(Фото автора)
Миновав пробки городских улиц, мы наконец выскочили на простор широкого междугороднего шоссе. Водитель дал газу, и «Волга», давно ожидавшая этого, рванулась вперед и помчалась, как вихрь, по голубому асфальту. Нам предстояло перекрыть расстояние, равное трем часам езды на шикарном легковом такси со средней скоростью сто километров в час.
Водитель достал папиросу, закурил. С наслаждением втянул в себя струю дыма, подержал немножко и через ноздри выдул ее обратно. Ударившись о стекло, густой дым разбился на синие завитушки, которые, извиваясь как змеи, поползли во все стороны и за какие-то секунды отравили весь воздух в машине.
Я открыл ветрячок.
— Не курите? — не глядя на меня, спросил водитель.
— Нет.
— А курили?
— Курил.
— Бросили?
— Бросил.
— Давно?
— Давно.
Еще клуб дыма, разбившийся о стекло. Еще серия синих ядовитых змей. Пропускной способности ветрячка явно не хватало для того, чтобы обезвредить их. Нащупав ручку, я опустил стекло вниз. Струя холодного встречного ветра ворвалась в салон, и змеи испуганно заметались среди сидений, не зная, куда бы нырнуть, где бы спрятаться от напора свежего воздуха.
Водитель с недовольством посмотрел в мою сторону:
— Не продует вас?
— А что же делать? — ответил я вопросом на вопрос.
Холодно. «Скорей бы кончал он коптить», — ёжась, подумал я.
— Значит, бросили? — переспросил водитель. И снова из ноздрей, как из нечищеного дымохода, вразжижи повалил дым. — А я вот не могу...
По правде сказать, не хотелось разговаривать с этой «трубой», но, пересилив себя, я процедил шаблонное:
— А пробовали?
— Пробовал. Ничего не получается. Хотя я заранее знал, что на мой вопрос будет именно такой ответ — так сказать, стереотипный ответ всех курильщиков, — тем не менее, это меня всегда выводит из состояния равновесия.
— То есть как, не получается? — уже с известной дозой раздражения повернулся я к водителю. — Что вы предприняли для того, чтобы бросить курить?
— Да всё.
— А именно? — наступал я, разгораясь.
Водитель как-то испуганно взглянул на меня и заговорил неуверенным голосом:
— А именно... Сто раз зарекался. Сто раз бросал. Растаптывал папиросы, спички... И всё бесполезно. Как говорится, на пять минут. Так и курю — по сей день. Видите, как дымлю? Вы думаете, я не понимаю, что это вредно, что это... — остановился, поискал слово, — что это нетактично — захлебывать дымом некурящего человека. Но ничего не могу поделать с собой...
Много исповедей курильщиков слышал я на своем веку. И все они, как две капли воды, похожи друг на друга. Всех их объединяет одна и та же черная антисила — безволие. И эта исповедь таксиста ничем не отличается от них.
Рядом, в нескольких сантиметрах от меня, за рулем красивой современной машины, оборудованной, как говорится, по последнему слову техники, сидел тоже красивый молодой человек, и было странно сознавать и видеть, как он, легко управляя этим сложным техническим чудом, был в полной неспособности управлять самим собой. А исповедь перед незнакомым человеком (по существу, перед каждым встречным) только усугубляла эту неспособность, эту почти уже неизлечимую болезнь души. Ну для чего он рассказывает, например, мне? Чтобы я помог ему избавиться от недуга? Но если б я был первый, а то ведь перед ним прошло множество таких невольных «слушателей», как я. И наверняка каждый пытался помочь ему. И если он всё продолжает «исповедоваться», значит, он не принял добрых советов людей, а значит, не примет и моих...
— И вот теперь не знаю, как бросить это дело, — прервал цепь моих рассуждений таксист. Открыл ветрячок и выплюнул наружу изжеванный остаток папиросы.
— А вы уже бросили. Окурка-то нет! — улыбнулся я.
— Вы шутите. А мне не до шуток, — уныло сказал он.
Взорвала меня его обреченность:
— Скажите, вы действительно хотите бросить курить? —
— Да.
— Только честно.
— Честно. Хочу.
— Отлично! Давайте ваши папиросы. И спички тоже.
— Зачем? — неуверенно потянулся шофер к только что открытой пачке «Беломора», лежащей у стекла.
— Давайте, давайте...
— Зачем?
— Вы хотите отвыкнуть от курения или нет?!
— Хочу.
— Так давайте же пачку.
— А что вы хотите с ней сделать? Выбросить в окно?
— Да!
Секунды раздумий. Я вижу, как дрожат его пальцы, лежащие на пачке папирос...
А машина всё мчится и мчится. Наплывают деревья, наплывает асфальт. Быстро мчится машина. За сотню. Не знает машина, что творится с волей, управляющей ею. А впрочем, какое ей дело до воли, до этой психической тонкости, когда она привыкла управляться грубыми категориями — такими, как подошва сапога, давящая на ёе педаль, и пальцы рук, вонзившиеся в руль.
Я знаю, что сейчас самое мучительное для водителя. Никто не знает, а я знаю, ибо в свое время испытал это. И победил это.
Самое мучительное — это мысль. Не потребность, не жажда курения, а мысль, что больше я уже никогда (вы понимаете — никогда!) не смогу подержать во рту папиросу и ощутить ее сладенький дымок. Не смогу достать спичку, чиркнуть ею по шероховатой плоскости коробка и (о непостижимое мгновение!) поднести ее (горящую!) к кончику (к жаждущему кончику!) папиросы, зажатой в твоих губах, и затянуться, прикрыв глаза от невыразимого наслаждения...
Нет, этого лишиться невозможно. Нет! Нет!! Нет!!!
Да, но ведь курить вредно. И потом, не все же курят. А сколько написано осуждающего курение! Значит, наслаждение ли оно? Нет. Привычка, страсть. Ах, как хорошо было бы отвыкнуть от этой привычки, от этой страсти!.. Затем все это, весь этот мысленный процесс, повторяется. И так — без конца.
Вспоминаю сейчас ухищрения, с помощью которых я — заядлый в то время курильщик — пытался одолеть эту страсть. Пытался сразиться с нею в одиночку, пытались бороться коллективно. Давал зароки сам себе, давали клятвенные обещания друг другу. Сжигал кисет, относил и выбрасывал его в непролазные чащи (нет, он опять возвращался, проклятый!), топил в реке, зарывал в землю — всё напрасно. День, от силы два, продержишься кое-как, а потом задымарил снова. Если нет табака (а в то время с махоркой было туговато), обшаришь все места, в которых, согласно накопленного опыта, могли водиться окурки, найдя каковые, дрожащими руками развертывал желтые, иссохшие бумажки, ссыпал драгоценные крупицы в ладонь и, насшибав таким образом на самокрутку, захлебываясь, глотал прокисший дым. А знаменитое «оставь докурить»! Один курит, а пятеро смотрят на него, ожидая, когда он изглотает свою порцию и передаст другому. Последнему доставалось самое «сладкое» — слюна всех пятерых…
— Я жду. Давайте же пачку, — легонько толкнул я водителя. Но тут же примирительно сказал ему: — Ладно. Не надо. Курите на здоровье.
Лицо шофера залилось краской, но было видно, что он обрадовался такому повороту дела. Снял руку с пачки, положил на руль. Вздохнул.
— Да, не могу. Не могу без курева. Это выше моих сил, — глухо пробасил он.
— Вас сейчас борола МЫСЛЬ, — ударил я на это слово, — что больше вы уже не закурите никогда. И это, так сказать, мысленное расставание с курением было самое мучительное для вас. Не так ли?
Водитель резко повернулся ко мне. В широко раскрытых глазах было удивление:
— А откуда вы знаете это?
— Знаю. Я святой. Провидец, — улыбнулся я.
— Нет, кроме шуток. Откуда вы знаете… Как вы узнали мои мысли?
Теперь в его глазах была тревога. На какие-то долю секунды он бросал взгляд на дорогу и тотчас же возвращал его обратно на меня. Он ждал. Сосредоточенно, серьезно ждал ответа. А я молчал. Нарочито молчал, придавая еще большую таинственность своим словам. Хотелось посмотреть, какая реакция у него будет дальше.
— Ну скажите же, скажите...
Я молчал.
— Прошу вас, умоляю вас...
Я молчал.
В глазах шофера был ужас. Зачарованно, не моргая, глядел он на меня.
— Смотрите на дорогу. Вы же за рулем!— властно сказал я.
Из-за поворота вынырнула встречная машина.
— Видите? Секунда, и... — не договорил я.
— Да, да. Я отвлекся. Простите...
Миновали поворот. Пронеслось еще несколько километровых указателей. Мы смотрели прямо перед собой в ветровое стекло. Всё так же наплывала серо-голубая полоска асфальта, по бокам ее, разветвляясь, убегали назад и скрывались где-то за нами редкие придорожные кусты, а за ними, дальше, медленно ползли бурые вспаханные поля.
— Вы жуткий человек. Вы действительно святой, — не отрывая глаз от стекла, проговорил водитель. Вся его фигура, несколько устремленная вперед, была напряжена.
— Жуткий и святой — не вяжется! — засмеялся я. — Святые — добрые люди...
— Боюсь я вас. Вы что-то знаете. Вы — колдун.
Я посмотрел на водителя, думая, что он шутит. Нет, лицо его было серьезно.
— Ну вот, то святой, то колдун... Слушайте, водитель, сейчас, конечно, не место разговору, но я хочу вам кое-что сказать по поводу «вы что-то знаете». Боюсь только, чтобы не отвлечь вас от дороги.
— Нет, нет, говорите, пожалуйста, это не помешает мне, — с готовностью откликнулся таксист.
— Так вот, я действительно «знаю». Но не «что-то» и не из области, как вы полагаете, «колдовства», а вполне определенно, точно, по-человечески...
— Да, но вы прочитали мои мысли! — перебил меня водитель.
— Нет, не читал я ваших мыслей. Не нужны мне они. Да это и невозможно — читать чужие мысли. Но даже если б и было возможно, я всё равно не полез бы к вам в голову. Зачем? Ведь у нас есть язык и уши, данные нам как раз для того, чтобы узнавать чужую мысль. Только открытым, честным путем — путем взаимного диалога. Всякие другие пути — попытки проникнуть в человеческую душу, в его мысль, так сказать, без ведома хозяина, — по меньшей мере нетактичны, и я их рассматриваю как воровство. Поняли? Ну, вот я и сказал то, что хотел сказать, — подытожил я. И отвернулся.
— Да, но вы не сказали самого главного — каким образом вы узнали мои мысли? — Голос водителя необычайно взволнован. Трепещущий, просящий...
Повернулся опять к нему:
— Это долго рассказывать...
— Расскажите, расскажите, пожалуйста.
— Ладно, расскажу. Но при условии, что вы будете смотреть только на дорогу. Согласны?
— Согласен!
Мгновенно принял безукоризненно водительскую позу, приготовился к слушанию. Я смотрю на его профиль (красивый профиль!) и думаю: обернется он или нет? Нет. Сидит, как прилежный ученик, устремленный чуть вперед, будто приготовившийся к полету в неведомое.
Рассказал я ему обо всем. О своем прошлом. О том, как заразился курением с самого детства, переняв эту «сласть» от старшеклассников. О том, как курил втихаря, прячась от матери. О слезах, о мольбах матери, пытавшейся отрезвить меня в самом начале. Затем армия, фронт. Неудержимое поглощение махорки. Послефронтовая служба. Папиросы, сигареты, даже сигары. Бледность лица. Кашель по утрам, как у стариков. Бесчисленные попытки бросить курить, еще сильнее закрепившие дурную привычку. Затем демобилизация, «гражданка». И наконец...
— Вы не устали, водитель, от моей исповеди?
— Нет, нет, что вы! Рассказывайте, рассказывайте...
Голос водителя взволнован по-прежнему. Значит, доходит.
— Наконец, я задумался: в чем дело? Почему, приложив столько усилий, я не могу справиться с собой? Может быть, не так борюсь? Может, не таким оружием надо бороться с этим врагом?
Крепко задумался. И решил изучить его подходы, его хитрости. «Чтобы победить противника, нужно знать его» — вспомнился военный афоризм.
Но с чего, как начинать изучение? Ведь, собственно, и изучать-то нечего. Папироса и спичка — вот и всё. Всё оружие врага. Папироса и спичка... А так ли?
Ну хорошо, это оружие врага. А когда их нет — папирос и спичек, — тогда чем побеждает враг? Желанием иметь их. Желанием... А что такое желание?
О, это уже повело куда-то в глубину, в психику. Испугался я: не осилю, наверно, запутаюсь в этих тонкостях.
Ну а всё-таки, что такое желание? Желание, желание... Впрочем, сначала, может быть целесообразно решить вопрос попроще, — рассуждал я, — из чего складывается желание? И отвечал: из самого желания, из предмета желания и мысли. В желании есть мысль? Откуда она там? Начал расшифровывать дальше и обнаружил: прежде чем пожелать что-либо, мы должны представить себе это «что-либо» или, иначе, помыслить о нем.
Помыслить. Мысль... Это уже из области философии. Значит, чтобы бросить курить, надо быть философом? Нет, и философы курят. И так же бессильны в этом вопросе, как и все. Так что для борьбы с курением, равно как и с другими вредными привычками, не обязательно изучать философию, но знать природу и действие этих привычек нужно обязательно. Без этого знания борьба будет вестись вслепую, на ощупь, на авось. И ясно, какая же это борьба! Попробуйте победить противника, стреляя куда попало и как попало.
А ведь именно это делал я, когда зарывал в землю или бросал в огонь кисеты, давал зароки и так далее. Неудивительно поэтому, что, не зная природы желания — не понимая того, что желание начинается с мысли, я вновь начинал курить, несмотря ни на какие обещания и клятвы, не в силах справиться с собой. Почему? Да потому что я всегда вступал в бой слишком поздно — когда желание уже бушевало во мне, как пожар. Я промазывал главную причину своего поражения: я не знал, что искорка, с которой начинается неукротимый огненный шквал всякой страсти, есть МЫСЛЬ. И как только я понял это и стал внимательно следить за мыслью, закоренелая многолетняя привычка сдалась без труда, — закончил я.
— Да-а-а... — протянул шофер. — Оказывается, дело хитрое.
И вдруг, как бы спохватившись, — по-мальчишески весело-превесело:
— Разрешите отвлечься от дороги!
— Зачем?
— Посмотреть на вас...
Лицо его сияло.
— Вы... Вы первый, от кого я слышу такое!
— А много приходилось слушать?
— Не говорите! — махнул рукой водитель. — Ведь видите, сколько приходится ездить. И обязательно кто-то сидит рядом. И обязательно говорит. Советует. Ведь я же… Ведь это же болезнь моя. А у кого что болит, тот о том и говорит.
— Понимаю, — улыбнулся я. — Ну и что советуют?
— А! — еще раз махнул рукой водитель.— Ерунду всякую. Вроде ваших кисетов.
Я расхохотался. Засмеялся и водитель. И было что-то отрадное в его смехе.
— Или так: конфеточки предлагают. Ну, то есть, чтобы отвыкнуть курить, сосать их нужно. Денно-нощно! — засмеялся вновь таксист. Озорно засмеялся. — Да я их (извините, не знаю, как вас величать)... Да я их уже тонны перерушил, этих самых конфеток. Всяких-разных. И с ментолом, и даже какие-то самодельные, «противотабачные» пробовал. Всё один шут! Забава только. На пять минут. А потом опять места не находишь. Ну и опять за цигарку...
— А то даже так, — не унимался водитель (видно, задело его за живое). — Таблетки какие-то... лекарства, значит, глотают. Помню, ехал со мной один чудак. Я закурил — вы-то окно открыли, а он чего-то в рот себе — раз! Думаю, дурно ему, леденцы сосет, как в самолете, при подъеме. Ну и вот, покурил я, а он всё сосет и сосет. Я закурил еще. Смотрю, опять — раз! Заинтересовало меня невозможно: чего он глотает? «Извиняюсь, — говорю,— вам, наверное, дурно от моего дыма, леденцами потчуетесь? Я, конечно, сознаю свою нетактичность, но, понимаете, ничего не могу поделать с собой, не могу без курения...» А он — сразу же: «Вы что, хотите отвыкнуть и не можете?» — «Да, — говорю, — в том-то и беда». Смотрю, оживился и пошел читать лекцию против курения. Которых я прочел видимо-невидимо! И про количество никотина, сколько его в каждой папироске, и про легкие, и про сердце, и про то, что надо убегать из накуренных мест, и про то, что наш брат не дотягивает до конца положенной жизни...
Складно говорил. По-ученому. Когда кончил, я спросил его: «А вы сами-то некурящий?» — «Да как вам сказать... гм... гм... — загмыкал он, — вот отвыкаю... Думаю отвыкнуть». Мне сразу всё стало ясно. «Значит, леденчики-то посасываете от этого?» — «А это не леденчики, — обиделся он, — это спецтаблетки против курения... Хотите — дам» — лениво предложил он. «Но ведь, чтобы отвыкнуть от курения, их надо вагон, судя по тому, как вы их потребляете, — сказал я. — А что мне дадут эти несколько штук». — «Ну, допустим, не вагон, — вновь обиделся он. — Это я потребляю так ввиду необычайного стечения обстоятельств, непредвиденно встретившихся в пути, в связи с нежеланием обидеть вас своей просьбой о желательности прекращения курения с вашей стороны. А вообще-то их принимают очень ограниченно в обычных, не экстремальных условиях, где нет опасности подвергнуть себя опасности...» Пропади ты, думаю, пропадом с этими своими словесами! «Нет, — говорю, — спасибо, не надо мне ваших таблеток. Не буду обижать вас. Дорога дальняя, боюсь, что вам не хватит одному». Заморгал он — обиделся в третий раз...
— Ну и как вы думаете, отвыкнет или нет? — спросил я водителя.— Видел его. Раза два. Дымит вовсю! Помолчал немного, потрогал кнопки, заглянул под руль и, приняв снова безукоризненную водительскую позу, сказал веселым, звонким тенорком:
— Или так. Статья была такая: как отвыкнуть курить за пять дней... Читали? — на миг повернулся он ко мне.
— Даже за пять дней? Интересно! Ну и что предлагает статья? Что-нибудь действенное? — спросил я.
— Действенное! — расхохотался водитель. Руками махать, ну, то есть, зарядкой заниматься, ходить гусиным шагом, компотик пить и так далее...
— Вы это серьезно или шутите? — строго прервал я водителя. Он обиженно взглянул на меня:
— Нет, не шучу. И самое удивительное в том, что авторы статьи, предлагая все эти штукенции, беспомощно советуют: постарайтесь отвлечься от гнетущей мысли о курении... Постарайтесь! В том-то и вопрос: постарайтесь. А как? КАК — вы мне скажите — постараться, — вдруг закричал водитель, — когда она, эта самая гнетущая мысль, душит, когда не мило ничто на свете, когда... Извините, я горячусь, — внезапно осекся он. И потом уже спокойно: — Вот если бы они подсказали, как бороться с этими гнетущими мыслями... Впрочем, тогда не нужны были бы и эти махания, и эти компотики...
— И эта статья, — засмеялся я.
— Точно! — громыхнул водитель.
Мы замолчали. Дорога подходила к концу. Замелькали дачные «курятники». Движение транспорта усилилось. Водитель весь ушел во внимание к своему ремеслу.
«Интересно, сделает урок из моего рассказа водитель или нет? Неужели напрасно говорил я, раскрывая свою душу, даря самое драгоценное из всего, что есть на свете, — силу победить себя? А может, и меня водитель причислит к тем, которые сидят «рядом» и советуют, что придется?» — думал я.
Приехали. Остановились. Я полез в карман за деньгами. Достал, протянул водителю. Получил сдачу. Ну что ж, надо открывать дверь. Нажал ручку вниз...
— Можно вас задержать на минутку? Всего на минутку.
Я оглянулся.
Водитель неподвижно сидел на своем месте. В глазах его была грусть.
— Вы печальны? Отчего? — спросил я тихим голосом.
— Мне почему-то жалко расставаться с вами...
Я молчал, глядя на него, на его чуть опущенную голову.
— Значит — мысль? — произнес он раздумчиво. — В самом зародыше?
— Да, мысль. В самом зародыше. Не дать разрастись ей в пожар желания.
— Я понял вас. Спасибо.
И протянул мне руку.
И тут же — взволнованно:
— А вы заметили: папиросная пачка лежит, как лежала, — с тех пор, как мы начали с вами разговор? Я не прикоснулся к ней ни разу!
Голос его звенел. Я слегка наклонил голову, в знак признания правоты его слов и дел.
— И не прикоснусь больше, — твердо сказал он
— Вы бросаете курить? — тихо спросил я.
— Да.
— А сумеете?
— Теперь сумею. Главное — МЫСЛЬ.
— Спасибо. Благодарю вас за понимание, — расчувствовался я.
— Вы... мне... спасибо? — расширил глаза водитель. И снова моя рука оказалась в его огромной ладони. — Вам... Вам спасибо. Не знаю, как благодарить. Ведь я первый раз вздохнул свободно, без этой...
Не договорил, схватил лежащий у стекла «Беломор», сдавил его пальцами и поднес к ветрячку, намереваясь выбросить.
— Не надо, — остановил я его. — Оставьте себе на память. На память обо мне. Ведь он теперь вам не повредит: у вас есть мысль. А мысль — это не «леденчик»... А потом, — улыбнулся я, — мусор ведь не выбрасывают куда попало. Вы забыли, где мы находимся?
Наша машина стояла на площади. В самом центре города.
1979 г.