Не развеять, не предать забвенью
Нашу славу в минувших боях,
По России, у каждой деревни
Обелиски, как вехи, стоят...
В.К.
ДЕНЬ ПОБЕДЫ.
Одним из ярких воспоминаний, которое отчётливо видел Вовка,
стоило лишь зажмурить глаза, был майский, иссиня-жёлтый, благоухающий
цветущими садами, день.
Он в припрыжку бегал по дорожке, по обеим сторонам которой,
ярко зеленел, первыми листьями виноградник.
Отец с матерью заканчивали опрыскивать купоросом, разведённым с извёсткой,
свою немалую плантацию.
Сделав очередной разворот, чтобы бежать в сторону двора, Вовка резко
остановился при виде шедшего навстречу - в военном мундире, сияющих
хромовых сапогах, со сверкающими на солнце и звенящими при каждом
шаге медалями.
Вовка заполошно закричал: «Пап, Мам - дядь-Коля пришёл»
Николай Григорич, как пушинку, подхватил племянника и стал кружить,
ласково прижимать к себе, и при этом заразительно смеялся.
«Вась, глянь как Николай нашего любить - сказала Мария Николаевна,
Вовкина мать - а своих деток Бог не дал».
Наконец Вовка был отпущен и Николай Григорич загудел командирским
голосом - «Вася, Маруся, вы што забыли какой сегодня день, какого лешего
сидите в винограднике?»
Хозяин, в ответ, отшутился: «Прошу прощения товарищ гвардии капитан,
мы щас исправимся, уже закончили, а то мильдюм сядет не дай Бог»
«Вася какой мильдью в мае - я тебе как агроном говорю рано опрыски -
ваешь, ещё дождей майских не было»
Из четырёх братьев - Василь Григорич был старшим
по возрасту и самым младшим по званию, с войны пришёл старшиной и под коман
дой у него были: сначала танк Т- 26, «полуторка», а потом «студебеккер».
Николай Григорич, войну закончил капитаном, командиром дивизиона
гвардейских миномётов - которые прозвали «катюшами», поступил в инс -
титут и выучился на агронома.
Пока двое братов вели сугубо агрономический спор, пришли ещё двое
братьев - Фёдор Григорич, - тоже при форме при медалях, в звании стар -
шего лейтенанта, командир гаубичной батареи.
И самый младший Иван Григорич, который был с детства «калечный» -
один глаз был затянут бельмом, но силы был неимоверной.
На войне тоже успел побывать.
Как он рассказывал - призвали его, одели в военную одёжку и вручили
лопату да велели рыть противотанковые рвы, траншеи для отступавших,
под натиском немцев, войск.
Под Сальском немцы отрезали безоружных строителей и забрали в плен,
их заинтересовал, богатырского телосложения, солдат и они стали его зади -
рать принуждая подраться.
Иван Григорич понимал, чем может закончиться такая схватка, и ни слова
ни говоря, подошёл, к рядом стоявшей, немецкой повозке, подлез под передок
лошади, поднял на несколько секунд - опустил и снова встал на своё место.
Немцы загалдели. Хлопали его по плечам, пробовали на крепость мышцы,
лопотали «гут, гут Иван», потом накормили и заперли в сарай на ночь, осталь
ных пленных увели неизвестно куда.
Ночью он тихонько выломал дверь, ушёл незамеченным и долго скитался,
прятался в болотине пока на него, изголодавшего, не набрела местная женщина,
привела к себе, переодела и пока были немцы выдавала за своего мужа.
А когда немцы отступили Иван Григорич поехал работать на Урал, уже
как побывавший в плену, осужденный на десять лет и пришёл домой только
в сорок шестом году по амнистии.
Братья, относились к нему как к полноправному фронтовику и как к « хлеб
нувшему лиха», и на правах старших пеняли ему: «что выпивает лишнего, не
бережёт себя - на спор поднимая лошадь и, что к добру это не приведёт».
Собравшиеся, обсудив проблемы виноградарства, пришли во двор,
мужчины стали устанавливать стол и стулья, во дворе под беседкой, сплошь
заплетённой виноградником.
Тут же стали вынимать из плетённых, из чакана, кошёлок всякую снедь, чет -
верти с вином и расставлять на столе.
Всё было готово и братья вели не торопливую беседу: о минувшей войне, о
колхозе, и прочих проблемах жизни, поджидая хозяйку дома.
Они каждый год собирались в день Победы и непременно у старшего
брата, из родни присутствовать могли фронтовики, и вдовы, и так как братья
были живы здоровы, вдова была только одна - их родная сестра Марфа.
Она получила похоронку в 43 году и горько оплакивала своего Ивана Сидо-
ровича, свою несчастливую долю.
У овдовевшей Марфы Григорьевны было шестеро детей, но характера
она была твёрдого, трудолюбивая и помощь от братьев принимала неохотно
и говорила что: «всё возвернёт, как только поднимет детей».
Наконец вышла хозяйка дома, в отглаженной и ладно сидящей на ней,
морской форме, с четырьмя медалями на груди, вызвав у мужчин возгласы:
«О-о-о». «Такой ладной медсестры за всю войну не встречали»
«Где ж нам было её встретить, когда она по морям - а мы пехота, сто
прошёл ещё охота» - шутил Василь Григорич.
Иван Григорич, сидел молча, опустив глаза - он один был без военной фор-
мы, без медалей, хотя со слов старшего - Василия, лиха хватил за всех...
Уже налили в гранёные стаканы вино, а собрались ещё не все , и
Василь Григорич на правах старшего встал и объявил: « Можно начинать.
Марфуша всегда опаздываит, Вася Немцов(двоюродный брат) уехал по де-
лам, а Николай Николаевич - человек не предсказуемый и может вообще не прийти».
«И, ещё один вопрос, пока все в сборе, задумал я дом построить. Как браты,
подмогнёте?»
Все разом заговорили, перебивая друг-друга, но в целом было ясно - помогут.
Как уж повелось, открыть празднование дня Победы было предоставлено
Николаю Григоричу, как самому грамотному и красноречивому.
«Браты! - Начал Николай Григорич - давайте поднимем эти бокалы за нашу
Победу! Это наша Победа и никому её у нас не отнять, хотя империалисты и
пытаются принизить наш вклад в разгром фашистской Германии.
За Победу!»
Стоя выпили терпкое сухое вино, заговорили все сразу, захрумкали све -
жим редисом, зелёным луком и прошлогодними солёными огурцами.
Вовка сидел на скамейке под стеной дома, так как детям, сидеть за
столом вместе со взрослыми - запрещалось.
Он смотрел во все глаза на сидевших за столом и ловил каждое слово.
Говорили, опять же по старшинству, тосты. За фронтовиков, за невернув -
шихся с войны, за военно-морской флот, за Бога войны - артиллерию...
Подошла очередь Ивана Григорича - сказать слово - он тяжело поднял -
ся, держа в своём кулачище наполненный стакан, минуту-другую постоял,
и вдруг закрыл рукой глаза, потом резко отнял от глаз руку, и одним глотком
выпил вино - на бронзовых от загара щеках блестели слёзы.
Вовка смотрел на плачущего богатыря и понимал что плачет дядь-Ваня оттого,
что «хватил лиха» и сам неожиданно заплакал, встал со скамейки и
убежал к бабушке.
Вовкина бабушка, маленькая, сухонькая, но до работы жадная, и Вов-
кин отец часто говорил: «Када ж она спить? Ложусь спать она прядёть,
утром встаю, чуть свет, она вже на городе лук пропалывает».
Бабушка хлопотала в летней кухне, представлявшей небольшое соору -
жение - из камышового навеса, опиравшегося на четыре акациевых столба,
небольшой саманной печки и длинного, узкого стола.
Печка была обмазана глиной и сияла известковой белизной, как и акациевые
столбы, так же подбеленные извёсткой.
Вовке нравилось, что у бабушки всё было побелено, подведено с низу сажей,
особенно любил он бабушкин сад - ухоженный, и тоже подбеленный.
Яблони были старые, с шершавыми стволами и бабушка говорила, что та -
ких сортов даже в колхозе нет.
Бабушка варила борщ и аппетитный запах разносился далеко по улице,
расстроенный Вовка подбежал к ней, когда та снимала пробу, с ещё кипев
шего борща, и приготовилась испробовать варево из деревянной ложки.
И в этот ответственный момент Вовка дёрнул её за юбку, пытаясь
обратить на себя внимание, баба Аня хватанула из ложки борщ, стала
издавать булькающие звуки и отмахиваться рукой.
«Чого тебе - отдышалась бабушка - холера тебе носить, весь рот попек -
ла». Узнав в чём тут дело добавила - «Нехай поплачить, сердцу легче будет»
«От лыха годына, откель ты взялся, и не поняла мало соли, чи хвате» - сок -
рушалась стряпуха и стала кликать дочек: «Вера, Люба, идите сюды».
Прибежала, молоденькая, весёлая Вера и тут же была отправлена в погреб
принести кислого молока. Анна Ивановна поручила Вере пробовать борщ и
стала прихлёбывать «кисляк» из небольшой крынки, затем угостила Вовку и
куда-то умчалась.
«Чё эт с ней - удивилась Вера - она ж кисляк терпеть не можеть» и черпнув
ложкой борща протянула Вовке:«Попробуй, вкусно?» «Не, не буду» - замо -
тал тот головой, хотя любил пробовать варево и давать советы.
Вера развела руками - «Чё это с ними?»
Вовка шмыгнул в калитку в плетне - побежал в свой двор и столкнулся
с только что пришедшей тёткой Марфушей, которая зная что Вовка не любит
целоваться, всё-таки чмокнула его в щёку, и одарила маленьким свёрточком
конфет, которые почему-то называли подушечками.
Вовка сказал спасибо и, вытирая ладошкой щёку, как радушный хозяин, со -
проводил тётку к столу.
Братья расцеловали сестрицу, шутливо попеняв ей за опоздание.
Но «штрафной» всё-таки налили - выпив вино, она вытащила из
кошёлки четверть своего вина и воодрузила на стол со словами: «Чистый
мускат».
С её приходом застолье оживилось, потому как без Марфуши, так с лю -
бовью звали братья единственную сестру, не пели - некому было «вести» песню.
Тут же затянули «В землянке», после пели много песен, но Вовке очень
понравилось когда пели:
Выпьем за тех кто командовал ротами,
Кто замерзал на снегу,
Кто в Ленинград пробирался болотами,
Путь преграждая врагу....
Вдруг калитка распахнулась и во двор ввалился «пьянючий» Николай Нико-
лаич, - брат хозяйки дома; Скривив рот и прищурив один глаз он громогла -
сно заорал: «Ленинград, Ленинград, а вы в Сталинграде были? Хто Сталин -
град не защищал - тот волка мороженного не видал» - и перевирая запел:
Ой да вспомним бра-а-атцы сталингра-аа-адцы
Двадцать первое сентября-а-а-а
Как драли-и-ися мы с фашистом
От рассве-е-ета до темна...
Песню знали, и с воодушевлением спели до конца. Сидевшие за столом зна -
ли и то, что Николай Николаич дрался с фашистами в Сталинграде, был
тяжело ранен, получил сильную контузию, и в добавок обморозился пока
его вытащили санитары.
Вовка сначала боялся дядьку. Трезвый он говорил тихо, рассудительно, но
стоило принять «сто грамм» и лицо кривилось страшными гримасами, один
глаз вылезал «на лоб», второй он крепко прищуривал и начинал говорить
громким, каркающим голосом, сильно заикаясь.
И Вовка слышал как мать говорила ему «на трезвую голову» : «Колька тебе
ж пить нельзя, шо ж ты с собой делаешь, у тебе ж детки»
Дядька подавлено молчал и только кивал головой.
Между тем застолье продолжалось - говорили тосты, пели песни.
Под виноградную беседку подвесили керосиновую лампу с абажуром, возле
лампы тут же закружилась мошкара, иногда падая в тарелки и стаканы.
Осовелого Вовку положили спать, и он ещё слышал сквозь дрёму:
Ой на, ой на гори тай жнецы жнуть
Ой на, ой на гори тай жнецы жнуть
А по-над горою яром долиною
Казаки йдуть
Гей, долиною гей, гей
Широкою казаки йдуть....
Снилась Вовке зима и дядь-Коля, искривив рот кричал: «Ты ишшо волка
мороженного не видал», а мамка улыбаясь шептала: «Спи, спи. Энто он
шутит про волка» - и Вовка тоже улыбнулся.
Прощались долго - пили «стремянную», потом «закурганную» и уже за
калиткой просто «на дорожку».
Гости разошлись. Хозяева сидели за столом и говорили о том как хорошо
отпраздновали день Победы, обсуждали у кого лучшее было вино и огурцы.
Под камышовым навесом, на чёрном кожаном диване, протёртом и заши
том во многих местах и, подставленными кирпичами вместо сломанной нож
ки, храпел и кричал во сне Николай Николаич.
«Ничё там хорошо - говорил, сам любивший полежать на старом диване
Василь Григорич - проспится и уйдёт домой затемно, не впервой»
Он посмотрел на усыпанное звёздами небо и спросил: «Марусь, чё дума -
ешь, правда спутники вокруг земли летают?»
-Летают, коли по радио всё талдычут.
-Ага, перед войной, тоже талдычили - броня крепка и танки наши быс -
тры, а как влепил немец в мой Т-26 - так с него токо ошмётки полетели,
а я год почти в госпитале провалялся.
- Эт потом, пошли Т-34, на них можно было воевать. Т-34 наилучшим тан -
ком в войну был.
-Да-а, если б тёща права шоферские не привезла мне в госпиталь, может и не
выжил бы в энтой мясорубке. А, Марусь?
-Чё теперь гадать, вернулись вот и детки у нас, всё хорошо, Вась.
-Да, всё хорошо, токо я, так думаю, долго не протяну. Хоть ты возля меня и
уколы делаешь, лекарства всякие даёшь.
-Где ж мне быть, как не возля тебя - и заплакала.
-Ну што ты, што ты. Идём-ка спать. Полночь уже.
-Давай ишо посидим, помолчим, - ночь-то какая.
А майская ночь полыхала звёздами, заливисто пели сверчки и кричала, где -
то неподалёку, в болоте, выпь....
В вербах запел соловей, из-под «горы» отозвался ещё один...
Супруги сидели на лавке и слушали ночь - две души, два тела,
изломанные войной.
После пережитого на войне, хотелось жить и жить, дышать ароматами
садов, растить детей, работать, - но война и здесь, в мирной жизни, тяну -
ла к ним свою когтистую, кровавую лапу.