Не надо про Париж 22 глава

Людмила Каутова
В окрестностях Степановки, на опушках, в ложбинках, зацвели, заполыхали ярким оранжевым цветом удивительные цветы – жарки. Это чудо Нина увидела впервые, в средней полосе таких цветов нет. Видимо, природа решила отблагодарить сибиряков за терпение: в суровом климате живут, тепла-света недополучают, экзотических фруктов в глаза не видят, всё больше обходятся овощами, которые спешат вырасти за короткое, чаще всего, жаркое лето. Так вот вам жарки! Маленькие солнышки! Любуйтесь! Согревайтесь теплом, которое они излучают, если не хватает  человеческого тепла.

Сегодня утром Нина увидела на крыльце своего дома целую охапку жарков и замерла от восторга. Чей подарок? Вокруг никого. Слишком ранний час. И только на уроке поняла, чьих  рук дело, по загадочным улыбкам пятиклассников. Дети не хотели разгадки их маленькой тайны.  Нина, почувствовав это,  сказала  между прочим:

- Представляете, ребята, (ученики не любят, когда их называют детьми) какой-то добрый волшебник подарил мне сегодня цветы, которые раньше я никогда не видела. Цветы – просто чудо! Только не пойму,  зачем  так много?

На перемене Света сообщила подруге новость: демобилизовался Толя Воронков.  Нина  почему-то покраснела и отвернулась к окну, а Света продолжала:

- Вы просто созданы друг для друга. Бери его, Нин, а то это сделают другие.

- Как это бери? – Нина растерянно посмотрела на свои руки, восприняв слова буквально.

- Как-как? Просто. Не понимаешь элементарных вещей, а других учишь. Не зевай. Бери за руку и веди, - искренне возмутилась Светка. – Сегодня вечером идём в кино.

Нина нервничала. Она боялась, что Воронков оставит её без внимания. Такого оскорбления она бы не вынесла.

А вечером Нина и Анатолий после кино шли рука об руку, гуляя по центральной улице. Нина шла, совершенно забыв о том, что повсюду глаза, и завтра сарафанное радио в экстренном выпуске степановских новостей сообщит потрясающую новость: «Учительша, та, которая с причёской, с Толькой Воронковым вчерась гуляла».

Общих тем для разговора было много, не заметили, как оказались на краю села. Дорога повернула к кладбищу. Может быть, и неслучайно они пошли по ней. Анатолий очень любил  отца, и,  хотя прошло  несколько месяцев со дня его смерти, очень тосковал.  Приезжая в Степановку, он обязательно бывал  на кладбище.

Подошли к оградке. Скромный памятник с красной звёздочкой из жести, ухоженная могила в венках.

- Здравствуй, отец! Вот девушку к тебе свою привёл… Благослови… -  проговорил Анатолий, сжимая руку Нины.

Нина  не знала, как реагировать на эти слова, но почему-то не протестовала, а сочла нужным  промолчать.

На следующий день она думала только об Анатолии. Вот с ним бы она поехала в Париж, не раздумывая. И уже видела  себя и его  у Стены влюблённых, у Эйфелевой башни… Нина не знала о нём почти ничего. То, чего не знала, придумала. Но возникающие чувства не затмили разум: « В университет на юрфак будет поступать. Значит, есть какая-то перспектива». Светка  сказала: «Это наш человек, Нин».

Поздно вечером дома  ждал сюрприз: приехал Владик Прокопец. Много месяцев -  ни слуху, ни духу. И вот он на пороге: «Прошу любить и жаловать». Всё тот же, всё такой же. Конечно, он приехал к Антонине и был огорчён,  узнав, что она давно покинула Степановку. Пришлось проявить гостеприимство. Накормили, расспросили. Рассказал, что несколько месяцев назад угнал в Красноярске машину -  хотел приехать  в Степановку. Не удалось. Дали два года поселения. Отпросился у начальника на несколько дней, чтобы с Антониной встретиться. Верить? Не верить? Поверили. Воспитательную беседу провели и спать уложили: ночь на дворе да и кому он, этот Прокоп, кроме них, нужен?

Утром, когда гость  спал, ушли на экзамен, оставив завтрак на столе и закрыв дверь на замок.

Возвращаясь из школы домой,  издали увидели, что в доме распахнуто окно. Прокопа не было, а вместе с ним исчез Светкин портфель, куда он, видимо, сложил маленький магнитофон, транзисторный приёмник, новую рубашку, купленную Ниной отцу в подарок, и главное, деньги, которые Лидия Ивановна прятала у них от мужа-пьяницы. Нет, всего этого было не жалко. Нина  была равнодушна к вещам. И это делало её ещё привлекательнее. Подумаешь, потеря. Без всего этого можно обойтись. Главное, была потеряна вера в человека.

В милицию заявлять не стали,   никому ничего не сказали, деньги Лидии Ивановне возместили и стали считать дни до отпуска. Правда, Нина теперь  не могла понять, хочется ли  уезжать. С некоторых пор там, где рядом  Толя, свет и радость, там, где нет его, -  мрак и печаль. Часто ночами не спалось: Нина чувствовала его трогательно-бережное прикосновение, мягкость  губ, тонкий аромат  парфюма. А при встречах  (он иногда приезжал из Красноярска, где готовился к экзаменам) была подчёркнуто строга и недоступна, хотя время первого поцелуя  давно прошло.

Как-то вечером  Толя не выдержал накала страстей, лихорадочно сбросил пиджак, затем снял галстук и стал одну за другой расстегивать пуговицы на рубашке. Нина сначала отрешённо смотрела на   одежду, потом сжалась в комок. Сейчас произойдёт то, чего она давно ждала и боялась. Но… рассудок, её вечный ангел-хранитель, не дремал. Нина взяла себя в руки.

- Ну что, расстегнул? – холодно спросила она. – А теперь застёгивай. И давай больше пока к подобным сценам не возвращаться.

Ничего другого, как извиниться, Анатолию не оставалось. А Нина, вот всегда она так, жалела о том, что не случилось. Лучше сделать и жалеть. Нет,  далеко всё-таки  ей до настоящей француженки! У той    любовь в жизни главное, и отдаётся она едва возникшему чувству сразу, без оглядки. Всё-таки она слишком русская.

Наконец закончился учебный год. Его окончания ждали все. Первой на юг, как и задумано, уехала Света. За ней покинул Степановку и Лидию Ивановну Эдуард Иванович, уехал по-английски, не прощаясь, в неизвестном супруге направлении. Лидия Ивановна, расстроившись, слегла, а потом попала в больницу, где ей сделали какую-то непонятную Нине операцию.  Пришлось поездку в отпуск отложить. Нина бросилась спасать коллегу, расположившись на матрасике у кровати Лидии Ивановны, мечущейся в бреду. В эти тяжёлые минуты она не впала в панику, а  добросовестно делала всё, что нужно.  В институте Нина окончила двухгодичные курсы медицинских сестёр. Пригодилось. Она  сочувствовала Лиде. Ей было жаль безнадёжно влюблённую женщину, и когда та пришла в себя, старалась внушить ей, что  лучшее впереди,   не поздно начать жизнь с белого листа.

Через неделю состояние здоровья Лиды улучшилось,  и можно  с чистой совестью отправляться в отпуск. Провожал  Воронков. Расставание было печальным, трогательно-нежным. Обещал писать.

Ждать  письмо Нина стала уже в поезде. Чтобы время шло быстрее, не выпускала из рук книгу, и всё-таки тоска была беспредельной.

Дома родители её не узнавали: полная потеря интереса ко всему. Отец был недоволен:

- Ждали-ждали… А она вот как… Ни тепла, ни участия…

- Ладно, Петруша, ладно, молчи… Влюбилась она, отец, - заступилась мама.

Через неделю письмо пришло. Радости не было предела. Написал сразу же, как вернулся с вокзала: «Поезд тронулся,  и я долго смотрел  вслед. Он увёз от меня самое дорогое». Эту фразу хотелось повторять до бесконечности. А ещё хотелось незамедлительно вернуться в Сибирь.

- Ну, вот,  наконец-то оттаяла… Теперь я мою Ниночку узнаю, -  радовался отец.

 Через неделю пришло другое письмо: « В университет я поступил. Извини, Нина, не хочу морочить тебе голову: мне нужно учиться, а тебе пора устраивать  личную жизнь».

Белый свет померк. Но Нина даже в очень трудные минуты умела  держать себя в руках. Оба письма  исчезли в топке печи. Гори она синим огнём, эта любовь! Нет, она не будет умолять о любви. На нет и суда нет.

-  Пардон, мсье!

Казалось, что Нина рассталась с Анатолием, как настоящая француженка, легко. Но это только казалось…

В августе она  отправилась в Сибирь.


Конец  Первой  книги.