Четыре джентльмена и повариха

Гуго Вормсбехер
   


Гуго Вормсбехер
Четыре джентльмена и повариха
(Рассказ)

Машина несется по асфальту, почти не сбавляя скорости на поворотах, то взлетая на бугор, то опять проваливаясь вниз. Слева и справа майская полупустыня во всей ее красоте. Зеленая трава, сочная и свежая, так и прёт из земли. Яркие красные тюльпаны густо усыпали эту бескрайнюю зелень и будто соревнуются с ней, кто придаст  полупустыне свой цвет. Солнце буйствует в небе, ветер свистит в ушах, мы летим вперед - хорошо!
Я закрываю глаза. Сразу передо мной возникает сухощавое лицо с мутными глазами и вытянутым вперед утиным носом. Это институтский завхоз, под началом которого мне пришлось  работать весь последний год. Старый служака, он пытался внедрить военную дисциплину и рапортовку в командовании институтскими уборщицами, столяром, электриком и сантехником, но безуспешно. Уборщицы между собой говорили, что он чокнутый, остальные называли его дураком и еще как-то, и  дольше полугода никто с ним не работал.
Я выдержал год, т.к. ждал квартиру, но квартиру не дали, и вот я лежу в летящей машине на куче деревянных реек и колышков, прикрытых палатками. Сбоку в ящике громыхает посуда, и Володя, рослый шестнадцатилетний ребенок, стукаясь об углы ящика, ругается про себя весьма сокровенными словами, но ни за что не хочет  поменяться со мной местами: у самого борта, рядом с ним, расположилась наша молодая симпатичная незамужняя повариха. Мы едем в топографическую экспедицию.
Однако мы уже шесть часов в пути, и совсем неплохо бы остановиться на несколько минут на лоне природы. Володя начинает уже иногда отворачиваться от поварихи и глядеть на меня  вопрошающе и нетерпеливо. Но начальник наш, Александр, сидящий в кабине, решил видимо сделать остановку в ближайшем поселке, чтобы сразу пообедать.
Наконец-то машина остановилась! Напротив столовая. Мы еле перелезаем через борт и вместе с Александром и шофером Васей рысцой направляемся к ней. Заворачиваем с уверенной надеждой за угол, но с другой стороны  нам навстречу уже идет наша повариха, ищущим взглядом окидывая все постройки. Недалеко от нас стоит колонка, и мы вмиг оказываемся около нее, будто нашли, наконец, то, что искали, и будто главное сейчас для нас – намочить руки в струе холодной воды. Повариха страдальчески улыбнулась нашей находчивости…
        И вот мы все в столовой, и Александр, предупредив, что оплата идет уже из общего котла, заказывает каждому по дунганской лапше.
Тому, кто ест дунганскую лапшу впервые, можно посочувствовать, потому что найти конец в бесконечном скользком шнуре никому в мире еще не удавалось. Неизвестно, чего в тарелке было больше - перцу или остального, но после того, как наша повариха еще потрясла перечницу над своей лапшой, три руки (начальник наш, видимо, хотел показать, что у него собственный вкус, или просто не успел) сошлись над перечницей.
Из горла летело пламя, когда мы вышли из столовой. Я вытащил из кармана пять алюминиевых чайных ложек (все «столовые наборы» мы забыли получить на складе), Володя - четыре вилки и две столовых ложки, Александр - горсть салфеток (эстет несчастный!), а Вася, вывернув карман и поругиваясь в сторону, обтирал пучком травы горчицу, вылившуюся из неаккуратно запиханного стакана. Машина покатила дальше и все умиротворенные, задремали.
Проснулись мы от духоты и тряски. Асфальт, цветы и трава остались позади.  Дорога теперь вьется то по голому холмистому плато, усыпанному щебенкой, то по раскаленной  смеси пыли и песка, которой  все уже изрядно припудрены. Песок, пыль, щебенка. Пыль, щебенка, песок. И духота.
Было  уже  шесть часов вечера, когда мы добрались до места. Решили остановиться в центре нашего участка, неподалеку от колодца, к которому на ночь чабаны пригоняли своих овец. Начали ставить палатки, предварительно осмотрев каждый квадратный сантиметр земли, чтобы на ней не оказалось змеиной норы или какой-нибудь гадости. К счастью, там, где пасутся овцы, можно не бояться ядовитых пауков каракуртов: овцы, если обнаружат их, кидаются на них как пьяницы на стакан водки.
Палаток у нас было три: две четырехместных и одна двухместная - для поварихи.  Одну из больших палаток заняли мы, другую оборудовали под кухню и столовую. Установили график дежурства по кухне. Володя, как самый молодой, дежурил первым.
  Рано утром в соседней палатке раздался звонок будильника, минут через пять - сопенье, чмоканье и стоны Володи и скрип его раскладушки, потом опять всё стихло. Проснулись мы от невообразимого шума. Я выглянул в отверстие, служившее нам окном, и увидел тучу пыли вокруг палаток, а в этой пыли бегущих овец - отару гнали на пастбище. Блеянье овец, лай собак, крики и свист чабанов, громыханье гирлянд пустых консервных банок, привязанных к длинной палке и волочащихся по земле - так чабаны подпугивают овец, - повариха с палкой в руках бесстрашно охраняющая котел, и выскочивший спросонья в одних трусах из палатки перепуганный Володя: такая живописная картина предстала перед нами в первое утро нашей экспедиционной жизни.
Мы сделали усиленную зарядку, тщательно почистили зубы и помылись до пояса холодной водой, делая вид, что всё это для нас обычно. За столом, разумеется, первым  оказался Володя.
        - Бедный, он так сегодня утром помогал мне, наверняка проголодался больше всех, -улыбнулась повариха, накладывая ему полную миску каши. Володя чуть порозовел, однако миску вылизал дочиста. Чувствуя, что разговор вот-вот коснется его помощи на пищевом фронте, оп попытался увести нас в сторону:
        - Вася, попросил он, - размочи, пожалуйста, карман, может наскребешь еще чуточку горчицы, а то хлеб что-то пресный.
Вася выбыл из строя. Окрыленный успехом Володя выбрал момент, когда повариха стояла рядом, и спросил нашего начальника:
        - Александр Васильевич, а ваша дочка не боится черепах? Что, если я привезу ей? –И невинно уставился на него.
        Напомнить еще молодому мужчине в присутствии красивой девушки о том, что он женат - это был тяжелый удар. Александр что-то невнятно пробормотал и только сильнее стал дуть на чай. «Что готовит этот негодник мне?» - подумал я с некоторым беспокойством, на всякий случай готовя непринужденную улыбку.
        - Володя, ты уже покушал? - спросила повариха. Я облегченно вздохнул. - Пойдем, сходим за водой.
        - Вася, заведи машину, привезите с ним воды, - распорядился Александр, в то время как Вася и сам уже, исполненный настоящего рыцарства, направлялся к машине.
Володя взял большую флягу, поставил ее на подножку, сам сел в кабину, упершись ногой в открытую  дверцу, и машина поехала к колодцу.
А перед выездом «в поле» каждый зашел еще раз на кухню, где наша повариха мыла посуду, - кто напиться, кто чаю налить во фляжку...

Первый день мы посвятили ознакомлению с участком. Местность была из тех, которые аллах сотворил уже из остатков выделенного ему стройматериала для создания земного шара: половина - голые холмы, усыпанные щебенкой и примыкающие вдали к горному хребту, покрытому снегом, половина - пески, тянущиеся до самого горизонта и кое-где поросшие сморщенной, не успевшей еще до конца выгореть, травой. Нам предстояло как бы расчертить наш участок: через каждые два километра нужно было проложить «профиль» - безупречно прямую сорокакилометровую линию, на которой через каждые сто двадцать пять метров вбивался и окапывался пронумерованный деревянный  колышек. По этим профилям затем пройдут геофизики и у каждого колышка будут замерять глубину залегания воды. Найти воду - такова была наша общая с геофизиками задача.
В первый день мы прошли четыре километра при норме шесть и изрядно устали.  Приехали уже в темноте.
По графику очередь идти на кухню переходила к Васе. После ужина он включил фары, нарубил дров и привез воды. Повариха пошла спать - ей вставать первой, а мы, немного пришедшие в себя, сели играть в домино, в «козла». Проигравшие должны лезть под стол и кричать козлом. Мы с Васей побывали уже раза четыре внизу, и только после этого удалось загнать туда наших противников. Александр весьма скромно что-то пробормотал там, но Володя издал такое звонкое и четкое «ме-ке-ке», что в отаре около колодца  радостно отозвались козы, а в соседней палатке резко заскрипела раскладушка, раздалось испуганное «Пошли отсюда! Пошли!», потом еще один скрип, и всё стихло. 
        - Ты что, с ума сошел? - прошипел замершему под столом мастеру Вася.
        - А что, как вы, что ли, мяукать? - ответил тот, вылезая.
        - Ну, хватит, спать пора, - вмешался Александр.
        Утром повариха рассказала нам, что всю ночь ей снились какие-то козы, которые орали как сумасшедшие и лезли в котел, чтобы съесть еще варящуюся кашу.
        - Жаль, моей бабушки нет с нами, она бы сразу нам объяснила, к добру или не к добру такой сон. Вообще-то козы вроде к добру, - поддержал разговор Володя. - К молоку вроде.

Прошло несколько дней. В работу мы втянулись, уже делали по десять-двенадцать километров в день, правда, работали с раннего утра до темноты. Все изрядно загорели и успели местами облезть. Володе повариха даже сама намазывала какой-то мазью спину, когда он на второй или третий день приехал, охая, с работы. Мы обгорели тогда не меньше, ведь хотелось загореть побыстрей, но мужественно, не как некоторые, переносили тяжкие страдания, при этом с черной завистью поглядывая,  как Володя, лежа на животе, млел от удовольствия.
Поварихой мы были довольны. На кухне всегда было чисто, и Александр, который первое время подозрительно разглядывал ложки и вилки, вскоре брал их уже без предварительного визуального исследования. Когда утром, свежая, в облегающих брючках, чуть пахнущая дымом, она ставила на прохладный чистый стол миски с горячим завтраком, мы даже изрядно пересоленное съедали без остатка. «Соль удерживает воду в организме», - одобрительно замечал Володя.
Как-то раз за ужином Володя начал нам читать лекцию:
        - Вы знаете, перед сном очень полезно подышать свежим воздухом.
        - Да неужели? - изумился Вася.
        - Конечно! Особенно, говорят врачи, укрепляют здоровье и нервную систему свежий воздух в сочетании с ходьбой. Ходить надо не быстро, дышать глубоко, вот так... - он несколько раз обошел вокруг стола, задрав нос, раскрыв рот и выпятив грудь, и снова сел за свой стакан.
        Мы начали догадываться, куда он клонит, но в это время Володя сделал большой глоток чаю, поперхнулся и закашлялся. Вася, видимо, обеспокоенный тем, что наш инициатор не доведет до включения в обязательства столь полезное для живущих под открытом небом мероприятие как вдыхание свежего воздуха, стал изо всей силы колотить его по спине, отчего кашель только усилился.
        - Задержи дыхание! - скомандовала ему повариха.
        Прошло с полминуты. Мы все страдальчески-выжидательно смотрели на то, как лицо Володи постепенно освобождается от прихлынувшей крови и принимает нормальный цвет. Повариха  молча долила ему в стакан чаю.
        - Особенно прогулки необходимы лицам женского пола, - выдавил Володя. - Вот я и предлагаю, чтобы каждый вечер после ужина мы совершали прогулки. А так как в одиночку бродят только дураки и сверхумные (взгляд в мою сторону), и так как настоящие мужчины (тут он выпрямился на стуле и сдвинул окончательно обесцвеченные солнцем белесые брови) должны оставаться мужчинами в любых обстоятельствах, то я и полагаю, что мы позаботимся о нашей единственной даме и по очереди будем сопровождать ее в этой небезопасной необследованной дикой местности. - Видимо, дух коллективизма дал в нем первые ростки. - Кто за то, чтобы  данное предложение принять за основу?
        Родная атмосфера профсоюзных и прочих собраний разом наполнила нашу палатку,  руки единодушно взметнулись вверх. Принятое предложение вступало в силу со следующего вечера, и мы перед тем, как заснуть, еще долго ворочались, готовя про себя речи, которые нам придется держать, чтобы повариха с большей пользой могла вдыхать свежий воздух.

В этот день нам предстояло сделать профиль на труднейшем участке - восемнадцать километров по барханам. Встали пораньше. На небе ни облачка. Пока доехали до места, определили направление и двинулись вперед, солнце уже начало припекать. Мы сняли с себя всё, оставшись лишь в плавках и в брезентовых туфлях, да на головах широкополые травяные шляпы, купленные нами перед выездом сюда по рублю штука на Зеленом базаре в Алма-Ате. Александр с шофером, делая крюки и объезды, поехали вперед, чтобы выставить для нас вехи-жерди как ориентиры, а мы с Володей - я впереди с рюкзаком, полным колышков, а он сзади с лопатой, пошли пешком. Я тянул за собой длинный шнур и втыкал колышки. Володя шел за концом шнура и смотрел: как только мерный узел на нем сравняется с очередным колышком, он наступает ногой на конец, шнур врезается мне в плечо, и я останавливаюсь. Пока я втыкаю следующий колышек, Володя окапывает предыдущий. Окопав, он дергает шнур, я иду вперед. Часто за барханами мы не видим друг друга. Еще чаще не видно мне вехи, к которой я должен идти. Поэтому, чтобы не сбиться с линии, надо всегда заранее выбрать дополнительные промежуточные ориентиры на однообразных песчаных буграх. Когда уже абсолютно невозможно сориентироваться, остается солнце. Я уже точно знаю, какой угол с северным направлением образует моя тень в десять, одиннадцать, двенадцать часов. Лучше всего в час - тогда они совпадают. Так идешь, пока не выберешься на бугор, откуда в бинокль можно увидеть стоящую за два-три километра вешку.
Мы идем уже три часа. Накануне вечером, окидывая взглядом пустое до самого горизонта пространство, Володя за столом заметил, что кампании по посадке зеленых насаждений надо бы проводить не в городе, где и так много зелени, а здесь.
        - Здесь, - заявил он торжественно, переполненный заботой о благоустройстве планеты, - и я бы посадил несколько кустиков. А то в школе всегда сбегал с этих посадок.
        - Согласно восточной половице, настоящий мужчина должен посадить дерево, убить  змею и вырастить сына, - сказала тогда повариха.
        Деревья кроме Володи сажали уже все. Змей больше всего убил Александр - он восемь лет работает в экспедиции. Только сына не вырастил еще никто, что было вполне объяснимо нашим возрастом. В этом вопросе преимущество было на стороне Васи - у него был, хотя и всего лишь пятимесячный, но всё же сын.
Таким образом, мы с Володей оказались дальше всех от восточного идеала мужчины, и теперь хотели завоевать преимущество хотя бы в убиении змей. Природа, видимо, из сочувствия, шла Володе в этом отношении навстречу: не раз позади слышался победный клич, высоко поднятая лопата описывала полукруг и врезалась в песок, разделяя очередную Володину жертву пополам и внося всё больший дисбаланс в экологическую гармонию природы. Когда мы к обеду дошли до взобравшейся на высокий бархан машины, у нас на счету было девять пройденных километров, несколько убитых змей и тошнота вместо аппетита. Кое-как мы проглотили по яйцу и выпили по несколько глотков чаю, теплого и невкусного. Выгоревший на солнце тент машины был раскаленный, и в кузове было нечем дышать. Мы залезли под машину, чтобы с полчаса отдохнуть. Хотя все уже загорели, как заметил Вася, под орех, за четыре сегодняшних часа даже под коричневым загаром появилась краснота. Особенно горели ноги, и пришлось надеть брюки, а заодно и рубашки. И сбросить хоть на время туфли с раскаленными от песка подошвами.

Александр с Васей снова уехали на машине вперед, чтобы провешить профиль до конца. Утопая по щиколотку в горячем песке, под кипящим белым шаром в белом небе, по белому песку с бархана на бархан шли мы, связанные тонкой нитью телефонного провода, не видя ничего живого вокруг. Даже ящерицы, попадавшиеся нам до обеда, куда-то исчезли. В плечо периодически врезался темный от пота конец шнура, и только это напоминало, что в этом мире я не один.

Впереди, километрах в двух-трех, расстилалось голубое озеро в желтых берегах. Броситься бы в него и укрыться под водой от этого безжалостно-равнодушного пекла! Но мы уже хорошо знали, что это всего лишь мираж, и с трудом преодолевали обман зрения.
Дыша через нос, чтобы выдыхать меньше влаги и чтобы не так часто пересыхало в горле, мы добрались до третьей вешки. Сколько ни смотрели, следующей вешки обнаружить не удалось. Мы сгребли с верхушки бархана верхний обжигающий слой песка и сели отдохнуть, поочередно наблюдая в бинокль, не покажется ли где машина. Наконец мы увидели, как в километрах полутора от нас, немного в стороне от профиля, с высокого бархана нам машут тряпкой, привязанной к длинной палке. Когда мы в ответ помахали  шляпой, надетой на вешку, там воткнули палку в песок и опять исчезли. Оставив рюкзак, колышки и шнур, мы пошли туда.
Машина стояла в котловане, образованном четырьмя высокими барханами. Обе створки капота были подняты вверх, из горловины радиатора шел пар, дверцы кабины были раскрыты. Вася лежал на сиденье и, свесив на подножку голые потные ноги в сапогах, спал. В короткой тени машины, тоже в трусах и сапогах, лежал Александр.
Мы осторожно подошли к ним. Я залез под машину и спрятался за колесо, Володя встал за кузов. По его команде мы одновременно укололи сухими былинками одного в ногу, другого в мягкое место и опять спрятались.
Вася, стукнувшись головой о боковую часть кабины и прогромыхав в сидячем положении по подножке, мгновенно оказался на раскаленном песке, обжегся, вскочил и, держа правую ногу в руках, прыгая на левой, старался обнаружить «укус». Володя постарался на славу, и на месте, куда он ткнул, чуть проступила кровь. Александр же по другую сторону машины, вскочив, стянул трусы до колен и, сверкая белым задом, повернув голову назад, крутился на одном месте, также стараясь увидеть смертельно пораженное место. Наконец, через раскрытые дверцы кабины, они увидели друг друга. Паническое выражение на их лицах сменилось сначала недоумением, затем на них появилось что-то хищное. Вася сунул ногу в сапог, из которого пытался вытряхнуть фалангу или скорпиона, а Александр подтянул трусы.
- Хунвейбины несчастные, вылезайте! - закричал Вася, нагнувшись и глядя под машину.
        Держась за животы, мы выкатились к ним. Пользуясь тем, что от смеха мы не могли сопротивляться, они перетащили нас по одному на горячий песок и занялись поджариванием.

        Через полчаса мотор немного остыл, и Вася, включив оба моста, дернул машину с места. Добавив к лошадиным силам мотора еще свои, мы выбрались на бархан.
Закончить профиль всё равно уже не удалось бы, поэтому решили возвращаться, предварительно заехав за саксаулом, так как топливо на нашей кухне подходило к концу.
Проделав по барханам еще километров десять, мы, наконец, увидели большие голые кусты, чуть подернутые зеленой дымкой. Как заметил Володя, саксаул похож на оленьи рога, к концам которых приделаны маленькие зеленые метелочки. Он и тверд как кость, тонет в воде, его не разрубишь топором, и в то же время он очень хрупок: его разбивают камнем, молотком или обухом топора.
Мы выбирали деревца потолще и сваливали их ударом ноги. Набросав полкузова, поехали домой. До палаток оставалось километров пять, как вдруг сбоку к нам стала быстро приближаться темная полоса. Через две минуты машина остановилась: ничего не было видно, поднятые бурей песок и пыль закрыли солнце, и наступили сумерки. Мы опустили тент и у заднего борта, но всё равно кузов был полон пыли. От страшной духоты мы взмокли. 
Минут через десять ветер опять стих, посветлело, и мы поехали дальше.
        Палатки оказались сорванными, стол опрокинут, всю одежду разнесло по степи, а наша повариха была так обсыпана пылью, что только сверкали зубы. Удержаться от смеха, глядя на нее, было трудно, хотя положение наше было не очень веселое.
        За ужином мы глотали кашу, не разжевывая: песок попал и в ящик с продуктами. Однако хлеб нельзя было не жевать, и Володя попросил Александра составить прошение начальнику экспедиции, чтобы тот надбавил некоторую сумму за излишнюю амортизацию зубов.
А ночью прошел небольшой дождичек, и о вчерашней буре ясным солнечным утром напоминали нам только ругательства Володи, намазывавшего лицо кремом, в котором тоже был песок.

        Наши работы подходили к концу. Вася уже приобрел для своего маленького сына у чабанов пуховую козу («и молоко будет, и пуховую шапочку можно будет связать», - гордился он покупкой). Козу мы назвали Муськой. Вася привязывал ее на длинной веревке около палатки, чтобы не сбежала, и вечером привозил ей охапку зеленой сочной травы, сорванной где-нибудь во влажном сае (овраге); купил даже полмешка овса ей, но она ни до чего не дотрагивалась. На общем собрании, посвященном поведению Муськи, было решено, что ей жарко, и однажды вечером мадам Муська предстала перед опытным дамским парикмахером Володей.
       Через пятнадцать минут мы катались от смеха по раскладушкам, а Вася ходил злой как черт и проклинал чабанов: когда пуховый покров с Муськи опал на заботливо подстеленную Васей куртку, Муська оказалась такой тощей, что ее бока сходились под позвоночником. На нее было жалко смотреть, и Володя натянул на нее свою клетчатую рубашку. Напрасно он утешал Васю, что и одна пуховая шапочка, без молока, - тоже  хорошо; тот был безутешен. Несколько забыл он о своем горе только когда мы решили  увековечить образ Муськи: её повязали еще платком, надели ей - по последней моде - на правую ногу, чуть повыше копыта, мужские часы и, заключив ее в наш тесный коллектив,  с ней сфотографировались.

Всё уже сложено в машину. Взяв ведра, мы гурьбой пошли к колодцу. Несколько в стороне от него, огороженные проволокой, натянутой на колья, квадратом были посажены  четыре молоденьких тополя - результат Володиной борьбы за озеленение полупустыни. Точно в центре квадрата стояла маленькая березка.
Сюда, в наш «парк», каждый вечер приходил кто-нибудь из нас с поварихой. Каждый вечер у этих деревцев, под огромным небом в залитой безжизненным лунным светом бескрайней степи, сидели двое. И только я из четверых знал, почему иногда краснел за столом Вася, почему уже через несколько дней перестал изображать из себя опытного мужчину Володя, почему так тепло и с уважением смотрел на повариху побывавший не в одной экспедиции Александр: перед поездкой повариха согласилась со мной, что нам лучше не показывать никому, что мы с ней знакомы давно и что на осень у нас намечена свадьба...

...Мы вылили по ведру воды под каждый тополек. Затем из четырех ведер медленно полили березку. Теперь к исполнению обряда приступила повариха. Каждый тополек она повязала шелковой красной ленточкой: в Казахстане в глухих местах часто можно встретить дерево, увешанное разноцветными лоскутками - на счастье.
Мы вышли за ограду. Теперь жизнь нашего парка целиком зависела от чабанов.
Построившись квадратом и надев на перевернутые ведра, прижатые левой рукой к груди, свои широкополые шляпы, мы поставили повариху в центр, и под грустный марш, прочувствованно исполненный Володей, медленно пошли к машине.
        Протоптанная за вечерние прогулки тропинка вела к деревцам. Видно было, как на теплом ветру шевелились зеленые листочки. Взревел мотор. Тоскливо вскрикнула, глядя за качнувшийся борт, пухово-молочная тощая Муська.
                1969, г.Целиноград