеими руками руку Говарда, попытался потрясти ее, но только слегка пошевелил, и сказал:
- Говард, я очень люблю тебя. А где его величество?
- Дома, - ответил Говард. – В столице.
- Жалко, - Ёжик вздохнул. – Ты ему напиши, что я его тоже очень люблю. Ладно?
- Ладно, - засмеялся Говард и обратился к Конраду:
- Эдмон, пришли ко мне Ависа.
- Слушаю, - ответил Конрад дрогнувшим голосом и ушел. Он был бесконечно тронут словами Ёжика и мучился, что не может достойно ответить малышу на эти слова. «Когда мы придем к Камийским горам и я снова стану королем, - размышлял он, - я буду целые часы гулять с Ёжиком и чем-нибудь его угощать. Как же я хочу этого!»
     Авис, который знал тайну переодетого Конрада, едва заметно поклонился ему и пошел к Говарду, в кабинет, где располагался штаб. Говард был один. С Ёжиком уже играл возле дома Каспер, выполняя приказание генерала.
- Авис, - сказал Говард. – Нам надо как можно скорее поставить на ноги нашего «партизанского маршала». Ступай и помоги барону Крузу ухаживать за ним.
- Слушаю, - Авис отдал честь и вдруг замялся.
- Мой генерал, разрешите спросить? – он отвел глаза в сторону.
- Спрашивай.
- Неужели вы бы тоже заболели от этого… ну, если бы… - Авис густо покраснел.
- Если бы графиню похитили? – помог ему Говард. – Нет, не заболел бы, хотя это здорово бы по мне ударило.
- Значит, вы сильный, - с уважением заметил Авис.
- А ты думаешь, господин Крафт слабый? – усмехнулся Говард.
- Да, мне так кажется, - в голосе Ависа прозвучали строгие нотки. – Нельзя так распускаться из-за женщины.
- Да что ты, - засмеялся Говард. – А кто недавно лил слезы и спрашивал меня: «почему матушка пошла к нему, как она могла?»
     Авис в смятении взглянул на генерала, чьи обычно спокойные глаза стали теперь насмешливо-вызывающими.
- Но… я же говорил о матери, - выдавил он из себя. – Мать – это святое.
- А жена – не святое? – возразил Говард. – Вот, что я тебе скажу: ты еще молод и многого не знаешь и не понимаешь, это раз. Клаус Крафт – сильный человек, при том, что люди вообще слабы, это два. И мой тебе совет: никогда не берись рассуждать о том, чего еще не испытал сам, вот тебе три. Запомнил? А теперь: кругом, и выполняй мой приказ.
- Слушаю, - откликнулся Авис, опуская голову. – Простите меня, мой генерал.
- Прощаю, - ответил Говард, и глаза его снова стали прежними.


     Весь день генерал Цвар в штабе или делает смотры отрядам. В семь часов он сменяет барона Круза и Ависа: приходит в комнату больного вместе с Ёжиком.
- Ему немного лучше, - сообщает вполголоса барон Круз. – Он временами приходит в сознание.
     Говард кивает, выслушивает и запоминает всё, что касается Клауса, и отпускает барона и Ависа. Ёжик шепотом спрашивает, можно ли ему поцеловать Клауса.
- Валяй, - отвечает Говард. – Только аккуратно.
     Ёжик подходит к кровати Клауса и очень осторожно целует его в щеку. Слабая улыбка трогает губы больного, хотя он без сознания. Говард просит Ёжика посидеть тихо, а сам берет влажную губку и, откинув одеяло, вытирает ею Клауса, бережно и легко переворачивая его с боку на бок. Потом снова накрывает одеялом. Клаус приподнимает веки.
- Говард, - говорит он еле слышно, с облегчением. – Здор`ово, генерал.
- Здорово, генерал-майор, - Говард осторожно сжимает его хрупкую руку и тут же дает Клаусу лекарство:
- Глотай.
     Клаус глотает, затем спрашивает еле слышно:
- А Ёжик?
- Тут Ёжик, - Говард жестом подзывает Ёжика. Мальчик подбегает к кровати и снова целует Клауса. Тот улыбается.
- Не уходите от меня, - просит он.
- Не уйдем до утра, - отвечает Говард. – Может, есть хочешь?
- Нельзя, надо подождать, - Клаус прикрывает глаза. – Там у меня в записях сказано: есть давать по состоянию… У меня еще не то состояние… Завтра, пожалуй, можно будет дать мне немного бульона, если хуже не станет.
- Нам через три дня выезжать к горам, доктор, - напоминает Говард. – Ты уж давай, поправляйся.
- Не нашли? – вдруг тихо спрашивает Клаус.
- Йос ищет, - отвечает Говард. – Он уж наверняка найдет.
- Йос… - Клаус снова слегка улыбается, вздыхает, прикрывает глаза и погружается то ли в дремоту, то ли в беспамятство.
     Ближе к ночи, когда Ёжик уже крепко спит на диване, где Говард велел постелить ему (сам генерал устраивается на полу, на тюфяке), приходит Конрад.
- А, государь, - Говард рад ему. – Проходи. Клаусу, вроде, получше.
- Слава Богу, - Конрад садится рядом с Говардом на край тюфяка. – Ты спи, если хочешь, генерал, а я посижу с ним. Я ведь днем спал, а ты работал.
- Лучше ты ложись, а я с ним посижу, - предлагает Говард. – Хоть ночью окажу тебе почтение, раз днем нельзя.
- Какой ты стал учтивый, - посмеивается его величество. – А сам, наверно, доволен, что теперь своим государем повелеваешь.
- Нет, - откровенно признается Говард. – Не хватает мне твоего величия, государь, не хватает преклонения перед тобой. И людям моим не хватает.
- Благодарю, - король мягко смотрит на него. - Но говорю тебе правду: я не устал. Скажи лучше, что говорят о похищении Моны?
- Что! – Говард с досадой пожимает плечами. – Никто ничего не видел, никто ничего не слышал. Тоже, разведчики! Говорят, вечером, перед приездом Клауса, она еще была. Удивили! Это я и от Ёжика знаю. Мне почему-то кажется, не могли ее далеко увезти. Скорее всего, это Бостеловские ребята: отомстили, как могли, за Беспалого Макса. И ведь знали, кого похитить, чтобы вывести Клауса из строя. Хорошо еще, Ёжика не тронули.
- Да, это очень хорошо, - соглашается Конрад. – А от Йоса не было гонцов?
- Были, - отвечает Говард. – Передали, что ищут, но пока не нашли.
- Спи, - Конрад вздыхает. – Я вас постерегу, мне это будет приятно.
- Твоя воля, - отвечает Говард. – Разбуди меня на рассвете.
     Через несколько минут он уже крепко спит. Конрад сидит без сна возле приотворенных ради духоты ставен, прислушиваясь к голосам ночи.
     … Ёжику снится, что какое-то чудовище гонится за ним. Оно уже проглотило Клауса, маму и даже Говарда и теперь настигает Ёжика: огромное, злое. Он бежит от него изо всех сил и даже боится оглянуться, чтобы не увидеть страшилище. Вскрикнув, малыш просыпается. Кругом темно, хоть глаз выколи, но он помнит, где именно Говард устроил себе ложе. Он встает с дивана, ощупью пробирается к своему другу и ложится рядом с ним, прижавшись к его руке. Говард на минуту просыпается, но тут же понимает, что это Ёжик. Он слегка прижимает его к себе и мгновенно засыпает опять.
     Утром задремавший Конрад пробуждается и видит их. Чувство умиления рождается в нем при виде этой картины: огромный Говард обнял маленького Ёжика, и оба спят. Клаус спит тоже; этой ночью он почти не бредил.
     Король тихонько окликает Говарда раза три. Наконец, тот просыпается и поднимает голову.
- Тише, Ёжика не раздави, - шепчет его величество, улыбаясь Говарду. Говард тоже мягко улыбается и осторожно убирает свою руку из-под щеки Ёжика. Они с королем желают друг другу доброго утра, после чего его величество отправляется в комнату Говарда – спать.
     Через некоторое время на смену генералу приходят барон Круз и Авис. Ёжик, перенесенный Говардом опять на свой диван, спит еще часа два-три.
     За день здоровье Клауса улучшается еще заметней, он даже съедает немного бульона. Но ни от Йоса, ни от отряда, посланного еще раньше Клаусом, нет пока что никаких вестей. Вечером Говард вновь сменяет Ависа и барона. Он с удовольствием замечает, что вид у Клауса теперь более здоровый, чем вчера вечером. И вместе с тем какой-то более печальный. Он уже не спрашивает, нашли разведчики Мону или нет; ему и так всё ясно…
     Когда Ёжик, наигравшись за день с Каспером, крепко засыпает, Говард присаживается на кровать к Клаусу, который уже полусидит в постели, задумчивый, невеселый, безмолвный.
- Держись, - говорит ему Говард.
     Клаус обращает на него погасший взгляд своих темно-синих глаз и вдруг медленно закрывает лицо руками. Говард обнимает его за плечи.
- `Эвил… - вдруг срывается с его губ.
     Клаус, тотчас овладев собой, отнимает ладони от лица и спрашивает:
- Кто такой Эвил, Говард? Ты ведь недаром дал это имя Йосу… 
- Братишка мой, - отвечает Говард. – Он умер, когда ему было десять лет, а мне двенадцать. Я его, бывало, утешал, как теперь тебя. А Йос и Ёжик чем-то походят на него.
     Клаус молча сжимает его руку, и они долго сидят так, плечо к плечу, пока не приходит Конрад. Тогда он садится рядом с ними, возле Клауса. Они сидят и молчат, понимая друг друга без слов, глядя на мерцающие за окном звезды… и засыпают, все трое, прислонившись к стене – крепко и незаметно…

                8.

     Говарда будит тихий стук в дверь. Он открывает глаза. Комната озарена сереньким рассветом, по карнизу стучит дождь. Он быстро протирает глаза, встает так, чтобы не разбудить спящих, и открывает дверь. Перед ним стоит Мона Крафт де Руж. С тихим торжествующим смехом, мокрая от дождя, с сияющими глазами, она кидается ему на шею и целует его несколько раз. Он тоже целует ее в ответ, изумленный ее чудесным появлением, и тихонько спрашивает:
- Откуда ты?
- Это целый роман, - она машет рукой, улыбаясь; из ее глаз, зеленых, как виноград, текут слезы. – Господи, как я счастлива, что снова дома! Ёжик, родной мой… плакал он? А Клаус…
     Она быстро подходит к спящему Ёжику и, глядя на него с невыразимой нежностью, крестит несколько раз, не прикасаясь к нему, чтобы не разбудить, затем тотчас перепархивает на постель к Клаусу легким движением танцовщицы. Осторожно обняв его, она с жадностью осыпает его лицо поцелуями. Он просыпается, вздрагивает и тут же крепко и молча обхватывает ее обеими руками. Король тоже пробуждается, из груди его вырывается радостный возглас, но тотчас он поспешно встает, и они с Говардом поспешно выходят прочь.
- Какое счастье, - тихо говорит его величество. – Бог мой, как я рад за них обоих!
- Это Йос, - предполагает Говард. – Наверно, это он ее нашел.
     Они выходят во двор и в самом деле видят там Йоса. Он улыбается им и говорит:
- Нет-нет, не хвалите меня! Она сама от них вырвалась и убежала, я только помог ей добраться до дому. Ведь мы уже возвращались не солоно хлебавши, и вдруг по дороге домой встретили ее… вернее, это она нас встретила. Выбежала из-за деревьев, когда узнала нас, и окликнула меня.
     Говард молча пожимает его руку и слегка хлопает по плечу. Конрад обнимает его, но тут же отпускает, опасаясь чужих глаз. Слуга не может просто так обнять графа.
     Рядом с Йосом, держа его коня, стоит Авис. На его лице улыбка – сдержанная, но счастливая. Говард видит это и спрашивает:
- А ты чему радуешься?
- Я за генерал-майора, - смущенно поясняет Авис.
- Так он же слабый человек, чего за него радоваться, - поддразнивает его Говард. – Разве он достоин твоей радости?
- Какой вы злопамятный, - смеется Авис. – Я глупость сказал, а вы запомнили.
     И просто добавляет:
- Я люблю нашего генерал-майора, потому и рад за него. А слабый он или сильный, об этом пусть дети рассуждают. Он мой начальник, этим всё сказано.
- Ишь, повзрослел, - с одобрительным удивлением говорит Йосу Говард. Затем протягивает Авису руку:
- Молодец, хорошо отвечаешь. Раз так отвечаешь, значит, тебе есть сила, это я тебе правду говорю.
     Авис улыбается ему в ответ с благодарностью и гордостью.
- Ну, Клаус теперь расцветет, - уверенно говорит Говард. – Завтра, наверно, будет, как новый, - и тогда мы двинемся к горам. Штерн прислал две тысячи своих людей. Я им вчера смотр делал – молодцы ребята. И барон Круз то же говорит, а он человек опытный.
     … За завтраком, который устраивают в столовой Сквиррелтриса с необычайной пышностью, Мона рассказывает:
- Я сама плохо понимаю, как всё произошло. Помню, что когда я уложила Ёжика спать, и он уснул, меня вдруг окликнули в окно: «Мона!». Голос был точь-в точь, как у Клауса. Я подумала: неужели он уже вернулся? Подошла к окну, выглянула. А потом удар, то ли сверху, то ли снизу – и больше ничего не помню. Очнулась уже далеко от дома, и увидела, что меня везут привязанной к лошади. Их было человек десять, и все одеты, как фермеры. Но лица не фермерские. Помню, один из них сказал: «Очнулась!» А другой посмотрел на меня, засмеялся и говорит: «Ну, теперь звездочету конец, он жить без нее не может». «Надо было и мальчишку забрать», - сказал еще один. А первый ему ответил: «Мальчишка от Бертрана. Клаус, может, только доволен будет, если он пропадет». И я поняла, что Ёжик не с ними, и обрадовалась. Решила, что сбегу от них, когда только смогу. Они неплохо обращались со мной – не были нахальны, хорошо кормили и поили. На следующий вечер я сказала им, что хочу танцевать перед ними за то, что они так добры ко мне. Они обрадовались. Один из них взялся играть на гитаре (хорошо играл!), а я стала танцевать. И танцевала, танцевала… А потом вдруг как брошусь в лес – и бежать. Они - за мной. Но я залезла на какое-то дерево, и они меня не нашли: ведь было уже очень темно. Едва они стали искать правее, чем я пряталась, я слезла с дерева и снова побежала. Так и бежала до рассвета. Днем спала в каких-то овражках, а вечером и ночью снова бежала домой. Почти не ела ничего, только ягоды. И всё думала о Ёжике и о Клаусе. Я знала: Ёжика кто-нибудь утешит, а вот за Клауса я боялась. Нынче ночью. когда занялся рассвет, вижу: Йос едет со своими разведчиками. Боже, как я обрадовалась! Выбежала к ним… Ну, они, конечно, взяли меня с собой, не стали отказывать даме!
     Она весело смеется. Её смех так заразителен, что все смеются тоже. Клаус, еще бледный, прозрачный и слабоватый после горячки, тоже смеется и смотрит на нее с обожанием и восхищением.
- Мои люди отныне будут охранять Мону, - решительно заявляет Говард. – Я выберу десять человек. Даешь добро, генерал-майор?
- Даю, - Клаус смотрит на него очень ласково. – Спасибо тебе, Говард, спасибо, Йос, Авис, господин Круз. Если бы не вы, Бог знает, что было бы теперь со мной и моей семьей. Я расскажу о вашей поддержке его величеству.
     И он внимательно смотрит на слугу Говарда Эдмона Матье. Все присутствующие в зале, теперь даже Мона, знают, что это король, но говорит об этом вслух пока что нельзя. В глазах Конрада слезы; впрочем, он тут же справляется с собой и отворачивается с равнодушным видом… хотя вся его душа полна глубокой любви к этим людям. Но он ничего не может сказать им: ведь и у стен могут быть уши.
     Завтрак ранний, и Ёжик еще спит. Тем счастливее его пробуждение, когда, открыв глаза, он вдруг видит возле себя мать. Они обнимаются и целуются минут десять. После этого, едва одевшись, Ёжик бежит в лес, где на поляне Говард дает указания своим разведчикам, и кричит:
- Говард, мама нашлась! Ты правду сказал! Клаусу стало лучше, и мама сразу нашлась!
     Говард подхватывает его на руки.
- Ну, вот видишь, - говорит он. – Значит теперь всё в порядке, правда?
     И высоко подкидывает Ёжика. Тот с замирающим сердцем взлетает в воздух, затем летит вниз; Говард подхватывает его.
- Еще! Еще! – смеясь, просит Ёжик. Говард подкидывает его еще несколько раз – легко, точно мячик. Ёжик ликует; он совершенно счастлив. Но тут Говард замечает взгляд Ависа. Этот взгляд полон затаенной зависти и ревности. Авис тут же отводит глаза, не желая выдавать своих чувств. Но Говард уже подзывает его к себе.
- Что, тоже полетать захотелось? – спрашивает он весело.
- Почему вы так решили, господин генерал? – с достоинством спрашивает Авис.
- Мне так показалось, - отвечает Говард. – Да, к тому же, интересно: смогу я тебя подбросить или ты тяжелый?
- Я тяжелый, - решительно говорит Авис. Разведчики очень заинтересованы и выжидательно смотрят на Говарда, вполголоса заключая друг с другом пари: подкинет их генерал Ависа или не сможет? Им это тоже очень любопытно.
- Попробуем? – дружески спрашивает Говард Ависа.
- Да, - отвечает Авис, не глядя на него.
     Говард легко подхватывает его подмышки. Толчок – и Авис летит куда-то вверх, замирая одновременно от восторга и ужаса. Разведчики вскрикивают хором: «Есть!» Он летит вниз. Говард ловит его без всякого труда и спрашивает:
- Ну, еще?
     Авис кивает, держась за его плечи. Он бледен, но лицо его против воли начинает сиять безудержной улыбкой. Говард подбрасывает его еще раз, выше прежнего. Разведчики гудят от восхищения. Авис видит их далеко под собой… и снова он летит вниз, зажмурив глаза, и опять Говард ловит его. Авис не выдерживает и смеется.
- Всё, мой генерал,  - просит он. – Довольно, благодарю вас.
     И признается:
- Это, конечно, здорово. Но страшно.
     Он держится за плечи Говарда, а в глазах его благодарность и ликование, совсем, как у Ёжика; зависть и ревность давно забыты.
- Довольно так довольно, - Говард, ничуть не запыхавшийся, ставит его на землю. – Отведи-ка, брат, Ёжика завтракать.
     Авис охотно и ласково берет Ёжика за руку, а Говард, шутя, предлагает разведчикам:
- Что, и вас подбросить по очереди?
     Те одобрительно смеются.
- Могу, но не буду, - добавляет он. – Хорошего понемножку. Меня бы кто так подкинул: вот бы я наградил этого человека! Да ведь такого не найдется, хоть сто лет ищи.
     Он становится серьезным.
- Всё, отставить веселье. Тишина! Теперь отвечайте, понятно ли вам задание, которое я дал вам пятнадцать минут назад?..

                9.

     На следующий день, согласно приказу главнокомандующего, все пять тысяч человек снимаются с места и выезжают из Сквиррелтриса к восточной границе.
     Клаус, уже вполне окрепший, едет в седле во главе колонны, рядом с Говардом. Накануне вечером он очень благодарил его и Йоса еще раз, наедине, и долго беседовал с его величеством в комнате Говарда. Мона и Ёжик едут в носилках, окруженные телохранителями, выбранными генералом Цваром из опытных разведчиков.
     Авис и Каспер, как всегда, держатся рядом с Говардом. Каспер про себя дивится перемене в Ависе. Обычно суровый, сдержанный и довольно скрытный, Авис теперь весел, открыт и светел; его точно подменили. Даже взгляд его, обычно настороженный, становится вдруг мягким и всепонимающим. Он держится со всеми очень дружелюбно, особенно с Каспером и Йосом. Когда же взгляд его устремляется на Говарда, его лицо само собой принимает возвышенное внимательное выражение, а в глазах начинают светиться глубокая любовь и безграничное уважение. На отдыхе он всегда ненавязчиво, но неизменно рядом со своим генералом. Он понимает даже взгляд Говарда, ему ни о чем не приходится напоминать. Он и раньше был заботлив по отношению к своему начальнику, но теперь его забота перерастает в настоящее служение: беззаветное, преданное, постоянное. Малейшее желание генерала угадывается Ависом с колдовской проницательностью – и предупреждается. Всё это совершенно бескорыстно. Авис бывает даже недоволен, когда Говард хвалит его. Но он забывает всё на свете, когда Говард спрашивает его о чем-нибудь или просто говорит с ним. В такие минуты его душа совершенно умирает для остального мира. Говард всё это замечает, видит и понимает. И не только он. Отношение Ависа к генералу видят все – и по-хорошему завидуют Говарду. Говард в любое время суток может спросить у Ависа чистое белье – и тут же его получит. Серебряные пуговицы на его камзоле всегда крепко пришиты и сверкают. Не успевают генерал подумать о том, что хорошо бы согреть воды, как Авис уже приносит ее целый кувшин. Едва Говард вздыхает, что неплохо было бы выпить молока, как тут же получает его – всегда не меньше кварты. Йос и Клаус иногда в шутку торгуют у Говарда Ависа. Говард, смеясь, отвечает:
- Нет, я моего младшего офицера и за миллион золотых не отдам.
     А Авис улыбается, смущенно и дружелюбно поглядывая на Клауса и Йоса. Он от души желает им таких же заботливых оруженосцев. Спору нет, их оруженосцы тоже очень старательны, но до Ависа им далеко. И только Авис знает, как Говард благодарен ему за его неусыпную заботу. Он даже не подозревает, что ему известна не вся глубина этой благодарности. Говард не привык открыто проявлять свои чувства. Но каждая услуга Ависа драгоценна для него, и он все их запоминает и хранит в сердце. Ведь с тех пор, с того времени, как умерли его родители, никто не был так внимателен к нему.
     Вообще разведчики очень любят Говарда. Его властное спокойствие, сила, внимательное отношение к людям, ум и внутреннее обаяние, которое не сразу, но зато как-то п`олно открывается окружающим, а самое главное, необыкновенная простота, покоряют людей и притягивают их к генералу, как магнитом. И душа Говарда, столь долго прозябавшая в одиночестве, теперь купается в этой всеобщей любви и уважении. Клауса любят почти так же сильно. Йоса и барона Круза любят, подсознательно соединяя их в одно лицо, как двуликого Януса. Но к Говарду отношение особое, он это чувствует. И очень доволен этим. 


     Третье сентября.
     Тихий вечер опускается на еще зеленые деревья; их листва только начала светлеть и выцветать. По-осеннему золотой она станет лишь в начале октября. Трава тоже пожелтеет только к этому времени, да и то не вся. Часть ее будет зелена едва ли не до самой весны.
     Солнце сползает к горизонту, затянутому облаками: завтра будет дождливый день.
     Лагерь расположился у небольшой реки под названием Смоковница. Когда-то здесь росли смоковницы, но потом они исчезли, оставив свой след лишь в названии реки. Смоковница обросла по берегам камышом, который грустно шуршит при малейшем ветре. Но длинные стебли с продолговатыми бархатными головками еще зелены, и стрекозы днем парят над ними с прежней неутомимостью.
     Ёжик, которому вчера исполнилось пять лет, крепко спит в своих носилках. Мона и Клаус уснули в своей палатке; воины охраняют ее. Спит и Каспер в гамаке Говарда. Его величество, известный всем только как слуга генерала Цвара Эдмон Матье, заснул в палатке Говарда, утомленный длительным переходом; спит барон Круз. Костерки, разведенные часовыми, уютными огоньками мерцают по всему лагерю. Говард ушел проведать своих приятелей, бывших разбойников, а ныне дворян – Эдварда Гора и его друзей. Они всегда рады ему и принимают его радушно. Йос и Авис сидят на берегу реки, глядя на гаснущее небо, а в диком винограднике, разросшемся около леса, уже начали щелкать и посвистывать соловьи.
- Так ты говоришь, они были слева от нас? – продолжая беседу, спрашивает Йос.
- Да, я сам их видел, - подтверждает Авис. – Их было человек двадцать, и все одеты, как фермеры. Но они тут же скрылись в перелеске. Вот мы и собираемся с генералом в ту сторону на лодке; может, что и найдем.
- Я с вами! – вырывается у Йоса. – Как только Говард вернется, попрошу у него позволения тоже поехать. Это ведь ты достал лодку?
- Я. Взял напрокат у рыбаков.
- И когда ты всё успеваешь? – Йос смотрит на него с дружеским любопытством. – Когда мне было шестнадцать, как тебе, я не был таким расторопным и сообразительным.
- Ты просто не служил у нашего генерала, - объясняет Авис. – Для него хочется мир перевернуть… во всяком случае, мне. Понимаешь?
- Понимаю, - улыбается Йос.
     Приходит Говард. Огромный, как медведь, он появляется совершенно неслышно и садится рядом с разведчиками. Йос вздрагивает. Говард подмигивает ему:
- Что, спите, разведка? По сторонам надо смотреть время от времени.
- Говард, - Йос глядит на него просительно. – Позволь мне сегодня ехать с вами.
     Говард, не спеша, зажигает трубку, закуривает и отвечает:
- Пожалуйста. Дело-то, вроде бы, не опасное: так просто, проверка. Ты оставил кого-нибудь за старшего?
- Да, - отвечает Йос. – Сейчас пойду, дам своим наставления и вернусь. Вы без меня не уезжайте.
- Мы поедем, когда совсем стемнеет, - говорит Говард. – Так что не торопись.
     Когда становится совсем темно (вернее, полутемно, так как луна светит очень ярко), все трое садятся в лодку и отправляются в путь – вверх по реке, туда, где накануне вечером Авис заметил всадников в крестьянской одежде. Говард сидит на веслах. Он так легко гребет против течения, что лодка бесшумно летит стрелой. Авис правит рулем, а Йос внимательно осматривает низкие берега. Они ярко озарены луной – там, где нет леса.
- Здесь, - коротко роняет, наконец, Говард.
     Лодка аккуратно причаливает к берегу. Все трое вылезают из нее и, прячась от луны в тень, пробираются к небольшому перелеску.
- Вот здесь они скрылись, - тихонько шепчет Авис.
     Они скользят, как тени, по озаренной луной лесной тропинке. Вдруг Говард наклоняется и подбирает с земли шпору.
- Фермеры, - говорит он значительно. Йос и Авис кивают. Говард прав, фермеры не носят шпор. Стало быть, Авис видел не крестьян, а других людей, и его подозрения не напрасны.
     Следы ведут в глубь перелеска, к большому камню, а после совсем теряются в траве. Говард довольно легко отваливает в сторону камень, затем молча протягивает руку к Авису. Тот, мгновенно догадавшись, подает своему генералу маленький походный заступ. Говард, не говоря ни слова, копает минут пять, пока не образуется довольно большая яма. Затем, к удивлению Ависа и Йоса, он вдруг вытаскивает из ямы небольшой, но тяжелый кованый ларец.
- Клад, - шепчет взволнованный Йос.
- Сейчас тебе, - недоверчиво шепчет в ответ Говард. – Если это бостеловские парни закопали, то им сейчас не до кладов, вот что. Огня!
     Авис тут же зажигает лучину. Говард берет заступ и умело, с настоящей сноровкой отпетого бродяги взламывает замок. Затем приподнимает крышку ларца.
     Там лежит какой-то пакет, перевязанный бечевкой, и несколько матерчатых мешочков с надписями. Говард читает надписи про себя: «Для Крафта», «Для Данка», «Для Круза», «Для Гордона»… Сердце его начинает тревожно биться, но он сохраняет спокойствие.
- Да здесь всем нам подарки, как на Рождество, - усмехается он. – Ладно, дома посмотрим.
     Он решительно закрывает ларец и вскидывает его себе на плечо. Авис и Йос в это время закапывают яму. Говард коленом, так как руки у него заняты, придвигает камень на старое место и командует:
- Вперед! В лагере всё рассмотрим, как следует.
- Что там, Говард? – Йос вне себя от нетерпения.
- Я уже сказал тебе: подарки. Не веришь, что ли?
- Какие могут быть подарки в лесу ночью?
- Вот и я о том же, - отвечает Говард. – Вероятно, мы должны были их получить немного позже, а теперь получим раньше. Что, непонятно я говорю? Смиритесь с этим, скоро всё поймете. Когда настанет утро, мы отнесем этот сундучок к Клаусу и вместе с ним всё рассмотрим и прочтем.
- До утра ждать! – Йос разочарован.
- И подождешь, - спокойно откликается Говард. – Куда торопиться? Без Клауса всё равно смотреть не будем, потому что не положено, а будить его среди ночи я не собираюсь, он еще не так здоров.
- Да ты бы сказал толком, что` там…
- Мешки с нашими именами, -  отвечает Говард. – А в мешках что-то лежит. Ясно? Всё, больше никаких вопросов. Бери пример с моего офицера, полковник: он молчит и не проявляет неуместного любопытства.
     Йос замолкает, но сердце его колотится от волнения. Он заинтригован, пленен удивительной тайной. В голове его вихрем проносятся тысячи мыслей и догадок. Авис тоже весь в волнении, но он больше думает о Говарде: не тяжело ли ему нести ларец? Он спрашивает его об этом.
- Так тяжело, что тебя с Йосом могу еще сверху посадить, - насмешливо отвечает Говард. – Шагай, не беспокойся за меня.
     Они возвращаются к лодке. Говард аккуратно ставит ларец в центр лодки, просит Йоса сесть на весла, Авису велит идти к рулю, а сам сталкивает лодку в воду и садится на скамеечку, ближе к центру.
- Гребите, господин Данк, - говорит он. – Поздравляю вас, Ависа и себя; кажется, мы нашли что-то важное.
     Лодка стремительно летит вниз по течению. Оно довольно слабо, поэтому Йосу всё-таки приходится грести, но никакого труда он не затрачивает. Ему не удается как следует насладиться греблей, как они уже оказываются возле лагеря. Ларец аккуратно выгружается из лодки. Говард несет его в свою палатку и ставит рядом со спящим королем так осторожно, что тот не просыпается. Затем выходит к Йосу и Авису.
- Теперь спать, - приказывает он. – Обещаю, что без вас мы ларец смотреть не станем.
     Йос желает генералу и Авису спокойной ночи и уходит к своей палатке, уверенный, что не заснет в эту ночь.
     Говард ложится на землю возле палатки, заворачивается в плащ и уже готов уснуть, как вдруг чувствует: Авис осторожно подкладывает ему под голову где-то раздобытую им подушку с сеном, небольшую, но мягкую. «До чего славный малый, - думает Говард, улыбаясь про себя. – Прямо не смог бы я без этой его подушки, умер бы… И где он ее достал?» Он засыпает. Авис еще некоторое время сидит рядом с ним и бодрствующими часовыми, потом тоже заворачивается в плащ и погружается в сон.
    

     На следующее утро Говард сообщил Клаусу об их ночной вылазке и находке. Клаус так заинтересовался его словами, что даже не сделал генералу выговора за самовольно проведенную операцию. Он понимал, что дал бы на нее разрешение и знал, что Говард тоже это понимает.
     После завтрака все шестеро – король, Йос, Авис, Говард, барон Круз и Клаус – собрались в палатке Говарда, самой большой из всех палаток. Вход в палатку закрыли своими спинами двое часовых. Стало темно, но Авис тоже зажег две свечи и вставил их в деревянные подсвечники, прикрепленные к кожаным стенкам палатки. Все были взволнованы и встревожены. Говард – также, но он, как всегда, сохранял спокойствие. Он открыл ларец и молвил:
- Сперва посмотрим на «подарки». Вот твой, генерал-майор.
     И он протянул Клаусу мешочек с надписью, сделанной темной краской: «Для Крафта». Клаус взял его, раскрыл и вытащил… деревянный шар размером с куриное яйцо, на котором была вырезана ножом надпись: «Иди сюда, Клаус!» Он улыбнулся и пояснил:
- Это один из тех шаров, по которым меня заставлял ходить принц Гилберт, и на нем вырезаны слова, которые он говорил мне, когда я шел к его трону. Забавно! Дальше, генерал.
     Говард протянул следующий «подарок» Йосу. Йос с невольным трепетом сунул руку в мешок с надписью «Для Данка» и вынул оттуда  медальон, который недавно подарил Сабине. Когда они виделись в последний раз, медальон был на ней. Полный тревоги, он раскрыл его. Под стеклышком медальона вместо его миниатюрного портрета была вставлена записка, выведенная четким почерком.
- «Попрощайся с надеждой увидеть когда-нибудь свою жену», - вслух прочитал Йос. Слабость охватила его, он испытал одновременно ужас и недоверие. Душа его пришла в смятение, но внешне он остался совершенно спокоен, только рука его сжала медальон так что пальцы побелели.
     Говард подал третий мешочек барону Крузу. Тот вытащил боевой оэдийский орден славы, сделанный из сусального золота, с аккуратной надписью: «Жди смерти, предатель и перебежчик». Гельмут Круз тоже остался спокоен. Клаус ласково коснулся его руки, и барон с достоинством кивнул ему в ответ, давая понять, что он не испуган.
     Не без внутреннего страха Авис взял свой «подарок». Секунды две поколебавшись, он решительно вынул оттуда маленькую деревянную виселицу с надписью: «Скоро увидишь отца за работой». Вся кровь отлила от щек Ависа, но он пренебрежительно бросил виселицу к своим ногам. Тогда Говард раскрыл свой мешок и с самым хладнокровным видом показал всем… гамак. На гамаке красовалась надпись: «В нем-то тебя и похоронят». Прочитав эти слова, он не выдержал и громко рассмеялся:
- Шутники!
     Смех Говарда успокоил присутствующих и разрядил напряженную тишину, воцарившуюся в палатке. Все ободрились и повеселели.
- А где же мой «подарок»? – спросил его величество.
- Твой еще не готов, - предположил Говард. – Ты же, по слухам, остался в столице. А ну, что там пишут эти «святочные духи»?
     Он вскрыл пакет, перевязанный бечевкой, и вслух прочел:
- «1) Отдать вещи каждому незаметно.
     2) Отдавать по очереди, начиная с Крафта.
     3) Выяснить, где король, точно ли в Сёртлахе.
     4) Служанке Сабины Данк заплатить еще раз, пусть украдет обручальное кольцо своей госпожи; попытаться заставить ее (служанку) содействовать похищению Сабины.
     5) Всем вернуться на прежнее место; ждать новых указаний от Герарда Кросса. Ф.Б.».
- Всё ясно, как день, - усмехнулся Клаус. – Бостел следит за нами, и было бы удивительно, если бы он этого не делал. Он намеревается запугать нас. Ничего, мы сегодня же пошлем гонцов в Сёртлах. Пусть Сабину, королеву и Асту окружат самым пристальным вниманием. Служанку Сабины я распоряжусь отставить от нее и допросить. Так что, ты не волнуйся, Йос, они не успеют ей ничего сделать. Ларец этот мы утопили в реке. Но как же ты, Говард, догадался, что под камнем что-то есть?
- Если бы под ним ничего не было, лошади не натоптали бы следов рядом, - ответил Говард. – Я, правда, не был уверен, что найду что-нибудь стоящее. Но – нашел и очень рад. А кто такой Герард Кросс?
- О, - засмеялся Клаус. – Этот человек может наделать нам хлопот. Не скажу, что он очень опасен, но всё же не следует его недооценивать. Ему тридцать лет, он очень ловок и хитер. Семь лет назад он бежал от гнева его величества за границу… помните это время, Эдмон Матье?
- Помню, - ответил король. – Вообще-то он Жерар, да и фамилия какая-то французская, шут ее запомнит. Словом, он не дворянин. А Герардом Кроссом назвался из рисовки и дерзости. Он здорово перемутил людей в королевском войске, в том полку, где служил. Помните, господин Круз?
- А как же, - ответил барон. – Великий был смутьян; всем недоволен и в то же время всегда весел: что-то вроде истеричной барышни, только на мужской манер.
- А свиду он каков? – заинтересовался Говард.
- Невысокий, стройный, широкоскулый, - сказал Клаус, всегда отлично запоминавший внешность людей. – Волосы почти черные, немного вьются, глаза темные, живые, нос прямой, опущен немного вниз, рот большой, но как-то не портит его. Вообще, его нельзя назвать некрасивым, в нем какое-то обаяние есть, шарм, как говорят французы. Очень беспокойный, импульсивный, несколько слабовольный. Но очень внимательный, всё запоминает до мелочей. Голос вот у него…
- Да, голос, - с живостью подхватил Конрад. – Поет он здорово: заслушаешься. Вроде, голос и несильный, а как заведет что-нибудь народное, так, кажется, всё бы простил ему, негодяю; соловьем ведь заливается! Он, знаю, одно время пел по храмам: тенор у него чудесный, я такого и не слышал никогда…
- Верно, - подтверждает Клаус. Затем ласково глядит на Йоса и говорит ему:
- Не тревожься, с Сабиной ничего не случится. Я хорошо изучил ее гороскоп. Не судьба ей быть похищенной. Сейчас напишу письмо Штерну, да и отправлю с гонцами. Итак, давайте подведем итог. Люди Бостела следят за нами в одежде фермеров. Приказы они получают от Бостела через Герарда Кросса. Люди Кросса оставили под камнем сундук для своих товарищей. Мы им эту операцию сорвали. Не знаю, подозревают ли они, что мы собираемся перекрывать перевалы, потому что знаем, где его высочество? Думаю, вряд ли: Визербраун в стороне от перевалов. Сегодня вечером мы встанем близ города, а потом мелкими партиями, человек по пятьдесят, будем ежедневно уходить к перевалам. На каждый перевал придется по полторы-две тысячи человек. Мы завтра обсудим, кто куда поедет. Но сперва следует разведать, в гнезде ли еще наши орлы. Нужно выбрать для этого пятьдесят человек и пустить их через перевал Грунд. Грунд откроет нам дорогу к другим перевалам, но это будет позже. Чьи люди пойдут на разведку?
- Мои, - быстро сказал Говард.
- И мои, - добавил Йос.
- Хорошо, - Клаус одобрительно посмотрел на них. – Выберете по двадцать пять лучших своих людей, господа. А я пока что с вами прощаюсь: мне нужно писать к Штерну. После того, как гонцы будут мной отосланы, мы двинемся к Визербрауну, чтобы попасть туда засветло. Выношу благодарность генералу Цвару, младшему офицеру Авису Мэлкаму и полковнику Данку за безукоризненно проведенную операцию и ценные для нас сведения. Но впредь, генерал, -  он строго посмотрел на Говарда, - я требую ставить меня в известность относительно ваших военных планов.
- Слушаю, генерал-майор, - смиренно ответил Говард.
     Клаус вышел из палатки. Йос задумчиво последовал за ним. Он очень переживал за Сабину, хотя и верил Клаусу на слово, что с ней ничего не случится. Потом палатку покинули его величество и барон Круз; остались только Говард с Ависом.
- Никто не оценил Бостеловских даров, - засмеялся Говард, глядя на брошенные обратно в ларец «подарки» и мешочки. – Кроме Йоса (он забрал свой медальон) и меня. Гамачок мне понадобится: вещь изящная, ручной работы, да и денег стоит.
     Авис улыбнулся словам генерала, потом спросил с некоторой тревогой:
- Мой генерал, а они не смогут освободить его?
     Говард понял, о ком идет речь.
- Не должны, - сказал он задумчиво. – Клаус, конечно, напишет Штерну, чтобы надзор за ним усилили. Но если вдруг что, - он внимательно посмотрел на Ависа, - ты же не трус, правда?
- Я им бываю, - честно признался Авис. – Но я не за себя боюсь.
- Что, за меня? – усмехнулся Говард.
- И за вас, и за Йоса, и за господина Крафта… словом, за всех наших старших, - ответил Авис. – Он же страшно жестокий, я слышал. Очень жестокий…
     Последние слова он произнес еле слышно. Говард пристально взглянул на него и сказал:
- Ну, и что? Пусть будет, каким хочет; всякому человеку воля дана. Хоть на голове ходи, только помни, что за всё потом отвечать придется. Это его печаль, а не твоя. За нас не бойся, мы тоже не лыком шиты, повидали кое-что в жизни. Пойду пройдусь.
- Дождевик накиньте, а то промокнете, - тут же спохватился Авис. – Вот. Как раз вам по росту.
    Говард взял в руки легкий кожаный плащ с капюшоном и засмеялся.
- Откуда взял? – спросил он весело.
- Достал на ферме, - Авис посмотрел в сторону.
- Купил?
- Да, - нехотя признался Авис; он не мог лгать Говарду.
- Сколько я тебе за него должен? – спросил Говард.
- Никогда не говорите подобным образом, - Авис весь вспыхнул, и глаза его сверкнули. – Никогда, слышите? Это я вам должен, и буду должен всю жизнь, и счастлив этим!
     Он с вызовом посмотрел на Говарда, но тут же покраснел и, опустив голову, сказал:
- Простите, мой генерал.
- Это ты меня прости, - Говард слегка коснулся рукой его щеки. – Я не хотел обидеть тебя. Спасибо за подарок.
     Авис тут же расцвел счастливой улыбкой. Говард покинул палатку в дождевике, посмеиваясь про себя над щепетильностью Ависа, но при этом глубоко растроганный его заботой. «Как нянька, ходит за мной, - подумал он. – Родной сын не ходил бы так. Что ж, быть ему моим адъютантом, как только приедем на место. Мы с ним на всю страну прославимся».
     … Вскоре они уходят с берегов Смоковницы. Дождь теплый, он скорее приятен, чем неприятен. Часа через два выглядывает солнце и так щедро озаряет землю, что быстро высушивает траву, листву, дорогу, одежду на воинах. Все веселеют.  Кто-то затягивает песню:
                Вёл нас славный наш король
                На победы ратные!
                И столицу, и престол
                Защищали свято мы.

                Генерал, за короля
                Жизнь отдать готовы мы,
                Чтоб родимая земля
                Пела под подковами,

                Чтобы меч в руке дрожал,
                Палаши звенели.
                Кровь свою пролить не жаль
                Для великой цели!
     Все пять тысяч человек дружно подхватили песню. Сердце Конрада затрепетало и запело от восторга. Мощные голоса, слова песни – всё бесконечно волновало его. Он слушал этот хор с упоением, глаза его загорелись, он гордо выпрямился в седле. «Красавцы, - думал он. – Защитники! Спасители! Братья, отцы родные! Да я сам за вас кровь пролью, только рад буду. С таким народом никому не победить меня. Господи! Как же я люблю их…»
     Песня была сложена еще при его предке, короле Гунтраме, родоначальнике династии.
     Свита Конрада также пребывала в превосходном настроении: ларец остался на дне реки, враг обманут, надежные гонцы посланы в Сёртлах с подробным письмом Клауса к Вольфгангу Штерну и короткой припиской к нему же короля.
     Так прошел день, а вечером войско остановилось близ города Визербрауна. Камийские горы казались отсюда очень близкими; островерхие, загадочные, они темнели по левую руку от того места, где расположилась огромным лагерем королевская армия.

                10.

     Следующие три дня объявлены днями отдыха. Солдаты, очень довольные, уходят в город – посетить кабачки, лавки, улицу красных фонарей, рынок… кого куда зовет сердце после недельного перехода.
     Штаб останавливается в одном из домов на окраине Визербрауна. Хозяин и его семья вынуждены пустить королевских воинов. В каждой комнате размещается по два-три человека.
     Вымывшись в прачечной и переодевшись в чистое, гладко выбритый, Говард садится на крыльце рядом с Ависом, который, поглощенный какими-то невеселыми размышлениями, без интереса созерцает маленькую узкую улицу, мощеную неровным камнем. По ней бродят важные гуси, суетливые курицы, надменные индюки. Покосившиеся заборы и ограды выглядят как-то мило, вообще, окраина напоминает большую ферму.
     Тут  же, невесть откуда, появляются цыганки – пять женщин в ярких шелковых платьях, с накидками на волосах, с монисто на шее и браслетами на руках. Они окружают праздно сидящих возле дома солдат, а самая молоденькая из них, гибкая, белокожая, черноволосая и черноглазая, с задорным носиком, очень хорошенькая, останавливается возле Ависа и с улыбкой спрашивает:
- Погадать, молодой господин?
     Её лет семнадцать, не больше. Авис сердито смотрит в бойкие черные глаза с длинными пушистыми ресницами и, краснея, отвечает:
- Нет, благодарю.
     Его брови нахмурены. Она весело смеется, ее белые зубы сверкают на солнце.
- А почему нет? – звенит ее смелый голос. – У такого интересного юноши, как вы, и судьба должна быть интересная! Как вас зовут?
- Не скажу, - холодно отвечает Авис, отворачиваясь.
     Говард усмехается.
     - Поди-ка сюда, красавица! – говорит он.
     Она, как-то особенно изогнувшись, смотрит на него через плечо, точно гибкая голубая змейка, смотрит пристально и внимательно. Потом кладет свою маленькую руку на рукоятку кинжальчика, прикрепленного к ее поясу, и подходит к Говарду, настороженная видом этого огромного господина с веснушками. Но глаза ее не перестают слегка поблескивать улыбкой.
- Погадать вам? – спрашивает она, останавливаясь в двух шагах от него.
- Издали, что ли, гадать будешь? – Говард улыбается ей. – Вот, возьми золотой и не бойся, не обижу.
- Все так говорят, - она, улыбаясь, берет золотой. – Зачем вы, господин платите вперед? С нами после работы расплачиваются.
- Ну, иди ближе, - он быстро берет ее за руку и усаживает рядом с собой на крыльцо. – Мне гадать не надо, мне нужно поговорить с тобой.
     Она вытаскивает свой кинжальчик из ножен и, зорко глядя ему в лицо, произносит:
- Что ж, теперь можно и поговорить.
     Говард мягко улыбается, глядя на нее и ее оружие.
- Как тебя зовут? – спрашивает он.
- Эл`ола, - отвечает она, вся подобравшись, но продолжая улыбаться.
- Красивое имя, - он закуривает трубку. – Ты не похожа на цыганку, Элола.
- Я и не цыганка, - отвечает она. – Меня украли цыгане, когда я была маленькой. И я этому рада, потому что мой отец пил и бил меня. Но чего вы хотите, господин? Если вам нужна я, то я не продаюсь.
- Ты мне не нужна, - успокаивает ее Говард. – Вернее, нужна, но по-другому. Давно вы, цыгане в этом городе?
- Неделю, - отвечает Элола, - и скоро уезжаем.
- Не было ли до нас здесь каких-нибудь солдат?
- Вы, наверно, про солдат принца Гилберта спрашиваете? – уточняет она. – Были, но… мне показалось, что это не солдаты, а… как это?.. тайная служба. Они были переодеты крестьянами, но вели себя, как военные. Мрачные люди.
- А среди них, - продолжает Говард, - не было ли одного молодого, черноволосого, широкоскулого, который поет хорошо?
- Был, - она заинтересованно смотрит на Говарда. – Я даже ему гадала. А он захотел, чтобы я поехала с ним, даже в карету пытался насильно затащить, но я вырвалась от него и убежала.
- А как же кинжал? – Говард смотрит на ее оружие. – Не помог?
- Он меня сразу за обе руки схватил, - поясняет она. – А то бы я непременно вытащила кинжал.
- Как же он выпустил тебя?
- Я его укусила и убежала. Потом еще раз его видела. Он в кабачке сидел, пел что-то, да так красиво, что и не подумаешь, что он злой. Голос у него удивительный.
- А куда ушли все эти люди, ты знаешь? – спрашивает Говард.
- К горам, к Северо-Восточному перевалу, - отвечает Элола. – Они говорили между собой, что поедут туда, я слышала.
- А слыхала ли ты о других перевалах?
- Да, - кивает она, - Я все перевалы знаю: и Грунд, и Розмари и Северо-Восточный. Я бывала в горах.
- И другие цыгане знают?
- Нет, - она с сомнением качает головой. – Я знаю перевалы, потому что я родом отсюда, и в детстве часто ездила в горы к своей тете; она служила в замке Орлиное Гнездо горничной, а потом умерла.
- Вот как, - глаза Говарда слегка вспыхивают. – Мне повезло с тобой. Можешь ли ты нарисовать мне, как всего удобнее пройти к замку через перевал Грунд (говорят, он хуже, чем Северо-Восточный и Розмари)?
- Да, он обрывистый, - соглашается она. – По нему нельзя проехать на лошадях, нужно идти пешком. Я могу нарисовать, но… - тут она задумывается.
- Я заплачу тебе, - говорит Говард.
- Нет, нет, я о другом думаю, - она внимательно смотрит на него. – Вы сами пойдете через этот перевал?
- Нет, я хочу послать своих людей.
- Зачем?
- Они тоже давно не видели свою тетю, - серьезно отвечает Говард. – Она у них пока что жива, и они хотят ее навестить.
     Она звонко смеется, и последний легкий ледок недоверия тает в ее глазах.
- Вы большой начальник? – спрашивает она.
- Я генерал.
- Ох ты, - она с уважением смотрит на него. – Я могу сама проводить ваших людей до Ковчега (так еще называют этот замок). Вы ведь за это больше заплатите, чем за рисунок?
- Гораздо больше. Двадцать золотых дам.
- Целых двадцать? – она изумлена его щедростью. – Хорошо, тогда я проведу. Только… ваши люди не обидят меня?
- Наоборот, они будут тебя защищать, обещаю.
- Хорошо, - Элола с улыбкой встряхивает головкой, так что звенят ее серебряные сережки в виде подковок с жемчужинами внутри. – Я вам верю. Вы, кажется, добрый. И люди у вас, наверно, такие же.
- Может быть, - он усмехается. – Вот еще что: увидишь того певца или кого-нибудь из тайной службы, сообщай мне; будешь получать десять марок серебром за каждое сообщение.
- Согласна, - отвечает она. – Только я не смогу часто приходить к вам: наш цыганский барон строго следит, чтобы никому не помогали, ни принцу, ни королю: говорит, так всего безопаснее.
- На то он и барон, чтобы командовать своим табором, - замечает Говард. – Ничего страшного. Мой оруженосец будет по вечерам навещать тебя. Можно?
- Можно, - кивает она. – Каждый вечер будет заходить?
- Это ты многого хочешь, - Говард подмигивает ей. – Нет, всего два дня, а потом ты сама придешь, поведешь моих людей через Грунд. Идет?
- Идет, - она дружески смотрит на него. – А кто ваш оруженосец?
- Да вот он, ты гадать ему хотела.
- Он сердитый, - она весело смотрит на Ависа. – Ну, ничего, пусть приходит. Наш табор на другом конце города, тоже на окраине. Я скажу барону, что это мой друг.
- А барона как зовут?
- Барон Энгус.
- Если он узнает, что ты помогаешь нам, что тебе за это будет?
- Он не узнает, - она беззаботно встряхивает волосами. – У нас ведь каждый сам за себя и делает, что хочет, только помалкивает об этом. Меня другое удивляет: что вы мне доверяете.
- Что делать, малютка, надо же кому-то доверять, - отвечает Говард. – Обманешь доверие – сама же пострадаешь; не обманешь, награжу, как обещал.
- Нет, мне награды не надо, - она вздыхает. – Так, разве что на еду. А вот вы бы меня из табора забрали, королевские люди, в столицу бы с собой…а?
     В ее красивых черных глазах просьба и надежда.
- Заберем, если живы будем, - уверенно отвечает Говард. – Такую красавицу - да не забрать!
     Она смеется, поднимаясь с крыльца, и говорит:
- Спасибо вам. Присылайте вашего оруженосца, буду ждать.
     И уходит, легкая, гибкая, звеня монисто, аккуратно ступая стройными ногами в сафьяновых туфельках. Авис хмуро смотрит ей вслед.
- Шустрая девочка, - подводит итог Говард. – Смышленая. Сдается мне, она сможет нам помочь. Авис, ты поедешь к ней завтра вечером.
- Почему не Каспер, мой генерал? – еще больше хмурится Авис.
- За что ты на нее так сердит? – поднимает брови Говард. – Что она тебе сделала?
- Она, как принцесса, держится, - сурово отвечает Авис. – Заранее уверена, что все от нее в восторге. Как же, было бы, на что смотреть! Тоже мне!
- Надо же, как она тебе понравилась, - сочувствует Говард. – Можно сказать, с первого взгляда.
- Она мне понравилась?! – взвивается Авис. – Да я таких выскочек терпеть не могу. Мнят о себе невесть что, а сами…
- Что сами? – Говард посмеивается.
- А сами такие, что и смотреть не на что! – вырывается у Ависа. Тут же он густо краснеет и решительно встает, чтобы уйти. Говард не удерживает его и ничего ему не говорит, не желая дразнить его. «Совсем еще ребенок, - думает он. – А она хороша, умеет себя держать. И смелая! Укусила Герарда Кросса. И против меня пошла бы со своим кинжальчиком, а им бы только Ёжику играть. Надо ей настоящий кинжал подарить: она достойна носить оружие. Пойду, расскажу о ней Клаусу».
     Клаус внимательно выслушивает Говарда и одобряет его план.
- У тебя верный глаз, - говорит он генералу. – И интуиция здорово работает. Одно скажу: мне бы взглянуть на эту девушку, прежде чем она поведет наших людей.
- Ты увидишь ее, - отвечает Говард. – Только не пожалей потом: уж слишком она хорошенькая.
- Ну, не лучше Моны, - уверенно говорит Клаус и, улыбаясь, добавляет:
- Полагаю, что и не лучше Асты.
- Все женщины хороши, - философски изрекает Говард в ответ. – Только одни из них нам родные, другие чужие.
- Трактат напиши, - советует ему Клаус. – По-латыни.
- Знал бы латынь, написал бы, - спокойно отвечает Говард.
     … Следующим вечером недовольный Авис отправляется в табор. Он приезжает на противоположную окраину Визербрауна, привязывает свою лошадь неподалеку от цыганских повозок, и не успевает оглянуться, как возле него оказывается Элола.
- Здравствуйте, - говорит она, слегка улыбаясь. Сегодня на ней шелковое ярко-красное платье, которое очень ей к лицу. – Скажите мне, как ваше имя!
- Ну, Авис Мэлкам, - он смотрит куда-то поверх ее головы. – А вас зовут Элола, я уже знаю. Господин генерал приказал мне узнать, нет ли новостей.
- Есть, но мало, - отвечает Элола. – Возьмите меня под руку, потому что я сказала нашим, что вы мой друг, и теперь за нами наблюдают. Вот так, благодарю вас. Теперь ведите меня вон за те деревья…
     Авис машинально выполняет то, что она говорит ему. Приведя ее за деревья, он быстро убирает руку из-под ее руки и, не глядя на нее, спрашивает:
- Так какие же новости?
- Я видела того господина, который поет, - тихо говорит девушка. – Он появлялся в маленькой роще около мельницы… впрочем, вот письмо, я там всё написала вашему генералу. Ведь он хороший человек, правда?
- Да, очень, - Авис смотрит на нее сурово. – Он хороший, только не про вас. У него жена и дочь, и он их очень любит.
- Я очень рада за него, - она с некоторым удивлением и смехом в глазах смотрит на Ависа. – У такого славного человека должна быть семья. Но добр ли он к чужим? Держит ли свое слово?
- Держит, если чужие его не обманывают, - отвечает Авис. – Вы, конечно, считаете себя красавицей, но вот что я вам скажу: если вы попробуете подобраться к моему генералу, я заставлю вас ответить за это.
- Как это, «подобраться»? – едва сдерживая смех, спрашивает она.
- Так. Очаровать его, - сухо уточняет Авис.
- Да вы ревнуете! – она смотрит на него с ласковым сочувствием. – Видно, он вам, как родной, вы любите его.
- Да, - мужественно признается Авис. – Он мне, как отец, как брат. И вся его семья мне родная. Так что, не смейте кружить ему голову.
- Успокойтесь, - она смеется. – Он не из тех, кому легко вскружить голову. Я повидала людей, хотя мне всего семнадцать лет, и могу вас уверить: у него крепкая голова, он верный человек: спокойный, трезвый. И всё понимает. Мне он по-человечески очень понравился, так, что я вас понимаю. Скажу честно: я не собираюсь никого обольщать и очаровывать, даже вас. Не бойтесь.
- Я и не боюсь, - уже мягче отвечает он. – Вот деньги. Возьмите, пожалуйста.
- Нет, - она качает головой. – Я не хочу брать денег от генерала, пока не голодаю, я это поняла. Но я рада оказать услугу ему и вам, потому что вы мне нравитесь.
- Но он приказал передать вам деньги, - Авис смущен. – Я прошу вас, возьмите хотя бы для вида.
- Спасибо, - она берет деньги. – Я не стану их тратить; я потом верну их господину генералу. Как его зовут?
- Говард Цвар, граф Эбрийский.
- Граф?
- Да.
- А вы? Тоже граф?
- Я дворянин и младший офицер.
- Вот как, - она задумывается. – А я самого простого происхождения: дочь рыбака, к тому же, пьяницы.
- Это ничего не значит, - с неожиданным сочувствием говорит Авис. – Я тоже очень простого происхождения (отчасти), но государь произвел меня в дворяне. Он и вас наградит, вот увидите. Господин генерал тоже был простым человеком, он совсем недавно получил титул. Король Конрад щедр к тем, кто помогает ему, он ценит верных людей.
- Это хорошо, - она улыбается ему. – Мне вовсе не нужен титул но я хотела бы стать зажиточной горожанкой, иметь собственный дом где-нибудь близ столицы, общаться с добрыми людьми… Я с детства мечтала об этом. Ничего другого мне не нужно.
- У вас это будет, - Авису вдруг становится очень жаль ее. – Вот увидите, мы вас не оставим.
- Спасибо, - она пожимает ему руку. – Вы, оказывается, тоже добрый, а я и не знала.
- Я не злой, - соглашается Авис. – Просто… мне показалось, что вы слишком красивая.
     Она тихонько смеется.
- Вы подумали, - говорит она откровенно, - что либо влюбитесь в меня сами, либо это сделает ваш генерал, и тогда – конец вашей с ним дружбе, так?
- Да, - подтвердил Авис с тяжелым вздохом. – Но теперь я вижу, что был не прав: вы ничего не можете разрушить.
- Не могу, - кивает она. – И никто не может. Понимаете, Авис, раз вы так привязаны к генералу, а он к вам, никто и никогда не разрушит вашей дружбы.
- Он… в том-то и дело, - Авис задумывается. – Я не знаю, насколько он ко мне привязан. Вообще он очень добр, его все любят. И всё-таки…
     Он умолкает.
- Он тоже человек, - она улыбается ему. – Думаю, что он очень к вам привязан, только не скажет об этом, потому что уверен, что вы это знаете и без него.
- Вы так думаете? – Авис посмотрел на нее с благодарностью. – Вы очень добры. Простите, если я был невежлив с вами. Мне пора ехать, но завтра я приеду снова.
- Я буду вас ждать, - ответила Элола, дружески глядя на него.


     «Господин генерал, - читал в скором времени Говард четкий аккуратный почерк. – Я видела сегодня утром господина, о котором вы говорили: возле старой ветряной мельницы, недалеко от нашего табора. Я каталась верхом и вдруг заметила двух человек возле мельницы: они о чем-то говорили друг с другом. Меня они не заметили. Я спрятала лошадь в кустах и подошла поближе. И сразу узнала господина, который пел. С ним была горожанка из Визербрауна, у нее там мелочная лавка. Кажется, ее зовут Лидия. Она еще молода, хотя значительно старше меня. О чем они говорили, я не могла расслышать, так как не было возможности подобраться к ним слишком близко. Но они обнялись и поцеловались; я думаю, они договорились о свидании. Потом оба разошлись в разные стороны. Она поехала в город в двуколке (сама правила лошадью), а он отправился пешком в сторону гор. Я побоялась следить за ним на открытом месте. Вот всё, что я могу пока сообщить вам».
- Молодец, - вслух сказал Говард. – Ты отдал ей деньги, Авис?
- Она не хотела их брать, но я уговорил ее, - ответил Авис. – Для нее главное не деньги, а положение, спокойная безбедная жизнь. Я обещал, что мы не оставим ее.
     Его голос звучал умиротворенно и задумчиво. «Подружились», - подумал Говард, а вслух сказал:
- Конечно, не оставим. Она получит то, что хочет.
     И пошел к Клаусу – показать ему письмо. Прочитав его, Клаус улыбнулся:
- У Элолы хороший почерк, - сказал он. – И даже есть стиль, хотя она и пишет «вы» и «вам» с маленькой буквы. Что ж, отлично. Надо бы проследить за этой дамой по имени Лидия. Генерал, пошлите-ка двух человек поумнее к ее мелочной лавке: сегодня же, сейчас.
- Слушаю, - ответил Говард.
     Он отправился к Йосу и попросил у него в подчинение «ненадолго» Фредерика Марча – самого спокойного, хладнокровного и внимательного из всей его десятки. В помощники Фредерику он дал… своего Каспера. Фредерик удивился, что с ним посылают четырнадцатилетнего мальчишку, но Говард объяснил:
- Видишь ли, такие малыши не вызывают подозрений, на них никто не обращает внимания, а это сейчас очень важно.
     Марч подумал немного и согласился с этим доводом. Каспер был в восторге. Говард подробно объяснил ему задание и, прощаясь с разведчиками, сказал:
- Вернетесь утром; если обстоятельства помешают, то позже. Я буду ждать вас. С Богом.
     Они ушли, а утром к Говарду явился запыхавшийся Каспер. Он немного осунулся после бессонной ночи, но вид у него был по-прежнему веселый и живой.
- Мой генерал, - заговорил он, сияя. – Имя этой дамы Лидия Готт. Она высокая, со светлыми волосами. Ее лавка на Рыбной улице, во втором доме справа. Мы с Фредериком забрались в подвал дома напротив и следили за ее лавкой в окно всю ночь, а накануне я даже зашел в лавку и спросил, нет ли в продаже золоченой тесьмы для моей матушки. Она ответила, что есть тесьма с серебром. Пока она мне отвечала, я заметил служанку с подвязанной щекой (наверно, у нее болели зубы). Потом, совсем ночью, эта служанка куда-то ушла, а на рассвете вернулась. Я стал было следить за ней, когда она уходила, но она просто исчезла, точно растворилась: может зашла в какой-нибудь подъезд на Яблочной улице, потому что я именно там ее потерял. Я вернулся к Фредерику. А вскоре мы вместе с ним увидели, что служанка возвращается обратно в лавку. Мы подумали, что, может, она носила кому-нибудь записку. Фредерик сказал, что «пошатается» поблизости от лавки, с букетом цветов, будто ждет свидания с девушкой, а меня послал к вам отчитаться.
- Очень хорошо, - Говард обнял Каспера. – Благодарю за службу. А теперь ступай спать.
- Спать? – Каспер разочаровался. – Но как же так, мой генерал?.. Фредерик там совсем один. А вдруг ему понадобится помощь… Можно, я сбегаю?
- Нет, - ответил Говард. – Вместо тебя теперь пойдет Авис, а тебе необходимо выспаться. Не грусти, завтра тебе идти через перевал Грунд вместе с нашими людьми.
- Мне? – Каспер даже подпрыгнул от неожиданного счастья. – Мне – через перевал Грунд? Мой генерал, я ухожу спать и не смею больше с вами спорить. Только вы не передумайте насчет меня и Грунда.
- Не передумаю, - засмеялся Говард.
     Каспер ушел. Авис жадно смотрел на Говарда, ожидая от него приказаний; сердце его сильно билось. Говард увидел его глаза и сказал:
- Что, так и рвешься? Смотри, будь осторожен. Переоденься подмастерьем, возьми у нашего плотника инструменты и ступай к Фредерику.
- Слушаю, - ответил Авис, срываясь с места.
     Через несколько минут он уже стоял перед Говардом в простеньком кафтане и холщовых штанах до колен, с ремешком вокруг головы, таким же, какой он видел на подмастерьях, и в деревянных сабо.
- Сними башмаки, - сказал Говард, критически оглядев его. – Сейчас жарко; ни один подмастерье не наденет обуви в такую погоду.
     Авис в замешательстве посмотрел на сабо. Он еще никогда в жизни не ходил босиком и боялся, что это будет заметно по его неуверенной походке. Он сказал об этом Говарду. Генерал задумался, потом махнул рукой:
- Ничего, пусть заметно. Мелких камешков на улицах нет, битых стекол тоже. Каспер ведь ходил без башмаков – и ничего. Ну, попробуй. Тебе ведь недалеко идти. Выслушаешь то, что скажет Фредерик, - и назад.
- Слушаю, - отозвался Авис, снимая сабо без всякого сожаления. Он был полон вдохновения и решимости. Ему хотелось совершить нечто необыкновенное, душа его рвалась на подвиг.
- Ступай, - Говард серьезно и внимательно посмотрел на него. В его глазах Авис уловил тревогу.
- Всё будет хорошо, мой генерал, - сказал он уверенно.
- Дай Бог, - Говард пожал ему руку.
     Авис перекинул через плечо мешок с инструментами и быстро отправился на Рыбную улицу. Ему было весело. Нагретые солнцем, теплые булыжники мостовой совсем не кололи ног, по ним было приятно ступать. «Всё время буду ходить босой, когда только смогу, - решил он. – Оказывается, это здорово».
     Он быстро добрался до Рыбной улицы и сразу увидел Фредерика, задумчиво разгуливающего с букетом цветов взад-вперед. Авис подбежал к нему и громко сказал:
- Сударь! Я от дочери моего хозяина. Она просила передать, что не сможет придти, так как у нее болит голова.
     Улыбка мелькнула в глазах Фредерика, особенно когда он взглянул на ноги Ависа, загорелые только до щиколоток и слишком чистые и ухоженные для подмастерья. Но, верный своей роли, он разочарованно вздохнул и так же громко ответил:
- Что ж, тогда передай ей от меня букет. Сможешь ты это сделать?
- Да, сударь.
- Вот тебе на чай, - Фредерик сунул ему в руку мелкую монету. – И передай ей: я уезжаю к морю и вряд ли увижусь с ней раньше, чем через две недели.
     Тут же, понизив голос, он шепнул:
- Встреча у нее в лавке через час, она ждет его.
- Всё ли ты понял? – тут же спросил он громко.
- Всё, сударь, - ответил Авис. – Будьте уверены, я отдам ей цветы и передам ваши слова.
     Он поклонился, повернулся и быстро пошел прочь. На всякий случай он вскоре свернул в один из домов с единственным подъездом и спрятал цветы под лестницей. Если за ним следят, пусть думают, что он отдал цветы по назначению.
     Вскоре он уже стоял перед Говардом и докладывал о том, что узнал. Говард внимательно выслушал его, слегка хлопнул по плечу и тут же отправился к Клаусу. Клаус заволновался.
- Будем брать, - сказал он решительно. – Пусть разведчики нарядятся цыганами. Это очень просто: побольше яркой одежды с чужого плеча, вот и всё. Десять человек, я думаю, будет достаточно.
     Люди были немедленно выбраны Йосом и Говардом. Переодетые, они отправились на задание. Авису очень хотелось пойти с ними, но Говард не пустил его.
- Хватит с тебя на сегодня, - объявил он. – Тебе еще вечером ехать к Элоле.
- Ах, сегодня к Элоле и Каспер может съездить, - с жаром возразил Авис.
- Каспер будет отдыхать, - сказал Говард. – И ты должен отдохнуть. Сдается мне, нам не светит сегодня поймать этого Герарда. Он, кажется, ловкий малый.
     Слова Говарда подтвердились с буквальной точностью. Вернувшиеся вскоре разведчики доложили, что Герард Кросс непостижимым образом ушел из их рук, вылез на чердак, перебежал по крышам домов и исчез. Но они захватили саму Лидию Готт и ее уже немолодую служанку с подвязанной щекой (у нее был флюс). Женщины также намеревались скрыться в двуколке Лидии, но не успели.
     Обе, горько плачущие и несчастные, предстали перед Клаусом. Он успокоил их, утешил, уверил, что они в полной безопасности, но тут же своим мягким тенором объявил, что никуда их не отпустит, ибо они с этой минуты – королевские заложницы.
     Услышав такую новость, служанка молча всплеснула руками, а Лидия, приятная женщина лет двадцати восьми, снова заплакала.
- Напрасно вы нас будете держать, сударь, - всхлипывая, заявила она Клаусу. – Не так уж я дорога Герарду, чтобы он пришел к вам сюда за мной, а ведь вы именно этого хотите. Да вот вам крест, он за мной не придет! Вот будь я на воле, он, может, и попытался бы связаться со мной.
- Ничего не могу поделать, сударыня, - сочувственно ответил Клаус. – Мы пока что вынуждены задержать вас. Таковы суровые законы войны. Но уверяю: с вами будут прекрасно обращаться и отпустят домой при первой же возможности.
     Глубоко огорченных женщин поселили в одной из комнат дома, где располагался штаб.
- Даже если он придет за ними, - сказал Клаус Йосу и Говарду, - он, скорее всего, выдаст себя; у него неважная выдержка.
     Вечером Авис снова едет к Элоле. После всех треволнений дня, после удач и неудач он даже рад снова видеть ее. Она встречает его всё в том же красном шелковом платье, такая же красавица, как вчера. Он уже без напоминания предлагает ей взять его под руку и уводит за деревья, не смущаясь тем. что половина табора с любопытством смотрит на них.
- Сегодня я не видела его, - она разводит руками. – Так что сообщений у меня нет.
- Они есть у нас, - улыбается Авис. – Правда, не самые утешительные. Фортуна сегодня от нас отвернулась. Элола, генерал велел мне передать вам, чтобы вы готовились к походу. Завтра в семь часов утра вы поведете наших людей через перевал Грунд.
- Хорошо, - говорит она просто. – Завтра с утра я буду в вашем штабе. Вы тоже пойдете через перевал?
- Хотел бы, - вздыхает он. – Очень хотел бы! Но генерал не отпускает меня, говорит, что я должен оставаться при нем, что я ему нужен.
     Он мягко улыбается:
- Проговорился-таки, что я ему нужен!
     И ласково смотрит на нее:
- Но я уверен, что вы вернетесь, и наши ребята тоже, и всё с вами будет в порядке.
- Я буду молиться об этом, – говорит Элола.
- И я, - отвечает Авис. – А как долго идти к Орлиному Гнезду?
- Всего несколько часов, - отвечает она. – Думаю, что послезавтра вечером мы вернемся.
     Они еще некоторое время беседуют вполголоса. Авис заботливо спрашивает, есть ли у девушки деньги, не голодает ли она. Она весело смеется в ответ:
- Я еще не истратила ни золота, ни серебра господина Цвара, так что я очень даже богата.
     Авис прощается с ней до завтрашнего дня, как с родной сестрой: такой милой, беззащитной, храброй. На прощание он целует ей руку, а она улыбается ему.
     Расставшись с ней, он возвращается в штаб, говоря себе: «Хорошо, что Каспер не поехал сегодня к Элоле вместо меня. Наверно, генерал понял, что я сильно пожалел бы об этом».

                11.

     На следующий день, едва встает солнце, пятьдесят разведчиков, выбранных Йосом и Говардом, садятся за завтрак, чтобы потом идти к перевалу Грунд. Среди них Эдвард Гор и его люди. Вскоре на изящной лошадке приезжает Элола. Она сегодня исключительно хороша: в платье цвета спелой вишни и в скромном капоре такого же оттенка; на плечах ее коричневая шаль – и никаких украшений, кроме сережек. Сейчас она выглядит скромницей, но скромницей светской. Авис не может отвести от нее глаз, а когда она здоровается с ним, склоняется к ее руке в нитяной перчатке.
     Прощание проходит быстро. Йос и Говард пожимают руки разведчикам. Когда очередь доходит до Каспера, генерал поднимает его подмышки и целует в обе щеки.
- Возвращайся живым, - говорит он, - и станешь младшим офицером.
- Слушаю, мой генерал, - весело отвечает Каспер.
     Говард ставит его на землю и подходит к Элоле.
- Здравствуй, - говорит он. – Где твой кинжальчик?
- На мне, господин Цвар, - она улыбается ему.
- На, возьми подарок, - он протягивает ей красивый кинжал  в серебряных ножнах. Ее глаза радостно вспыхивают.
- Спасибо, сударь, - она затыкает кинжал за свой кушак и вновь смотрит на Говарда.
- Ну, давай прощаться, - Говард наклоняется к ней и быстро касается губами ее глаз, одного и другого. Это его прикосновение так легко, так лишено всего земного, что кажется бестелесным. Генерал, такой огромный, здоровый и тяжелый, вдруг кажется ей легким и невесомым, точно дух. С такой нежностью и чистотой к ней до сих пор никто не прикасался, никто не целовал ее так искренне и в то же время так отстраненно. Она очень растрогана. В глазах ее блестят слезы, когда она устремляет взгляд на Говарда. Затем, склонившись к его руке, она целует ее и, опустив голову, поспешно отходит в сторону.
     «Как он ее поцеловал! – восхищается про себя Авис. – Точно ангел ребенка, который лежит в колыбели. Я никогда бы так не смог, никогда… Я и не посмею».
     Он подходит к Элоле и, смущаясь, желает ей счастливо добраться до места и так же счастливо вернуться. Она благодарит его и целует в щеку. Он краснеет, но не может поцеловать ее в ответ: после неземного поцелуя Говарда это кажется ему кощунственным. Он лишь нежно смотрит на нее и очень бережно пожимает ей руку, всей душой желая, чтобы она поскорей вернулась. Затем крепко обнимает Каспера, подошедшего к нему проститься.
- Береги ее, ладно? – просит он шепотом. – И себя тоже. Ну? Обещаешь?
- Обещаю, - серьезно отвечает Каспер, пожимая ему руку.
     После прощаний и коротких наставлений, которые дают им Говард и Клаус, разведчики уходят. Лошадь Элола оставляет в лагере.
     Говард, обнимая Йоса и Ависа за плечи, смотрит вслед уходящим. Взгляды Конрада и Клауса так же устремлены вслед отряду.
- Только бы их не выследили! – говорит Йос.
- Не должны, - отвечает Говард. – Мы с тобой отправили к Грунду самых внимательных. Ну что? – он мягко смотрит на Ависа. – Не грусти, всё будет в порядке. Вот вернется Каспер, я назначу его своим младшим офицером, а тебя адъютантом.
- Благодарю, мой генерал, - отвечает Авис. – Я, конечно, рад быть адъютантом, но для меня главное, чтобы они вернулись живыми, пусть бы это стоило мне всех повышений… и даже жизни, - твердо добавляет он.
- Никому не нужна твоя смерть, - смеется Говард. – А теперь пойдемте, позавтракаем как следует.
     За завтраком, который проходит в комнате Говарда при закрытых дверях, король Конрад очень хвалит Элолу.
- Какая девушка! – говорит он. – Просто сокровище. Я сделаю для нее всё, что будет в моей власти. Так бы и поцеловал ее на прощание, да ведь я пока что слуга, не могу…
     Он с сожалением вздыхает.
- Ничего, государь, - смеется Клаус. – Скоро сможешь, дай срок. Но неужели ты смог бы поцеловать ее достойней, чем это сделал Говард?
- Да, это было бы трудно, - улыбается его величество, глядя на невозмутимое лицо генерала. – Это было нечто неземное, прямо скажем, божественное. Одна душа коснулась другой души. Господин генерал, я не перестаю вам удивляться. Правда, Авис?
     Авис взволнованно кивает головой, а Говард краснеет.
- Ну, хватит, - говорит он. – Она заслуживает самого лучшего, вот я и попытался дать ей это. И нечему тут удивляться. Мне так долг велел, сердце подсказало. А если вы ей завидуете, то и вас могу так же поцеловать, дело нехитрое.
     Он уже смеется, глядя на них, они смеются тоже.
- Мы не достойны, - решительно возражает Клаус. – А она… мне кажется эта девушка скоро будет по-настоящему счастлива.


• * * *
    Ночью Авису не спится. Они с Говардом занимают комнату на первом этаже, и Авис видит, как в распахнутое по причине жары окно струится серебристый лунный свет. Сегодня этот свет какой-то особенный, необыкновенно волнующий. И вообще, сегодня всё кажется младшему офицеру Мэлкаму новым и прекрасным, а почему, он и сам не понимает. «Наверно, я влюблен», - думает Авис. Не в силах спать он подходит к окну и смотрит на небольшой, огражденный забором сад. Там стоят посребренные луной, ставшие таинственными, груши и персиковые деревья. Говард крепко спит, его дыхания почти неслышно. Постояв некоторое время у окна, Авис вдруг вспоминает, что впервые забыл пришить пуговицу к камзолу генерала. «Неужели из-за Элолы я стал меньше думать о нем?» – спрашивает он себя, и ему тотчас становится очень досадно. Как бы он ни был влюблен, он не имеет права забывать о Говарде. И не только из чувства долга, но во имя товарищества и братской любви. «Мне всё равно не хочется спать, поэтому лучше я пришью пуговицу сейчас, - думает он. – Луна светит так ярко, что малейший стежок будет виден; я быстро справлюсь».
     Он подходит к кровати Говарда, чтобы взять камзол, но вдруг тихий щелчок заставляет его повернуть голову в сторону окна. Похолодев от ужаса, он ясно видит в свете луны чьи-то руки, протянувшиеся из сада (самого человека не видно, он в тени). В руках арбалет и стрела, готовая вот-вот поразить Говарда прямо в горло, потому что он спит, откинув голову. Авис молча бросается на кровать к генералу, и в это мгновение стрела, со свистом прорезав воздух, вонзается ему в бок. От внезапной сильной боли он теряет сознание. Последнее, что он слышит – отрывистые выстрелы в саду…

     Он приходит в себя на своей кровати. Солнце светит в окно. «Какой странный сон мне приснился, - думает Авис и хочет встать, но тут же ужасная боль в правом боку опрокидывает его обратно на подушку. Он чувствует головокружение, слабость и тошноту.
- Тихо, тихо, друг, - над ним склоняется лицо Клауса. – Лежи, не шевелись. Ты ранен.
     «Значит, это был не сон», - думает Авис и тут же спрашивает:
- А господин генерал?
- Живехонек, - отвечает Клаус. – Ты спас ему жизнь. А он взял в плен тех, кто ранил тебя.
- Это… люди Бостела? – еле слышно уточняет Авис.
- Да, - подтверждает Клаус. – Они хотели освободить женщин, Лидию Готт и ее служанку, им Кросс приказал. Двое наших часовых убито из арбалета; он ведь беззвучно стреляет, не то, что мушкет. Они, уже было, их освободили, да на них искушение нашло: убить напоследок Говарда. На этом-то они и споткнулись. Ну, отдыхай.
- Господин генерал-майор, - шепчет Авис. – Воды…
- Нельзя пока что, - серьезно отвечает Клаус, смачивая ему губы влажным полотенцем. – Ты уж потерпи, тебе нельзя будет пить до следующего утра.
- Я потерплю, - обещает Авис, закрывая глаза и жадно облизывая губы. А мой генерал… где он?
- Пока что занят, - улыбается Клаус. – Но скоро придет. Увидитесь.
     Улыбка трогает губы Ависа, и он погружается в дремоту.
    
• * * *
     Говард сидит у постели Ависа. Уже вечер. У Ависа горячка, он бредит и не приходит в сознание. Клаус сказал, что рана его довольно серьезна. Говард верит, что это так, потому что черты его адъютанта как-то особенно утончились и заострились. От этого красивого, совсем еще юного лица веет жаром. Он мечется на постели, успокаиваясь ненадолго лишь тогда, когда Говард прикладывает к его губам и лбу влажное полотенце.
     Только час назад вернулись разведчики, посланные к перевалу Грунд. Говард встретил их вместе со всем штабом – и тут же ушел к Авису, решив, что потом узнает от Клауса подробности результатов разведки.
     Раздается тихий стук в дверь. Не дождавшись позволения войти, в комнату проскальзывает Элола, совсем, как гибкая змейка, точно такая же, как была вчера.
- Можно? – тихо спрашивает она. Говард кивает и встает ей навстречу. Он подходит к кровати, с глубокой жалостью и состраданием смотрит на Ависа, потом спрашивает:
- Нельзя ли мне посидеть с ним? Я бы за ним ухаживала.
- Не надо, - твердо отвечает Говард.
- Но почему? Я умею ходить за больными… - начинает она.
- Дело не в этом, - он качает головой. – Видишь ли, он не простит мне, если я позволю тебе ухаживать за ним, я это знаю.
- Да он вам всё простит! – с жаром возражает Элола. – Вы же ему, как отец, как брат; он сам мне так говорил!
- Он так говорил? – Говард смотрит в сторону; он боится, что его голос вот-вот дрогнет.
- Да, - подтверждает она. – Говорил, что любит вас и всю вашу семью. Боялся, что я своей красотой разрушу вашу с ним дружбу, а я ему сказала: нет, это нет так…
     Она умолкает и тихонько всхлипывает.
- Ты разрушишь? – Говард веселеет и мягко обнимает ее за плечи. – Ну, не плачь… разрушительница. Спасибо, что сказала мне всё это. И всё-таки не надо тебе за ним ухаживать. Ведь он влюблен в тебя и не захочет, чтобы ты видела его слабым… понимаешь?
- Понимаю, - она вытирает слезы. – Я тоже не люблю, когда меня видят слабой. Господин Цвар…
- Говард, - поправляет он ее.
- Говард, - послушно повторяет она. – Но вы ведь разрешите мне его навещать?
- Да, конечно. Приходи днем, - он задумчиво смотрит на нее. – Ты ведь остаешься с нами?
- Конечно, - она улыбается ему, хотя на ее ресницах всё еще блестя слезы. – Господин Крафт уже отвел мне комнату.
- Я обещал тебе двадцать золотых… - начинает он.
- Не надо, - Элола касается его руки. – Знаете… знаешь, Говард, я чувствую: если я не возьму у тебя эти деньги, он поправится.
     При этих ее словах комок снова подкатывает к горлу Говарда. Он молча прижимает Элолу к себе, и они вместе смотрят на Ависа минуты три, не двигаясь. Потом Говард произносит:
- Ступай, малютка, отдохни; ты, наверно, очень устала. Не беспокойся за него.
     Она кивает, соглашаясь, осторожно целует Ависа в лоб и выходит из комнаты.

                12.

     Разведка в горы прошла блестяще, без сучка и задоринки, благодаря искусству опытных людей и не известному Бостеловским солдатам перевалу Грунд. Весь путь до Орлиного Гнезда был пройден в полнейшей тайне от неприятеля. Разведчики установили, что вся армия принца Гилберта, а также он сам и Феликс Бостел расположились в огромном замке, состоящем из трех огромных круглых башен. «Это не замок, а какой-то дворец Нерона, - заявил Эдвард Гор. – Нечто совершенно непостижимое. Кажется, там, внутри этого дома можно разбить сады и целые парки с оленями и прочим зверьем. Я потратил почти целый час на то, чтобы обойти этот замок кругом, быстрым шагом».
     Выяснилось, что съестные припасы армия принца получает через Северо-Восточный перевал, с другой его стороны; численность же армии не возросла со времени похода принца Гилберта к Лесу Леди Кэрол. Разведчики начертили подробный план перевала Грунд, обозначив замок и всю местность штрихами, точками, пунктиром и прочими знаками.
     Клаус и король были чрезвычайно довольны полученными сведениями. Йос и Говард не поскупились на похвалу своим людям, а Клаус торжественно сказал Конраду:
- С завтрашнего дня первая партия наших людей отправится к перевалу Грунд, – и вы им откроетесь, ваше величество. Вы воодушевите их своей речью. Они должны уйти, окрыленные свиданием с возлюбленным государем. Правда, мне придется объяснить им, что вы – это вы, так как обретать свою настоящую внешность вам пока что рано.
     Конрад очень обрадовался этому известию, все остальные тоже. На следующий день к Грунду отбыло несколько отрядов, которым король открыл свою тайну с помощью Клауса. Люди сначала крайне удивились тому, что рыжий человек с некрасивыми усами – их король Конрад. Но его голос, знакомые интонации и жесты, прежние властные манеры, а также объяснение Клауса, почему король пока что вынужден скрывать блеск своего величия, оказали свое действие. Все узнали государя и преклонили перед ним колени, счастливые и сияющие, готовые кричать «ура» и «да здравствует король»… Но это было строжайше запрещено.
     Каждый день, согласно плану Клауса, к перевалу Грунд, вернее, в ближайшие к Грунду леса, уходило сразу несколько отрядов, и всем этим людям король Конрад говорил перед уходом пламенную напутственную речь, обещая явиться перед ними во всей своей славе перед захватом перевалов. Его слушали с восторгом и уходили радостные и воодушевленные.
     Пленных, захваченных в ночь их покушения на Говарда (их было четверо) допросили, применив ту же хитрость, что и в Сквиррелтрисе, - «игру в пытку». На этот раз Говард играл свою роль даже с воодушевлением. Факт ранения Ависа, грозившее юному оруженосцу смертью, наполнило душу генерала тихой яростью, которой он не мог скрыть. Пленные ее чувствовали – и трепетали за свою жизнь. Они выложили решительно всё, что знали. Но знали они не так уж много. Видимо, Герард Кросс не вполне доверял им. Они не имели понятия, где он живет и кто еще служит ему, кроме них.
     Все эти дни, пока жизнь Ависа была в опасности, Говард почти что неотлучно находился при нем. Он поставил кровать Ависа рядом со своей, чтобы всегда вовремя подавать ему помощь. В эти дни он так мало говорил и улыбался, что его трудно было узнать: никто еще до сих пор не видел его таким серьезным и молчаливым. Но едва опасность миновала, и Клаус объявил, что Авис будет жить, к Говарду мгновенно вернулось его прежнее бодрое настроение. В тот день он позволил Элоле дольше обычного посидеть с больным и настоял на том, чтобы она взяла немного серебра «за работу». «Ему беды от этого не будет», - сказал он, кивнув на Ависа, так уверенно, что Элола тоже повеселела, взяла серебро и решила не тратить его, пока Авис полностью не поправится.
     … Когда через неделю после начала горячки Авис открыл глаза и сознательно взглянул на окружающий мир, он с удивлением увидел, что его кровать стоит рядом с кроватью генерала. «Зачем он ее переставил?» – подумал он. Был вечер, горела свеча в шандале, в слегка растворенные ставни лился мягкий аромат листвы, травы и осенних цветов.
     Почти тут же появился Говард. Увидев, что Авис открыл глаза и глядит сознательно, Говард улыбнулся ему и сказал, присаживаясь к нему на кровать:
- Ну, здравствуй, брат. Лучше тебе?
- Лучше, господин генерал, - ответил Авис, улыбнувшись ему в ответ. – Как хорошо, что вы живы. Нельзя ли мне воды?
- Можно, - Говард взял со столика кружку с водой и помог ему напиться.
- Спасибо вам, - Авис благодарно вздохнул и вдруг встревожился:
- Господин генерал… а Элола… вернулась?
- Вернулась, - ответил Говард. – И каждый день по два часа сидит возле твоей кровати.
- Правда? – встрепенулся Авис, краснея. – Ох, зачем… Ей нельзя сюда. Она не должна меня видеть… таким.
- Она плакала и просила меня, - отвечает Говард. – Мне стало ее жаль. Она славная девушка, к тому же, кажется, не совсем равнодушна к тебе.
- Она? Ко мне? – на лице Ависа появляется счастливое выражение. – Боже мой! Но всё-таки ей лучше не приходить сюда.
- Ты сам ей об этом скажешь, - Говард дотрагивается ладонью до его лба; лоб холодный. Он облегченно вздыхает. Потом берет руку Ависа, осторожно пожимает ее и говорит:
- Спасибо, что спас мне жизнь. Давай теперь знакомиться по-новому. Я для тебя с этого дня просто Говард, а «господин генерал» только при других. Договорились?
- Да, – отвечает Авис, в волнении приподнимаясь в постели и глядя на Говарда зачарованными глазами. – Неужели это правда?
- Правда, - смеется Говард. – Мне сейчас не до шуток. Ты же говорил, что я тебе, как отец, как брат и друг, что моя семья тебе родная. Ну вот, пусть так всё оно и будет.
- Это Элола рассказала? – Авис вспыхивает. – Ну зачем, кто ее просил? Пусть больше не приходит! – сердито добавляет он.
- Почему? – Говард едва заметно улыбается. – Она молодец, что сказала мне это; ты бы ведь не сказал, верно? Она очень хочет, чтобы ты поправился. Ложись и успокойся. Ты мне тоже родной, тоже друг, а теперь станешь и братом – ведь ты кровь за меня пролил.
- А Йос? – спрашивает Авис. – Он ведь тоже… пролил…
- И Йос мне, как брат, - отвечает Говард. – Тут же он подмигивает Авису:
- Но ты у меня брат особый, один-единственный. Такого, как ты, у меня больше нет и не будет. Запомнил?
- Запомнил, - отвечает счастливый Авис, опускаясь на подушку. Лицо его озаряется сияющей улыбкой. Он очень похудел и осунулся, но улыбка его полна любви, жизни и торжества.
- Знаешь, Говард, - говорит он, утопая в блаженстве. – Ты мне такой друг, что я бы даже Элолу для тебя не пожалел, будь ты свободен. К тебе я совсем бы ее не ревновал. Ты можешь взять всё, что у меня есть, мне ничего не жаль для тебя: ничего, что принадлежит мне.
- Только Элоле не вздумай это сказать, - смеется Говард, чувствуя, как на глаза набегает влага. Да и потом, я уверен, ты через месяц иначе заговоришь. Но всё равно, спасибо. Ты, оказывается, щедрый. Кстати, Элола ведь еще не принадлежит тебе.
- Будет принадлежать, - твердо отвечает Авис, прикрывая глаза. – Но и через месяц я скажу то же самое, вот увидишь.
- Всё, спи, - Говард встает. – Устал я от этой детской болтовни. Повзрослеешь ты когда-нибудь? Если я понадоблюсь тебе ночью, обязательно буди меня. Понятно?
- Понятно, - отвечает Авис, засыпая. Ему кажется, что вместо души у него – огромная цветущая роза, источающая нежное благоухание.


     С этого дня Ависа навещают постоянно. К нему приходит Каспер и рассказывает о разведке. Он с гордостью показывает своему другу золотого орла, вышитого на его берете, - отличительный знак младшего офицера.
- Дитер Махт вышивал? – спрашивает с улыбкой Авис.
- А то кто же! За две марки серебром, - весело отвечает Каспер. – А твоего золотого орла он уже обшил кружком из серебряных нитей. Это значит: ты теперь адъютант генерала Цвара.
     Они поздравляют друг друга. Вслед за Каспером навестить Ависа приходят по очереди Йос, Мона с Ёжиком, Клаус и его величество. Конрад пожимает ему руку. Авис взволнован и восхищен приходом самого короля. А тот ласково говорит ему:
- Вы спасли жизнь моего лучшего генерала, господин Мэлкам. Вас ждет награда, а какая – пока не скажу. Скажу позже, при всех, на парадном построении.
     Каждый день приходит Элола. Авис поначалу не может смириться с тем, что она видит его больным и беспомощным, но ее такт, всегда спокойный, понимающий взгляд внимательных глаз, ласковый смех – всё это успокаивает его и действует на него целительно. Он не в силах запретить ей приходить к нему; ее появление для него – всегда упоительный праздник. Сердечные беседы с ней, нежные и дружеские, необходимы ему, как вода. Он любуется ее чудесным лицом, глазами, улыбкой, которая тоже похожа на маленькую змейку, как и сама Элола – гибкая, проворная, добрая. Когда она прикасается к его руке, ему кажется, что до него дотронулись чем-то мягким и шелковым. Самый ее вид становится таким родным, таким близким для него, что ему всё чаще кажется, что он уже часть ее, что никакая сила на свете не способна разлучить их. Он засушивает и хранит цветы, которые она приносит, неустанно мечтая о том времени, когда сможет, наконец, одарить эту милую прекрасную девушку не только цветами, но и всем, чего бы она ни пожелала.
     Говард Цвар, как это ни удивительно, никогда не мешает ни ему, ни ей, даже когда стоит у окна в этой же комнате и слушает их беседу (хотя обычно он выходит). У Говарда редкая способность «присутствуя, отсутствовать». К тому же, оба безгранично доверяют ему и любят его. У них – во всяком случае, пока – нет от него тайн, и Авис убежден, что даже если бы эти тайны появились, он не удержался бы и непременно раскрыл их суть Говарду: так велико его доверие к нему. Всю жизнь бывший сдержанным, задумчивым и нелюдимым, Авис теперь с изумлением чувствует, что он просто не способен скрыть что-либо от Говарда, даже если последний ни о чем его не спрашивает. Элоле он не всегда открывает свои чувства и мысли, боясь нечаянно оттолкнуть ее каким-нибудь неловким признанием, но для Говарда он открыт, как книга. Само его молчание та же книга, и Авису известно: генерал видит его насквозь. Но это лишь радует адъютанта, хотя такая же проницательность, исходи она от другого человека, была бы ему неприятна.
     Элола тоже ничего не скрывает от Говарда. Вообще ей все очень нравятся: и Мона, и Клаус, и Каспер… но полного, абсолютного ее доверия достоин только Говард. Она никогда не заговаривает с ним первая о себе или о своих чувствах к Авису, но когда он спрашивает ее, всегда отвечает очень правдиво и охотно, греясь в лучах его неизбывного понимания. Говард знает о ней даже то, что не известно Авису, и Элола не сомневается: от него Авис не узнает то, что она хотела бы сохранить в секрете.
     А Говард, глядя на них и слушая их, невольно задумывается, будут ли они счастливы так скоро, как предсказал это Клаус. Ведь Элола, несмотря на свой юный возраст, взрослая девушка со зрелым умом и зрелой душой, причем, девушка сильная, с твердым характером, закалившимся в житейских невзгодах. Авис же еще совсем мальчик, несмотря на свои шестнадцать лет, душевную чуткость и природный ум. Он слишком юный, немногим взрослее Ёжика и Каспера. В нем очень мало взрослого и много детского, хотя он усиленно скрывает это даже от самого себя. Он старается достичь взрослого понимания жизни, но ему неоткуда почерпнуть это понимание, у него маловато опыта. И застенчив он бывает, как настоящее дитя. Говард думает, что, пожалуй, Элола не обманывает самое себя, когда говорит, что не столько влюблена в Ависа, сколько просто любит и ценит его общество и сочувствует его влюбленности. «Он для меня, как любимый младший брат», - сказала Элола Говарду. Но от него Авис никогда не узнает об этом.

                13.

     Начало октября.
     Почти все отряды армии Конрада ушли к горам. Через два-три дня уйдут последние; затем к горам отправится и штаб под охраной пятидесяти воинов.
     Рана Ависа уже зажила. Он несет службу при генерале, а в свободные дни и вечера гуляет с Элолой в ближайшей роще. Он дарит ей цветы и с нежностью заглядывает в глаза, но о своей любви говорить не решается; он боится, что это получится слишком по-ребячески. Зато он усиленно тренируется, чтобы вернуть себе былую крепость мышц и, если возможно, увеличить свою силу. Он каждый день помногу раз подтягивается на руках, отжимается и проводит с Йосом учебные бои на шпагах. И быстро добивается своего. Его мускулы крепнут, он с удовольствием замечает, что стал сильней и ловчей, чем был до ранения. К тому же кожа его покрывается ровным, довольно темным загаром. На боку его шрам от стрелы, пока еще ярко-розовый. Но Авис знает: потом он побелеет и примет вид настоящего боевого шрама.
     Вместе с силой к нему постепенно приходит уверенность в себе. Взгляд Элолы. обращенный на него, становится всё внимательней и серьезней. Она видит, как окреп Авис, замечает его смелость и скромную гордость. Ей очень нравится то, что ради нее он не забывает о Говарде: это значит, что и о ней он не забудет ради кого-то другого. Она и сама очень привязана к Говарду, поэтому ненавязчиво помогает Авису и Касперу заботиться о нем. У Говарда всегда есть то, что ему нужно, благодаря этим троим. Женский глаз Элолы, практичной и взыскательной, сразу замечает то, чего не могут заметить мальчики. И она дополняет их заботы о генерале так ловко и незаметно, что Авису и Касперу кажется, будто это они сами так умны и попечительны. В общем, они правы, но без заботы Элолы их старания не несли бы на себе печати такого аккуратного изящества. Говард сразу догадывается, кто помогает его бывшим пажам: то по женским, слишком ровным стежкам на камзоле, то по ювелирно-гладкой штопке, похожей на вышивку, то по особенно мягко, в меру, накрахмаленной сорочке. Говард не благодарит Элолу вслух, но заботится о ней не меньше, чем она о нем. Он знает размер ее ноги, талии, всей ее фигурки, едва ли не лучше ее самой, и часто привозит ей подарки из города. То это башмачки, которые очень ей идут, то перчатки, то плащ, в котором она – настоящая королева. Вкус у него отменный, глаз зоркий, он порой точнее, чем она, знает, что ей к лицу. Каждое утро невидимая рука кладет на ее подоконник двадцать марок серебром, и ей неловко спрашивать, кто принес эти деньги. Но она догадывается.
     Дни стоят жаркие, даже душные, то и дело бывают грозы.
     В один из таких дней, когда Авис отдыхает после ночного дежурства, Говард уходит купаться на реку, что протекает неподалеку от Визербрауна. Она мутная, красноватая, оттого, что ее берега и дно обильны красной глиной, но сама по себе вода чиста и прохладна. Берега речки густо поросли ивой и кустарником. Говард оставляет там лошадь – огромного рыжего жеребца Орланда, который единственный из множества лошадей может нести его, Говарда, быстрым галопом, – оставляет одежду и ныряет в темную красноватую воду. Нырнув и вынырнув несколько раз, Говард вдруг слышит, как кто-то негромко окликает его: «Эй, Цвар!» Он быстро оборачивается и видит: в пяти-шести шагах от него, по грудь в воде стоит незнакомый молодой человек. У него широкие скулы, неровная кожа на лице, но глаза живые, темные, и рот красиво очерчен. На его шее висит нож в кожаном чехле. «Герард Кросс!» – тут же догадывается Говард.
- Здравствуй, Говард, - приветливо говорит Кросс. – Я явился сюда на переговоры. Но не пытайся поймать меня, иначе я нырну, и ты уже меня не увидишь.
- Здравствуй, Герард, - спокойно отвечает Говард, так же, по грудь становясь в реке и глядя на Кросса. – Неужели ты решился придти один, без своих людей?
- Решился, - отвечает Кросс. – И ты бы решился, если бы тебе пришлось руководить такими болванами. Они прозевали ларец с «подарками», до сих пор не выяснили, где его величество, с вами или в столице, и куда уходят ваши отряды… хотя даже ослу давно стало бы ясно, что король с вами, а отряды уходят к горам, намереваясь, видимо, занять Северо-Восточный перевал. Право, если бы не я, не знаю, что стал бы делать Феликс Бостел: люди у него никуда не годятся.
     Он весело смеется. Смех его так приятен и искренен, что Говард в ответ тоже невольно усмехается и говорит:
- Какие же переговоры может вести тот, кто всё знает? Пожалуй, я прерву нашу беседу и сам нырну так, что ты меня не отыщешь: неохота мне пропадать ни за что, от стрелы или от мушкета. Добро бы в бою, а эдак, на реке – позор…
- Подожди, - убедительно останавливает его Кросс. – Если я веду переговоры, никто не посмеет стрелять в тебя. Так было бы, даже если бы я кого-нибудь взял с собой, но я один, говорю тебе, совершенно один. Говард, отдай мне Лидию, а я взамен отдам тебе палача!
- Какого палача?
- Макса Грифа.
- Но он уже взят нами.
- Он сбежал, - Кросс смеется. – Разве ты еще не знаешь об этом? Значит, наши гонцы быстрее ваших. Он сбежал, и скоро будет здесь, этот бессчетный дурак. Я охотно отдам его тебе за Лидию. Ну, как?
- Тебе так дорога госпожа Готт? – спрашивает Говард.
- Да, - коротко отвечает Кросс. – К сожалению, дороже, чем я ей. А палач вам нужен – и больше, чем нам.
- Нам все нужны, - спокойно отвечает на это Говард. – И палач, и ты, и Бостел, и принц Гилберт… Мы всем будем рады, не грусти. Но женщин на мужчин менять не годится; всё-таки, не рабами торгуем. Мужчина, да еще калека, стоит меньше красивой женщины, сам сообрази.
- Это как когда, - возражает Герард, не спуская глаз с генерала. – Такой, как палач, стоит двух Лидий, а я вам отдаю его за одну. Ведь он вам наделает хлопот, генерал, если останется на свободе! Он ненавидит вас всех гораздо больше, чем ненавидят Гилберт и Бостел. А полковника Данка он поклялся замучить до смерти, как только заполучит его.
- Это я знаю, - спокойно отзывается Говард. – Слушай-ка, мне надо подумать, Герард. Дай мне несколько минут. К тому же, я знаю, у тебя необыкновенный голос: сам король хвалил. Не споешь ли ты мне что-нибудь? У меня вряд ли будет случай еще раз услышать тебя.
- И хитер же ты, - смеется Герард Кросс. – Время тянешь? Тяни, да только это не поможет; всё равно придется давать ответ.
- А если я тебе откажу? – прищуривается Говард.
- Тогда я натравлю палача на твоего Ависа, - говорит Кросс, - да так, что ты сильно пожалеешь о своем отказе. Гриф хоть и дурак, но под моим чутким руководством так возненавидит твоего адъютанта вместе с его девчонкой, что оба они позавидуют Йосену Данку, когда наступит его смертный час.
     Говорит он всё это легко, весело, с улыбкой, но Говард понимает, что он не шутит. Конечно, Лидию отдавать не следует, но, может, используя ее, удастся заманить Кросса в ловушку? И точно ли он пришел сюда, к реке, один, как утверждает это?
- Герард, - голос Говарда звучит просительно. – Дай мне подумать, а сам спой что-нибудь; ну, что тебе стоит?
- Хорошо, - усмехается Кросс. Петь он очень любит, потому что это – его главное призвание, то для чего он родился на свет. Для него пение – образ жизни, сама жизнь, и он обожает сам себя слушать, а заодно очаровывать людей, как Сирена, чувствовать свою власть над их душами. Для него нет ничего слаще этой власти, нет ничего насущней славы и всеобщего преклонения перед ним.
     И вот, он заводит сильным, удивительно мягким глубоким тенором народную песню:
                О чем, красавица, грустишь,
                О чем ты слезы льешь?
                Себя ль жалеешь и коришь,
                Любимого ли ждешь?

                Пройдут дожди, уйдет зима,
                И он к тебе вернется,
                И Матерь Божия сама
                С Небес вам улыбнется.

                Зачем, красавица, зачем
                Другого вспоминаешь?
                Он от тебя уйдет ни с чем,
                И ты об этом знаешь.

                Лишь зимние пройдут дожди,
                Любимый твой вернется.
                Не плачь и верь, люби и жди,
                Да пой, пока поется.
     Его чудесный голос звучит так властно, широко, полно, так взмывает ввысь к самым небесам, так царственно обнимает и реку, и притихшие деревья, и луга вдали, что у Говарда перехватывает дыхание. Этот голос полон такой неземной силы и кротости, что сердце Говарда само собой начинает биться чаще, а в груди закипают невольные слезы. «Как поет! – думает вне себя от безграничного восхищения. – Точно ангел с небес взывает. Так бы и упал перед ним, собакой, на колени, в ноги повалился бы. Я и в храмах не слыхал такого голоса…»
     Герард Кросс с удовольствием наблюдает за лицом своего слушателя, и выводит еще выше и вдохновенней:
                И Матерь Божия сама-а
                С Небес вам улыбне-отся…
    
 
     Через несколько минут после того, как Говард ушел на реку, Ависа как адъютанта господина генерала разбудил взмыленный усталый гонец и передал ему донесение из столицы о том, что Максимилиан Гриф бежал из Сёртлахской тюрьмы две недели назад, и до сих пор не пойман. Эта новость на несколько тяжелых минут парализует Ависа. Но он тут же берет себя в руки, вскакивает на своего жеребчика Раджу и мчится к реке, куда, как ему сказали, ушел Говард. Авис одет очень легко, как все солдаты в эти дни: в полотняную рубашку, штаны до колен и ремешковые башмаки. Он едет рощами, по тропинкам, затененным кустами, помня, что рискованно выезжать на открытое пространство. Наконец, он въезжает в рощу, за которой начинается река. До его слуха доносится удивительно красивый, берущий за душу голос, поющий что-то. Авис тотчас удваивает свою осторожность. Он привязывает Раджу к кустам, а сам пробирается к ближайшим к реке деревьям и видит: Говард слушает кого-то, стоя по грудь в воде, и этот «кто-то» тоже стоит по грудь в воде, но так как он ниже Говарда, то стоит ближе к берегу – тому, на котором Авис. Ависа, точно молния, пронзает догадка: «Да это же Герард Кросс! Только он может так петь!»
     «Надо поймать его!» – тут же решает Авис. Он осторожно прокрадывается, скрытый прибрежными кустами, к иве, полощущей в воде свои серебристые листья, скидывает легкие башмаки и бесшумно, прикрытый длинными ивовыми лозами, сползает в воду. Она мутна, но он всё же видит очертания фигуры, к которой подплывает сзади медленно и осторожно. Фигура Говарда чуть дальше, ближе к глубине. Авис тихонько выныривает, одним лицом, чтобы набрать побольше воздуху, затем – снова под воду. Ноги Кросса всё ближе. Авис, делая едва заметные движения, подплывает к ним и вдруг, с внезапной силой хватает эти ноги около щиколоток и дергает к себе.
     Говард, стоящий напротив Кросса, который только что закончил петь, вдруг видит, как тот меняется в лице и, вскрикнув, окунается в воду. «Кто-то из наших подошел», - мгновенно догадывается Говард. В одну минуту очутившись возле борющегося с кем-то Герарда, он слегка ударяет его кулаком по голове и тут же подхватывает подмышки, чтобы тот не утонул. Из воды, задыхаясь, выныривает Авис. Глаза Говарда вспыхивают одобрением и гордостью за него, но тут же, быстро оглядев противоположный берег, он приказывает:
- Я прикроюсь этим парнем, а ты иди вперед, прямо перед нами; вдруг стрелять начнут…
     Он закидывает бесчувственного Кросса себе за плечи и, держа одной своей рукой обе его руки, выходит из воды вслед за Ависом. Никто не окликает их, никто не стреляет. Птицы беззаботно щебечут в листве.
- Похоже, он не соврал, что один сюда пришел, - замечает Говард. – Молодец ты, брат, вовремя подоспел.
     Он пожимает Авису руку и приказывает:
- Бери мушкет, следи за рекой, а я пока оденусь.
     Одевается он очень быстро, в такую же легкую, как у Ависа, одежду. Затем оба вскакивают в седла. Из осторожности Говард привязывает к себе своего пленника, спиной к спине, чтобы не опасаться выстрелов сзади, и приказывает Авису:
- Скачи вперед, я, если что, прикрою тебя.
     Но никто не стреляет им вслед. Они летят галопом до самого лагеря. В ближайшем к лагерю леске Говард резко осаживает коня. Необходимо что-нибудь накинуть на пленника, ведь на нем нет и лоскута одежды. «Оберну его своей рубашкой», - думает Говард. И тут они с Ависом видят Элолу; она гуляет с Ёжиком. Она улыбается им, Ёжик тоже. Авис приходит в ужас от мысли, что Элола может увидеть их пленника обнаженным, но Говард так ловко управляет своим Орландом, что всё время оказывается лицом к девушке. Она мельком успевает заметить, что к его спине кто-то привязан.
- Кого вы там в плен взяли? – с любопытством спрашивает она.
- Того, кто купаться любит, - отвечает ей в тон Говард. – Одолжи, малютка, свою шаль; мы его оденем немного.
     Элола, рассмеявшись, кидает ему свою шаль и тотчас уходит сама и уводит Ёжика.
- Умная девушка, - с чувством произносит Говард. – Никаких тебе вопросов, никаких восклицаний и ни минуты промедления. Самое то, что надо.
     Он слезает с коня, отвязывает от себя Кросса и оборачивает его шалью, так, что она покрывает пленного от талии до икр.
- Он хорошо поет, - признается Говард Авису, который внимательно смотрит на бледное лицо Герарда, некрасивое, но всё-таки чем-то очень привлекающее к себе. – Да, поет, как ангел небесный, я не знаю ему равных. Но человек он опасный и хитрый; очень хорошо, что мы с тобой взяли его.

                14.

     Поимка Герарда Кросса доставила Клаусу и королю величайшую радость – такую, что даже известие о побеге из застенка палача не слишком их огорчила. Клаус и его величество очень хвалили и поздравляли Говарда и Ависа. Генерал и его адъютант были провозглашены героями. Разумеется, Лидию Готт и ее служанку тут же отпустили на свободу и даже любезно довезли до мелочной лавки. Женщины были очень довольны и без конца благодарили своих бывших тюремщиков. Арест возлюбленного не произвел на Лидию большого впечатления; ей было немного жаль его, вот и всё.
     Герарда Кросса заперли в подвале без окон, наедине с подобранной для него одеждой, куском хлеба и кружкой воды. Тот же гонец, который привез весть о побеге Грифа из тюрьмы, сообщил и о том, что генерал Штерн с войском уже покинул Сёртлах и вскоре присоединится к отрядам партизан. Эта весть была встречена с восторгом – таким, что даже о Кроссе временно позабыли. Но вечером к Клаусу пришел один из стражников и объявил, что пленный пришел в себя и теперь с ним истерика.
- Как бы он чего с собой не сделал, - добавил смущенный воин.
     Клаус и Говард, присутствовавший тут же, переглянулись между собой и вместе отправились к Герарду Кроссу. Тот, уже одетый, сидел на кровати, опустив голову; его лоб и руки были в крови: с такой силой он несколько минут назад бился о дверь и стены, которые удерживали его взаперти.
     Услышав шаги, он поднял голову и улыбнулся вошедшим, но в глазах его была неугасимая ненависть.
     Клаус приблизился к нему и сказал:
- Добрый вечер, господин Кросс. Позвольте оказать вам помощь.
- Я сам себе ее окажу, - ответил Кросс. – А вас прошу об одном: отпустите меня! Отпустите, я не могу, не желаю сидеть под арестом, я не перенесу этого.
- Мы не можем отпустить на свободу врага короля Конрада, изменившего присяге, - молвил Клаус. – Во всяком случае, в ближайшее время. Сидеть в тюрьме никому не нравится, да и сажать людей в тюрьму – дело малоприятное. Но вы очень важный пленный, так что придется вам потерпеть неволю.
- Я покончу с собой, - заявил Кросс, не переставая улыбаться.
- Вы? Нет, - покачал головой Клаус. – Вы не так слабы, чтобы это сделать. Вас будут каждый день выводить на прогулку, вы будете получать хорошую пищу и вино. Госпожу Готт и ее служанку мы уже отпустили, так что за них не волнуйтесь. Незачем отчаиваться, это говорю вам я, начальник королевской разведки, генерал-майор Крафт.
- Насчет еды и вина не беспокойтесь, потому что я объявляю голодовку, - заявил Кросс. – А что касается вас, то вам больше пристало быть шутом, чем начальником.
- Я уже был шутом и, может, еще когда-нибудь буду, - спокойно отозвался Клаус. – Но в настоящее время я начальник, назначенный его величеством Конрадом Пятым, и должен содержать вас под стражей. Это мой долг. И не злитесь, это ничему не поможет. Лучше поделитесь с нами сведениями, которые вам известны, это в ваших интересах.
- Я ни слова не скажу, - Кросс сложил руки на груди. – Даже под пыткой не скажу. Единственные сведения, которыми я располагаю, это то, что вы, господин Крафт, и этот ваш телохранитель Цвар – полные идиоты, раз не понимаете, что, задерживая меня здесь, вы сами роете себе яму…
     Он не договорил. Говард шагнул к нему и, схватив его за рубашку на груди, довольно резко вздернул вверх над полом - и так встряхнул, что у пленного лязгнули зубы, а в глазах тотчас появилось выражение животного ужаса.
- Ты хорошо поешь, - бесстрастно сказал Говард, глядя ему в глаза. - Но то, что ты сейчас говоришь, - лишнее. Я не телохранитель господина Крафта, а его генерал. И могу нечаянно не рассчитать свои силы. Мне будет жаль, если ты случайно погибнешь, Герард; подумай об этом. Тебе лучше не выводить меня из себя. Еще одна твоя истерика или оскорбление, и я быстро приведу тебя в чувство, даже если ради этого придется тебе что-нибудь сломать. А теперь умывайся, пока не смоешь с себя всю кровь; мне надоело смотреть на нее.
     Он поставил Кросса на пол, рядом с тазом, взял кувшин с водой и произнес:
- Я буду лить воду, а ты умываться. Ну, живо!
     Через несколько минут Герард Кросс уже стоял перед ним чисто умытый, с двумя большими кровоподтеками на лбу и красным пятном на рубашке.
- Рубашку сменишь, - сказал ему Говард. – Сейчас тебе принесут ужин, и ты его съешь, иначе я сам тебя накормлю. Всё ли ты понял?
- Всё, - еле слышно ответил Кросс. Он больше не улыбался, его била нервная дрожь, он смотрел под ноги Говарду подавленным взглядом. Клаус видел, что он смертельно боится Говарда – так боится, как еще, пожалуй, никто в жизни не боялся его.
- Пойдемте, генерал, - поспешно сказал Клаус.
- Одну минуту, генерал-майор, - молвил Говард. – Я плохо расслышал его ответ.
- Я всё понял, господин генерал, - тут же сказал Кросс гораздо громче, и голос его дрогнул от страха.
     Говард молча повернулся и вышел вслед за Клаусом. Клаус отдал страже распоряжения насчет узника, а после тихо сказал Говарду:
- Право, ты бываешь страшным человеком, а я-то поверил Максу Грифу, что ты добр. Говард, Кросса нельзя убивать, что бы он ни говорил.
- Неужели ты мог подумать, что я хотя бы на минуту потерял самообладание? – улыбнулся Говард. – Но должен же я был поставить его на место. У него удивительный голос, но характер – хуже некуда.
- Ты же не любишь, чтобы тебя боялись, - напомнил Клаус.
- Этот пусть боится, - спокойно сказал Говард.
- Тебе нельзя злоупотреблять свой силой, - помолчав, заметил Клаус. – Не забывай об этом; хотя в данном случае ты прав.
- Не бойся, я не нарушу правил игры, - отозвался Говард, - ни своей, ни чужой. Но пусть и другие эти правила не нарушают.
     Он в самом деле проследил, сменил ли узник рубашку и съел ли он ужин, который ему принесли. Оказалось, что Кросс в точности исполнил приказания Говарда и вообще вел себя образцово: очень тихо и скромно. Единственное, о чем он рискнул спросить Говарда через стражников: можно ли ему будет иногда петь?
- Пусть поет, когда захочет, - великодушно позволил Говард. – Кроме как ночью. Передайте ему это.


- Ну, попробуй еще раз! – говорит Говард Авису. Он только что выбил у него из руки шпагу своей шпагой, как учил его король Конрад, и Авис не смог удержать оружия. Авис, смеясь, поднимает шпагу и делает выпад. Говард уклоняется в сторону, а затем вновь использует прием Конрада, но на этот раз Авис шпаги не теряет, и быстро отводит руку с оружием в сторону и вниз, как показывал ему Говард.
- Хорошо, - Говард доволен. – Ну что, отдохнем?
     Он вкладывает свой клинок в ножны, Авис поступает так же. Они садятся на берегу ручья, в роще близ окраины Визербрауна. Завтра должна прибыть армия Штерна, и все они уйдут к горам, чтобы присоединиться к остальным разведчикам, а затем хлынуть во все стороны лавиной и занять перевалы.
     Говард закуривает свою трубку, подаренную ему его величеством, а Авис вспоминает, как Говард сегодня сделал Ёжику воздушного змея из бумаги, натянутой на легкую раму. Змей этот воспарил под самые облака, к восторгу не только Ёжика, но и всего штаба. Удивительно, как Говард может делать такие хрупкие вещи -–и они всегда ему повинуются, будь то фигурки из дерева, качели или тот же змей. Авис уже знает, что когда-то у Говарда был младший брат Эвил, и генерал хранит память о нем. Но больше ничего Авису о Говарде не известно; спрашивать же он не решается.
     Внезапно неподалеку раздается выстрел. Авис сильно вздрагивает и невольно прижимается к Говарду. Тот смеется:
- Это Йос стреляет. Что с тобой? Ты последнее время всё вздрагиваешь или озираешься. В индейцев, что ли, сам с собой играешь?
     Авис молчит. Индейцы, конечно, ни при чем, и Говард это знает. Просто Авис каждый день, каждый час ожидает появления Макса Грифа. Палач, которого он видел мельком, при блеске факелов, когда они устроили ему ловушку после смерти Эрика, беспрестанно стоит перед его мысленным взором: безобразный, с изуродованной рукой и блестящими хищными глазами. Йос, имевший дело с Грифом, боится его совсем не так сильно, как Авис. При мыслях о палаче Авису становится холодно, и какой-то судорожный тоскливый страх сжимает его сердце. Ему иногда кажется, что Гриф – не живой человек, а отвратительный призрак, преследующий его и Йоса.
- Говард, - тихо спрашивает он. – А у тебя был хороший отец?
- Да ничего, - охотно отвечает Говард. – Отец, как отец, такой же, как у всех. Я редко его видел, он ведь служил в лакеях.
- А мать? Ты любил ее?
- Любил. Но она рано умерла, я плохо помню ее.
- А отца ты любил?
- Иногда, - Говард усмехается. – Когда он был со мной добр. Это случалось довольно редко.
     Он смотрит в глаза Авису:
- Что, думаешь о Грифе? Забудь о нем. Даже если он появится, он никому ничего не сделает: ни тебе, ни Йосу.
- Это Герард Кросс не сделал бы, - возражает Авис. – А этот… он ведь повесил Эрика и Карла.
- Он повесил, а мы с тобой сняли, - отзывается Говард. – С палачом всё ясно, он человек простой. А вот Кросс… он будет полюбопытней. Хорошо, что мы с тобой взяли его.
- Он поет красиво, - замечает Авис.
- Не то слово, - соглашается Говард. – Но упускать его нельзя: он знает все наши планы. Он за несколько дней догадывается о том, о чем Гриф не догадался бы и за год. Интуиция у него дай Бог!
- Он трус, он тебя боится, - замечает Авис.
- Меня и не трус испугается, если я захочу. Дело не в этом. Зря этот Кросс в войну ввязался. Пел бы себе по храмам или в театре; где ему там больше нравится… Так нет, против короля пошел, а зачем, должно быть, и сам не знает. Беспокойный малый. Я наблюдал за ним, когда он гулял сегодня. Он и минуты не провел на одном месте: всё кружил по поляне, точно раненый волк, не мог успокоиться. Такого человека не следовало бы держать взаперти, ему там хуже, чем многим. А отпусти его, он нас выдаст. И все-таки мне жаль его. Завтра мы уйдем отсюда, разобьем лагерь на свободе; может, он лучше себя почувствует…
     И Говард замолкает, погрузившись в размышления.
     Йос с ружьем в руках подходит к ним, держа за крыло убитого фазана. 
- С удачной охотой тебя! – говорит ему Авис.
- Спасибо, - отзывается Йос и присаживается рядом с ними. – Значит, завтра мы уходим отсюда? Что ж, это хорошо. Скорее бы занять перевалы. Мы с генерал-майором решили, что я займу Грунд с севера.
- А я с юга, - подхватывает Говард, - но это потом. Сначала мы сразимся на Северо-Восточном перевале: там будет хорошая сшибка. Свою разведку я оставлю у Грунда, а сам со Штерновскими ребятами пойду брать Северо-Восточный. Мы с Ависом пойдем, - уточняет он. – Генерал-майор разрешил ему.
- Хорошо вам, - вздыхает Йос не без зависти. - А мне приказано всего лишь занять Грунд, который никто из армии Гилберта и не думает охранять.
- Что ж, зато людей сбережешь, - спокойно замечает Говард. – Зря, что ли, вы с бароном Крузом набирали их? Мы ведь с Ависом идет просто поразмяться, понять, на что мы способны.
     Он не говорит Йосу, что идет сражаться, в основном, ради Ависа. Его адъютанту необходимо побывать на поле брани, чтобы обрести ту мужественность - и внешнюю, и внутреннюю, которой ждет от него Элола. Авис и сам жаждет боевого опыта, чувствуя, что этот опыт очень важен для него.

               



                15.
    
      И вот, наконец, они на огромном лугу близ гор. Луг окружен лесами. На лугу и отчасти в лесу – двадцатипятитысячная армия Штерна, решившего помочь разведчикам занять перевалы, и партизанские отряды в пять тысяч человек.
     Вместе с армией Штерна, к изумлению и удовольствию начальников разведки, прибыли сама королева, Сабина Данк и Аста Цвар. Оказывается, Клаус в своем письме попросил их приехать. Йос на седьмом небе от счастья, Конрад тоже более, чем доволен, но Говард, хотя и бесконечно рад видеть Асту, всё-таки хмурится. Он ловит Клауса, когда тот один в своей комнате (это происходит за час до отъезда из Визербрауна) и приступает к нему с суровым упреком:
- Господин генерал-майор, это что же? Нечего тебе было тревожить Асту, да еще без моего ведома. Я не беспокоился за нее, пока она жила в Сёртлахе, да и вообще, ну что женщине делать на войне? Если ты не можешь воевать без Моны и Ёжика, это не значит, что и я такой же.
- Не ворчи, - улыбается Клаус. – Еще скажи, что ты не рад ей. Впрочем, если графиня Эбрийская отвлекает тебя от ратных подвигов, отошли ее назад в столицу с почетным эскортом. Я просто хотел доставить удовольствие и ей, и тебе. Прости, если я сделал что-то не так.
     Смиренные слова Клауса заставляют Говарда смягчиться. Он смотрит на него, но уже весело, потом пожимает его хрупкую руку и сердечно говорит:
- Да нет, я ничего, просто удивился. А вообще, спасибо тебе. Славный ты парень, хотя и уверен в том, что знаешь всё лучше других.
- И совсем я не уверен, - мягко возражает Клаус. – Просто я пока что начальник и, как умею, забочусь о своих подчиненных. Но знаешь что? Я уже сказал его величеству, что хочу после взятия Северо-Восточного перевала передать полномочия начальника разведки тебе – ради пользы дела. И Конрад полностью одобрил мое намеренье.
- Я буду начальником разведки? – лицо Говарда становится вдохновенным.
- Да, - отвечает Клаус.
- И ты будешь у меня в подчинении?
- Так же, как ты был у меня, - пожимает плечами Клаус.
- Спасибо, - Говард в порыве бурной радости подхватывает Клауса на руки, точно Ёжика. Клаус, смеясь, говорит:
- Оставь, ради Бога. Если кто-нибудь это увидит, я навсегда потеряю авторитет.
- Ничего ты не потеряешь, - Говард сажает его на стол. – До чего же ты легкий, легче Каспера. Спасибо тебе. Поверь, я буду хорошим начальником.
- Еще бы, - смеется Клаус, дружески глядя на Говарда. – Ты прямо-таки рожден для этого. Твой гороскоп говорит о том, что ты великий воин, воин света, посланный на землю для борьбы со злом. Ты давно должен был стать начальником, но я испытывал тебя: проверял, насколько ты готов подчиняться и смиряться перед тем, кто выше тебя по званию. Ты безукоризненно подчинялся мне, хотя от природы ты очень властный человек. Это значит, ты будешь отличным начальником, Говард. И потом, в тебе сильно нравственное начало. Это очень важно. Ты любишь людей. Если бы ты их ненавидел, ты представлял бы собой чудовище почище десяти Грифов и Бостелов вместе взятых; словом, ты являлся бы бичом Божьим, чем-то вроде Голиафа. Но так как ты светел, ты, можно сказать, Самсон, и даже крепче Самсона; скажем так, Самсон новозаветный, без Далиды и всего прочего.
- Не перехвали меня, - усмехается Говард. – Я человек грешный. Всё было в моей жизни – и драки, и воровство, и женщины. Но я от этого ушел.
- Видишь, а мог бы не уйти, - замечает Клаус. – В тебе победил свет. Бог явил в тебе свою силу, как во всех немощных, ибо перед Богом сильный человек немощен так же, как слабый.
- Тебе бы преподавать в университете богословие, - с уважением замечает Говард. – Ты выдающийся христианский философ; тебя бы студенты на руках носили.
- С меня довольно, что это делаешь ты, - Клаус соскакивает со стола. – Студентов я уже не переживу.
     Они смеются, и Говард выходит из кабинета.
     … Его величество Конрад с помощью Клауса обретает свой настоящий облик, одевается по-королевски и предстает перед своими доблестными воинами в шелках, парче, золоте, как это и надлежит королю. Вся армия гудит от восторга, видя своего государя во всём его прежнем грозном блеске и величии. Перед ним склоняются колени и головы, ему возносится хвала, а он бесконечно счастлив. Конрад устраивает смотр своей армии, говорит речь генералам, майорам, полковникам, солдатам, а после торжественно вызывает из строя Говарда Цвара и Ависа Мэлкама. Они преклоняют колено перед своим государем, а он говорит:
- Господа! За важные заслуги и деятельное участие в спасении отчизны и трона генерал Говард Цвар, граф Эбрийский, награждается нами орденом отваги, и ему присваивается звание генерал-полковника.
     Он надевает на Говарда орден в виде золотой звезды, усыпанной мелкими бриллиантами, на широкой синей ленте. Говард целует руку короля и встает на ноги; король крепко обнимает его. Затем переводит взгляд на Ависа и торжественно продолжает:
- За храбрость и находчивость, а также за спасение жизни генерала Цвара, графа Эбрийского, старший офицер Авис Мэлкам награждается нами орденом Святого Павла; ему присваивается чин капитана.
     И он надевает на растерявшегося, но через минуту уже воссиявшего улыбкой Ависа серебряную цепь с золотым круглым орденом, на котором крест святого Павла выложен из самоцветных камешков. Авис целует руку короля со слезами на глазах, затем встает и отходит в сторону.
     Его величество вызывает Каспера, награждает его серебряной медалью за деятельное участие в разведке и объявляет, что отныне Каспер Грэйди – дворянин. Каспер возвращается в строй, восхищенный и потрясенный до глубины души. Подумать только: он, сын садовника, теперь дворянин, владелец поместья и земли! «Как же будут рады отец и матушка! – думает он в упоении. – Сегодня же обо всём напишу им!»
     Король награждает еще несколько человек за проявленную ими храбрость и находчивость.
     Ева. счастливая и цветущая, очень похорошевшая в ожидании младенца, останавливается в королевском шатре; Сабина и Аста устраиваются в своих каретах. Аста горячо благодарит Ависа за то, что тот спас Говарда. Авис смущен и растроган ее благодарностью. Сабина сначала довольно строго смотрит на Элолу (уж слишком та хороша). Но Элола так мила, добра и скромна со всеми женщинами, что очень скоро завоевывает их симпатии и любовь. Она так изящна и красива, что даже дамы искренне любуются ею; вид этой девушки радует глаз. Аста начинает испытывать к ней материнские чувства: отчасти из-за того, что Элола заботилась о ее Говарде, отчасти потому, что она не дает повода для ревности. Впрочем, Аста вообще не ревнива. Она только рада тому, что Элола привязана к Говарду. А Элола в свою очередь глубоко благодарна Асте за ее доброту и понимание. Мона, Сабина и Ева видят в Элоле сестру -–и с удовольствием принимают ее в свое женское общество. Она совсем другая, чем они, но это им даже нравится.
- Элола непростая девочка, - говорит Аста Говарду. – Она мало говорит, совсем не кокетничает, не любит сплетен, хотя знает их лучше других. Всё это говорит о большом уме и тонкой душе; а потом, она взрослая, очень взрослая. Иногда мне кажется, что она старше меня. Ведь Авис будет у нее не первый?
- Первый, - отвечает Говард, который всё знает про Элолу. – Она невинна, но видела и пережила столько, что кажется опытной женщиной.
- И чем ты так привлек бедную девочку, что она выдала тебе все свои тайны? – ласково улыбается Аста. – Хотя, я вспоминаю, тебе и Кэт всегда доверяла.
- Вот такой я, - смеется Говард. – Все женщины уже открыли мне свои тайны; одна ты осталась.
- Ох, уж про меня-то тебе всё известно, - она розовеет.
- Вот и нет, - отвечает он. – Ты самая загадочная из всех женщин, которых я знаю, и я рад, что всю жизнь буду открывать твои секреты: это меня увлекает. Но сейчас, пока идет война (ты уж смирись с этим), мы не сможем видеться слишком часто. Мои силы и время нужны сейчас государю.
- Я согласна на крохи с королевского стола, - весело отвечает графиня Эбрийская. – Что мне перепадет, тем и буду довольна.
     Конечно, она шутит. Мужчины, давно не видевшие своих жен, навещают их так часто, как это только возможно, и эти свидания похожи не на крохи, а на щедрый пир – пир любви, даже если он длится всего час или два.
     Авис не решается пока еще быть таким же щедрым с Элолой. Они целовались всего несколько раз, причем с такой бережной робостью, словно боялись разбить друг друга, но эти скупые прикосновения давали обоим так много, что, казалось, даже во время сна их лица сияют любовью и нежностью.
     Герард Кросс наблюдает за этим праздником жизни, проходящим мимо него с глубоким внешним равнодушием и тайной внутренней завистью. На его руках и ногах цепи, пытаться бежать невозможно. Он живет, окруженный стражей, под открытым небом, уходя в свою палатку только во время дождя. Он по-прежнему смертельно боится Говарда, хотя тот редко разговаривает с ним. Вообще, с пленным никто не разговаривает, это запрещено. Ему, общительному от природы, очень тяжело такое постоянное молчание среди людей, не менее общительных, чем он. И он отводит душу только пением. Петь ему разрешено, и он этим пользуется. В такие минуты внимание людей и его власть над ними возвращаются к нему с упоительной силой. Стоит ему запеть, как вокруг него немедленно собираются слушатели, даже, иной раз, приезжает сам король, - и всё кругом цепенеет, растворяясь в его голосе: необыкновенном, удивительном, полном красоты и силы. Но едва он умолкает, все отворачиваются от него. Даже государь не говорит с ним, боясь разжалобиться и простить этому человеку то, чего он никогда не простил бы и более честным и приятным людям.
- Да, - порой говорит в раздумье Конрад, - голос Герарда Кросса – одно, а душа его – совсем другое, и горе тому, кто поверит, что в данном случае голос – отражение души.
     Так проходит три или четыре дня, а затем главнокомандующий Вольфганг Штерн отдает приказ: занять перевалы! И огромная армия в тридцать тысяч человек, разделившись надвое, устремляется к заветным Камийским горам…


     Они вступают в бой почти что одновременно на обоих перевалах: Северо-Восточном и Розмари. Говард Цвар и Авис сражаются бок о бок в первых рядах вместе со Штерном. Главнокомандующий только диву дается, когда видит, с какой легкостью Говард побеждает соперников. Генерал-полковник облачен в легкую броню, на нем стальной шлем, как на древнем рыцаре, отчего его огромная сутулая фигура становится не просто устрашающей, а повергающей в трепет. Он сбрасывает воинов с их лошадей, едва дотронувшись до них. Ему стоит приложить небольшое усилие, чтобы свалить с ног огромного коня. Никто не успевает сразиться с Говардом саблей. Он расчищает себе путь, точно метлой, одним своим появлением. Мушкетные выстрелы не могут пробить его шлема. Он нечеловечески силен и так же нечеловечески неуязвим, а его добродушие к противнику пугает этого противника больше, чем злоба. Говард почти никого не убивает и не ранит; это выпадает на долю Ависа, который сражается в полную силу, поэтому вынужден всерьез защищаться и нападать. Говард же только разминает мускулы. Сняв с лошади за шиворот размахивающего саблей врага, он забирает у него оружие и почти бережно ставит на землю, не причинив противнику ни малейшего вреда. Всё кончается тем, что люди Бостела и солдаты, потрясенные до глубины души мощью этого богатыря, в панике бегут прочь, а солдаты короля радостно гонят их дальше в горы. Одна сторона перевала очищена, и Говард с Ависом скачут во главе отряда к другой части перевала, чтобы ударить на противника с тыла и этим помочь Майору Канамусу, который давно уже воин его величества. Подъехавшие ударяют в спину неприятелю – и вновь среди людей Гилберта начинается смятение. Завидев Говарда, многие из них разбегаются прочь кто куда, а он, не торопясь, въезжает в их ряды и спокойно отводит удары от себя и от Ависа, точно комаров отгоняет. Наконец, они добираются до Маврия Корди.
- Браво, господин генерал-полковник! – могучий негр, сияя белозубой улыбкой, отдает честь будущему начальнику разведки. – Вы величайший воин. Перевал взят! Труднейший перевал – и взят за какие-то полчаса, благодаря вам!
- Поздравляю вас, - Говард пожимает ему руку. – И благодарю. Без вас, без всех наших воинов, я один не много бы смог.
     Майор Корди и его люди с восхищением смотрят на Говарда. К ним подъезжает Штерн и тоже с огромным уважением пожимает его руку.
- Поздравляю, генерал-полковник, - говорит он почтительно. – Вы – идеальный пример для наших молодых воинов. Прошу вас посетить перевал Розмари и помочь моим людям и нашей доблестной разведке.
- Слушаю, - отвечает Говард. Он и его люди скачут к Розмари, то и дело принимая бой с солдатами принца Гилберта и неизменно одерживая победу – почти бескровную. На перевале Розмари кипит жаркая битва. Но с появлением Говарда всё меняется. Люди Феликса Бостела бегут от него без оглядки, как только знакомятся с его чудовищной силой.
- Надо бы пленных взять, - сообщает Говард Авису как бы между прочим – и без труда берет в плен десять человек. Авис помогает ему разоружать их и связывает им руки за спиной. Едва солдаты короля занимают перевал Розмари, как Говард уводит пленных вниз и сдает с рук на руки воинам Штерна.
     Перевалы взяты. Грунд охраняется с одной стороны Йосом и его людьми, с другой его стерегут люди Стефана Гамма. Подступы к Розмари с двух сторон занимают отряды Гамелина Свада и барона Круза, который произведен из майоров в генералы. Северо-Восточный перевал достается Маврию Корди и самому Говарду. Так решают Говард и Клаус.
- Мне нечего было бы делать на подступах к Грунду, - объясняет Говард Клаусу. – Там такая тишина, что хоть сутками в гамаке качайся. А вот Северо-Восточный – важный перевал,  особенно ближняя к Визербрауну сторона. Там я с моими ребятами и засяду.
     На торжественном построении Клаус объявляет во всеуслышание, что слагает с себя звание начальника разведки и в целях скорейшей победы над врагом назначает вместо себя генерал-полковника Говарда Цвара, графа Эбрийского. Эти слова Клауса бурно приветствуются всеми разведчиками. Раздается такое дружное, громогласное, радостное «ура», что, кажется, горы содрогаются. Король поздравляет Говарда, целует его в щеку и пожимает ему руку. Говард счастлив в эту минуту, счастлив так совершенно и полно, как еще никогда в жизни. Он благодарит Конрада и Клауса за оказанные ему честь и доверие. Теперь он – начальник трех тысяч разведчиков и двух тысяч солдат, данных Штерном в помощь разведке; у него, недавнего бродяги, отныне своя собственная небольшая армия, и он более никому не подчиняется, он всё решает сам!
     Вечером штаб, вернее, то, что от него осталось в связи с распределением сил после занятия перевала всех шести военных точек, празднует повышение Говарда. Король Конрад, Клаус, Авис и Каспер, сидя у королевского шатра, пьют за здоровье графа Эбра, а он пьет за них, и все вместе – за его величество. Авис очень доволен. Когда он вернулся после сражения на перевалах в лагерь, Элола расцвела восторженной улыбкой, увидев его. Он и сам не знал, как был хорош в эту минуту. Его лицо – мужественное, юное, красивое - несло на себе печать вдохновенного оживления, глаза светились силой и удалью, улыбка была смелой и задорной, в движениях появилась уверенность, в осанке – особенная статность и грация, отличавшая воинов, побывавших в битвах. Говард тоже заметил перемену, произошедшую в Ависе, и с удовольствием задерживал на нем взгляд.
     Теперь мужчины пьют, а Элола, Аста, Мона и Ева, не желая мешать им, сидят в королевском шатре, на половине королевы, и тихо беседуют о всяких милых пустяках; ценность этих бесед понятна только женщинам.
     Когда король возвращается в шатер, Элола хочет уйти, но он дружески ловит ее за руку и говорит:
- Постойте, сударыня. Я слышал, что вы хотите домик в столице или близ нее; так ли это?
     Он весело улыбается ей, и сердечное тепло, исходящее от его улыбки, согревает ей душу, как доброе вино.
- Да, государь, - отвечает она, улыбаясь ему в ответ. – Я хотела бы этого.
- У вас это будет, - ласково говорит король. – И знаете, почему?
     Он склоняется к ее маленькому уху:
- Потому что с этого дня вы дворянка. И вы первая женщина-дворянка, которая сама получила это звание, а не приобрела его через мужа и не унаследовала от отца. История Оэди до сих пор не знала подобных примеров. Что ж, пусть узнает. Я – король, и волен так наградить вас за помощь моим разведчикам и заботу о генерал-полковнике Цваре.
- О, ваше величество, глубоко взволнованная и благодарная, Элола склоняется к его руке, но он аккуратно убирает руку и сам целует ее в лоб.
- Будьте счастливы, Элола, - говорит он мягко. – Кстати, как ваша фамилия, дабы нам узаконить ее в юридических бумагах как дворянскую?
- Элола Ривьер, - государь, - отвечает она с поклоном.
- Ривьер! Отлично, - он улыбается ей. – До чего же в вас всё красиво: и внешность, и имя, и душа! Неужели такое бывает? Уж не фея ли вы?
- Я великая грешница, государь, - отвечает она очень серьезно. – Не думайте обо мне лучше, чем я есть.
- Хотел бы, да не могу, - смеется Конрад. – Ну, доброй тебе ночи, красавица!
- Вам тоже, ваше величество, - улыбается она в ответ. – Я бесконечно благодарна вам за вашу доброту ко мне.
     И поскорее уходит, чтобы наедине с самой собой упиться мыслями о великой королевской милости – к ней, дочери пьяницы-рыбака, безвестной сироте. И она всей душой, самыми горячими словами благодарит Бога, хотя и не привыкла молиться; никто ее этому не учил.


     Местность, где расположились теперь люди Говарда, очень привлекательна, хотя и пустынна. До ближайшего города около двадцати миль.
     Предгорье покрыто лугами и лесами, небольшими, но довольно дремучими. Мрачноваты бороды мха свисают с деревьев; из-за них выглядывают побеги дикого винограда.
     Рек здесь нет, зато есть небольшое озеро, чистое, но с вязким илистым дном. Люди Говарда с удобством устроились на лугу и в роще. Днем (а дни стоят очень теплые) они купаются в озере. Вечером озеро принадлежит дамам: королеве и ее «свите», Элоле, Асте и Моне. Аста не умеет плавать, и вообще эта забава для нее непривычна, но три остальных женщины плещутся в вечерней воде, как русалки. Густые кусты, которыми поросли берега озера, скрывают их от нескромных глаз. Проезжая мимо озера по вечерам, после осмотра войск, Говард слышит их голоса и смех, и невольная улыбка трогает его губы. «Женщины всё равно, что дети, - думает он. – Им бы только теплый воздух да воду – и они почти счастливы: плещутся себе, как Ёжик, и бед не знают». Он отряжает пятьдесят самых целомудренных солдат охранять покой женщин. Иногда он и сам купается, и даже неподалеку от них, но они об этом не подозревают. К тому же, он купается, не глядя на них, а если и бросает случайный взгляд, то видит или головы над водой или фигурки в рубашках до колен - всё очень пристойно. Правда, в эти минуты ему не до праздного любопытства: он проверяет, всё ли в порядке с королевой, которая очень ласкова и добра к нему.
     Герарда Кросса Говард оставляет при себе. Целый день тот проводит в роще, рядом со штабом, а ночью уходит спать в повозку с провиантом: Клаус позволил ему это, и Говард не стал протестовать. Повозка дощатая, крытая сверху просмоленной парусиной, а по бокам – досками. В ней уютно и спокойно, особенно в дождь или в ветреную погоду.
     Пленные, взятые Говардом, признались, что замок Орлиное Гнездо полон провизии, и принц Гилберт сможет там сидеть довольно долго и жить безбедно, даже если не будет получать новых припасов.
- Лучше бы вам не ждать, когда он спустится на равнину, а подняться к замку да и принять там бой, - заявил один из пленных. – Конечно, в горах сражаться труднее, чем на равнине, но ведь вы заняли перевалы, наши солдаты не уйдут от вас, и его высочество с господином Бостелом тоже никуда не денутся.
- Так-то оно так, - согласился Говард, - но ведь ваши люди знают там каждый камень, каждую расселину, а мы нет. Сдается мне, нас просто истребят поодиночке. Лучше мы немного подождем; торопиться-то, брат, особо некуда. Это разумней, чем людей терять: ведь замок-то выстроен почище иной крепости.
- Да, Орлиное Гнездо – крепость, - подтвердил словоохотливый пленный. – Там всякое окно, как бойница, стены толстенные, пушкой не прошибешь. Пожалуй, сударь, вы правы: лучше вам подождать, меньше потерь понесете.
- То-то я тебе и толкую, - дружески сказал ему Говард. – Нечего нам туда соваться без крайней нужды, а вот запасы…
     Он замолчал и про себя договорил: «Запасы их мы попробуем поуменьшить; надо только подумать, как лучше это сделать».
    
                16.

     Над военными лагерями ночь. Луна, крупная, желтоватая, как дыня, с темными загадочными тенями на круглом лике, повисла над сонным лагерем, где всё пребывает в оцепенении. Ветра нет. Торжественная тишина объяла леса, луга, воды. Деревья и травы неподвижны, точно изваянные из камня, кусты замерли, и только кузнечики неумолчно, звонко стрекочут в траве, а в лесу кричит временами козодой да ухает сова-охотница, облетая дозором свои владения.
     Всё спит, всё застыло в безмолвии. Даже часовые, поддавшись сонному оцепенению, слегка задремали у своих костерков. Не спят только те, что охраняют подступы к перевалам. Так же и в лагере Говарда. Но здесь бодрствует больше народу. Сменяясь каждые три часа, солдаты несут караул возле королевского шатра и карет, где ночуют дамы, а также возле палатки генерал-майора и повозки с провиантом. Сегодня в повозку отправился спать пленный  Герард Кросс. Он заявил, что на земле ему слишком жестко, а в повозке всё-таки опилки, там помягче.
     Часовые вокруг повозки бодрствуют. Их десять человек. Через определенные промежутки времени они перекликаются друг с другом. И все они чрезвычайно поражены, когда вдруг раздается громкий хлопок, и на их глазах повозка внезапно вспыхивает, объятая пламенем, как свеча. Они едва успевают отскочить в сторону от Бог знает откуда взявшихся яростных языков огня, пожирающих несчастную телегу от крыши до колес. Оттуда, изнутри, слышится громкий, исполненный нечеловеческого ужаса, крик пленного.
     Тут же, как из-под земли, перед объятой огнем повозкой появляется Говард. Он хватает огромную бочку с водой, выливает ее на себя и сразу же, весь мокрый, вскакивает на горящую телегу. На несколько мгновений он скрывается в гудящем пламени, затем появляется оттуда, весь черный от копоти, неся на руках пленного, который, к всеобщему изумлению, оказывается связанным по рукам и ногам. Все бросаются тушить огонь, проснувшийся Авис тут же подбегает к Говарду.
- Всё в порядке, - говорит ему Говард. – Разбуди-ка нашего генерал-майора – и сюда его.
     Авис летит к карете, где Клаус ночует вместе с Моной и Ёжиком, а Говард в это время распарывает ножом веревки, которыми связан судорожно рыдающий Герард Кросс. Едва руки его становятся свободны, как он тут же мертвой хваткой вцепляется в рубашку своего спасителя, без конца, точно заведенный повторяя его имя. Слезы и кровь сочатся по его лицу, он дрожит, как осина на ветру. Говард видит, что сейчас Кросс не в состоянии говорит и не услышит ничего, что ему скажут, поэтому он лишь молча пытается отцепить от своей рубашки его пальцы. Но они точно присохли к ней, их нельзя убрать, не сломав их или не порвав рубашку. Рубашка имеет такой вид, что Говарду уже не жаль ее, но ему жаль Кросса, поэтому он больше не делает попыток освободиться, а терпеливо ждет прихода Клауса.
     Тот является очень быстро, с маленьким докторским саквояжем в руках. Взглянув на Говарда и Кросса, он мгновенно оценивает ситуацию. Достает из саквояжа пузырек с какой-то жидкостью и, вылив жидкость в металлическую рюмку, заставляет Герарда выпить ее. Через две минуты пальцы Кросса сами собой разжимаются, и он крепко засыпает.
- Вот и всё, - спокойно говорит Клаус. – Пусть его отнесут в полосу лунного света, а то здесь ничего не видно.
- Да я сам отнесу, - отзывается Говард.
     Он переносит Герарда Кросса на лунную поляну. Клаус внимательно осматривает его.
- Ожоги от раскалившихся наручников на запястьях и щиколотках, - говорит он вслух, - ожоги на щеке, на локтях, на спине. Волосы и брови опалены. Сильное нервное потрясение, иными словами, шок… Вот и всё, слава Богу. Он сравнительно легко отделался. А ты, генерал-полковник?
- А я вообще без ожогов, - смеется Говард. – Зря я, что ли, целую бочку воды на себя вылил?
- Ты герой, – Клаус смотрит на него с огромным уважением и восхищением. – Знаешь, я горжусь дружбой с тобой.
- Спасибо, - Говард пожимает ему руку. – Пойду, ополощусь в озере да переоденусь в чистое. Кто-то поджег повозку. Жаль, что Кросс уснул; он бы мог рассказать о том, что видел и слышал.
- Проснется, расскажет, - улыбается Клаус. – Знаешь, что? Нужно снять с него наручники. Кузнеца бы сюда.
- Без кузнеца обойдемся, - отвечает Говард и пальцами, без особого труда, разжимает толстые железные браслеты на руках и ногах пленного.
- Однако, - невольно вырывается у Клауса. Говард усмехается.
- Пустяки. Слушай, доктор, может, помыть его? – он критически оглядывает Герарда Кросса, который еще чернее, чем он сам.
   
    - Если тебе не тяжело, - отвечает Клаус. – Это облегчило бы мне работу. Но осторожнее с ожогами; до них надо дотрагиваться очень аккуратно.
- Будь спокоен, - отзывается Говард.
- Господин генерал-полковник, можно с вами? – тут же спрашивает Авис.
- Валяй, - разрешает Говард. – Только захвати мне что-нибудь чистое, да и этому парню тоже.
- Я уже захватил.
- Отлично. Пошли.
     И они идут к озеру.
     Озеро ярко озарено луной. Говард раздевается и осторожно снимает одежду с Кросса. Авис с глубоким состраданием смотрит га страшные ожоги на теле пленного.
- Это Макс Гриф поджег, я чувствую, - говорит он почти уверенно.
- Похоже на то, - соглашается Говард.
Он сперва окунается сам, тщательно смывая с себя сажу и копоть, а затем, очень бережно окунает в воду пленного, точно так же смывая с него сажу и кровь. Потом аккуратно заворачивает его в простыню, взятую Ависом специально для этой цели, кладет на берегу, и, немного обсохнув, сам одевается в сухие рубашку и штаны, взятые для него Ависом. Авис в это время плавает в нескольких шагах от берега.
- Пойдем, что ли, - окликает его Говард. - Или здесь останешься? Смотри, водяной утащит, - шутит он.
- Я с тобой, - откликается Авис. выходя из воды. – А водяному поздно, уже петухи пропели.
- Да, - смеется Говард. – Вся нечисть попряталась, и палач тоже. Вот скотина, провианта нас лишил. Ну, ничего, утром снаряжу отряд в город; они еще больше еды привезут, чем было в повозке. Только зачем он поджег своего же, вот что интересно.
- Может, он не знал, что Кросс там ночует, - предположил Авис.
- Вряд ли. Эта бестия всё знает, особенно насчет того, кто где ночует. И ведь как незаметно подобрался! Десять человек ничего не услышали. А вода уже холодновата, заметил? Кончилось лето, скоро – шабаш купаться. Ну, пойдем в лагерь.
Они возвращаются в лагерь. Говард относит Герарда Кросса в лазарет к Клаусу. Лазарет – большая поместительная палатка, где уже два дня как нет раненых. Те, что получили увечья во время взятия перевалов, успели либо умереть, либо выздороветь. Для нового пострадавшего уже готова грубая складная деревянная кровать с чистым тюфяком, простыней, подушкой и одеялом. Говард кладет Кросса на кровать.
- Благодарю, - говорит Говарду Клаус. – Теперь я обработаю и перевяжу его раны по всем правилам, а вы, господин генерал-полковник, можете идти спать.
- Я помогу тебе, - предлагает Говард.
Клаус немного удивлен.
- Ты заботишься о нем или обо мне? – спрашивает он.
- Конечно, о тебе, - отвечает Говард. – Как ты будешь его переворачивать? У тебя сил не хватит.
- Ты же дал мне способных помощников из твоего отряда, - напоминает Клаус. – Они сейчас придут и помогут мне.
- Ах, да, я и забыл про этих ребят. Что, они и вправду способные? Тогда я в самом деле пойду спать. Когда Кросс придет в себя, прошу вас, виконт, разбудить меня; мне необходимо с ним поговорить.
- Слушаю, мой генерал, - отвечает Клаус. – Ты, конечно, думаешь, что всё это Гриф устроил?
- Да, я в этом уверен. И Авис так считает.
- Вероятно, вы оба правы, - замечает Клаус. – Может, он искал Йоса?..
- Йос! Бог ты мой! – вырывается у Говарда. – Как хорошо, Клаус, что ты произнес его имя, а то я поздно вспомнил бы о нем. Да, этот черт может добраться до Йоса, а тот на перевале Грунд и ничего не подозревает. Вряд ли палач сегодня искал Йоса; тут Йосу просто повезло. Он нашел бы его завтра, да и не нашел, а просто явился бы к нему, потому что, я уверен, он прекрасно знает, где Йос. Нет, он хотел расправиться именно с Кроссом, а Йоса себе на сладкое приберег. Сейчас я ему спутаю карты.
  Он уходит к Эдварду Гору и бывшим разбойникам и будит их.
- Собирайся, Эдвард, - говорит он Гору. – Поедешь со своими ребятами к северному перевалу Грунд и примешь там командование над разведкой вместо полковника Данка и его десятки: их я забираю к себе вместо вас. Сейчас Авис напишет за меня письмо к Йосу. Пусть он сразу же прочтет его.
- Слушаю, - говорит Гор. – Сейчас мы будем готовы.
Говард идет к палатке Ависа и Каспера, которая рядом с его палаткой.
- Авис, ты спишь? – окликает он.
- Нет, - тотчас откликается юный адъютант.
- Выходи, брат, у меня дело для тебя.
     Авис выходит. Он пишет Йосу письмо под диктовку Говарда аккуратным почерком без ошибок, что именно и нужно Говарду. Как только письмо запечатано, начальник штаба отправляет Ависа спать, а сам отдает письмо Гору. «Палач не получит Йоса», - думает он.
     Он ложится в своей палатке, но сон не идет к нему. Он не хочет вспоминать, но всё же поневоле вспоминает, как Герард Кросс держался час назад за его рубашку и без конца повторял его имя, словно потерявшийся ребенок, призывающий мать. Оно и понятно: промедли Говард хотя бы минуту, Герард сгорел бы заживо, погиб в ужасе и мучениях. В его глазах был страх, неверие в собственное спасение и в то же время безграничное доверие к своему спасителю, и он не находил в себе сил выпустить его рубашку. Эта сцена произвела на Говарда сильное впечатление и против воли тронула его. Он желал бы остаться равнодушным к спасенному им Кроссу: ведь он спас бы и собаку, окажись она хоть немного достойна этого. Но равнодушным он уже быть не может. Человек, избавленный им от гибели, стал ему интересен и близок – ближе, чем был до сих пор, и этого уже нельзя изменить. «Ну, и Бог с ним, - думает Говард, погружаясь в дремоту. – Ведь должно же в нем быть что-то, кроме его удивительного голоса – что-то человеческое. Так что, пусть живет. Я рад, что спас его».


     Когда в десять часов утра Говард просыпается, Йос и его десятка (вместо Эрика месяц назад взяли другого разведчика) уже на месте.
- Господин начальник штаба, - он отдает Говарду честь. – Я и мои люди согласно вашему приказу прибыли в ваше распоряжение.
И уже совсем другим голосом:
- Говард, что случилось? Мне пришлось будить Сабину; мы летели весь остаток ночи, как стая летучих мышей.
- И очень хорошо сделали, - кивает Говард. – А Сабине здесь с дамами будет веселее. Ты спрашиваешь, что случилось? Вон, видишь сожженную повозку? Остальное объясню за завтраком.
     За завтраком возле королевского шатра Говард действительно объясняет, то есть, рассказывает Конраду и Йосу о ночном происшествии и о своих подозрениях. Они слушают его очень внимательно.
- И я не проснулся! – восклицает его величество с досадой.
- А зачем, государь? – удивляется Говард. – Пожар потушили быстро, пострадавшему оказали помощь. Для чего еще тебе беспокоиться? Я удвою стражу возле твоего шатра. Все охранники будут знать друг друга в лицо, чтобы не подошел чужой. Впрочем, тебя и так охраняли усердно, иначе Гриф непременно добрался бы и до тебя, я убежден в этом.
- Ты герой, - с уважением говорит Говарду Конрад. – Клаус совершенно прав, что так назвал тебя. Давай руку, бесстрашный человек.
- Я не бесстрашный. – Говард розовеет. – Если бы в баке не оказалось воды, я нипочем не полез бы в огонь. Герои – те, кто жизнью рискует, а я, государь, и минуты не рисковал. Мокрое полено ни в какую не загорится, а уж мокрый человек – тем более.
- Выживет он, этот Кросс? – тихо спрашивает его величество у Клауса.
- Выживет, - отвечает Клаус. – Правда, полежать ему придется.
- Ну, это небольшая беда, - улыбнулся король. – Я бы не особенно жалел о нем, человек он никчемный, к тому же, враг. Но голос… один его голос заслуживает того, чтобы этот негодяй жил.
Все соглашаются с его величеством.
     Через час после завтрака к Говарду прибегает запыхавшийся Каспер.
     - Мой генерал, - говорит он. – Кросс проснулся.
     Говард тут же вытряхивает свою трубку, которую задумчиво курил до появления Каспера, сует ее в карман камзола и идет в лазарет.
     Кросс лежит под одеялом, весь в бинтах, на его щеках и лбу – пластыри. При виде Говарда глаза его вспыхивают такой теплой и глубокой радостью, что генерал-полковник сразу это замечает. Он кивает Клаусу. Тот делает знак своим четырем помощникам, «братьям милосердия», и все пятеро покидают палатку.
     Говард ставит дубовый табурет рядом с кроватью Герарда Кросса, садится и спрашивает с напускной суровостью:
- Чего радуешься мне, как родной матери? Бояться меня перестал, страх потерял?
- Потерял, - откровенно признается Герард, улыбаясь и глядя на Говарда совсем новым для него взглядом, не просто благодарным, а каким-то ясным и чистым.
- Что, совсем меня не боишься? – грозно продолжает спрашивать Говард.
- Совсем, - Кросс улыбается ему еще светлее.
- Ну и черт с тобой, - смеется Говард. – Давай, рассказывай, что знаешь. Кто тебя связал?
- Гриф, - отвечает Кросс. – Он пришел с двумя людьми. Один из них прижал к моему горлу нож, чтобы я не кричал и не двигался, а Макс сказал мне очень тихо: «Я, мол, слышал, как ты меня хотел Цвару на свою бабу обменять. Ну, говорит, прощайся с жизнью». И стал связывать меня веревками…
- Откуда он узнал, что ты предлагал мне обмен? – прервал его Говард.
- Наверно, кто-то нас подслушал, там, на реке, - отвечает еле слышно Кросс. – Кто-нибудь из моих же, которых дал мне Бостел. Ну, этот кто-то и пересказал всё Бостелу.
- Хорошо. Дальше.
- Гриф связал меня и заткнул мне рот кляпом. Потом они вымазали изнутри повозку смолой; очень тихо всё делали. А потом Гриф положил в угол мешочек с порохом, с просмоленным шнуром. Поджег шнур и сказал мне: «Прощай, Кросс, мы с тобой на этом свете уже не свидимся. И только, говорит, издай хоть какой-нибудь звук, тебя тут же убьют, а так еще, говорит, может быть, спасешься». Ну, я и молчал. А когда порох взорвался, они все трое в ту же минуту исчезли; не знаю, куда убежали. Повозка загорелась, а я выплюнул кляп и закричал. Но я помощи не ждал, думал, верная мне смерть в таком-то огне…
     Его глаза наполняются слезами, и он так смотрит на Говарда, что тот едва может вынести этот взгляд.
- Говард, - помолчав, говорит Кросс. – Пожалуйста, пусть кто-нибудь скажет его величеству, что я готов принести ему присягу на верность сегодня, сейчас.
- Нужна ему твоя присяга, - отвечает Говард. – Тебе верить нельзя. Ведь ты ему уже раз присягал, а потом предал его. Так ведь?
- Так, - отвечает раненый. – Но знаешь, я… - он начинает волноваться, - мне… мне уже можно верить, правда. Ты, наверно, думаешь, что я такой же, как был… а я чувствую: нет, я теперь совсем другой. Я ведь изменил королю по глупости; пил я тогда много… мне нельзя пить…
- Это не разговор, - возражает Говард. – Опять напьешься и изменишь присяге. Что, не так?
- Нет, нет, - Кросс, кусая от боли губы, приподнимается на кровати и умоляюще берет Говарда за руку. В глазах его раскаяние и надежда.
- Я теперь другой, - с усилием повторяет он. – Проверь меня, когда я встану, вели служить тебе, вели сражаться за государя; и ты сам увидишь…
- Ничего я не увижу, - Говард не резко, но решительно убирает руку. – Ложись и не дергайся, не то я уйду. Слушай меня внимательно. Спас я тебя, как спас бы всякого другого: не люблю, когда людей живьем сжигают. Государю я твои слова передам, но просить за тебя, чтобы он поверил тебе, не стану, потому что сам тебе не верю. Служить мне ты можешь, когда поправишься, и если государь позволит, да и сам ты не передумаешь, но по мелочи, а не в сражениях. Я сомневаюсь, что ты хороший солдат. Твое дело петь, а не сражаться, а потом, для разведчика ты слишком беспокойный. Будешь у меня для мелких поручений, вроде пажа. Согласен ты на это?
- Согласен, - Кросс жадно смотрит на него. – Я для тебя на всё согласен. Но ты напрасно думаешь, что я плох в сражениях; я шпагой хорошо владею.
- Посмотрим, как ты владеешь шпагой, - Говард задумывается. – Гриф, конечно, теперь будет охотиться за тобой, поэтому тебе придется быть осторожнее. Что еще тебе сказать? Я вижу, что ты мне благодарен, в этом у меня сомнений нет. Но долго ли продлится твоя благодарность? Этого я не знаю. Прости, но я должен убедиться, что ты хозяин своему слову, и что твои намеренья хоть чего-нибудь да стоят.
- Я понимаю, - отвечает Кросс. – Ты убедишься в этом, обещаю тебе…
- Не обещай, - прерывает его Говард. – Проверь сначала сам себя. Ты ведь себя не знаешь. Не раз я встречал таких, как ты. Может, ты и впрямь изменился, как утверждаешь это, а может, и нет. Вдруг тебе так только кажется? Словом, не торопись, тише едешь - дальше будешь.
Он слегка подмигивает Кроссу и встает.
- Уже уходишь? – в глазах Кросса нескрываемая печаль.
- Не плачь, еще увидимся, - смеется Говард. – Выздоравливай. И подумай как следует над моими словами.


     В тот же день он сообщает его величеству о настроении и намереньях Герарда Кросса.
- Я не могу принять его присяги, - хмурится Конрад и тут же взрывается:
- Черт знает, что за характер у этого человека! Как я могу доверять ему теперь, через семь лет после того, как он предал меня? Еще сутки назад он и не помышлял о том, чтобы вернуть мое расположение! Неужели пожар может так изменить психологию изменника?
- Не пожар, ваше величество, - тихо возражает Клаус, - а спасение от смерти. Говард проявил милосердие, вытащив его из огня, и, возможно, после этого Кросс действительно изменился, стал другим. Он теперь очень вежлив со мной и смотрит совсем иначе, чем прежде; у него другой взгляд, другой голос. Он почти всё время молчит или молится; я не узна`ю его.
- Что же он не поет? – язвительно спрашивает Конрад.
- У него сорван голос, – вздыхает Клаус.
- Ты ему веришь? – удивляется король.
- У меня нет оснований не верить ему, - твердо отвечает Клаус. – И есть основания верить.
- А ты, Говард? – король смотрит на Говарда.
- Не знаю, - Говард задумывается. – Клаусу виднее, он астролог и знает о людях то, чего не знают простые смертные вроде меня. Мне же кажется, мы должны подождать с выводами. Но отталкивать Кросса тоже не годится. Не так много он нам сделал зла.
- Потому что не успел, - говорит Конрад.
- Нет, - Говард смотрит на него. – Потому что он не злой. Он служил Бостелу и принцу Гилберту, поднимал мятеж, всё это так… но он не вешал людей, не сжигал их в повозках – вообще не делал ничего непростительного. Самое большее, на что он способен, это мелкие интриги и шантаж. Да, он изменник, но ведь тогда изменники и Маврий Корди, и барон Круз, а они прощены тобой, государь.
- Что ж, ты прав, - соглашается Конрад. – А ты, Йос, что думаешь?
- Я вспоминаю, как вёз тебя в тюремной карете, государь, - улыбается Йос. – А потом стрелял в тебя. Я тогда был чем-то похож на Герарда Кросса.
- Хорошо, - говорит его величество. – Вы, я вижу, дружно ему сочувствуете. Я и сам, признаться, ему сочувствую. Он человек искусства, а такие люди впадают в заблуждение чаще простых смертных. Кросс, кажется, здорово запутался. Пусть наш отец Игнатий поговорит с ним, а там уж и я… так и быть.      
     Отец Игнатий посещает раненого. Тот исповедуется и причащается святых тайн, после чего Конрад, наконец, приходит к нему. Поговорив с Кроссом наедине, он принимает у него присягу – и заметно веселеет.
- Похоже, этот человек действительно изменился, - говорит он своим приближенным. – Он иначе смотрит, иначе улыбается. Да и разговаривает как-то по-новому. Я сказал ему, что прощаю всё, в чем он был передо мной виноват… он заплакал. Что ж, когда он поправится, возьми его к себе, Говард. Он этого очень хочет, и я понимаю его. Пусть служит тебе, как умеет, там разберемся.
- Да, государь, - отвечает Говард. – Я возьму его.
     Тем временем Максимилиан Гриф пребывает в величайшей ярости от того, что Говард спас Герарда Кросса, а главное потому, что Йос ушел от перевала Грунд, где был уязвим и доступен, к Говарду. Теперь его палатка стоит рядом с палаткой генерал-полковника, его охраняют денно и нощно. Для Грифа это неожиданный удар. Он не может также добраться ни до короля, ни до Йоса, ни до Клауса. Говарда он не стал бы убивать в первую очередь, даже если бы имел такую возможность. Генерал-полковник, на его взгляд, слишком некрасив; по этой причине Гриф относится к нему почти дружелюбно. Но красавцы Йос и Конрад вызывают в нем жгучее желание поскорее покончить с ними. Беспалый Макс удручен, что не может добраться до тех, которые давно должны были стать его жертвами. Свою досаду он вымещает на простых солдатах, потерявших бдительность, гуляющих в одиночку после отбоя. Он ловит их, а наутро подкидывает в лагерь то, что от них остается. В лагерях, занявших подходы к перевалам, начинается небольшое смятение. О Грифе говорят, точно о тигре-людоеде, похищающим свои жертвы под покровом тьмы. Никто после захода солнца не отваживается отойти от своей палатки дальше, чем на несколько шагов. В Орлиное Гнездо Гриф не торопится. Он рассчитывает на то, что, оставаясь у предгорья, принесет королевским людям больше ущерба, чем если бы жил в замке. Авис повторяет Говарду, что палач, по его мнению, всё-таки гораздо опаснее, чем был Кросс.
- Опасней, но не умнее, - отвечает на это Говард. – Вот увидишь, мы поймаем его.

                17.

     Проходит две недели.
     Главнокомандующего Штерна немного тревожит то обстоятельство, что принц Гилберт не порывается пока что вести переговоры. Полное безмолвие, царящее во вражеском стане, кажется Штерну загадочным и не предвещающим добра. Но, как человек трезвый, он пока что не беспокоится всерьез, а лишь слегка задумывается. Он принимает решение продолжать осаду. Говард тем временем ломает голову над тем, как уничтожить съестные запасы осажденных и этим заставить их сдаться, но придумать ничего не может. «П`атовая ситуация, - размышляет он. – Как в шахматах. Ни мы не можем с места сдвинуться, ни они, хоть начинай всю партию заново. Хорошо еще, палач шевелится, есть, кем заняться». Он идет к Вольфгангу Штерну и говорит ему, что длительная осада может привести к ослаблению дисциплины в королевских войсках, а Гилберту и Бостелу только это и нужно.
- Если мы, разведчики, не найдем способа сократить продовольственные запасы Орлиного Гнезда, - добавляет он, - то не кажется ли вам, господин маршал, что в таком случае армия должна будет начать штурм замка, невзирая на потери, которые она может в этом случае понести?
- Вы правы, господин Цвар, - отвечает на это Штерн. – Ваш ход размышлений вполне совпадает с моим. Я положил для себя начать штурм через месяц, если неприятель не пожелает спуститься с гор раньше. В конце концов, нас больше, мы обязаны одолеть их.
     … Герард Кросс выздоровел, хотя еще ходит к Клаусу на перевязки. Он стал очень молчалив. Его черные глаза смотрят теперь на мир внимательно и как-то глубоко. Из-за голоса, сорванного во время пожара, он пока еще не может петь. Его палатка стоит рядом с палатками Говарда и Йоса, он чувствует себя в безопасности рядом с ними. Говард отдал ему гамак, найденный им в ларце с «подарками».
- Тебе тяжело спать на земле, так возьми, - говорит он. Герард благодарит его и прикрепляет гамак внутри своей палатки.
     Он показывает Говарду, как умеет сражаться шпагой. Они проводят учебный бой, но Говард, обученный его величеством, быстро выбивает клинок из его руки. Герард не слишком этим огорчен. Он очень благодарен своим бывшим противникам за то, что они теперь хорошо относятся к нему, а за генерал-полковником следует, как тень. Авис с Каспером немного ревнуют к нему Говарда, но Кросс так дружелюбен с ними, что они смягчаются и позволяют ему прислуживать Говарду. Кросс подробно рассказывает своему спасителю и начальнику, где хранятся съестные припасы в Орлином Гнезде. Хранятся они, оказывается, в подвале главной башни – месте, почти недоступном.
- Я мог бы пробраться туда и поджечь их, - предлагает он.
- Поджечь было бы неплохо, - отвечает Говард. – Да только слабый ты человек. Как увидишь Гилберта, так сразу перебежишь на его сторону и всё ему расскажешь о нас…
- Я этого не сделаю, - кровь бросается в лицо Кроссу.
- Не сделаешь! – Говард усмехается. – Я не могу быть в этом уверен. Но план твой хорош. Надо подослать к ним надежного человека. Пусть притворится перебежчиком и подожжет всё, что только сможет. Это вынудит их спуститься вниз, а то и сдаться нам. Главное, чтобы они поверили ему.
- Мне бы они поверили, - Кросс заглядывает ему в лицо. – Говард, я не лгу. Я никогда больше не изменю его величеству… и тебе. Ты спас мне жизнь, а государь вернул мне свое доверие. Но, получается, не до конца…
    Он печально поникает головой.
- Не огорчайся, - Говард кладет ему руку на плечо. – У тебя просто еще не было случая доказать нам, что ты достоин полного доверия. Я постараюсь тебе этот случай предоставить.
- Ты не знаешь, на что я готов ради тебя, - в глазах Кросса дерзкая отвага. – Я ведь готов жизнь отдать, только прикажи!
- Верю, что отдал бы – сейчас, сию минуту, - спокойно отвечает Говард. – Но вот, в чем беда: у тебя очень быстро меняется настроение. Я тебя не осуждаю, упаси Бог. Просто по характеру ты не разведчик. Ты певец, поэт, художник, всё, что хочешь. Но ты не военный. Ты мастер своего дела, а в войне ты меньше, чем подмастерье.
- Я докажу тебе, что мне можно верить, - настаивает Герард.
- Увидим, - спокойно отвечает Говард. – Я с тобой не спорю, я буду рад поверить тебе.
     На следующее утро после этого разговора Говарда будит Авис. Его лицо белеет в предрассветных сумерках.
- Господин генерал-полковник, - говорит он безжизненным голосом. – Элола исчезла.
- Что?! – Говард тут же вскакивает со своего жесткого ложа. – Как исчезла? Когда?
- Исчезла сегодня ночью, - отвечает Авис, глядя сквозь Говарда. – Там, в ее карете всё перевернуто; видимо, она сопротивлялась. Двое наших часовых убито; должно быть, они не спали на посту, как остальные. В общем, она пропала…
     Его голос осекается, и он отворачивается. Говард быстро встает и идет к карете Элолы. Всё именно так, как сказал Авис: двое часовых убито, внутри кареты разбросанные вещи, а к стенке приколот листок бумаги. «Говард! – написано на нем. – Твоя жена следующая. Всегда твой Максимилиан Гриф».
     Говард рвет записку на части и замирает в сумрачном раздумье на несколько минут. Около него стоят часовые, которые уснули ночью; их головы опущены, они чувствуют себя бесконечно виноватыми. Один из них, наконец, решается спросить:
- Господин генерал-полковник… Сколько нам суток гауптвахты?
- Подите вы с вашей гауптвахтой, - говорит начальник разведки, не сразу отвечая на заданный ему вопрос. – Полюбуйтесь, что натворили. Нет, я вас иначе накажу: ни при каких условиях не назначу больше в караул. Вы свободны, идите спите дальше. Я ошибся, когда набирал вас.
   И уходит, даже не взглянув на них. Он идет к Авису, не зная, какими словами утешить его. И вдруг его осеняет вдохновенная, поистине вдохновенная мысль! Он подходит к Авису, который весь застыл от горя, и обнимает его за плечо.
- Что же вы так слабы, адъютант? – спрашивает он. – Прямо, как наш генерал-майор, когда Мону похитили.
- Как же я был глуп тогда, - говорит Авис. - О Господи, какой я был дурак!
   Тут же его глаза грозно вспыхивают.
- Как ты полагаешь, где мне искать его?! – спрашивает он мрачно; ярость высушивает слезы в его глазах.
- Искать собрался? – Говард качает головой. – Погоди, я еще никуда не отпускал тебя.
- Но ведь отпустишь? – Авис с надеждой смотрит ему в глаза.
- Мне надо поговорить с тобой, - отвечает на это Говард. – Пойдем в палатку.
   Они идут в палатку Говарда и о чем-то вполголоса беседуют там довольно долгое время. Из палатки Авис выходит с совершенно другим лицом. Оно теперь спокойное, мужественное и даже оживленное: он явно увлекся тем, что сказал ему Говард. Лицо Говарда тоже изменилось; оно стало таким же, как было вчера вечером.
- Ты думаешь, она еще жива? – спросил Авис.
- Уверен, - ответил Говард. – Мало того, я убежден, что он не причинил ей ни малейшего вреда. Палач с женщинами любезнее, чем с нашим братом. Дело предстоит опасное, но я верю, что ты справишься.
- Я справлюсь, - подтвердил Авис. - Вот увидишь! Наверно, нам теперь надо договориться с Йосом?
- Мы договоримся с ним после завтрака. А за завтраком сообщим ему, королю и Клаусу о происшедшем.
   Так они и поступают. Король, Клаус и Йос очень встревожены и огорчены исчезновением Элолы. Конрад негодует на нерадивость часовых и утешает Ависа, Йос тоже. Но Говард останавливает его:
- Подожди, не утешай моего адъютанта, полковник. У нас с ним разработан план действий, и ты в этом плане – активно участвующее лицо.
- А ну, что вы там задумали? – тотчас зажигается вниманием его величество. – Наверно, какую-нибудь необыкновенную чертовщину?
- Ты угадал, государь, - отвечает Говард. – Но немного преувеличил. Чертовщина будет вполне обыкновенная. Мы хотим щуку на живца поймать.
- То есть, на меня, - уточняет Йос.
   Говард кивает:
- Мгм. А что делать? Ты – страсть Беспалого Макса. Он, наверно, ни за одной красоткой не бегал так, как за тобой. Он  очень хочет тебя убить. Ну, пусть на этом и преткнется. Ведь в первый раз мы поймали его именно с твоей помощью. Даст Бог, ты и во второй раз нам поможешь.
- В первый раз ты называл меня блесной, - засмеялся Йос. – А теперь – живцом. Интересно, в чем разница?
- Разница та же, что и между настоящими блесной и живцом, - пожимает плечами Говард. – Всё будет, как в рыбной ловле.
- Тебе надо прозвище дать, Ловец Человеков, - смеется Йос.
- Макс Гриф не человек, - усмехается Говард. - Он хищник, а уж какой породы, это Богу виднее.
- Думаешь, Богу? – возражает Клаус. – Скорее, черту.
- Ну, с чертом он давно породнился, - отвечает на это Говард. – Пойдем, Йос, к моей палатке, мы подробно всё обсудим. Если хочешь, и ты можешь с нами, генерал-майор. А ты, государь, не ходи, мы тебе потом всё расскажем.
   Все четверо идут в палатку Говарда. Там они во всех подробностях обсуждают план, придуманный Говардом. План очень нравится Йосу и Клаусу, но они поневоле думают о том, как еще молод для участия в нем Авис. Сколько ему понадобится хитрости, находчивости, выдержки, самообладания! И этот груз должен лечь на плечи шестнадцатилетнего мальчика, так мало знающего жизнь, почти совсем еще не искушенного в разведке…


     Вечером этого же дня Говард прощается с Ависом. Он подает ему руку и говорит:
- Желаю удачи, брат.
- Спасибо, - Авис смотрит ему в глаза. - Говард, может, мы видимся в последний раз. Так вот, я хочу, чтобы ты знал: я люблю тебя, и буду любить до самого своего смертного часа. Ты мой настоящий отец. И еще… ты красивый человек, помни об этом.
   Сердце Говарда сжимается при этих словах. Он крепко обнимает Ависа, целует его в волосы и слегка отталкивает от себя.
- С Богом. Ступай, - отрывисто говорит он. Авис поворачивается и уходит, не оглядываясь. А Говарду вдруг вспоминается, как недавно он подкидывал Ависа вверх, точно Ёжика. Склонив голову, он молча уходит в свою палатку, чтобы побыть в одиночестве. Он не может сейчас никого видеть, ни с кем говорить; что-то мертвой хваткой стиснуло его горло и не отпускает.
   Авис вскакивает на своего жеребчика Раджу и уезжает к лесу, туда, где кончается лагерь. Там специально для него уже поставлена палатка. Она в стороне от других, и никем не охраняется. Всю дорогу Авис жарко молится за Элолу и за себя. Он беспрестанно думает о ней. Как она, наверно, сейчас страдает: в одиночестве, в плену, в печали.
- Потерпи, - шепчет Авис. – Скоро ты будешь дома, родная моя, будешь со мной. А если тебе суждено умереть, мы умрем вместе и рука об руку предстанем пред Богом, и он уже не разлучит нас.
   Он приезжает к палатке, спешивается, расседлывает коня и садится у входа – сумрачный, ко всему готовый и напряженный, как натянутая струна.

                18.

   Постепенно наступает ночь.
   Авис забирается в свою палатку, но не засыпает. Он ждет тигра, который вскоре должен явиться за ним: беспощадного тигра-людоеда. Он жаждет этой страшной встречи, как счастливого свидания. Слишком многое зависит от сегодняшней ночи.
     Он слышит, как постепенно затихает, засыпает весь лагерь, слышит, как смолкают людские голоса. Наконец, тишина и мрак воцаряются вокруг. Не спят только часовые. Их костерки мерцают яркими рыжими звездами; время от времени они негромко перекликаются между собой.
   И вот, в наступившей тишине Авис отчетливо слышит шепот в кустах рядом с его палаткой. Этот шепот так тих, что похож на шелест листьев. Затем чья-то тень появляется у входа. Авис дышит ровно, притворяясь спящим. Кто-то осторожно проскальзывает внутрь, он слышит чье-то дыхание совсем рядом. Кто-то склоняется над ним. Леденящий ужас охватывает душу Ависа. «Господи, в руки твои предаю дух мой», - произносит он мысленно. Затем на его голову обрушивается удар, и Авис больше ничего не чувствует.
   … Он приходит в себя от резкого света факела и запаха паленой шерсти, поднесенной к его носу. Он открывает глаза, залитые кровью, и озирается по сторонам. Из глубокого мрака выступают очертания земляных стен, деревянной двери; чье-то лицо прямо перед ним – неясное, точно розоватое пятно. Авис вытирает глаза рукавом, морщась от боли, щурится, вглядываясь в розоватое пятно… и вдруг отчетливо видит Максимилиана Грифа.
     Глаза палача устремлены прямо на Ависа. Взгляд их пристален, внимателен и загадочен. Он деловито вытирает Авису лицо влажной тряпкой и холодно говорит:
- Ты устроился отдельно от других, чтобы я мог без помех захватить тебя. Значит, ты хотел меня видеть. Что ж, твое желание исполнилось. Ты у меня в гостях, мы с тобой одни. Говори, ради чего ты дался мне в руки. Только не лги. Я сразу замечу ложь, и ты ответишь за нее.
   Авис осторожно приподнимается и садится на земляном полу. Потом смотрит палачу в глаза и говорит:
- Отец, я хочу остаться с вами, позвольте мне это.
   В первую минуту Гриф не может скрыть своего изумления: до того неожиданными кажутся ему слова Ависа. Но вслед за тем змеиная улыбка расползается по его лицу – улыбка, полная жестокой насмешки и недоверия, а глаза вспыхивают плотоядным блеском.
- Вот как? – ехидно говорит он. – Сынок захотел к папаше. До чего же трогательно, а?! И почему это вдруг моего красивого сыночка потянуло к уроду-отцу? Откуда столько любви и нежности? Кровь заговорила, чувства проснулись? А?
   Тут же он хищным движением хватает Ависа за плечи и с силой встряхивает; лицо его искажается яростью.
- Ты, щенок приблудный, - шипит он, - дворянский ублюдок! Я тебя предупреждал, чтобы ты не врал мне? Предупреждал или нет?!
- Да, - отвечает Авис. – Но я не вру вам, отец. Я пришел ради моей Элолы. Отпустите ее, и я с удовольствием останусь с вами.
   Его голос звучит спокойно и твердо. Ярость исчезает с лица палача, глаза его гаснут, лицо становится угрюмым и замкнутым. Он отпускает плечи Ависа и говорит, отводя глаза:
- Вот теперь я тебе верю. Но только ничего не выйдет, приятель. Элолу я оставлю себе, так что зря ты старался. Хорошеньких  девушек не так уж много на свете; она должна быть моей. А ты мне совершенно не нужен. Мало того, я охотно убил бы тебя, но… как ни верти, ты действительно мне сын, хоть и служишь подонкам. Поэтому я тебя отпущу, иди себе на все четыре стороны.
- Отец, - мягко говорит Авис, сам удивляясь своей уверенной игре. – Неужели вы не отпустите Элолу даже в обмен на Йосена Данка? Я мог бы заманить его к вам в ловушку.
   Гриф резко поднимает голову и впивается глазами в Ависа. Ноздри его раздуваются, глаза вновь жадно вспыхивают.
- На Данка? – переспрашивает он хрипло.
- Да, - подтверждает Авис.
- Так я и поверил, что ты готов предать его, - говорит Гриф, всматриваясь в его лицо.
- В обмен на Элолу – готов, - отвечает Авис.
   Руки Грифа начинают слегка дрожать. Он встает и принимается лихорадочно ходить взад-вперед по землянке. Затем останавливается напротив Ависа и вдруг резко выкрикивает:
   - На колени, собака!
     Авис покорно становится на колени, удивляясь тому, что не испытывает ни страха, ни ненависти к палачу. Им всецело овладела какая-то спокойная отстраненность, как будто всё, что он видит, говорит, слышит и делает, совершенно не касается его, а происходит с кем-то другим.
- Руку целуй! – кричит Гриф, поднося к его губам свою искалеченную руку. Авис целует руку всё так же спокойно и отстраненно. Гриф хватает его за грудки и рывком притягивает к себе.
- В ловушку меня заманить хочешь?! – спрашивает он, сглатывая слюну. – Сейчас на брюхе передо мной ползаешь, а через день продашь ни за грош королю Конраду с Крафтом?
- Не продам, - отвечает Авис, глядя в зелено-коричневые глаза палача – глаза больного, одержимого человека. – Скажите, куда мне привести Йоса, и я приведу. Я готов выполнить любые ваши условия, только отдайте мне Элолу.
   Гриф выпускает его и медленно садится рядом с ним на землю.
- Похоже, ты действительно влюблен, - роняет он устало. – Хотя, скажу тебе честно, ни одна баба не стоит того, чтобы рисковать ради нее жизнью или карьерой. Я не согласился бы отдать тебе Элолу никогда, нипочем, даже если бы любил тебя, как сына. Но я никого не люблю. Впрочем, и все так. Якшаются друг с другом из корысти, а с бабами – для забавы. Ты вот пришел ко мне, потому что страсть тебя привела, и готов сдать своего Йоса, потому что тебе сейчас выгодней получить Элолу, чем дружить с полковником Данком. Я тебя понимаю. И вот, что тебе скажу: я согласен на обмен. Приведешь мне Данка в Дятлов лес; знаешь, где это? Мы снимем его с коня, свяжем, и только после этого я верну тебе девчонку!
- Простите, отец, - почтительно возразил Авис. - Но я должен убедиться, что вы меня не обманываете. Если вы не отдадите мне Элолу, я сразу же предупрежу Йоса, и он уйдет от вас.
- Не бойся, я не обману тебя, - сказал Гриф. – Элола пойдет к тебе в ту минуту, когда мои помощники поведут ко мне Данка. Мы с тобой получим то, что хотим, одновременно. Но берегись, если ты приведешь с собой хоть одну живую душу: я удавлю тебя своими руками.
- Не приведу.
- Это в твоих интересах, - кивнул палач. – Хорошо бы мне заполучить еще и этого, который не сгорел.
- Герарда Кросса?
- Вот именно. И чего Говард сунулся, спас его? Вам от этого Кросса проку, как от козла молока.
- Я могу и его заманить в Дятлов лес, - молвил Авис.
- А короля?
- Нет, короля не смогу.
- Ладно, до короля я как-нибудь сам потом доберусь, - говорит Гриф. – Приведи мне этих двоих, и я отдам тебе Элолу. Когда приведешь?
- Нынче в полдень.
- Ровно в полдень? Гляди! Я приведу девушку, ты увидишь ее еще издали. А теперь тебе завяжут глаза и уведут отсюда. Где-то через полчаса ты будешь в лагере.
- У меня болит голова, - сказал Авис. – Не найдется ли у вас для меня глотка вина?
- Пей, - Гриф налил ему вина в кружку. – Угощать я тебя не буду, ты не Гилберт и не Бостел. Но выпить тебе, пожалуй, следует, чтобы ты не упал где-нибудь на дороге.
   Авис выпил кислое терпкое вино, и оно подействовало на него целительно. Тепло пробежало по его жилам, и голова перестала ныть. Тем временем Гриф позвал своих помощников. Те вошли, завязали Авису глаза, связали руки за спиной и вывели из землянки, держа за локти. Палач не сказал ему на прощание ни слова, но Авис чувствовал, что он провожает его взглядом.

                19.

   …Ему развязывают глаза и руки. После этого его проводники стремительно исчезают; он даже не успевает увидеть их.
   Он за кустами близ лагеря. Сквозь сильно пожелтевшую листву, в сером рассвете, он видит свою палатку. Авис не идет к ней. Он взнуздывает Раджу и в поводу ведет его через спящий лагерь, точно во сне, механически откликаясь на голоса часовых, которые спрашивают, кто идет. В его душе нет никаких чувств, в голове никаких мыслей. Он словно заледенел или задеревенел, ему кажется, что вся жизнь ушла из него. Но когда он проходит мимо кареты Асты, он едва не сталкивается с ней.
- Это ты, Авис? – спрашивает она негромко.
- Я, ваше сиятельство, - отвечает он.
- Ах, да называй ты меня просто Астой, - она обнимает его, целует в щеку и говорит:
- Как хорошо, что с тобой ничего не случилось. Слава Богу! Говард ждет тебя. А с ним и я всю ночь не спала, тоже ждала…
   От ее поцелуя и ласкового голоса Авис точно весь тут же оживает. Он целует ее руку и говорит:
- Не волнуйтесь, госпожа Аста, со мной всё в порядке. Пожалуйста, идите спать.
- А Элола? – спрашивает она осторожно. – С ней тоже всё хорошо?
- Не знаю, - отвечает Авис. – Это будет известно сегодня в полдень. Во всяком случае, она жива и здорова.
- Ну, иди, - она крестит его и уходит в карету.
   Он идет дальше и через несколько минут оказывается возле палатки Говарда. Часовые окликают его, он отвечает, и тут же появляется сам Говард.
- Живой? – он обнимает Ависа. – Ну, слава Богу. Садись. Есть хочешь? Ешь и рассказывай.
   Авис ест свинину с хлебом, запивает их горячим грогом и рассказывает обо всём, что случилось с ним ночью.
- Значит, Дятлов лес,  - задумчиво роняет Говард. – Хорошо. Молодец, ты сделал всё, как надо. А теперь ложись спать, я вижу, ты здорово устал. Голова не болит?
- Болит немного, - признается Авис.
- Ну, спи; Клаус проснется, поможет тебе, а сейчас тебе надо отдохнуть.
Авис залезает в палатку Говарда и тут же засыпает, а Говард велит позвать к себе Йоса с его десяткой и еще несколько верных разведчиков. Он подробно и четко объясняет им задание. Они (все, кроме Йоса) летят это задание выполнять.
   Говард зовет к себе Герарда Кросса и сообщает ему, что сегодня палач возьмет его в плен вместе с Йосом Данком.
- Это ненадолго, - говорит он. – Всего на несколько минут.
- Я готов, - спокойно отвечает Кросс. Ему очень страшно, но он старается не показывать этого. Больше всего он боится, что, освободив Йоса, Говард оставит его, Герарда, палачу. Говард словно читает его мысли.
- Я не предам тебя, Герард, - говорит он. – Если бы я собирался это сделать, я не стал бы спасать тебя из огня. Тебя вызволят так же, как Йоса. Но я не стану скрывать: вы оба подвергаетесь риску. Если ты боишься, можешь остаться в лагере. Дело действительно опасное. Я бы вполне понял тебя, если бы ты отказался.
- Нет, я не боюсь и не отказываюсь, - отвечает Кросс.
   Говард пожимает ему руку, и это пожатие кладет конец последним сомнениям, которые еще оставались в душе Кросса. Он теперь совершенно убежден в том, что Говард его не оставит; всё остальное не страшит его.
   Около десяти часов утра Ависа будит Клаус. Он осматривает его голову и говорит:
- Аккуратный удар. Довольно сильно рассечена кожа, но череп цел. А ну, глотай!
   И Авис проглатывает какой-то отвратительный порошок с водой. Он морщится. Клаус смеется и протягивает ему леденец, чтобы отбить горький вкус во рту.
- Я же не Ёжик, - улыбается Авис, но всё же берет леденец:
- Спасибо, господин Крафт.
   Клаус промывает ссадину на его голове каким-то раствором и говорит:
- Ну что, прошла голова? Тогда готовься к новым испытаниям.
   Вскоре Авис, Йос и Герард готовы в дорогу. Говард обращается к ним:
- Не прощаюсь с вами, так как уверен в скорой встрече. Езжайте, не торопясь, а я помчусь во весь опор, как мы уговорились. С Богом!
   Он вскакивает в седло и уезжает. Трое разведчиков едут к Дятлову лесу.
- Не забудьте обвинить меня в предательстве, господа, - напоминает им Авис.
   Когда они въезжают в лес, на середине пути, на тропе, их останавливает чей-то голос:
- Стойте!
   Они останавливаются. Герард и Йос хватаются за шпаги, но тут из кустов выбегает человек десять. Они тут же окружают Герарда и Йоса. А шагах в пятнадцати от места столкновения Авис вдруг видит Элолу. Да, это она. Палач привязал ее к дереву и стоит рядом с ней. Лицо у нее несчастное.
   Авис приходит в восторг. Он тут же помогает людям Макса Грифа обезоружить и связать Йоса и Говарда.
- Предатель! – кричит ему Йос, делая вид, что отбивается изо всех сил.
- Предатель! – говорит и Герард. – Ты ответишь за это.
- Я не мог поступить иначе, - хладнокровно отвечает им Авис. Но тут те, кому он помогал связывать Йоса и Герарда, вдруг хватают и связывают его самого. Эта ситуация была предусмотрена Говардом, поэтому Авис сопротивляется лишь для вида. Самое главное, что Гриф привез с собой Элолу. Но роль следует выдержать до конца, и Авис кричит Грифу:
- Отец! Это ошибка, велите им отпустить меня! Я и так добровольно поеду с вами; мне главное, чтобы со мной была девушка.
- Нет, девушку ты не получишь, - усмехается Гриф, подходя к нему. – Ты еще не дорос до нее. Мне сдается, что, удержав тебя в заложниках, я смогу добиться от Говарда Цвара уступок, выгодных принцу Гилберту, так что не советую тебе сопротивляться.
- Как же так, - Авис искусно разыгрывает растерянность и смятение. – Мы так не договаривались! Отец!
- Я тебе не отец, - отвечает палач. – По прихоти случая мы с тобой действительно связаны родством, но поверь, эта связь очень слаба и для меня ничего не значит. Ты нужен мне лишь как заложник.
   Он приказывает своим помощникам посадить пленных на коней, а коней вести в поводу. Солдаты тайной службы выполняют его приказ. Гриф тоже вскакивает на коня, ведя за узду лошадь, на которой сидит Элола. Все пятнадцать человек выезжают из Дятлова леса… и тотчас оказываются окруженными многочисленными отрядами противника, словно выросшими из-под земли. Их побеждают, сминают и хватают в один миг, невзирая на их отчаянное сопротивление; пленных освобождают. Грифу удается выскользнуть из замкнутого круга, но Говард тут же настигает его и за шиворот снимает с лошади. Бешенство искажает лицо палача, он выхватывает из кармана что-то острое, похожее на вязальную спицу, и, извернувшись, изо всей силы вонзает ее в ладонь Говарда. Боль невероятно сильна, так сильна, что у Говарда на мгновение захватывает дух, и он замирает в седле, полузакрыв глаза, но при этом не выпускает силящегося вырваться Грифа. Тут же подбегают разведчики и крепко хватают палача. Говард смотрит на свою ладонь. Она пробита насквозь, из нее обильно течет кровь, почему-то зеленоватая, а боль охватила не только руку, но и всё тело; он едва терпит ее.
     Гриф смотрит на Говарда с сочувствием – и не поддельным, а самым искренним.
- Это яд, - говорит он. – Прости, Говард, я был вынужден тебя отравить. Ты мне очень сильно помешал, вот в чем штука. Боль сейчас пройдет, но через три часа ты умрешь. Мне не хотелось начинать с тебя, однако ты меня вынудил.
   Разведчики потрясены его словами. Клаус, принявший участие в захвате пленных, подъезжает к Говарду, смотрит на его ладонь, потом на его лицо, и бледнеет. Сдвинув брови, он молча перевязывает Говарду рану. Боли генерал-полковник действительно уже почти совсем не чувствует.
- Плевать, - говорит он. – Если я умру, значит, так Богу угодно. Поехали в лагерь.
- Стойте! – вперед вырывается Герард Кросс. Он чрезвычайно взволнован. – Стойте, говорю вам! У Грифа есть противоядие; обыщите его. Он без этого противоядия никуда не ходит, даже спит с ним. Такие золотые горошины… найдите их!
   Гриф бросает на него взгляд, полный бессильной ярости, но сделать ничего не может, его руки крепко скручены за спиной. Разведчики сейчас же обыскивают его и в самом деле находят пять шариков размером с горошину, золотистого цвета.
- Сколько принимать, Герард? – быстро спрашивает Клаус.
- Одну, - отвечает Герард.
- Не слушайте его, все пять, - кричит палач. – Иначе не подействует!
- Нет, не пять! – Кросс весь дрожит, в ужасе от мысли, что ему могут не поверить. – Одну, всего одну, иначе Говард умрет!
- Пять! – твердит Гриф. – Он умрет, если не примет все пять штук, слышите?
- Я верю Герарду, - произносит Говард. – Дайте мне одну эту штуку.
  Он проглатывает противоядие.
- Теперь ты будешь жить, - облегченно вздыхает Кросс.
   Они возвращаются в лагерь. Едва Говард сходит с коня, как его одолевают страшная слабость и головокружение. Он идет в лазарет к Клаусу, и едва успевает упасть на пустую кровать, как сознание тут же оставляет его.


   Он приходит в себя и видит: вокруг его кровати сидят Клаус, Авис, Элола, Аста, Каспер, Йос, Сабина, отец Игнатий… нет, всех не перечислить. Их человек пятнадцать, и все плачут, кроме Клауса и Асты. Клаус врач, поэтому крепится изо всех сил, а у Асты нет слез, так она потрясена. Огромными, похожими на вишни, глазами она смотрит на своего мужа, бледная, неподвижная, безмолвная. Он не видит своих рук, распухших и почерневших, как свинец, не может видеть своего такого же лица, посиневших губ, зрачков, настолько расширившихся от действия яда, что его голубые глаза стали почти черными.
- Говард, ты меня узнаешь? – тихо спрашивает Клаус.
- Да… - еле слышно отвечает Говард.
- Как ты себя чувствуешь?
- Никак, - Говард смотрит на него. – Я своего тела вообще почти не чувствую… Возьми меня за руку.
   Клаус берет его за руку.
- Чувствую, - уверенно произносит Говард. – Только будто через перчатку. Покажи мне мою руку.
   Клаус с усилием приподнимает его тяжелую руку до уровня глаз больного.
- Черная, что твоя сажа, - Говард еле заметно усмехается. – Как у Майора Канамуса. Забавно. И распухает. Скоро перстень нельзя будет снять… с солнечными часами… Авис!
   Авис, встрепенувшись, наклоняется к нему.
- Сними перстень, - просит Говард, - пусть твой будет.
   Авис осторожно снимает с его руки перстень. Ему хочется броситься на шею Говарду, упасть к его ногам, но кругом люди. Говард видит его тоскующий взгляд и говорит:
- Позже… наедине простимся. Аста, - он переводит на нее глаза. – Тебе не место здесь.
- Как раз здесь мне и место, - отвечает она ему. – Никуда не уйду, пока ты дышишь.
- Доктор, долго мне еще дышать? – стараясь быть веселым, спрашивает Говард Клауса.
- Если Герард не ошибся, ты поправишься, - твердо говорит Клаус, хотя про себя он убежден, что Герард ошибся: слишком уж страшен вид Говарда.
- Я не ошибся, - тихо говорит сидящий в углу палатки Герард. – Вы сами увидите…
   Его голос осекается, он не может больше говорить.
   Отец Игнатий шепотом исповедует и причащает больного; глаза его полны сострадания. Едва он заканчивает причастие, как в лазарет входит его величество. Все встают и склоняют головы, уступая дорогу своему королю. Тот подходит к Говарду, садится рядом с ним и молча склоняется лицом к его руке – темной и холодной. Как ни плохо Говарду, проступок короля действует на него, словно удар тока. Он из последних сил рывком приподнимается на подушке и говорит, впервые пользуясь доверенным ему правом называть короля по имени:
- Конрад! Не смей передо мной унижаться, я этого не перенесу.
- Я не унижаюсь, Говард, - Конрад обнимает его, едва сдерживая слезы. – Я воздаю тебе должное, верному другу и вассалу, выдающемуся человеку, которому я обязан тем, что получил назад свою корону. Ляг, ради Бога, я больше не буду.
   Говард снова опускается на подушку и говорит:
- Государь… я узнал тебя недавно, как и всех, кто здесь находится. И вот, что я скажу: с таким королем и другом, как ты, с такими людьми, как наши друзья, и жизнь, и смерть – всё становится светом. Если я умру, то умру счастливым, если выживу – тоже буду счастлив. Я люблю вас всех независимо от того, сколько мне осталось жить…
   Он глубоко вздыхает и закрывает глаза. Ослепительное видение возникает перед ним: Эвил ловит ласточку, а она ускользает из его рук – стремительная, красивая, маленькая, само воплощение жизни. И всё вокруг полно мира и благодати.

                20.

   Во второй раз Говард очнулся вечером.
   Мягкий свет заката лежал на парусиновых стенах и земляном полу лазарета золотистым сиянием. Авис, Аста, Клаус, Герард Кросс и Элола спали возле его кровати: Аста и Авис – приткнувшись к одеялу возле его ног, а Элола – положив голову на руки возле его подушки. Её красивое личико показалось Говарду бледным и утомленным. Но в собственном теле он ощутил благодатные перемены. Тело ожило. Казалось, всё в нем звенит и трепещет, радуясь, точно заново нарожденное. Он взглянул на свои руки. Они были бледны до легкой синевы, как у мертвеца; загар на них тоже стал бледным. «Наверно, у меня и лицо такое же», - подумал он, и тут же всё его существо точно улыбнулось от ликующей мысли: «Противоядие помогло! Я жив и буду жить! О счастье!» Очень аккуратно, чтобы не разбудить спящих он приподнялся и сел в постели. Слабость охватила его, но в то же время он почувствовал, что это временно, скоро пройдет, - и вновь ощутил неудержимую радость. Он тихонько оделся, отдыхая едва ли не каждую минуту, затем осторожно встал, опираясь, словно на трость, на железные ножны шпаги.
   Его движение разбудило Элолу. Увидев Говарда живым, одетым и на ногах, она порывисто вскочила, всплеснув руками, но он сделал ей знак молчать, и она не издала ни звука, только просияла безудержной открытой улыбкой. Он улыбнулся ей в ответ и тихо сказал:
- Пойдем, пройдемся.
   Она охотно пошла рядом с ним, готовая в любую минуту придти на помощь и одновременно с этим поправляя растрепавшиеся волосы. Они выбрались из лазарета. Часовые, охранявшие больничную палатку, увидев Говарда, бросились к нему со счастливыми лицами, но он улыбнулся им, прижал палец к губам, и они застыли на месте, глядя на него, довольные и веселые.
   Говард и Элола тотчас свернули в высокий кустарник. Там, переведя дух, он опустился на толстую нижнюю ветку одинокой сосны, выросшей у тропинки. Элола в легком розовом платье села рядом с ним, не сводя с него искрящихся радостью черных глаз.
- Очень я бледный? – спросил он ее.
- Ужасно, - призналась она таким голосом, словно сказала «божественно». Он засмеялся, а она заговорила:
- Ты, как топленое молоко, такого же цвета из-за загара. Но веснушки снова видны, очень яркие.
   И засмеялась.
- Что, я очень безобразный? – спросил он, тоже смеясь.
- Нет! – она прижалась к его плечу. – Ты чудесный. И я знаю, откуда у тебя веснушки. Это солнце тебя целовало.
- Ишь, ты, - он хитро посмотрел на нее. – Какие слова нашла. Ну, раз солнце целовало, то теперь и тебе придется.
- Я с радостью! – заявила она и, обняв его несколько раз, быстро и нежно поцеловала в щеку. Потом сказала, снова садясь рядом с ним:
- Вот Аста обрадуется, что ты жив! И Авис тоже. Да что это я: все, все обрадуются! Знаешь, когда его величество вышел из лазарета, а ты лежал без памяти, все мы просто кинулись к тебе – и плакали, и целовали тебя; правда. А ты даже не знал об этом.
- Удивительно, что после этого я еще очнулся, - засмеялся он. Тут же его взгляд стал заботливым.
- А ты как себя чувствуешь? – спросил он серьезно. – Что с тобой было – там, у палача?
- Мне было очень грустно и страшно, - ответила она. – Но он не трогал меня. Он даже не отнял у меня кинжала, который ты мне подарил. Самое тяжелое было, когда он приходил ко мне в землянку, где держал меня, садился напротив меня – и смотрел, не сводя глаз, смотрел часами и молчал…
   Она зябко передергивает плечами.
- Слава Богу, всё кончилось! Но мне немного жаль его. Он ведь сейчас умирает…
- Умирает? – переспросил Говард. – Почему?
- Государь велел бить его кнутом в течение всего этого дня. Если бы ты умер, он должен был умереть сразу после тебя. Впрочем, всё равно его, наверно, уже засекли до смерти…
- Где его секут? – быстро спросил Говард, вставая.
- В роще…
- А ну, пойдем.
   Они выходят из своего укрытия. Тут же их окружают счастливые солдаты. Говард тоже очень рад их видеть, но ему некогда.
- Коня мне, - приказывает он. – И помогите в седло забраться.
   Ему тотчас подают коня и помогают забраться в седло. Он скачет к роще. Въезжает в нее и видит: Макса Грифа действительно секут. Он привязан к деревянным козлам. Его тело так иссечено за день, что кажется освежеванным. Он всё чаще впадает в беспамятство. Его отливают водой, дают небольшую передышку и снова бьют.
- Довольно, - громко приказывает Говард. Услышав его голос, солдат, который сечет палача, радостно бросает кнут, и вместе с остальными спешит к своему начальнику. Воины окружают Говарда, точно дети любимого учителя; на их лицах радость и ликование. Говард тепло здоровается с ними, шутит, они смеются, в восторге оттого, что он жив и поправляется. Говард подъезжает к палачу и, откинув его голову назад за волосы, смотрит ему в лицо. Глаза Грифа ничего не выражают, кроме муки и тупой усталости от этой муки. Это глаза животного: почти убитого, но еще не до конца приконченного. Мухи вьются над ним жадным роем.
- Развязать его, – приказывает Говард. – И в лазарет.
- Но, господин генерал, его величество…
- Я поговорю с его величеством. Делайте, как я сказал.
   Грифа развязывают, снимают с деревянных козел и, небрежно уложив в носилки, несут в лазарет. Говард поворачивает коня и медленно едет к королевскому шатру. Весть о том, что генерал-полковник выжил и уже даже сидит верхом, мгновенно облетела весь лагерь. Теперь Говарда толпой окружают радостные разведчики; везде его появление бурно приветствуется, слышатся крики «ура» и «да здравствует начальник штаба!» Говард чрезвычайно тронут.
   Король встречает его у шатра. Они обнимаются. Королева не может сдержать слез и ласково пожимает Говарду руку.
- Я остановил казнь Грифа, - сообщает Говард его величеству.
- Это твое дело, - Конрад сажает его в одно из своих кресел и велит принести лучшего вина. – Делай с ним, что хочешь, но помни: едва только я захвачу в плен принца Гилберта, палачу отрубят голову, и если он сбежит, я спрошу с тебя за его побег.
- От меня он не сбежит, - улыбается Говард. – Но у меня есть насчет него мысль: я придумал кое-что получше смертной казни.
- Хорошо, - говорит Конрад. – Может, ты и убедишь меня в своей правоте. А пока – к черту эту гиену. Пью за твое воскрешение из мертвых, генерал-полковник. А Герарда Кросса за его находчивость я велю наградить: он у меня будет дворянином.
- Он этого достоин, - спокойно соглашается Говард.


   Проходит три дня.
   За это время силы Говарда окончательно восстанавливаются. Авис бесконечно доволен. Даже когда Говард признается ему, что Элола четыре раза поцеловала его в щеку, Авис лишь мягко улыбается и отвечает:
- Мало. Надо было больше.
   Он отдает Говарду обратно перстень с солнечными часами, говоря, что пока Говард жив, перстень должен принадлежать ему и никому больше.
   Все поздравляют Асту с выздоровлением супруга, а она вся точно светится – такое счастье переполняет ее.
   Клаус очень увлечен изучением яда и противоядия, с которыми столкнулся впервые. Его сердце целителя захвачено этой медицинской новинкой. Он готовит индикаторы и принимается старательно изучать состав и свойства попавших ему в руки веществ. Этому он посвящает всё свое свободное время, которого прибавилось с тех пор, как у него появились помощники. Но страстное увлечение Клауса не мешает ему тщательно и добросовестно выхаживать Максимилиана Грифа. Пока Говард набирается сил после тяжелейшего отравления, Гриф едва не умирает на руках Клауса. Трое суток Клаус и его команда, состоящая из четырех «братьев милосердия», борются за жизнь Беспалого Макса. Это борьба холодная, механическая, без воодушевления, без сочувствия к больному, но вместе с тем профессиональная и честная. На четвертый день становится ясно, что жизнь Грифа вне опасности. Палач приходит в сознание редко и ненадолго. Большую часть времени он просто лежит пластом, едва сознавая, что`  с ним происходит. Никто не навещает его, никто не интересуется, жив он или умер. Никто, кроме Говарда.
   Герарда Кросса Конрад торжественно награждает золотым орденом святого Луки, евангелиста и врача. Это награда военных лекарей. Тем не менее, Кросс, далекий от медицины, получает ее вместе с дворянством и благодарностью Говарда. Теперь его величество и Говард верят в силы Герарда. Генерал-полковник даже готов позволить ему провести долгожданную и опасную операцию: пойти к Орлиному Гнезду, сообщить, что он, Кросс, бежал, наконец, из королевского плена, и, пользуясь доверием врага, поджечь склады с провиантом.
   «А еще лучше взорвать их, - думает Говард. – Огонь могут погасить, а вот взрыв – средство понадежней. Но порох труднее достать и пронести к главной башне; огонь добыть легче».
   Ёжик приносит Говарду в подарок причудливую лесную коряжку. Она удивительно напоминает своей формой человека в шлеме, с ранцем за спиной.
- Это солдат, - объясняет Ёжик. – Пусть он тебя охраняет от яда. Его зовут Эгберт, как и меня. Я его сам нашел, - добавляет он со скромной гордостью. – Он лежал под сосной, и на нем сидела большая виноградная улитка.
- Спасибо, Ёжик, - говорит генерал-полковник. Он пожимает малышу руку и ставит коряжку-Эгберта на почетное место – на столик возле своей палатки. И тут его осеняет: ранец! Вот, что нужно как следует начинить порохом и дать Герарду Кроссу. «Ранец будет полон внутри какой-нибудь ерундой, - размышляет Говард. – А вот стенки и дно легко сделать двойными; там поместится довольно пороха. А главное, деревянный солдатский ранец ни у кого не вызовет подозрений».
   Он делится этой мыслью с Клаусом и Йосом. Йос берет ранец у одного из разведчиков и приносит Говарду и Клаусу.
- Вот так он будет выглядеть, - говорит Йос задумчиво. – Сразу скажу вам: в дне и стенках поместится не больше двадцати фунтов пороху: достаточно ли этого будет?
- Вполне, - отвечает Говард. – Герард ведь еще кинет в кладовую с провиантом бочонок со смолой или со спиртом (что ему быстрее попадется в руки). В общем, гореть будет хорошо, и урон выйдет изрядный. Главное, чтобы Герард успел вовремя унести оттуда ноги.
   Он рассказывает о предстоящей операции Вольфгангу Штерну. Главнокомандующий полностью одобряет план Говарда, но добавляет, что Герарду Кроссу предстоит очень опасное задание. Сам Кросс, против всех ожиданий, чрезвычайно спокоен, даже весел. Доверие государя и Говарда, всеобщее уважение сделали его бесстрашным. Одного ему не хватает – силы голоса, чтобы иметь возможность петь. Но этого пока нельзя.
- Для меня не петь – всё равно, что не пить или не есть, - жалуется Клаусу Кросс.
- Через две недели ты запоешь, как соловей, - дружески обещает ему Клаус. – И когда ты запоешь, представь, как же ты будешь счастлив!
- О, не то слово, - и Кросс мечтательно улыбается ему в ответ.
   … Через два дня его ранец с двойными стенками и таким же дном готов. Герард прощается с Говардом, Йосом и Клаусом.
- Ну, с Богом, - Говард пожимает ему руку. – Будь осторожен!
- Буду, - обещает Кросс и уходит к перевалу.
   Говард, Клаус и Йос смотрят ему вслед. Отсюда, снизу им видны только самые верхушки башен Орлиного Гнезда.
- Если будет взрыв и пожар, - говорит генерал-полковник, - мы увидим отсюда отсветы, да и грохот, вероятно, услышим.
- Если Герард вернется после этого живым, то, наверняка, станет графом, - замечает Йос.
- Так ему и надо, - смеется Говард. – Он спас мне жизнь, значит, и сам достоин того, чтобы жить; разумеется, в почете и уважении.
- Ты не умрешь от скромности, - говорит Клаус.
- Смерти от скромности я предпочитаю здоровую смерть от старости, - откликается Говард. – Полагаю, что и ты тоже. Как там наш палач?
- Сегодня лучше, - отвечает Клаус. – Он уже может полулежать в постели; и всё время находится в сознании. Сегодня съел тарелку бульона, выпил чашку кофе с ромом; в общем, жив и поправляется.
- Разговаривает?
- Нет, - Клаус слегка задумывается. – Впрочем, может, и да, не знаю. У меня нет желания разговаривать с этим извергом, а у него нет охоты беседовать со мной, да и ни с кем другим. Но на вопросы он отвечает. Если я спрашиваю во время перевязки: «Больно?», он отвечает «да», если спрашиваю, сильна ли боль, он говорит «нет» и смотрит сквозь меня. Он пока еще слаб, не встает, но сам переворачивается с живота на бок, - на спине он еще лежать не может. Если тебе угодно говорит с ним, Говард, пожалуйста, приходи и говори.
- Спасибо за позволение. Кстати, ты еще не выяснил, каким именно ядом он меня отравил?
- Выяснил, - Клаус оживился. – Это экзотический яд. Он содержится в иглах некой тропической рыбы, достаточно редкой. Прибавь к этому цианид, яд аспида и скорпиона: все вместе эти яды дают удивительное химическое сочетание. Отрава получается невероятной силы, хотя и медленного действия. Но противоядие еще удивительнее. Я пока что не до конца изучил его. Оно состоит почти из тех же компонентов с добавлением какого-то важного вещества, которое создает непревзойденное противодействие этому яду. Если проглотить такое противоядие без яда, умрешь немедленно, а так – оно борется с ядом и хорошо очищает кровь.
- Поди ты, - вырывается у Говарда. Он восхищен исследовательским талантом Клауса, как и Йос, который очень заинтересованно слушает генерал-майора.
   После обеда Говард навещает палача.
   Увидев свою недавнюю жертву, Гриф не обнаруживает никаких чувств. Он лишь сдержанно кивает головой в знак приветствия и приподнимается на локте, не глядя на Говарда.
- Здорово, Макс, - Говард садится рядом с его кроватью.
- Здравствуй, если не шутишь, - отвечает Гриф, глядя сквозь него. – Что дальше?
- Ты ничего не хочешь сказать мне?
- Тебе? – Гриф окидывает его сумрачно-насмешливым взглядом. – Чего же ты от меня ждешь? Благодарности за то, что ты спас меня от смерти на козлах? Ты не дождешься ее. Я не так ценю жизнь, чтобы быть тебе за нее благодарным. Ну, засекли бы меня кнутами – и отлично сделали бы.
- Слишком у тебя всё просто, - усмехается Говард. – Нет, Макс, ты умрешь иначе: тебе отрубят голову на дворцовой площади в Сёртлахе, дав не больше суток на покаяние. Не маловато ли суток для тебя?
- А мне и того не надо, - равнодушно отвечает Гриф.
- Что, в Бога не веришь?
- А ты никак священник, исповедывать меня пришел? – щурится Гриф.
- Куда мне до священника! Просто интересно. Ну так что, веришь ли ты в Бога?
- Ну, верю, - Гриф пожимает плечами. – Какая разница. В аду, пожалуй, немногим хуже, чем на земле, я так считаю. Ну, и попаду в ад. Тебе-то что до этого?
- Ничего, - пожимает плечами Говард. – Одно жаль: ты бы мог попасть в Рай, а будешь в аду.
- В Рай? – Гриф язвительно рассмеялся. – С чего бы это я мог туда попасть, с какой такой стати?
- Неважно, - отвечает Говард. – Ты уже выбрал смерть и ад. Что ж, держись за них покрепче, дави свою душу до конца, служи врагу человеческому – и прощай.
   Он встает, чтобы уйти, но Гриф быстро ухватывает его своей длинной рукой за полу камзола.
- Подожди, - просит он, начиная слегка волноваться. – Может, я был груб, так извини. Просто ты сам сказал, что мне скоро отрубят голову, а в таком случае я хочешь не хочешь попаду в ад, тут уж ничего не пропишешь. А выбора я не делал, мне его никто не предоставлял.
- А зачем он тебе? – удивляется Говард. – Ты же хочешь в ад.
- Нет, не хочу, - отвечает Гриф. – Я не говорил, что хочу. Но ведь смерти не отдалить… если только я не сбегу.
- От меня ты никуда не сбежишь, приятель, - обнадеживает его Говард. – Ладно, забудем этот разговор.
- Нет, - Гриф облизывает губы. – Ты сказал, что я мог бы попасть в Рай. Почему ты так сказал?
- Неужели ты хочешь в Рай? – снова удивляется Говард. – Я никогда бы об этом не догадался. В общем так, реши для себя, куда ты хочешь, а я приду к тебе через три дня и спрошу.
- Зачем тебе это? – палач не спускает с него глаз.
- Затем, что мне жаль тебя, - отвечает Говард и уходит из лазарета.
   «Наверно, он хочет, чтобы я сделал что-нибудь для короля, - рассуждает сам с собой Гриф. – Но что бы я теперь ни сделал, разве это обеспечит мне Рай? Да и устал я от жизни, устал смертельно, а почему, Бог его знает. Впрочем, это не великий секрет. Я устал от самого себя. Я ведь не люблю ни себя, ни других, даже не знаю, что это такое… А священники толкуют, будто любовь дает силы и всё прочее. Может, оно и так. Мне это неизвестно. Я никогда никого не любил, мне ничто на земле не дорого».
   Неожиданно ему на память приходит он сам: ребенок, живущий из милости в приюте для нищих детей. Он совсем маленький и сидит возле огромной весенней лужи в приютском дворе. Тогда она казалось ему морем, и он пускал по воде щепку, чтобы она плыла. И вот щепка плывет, подгоняемая ветерком, а он напевает песенку, случайно услышанную им от приютской прачки: «Плыви, плыви, кораблик, вези меня в Китай!»
   Он резко зажмуривается, почти с ужасом отгоняя от себя это воспоминание: до того оно кажется ему сейчас неправдоподобным и лучезарным. Но это не помогает. Он вдруг чувствует слезы на своих глазах. И накрывается одеялом с головой, чтобы никто не увидел его лица.

                21.

   Проходят день и ночь.
   Разведчики неустанно ведут наблюдение за Орлиным Гнездом. Но загадочный «нероновский» замок, точнее, вершины его башен, видные снизу, молчаливы и неподвижны.
   Вечером второго дня после ухода к Ковчегу Герарда Кросса Говард, Йос, Авис и Конрад сидят вместе возле королевского шатра за накрытым походным столом. Они пьют вино и едят фрукты, то и дело поглядывая на башни.
- Может, Герарду не поверили? – размышляет Конрад. – Взяли в плен?
- Или узнали, что в ранце порох… - задумчиво предполагает Йос.
- Прошло еще мало времени, - напоминает им обоим Говард. – Герарду ведь надо выбрать удобный момент, а это, конечно, трудно. Лестница на главной башне охраняется до самого чердака… Дело очень трудное; возможно, он вернется ни с чем.
- Да, пожалуй, - соглашается Конрад. – Но где ему справиться с таким заданием? Мне кажется, это никому не под силу. Главное, чтобы наш тенор не попал в плен, потому что Бостел видит людей насквозь. Он может разгадать намеренья Герарда.
- Это ему будет нелегко, - замечает Говард. – Ведь Герард ни к кому не испытывает злости. Он такой человек, что…
   Мощный грохот и гул, внезапным круглым эхом прокатившийся по Камийским горам, прерывает его речь. И все четверо, сидящие за королевским столом, отчетливо видят нечто необыкновенное, удивительное. На их глазах верхушка главной башни замка вдруг взмывает вверх, словно подброшенная незримой рукой великана, и разлетается на куски, так, что глыбы камней разбивают крыши двух уцелевших башен. Между этими двумя башнями теперь пустота, если не считать грозного столба пламени и белого дыма.
   Всё в королевском лагере замирает, пораженное невиданным зрелищем. Затем раздается громовое «ура!!!» и веселые крики:
- Орлиное Гнездо взорвали!
- Гляди, горит, как в кузнице!
- А грохотище-то какой: чисто Илия-пророк в колеснице по небу едет!
- Черт возьми! – вырывается у Говарда и Конрада одновременно: у одного по-оэдийски, у другого по-французски. – Господи, помилуй нас.
   Все четверо вскакивают, жадно направляя свои подзорные трубы на Орлиное Гнездо.
- Никогда бы не подумал, - говорит взволнованным голосом Конрад, - что двадцать фунтов пороху могут дать такой эффект.
- Двадцать фунтов? – удивленно переспрашивает генерал-полковник и тут же невольно начинает смеяться. – Бог ты мой! Государь, двадцать фунтов здесь ни при чем. Голову даю на отсечение, что там этого пороха взорвано бочек двадцать, не меньше. Ты же солдат, государь, и сам понимаешь: двадцатью фунтами пороха такую башню даже не оцарапаешь.
- Считай, что я пошутил, - Конрад смеется. – О, черт! Дайте, я обниму вас всех. Взорвал-таки Герард эту штуку. А вы мне толковали, что он не разведчик!
   Они смеются, обнимают и поздравляют друг друга. Но потом Конрад спохватывается:
- Господа! Там же пропасть людей, наверно, погибла. И наш Герард… Жив ли он? Ах, Боже мой, вот будет жаль, если погиб… Он такую услугу нам оказал, что я ее век не забуду.
- Будем надеяться, что он жив, - откликается Говард.
   Вскоре на взмыленном коне к ним подъезжает счастливый Вольфганг Штерн. Он поздравляет государя и Говарда, а те поздравляют в ответ его, главнокомандующего армией.
- Ну, теперь наши строптивые «горцы» спустятся вниз, - весело говорит Штерн. – Им уже нечего будет делать в развалинах замка. Только, я полагаю, их спустится гораздо меньше, чем поднялось… Что ж, это хорошо для сражения, но по-человечески, по-солдатски жаль: это ведь были наши, оэдийцы, не турки какие-нибудь.
- Не думаю, что погибли лучшие из них, - оптимистически заявляет король. – И считаю, что больше тысячи человек погибнуть не могло. Что поделаешь: война, жертвы. Кроме того, им давно пора было сдаться, и они об этом знали.
   … Герард Кросс возвращается в лагерь глубокой ночью. Весь черный от копоти, в изодранной одежде и без ранца, но целый и невредимый, с живыми сияющими глазами, он подходит к палатке генерал-полковника. Авис, бодрствующий на посту, будит Говарда. Тот выбирается из палатки, крепко обнимает Кросса и пожимает ему руку. Авис и проснувшийся Каспер тоже от души его обнимают. Герард смущен; он стыдится своих лохмотьев, грязных руки и лица.
- Согрейте ему воды, - приказывает Говард.
   Авис и Каспер с помощью часовых наливают воду из бочки в большой котел, под которым разводят огонь.
- Ну, рассказывай, тенор, - смеется Говард, садясь рядом с Кроссом. – Как же ты устроил такой взрыв?
- Случайно, - признается Герард. – Я бросил в подвал башни свой ранец с порохом через окошко; туда же швырнул бочонок со смолой, два горящих факела – и убежал. А через три минуты – взрыв, да какой! Я думал, уши лопнут, - смеется он. – Думал, голос потерял, а теперь и слух тю-тю; буду немым, глухим... хорошо еще, если живым. Ну, и дал оттуда тягу.
   Они с Говардом смеются.
- Видишь ли, - поясняет Кросс, - оказывается, в соседнем подвале, рядом с продуктами, был их арсенал: бочки с порохом, оружие, ядра для пушек. Ну, всё это и взлетело на воздух от подвала до чердака. Бог ты мой! Знаешь, Говард, я считаю, там тысяча человек погибло, не меньше. Но принц и Бостел, скорее всего, целы: они жили на втором этаже левого крыла, так, что их, наверно, только как следует встряхнуло. Когда я убегал, то успел заметить, что у двух башен лишь верхушки снесло.
- Ладно, завтра у его величества расскажешь всё с самого начала, - улыбается Говард.
   Герард тщательно моется, переодевается во всё чистое и свежее и уходит к себе в палатку-гамак спать.
- Вы тоже спите, - приказывает Говард Авису и Касперу. – А я вас посторожу; не до сна мне сейчас.
   Каспер послушно ложится и засыпает, но Авис просит позволения посидеть рядом с Говардом. Они долго сидят и молчат, радостные, возбужденные рассказом Герарда. Говард курит свою трубку с золотым ободком, а Авис полулежит рядом.
- Когда вы с Элолой венчаться будете? – спрашивает его Говард.
- Я бы хоть сейчас, - отвечает Авис. – Но Элола сказала мне: после войны, когда вернемся в Сёртлах.
- Правильно, - с одобрением говорит Говард. – Умная девушка! Мы вот с Йосом и Клаусом женились во время войны, так теперь покоя нет ни нам, ни женам нашим. И с королем та же история. Кстати, ты мне как-то сказал: «всё мое – твое, Говард, бери Элолу, не буду ревновать». Ну, что, отдашь ее мне?
   Ему хочется немного подразнить Ависа; он ждет бурного возмущенного протеста. Но Авис лишь смеется и прижимается лбом к его плечу, как маленький.
- Ты жадный, - говорит он. – Хочешь всех невест себе позабирать. Им, конечно, с тобой будет хорошо. Только как же графиня Аста?
- Да, ты прав, - Говард обнимает его за плечи. – Аста у нас дама строгая и соперниц не потерпит. Так что, - он притворно вздыхает, - придется Элолу оставить тебе. Она с тобой будет счастлива, - добавляет он уверенно. – Так, как ни с кем.
- Спасибо, - говорит Авис. – А знаешь, господин Крафт предсказал ее величеству королеве, что у нее в мае родится сын, и он будет отважен, как лев, и в то же время кроток сердцем, как голубь. Так и сказал. Её величество очень обрадовалась, и король тоже. Он объявил, что назовет своего сына Говард – в честь тебя. Сказал, что дал такой обет, когда ты умирал от яда.
- Это правда? – голос Говарда звучит тихо и отрывисто.
- Правда, - отвечает Авис, - я сам слышал.
- Что ж… я рад, - роняет Говард, и они оба умолкают, глубоко взволнованные и растроганные.


   На следующее утро, за завтраком у короля, Герард Кросс подробно рассказывает о своих приключениях в замке Орлиное Гнездо.
- Меня сразу провели к его высочеству. Там был и Феликс Бостел. Я сказал им, что сбежал от Говарда Цвара и с трудом пробрался через перевалы, которые усиленно охраняются, сказал, что много страдал и вытерпел, что меня пытали огнем, - и показал им следы ожогов, - он весело засмеялся. – Они мне сразу поверили. Отвели хорошую комнату в этом замчище, в той самой башне, которую я  нечаянно взорвал. Я раза два поднимался на ее крышу: ну и вид оттуда! Весь наш лагерь, как на ладони, и оба перевала, Розмари и Северо-Восточный; только Грунд в стороне и скрыт скалами…
   Он рассказывает увлеченно и подробно, его слушают, затаив дыхание.
- А потом я попросился в главную башню, в караул, - продолжает он. – Приготовил заранее бочонок со смолой и факелы. Ну, и решился. Думаю, пора! И вот, что из этого вышло.
   … После завтрака, на торжественном построении, король жалует Герарда Кросса титулом графа Киттского, дает ему город и деревни во владение и награждает медалью «за отвагу».
  А спустя еще день от перевала Розмари прибывают гонцы с вестью: принц Гилберт и Феликс Бостел желают сдаться вместе со всей своей армией в сорок три тысячи человек, ибо еще две тысячи погибло во время взрыва.
- Всё ясно, - говорит король. – Стало быть, пять тысяч сбежало от него раньше, и часть этих людей, по свидетельству Штерна, перешла ко мне на службу.
   В самом деле, теперь в армии короля пятьдесят пять тысяч человек, не считая тех двадцати пяти тысяч, что остались охранять столицу.
- Передайте людям его высочества, - говорит Штерн гонцам, - что они могут нам сдаться с завтрашнего дня, а до тех пор мы будем встречать их оружием. Передайте также, что своих тяжело раненых они могут уже теперь передать нам под защитой белого флага. Раненым мы гарантируем помощь и безопасность. Того же могут ждать от нас завтра и здоровые пленные.
   Король Конрад пишет небольшое письмо, обращенное к принцу Гилберту, в котором подтверждает слова главнокомандующего. Он велит принцу и его сослуживцам идти через Северо-Восточный перевал, бросая по дороге оружие. В ответ гонец привозит еще более краткое письмо, в котором говорится, что воля его величества будет исполнена.
   Основные войска Штерна и разведчики Говарда сосредоточиваются у Северо-Восточного перевала и принимают несколько подвод с первыми пленными: сотней тяжело раненых людей. В лагере их вылечить невозможно, поэтому они развозятся по госпиталям ближайших к перевалам городов. К ним приставлены Штерном караульные: по сорок вооруженных людей на каждую партию раненых.
   На следующее утро с гор спускается сам принц Гилберт вместе с Феликсом Бостелом, во главе своей армии. Принц едет, не склоняя головы, надменно и гордо глядя прямо перед собой. Бостел движется немного позади него; голова его низко опущена, лицо угрюмо. Его величество Конрад встречает брата у подхода к Северо-Восточному перевалу. Гилберт сдержанно и холодно кланяется ему и соскакивает с коня.
- Государь, брат мой, - обращается он к Конраду. – Позволь мне ехать отдельно от пленных.
- Тебя повезут в карете, брат, - спокойно отвечает ему Конрад. – Разумеется, в цепях. Господин Бостел тоже поедет в этой карете, чтобы прислуживать тебе. Остальные пленный пойдут пешком до самой столицы.
- Я вынужден тебе подчиняться, - цедит сквозь зубы Гилберт. – Но знай, каково мое мнение: слаб тот монарх, который побеждает своего противника с помощью бродяг, шутов, балаганных певцов и бастардов.
- Победителей не судят, ваше высочество, - отвечает Конрад. – А те, кого вы изволили именовать бродягами, шутами, певцами и бастардами, - ныне вельможи при моем королевском дворе – и часть моего народа, моей возлюбленной родины; лучшая часть!
   Он резко поворачивает коня и, не глядя больше на принца, приказывает:
- Заковать в цепи его высочество и господина Бостела! Дать им отдельную палатку и накормить их. Насчет всего остального относительно этих пленных я распоряжусь позже.
   Принца и Бостела уводят. С пленными солдатами Конрад гораздо сердечнее, чем со своим братом и бывшим начальником тайной службы. Он сам объезжает ряды пленных, заботливо спрашивает, все ли обуты, одеты, все ли снабжены палатками, - и обещает им свою милость. Этих пленных не заковывают в цепи, просто разделяют на мелкие отряды и уводят в отдельный лагерь под усиленной вооруженной охраной. Они идут охотно, ободренные обещаниями государя и его милостивым обращением с ними.
- Теперь мы будем ждать тех, кто до сих пор охранял перевалы с другой стороны, - весело говорит король Говарду. – Два дня на сборы – и назад, в Сёртлах. А уж там отпразднуем победу. Верно, граф?
- Верно, государь, - улыбается Говард.

                22.

   Последний день королевской армии у подножия Камийских гор.
   Говард приходит в лазарет навестить палача. Но его там нет.
- Что, сбежал? – в шутку, но не без легкой тревоги спрашивает Говард Клауса.
- Не сбежал, а выздоровел, - смеется Клаус. – Вон он сидит.
   Говард оборачивается и в самом деле видит Макса Грифа, который неподвижно сидит на большом валуне и пристально созерцает горы. Он весь в черном, точно обретший плоть демон печали. Говард направляется к валуну.
- Здравствуй, Макс, - говорит он. – Высоко ты забрался.
- А, это ты, - палач внимательно смотрит на него. – Будь здоров. Забирайся ко мне, и будешь так же высоко.
   Говард быстро взбирается на валун и садится рядом с Грифом.
- А я ведь пришел отдать тебе деньги, - говорит он. – За Йоса, помнишь? Четыреста пятьдесят марок серебром.
   Усмешка мелькает на губах палача.
- Несостоявшаяся сделка? – роняет он. – Оставь их себе, генерал-полковник, пригодятся.
- Нет, - отвечает Говард. – Они пригодятся тебе, если… если ты хочешь в Рай.
- Все люди хотят в Рай, - отвечает палач. – Даже худшие из них. Но я тебя не понимаю. Ты же не Бог, который волен отправить меня именно в Рай. Тебе не может быть известно, где я буду.
- Но и мне, и тебе не запрещено надеяться на лучшее, - возражает Говард. – Помнишь древний Камийский монастырь в горах, в пяти милях от Орлиного Гнезда? Когда я был бродягой, я иногда останавливался там. И те люди, монахи, что там живут… словом, они мне нравятся. Вот твой выбор, на который согласился король Конрад: либо ты умираешь на эшафоте, либо уходишь в этот монастырь, уходишь навсегда.
   Палач оборачивается к Говарду и пристально смотрит ему в лицо.
- Ты что, не шутишь? – вырывается у него. – Это правда?
- Правда, - отвечает Говард. – Но ты должен придти в монастырь добровольно, один, без цепей, с одним только моим письмом к настоятелю. В этом письме – моя просьба принять тебя в обитель. Если настоятель напишет мне, что ты не пришел, за тобой снова начнется охота, и я уже ничего не смогу сделать для тебя.
- Ты помогаешь мне из-за Ависа? – помолчав, спрашивает палач.
- Авис не погибает, - коротко отвечает Говард. – А вот ты – другое дело.
- Но тебе-то что до этого? – снова спрашивает Макс.
- Не знаю, - честно отвечает Говард. – Я не могу сказать, почему мне жаль тебя. Может быть, потому, что никто больше о тебе не пожалеет, и сам ты еще меньше других пожалеешь о себе.
- Плыви, плыви, кораблик, вези меня в Китай… - полузакрыв глаза, тихо говорит Гриф. – Боже мой! А ведь это в самом деле выход для меня. Передай его величеству, Говард, что я согласен… и благодарю за оказанную мне милость. Я мог бы сбежать за границу, но я не сбегу, потому что в этом мире ничто уже не держит меня, кроме… кроме желания спастись…
   Последние слова он произносит очень тихо.
- Ты должен выйти сегодня днем, - говорит ему Говард.
- Хорошо, пусть будет так, - отзывается Макс. – Но знаешь… мне перед уходом надо кое-что сказать тебе. Чтобы ты потом передал мои слова Авису.
- Может, тебе лучше самому поговорить с ним? – спрашивает Говард.
- Нет, - Гриф качает головой. – Ты его настоящий отец, ты с ним и разговаривай. Я не сумею, не смогу. О таких вещах с ним должен говорить человек, который любит его. А я… я пока не сумею, у меня не получится. Кроме того, это не только его касается.
- Хорошо, я понимаю, - отзывается Говард. – Я слушаю тебя.
- Видишь ли, - Гриф опускает глаза и принимается царапать камень, на котором сидит, указательным пальцем. – Я знаю, почему матери Ависа нужны были деньги, когда она пришла ко мне.
- Вот как, - Говард затаил дыхание. – Почему же?
- Она хотела кое-что скрыть. Один вельможа, Джонс (ты не знаешь его), шантажировал ее. Она должна была либо дать ему деньги, либо смириться с тем, что ее муж, Гордон, узнает о ее первом незаконнорожденном ребенке. В ту пору этому ребенку было семь лет.
- И что это за ребенок, где он теперь, ты знаешь? – Говард почувствовал, что волнуется. Макс внимательно посмотрел на него и сказал:
- Это была девочка, которую звали Ева. Теперь она – ее величество, королева Оэди.
- Но она же дочь графа Моуди, - с трудом выговорил потрясенный Говард.
- Нет, она дочь Феликса Бостела, - спокойно ответил Гриф. – Хотя Бостел не знает об этом. Как только ребенок родился, мать отдала его на воспитание своему опекуну Густаву Моуди. У него не было семьи, жена умерла, и он с удовольствием взял на воспитание дочь Элизы Мэлкам; в то время она еще не была замужем за Гордоном. Моуди любил обеих, как родных дочерей: и Еву, и Элизу. Но они не должны были встречаться. Ева была уверена, что ее матери нет в живых, а Элиза смертельно боялась, что кто-нибудь узнает, что Ева – не дочь Моуди. Они ни разу в жизни не увиделись: мать с дочерью. Да и Авис был в доме Гордона, как чужой. Нет, я не видел любви в этом мире, этот мир для меня не стоил и ломаного гроша после того, что в нем творилось. В самом деле, монастырь – это, пожалуй, единственный выход для такого, как я. До чего же я устал ненавидеть людей, знал бы ты…
   Он опускает голову.
- Спасибо, что ты всё сказал мне, - Говард пожимает ему руку. – Возьми деньги. Вот письмо к настоятелю. И помни: если что… словом, у тебя есть я.
- Не стою я твоей заботы, - отзывается Гриф. – Но, может, когда-нибудь буду стоить. И тогда я приду в Сёртлах, чтобы поклониться тебе. Наверно, ты знаешь, что делаешь, когда спасаешь меня. Прощай.
   Они еще раз пожимают друг другу руки, и Говард уходит. А спустя полчаса Максимилиан Гриф покидает королевский лагерь и удаляется через Северо-Восточный перевал – к Камийскому монастырю.


   Назавтра они уходят в столицу и после недельного перехода оказываются в Сёртлахе. Город встречает победителя-короля пушечным салютом и ликующими криками. Весь город, вся страна гудят от восторга.
   Через два дня после прибытия в столицу Говард в присутствии его величества, королевы и Ависа рассказывает то, что узнал от Максимилиана Грифа несколько дней назад. Его слушатели потрясены не меньше, чем был потрясен он, когда услышал эту историю из уст бывшего палача. Первой приходит в себя Ева. Она подходит к Авису – как она теперь узнала, ее родному брату – и крепко обнимает его. Он тоже обнимает ее, и оба не могут сдержать слез. Но это слезы радостные, даже счастливые.
   Конрад растроган.
   - Конечно, Гриф был негодяем, - говорит он, - и Бог знает, перестал ли он быть им теперь. Но за тайну, которую он открыл тебе, Говард, я готов быть к нему милостивым. Пусть ему зачтется это его первое в жизни доброе дело! От всей души желаю ему этого.    
   Авис и Элола венчаются и справляют свадьбу. Элола теперь дворянка, и у нее собственный особнячок близ столицы. Впрочем, они собираются жить в поместье Ависа; его предоставил своему вассалу и родственнику король Конрад.
   От настоятеля Камийского монастыря Говард получает письмо: Макс Гриф принят в монастырь. На него наложена строгая епитимья, и он исполняет посильное для него послушание, не порываясь никуда уйти. «По всему видно, что ему хорошо у нас», - пишет настоятель.
   Спустя несколько дней после того, как Говард получает это письмо, к нему заходит Клаус и говорит:
- Граф Эбрийский, радуйся! Через двенадцать месяцев у тебя родится сын: я только что вычислил это с абсолютной точностью. Думаю, Господь не отменит Своего решения подарить тебе сына через Асту.
- Да что ты, - Говард порывисто хватает его за руки. – Вот это новость! Как же я благодарен тебе за нее!
- Как ты его назовешь? – улыбается Клаус.
- Эвил, - тихо отвечает Говард. – Пусть будет Эвил, я так хочу.
- Эвил так Эвил. Но не забывай, - напоминает Клаус, - что твоего старшего сына зовут Авис. И никогда не люби Ависа меньше того, который родится.
- Обещаю, - Говард пожимает Клаусу руку. Они смотрят в окно. Там, в прозрачном, как хрусталь, осеннем дне, на дорожке дворцового сада, играет Ёжик. Он подгоняет палочкой обруч, и этот обруч, сверкая позолотой, катится по золотым опавшим листьям, точно изменчивое и блестящее Колесо Фортуны. Кому-то она теперь улыбнется?..
- Вот и осень, - говорит Клаус.

               

 
                К О Н Е Ц

начало: 01.07.2008 г.;
конец: 06.09.2008 г.