Как давно это было!.. В этом годе мне уже пятьдесят восемь стукануло...
Работать я пошел рано, в шестнадцать лет, учеником слесаря. Бригадир – носатый мужик (уж очень большой и сизый был у него нос; при том какой-то рыхлый с виду и весь в маленьких ямочках) – в первую очередь спросил у меня имя и отчество. Я, польщенный таким солидным многообещающим началом, с гордостью объявил: «Василий Васильевич!».
- Замечательно, Василий Васильевич! – среагировал бригадир, и все сразу стали меня величать Василием Васильевичем.
От одного этого обращения мне было хорошо, и я старался изо всех сил, которых, кстати, у меня имелось не много. У меня и теперь – метр с кепкой, как говорится, чего уж хвалиться про тогда…
Через два или три дня радостного и усердного ученичества как-то перед обедом бригадир мне говорит:
- Хочешь стать настоящим слесарем?
- Еще бы! – подумал я и утвердительно кивнул головой.
- Щас проверим: получится из тебя слесарь или нет. Вот деньги. Сбегай в ларек и купи две бутылки денатурату. Успеешь за двадцать минут обернуться – выйдет из тебя слесарь, не успеешь – не быть тебе слесарем никогда.
Что я тогда понимал? Молодой был. Дурной. Так хотел слесарем стать, что помчался во весь дух.
Прибегаю к ларьку. А продавщица поглядела на меня сверху и говорит:
- Ты что, малый! Какого тебе денатурату?! Да я тебе даже спичек не продам! Иди отсюдова!
Я чуть не заплакал:
- Тетечка! Миленькая! Ну, пожалуйста! А то меня никогда слесарем не назначут! Ну, прошу вас!..
Что я там еще плел – не помню, только за слесаря я бы, наверно, тогда и без денег выпросил бы.
Прибегаю с бутылками в цех. Носатый на часы глядит и сурово так говорит:
- На пять минут опоздал ты, Василий Васильевич!
У меня аж сердце упало. А он продолжает:
- Но еще не все потеряно, - и бутылку открывает, наливает чуть-чуть в стакан и мне протягивает. – Пей!
Я, было, отказываться стал, а он:
- Выпьешь, точно слесарем будешь!
Ну, я глаза зажмурил, дыхание остановил и выпил. Как же… за слесаря-то!..
- Добре! – улыбнулся бригадир. – Ты, Василий Васильевич, пока колесо отверни… а мы сейчас. – И все ушли.
Ну, я отвернул, а удержать, откатить сил не хватило – колесо-то большое было, да и сморило, видно. В общем, накрыло меня колесом. Я там внутри калачиком свернулся и уснул.
В это время по цеху шел директор. Меня под колесом увидел и испугался. Верно, подумал, что убился малый. Колесо поднял, откатил, меня на руки взял и в кабинет свой бегом понес. А по дороге унюхал денатурат-то, смекнул, в чем дело и уложил спать на диван в своей комнате отдыха, что рядом с кабинетом была.
Потом вызывает бригадира, спрашивает обо мне и велит меня к нему привести. Когда бригадир доложил, что пацана не могут найти, директор пригрозил ему увольнением, если через пять минут я не буду доставлен пред ясны очи начальника.
Где только меня не искали! Весь завод обшарили! Даже емкость с разогретым битумом багрили.
Бригадир постарел сразу на несколько лет. И знаменитый нос его заметно уменьшился. Да еще и директор добавил. Такой разгон устроил, что вам и не снилось. Уволить – не уволил. Носатый инвалидом войны был. Не уволишь. Но разгон бригадир получил капитальный, обстоятельный. Директор по этому делу большим мастером считался.
А меня после этого случая Василием Васильевичем величать перестали. Как отрезали. И всякий раз звали по-разному: то огрызком, то оглоедом, то ошмонделком, а то и по-матерному. Но я не обижался. Молодой был, глупый… Хотя… кто глупее… сказать трудно.
Г. Щёкино,2003г.