Поздней весной, когда уже радостно чирикали птички, и по-настоящему пригревало солнышко, но ещё не появилось признаков гнуса и мошкары, всё свободное время я торчал под окнами квартиры, как раб на плантации. До настоящей плантации дело всё равно не дошло, но кое-что я соорудил. В то время радиостанция «Маяк» уже отказалась от формата чисто новостного и музыкального вещания, поэтому транслировались довольно интересные передачи в виде разговоров в прямом эфире, что явилось несомненным глотком «свежего воздуха» и дуновением ветра перемен. Я брал на улицу радиоприёмник «ВЭФ» и под его сопровождение колотил, сочиняя немыслимые конструкции, пытаясь повторить эксперименты соседей. Одна тепличка получилась небольшая и лёгкой конструкции с промышленным каркасом в виде металлических трубок, а другую задумал уже более фундаментальную и громоздкую.
Меня не очень смущало, что солнышка под окном было маловато, и появлялось оно на короткий срок. Дом в этом отношении располагался не самым лучшим образом. Главное – у меня появились новые заботы и обязанности, а о количестве урожая совсем не думалось. Вторая теплица – монстрообразная, из досок, с коробами и полом. Землю откуда-то таскал на тачке, которую где-то тоже арендовал... И ещё – я упоминал, что дом стоял высоко приподнятым над землёй, поэтому под ним и под крыльцом пустовало пространство, которым глупо было не воспользоваться для хозяйственных нужд. Я тщательно вычистил всё внутри и потом хранил там всякое тряпье, которое уже стыдно носить, а выбросить – жалко... Это, наверное, знакомо всем. Коробки и тюки заботливо упаковываются и убираются с глаз долой, но с надеждой, что когда-нибудь понадобится. В результате, навсегда так и лежит невостребованным грузом, а потом уже совершенно невозможно припомнить, что именно и где лежит. А главное – для чего или кого?... Однако, рука не поднимается решительно прошагать на помойку с нажитым хламом... Не так ли?
Под крыльцом зимой хранились целые ящики с яблоками, банки с квашеной капустой, какие-то припасы, которые стояли в мешках и всё остальное, требующее холода. Получилось удобно и незатейливо... А вот, оправдывались ли тайные надежды на урожай, я так и не припомню. Валового продукта не получалось никогда, но что-то в виде зелени и огурчиков-помидорчиков к столу всё же перепадало... Хреновый аграрий из меня, но – уж какой есть! Не всякому выпадает счастье похвастаться излишками и слишком маленьким объёмом закромов... Закрома у меня были огромными, но рекордных урожаев так и не дождался. Маловато ждал, наверное.
… Павлик подрастал... Ясли, сменившиеся детским садиком, ему очень нравились. Ходить туда было очень удобно: даже переходить через дорогу не надо. Там-то он и расстался с детским заблуждением насчёт деда Мороза. Первая история связана с квартирой и тем периодом, когда сын был совсем маленький, но ещё свято и наивно верил в его существование. Мы с женой не пытались в этом разубедить, а даже наоборот – к одному такому празднику заказали доброго дедушку и его милую внучку. (Заказали – не в киллерском смысле, не путайте!) Этим тогда (не киллерством, упаси Господь!), а организацией визитов занимался наш профком, а дед Мороз и Снегурочка, как водится, являлись доморощенными, из числа работников. Дедушкой назначили диспетчера АДП, а помощницей в этом важном и нелёгком мероприятии стала его коллега по работе. Мы их очень хорошо знали и непременно ждали в гости. А Павлик-то и вовсе извёлся, нервничал и нетерпеливо выглядывал в окно, тарабаря новогодний стишок, которым предстояло сразить наповал долгожданных гостей и выцыганить этим действом какой-то подарок...
Гости, однако, задерживались. Визиты они начали не с нашей стороны посёлка, а от аэропорта, стараясь пройтись по адресам и завершить турне на конечной остановке автобуса, которая находилась рядом с нашим домом. Мы это знали, но Павлика не разочаровывали, даже наоборот, чем-то постоянно подогревали ажиотаж, заставляя в стотысячный раз повторить скороговорку. По-моему, он сам перестал понимать смысл стишка... Впрочем, это являлось определённым ритуалом, который требовалось выполнять, соблюдая установленный сценарий.
Времечко шло, нервы у ребёнка стали совсем ни к чёрту..., он начал переживать, капризничать и жаловаться, горестно и укоризненно вздыхая, что к нему-то, наверное, гости почему-то не придут. Видимо, дитё старательно копалось в себе, выискивая проказы для причины такого несчастья... В ответ мы снова успокаивали и обнадёживали, хотя и сами уже начали сомневаться, копаясь уже в себе. Вечер, однако, подзатянулся и перестал быть томным и интересным...
В конце концов, мы переглянулись и стали Павлика убеждать: вечер – тёмный, а дорога – длинная. Надо бы ему из своей комнаты понаблюдать за крылечком, чтобы не упустить важных гостей, если они вдруг заплутают и попытаются пройти мимо. Сын как-то по-взрослому рассудил, что главное – дедуле с внученькой выйти на дорогу, а уж фонарики на столбах не дадут промахнуться мимо нужного крылечка. Он сел напротив окошка, сложил ручки, подперев подбородок, и старательно бдил, вглядываясь в пространство. И мы слегка успокоились. Не могло случиться осечки! За всё было заранее уплачено.
Посёлок был длинный, и детей много. В каждой семье знаменитую парочку ждали, как самых дорогих гостей. И поэтому они задерживались сначала подолгу, потом стали сверяться с графиком посещений и поняли – визиты надо бы ускорить, подсократив время на пребывание у каждого «ждуна». Но ведь родители и сами не удерживались от того, чтобы начать праздновать с именитыми персонами. Наливали. Сами пили. Потом снова наливали... Дедушка с внучкой изрядно накачались, выучили все стишки, но были ещё вполне вменяемы. Обидеть детей не могли. Во всяком случае, когда они затопотали по крыльцу и ввалились внутрь, по румяным физиономиям я понял, что тандему вполне ещё по силам выслушать один стишок. Но не слишком длинный. Дед Мороз «лыко вязал», да и спутница пока могла членораздельно выговорить имя ребёнка...
Главное вовсе не это, а то, что радости и восторга у Павлика набралось – полные штаны! Он сразу засуетился, едва раздались шаги на крыльце, выбежал к нам, сообщая радостную весть, а в последний момент, когда увидел физиономию долгожданного деда с бородой, совсем смешался и растерялся. Павлик попытался снова забежать в свою комнату, но... сходу врубился личиком в торец открытой двери... По-моему, даже я ощутил силу удара, так он был силён!... Всё пропало...
Плач, стыд ребёнка, растерянность гостей, обида и... Поймите сами и дополните всю гамму чувств. Дед и внучка сами изрядно сконфузились таким оборотом дела... Пришлось налить. Всем, кроме Павлика. Надо было ещё выяснить, не вылетели ли при таком ударе из его головки нехитрые стишки? Как оказалось, нет.
Подуспокоившись, он всхлипывая и смущаясь, всё-таки заслужил подарок, даже посидел на коленях у реального деда Мороза и потеребил длинную косу истинной Снегурочки... Инцидент был исчерапан, но зарубочка – осталась. Хорошо ещё, что не на дверном косяке и не на лбу сына.
… Второй случай произошёл уже позже, но связан с тем периодом в жизни Павлика, когда он стал уже чуть-чуть взрослее и рассудительнее. Но именно тогда и разбилась вдребезги его детская хрустальная мечта-сказочка о дедушке с красным носом и его верной внученьке. Причём, эта мечта натуральным образом раскололась... о мои штаны. Те самые лётные ползунки.
Когда Павлик уже ходил в старшую группу детсада, меня уговорили на общественных началах сыграть роль деда Мороза на детском утреннике. Я уже не помню, во всех ли группах одновременно или только в группе, которую посещал сынуля. Но я не очень кочевряжился, понимая всю важность и ответственной такой миссии. Сценарий и слова зазубрил, репетиций, по-моему, не проводилось, а кем работала Снегурочка по основной профессии, почему-то не вспоминается. Это и не главное, она точно была, ведь без неё – весь праздник насмарку!
Мы мужественно и стойко водили хороводы, зажигали ёлочку, пели песенки, слушали стишки и загадывали загадки. Всё выглядело по-честному и почти по-настоящему. Подарки из крупногабаритного мешка тоже вынимались и вручались. Детвора пребывала в полном восторге, а мы со Снегурочкой – в смешанных чувствах. За внучку точно сказать не могу по причине склероза, а сам был в умилении от вида счастливого сынульки, полном обалдении от количества разнокалиберной детской мелюзги, шума-гама, обилия стихов и нарядов..., а ещё – сильно чесался нос с красной нашлёпкой (совершенно не от желания пригубить). Текли сопли и слёзы от воздействия канцелярского клея, которым эту нашлепку пришпандорили. Нестерпимо хотелось кашлять и чихать, в горле страшно першило.
Но я терпел и крепился, как мог, старательно маскируя всё это под старческую немощь и сопутствующий маразм. Я зажигал не только ёлочку, но ещё и «зажигал»
страстные танцы, выказывая недюжинные способности в области хореографии и танцевального искусства... Жаль, что тогда не имелось видеокамеры, всё это смело можно было бы выложить на YouTube, прославиться на века или стать соискателем премии зрительских симпатий... Коленца выдавал невиданные и диковинные – от матросского танца до гопака вприсядку, компенсируя недостаток профессионализма избытком старания и экспромта вложенной в пляску души. Дети прыгали в полном одурении от такого разбитного и развесёлого старикана, но это-то и подвело... Я плотно вжился в образ и вошёл в артистический раж!
Сначала Павлик как-то странно посматривал и косился, но я списывал это на то, что он «просканировал» голос, который казался страшно похожим на известный и уже давно знакомый. Но я, заметив оплошность, уверенно басил и растягивал слова, чтобы не так уж было заметно... Какое-то время это помогало, а вот, огненная пляска шаманов племени «мумбо-юмбо» меня рассекретила полностью. Случился «провал засланного агента». В один момент, после какого-то уж очень хитромудрого канкана, сын подозрительно оглядел меня, тихо и неуверенно пробормотал: «Папа?» – А потом уже более уверенно взглянул на до боли знакомые лётные унты, по-хозяйски развёл полы красного халата, увидел и синие ползунки... Сомнения исчезали, а мечта улетучивалась... Тогда Павлик уже смело дёрнул бывшего инкогнито за длинную бороду и совершенно радостно и счастливо утвердился во мнении: «Папа!!!»...
Хорошо, что утренник уже подходил к завершению, и внимание остальных детишек отвлеклось на Снегурочку, которая щедрой рукой раздавала подарки. Поэтому больших разборок и допросов по существу не случилось... Павлик дома подробно обо всём расспросил, со своей сказкой, святой верой и мечтой всё-таки расстался, а я подобных экспериментов больше не повторял.
… Примерно в этот же период, но уже летом, когда вся детвора рассекала пространство между домами на велосипедах, сын решительно и по-мужски отверг притязания и матримониальные намерения одной девочки по имени Олеся. Девочка была хорошенькая, жила по соседству, но эти факты не убедили Павлика пойти на сделку с совестью. Его симпатии были отданы другой, не менее хорошенькой девочке и с другим именем (если не ошибаюсь, её звали Алёна), которая, впрочем, тоже жила по соседству... Картину наблюдал из окна или, скорее всего, тогда, когда возился под окном, мучаясь архитектурными изысками и новаторскими извращениями с парниками и теплицами для последующих вивисекторских опытов над рассадой аппетитного закусона.
Олеся ездила кругами около близлежащих домов, но маршруты неизменно, но как бы случайно, проходили мимо наших окон. Девочка была в белых колготках и красивом и нарядном платьице. Велосипед – тоже новенький, он являлся предметом детской гордости и признаком родительского достатка. Каждый очередной проезд мимо сопровождался, вроде бы, случайным взглядом, брошенным невзначай в сторону наших окон. Павлик тоже готовился к выезду на прогулку на верном «коне». Только его дефиле предполагало несколько иные маршруты, но такого же характера по сути... Так они и наворачивали круги, изредка пересекаясь на встречных курсах прямо напротив меня. Всё это происходило спонтанно и не предвещало никаких коллизий. Однако, было заметно, что Олеся явно притормаживает при встрече, замедляет ход и всячески старается привлечь внимание потенциального избранника, хотя вида и не подавала.
Избранник, однако, не разделял такого мнения о личном потенциале... и не одобрял подобного поведения... У него обнаружилась своя, но точно такая же головная боль и забота, только усилия направлялись совершенно в другом направлении, а самого предмета его симпатий и насколько потуги были успешными и результативными, мне не удавалось видеть. Дом Алёны находился вне поля зрения. Да я и не особенно старался присматриваться. Встречи-расставания велосипедистов отмечались почти машинально, во время редких перекуров. У меня ведь и свои проблемы имелись!
Накануне прошёл приличный ливень, и около забора, прямо посередине дороги, образовалась большая лужа, которую незадачливые конкуренты, собратья по «женихайству», объезжали по разным сторонам, избегая как прямого столкновения, так и встречи взглядами, упрямо глядя куда угодно, но только не друг на друга. Возможно, я слишком много значения этому придаю, а всё дело заключалось лишь в том, как им каждый раз предстояло грамотно и аккуратно преодолеть неожиданное препятствие в виде лужи... Но всё-таки я отметил, что скорость проездов и частота рандеву значительно возрастали, а наезженный маршрут уже стал привычным и достаточно изученным. Они уже научились довольно лихо и уверенно разъезжаться по сухим краям лужицы.
Думаю, им в какой-то момент одновременно надоело однообразие проложенной трассы, и они посчитали возможным слегка пофорсить и изменить привычный путь. И решили проехать прямо через лужу, расставив в стороны ноги. В результате, произошёл лобовой таран, а подушек безопасности конструкцией не предусматривалось, но Павлик сумел, лихорадочно вихляя рулем, выбраться сухим, а вот Олесе крупно не повезло...
Она рухнула прямо в центр лужи в своих белоснежных колготках. Такого конфуза девочки и бесчестного поведения сына я не пожелал бы никому.
Вместо извинений и помощи, Павлик независимо сунул руки в карманы, отвернулся в сторону и с вызовом сказал забору: «А чё она?... Сама виновата. Ездит тут!»... – Возможно, он нашёл самый лучший выход из положения, и сватов мы не засылали, а ведь могло случиться иначе!
Интонации с какими это адресовалось штакетнику, напомнили мне проникнутые несправедливостью, обиженностью и некоторым равнодушием нотки в словах сангарского инженера аэродромной службы, когда он однажды в сердцах высказался на разборе насчёт своего праздничного ночного дежурства. Об этом инженере надо бы чуть подробнее рассказать, так как личностью он являлся вполне выдающейся и своеобразной.
Был он небольшого росточка, щупловатый, но крепенький. Жены не имел, а сам успел по какой-то статье отсидеть некоторый (говорили – немалый) срок в сталинском ГУЛАГе. Однако, на эту тему он не распространялся, и с расспросами к нему не приставали, о чём лично я сейчас очень жалею. Внешностью обладал самой заурядной, даже сказал бы – невзрачной и незавидной. Старичок с морщинистым лицом и злобным горбатым носом, внушающий какой-то непонятный трепет и ужас... Натуральный уркаган, битый жизнью, и от которого неизвестно, чего ожидать. Курил исключительно Беломор, что тоже не меняло представления о его натуре, а только усиливало сложившийся образ уголовного элемента.
Но это – внешнее. Нравом, на самом деле, обладал самым весёлым, жизнерадостным, юморным и оптимистичным. За словом в караман никогда не лез, перемежая речь смешными и неожиданными прибаутками и пословицами, необыкновенно острыми и точными. Поэтому попадаться ему на язычок было совсем не желательным делом. Тогда бы он с живого не слез, пока поедом не съел заживо или не выел всю плешь едкими «комплиментами». Проще было сразу вырыть ямку и присыпаться сверху дустом для верности... Фамилия у инженера-аэродромщика была Борискин, но все его называли Бориськин, памятуя оригинальную и неповторимую манеру всегда смягчать окончания слов мягким знаком.
Спуску работягам-аэродромщикам Борискин не давал, драл три шкуры, непоседливо и въедливо выискивая всевозможные упущения, халтуру и недочёты, поэтому его и боялись, и уважали, и даже любили по-своему. Аэродромную территорию, а особенно ВПП, он содержал в почти идеальном состоянии, вне зависимости от сезона и погодных катаклизмов. Жил обособленно и бобылём в какой-то избушке в аэропорту. Но его частенько назначали ответственным дежурным по аэропорту, когда случались выходные и долгие праздники.Тогда он становился полновластным хозяином всех служб, исполняя обязанности начальника аэропорта.
Так вот, однажды, в ночь его дежурства, произошла какая-то авария на теплотрассе, коммуникации разморозилось, и трубы лопнули. Последствия аварии достаточно быстро устранили, но надо было объясняться на разборе, искать виноватых и истинную причину. Борискин долго распинался и докладывал о незамедлительно принятых той ночью мерах, о бессонном скитании по котельным, о том, что лично он сделал всё, что мог... и даже больше. Всё сводилось к тому, что виноваты были пьяные кочегары, которые уснули и за чем-то важным не досмотрели. Правда, долгая, пламенная и пафосная речь завершилась всего одной патетической и короткой фразой: «... кочегары пьють, потом бессовестно сплять, ни за чем не смотрять... А меня всё это – не е..ть!»
… Борискин умер неожиданно. После каких-то новогодних празднований он пьяненький вернулся в свою избушку, отказавшись остаться на ночлег в гостях, а наутро никто к нему не заглянул проведать и не предложил опохмелиться...
В 1986-м году мне удалось целый месяц пробыть в Ленинграде и снова посидеть в знакомых аудиториях Академии. Произошло это по воле случая и новому совпадению, связанному с моим тогдашним «покупателем» на распределении, а ныне – коллегой по штурманскому цеху, Женей Е... Подходило время очередного повышения квалификации, морально я давно подготовился к посещению якутского УТО, но на этот раз поехал в Ленинград.
Как-то раз, будучи в управлении по делам, увидел на столе главного штурмана разнарядку для направления в ОЛАГА штурмана. Как выяснилось, у главного сначала имелась вполне законная и единственная кандидатура этого самого Жени Е. Но возникла накладка. Женя недавно уже переучился на самолёт Ан-12, пользуясь привилегией инспектора, и потихонечку этим «смазывал лыжи», чтобы потом ещё переучиться на какой-нибудь тип самолёта для перевода в Москву. Это он с успехом и проделал через несколько лет. Проблем с пропиской у него не нашлось, он сам являлся москвичом, а закавыка как раз возникла в допуске к полётам на конкретном типе ВС. По большому счёту, ступенечки его роста почти во всём совпадали с моими, только он чуть-чуть опережал, будучи постарше.
Но на самолёт Ан-12 он переучился совсем недавно, а поэтому надобности куда-то ещё дополнительно ехать не было. Переучивание засчитывалось за прохождение курсов повышения квалификации. Да и Евгений уже всецело отдавался налёту часов на новом типе, чтобы ускорить дальнейшее продвижение карьеры. Малую авиацию он по-прежнему курировал, но уже проделывал работу очень неохотно и спустя рукава, чему лётный состав несказанно радовался. А лётчики Ан-12 – наоборот, познали до тонкостей всю сущность Жениной натуры... И командировка в Ленинград его нисколечко не прельщала, а лишь отняла бы время. Как оказалось, я зашёл весьма вовремя и углядел ту самую бумажку. У главного не находилось на примете никакой подходящей кандидатуры, а кого угодно туда не пошлёшь. Курсы – специфические и назывались мудрёно: «Курсы повышения квалификации штурманов-инспекторов ЛШО Управлений ГА». И ни у кого из лиц командно-штурманского состава во всём якутском управлении на этот момент не подходили сроки для такой поездки. Я тут же вник в ситуацию и сначала в шутку предложил себя на это местечко. Но попал в самое «яблочко», и дело моментально приняло серьёзный оборот.
Ничего особенного не ожидалось, но главный снял очки и удивился: «А что, у тебя УТО подходит?» – Сроки у меня действительно истекали через месяц-другой. Главный даже обрадовался такой возможности «заткнуть дыру» и соблюсти разнарядку, спущенную из Министерства. Поэтому всё и разрешилось к моему немалому удивлению, а ещё больше – к радости. Побывать целый месяц в городе, где учился, женился и всё-таки собирался ещё пожить хоть немного – предел мечтаний. И с проживанием не должно быть никаких проблем. Тесть и тёща так и жили в авиагородке, неподалёку от Академии... Но такой поездкой я вручал главному штурману и некоторый «козырь» в отношении себя: теперь, вроде бы, чем-то обязан, а после окончания курсов он на вполне законных основаниях имел право рассчитывать на меня для замены в должности Жени Е. И именно этой бумаженцией главный потом слегка пошантажировал, прибавив на моей голове седых волосёнок...
Так оно и произошло, но об этом упомяну позже, а в Ленинград поехал. Среди преподавателей вновь с радостью увидел главного штурмана Академии Ю. И. Рублёва, а в небольшой группе оказался и однокашник, Костя Трунин, приехавший из Туркмении. Кроме того, в числе повышающих квалификацию приехали несколько главных штурманов управлений ГА, а среди них и давнишний знакомец – главный штурман казахского УГА Назмутдинов, которого я, если помните, пытался всячески убедить взять меня на работу в Алма-Ату.
Конечно, он меня не узнал. Пришлось напомнить. Теперь мы стали почти что одного «пошиба» и явно на практически равных ступенечках карьерной лестницы. А сколько лет-то прошло после нашей встречи, когда я ещё был в курсантском обличьи? Всего ничего! Во время дружеской посиделки он извинился и предложил уже теперь возобновить перевод в Алма-Ату и даже обещал поспособствовать как процессу перевода, так и последующему переучиванию на какой-нибудь тип самолёта. Но я всё-таки отказался. Меня уже гораздо больше привлекала перспектива когда-нибудь устроиться на работу в Ленинград. Перспектива была такая призрачная и далёкая, что думать об этом казалось и заманчиво, и страшно.
Однако, сердчишко сладко и тревожно ёкнуло, когда я лишь подумал о возможности перебраться из стылой Якутии в тёплую мамину квртиру. Ещё больше ёкнуло, но уже тревожно, когда на «отвальной» после окончания курсов старший штурман ОАО из Домодедово широким жестом пригласил на работу всех, кто находился на учёбе в нашей группе. В Домодедово недавно получили самолёт Ту-154 и просто катастрофически не хватало штурманского состава... Предложение выглядело полушутливым, но я очень хорошо прочувствовал всю реальную составляющую. И особенно отчётливо понял, как быстро и стремительно уходит мой «поезд»...
Тесть продолжал трудиться диспетчером АДП в аэропорту «Пулково», прикладывая немалые усилия как-то поспособствовать моему переводу через коллег, с которыми он когда-то вместе летал, а самым главным в этом комплексе вопросов стоял, как всегда, извечный квартирный. Прописка ленинградская у меня сохранялась по закону о северных льготах, и мы уже давно стояли в городской очереди на получение жилья. Очередь странными скачками, но двигалась: то прошмыгивая вперёд, то замирая..., а то и отодвигаясь назад. Объяснить это было трудно, а повлиять – невозможно. Время – основной фактор, который работал как раз против нас. Забегая вперёд, скажу, что очередь благополучно «скончалась», не выдержав новых веяний и перемен, а мы так навечно и остались немым укором где-то в третьей сотне страстно ожидающих получения жилплощади...
… Когда я возвращался после курсов, произошёл один интересный случай. В аэропорту меня особенно не томили, обращая внимание, в первую очередь, на служебный билет и аэрофлотовскую форму. Выглядел я тогда очень солидно для своих лет – пальто с каракулевым воротником, такого же меха форменная шапка с кокардой и по четыре «сопли» на каждом погоне. Вещей было мало, только пузатый портфель из ручной клади, а основные подарунки-сюрпризы уже «ухнули» в чрево грузового отсека при оформлении регистрации. Так что, я пребывал почти налегке, но и сам был слегка «подшофе». Напровожались мы с тестем изрядно, а сборами портфеля занималась тёща. Я даже понятия не имел, что она укладывала.
Ничто не предвещало проблем, но они неожиданно возникли на самом ровном месте, когда мой портфельчик поехал сквозь прожорливый интроскоп службы досмотра. Я его добросовестно ожидал с другой стороны, предполагая забрать и чинно проследовать к выходу на посадку. Но пузатый саквояж почему-то никак не выезжал, а лента транспортёра ходила туда-сюда, как в предсмертных конвульсиях, совершая дёрганые реверсивные движения. Это говорило о сбое в работе важного прибора или о какой-то явной неполадке... Я глубокомысленно отметил про себя этот факт и снисходительно ждал, когда всё это дело закончится и даже высокомерно улыбался.
Но неполадок не случилось. Милиционер вытащил портфель, осмотрел, хмыкнул и... поставил снова на ленту, но уже для просвечивания с другого бока. И снова портфель судорожно дёргался туда-сюда, а вся длиннющая очередь начала волноваться, опасаясь за свою судьбу.
Задержка рейса – страшная штука, особенно при полётах в Сибирь и на Дальний Восток. Перелётов и посадок много, рейсы длинные и тяжёлые, а непредсказуемых ситуаций в каждом аэропорту – хоть отбавляй... И регламент работы у аэропортов совсем не «резиновый». Порой, работа иного аэропорта планировалась и подгонялась под конкретный рейс. Если погода или что-то другое вмешивалось, как фактор, то можно быть уверенным, что по расписанию не доберёшься никогда. Редко, но происходили случаи, когда всё-таки уговаривали задержаться персонал какого-либо аэропорта или смены, обеспечивающий приём-выпуск самолётов: грузовые и пассажирские перевозочные службы, службы ГСМ и т. д. Но на это рассчитывать, а тем более, планировать, нкогда нельзя... Поэтому моя нескромная персона, в тот момент, служила тем «кляпом», который затыкал возможность пассажирам благополучно улететь по расписанию.
Тем временем, среди милиционеров и женского коллектива службы досмотра происходили странные события. Они собрали целый консилиум, сосредоточенно пялясь на экранчик монитора, и силились напряжением мысли пронзить изображение. Они даже оживлённо жестикулировали и строили какие-то предположения. А я глупо стоял и ожидал их решения. Оно не заставило себя долго ждать. Милиционер подошёл, вкрадчиво и очень ласково спросил: «Ваш портфельчик?» – Я кивнул в ответ, а он любезно предложил мне самому снять его и отнести в сторонку. Беспрекословно выполнил просьбу, хотя это уже определённо звучало требованием.
Мне предложили рассказать, что же находится внутри саквояжа... Хмель быстро улетучивался, но это не помогало воспоминаниям. Я просто не мог знать, что же в нём есть. И это уже было плохо. Это вызывало законные подозрения, а лётная форма их только усиливала. Я это понимал, но был бессилен чем-либо помочь... Ситуация становилась просто тупиковой. Но я всё-таки превозмог себя и обрисовал ситуацию с содержимым портфельчика и причины возникшего склероза и неведения. Мне поверили, но... как-то не очень. Предложили самому открыть и предъявить... Когда я с опаской открывал, милиционеры всё-таки опасливо отодвинулись в сторонку, предпочитая заглянуть издали, насколько позволяли вытянутые шеи. Первого и единственного взгляда хватило, чтобы понять весь комизм происходящей ситуации...
Когда я улетал в Ленинград, супруга попросила при возможности купить противень для духовки. Старый либо износился, либо проржавел, либо его вообще не имелось, точно не упомню. Но я пообещал. В магазинах нужного размера не нашлось, поэтому добрая тёща изыскала возможность и скрытые резервы, отдав свой. И решительно засунула его в самый последний момент в портфель. Противень полностью совпал с размерами отделения внутри саквояжа, но... не мог пропустить рентгеновских лучей по физическим свойствам и возможностям. На экране монитора получался сплошной чёрный силуэт, о происхождении которого можно было только догадываться... Догадки, как правило, направлены только в одну сторону... Смеялись мы долго, но казусное происшествоие пассажирам нервы потрепало здорово!
Приключений подобного рода в аэропортовских службах предостаточно. Приведу лишь маленький пример. Группа лиц кавказской внешности улетала в южную республику. Люди пришли степенные, солидные и респектабельные. Судя по их внешности, поведению и количеству багажа, можно было с уверенностью утверждать, что их благосостояние гораздо выше среднего уровня. Дорогие костюмы, модная обувь, непременные золотые зубы, всевозможные перстни-печатки и массивные цепи... Дело происходило ещё при советском государстве. Пассажиров на рейс скопилось, как всегда, полным-полно, и очередь на досмотр собралась приличная.
Очень больших интроскопов тогда не производили, они рассчитывались на стандартный размер чемодана или хозяйственной сумки. Поэтому громадный рулон запредельно дорогущего ковра (что тоже не только указывало на достаток, а просто вызывающе кричало об этом) никак не мог влезть в проём прибора. Рулон лишь бегло и поверхностно осмотрели, легонько попинали носочком ботинка и разрешили тащить дальше, чтобы владельцы изделия ковроткаческого искусства сами договаривались с грузчиками на предмет доставки и погрузки его в самолёт. Четверо пассажиров дружно понесли рулон, переговариваясь между собой. Видимо, прикидывали, сколько купюр предстоит отслюнявить за помощь... Договор состоялся, грошики были уплачены, помощь обещана. Пассажиры ушли на посадку, цокая языками и удивлённо качая головами. Грузчики всегда вполне соблюдали негласный уговор, но запрошенная ими сумма в этот раз превзошла даже ожидания щедрых южан, которые не привыкли торговаться в таких вопросах. Тариф запросили тройной, что вполне объяснялось стоимостью, габаритами и весом нестандартного груза.
И всё прошло бы хорошо, и самолёт улетел бы вовремя, если бы не неуёмная жадность грузчиков и страсть к наживе. Делиться барышом на четверых не захотелось, а вдвоём они не сумели произвести аккуратную загрузку ковра в отсек самолёта. Рулон съехал, верёвочки лопнули, и из ковра на перрон вывалилась человеческая рука...
Разборки были долгие. Я даже не знаю, улетел ли самолет вообще в тот день. Ситуацию кратенько рассказали в сюжете модной Невзоровской телепередачи «600 секунд»... В какой-то разборке убили кавказца, а по их законам хоронить требуется в этот же день и до захода солнца. Если не путаю. А родственники покойного не стали тратить время на законное оформление долгих процедур и решили перевезти тело на родину таким вот образом...
(продолжение следует)