Морозной лунной ночью, когда в далёких заснеженных лесах воют голодные волки, а города и деревни погружаются в тревожный сон, когда под ногами одинокого прохожего, обманутого иллюзией покоя, оглушительно скрипит снег, а уставшая и замёрзшая планета бесшумно скользит по начертанной кем-то орбите; я не могу заснуть и обречённо выполняю ритуал, хорошо знакомый всем, кто страдает бессонницей.
Однако, как обычно, пустырник не помогает, детектив лишь усиливает тоску, а телевизор…, точнее очередной фильм ужасов вызывает улыбку. Да, я невольно улыбаюсь, когда вижу на экране нелепое нагромождение банальных символов в виде кладбищенских крестов, расплывчатых контуров могил, рваных тревожных облаков в рассеянном лунном свете, призванных породить у зрителя мурашки страха. Я допускаю, что причину моего унылого веселья талантливые последователи «венского шарлатана» усмотрели бы не столько в скудной фантазии, тусклом воображении и плохом знании жизни создателей фильма, сколько в моём детстве, прошедшем между двумя кладбищами – русским и еврейским. Через первое я ежедневно ходил в школу, а на втором, вернее на его окраине, мы часто играли в футбол. Так что крестами и могилами меня не напугать. Я привык к ним так же, как привыкли герои шедевра братьев Стругацких к ожившим покойникам.
Природа моего страха иная. Я понимаю это, когда мысленно перебираю чётки детерминизма в обратном порядке, возвращаясь к себе, как к первопричине. Я вспоминаю, как однажды он комфортно расположился на обочине моего сознания в образе обаятельной романтично-замысловатой метафоры одиночества, прикрылся от чужих нескромных взглядов дымчатой вуалью прекрасной незнакомки и терпеливо дожидался своего часа. Она ( метафора ) была покорна и услужлива, а я гордился её выбором. Глупый и неопытный, я любил и бережно взращивал её, даже не подозревая о том, в какого монстра она превратится чуть позднее.
И вот всё изменилось. Мой мир потерпел крушение, в котором погибли жена и сын. Моя метафора тут же сбросила вуаль и рассыпалась, а одиночество явилось передо мной своей пугающей обнажённой правдой. Будто обо мне писал, эмигрировавший в Америку, мой друг Сидор, циник и графоман: «Кончилась, оборвалась сочинённая мною связь одиночества и мира, и оно предстало в своей истинной сути – пронзительной единственности ранней звезды и непреодолимой отчуждённости Абсолюта. В одну из множества бессонных ночей я понял, что к простому смертному ужас одиночества приходит тогда, когда он кричит и не слышит своего крика, когда смотрит в зеркало и не видит собственного отражения, когда звонок в квартире пугает неожиданностью и всегда оказывается ошибочным».
Господи Иисусе, да это же точно обо мне, кричу я, и имя Бога эхом отдаётся в гулкой и болезненной тишине моего одиночества…
Могу только добавить, что жизнь есть бег наперегонки с одиночеством. И если вы первым достигните финишной черты, за которой вас ожидает смерть, то считайте, что вам несказанно повезло…