КЛАДОВАЯ ПАМЯТИ
Однажды в Ленинград на несколько дней приехал психотерапевт из Киева. Он помогал людям разрешить некоторые проблемы, связанные с прошлым воплощением, показывал им ключевые моменты. Вся йоговская группа, в которую я раньше ходила, отправилась к нему на прием. И я тоже. Попала к доктору одной из последних. На вид ему было лет тридцать. Светлые волосы, ясные глаза. Была в нем какая-то особая сила, мудрость и обаяние. Честно призналась, что меня к нему привело любопытство, свои проблемы сама стараюсь решать, а прошлые воплощения вижу иногда во сне.
«И что же вы хотите?» - устало спросил психотерапевт. «Будущее увидеть», - пожелала я. Он велел закрыть глаза и представить белый круг. Я увидела броуновское движение золотых искр, себя – одной из них. Доктор не поверил моему видению, сказал: «Слишком быстро». Стал расспрашивать, какими практиками занималась. Проверил, как чувствую энергетическое взаимодействие.
Да, я согласна, слишком быстро стремиться в мир золотых искр не надо, это Око Бога. Придти туда надо с накопленным опытом. Там не теряются индивидуальные осознания, а иногда добровольно объединяются, в соответствии с внутренней предрасположенностью. Сознания, объединяясь, становятся более скоростными, высокочастотными. Бог один – обличий много.
Домой я шла пешком через весь город. И не шла, а будто на крыльях летела – энергии по позвоночнику устремлялись вверх. Находилась в состоянии блаженства. Ощутила связь с миром божественных энергий.
Хотелось сказать: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно, хочу тебя продлить».
А потом продолжала жить привычной жизнью, общалась с людьми, исполняла свои обязанности, чувствовала, приобретала опыт и пыталась его осознать.
Память…. Каковы самые ранние воспоминания этого воплощения, осознания себя как индивидуальности?
Как рано я стала сознавать подключение нечто или некто к моему уму или вернее, сознанию? Мне больше нравится назвать это «водительство свыше».
Воспоминания детства иногда поддерживались воспоминаниями родителей. Мать рассказывала, как была шокирована своими родами. Они проходили легко, предродовой период омрачался только изжогами, мать вела свой привычный веселый образ жизни с общениями, танцами.
Шок вызвало появление на свет ребенка, у которого голова и лицо были в слипшихся темных волосах, обычно дети рождаются почти без волос. А потом мать была приятно удивлена, когда ей принесли на кормление девочку с кудрями черными до плеч.
Мои личные воспоминания сохранили момент, когда училась ходить и стукалась головой то об ножку дубового стола, то об стену. Мать говорит, что это было в семь месяцев, явно, присочинила. Отец – реалист, говорил, что в восемь.
Помню, как сосала молоко из материнской груди, что является более поздним воспоминанием – мать кормила грудью до двух лет. Помню свою детскую обиду на мать – та обрезала косы и сделала модную «завивку», я упорно отказывалась идти к ней на руки в тот момент.
Бабушка была для меня нянькой и наставницей первых лет жизни. Мы с ней иногда ходили в ближайшую от дома церковь. Запах ладана, горящие свечи и древние иконы в полутьме завораживали. А на контрасте потом еще белее радовал солнечный простор улиц с зеленью и цветами в садиках у деревянных домов с резными наличниками. И то, и другое перекликалось со сказками, будоражило воображение.
Старый частный дом, где мы жили недалеко от Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, сменился на жилье, которое находилось ближе к работе родителей и моему детскому саду.
Родители редко наказывали, но однажды, когда я, заигравшись, не могла долго успокоиться, тормоза не срабатывали, отец отшлепал меня. Обиде и возмущению, казалось, не было предела. Я ушла выплакивать горе в дальний потаенный угол и представляла, что умерла, а родители, конечно же, страдают. Вообразив сцену собственных похорон, чувствовала удовлетворение за моральные страдания, только вот мать жалко стало. Мне было 4-5 лет тогда. Смерть не пугала, но представить, что меня совсем не будет, не получалось. Всегда присутствовал внешний наблюдатель физического тела. И всегда было чувство, что я охраняема и любима. Кем? Кем-то невидимым и тоже очень мною любимым.
Наказания от этого «невидимого» всегда признавала справедливыми. Я была, в общем, послушным ребенком. Но жажда самостоятельности иногда толкала на нарушение запретов. Я обещала матери, что не буду близко ходить к автомагистрали с большим движением, а тем более – переходить эту дорогу в неположенном месте. Нарушив обещание, попала под быстро мчащийся велосипед. В аптеке перебинтовали мои ссадины и раны, домой я пришла, полная раскаянья.
Однажды мы с матерью гуляли, а потом она оставила меня на улице у чужого дома, сама зашла к знакомой по делу. Рядом в садике играли мальчик и девочка. Они настороженно отнеслись к появлению на их территории незнакомого ребенка. Особенно девочка проявляла агрессию. Я сумела перевести наше вынужденное знакомство в мирное русло, мальчик пришел мне на помощь, познакомились и стали разговаривать. А девочка не стала противостоять нам, двоим, и тоже присоединилась к разговору. Тогда я осязаемо почувствовала, что чье-то сознание невидимо наблюдает за моими действиями, и были вибрации в области головы. Наверное, этот невидимый научил меня, как поступать правильно и тактично. Ведь обычно я поступала иначе – легко шла на конфликт со сверстниками, если они меня обижали.
Нравилось мне, когда мы втроем - отец, мать и я ездили в родную деревню отца к его родителям и братьям. Поездка была настоящим приключением: сначала ехали на поездах, на автобусе, потом на пароходике по реке. Отец опекал нас, умудрялся прорваться через человеческий улей перед входом в автобус или на пароход, чтобы занять для нас места.
Когда пароходик подплывал к деревне, ощущался запах сплавляемых бревен – в деревне была лесопилка, а по реке лес сплавлялся. До сих пор этот запах, да еще запах скошенного сена и козьего молока ассоциируется у меня с детством и деревней.
А еще в деревне со мной играли дядьки – близнецы Толя и Вася. Они всего на двенадцать лет старше были, поэтому воспринимались как товарищи, которые забрасывали меня - то на стог сена, то качали на каком-то драндулете, вроде сломанной косилки.
У меня был еще друг – жеребенок. Мы с ним тоже играли и носились по лугу. Но с ним дружба оборвалась, к великому огорчению: когда я бежала, споткнулась и упала, жеребенок, бежавший следом, по инерции наступил на мою спину. Мать испугалась, запретила играть нам вместе, а я сожалела, что все, как на духу, всегда ей рассказываю.
В последующие приезды в деревню оставалось только с козами общаться, когда бабушка поручала их встречать из стада.
А в родном городе был детский сад с прекрасным парком, где зимой нас, детей воспитатели учили делать из снега различные пирамиды и горки, которые потом поливались цветной водой и выглядели красочно; устраивали нам прекрасные костюмированные праздники, где пели и плясали мы сами. Сосульки привлекали своим внешним видом, их хотелось полизать, что, естественно, запрещалось. Зато кувыркаться в снегу разрешалось, детская одежда высушивалась потом.
Весной нас учили сажать семена, было всего несколько грядочек, это занятие вызывало интерес и даже конкуренцию – всем хотелось поучаствовать.
Летние воспоминания связаны больше с матерью. Отпуск она любила проводить в Доме отдыха со мной. Обычно, мы снимали какой-нибудь домик поблизости от этого Дома, где питались. Мать иногда будила меня рано, и мы шли слушать пение соловья. А когда она вечером уходила на танцы, у меня тоже праздник был – она разрешала брать любые свои платья для игр с переодеванием, тогда наступало время фантазиям.
Мать часто возила меня в выходные в Москву на детские кукольные спектакли, в цирк, разные ледовые шоу. Она была самым близким другом, будто мы вместе проживали детство. И ублажала она нас, девочек, сверх всякой меры. Покупались разные экзотические фрукты в Москве, пирожные и мороженое. Отец и бабушка такое не всегда одобряли, хотя перечить мамочке не осмеливались. Однако, чтобы не осложнять жизнь, мамочка однажды, когда мы в очередной раз возвращались домой с остатками миниатюрных мороженных разных сортов, которые в нас уже не влезали, решила скормить их встретившейся козе. Они ей понравились.
Почему-то воспоминания осени как времени года всплыло только тогда, когда возник образ первого похода в школу. Пожилая женщина, учительница, спрашивала нас, пришедших к ней первоклашек, хотим ли мы учиться. Большинство детей сказали: «Да». Я честно призналась: «Нет». Понимала, что придется расстаться со многими своими любимыми забавами. Мою мать опытная учительница успокоила предвиденьем того, что я буду все-таки хорошо учиться.
Со своими подружками из соседних домов я оказалась в разных классах. А в моем классе оказался мальчик из нашего дома, Игорь. Он стал отличником. Обладал блестящим умом и старательностью. А я готовила уроки всегда наспех, чтобы быстрее освободиться для игр. Поэтому по чистописанию всегда получала четверки, все остальное проходило на «отлично». Игоря я пыталась приобщить к своим играм, домой нам было по пути. Он терпеливо пытался в эти игры включиться, но удовлетворения, похоже, ни один, ни другой от совместной деятельности не получали. Наши матери рожали нас в одном роддоме в одно время с разницей в сутки. Интересно было бы встретить его сейчас и узнать: как складывалась судьба моего двойника в мужском обличье?
Из родного города семья уехала, когда мне было девять лет. Это было переломным моментом жизни для меня. Отъезд с родины, как и первое долгое расставание с матерью, самым дорогим существом на свете, глобально изменило характер. До этого – беззаботная райская и веселая жизнь. После – холод одиночества, который, как могла, скрашивала моя «бусенька», так я называла бабушку, няньку мою. Другая бабушка, называемая мной «Баб Катя», у которой мы с бусенькой вынуждены были временно жить в деревне, явно недолюбливала и невестку, и нас, как ее продолжение. Шесть детей баб Кати уже разъехались кто куда, муж умер. Нас с бусенькой она не без основания считала «городскими бездельницами», но старалась поддерживать с нами нейтралитет.
Полгода я училась в деревенской школе, где все было по-другому, особенно – учительница, которая меня не любила. Наверное, для нее я была инородным элементом и на подсознании раздражала ее. Впервые пришлось жить в атмосфере скрытой нелюбви после всеобщего обожания.
Наконец, перед Новым годом мы с бусенькой приехали в Ленинград, к моей любимой мамочке. Но и здесь потерянный рай не обнаружился, только первый восторг от встречи с ней, запах мандаринов и зелени, блеск елочных шаров и вкус шоколада…. Мать очень старалась изобразить семейное счастье. Любя ее, я рано стала понимать проблемы взрослых, то, что вслух не высказывается.
Родители развелись еще раньше, причиной послужила случайная измена отца, «доброжелатели» постарались осведомить мать. Он уехал в Ленинград к тетке, стал работать на крупном заводе на престижной должности. Приезжая в наш провинциальный город в командировки, помирился с матерью. У нее родилась идея перебраться жить в культурный центр, бывшую северную столицу, всей семьей.
Воплотить эти мечты оказалось трудно. К тетке отца нас всех не прописывали – жилплощадь не позволяла. Матери приходили повестки из милиции – выехать из города в 24 часа. Она стала работать дворником ради жилья и прописки. Убирать территорию ей помогали мы все. Через два года, окончив курсы операторов газовой котельной, мать перешла на типичную работу интеллигенции тех лет, которая давала возможность много читать и заниматься своими делами в рабочее время.
С отцом она, все-таки, разошлась окончательно. И по-прежнему мы были с ней подружками, пока она не познакомилась с Иваном. Он много усилий приложил, чтобы дочка его любимой женщины приняла его как отца. В мои четырнадцать лет я получила от него щедрый подарок, на всю жизнь значимый, – он купил замечательную швейную машинку «Веритас». И героически терпел, когда я стригла и перекраивала все, что находила из старой одежды в шкафу и шила до двух ночи.
Жили мы все вместе в одной большой комнате в коммунальной квартире, да и то площадь была служебная. Потом Иван получил свою комнату от государства, куда нас всех прописал. Жилось нам весело, безалаберно. Иван обладал чувством юмора, от которого часто страдало мое больное самолюбие. Зато его юмор помог освобождаться от чувства собственной важности.
Иван, будучи увлеченным охотником и рыболовом, решил поработать егерем на военной охотничьей базе, когда представился случай. Мама осталась работать на прежней работе на лето, мы с бусенькой тоже поехали на природу, меня даже оформили подсобным рабочим в 15 лет.
Это лето явилось возвращением утраченного счастья. У меня была своя комната. Несмотря на определенные «трудовые» обязанности, я обрела ощущение свободы, полета. Можно было кататься по реке Вуоксе на лодке или байдарке, гулять с добрым псом Тунгусом по лесу или читать. А работа между всеми этими развлечениями делалась, будто сама собой. Стихи любила читать больше, чем прозу. В хорошем стихе может содержаться такой яркий образ или идея, для объяснения которого иному философу понадобился бы трактат. Строчки Надсона:
Не говори, что жизнь – игрушка
В руках бессмысленной судьбы.
Беспечной глупости пирушка
И яд сомнений и борьбы.
Нет, жизнь – разумное стремленье
Туда, где вечный свет горит,
Где человек, венец творенья,
Над миром высоко царит.
-,,-
Меняя каждый миг свой образ прихотливый,
Капризна, как дитя, и призрачна, как дым,
Кипит повсюду жизнь в тревоге суетливой,
Великое смешав с ничтожным и смешным.
Меня и тогда волновала мысль – является ли человек венцом творенья?
Наблюдала людей вокруг и себя саму и вынуждена была признать, что все мы далеки от совершенства. Благородные порывы души вдруг неожиданно случаются на фоне проявлений мелкой выгоды или серого быта. Но случаются же! Значит, у нас у всех есть куда стремиться: познавая себя, менять черты характера и устремления в нужную сторону.
Иван часто отсутствовал, якобы на совещания ездил. Охотники и рыболовы приезжали в любое время суток. И даже страха не возникало, когда и среди ночи надо было выдать лодку какому-нибудь рыболову или определить на ночлег вновь прибывшего. Мужчины часто подсмеивались над моей нарочитой серьезностью и деловитостью. Заставляла всех добросовестно чистить после себя лодки, несмотря на звания и ранги.
Однажды захотелось испытать судьбу: не умея толком плавать, взяла кусок пенопласта и решила спуститься через бывший шлюз на Вуоксе – место, где вода в вихре проталкивается через узкое место, падает, закручивается в водоворот, потом вырывается на свободу, разлившись широко. Ощущения были острые. Хорошо, что все-таки добрые люди выловили меня на середине реки и возвратили на берег.
К сентябрю мы с бусенькой возвратились в город, мне надо было в школу. А мама осталась с Иваном на охотничьей базе.
В один из осенних дней мне в голову пришла идея съездить к родителям. Как туда добираться – я толком не помнила. Отпросилась у учительницы на несколько дней и с утра пораньше на автовокзале села на автобус до Выборга. Не доехала до него километров двадцать, появилась тошнота и плохое самочувствие. Вышла из автобуса и пошла пешком по шоссе. На счастье одна из проезжающих машин остановилась, люди предложили подвести. В Выборге села на другой автобус, смутно представляя, где выходить. Было ощущение, что «ведут». Автобус, не доехав до конечной деревни, сломался, его починили, опять сломался. Я вышла и пошла наобум по промерзшей дороге среди незнаемых просторов. Прошла километра два, как вдруг увидела едущую машину. Водитель, недовольный остановкой, все же согласился взять меня в попутчики. Оказалось, что это была единственная за весь месяц машина, едущая на охотничью базу! Когда я появилась на пороге, у родителей было большое замешательство – радоваться ли нашей встрече или ругать меня по полной программе.
Иван только год проработал егерем. Вернувшись в город на прежнюю работу, он все чаще стал тешить себя алкоголем. С матерью отношения стали неровные, появились взаимные претензии и раздражение. Регулярно их ссоры происходили перед моими контрольными или экзаменами в школе, а потом в институте - тогда бессонная ночь с разборками была гарантирована. Мы, вчетвером, были как пауки в одной банке. Бусенька стала почти бессловесной тенью, жила по привычке без личных интересов и лишних мыслей. А между нами троими страсти накалялись. Вернее, я стала мамочкиной защитницей в скандалах с Иваном, не замечая того, что она его сама провоцировала. Иван - то вешаться собирался, напившись, то мать из ружья застрелить.
Такой семейной жизни все же пришел конец. Причиной, наверное, я стала. Мне так надоело подобное существование, из которого не видела выхода! Перспективы на будущее не обнадеживали, жизнь казалась лишенной всякого смысла. Я приняла пачку снотворного, решив, что это – самый легкий способ поставить во всем этом точку – просто уйти из жизни.
Мать утром пришла после дежурства и стала меня будить. Я опять в сон проваливалась, видела стремительный полет среди звезд, было хорошо. А она начала нервничать, заподозрив неладное. Пришлось сознаться в содеянном. Скорая помощь приехала, промыли желудок, привели в чувство. Тогда мать и приняла решение развестись с Иваном. Он совершил благородный поступок – ушел жить к старой знакомой, встретившейся на улице, оставив свою жилплощадь нам.
Я стала работать и учиться вечером в институте, началась жизнь, полная впечатлений и познанья. Соседка доставала дешевые билеты на галерку в Театр оперы и балета. Я пересмотрела почти весь репертуар. Заезжих гастролеров тоже надо было увидеть, посетить все выставки и лекции по искусству. В одной из очередей к заветной цели – попасть на интересного лектора, познакомилась с Ольгой Васильевной, женщиной необычной. Она оказалась кандидатом физико-математических наук, всесторонне образованной и ведомой жаждой дальнейшего познания. Ее суждения были всегда аргументированы и выверены, что не мешало ей со вниманием выслушивать и другое мнение. Она стала приглашать меня в Дом Ученых на интересные концерты или лекции. На занятия в институте времени почти не хватало, но я умудрялась на работе переписывать пропущенные лекции и как-то выкручиваться, сдавая экзамены порой даже хорошо. Многие предметы учила исключительно для экзамена, а сдав его, все напрочь забывала. Учить стихи для души мне больше нравилось.
В тот момент времени создавалось впечатление, что хочу все узнать, почувствовать, испробовать, будто стремлюсь несколько жизней прожить, «вскачь».
Зачем жалеть о том, что было,
Воспринимать людей уныло?
Уж лучше полюбить веселье,
Чем запирать себя как в келье.
Ведь жизнь – она театра сказка,
А у людей не лица, маски.
Те воплотят страсть роковую,
Другие мучаются и ревнуют.
А эти полные раскаянья
(наверное - потомки Каина).
Запрет имею осуждать я,
Слать человечеству проклятья.
Ведь тоже - вовсе не святая,
К тому ж – строптивая такая.
Уроки жизни получила,
В них знание, подспорье, сила:
Все, что когда-то осуждала,
Судьба мне испытать послала,
Чтобы стала я в любви, добрее,
Терпимей к людям и мудрее.
Прости, Господь, Ты дочь свою:
Учусь, стараюсь, как могу,
Менять свой образ жизни так,
Чтобы осознаннее стать.
Сон-видение: много людей находится в зале, все чего-то ищут. Я ходила, разглядывала интересные старинные вещи. Обратила внимание на скульптуру слона, красивую, инкрустированную перламутром и цветными камнями. В районе третьего глаза у слона цветок, протянула к нему руку, вытащила ключ. Рядом со мной оказался мужчина. Он знал, как применять ключ. Мы устремились к двери, ключом открыли ее и переступили порог. Вдруг на противоположной стене появилось лицо властного человека, он сказал: «Остановить их!» Решетка захлопнулась уже за нами. Было ощущение, что нас ведут, поэтому страха не возникало, а скорее впечатление, что все это – игра. По лестницам и переходам мы выбрались на свободу. У ног лежала записка, подняла, прочитала: «Пророк». Перед нами открывалась много возможностей. Мы – на свободе. От нас зависело, какой путь мы выберем. Было состояние ожидания, предчувствия.
Человек
сам выбирает:
страдать или радоваться происходящему ,
на чем фиксировать внимание, на что расходовать энергию.
Позволяю себе быть счастливой и благодарю Бога
за данное понимание.
Мудрец,
Не мудрствуя лукаво,
сказал: «Познай себя, и ты
познаешь мир».
Сказал…
А мне с чего начать?
Верней – продолжить…. И
снова занимаюсь пересмотром
личной жизни