Жили в одной стране мальчиши. О том, как они жили, нам кое-что известно.
Известно, например, что жил там Плохиш, который предавал родину, потому что любил варенье и печенье. А, может, он так сильно любил эти самые варенья и печенья, что был вынужден предавать свою родину. Хотя, например, в Швеции любовь к сладкому никак не была связана с любовью к родине. Это нам доподлинно известно из сказки про Карлсона, который крышевал Малыша. (Малыш – это недоросший мальчиш). Или все дело в том, что у Плохиша никого наверху не было?
Известно, что жил там и мальчиш с непонятной фамилией Кибальчиш. Если он родственник Кибальчича, то это многое объясняет. Неплохой, в общем, был пацан: честный, самоотверженный, мужественный, храбрый. Одна беда – плохо кончил. В этом смысле он тоже стал плохишом. Хуже другое. После его достойной гибели остальные мальчиши (из тех, кому не хватило варенья и печенья, или, может быть, просто порасчетливей оказались) устроили из его могилы что-то навроде Мавзолея. И тут, конечно, началось. Сначала все было более-менее: самолеты и пароходы, случайно оказавшись рядом, выказывали свои самолетные и пароходные знаки уважения; пионеры, специально пришедшие на кладбище, вскидывали руки в приветствии. А вот потом… Потом рядом нашли метро, пустили трамвай и троллейбус. И они дудели почем зря, сбивая с толку пассажиров и водителей такси. По праздникам около могилы шли танки и пушки, провозили ракеты разной дальности. И когда они отдавали свой военный салют, то многие совсем забывали о Мальчише-Кибальчише, потому что маленькие дети писались, беременные хватались за живот, подростки давились пивом и мочились рядом с могилой, у ветеранов окончательно отказывала память. Появились кришнаиты и пели «Хари Рама». Скинхеды вскидывали в приветствии руки (поэтому их часто путали с пионерами), а потом метелили всех подряд. Спартаковские болельщики устраивали потасовки, мстя за невинно погибших, хотя точно известно, что Мальчиш болел за ЦСКА. Свои митинги и собрания начали устраивать коммунисты, хиппи, фаны Бориса Моисеева и Ксении Собчак; голубые и верующие. Открыли киоски с пивом, шаурмой и просроченными лекарствами. По вечерам стали кучковаться проститутки. Пенсионеры стали выгуливать собак (летом еще ничего, а вот зимой…) Появились очереди, начались толчея и давка, активизировались криминал и милиция с одинаковыми целями. Обычное, в общем, место. А памятник Мальчишу переставили подальше, чтобы не мешал гуляниям и торговле, движению народных масс и общественного транспорта. В целях, опять же, увековечивания памяти.
Вот, пожалуй, и все, что нам известно.
Но ведь была же в этой стране и другая жизнь! Жили ли там, скажите на милость, девчаши? Не могли же все мальчиши без них совсем обходиться? Или, например, неужели все в этой стране были только плохишами или только хорошишами? Наверняка ведь жили еще и середняши разные, никакиши!
Но наша сказка всего лишь об одном из этих мальчишей. И звали его Другаш.
С виду он был обычняш. Скорее, даже на плохиша смахивал. Вот так посмотришь на него, окинешь своим традиционно объективно нетрезвым взглядом и сразу поймешь: «Типичная сволочь!» А сам он, в общем-то, и не спорил. То ли не желал выделяться – хотел быть как все, то ли маскировался в каких-то своих непонятных целях. Говорил, что в детстве служил в монгольской разведке генералом. По виду, действительно на монгола смахивал. Да и привычки некоторые имел разведческие. Кто знает? Хотя лично я думаю, что служил он в этой самой Монголии на банальной подводной лодке. И не генералом, а капитаном второго монгольского ранга. Но суть не в этом. Было у Другаша внутри что-то не так. Не как у всех. Нет, и кишки у него болели, и печень покалывало, и почки иногда сами по себе отстегивались, и голова с похмелья раскалывалась. Словом, все, как у всех у него внутри было с этой точки зрения и слуха. Я имею в виду «внутри» где-то глубже. Там, где не слышно сложным врачиным аппаратом- фонендоскопом и не видно рентгеном. Куда не заглядывают врачи по уху, горлу, носу, зубу и простатиту. В общем, в самой глубине человека.
Так вот. Была у Другаша одна слабость: хотел он людей сделать счастливыми. И люди отвечали ему тем же: тоже хотели, чтобы Другаш сделал их счастливыми. Мало ли на свете дураков! Это они так про Другаша думали. Про себя. В смысле, что думали про себя, а дураком считали Другаша. Хотя и не сразу. А после того, как с него уже нечего было взять. А многие еще после этого начинали учить его жизни. Приводили примеры из прошлого, настоящего, будущего и выдуманного. Плотно поев после трехчасовой диеты, выпив для трусости и ковыряясь в зубах ножом, они учили Другаша уму-разуму: «Дурачина ты, простофиля (где-то я уже это слышал)! Зачем ты, болван, раздал все свои деньги людям? Почему, неразумный, помогал всем и каждому? Не лучше было бы все свои средства сразу отдать нам? А мы бы тебя не забыли. В том смысле, что помнили бы». Единственно в чем они сходились с Другашом, так это в единстве цели: их собственное счастье. Здесь расхождений не наблюдалось.
Да и правду сказать, Другаш еще тем фруктом был! Узнает, что у кого-то несчастье, что кому-то плохо – и ну помогать! Бросит все и помогает. Не спит, не ест, последнее отдает. Загоняет, так сказать, человеков железной рукой к счастью. А человеки и благодарны ему. «Спасибо» говорят, «все для тебя сделаем, ежели чего» говорят. Врут, как всегда, одним словом.
Вот приползет к нему какой-нибудь мальчиш-никакиш, слюни и сопли свои распустит, на колени практически сам становится и мямлит: «Помоги, Другаш-браташ!» Знает, подлец, что не будет ему отказа. «Выручай, Другаша-браташа!» - лепечет - «век не забуду!» И не врал. Не забывал. И за это ненавидел Другаша еще больше.
Так продолжалось до тех пор, пока не кончились совсем у Другаша деньги и силы. А, как вы помните, наш герой только изнутри другой был. А снаружи – обычный никакиш-середняш. Короче, наделал наш Другаш огромную кучу глупостей. На почве, значит, того, что лишился возможности делать людям счастье. «Ничего - думает Другаш – сейчас передохну немного, отдышусь и заново начну людей осчастливливать! Надо бы только небольшой помощи у друзей-товарищей спросить. Вон, ведь, сколько их у меня!» И как только он это подумал (не сказал даже), обернулся и увидел: а никого рядом-то и нет. Исчезли, испарились куда-то другие мальчиши. Практически мгновенно. Даже быстрее, чем раньше денег просить успевали и подмоги требовали. Как будто и не было никого вокруг. Словно и не жил никто рядом. Как в пустыне. Или в Антарктиде какой-нибудь. Хочешь грейся, хочешь парься, хочешь боты от холода заворачивай – результат один. «Разбитое корыто», как говаривал «наше все».
Попсиховал маленько Другаш, побезумствовал. Что он, не человек, что ли? Водки попил в лечебных целях. Водка то, она, ведь, наипервейшее лекарство от душевных и умственных болезней в той стране была. А потом призадумался. Именно призадумался. А не «задумался» или, там, «думать начал» или «за ум взялся». Не было в стране этой мальчишачей привычки думать. Не учили их сызмальства этому. Ни к чему, считали. Чтобы все понятней было, значит. Либо ты хорошиш – и тогда тебе после смерти героической слава и почет, либо – меняй родину на другие сладости – и тогда ты плохиш. За что тебе причитаются жизнь и осуждение на собраниях. Главное ведь что: чтобы все понятненько было, по полочкам. А думать – это вроде болезни нехорошей – лечить обязательно надо.
А Другаш наш только призадумался в одиночестве. И уже только этим одним фактом вызвал к себе всеобщую ненависть. Потому что еще больше стал не как все. Пытались поначалу его загнать в общее стадо понимания. Гнется Другаш, но не ломается. И тем самым еще больше злости и зависти к себе вызывает.
Если вы думаете, что я скажу вам, до чего додумался Другаш, то не надейтесь. Он ведь только призадумался, а не додумался. И пусть это останется его другашеской тайной. Были же тайны у других мальчишей. Свои. Так пусть и у Другаша будет. А, может, у каждого человека должна быть своя тайна. У кого – буржуинская, у кого – кибальчишеская, у кого – никакишеская, но - своя. Пусть и маленькая, но своя.
Так что, пусть Другаш думает. Время еще есть. Не мешайте ему. Оставьте его в покое. Хотя бы на некоторое время. Главное – не сломался он, не променял себя на варенье и печенье. Потому что Другаш иной. Другой. Друг.
P.S. Редко кому удается устроить другому жизнь и счастье. В крайнем случае – их суррогат. Но праздник возможно сотворить. Чуть короче, чуть длиннее. Время относительно. Думайте, задумывайтесь. Придумывайте. Чувствуйте свои мысли и обдумывайте свои чувства.
Аминь. Что означает – ИСТИННО! А не конец филь… , тьфу, молитвы.