ПРОСНУТЬСЯ, ЧТОБЫ ПОНЯТЬ…
На зелёной лужайке резвились дети – две девочки лет пяти-шести. Одна пухленькая, как булочка, - Алёнка, а вторая худенькая и очень подвижная – Онечка, Анисия, если говорить по-взрослому. Насобирав в кулачок одуванчиков, Алёнка, прищурившись, дула на их пушистые головки, а потом пыталась догнать весёлые парашютики – хоть одного! Но где там, парашютики, подхваченные ветром, улетали так быстро, что девочки просто теряли их из виду.
- Ну почему они не хотят показать нам, куда улетают? – спрашивала Онечка, - ведь мы совсем никому не выдадим их тайну, правда, Алёнка?
- Да нет никакой тайны! Ты всё придумываешь, Онька. Парашютики просто летят, а потом падают, где попало, и всё. Мне мама говорила, что всё в мире можно объяснить, что всё откуда-то вытекает и куда-то втекает, только вот что и откуда вытекает, я не поняла. Мама сказала, что вот подрасту и всё узнаю, а пока нечего забивать голову всякими пустяками.
Онечка поскучнела, а потом, склонив головку набок, спросила:
- А почему же ты, Алёночкина, бегаешь за ними? Что? Не знаешь?
- А вот и знаю! Я бегаю за ними просто так. А вот почему ты за мной бегаешь, как хвостик, не знаю!
Онечка захлопала мокрыми ресничками, а потом повернулась и побежала прочь от своей подружки. Вот она сейчас провалится куда-нибудь – наверное, это будет огромная яма, и пусть тогда Алёнка поплачет, а она, Онечка, всё равно не вылезет, и все её потеряют, и все будут смотреть на Алёнку и думать, какая она плохая. Это из-за неё такая хорошая девочка попала в беду… Она бежала, а слёзы всё сильнее лились из её глаз – уже от жалости к себе, попавшей в яму.
- Что случилось, малышка? - с тревогой спросила Онечку мама, когда та появилась на пороге дома. Тебя кто-то обидел?
- Мама, парашютики не просто так улетают, у них есть какая-то тайна! Они ведь живые, они, мама, несчастные, потому что ветер уносит их далеко от мамы, им ведь никогда не вернуться, они ведь пропадут! А Алёнка совсем их не жалеет, она …
- Онечка, Онечка, - проговорила мать, прижимая к себе свою девочку, - доброе ты моё сердечко. Пойдём на кухню, я сегодня испекла твои любимые сладкие булочки с маком. А об одуванчиках ты не беспокойся, ведь у них на всех лугах сестрёнки и братишки живут, дедушки и бабушки, они малышей приютят и за ними присмотрят. Только про это мы с тобой одни знаем, это страшная тайна, даже для Алёнки.
. Слёзы на щеках девочки мгновенно высохли, она захлопала в ладошки, запрыгала вокруг матери и радостно закричала:
- Я знала, я знала, что у одуванов есть какая-то тайна, я же говорила Алёнке, а она не слушала! Мама, а я когда вырасту, тоже улечу от тебя, как парашютик?
- А это, Онечка, ты решишь сама. Человек всегда сам решает, как ему поступить.
- Нет, тогда я никуда не полечу, я с тобой буду, мамочка…
« Я с тобой буду, мамочка»,- прошептала Анисия, открывая глаза. Боже, как давно это было! В далёком-далёком детстве, когда речка казалась глубокой, а трава, особенно когда лежишь на спине и смотришь на небо – голубое-голубое, без единого облачка, была волшебным лесом, в котором живут жучки, разные мохнатые гусеницы, паучки, и никому до тебя нет никакого дела. Ползущий по твоей руке муравей и не представляет, что ползёт по огромному живому человеку. Для тебя – ты есть, а для него тебя нет, для жучков ты просто неожиданное препятствие на дороге. Это понимание приходит вовсе не в детстве, а в какие-то особые минуты размышления о жизни, когда большая её часть уже прожита. Но, как ни странно, во взрослой жизни всё напоминает тот же волшебный лес: ты – есть, но кому ты нужен? Каждый занят собой, своими делами, многие из которых сами по себе вообще ничего не стоят. Но это если размышлять, а если размышлять некогда, то и дел важных, и нерешённых вопросов с каждым днём становится всё больше и больше. Немногие могут остановить свой бег, и только единицы, остановившись, знают, что надо делать.
Кто мы друг для друга? Каждый для каждого - или неожиданное препятствие на привычном пути, или мостик, по которому можно перебраться туда, куда хочется, в крайнем случае, туда, куда хватает сил добраться. И все одиноки. Каждый сам таскает в себе свои болячки, терпит неудачи, расплачивается за победы и неосторожно сказанные слова… В минуты вдохновения, а они порой обрушиваются на нас неожиданной волной, кто-то кого-то жалеет, что-то пытается объяснить и куда-то направить, но приходит момент и этот кто-то уходит по своим делам и маршрутам, оставив недавний объект сожаления наедине с самим собой. Так устроен мир. Тысячи одиночеств толпятся друг около друга, создавая иллюзию коллектива, объединяясь в какие-то группы или партии, громко чего-то желая, чтобы потом дома на диване, смачно зевнув, забыть обо всех, а то и послать в строго определённое место…
Так думала Анисия, проснувшись в один из дождливых дней августа. Была суббота, а это значило, что никуда не надо было спешить. Можно подольше поваляться в постели, почитать книжку, полистать страницы старого фотоальбома. Вот и мама приснилась сегодня…
А с Алёнкой они тогда помирились. Онечка не умела долго сердиться, она просто забывала, что сердится, ведь мир был таким огромным и интересным, а поделиться новым открытием хотелось почему-то именно с Алёнкой. Конечно, и с мамой тоже, и с бабушкой, но с Алёнкой обязательно.
На следующий день Онечка увидела страшного-престрашного паука. Так-то он был обычный, просто больше, чем те, которых она видела раньше, но у этого на толстой спинке был белый крест. Онечка разглядывала паука, и разные истории – одна страшнее другой – рождались в её голове. Наверное, этот паук – король всех пауков, наверное, он может очень больно укусить или вот посмотрит сейчас на неё, и она замрёт, как кукла, да так и останется стоять неподвижной. Надо скорее бежать к Алёнке, она точно знает, что это за паук, потому что Алёнка вообще всё знает. И Онечка побежала.
Алёнка сидела у окна и что-то рисовала. Увидев бегущую подружку, поджала пухленькие губки, наклонила голову набок и стала рисовать ещё сосредоточеннее, словно от этого зависело что-то очень важное.
- Алёнка! Алёнка! – закричала Онечка,- я вот только что видела паука, у него на спинке крест, как у пирата, он на меня так внимательно посмотрел, наверное, хотел заколдовать, а я убежала!
- Вечно ты, Онька, придумываешь всякую ерунду. Пауки вообще смотреть не могут, тем более на тебя, такую громадину, а про крест ты придумала, не бывает пауков с крестами. Кто им их нарисует? Может, ты сама и нарисовала, а со мной просто помириться хочешь.
- Ничего я не рисовала, я правду говорю. Побежали маму спросим, может, она нам про паука расскажет.
Забыв про ссору, Алёнка вылезла из окна, и девочки понеслись к маме Онечки.
- Тётя Тамара, Оня говорит, что видела паука с крестом на спинке,- важно проговорила Алёнка,- а я говорю, что она это всё придумала. Таких пауков не бывает.
- Не спорьте, девочки,- улыбнулась тогда мама,- такие пауки есть и называются они крестовиками. Онечка,- обратилась она к дочери,- где ты видела этого паучка? У поленницы? Сходите туда вместе, может, паучок и вылезет ещё из укрытия.
Девочки дружно побежали в полупустой дровенник и стали ждать паука. И он вылез. Раздался дружный пронзительный визг. Прибежавшая на шум мать увидела искрящиеся от восторга глаза дочери и испуганные - Алёнки…
Анисия закрыла глаза, опустившись на подушку, и предалась размышлениям. Она так ждала тогда чуда, а появление паука так ей и представлялось, что и завизжала-то от переполнившего её восторга, а почему завизжала Алёнка, до сих пор остаётся только её, Анисии, версией. Наверное, с людьми, которые считают, что всё на свете могут объяснить, не происходит ничего интересного. Они пугаются необъяснимого, раздражаются, когда с кем-то это происходит, выставляют их недалёкими чудиками и всеми силами стремятся доказать всем, что только они достойны всеобщего уважения и поклонения. И чудики никак не могут доказать всезнайкам, что все люди разные не только внешне, но и по способности воспринимать мир. Нельзя равнять танк и легковой автомобиль – у них разные технические задачи. Так и у людей: один живёт головой, а другой сердцем, вот и вся разница. Анисия жила сердцем и ответы на свои многочисленные вопросы искала не всегда в книгах, хотя книг читала много, а чаще всего в своём жизненном опыте, в тех чудесах, которые приключались с ней на протяжении всей жизни.
Она любила наблюдать за жизнью, любила отслеживать связь между своими поступками и следующими за ними событиями, начала наблюдать, с какими людьми и в какие периоды жизни сводит её судьба, – и открылось много интересного. Очень жаль, что это понимание приходит поздно, когда столько всего уже сделано – не так, как хотелось бы сейчас. Говорят, что человек задним умом силён. А может, это просто своеобразная работа над ошибками, проводить которую заставляет некая сила, готовящая нас к каким-то предстоящим открытиям в далёком-далёком будущем иного какого-то нашего существования… Совершил ошибку, продумал, промыслил, а, может, и проплакал её – и вот полотно жизни твоей снова сияет яркими красками.
Как бы всё просто было, если бы так. И Анисия снова отпустила свою память в далёкое и такое прекрасное своё детство.
- Оня! Ты дома? – раздался прямо над ухом звонкий Аленкин голос. Онечка вздрогнула, открыла глаза – рядом никого не было.
- Онька! – опять прокричала невидимая подружка.- Спишь, что ли? Времени десять утра. Забыла, куда мы с тобой собрались?
Онечка откинула одеяло, спрыгнула с кровати и навалилась на подоконник открытого окна. Алёнка стояла на завалинке и таращилась прямо на неё.
- Ой, а я проспала…Ты заходи, Алёнка, бабушка блинов напекла, сама знаешь, какие они у неё вкусные получаются. И варенье есть земляничное.
- Я с маслом люблю, - заявила Алёнка и направилась в дом.
Пока девочки уплетали блины, бабушка Онечки с интересом на них посматривала, пытаясь понять, куда же две непоседы собрались нынче по утру, но спрашивать не спешила, зная заранее, что самое верное – когда сами скажут. Девочки тоже не спешили с разговорами на эту тему, они болтали под столом ножками и обсуждали, какое варенье самое вкусное на свете. Получалось, что земляничное. Но вот загремели стулья, и подружки помчались к огородной бочке с водой мыть перемазанные вареньем руки.
- Бабушка! Бабушка! – раздалось вскоре,- мы пойдём к дяде Мише Петровичу на конный двор быка смотреть, он нас звал вчера. Он сказал, что бык какой-то пле… пла…пламенный! Что очень красивый и такой большой, что в клетке еле умещается. Ещё у него кольцо в носу!
- Не пламенный, Онечка, а племенной,- рассмеялась бабушка.
- А он, что, в племени каком живёт? У индейцев, бабушка? – глаза внучки широко раскрылись и стали похожи на две спелые сливы.
- Вечно ты что-то выдумываешь, Оня,- проговорила Алёнка.- Мне мама сказала, что нашим коровам нужен красивый кавалер, вот им и привезли из другого города. Наши-то деревенские никуда не годятся – мелкие да больные.
- Вот видишь, Алёнка всё знает, идите, только будьте осторожнее, без дяди Миши к быку не лезьте. Потом всё расскажете.
Дядя Миша был в конюховке. Это такой дом при конном дворе, куда по утрам приходит много народа, в основном мужики с папиросками да женщины, которые или работают на лошадях, или просят лошадь для каких-то хозяйственных нужд. Собираются все рано-рано утром, часов в шесть-семь, а сейчас в конюховке было тихо, только мухи-бомбовозы гонялись друг за дружкой, ударяясь в оконные стёкла и противно жужжа, как будто на улице им было мало места.
- О-о-о, стрекозы прилетели,- проворковал дядя Миша, откусывая что-то у основания хомута и сплёвывая на пол.- А я думал, что испугаетесь и не придёте. И он хитро посмотрел на девочек.
- А чего тут бояться?- проговорила Алёнка,- обыкновенный бык. Что, мы быков не видели?
- И то верно, Алёнка,- сдался конюх,- бык он и есть бык, только такого вы ещё не видели, это точно. Я сам раньше таких не видал, вот ведь какая штука, растудыть-твою-комар. Я вперёд пойду и палочкой постучу, а вы следом идите. Лошадей нет в стойлах, одна Манька вон стоит ногой мается, так ветеринар был, ногу промыл, привязал что-то ей, вот стоит, сено хрумкает.
- А палочкой зачем стучать? Чтобы бык нас испугался?- спросила шёпотом Онечка.
- Нет, гостей много у быка собирается, отпугну их, а то не ровён час напугаетесь. А быка пугать нельзя, он разбираться не станет, всё тут у нас разнесёт, так что если повизжать соберётесь, сразу говорю: лучше совсем не ходите.
- Что, мы дурочки, что ли, чтобы визжать?- надулась Алёнка,- мы уже большие, нам по десять лет уже. Мама говорила, что раньше девки в десять-то лет работали вовсю, а мы бегаем только да всякой ерундой занимаемся.
-Это ж какой такой ерундой вы занимаетесь?- напустил на себя строгости дядя Миша Петрович,- ну-ка, Алёна, докладывай!
Алёнка призадумалась ненадолго, подняв бровки домиком и выпятив нижнюю губу, а потом заявила:
- Вот когда я за хлебом в магазин иду, я ерундой не занимаюсь, я пользу приношу, а вот когда к Оне в гости, уже ерунда получается. Только мне это больше нравится, если честно.
Бык стоял в самом крайнем стойле и был таким огромным, что девочки застыли в полном недоумении. Особенно поразил взгляд его маленьких, но очень злых, как показалось девочкам, глаз на лобастой кудрявой голове с широким лбом и небольшими, но толстыми рогами. Через минуту подружки прятались за конюха, держа его за руки и за хлястик на поясе рабочей куртки. Бык с двух сторон был привязан цепями за перекладины, цепи гремели при любом его движении, но он к этому, видимо, привык и потому преспокойно ел что-то из длинного корыта. На гостей он посмотрел мельком, но этого хватило, чтобы внушить к себе почтение и уважение. Из верхнего оконца прямо на бычью спину ложился сноп света, и спина блестела каждой своей шерстинкой, всё же остальное было словно в дымке, от чего бык казался девочкам пусть не чудовищем, но чем-то его напоминающим.
- И к нему ходят гости?- прошептала Онечка.
- Дядя Миша пошутил, мне кажется,- ответила ей Алёнка и метнула быстрый взгляд на лицо конюха, словно бы желая увидеть там подтверждение сказанному.
- А вот и нет, девоньки, только чур – не визжать! Как только наш михряк от корыта отвалится, так гости и начнут собираться. Не боитесь крыс-то? – Дядя Миша испытующе посмотрел на девочек. В ответ девочки судорожно сжали его ладони…
Первая крыса появилась минуты через две. Она осторожно нюхала воздух, кося глазом то на корыто, то на быка, то на неподвижную троицу по ту сторону стойла. В бликах солнца топорщились её огромные усы, от чего она казалась даже красивой, но длинный чёрный хвост портил всю картину. Следом появилась вторая крыса, третья, четвёртая, пятая… Они выползали со всех щелей и вставали около корыта в один ряд, а когда начинали есть, хвосты – все, как один, поднимались вверх. Крыс было много, штук тридцать, и они никого не боялись, потому что были голодны. Дядя Миша стукнул палкой – крысы разом повернули головы в его сторону и замерли, но ни одна не пошевелилась, чтобы убежать. Девочки пискнули и ещё крепче ухватились за конюха.
- Вот ведь какая животинка наглая у нас тут обитает, спасения от неё нет. Хоть трави, хоть не трави, всё одно – плодится и размножается. Вот и в жизни так: коли ты один – пусть хоть какой ты сильный, а от своры мелюзги наглой не спастись. Так что дружите и друг дружку поддерживайте. Поняли?
Девочки закивали головами…
Как прав был тогда дядя Миша. Эти крысы встречались по жизни часто. Конечно, у них не было хвостов и усов, но в умении объединиться против кого-то одного им никогда не было равных. Как странно,- подумала Анисия,- конюх показывал быка, а она увидела крыс. До сих пор помнит эти торчащие хвосты и холодные изучающие взгляды глаз-бусин. Люди умеют так смотреть: не раз ловила она на себе мужские прищуры, раздевающие её и оценивающие последующую выгоду. Если цена назначалась высокая, начиналась игра, если же нет – от неё отворачивались и теряли интерес, какой бы умной она ни была. И никто не спрашивал, а как она сама относится к происходящему, нравится ли ей тот, кто назначал цену. К своему великому сожалению, она так и не научилась равнодушно реагировать на подобные вещи, всякий раз ей казалось, что её вываляли в грязи, что она подала повод к такому вот к себе отношению, пока не поняла мужскую природу. Что ж, у возраста есть свои преимущества. Как часто в молодости ей казалось, что достаточно быть честной и искренней – и тебя поймут, пойдут навстречу, но искренность называлась наивностью и деревенской глупостью, а честность – неумением вести дела. Когда она говорила правду, ей не верили, а когда не договаривала, считали, что умнеет на глазах…
В конце концов ей показалось, что она научилась жить среди людей, что неплохо усвоила многие жизненные уроки, но как только ей это показалось, восемнадцатилетняя дочь в слезах спросила однажды:
-Мама, как можно смотреть в глаза и врать? Мама, как? - И она поняла, что как бы искусно ни играла, изменить себя невозможно. Её зеркало - её дочь.
Что-то заложено в нас с рождения, и потому как бы мы ни старались, суть наша остаётся неизменной.
Иногда Анисия ловила себя на мысли: вот человек всё делает правильно, говорит правильно, а не лежит к нему душа, мало того, человек просто раздражает, а другой вроде и беспутный, даже шалопай, а рядом с ним хочется быть и его мнение по тем или иным вопросам хочется знать. Получается, что в мире лжи люди с большим удовольствием доверяют лгунам, но тем, кто пришёл в этот мир с душой и талантом лгуна. А уж если пришёл наивным, так и не стоит влезать в чужую шкуру…
Вопросы, вопросы, вопросы… и чем старше она становилась, тем больше возникало вопросов. Недавно в сознание ворвалась мысль, что ложь не является смертным грехом. Вот так всегда бывает: сто раз можно услышать что-то, но только на сто первый понять смысл сказанного. Говоривший предположил, что бог попустил нам в этом, так как слышать про себя правду двадцать четыре часа в сутки никто не сможет. Нас пощадили. А она, Анисия, всю жизнь стремилась к правде и только сейчас начала понимать, что все её жизненные невзгоды связаны именно с этим. Иногда лучше просто промолчать, когда кого-то несёт, - в тот момент человек глух, а уж возвращаться ли к теме разговора – дело второе. Жизнь сама всё расставит по своим местам. Но вот это-то и есть самое трудное. Мы спешим решить всё сразу, спешим поставить свою жирную точку в споре и уйти довольным самим собой. Это тоже заложено в нас и проявляется в самом раннем детстве. Но зачем? Что мы должны понять? И почему понимание приходит так поздно, если вообще приходит... Нас частично оглушили, ослепили, наделили болезнями – всё для того, чтобы здесь, на Земле, мы не смогли познать истину бытия? Анисия закрыла глаза. В детстве всё было проще – детская память намного короче, чем взрослая. Сколько раз они с Алёнкой не могли договориться по самым разным вопросам, но новое открытие очень быстро вытесняло из их голов все прежние разногласия, и они окунались в него и забывали старые обиды.
Однажды девочки не просто поругались, а даже немного подрались. В то лето, как обычно, они ловили на речке рыбу. Ловили, как и многие тогда, банками – кто-то литровыми, а кто-то и трёхлитровые ставил, особенно если на ночь. Девочки ставили трёхлитровые. Надевали на горлышко крышку из
толи, в банку крошили хлеб и зарывали её в песок почти на половину, крышкой против течения. А утром бежали на речку за уловом. Иногда в банки набивалось столько пескарей, что они и шевелиться не могли – как только забраться сумели? Девочки несли добычу домой, а родители чистили рыбёшку и делали из неё котлеты – нежные-нежные, а если пескари были крупные, то их жарили, залив яйцами с молоком. Получалось очень вкусно, хотя в жареных пескарях всегда было много костей. Но не это было главное. Сидя за столом, Онечка тихо гордилась, что вот это она наловила столько рыбы, а если кто-то за столом ещё и спасибо говорил «добытчице», то сердце её пело, выбивая волнующие ритмы.
Но в одно прекрасное утро всё пошло наперекосяк. В банке Онечки рыбы было как всегда много, а у Алёнки в банке сидел огромный чёрный рак. Вот страху-то было, когда Алёнка достала банку…Раков в реке водилось много, взрослые иногда ловили их, затем варили и ели. Говорили, что это очень вкусно, хотя Онечка сколько ни старалась, не могла заставить себя попробовать мясо рака – её почему-то сразу мутило и она убегала. Если честно, раков она боялась - своими клешнями те здорово могли поранить руку или ногу, и такие раны долго не заживали.
Рак в банке ворочал клешнями, пытался давать задний ход, но прозрачное стекло никак не давало ему выполнить манёвр. Девочки вытащили банки на берег, сели на прибрежные валуны и решили рака выпустить. Получив свободу, тот мгновенно сиганул под камень, а девочки опасливо подобрали босые ноги – сегодня около камня босиком они ходить не станут.
Рядом стояли две банки – полная рыбы и чистая пустая. Онечка видела, как Алёнке обидно, и решила поделить свой улов пополам:
- Алёнка, давай выроем в песке две лунки и поделим рыбу.
- А тебе не жалко?- прищурив глаза, спросила та с недоверием.
- Немного жалко, но тебя мне жальчее, как ты с пустой банкой домой пойдёшь?
- Ну спасибо, давай тогда выроем три лунки, чтобы удобнее было делить.
Девочки вырыли три лунки, подождали, пока вода в них более-менее отстоится, и выпустили онечкину рыбу.
- Давай сначала самых крупных поделим,- предложила Алёнка.
- Давай.
И вот четыре руки начали ловить удирающих пескарей. Вода стала мутной, сами девочки намокли, а пескари никак не хотели быть одинакового размера.
- Твой опять больше, Онечкина,- горячилась Алёнка, - ты специально мне маленьких подсовываешь!
- Это, между прочим, моя рыба!- вспыхнула наконец Онька,- я вообще могла тебе её не давать!
- Ах, ты так? Жадина! – и Алёнка ударила Оню по руке.- Оставайся со своей рыбой, а я обойдусь как-нибудь, тем более что всем она уже надоела.
Как тогда Анисия обиделась на свою подругу. Она ведь хотела как лучше, а получилась такая некрасивая история. Домой она пришла зарёванная, чумазая, с пустой банкой - всю рыбу девочка выпустила обратно в реку.
- Что у нас такое случилось, что за беда? – всплеснула руками бабушка.
Но вместо того, чтобы рассказывать, Онечка уткнулась в бабушкины колени и заплакала так горько, как никогда ещё не плакала. Бабушка гладила внучку по волосам, по плечам, тихонечко говорила что-то, давая девочке время для того, чтобы успокоиться. А Оня плакала и сквозь слёзы пыталась рассказать бабушке про свою беду.
- Глупая ты моя девочка, наивная твоя душа,- говорила бабушка,- это ещё не беда, это так, приключение, то ли в жизни будет…И она смотрела куда-то вдаль, думая уже о чём-то своём. Сейчас Анисия знала, о чём думала бабушка, а тогда больше её горя ничего не было на свете.
А с Алёнкой они, конечно, помирились, как всегда. В детстве мириться намного проще, ведь детская дружба обязательно «навсегда». Это потом, когда придёт подростковый возраст, начнётся вечный поиск тех, кто в состоянии тебя понять и оценить, поэтому постоянство в мыслях и привязанностях становится чем-то лишним и скучным. А в детстве всё просто.
Анисии повезло: у неё была всё понимающая бабушка. Бабушка и затеяла тогда идти в гости к аленкиной матери – чего-то ей от неё срочно потребовалось, а Онечку взяла с собой, хотя та поначалу сопротивлялась. А дальше всё шло по простому сценарию: женщины попросили девочек накрыть на стол, чаю им вдруг захотелось, затем все вместе пили этот чай с конфетами и печеньем, бабушка рассказывала смешные истории, и как-то незаметно девочки начали друг с другом разговаривать. Когда же бабушка с внучкой пошли домой, Алёнка позвала Онечку на кухню и тихонько прошептала:
- Ударь меня по руке, чтобы мне больно было, и всё, квиты!
Онечка слегка шлёпнула подружку, и девочки со смехом выскочили из кухни.
- Бабушка-бабушка… Как же тебя не хватает,- тихонько проговорила Анисия и, подперев рукой подбородок, глубоко задумалась. До сих пор ей казалось, что бабушка знала ответы на все вопросы, знала, но никогда не давала советов – всё у неё получалось «к слову», как бы между прочим. Она верила в Бога, но никогда не говорила про него, только однажды, когда Онечка, повязывая пионерский галстук, нравоучительно заявила, что Бога нет, бабушка тихонько сказала ей: « Онечка, если чего-то не знаешь, никогда не говори об этом вслух. А вдруг рядом окажется знающий человек, и ты будешь выглядеть дурочкой». Что такое выглядеть дурочкой, девочка хорошо знала, не зря же в подружках у неё ходила Алёнка, поэтому слова бабушки остались только в её сердце, как и та поездка в соседний район в церковь, когда было ей лет семь.
Сначала они долго ехали в «душегубке» - так называлась машина с крытым брезентом кузовом. Онечку страшно тошнило и потому, когда бабушка сказала, что до самой деревни они пойдут пешком, радости её не было предела.
Дорога шла полями. До самого горизонта золотились колосья пшеницы, а по краям, у самой дороги, синела полоса васильков. Где-то высоко в небе нежно звенели жаворонки, пауты надоедливо и опасно пикировали со всех сторон, норовя укусить зевавших по сторонам путников, да кузнечики стрекотали так звонко, что казалось, будто поле звенит всеми своими колосками. Бабушка шла быстро и о чём-то тревожилась, а Онечка бегала от одного края дороги до другого, иногда просто вокруг бабушки, и ей было так хорошо, как никогда… Это воспоминание прорывалось сквозь пелену времени, но как ни старалась Анисия восстановить его полностью, получалась какая-то другая жизнь, героиней которой была маленькая девочка Онечка, а она, Анисия, сторонний наблюдатель, который почему-то знает эту удивительную историю.
Церковь была небольшая – так показалось Онечке. Наверное, это было не так, потому что было очень много народа, и видеть что-то вокруг себя девочка не могла. Она задирала вверх голову и рассматривала парящих ангелов, какие-то картины – очень красивые, в позолоте, а люди рядом крестились и что-то шептали… Онечке стало скучно, но бабушка велела вести себя тихо, и она стояла, прильнув к бабушкиной юбке. И вдруг все упали на колени. В голове девочки словно что-то взорвалось - неожиданно открылось удивительное пространство церкви! Все на коленях, а она одна на ногах. Батюшка – так бабушка называла того дяденьку с бородой и длинными волосами в странных и красивых одеждах - шёл среди людей и размахивал каким-то предметом на цепочках, из которого шёл дым. Тогда Онечка не называла словами того, что происходило, она просто видела какое-то действо, она была ошеломлена, даже напугана – этот человек шёл прямо на неё и, казалось, был чем-то недоволен, а она не знала, что делать. Бабушка потянула её за руку, и Онечка присела…Луч солнца пробивался сквозь узорчатое окно, и в этом потоке света курился дым. Невидимый хор пел удивительные, с непонятными словами песни, а со стен на девочку смотрели строгие и очень красивые глаза мужчин и женщин, и никогда раньше не видела Онечка таких глаз, таких одежд, не ощущала такого запаха, какой распространился по всей церкви…Она понимала, что происходит что-то важное, но не могла понять, что.
Сейчас Анисия знала, почему бабушка тогда ничего не объяснила ей – нельзя было девочке, задающей очень много вопросов, знать что-то о Боге, это могло навредить ей в жизни, из которой Бог был изгнан. Но те ощущения, без обозначения названий и имён, которые Онечка получила в той церкви, так в ней и остались на всю жизнь. И что интересно: как только она начинала называть все вещи своими именами, чудесная картинка распадалась, получалась скучная взрослая история. Оказывается, ребёнку совсем не обязательно знать, что предмет в руках священника называется кадилом, а всё чудесное действо – воскресной службой, для ребёнка интересно то, что просто происходит перед глазами и заполняет душу до краёв новыми неожиданными ощущениями. Вопросы возникают позже, значительно позже, когда разбуженный мозг начинает свой познавательный марафон.
Анисия откинулась на подушку и надолго задумалась. Как-то так получилось, что среди всех воспоминаний это оказалось самым сильным. Она ничего не смогла тогда рассказать Алёнке, хотя пыталась это сделать. Рассказ получился скучным и неинтересным, и Алёнка быстро перевела разговор на другое. Больше к этой теме они не возвращались.
Во времена их детства о боге не принято было говорить. Изучаемая в школе история называла религию опиумом, юные пионеры должны были почитать дедушку Ленина, а комсомольцы глазеть на коммунистов и во всём им подражать. Онечку же больше занимали «Алые паруса» Грина и волшебные сказки, она мечтала о принце на белом коне, который увезёт её подальше от всех этих положительных и отрицательных героев, которыми нужно было или восхищаться, или презирать их, тупо повторяя кем-то одобренные фразы и поступки. Она повторяла, но никогда в рвении своём не была первой. Кто-то хранил её сердце и душу от фанатизма, наполняя её различными фантазиями и мыслями, далёкими от реалий жизни. Сейчас она знала, кто это был. А тогда… В кухне – на полке под потолком, задёрнутой шторочкой, у бабушки стояла икона, на которой был изображён мужчина со строгими глазами. Икона была украшена цветами из фольги и казалась очень красивой. Никогда Онечка не видела её близко, тем более ни разу не держала в руках. Как такое могло произойти, она до сих пор не знала. Ведь казалось чего проще: принеси табурет, достань икону и рассмотри её! Но сила бабушкиного запрета была настолько велика, что девочке и в голову не приходило трогать икону, а вот смотреть на неё с каким-то странным трепетом, когда бабушка собирала шторку гармошкой и что-то доставала с полки, Оня любила. Это была их большая с бабушкой тайна, и даже Алёнка ничего об этом не знала.
Жизнь развела их с Алёнкой, но именно Алёнка, прошедшая через всё её детство, первая начала приземлять неуёмные фантазии своей подружки и объединять с реальной жизнью. Все последующие друзья Анисии так или иначе тоже приземляли её, хотя и слушали с интересом удивительные её истории – Анисия называла их чудесами, задавали вопросы, но никогда не верили до конца в то, о чём она говорила. Анисия долго не понимала этого, пока не услышала со стороны, что её называют странной. Почему?! Ведь она никогда не придумывала ни слова! А потом вдруг осознала, что если бы всё это произошло с кем-то другим, она, наверное, тоже бы не поверила. Просто чудеса, которые в её жизни происходили, давались только ей, они расширяли горизонты её сознания, показывая, как ни странно, именно реалии жизни, к которым её и пытались вернуть все её знакомые. Получалось, что реальная жизнь – это не только то, что можно увидеть, потрогать и объяснить, она намного интереснее и загадочнее, чем многим это представляется. Не надо ничего придумывать, всё уже есть, только надо это увидеть и принять. Друзья, возвращая её на грешную землю, сами ничего не знали об этой земле, о том реальном мире, в котором жили. Это открытие успокоило Анисию, и всё пошло своим чередом.
Как-то так получилось, что её внимание всегда привлекали церкви и храмы, но многие из них были разрушены и пребывали в плачевном состоянии. Тем не менее как только предоставлялась возможность, Анисия шла в очередной, разглядывала уцелевшие росписи, а потом долго стояла под главным куполом, если он уцелел, закрыв глаза и пытаясь поймать остатки благодати, которая, как ей казалось, обязательно сохранялась даже в развалинах. В этом своём пристрастии она не была одинока.
Храм, который подарил ей главное из её чудес, она не забудет никогда. Он тоже был разрушен, но звал, манил к себе, и она, услышав этот зов, приехала в него вместе со своей хорошей знакомой. Разбитые стены, погнутые и вывороченные с корнем оконные решётки, разобранный пол, делавшийся на века из половинок толстых брёвен, коровьи лепёшки и надписи, надписи, надписи – грязные, пошлые, глупые… И ангел под куполом, один из сохранившихся – живой! Его глаза смотрели на Анисию и не отпускали, они словно ждали от неё помощи, но что она могла сделать? Она перекрестилась и вдруг вскрикнула:
- Господи, да что же это такое? Почему разрушен твой храм? Почему жизнь так устроена, что зло заполонило всё вокруг? Нет уже сил верить, господи, сделай что-нибудь, яви чудо, укрепи мою веру!
Без слов вышли они из храма, сердце было растревожено, но весенний солнечный день в конце концов отвлёк от тяжёлых мыслей. Часа через два Анисия и Людмила поехали на рейсовом автобусе домой. Они сидели друг за другом на одиночных сидениях, все остальные пассажиры расположились кучкой на другой стороне. Анисия смотрела в окно – на небе не было ни облачка, но было оно такое голубое и бездонное, что отводить взгляд не хотелось. И вдруг…
При этом воспоминании сердце Анисии забилось, и вся картинка вновь встала перед внутренним взором, как всякий раз, когда ей хотелось чуда и когда душа уставала и просила отдыха.
Вдруг она поняла, что что-то видит: в небе стояло лицо, прекраснее которого она никогда в жизни не видела. Это было лицо того ангела из храма, у которого она просила чуда…И она поняла, что это такое – неземная красота, о которой так часто говорят поэты. Они говорят неправду – ни одно человеческое лицо не может быть так прекрасно. Составленное из тончайших белоснежных линий, оно чуть заметно волновалось, а в глазах отражалась и боль, и любовь, и величайшая мудрость, и что-то ещё, чего невозможно было объяснить словам. Анисия замерла, словно душа её не могла продохнуть после неожиданного «ах!», а потом вдруг заволновалась, что потихоньку сходит с ума.
- Люда, посмотри на небо,- слегка повернув голову назад и не отводя глаз от ангела, проговорила Анисия.
- Анисия Ильинична-а-а…- раздалось сзади, и их объединила общая тишина. Автобус стоял – он почему-то неожиданно сломался, но никто в салоне больше на небо не смотрел, а ведь ангел не был маленьким.
На коленях у Анисии лежал фотоаппарат, достаточно было расчехлить его и сделать снимок. Но руки словно окаменели, и что-то внутри говорило: как только ты отведёшь взгляд, лицо ангела исчезнет…
Минут десять женщины смотрели в небо, замерев и затаив дыхание, и вдруг лицо дрогнуло и стало таять. Глаза цеплялись за каждую составляющую, пытаясь вернуть её обратно, но лицо рассеивалось и растворялось в голубой бездне… Автобус отремонтировали, и он двинулся дальше. Люди расселись по местам, только две женщины молчали и цеплялись глазами за каждое облачко, пытаясь хоть ещё на мгновение увидеть своего ангела.
Всякий раз это воспоминание тяжело давалось Анисии: к горлу подступал ком, глаза начинали слезиться – хотелось не просто плакать, а выть от какой-то невероятной тоски и отчаяния. Вот и сейчас она уткнулась в подушку и замерла…
В храм она возвращалась. Она шла к своему ангелу, словно на свидание, а у него оставалось всё меньше сил – изображение тускнело, и только глаза его неотступно следовали за каждым, кто входил под разрушенные своды. И вдруг радостная весть ласточкой прилетела к Анисии – храм, часть его, восстанавливается, в нём уже идут службы… Ей очень хотелось вновь поехать туда, но житейская суета никак не выпускала из своих удушающих объятий. Недавно решилась сходить в свою церковь, ту, где в сознательном уже возрасте приняла крещение, и неожиданно для себя впервые в жизни исповедалась.
- Ну как?- задала вопрос знакомая женщина. – Что чувствуешь?
- Тяжело мне как-то,- только и ответила тогда Анисия, смутно ощущая, что короткий разговор с батюшкой будет иметь какое-то продолжение. Но какое?
Ложась спать, не то в шутку, не то всерьёз сказала себе:
- Наверное, во сне будет продолжение. Не может всё вот так просто закончиться. И сон был. Лежит будто бы она, а тело всё бьёт мелкая дрожь. Над ней батюшка стоит – тот, который крестил её в своё время, и начитывает что-то. Говорит тихо и руками над ней водит. Что говорит – Анисия не слышит, но понимает, очень смутно, правда, что добра он хочет. И вдруг изо рта её словно что-то вышло, тело ещё раз дёрнулось, и она замерла… Ах! – с этим и проснулась. Проснулась, всё поняла и долго лежала, глядя в потолок. Мысли появлялись и тут же исчезали, на их место приходили новые, чтобы тоже исчезнуть. Анисия ощутила вдруг, что понимает в этой жизни абсолютно всё, но облечь это понимание в слова не может – оказывается, невозможно. Это должен понять каждый, и тогда всё будет просто и не за чем будет разговаривать, ничего не надо будет выяснять… Но это будет уже новый уровень отношений, дожить до которого очень бы хотелось. Впервые размышляла она на эту тему сама, раньше что-то у кого-то читала, с кем-то это обсуждала, соглашаясь и не соглашаясь, а тут мысли текли ровно и спокойно.
Удивительное это было утро – память подарила самые яркие и дорогие сердцу воспоминания, словно бы ревизию произвела в душе. Наверное, с возрастом это происходит у многих, и каждый – один на один с собой – заново переживает то, что уже прожито. А судьба… Судьба сделала Анисии ещё один подарок - встречу с монахом и долгий с ним разговор. Это была неожиданная для неё самой исповедь, попытка объяснить церковному человеку многое из того, что волновало её и что в общем-то серьёзно расходилось с церковным уставом.. Всё это поначалу несколько озадачило монаха, но он нашёл в себе силы понять и даже принять многое из того, о чём она говорила. Рассказала Анисия и о своём чуде, на что он ответил:
- Мы годами молимся и просим этого, а тебе это далось просто так. Не подведи.
Он сказал то, что сказал, но это «не подведи» попало на удобренную почву. Много раз спрашивала себя Анисия, почему небо так быстро услышало её крик о помощи и послало ту встречу с ангелом. Она понимала, что ничего просто так не происходит, всё имеет какой-то смысл, понимала, но принять единственно правильное, на её взгляд, решение – уйти в церковь так и не смогла. И в миру люди живут, сказала она себе, и их бог тоже слышит, значит, всё идёт как идёт. Бабушка жизнь свою в миру прожила, но жизнь эту вполне можно назвать монашеской, особенно последние лет тридцать. Однажды Анисия спросила у неё, как может она столько терпеть и не озлобляться? Бабушка тогда ответила: «Разве такой я была? Я себя сделала». Не удивительно, что всем с ней было хорошо. Она не жаловалась, не обременяла просьбами, умела выслушать и совершить поступок…
Совсем недавно Анисия поняла вдруг, что бабушка тоже встречалась с чудесами, просто никому об этом не рассказывала. Время было другое, не всё можно было рассказывать, прослыть же ненормальной среди « всё знающих» и ничего не принимающих на веру людей было опасно. А поняла потому, что вспомнила, как однажды в юности ещё стала невольным свидетелем того, как бабушка плачет. Никто никогда этого не видел. В то время мама была при смерти, но никто не думал, что всё произойдёт так быстро. Увидев бабушку, Анисия удивилась, а та, утирая слёзы, сказала:
- Мне девы поплакали, что мама твоя завтра умрёт…
- Какие девы?
- Да вон же за воротами стоят, не видишь, что ли?
Анисия не видела. Но это «девы поплакали» застряло в мозгу и никак не хотело уходить, тем более что в жизни она ещё раз столкнулась с этим выражением, только девы плакали уже другой пожилой женщине…
Вот оно как складывается в жизни-то…И понимать рисунки судьбы начинаешь, когда основная часть жизни уже прожита, когда начинают приходить воспоминания, а отрезок, составляющий прошлое, становится намного длиннее того, что ждёт впереди. И кому-то, наверное, девы тоже поплачут уже по твоей завершившейся жизни…