А за окном снова падал невесомый снег. Он устилал улицу, белил дорожки к подъездам, и даже дом напротив, жёлтый и облезлый, на котором каждый его скол неумолимо отсчитывал возраст, стал сказочно-неузнаваемым. Все окна в этом доме были тусклыми и безжизненными, будто их хозяева однажды остановились вместе с замершим внезапно временем. Я так и видела их, застывших в тех позах, в которых их застала заснувшая очередная секунда на старомодных часах.
Всего два подъезда. Дверь в одном из них распахнута ветром, подавленно ходит туда-сюда. Мне видно нутро подъезда – унылое и заплаканное. Снег, наметённый внутрь, не тронут следами, первые ступеньки лестницы, ползущей на второй этаж, сбиты и стоптаны. Старость…
По лестнице сознание ведёт меня вверх. Три квартиры на первом этаже. Двери одинаковые, размыто-коричневые, с вылезшими лоскутами жёлтого поролона, за дверьми – тишина. Этажом выше то же самое. Далее дверь на чердак, с ржавым замком и щелями, в которые заполз любопытствующий снег. Как он туда проник, загадка.
Мне кажется, что чердак более обитаем, чем весь дом. Может, там живут призраки. Днём они спят, растворившись в тёмных, никогда не посещаемых деревянных углах и перекрытиях, а сейчас, когда сумрак осторожно ступает по белоснежному покрову неба и земли, медленно выглядывают из своих убежищ. И вспоминают прошлое…
- Снова замело все дороги! Это же совершенно невозможно! – полусмеясь, полуругаясь, говорил он, подавая ей руку при выходе из двуколки.
- Ну что такое, Владимир! Ты стал невыносим, право! – нараспев протянула дама, поправляя капор и весёлым взором окидывая здание театра. Оно проступало сквозь порхающие снежные хлопья огнями света и ароматом предстоящего чудного вечера.
- Ну как мы поедем домой, Софи? – он уже широко улыбался в запорошенные усы, ведя её под руку к парадному крыльцу театра.
Софи бросила на спутника искристый взгляд чёрных глаз, сказавший много и гораздо больше. И он в порыве поцеловал чуть замёрзшие пальчики, спрятанные в манто.
Когда занавес опустился, и в зал звонким вихрем ворвался антракт, случилось непоправимое. Он потерял её. Владимир понял это сразу, как только горделивая, притягивающая к себе умы и взоры тень материализовалась за их спинами.
- Какой чудесный, завораживающий спектакль, не правда ли? – сказала тень, и глаза Софии утонули в этом дьявольском взгляде… И уже ничего нельзя было сделать.
Запах кофе и свежего молока парил под сводами столовой и отдавался в голове белыми и нетронутыми красками, как снег, как ветер. Стол к завтраку был накрыт, но Владимир сидел один. Софи не появлялась, да и не встанет она так рано.
В распахнутые двери гостиной виднелась пара зелёных мохнатых лап, и лился еловый аромат. Ель поставили ещё вчера, но не наряжали. Его жена слишком любила этот процесс, чтобы он позволил себе лишить её такого детского и милого удовольствия. Владимир поднялся и прошёл в залу. Было сумрачно, может, из-за падающего за окном снега? На душе было тоже сумрачно. Казалось, все сказки детства обернулись своим зеркальным отражением - и всё исказилось до неузнаваемости… И даже Софи, его милая, любимая, несравненная Софи стала ледяной королевой, немилостивой и непонятной.
Она вошла так беззвучно, что даже падение снежных хлопьев было слышнее. Владимир стоял у окна и смотрел на снег. И его сердце билось еле уловимо. И он забыл о времени.
Ей пришлось дважды окликнуть мужа, прежде чем он обернулся.
- Софи!.. Милая, доброго дня…
Вот что изменилось? Ведь внешне всё осталось прежним, но будто потерялась одна важная составляющая, отчего весь сложный механизм жизни сбился и сник.
- Доброго, Владимир.
Он подошёл, чтобы поцеловать её, но она вдруг расплакалась – по-детски и непосредственно. И мир пошатнулся, и своды упали на разверзшуюся землю.
- Не надо, это пройдёт, - вырывалась Софи, когда он пытался обнять её и утешить. Но что он мог?..
- Давай нарядим ёлку… Хотя… - Она взяла в руки маленький прозрачный шарик и повесила на ветку. Он не удержался, упал. Кусочек откололся и отлетел ей под ноги. Софи закрыла лицо руками и убежала к себе. И ещё сильнее пошёл снег…
Она не пришла домой. Совсем. Владимир прождал её до самого утра. Ни записки, ни известия. Он сотню раз обошёл весь дом – всё выглядело как прежде, нетронутое и на своих местах. В гостиной мерцала ель, на улице под лунным светом искрились сугробы снега. И было ощущение, что нет этих стен, этой крыши, и пространство дома сливается с неживым миром вокруг – холодным, застывшим, немым. И ещё сильно болело сердце.
А когда в кабинет проникли первые проблески зари, он устало опустился в кресло. И наконец-то заснул…
- Быстрей же, ну можно быстрей?! – почти кричала Софи, ненавидя пожилого извозчика и его медлительную лошадь, и эти сугробы снега, и бездорожье… И себя, прежде всего себя.
Когда она влетела в дом, стремительно, почти лихорадочно, к ней кинулась заплаканная горничная:
- Мадам, месье Владимир, он…
Она пронеслась мимо, подбежала к дивану, где лежал её муж – бледный и… неживой. И всё поняла…
Софи поднялась с колен, в один момент став будто прозрачной и нездешней, призраком проплыла из комнаты (или прошла сквозь стены? – так показалось присутствующим там) и покинула дом…
Потом так и говорили, что Владимир умер от сердечного удара, а Софи, его жена, просто исчезла. Да-да, пропала, и больше о ней не слышали… Искали, да. Но – не нашли…
Уже почти стемнело, а я всё стояла у окна. И с удивлением думала, откуда в моей голове возникла эта история? И главное, всё было не совсем так, как я вам сейчас рассказала. А откуда я это взяла?.. Не знаю…
Владимир, мой муж, тихо подошёл сзади и обнял за плечи. Тепло разлилось по всему телу, и мысли, странные, непонятные, медленной дымкой испарялись из головы.
- Я поставил ёлку, пойдём, нарядим? Я без тебя не осмелюсь.
Он ласково улыбался, такой родной, такой близкий, будто я знаю его уже сотни лет.
- И ещё, - вдруг добавил он. – Ты ведь никогда не уйдёшь от меня?
- Никогда, - ответила я, вдруг осознав, что на самом деле, где-то там, где нам неизвестно, всё гораздо сложнее и серьёзнее…
Просто я люблю его. Гораздо дольше, чем знаю. Так казалось.
А меня, кстати, зовут Софией…