Он носит клетчатые рубашки с обтрёпанными манжетами. -Ты, конечно, знаешь значение слова "богема", - говорит он, улыбаясь. - умножь на два. Ну, на два я умножать бы не стала. Но верстак с тисками и кучей наваленных на нём железок на кухне смотрится несколько экзотично. К антресолям подвешена сложенная и зачехлённая байдарка и резиновая надувная лодка.
В комнате на самодельных стеллажах завалы красок в тюбиках и банках, растворители для красок, рамы деревянные и багетные, всевозможные куски ткани, обломки оргалита. На стенах - картины. За окном -высоченная ель, знакомая мне по письмам.
- 15 лет разницы! -возвращает меня в реальность голос моей подруги Милки.- Ты что, сбрендила?! И, качая головой, она добавляет почти с восхищением: - Дура!
Четырнадцать с половиной, -возражаю я ей. Мысленно. Спорить мне с Милкой не хочется.
-Ты на себя-то посмотри, -не унимается она, требуя от меня хоть какого-то действия. Я подхожу к зеркалу. Да... 6 дней в дороге и 4 дня какой-то фантастической жизни в снегах немыслимой, невозможной красоты.
-Ну, - в зеркале всплывает над моим плечом круглое Милкино лицо. -Ну, -повторяет она, -а теперь на него посмотри. Я послушно поворачиваюсь, но смотрю не на фотографию, а на стену. Маленький этюд, написанный маслом. Краски холодные, чистые, взяты смело.
- Ладно, Милка, - говорю я , - пошли пить чай. Мы шлёпаем на кухню.
Год назад я ничего не знала об этом человеке. .." Что на белом свете есть кто-то другой, не похожий больше на всех остальных.." - Отойди, - Милка тотбирает у меня переполненный чайник. отливает лишнюю воду и ставит его на огонь. Год назад я не знала, что на свете живёт этот человек. 4 месяца назад я не знала, что он носит клетчатые рубашки с обтрёпанными манжетами, что он в свои зрелые годы сложён, как древнегреческий Герой, что у него яркие пронзительные глаза, что идти за ним тайгой по лыжне - лучшее, что есть на свете. Наш чай стынет. Милка смирилась. Она устала со мной.
- Ну, ладно, - говорит она, - я домой. Она не спеша одевается, застёгивает сапоги. Прощаясь, долго глядит мне в лицо. И, видимо убедившись в правильности своего диагноза, вздыхает и повторяет с жалостью : - Дура! Я улыбаюсь ей. Я люблю Милку. Дождавшись, когда в подъезде хлопнет дверь, возвращаюсь в комнату.
На Байкале по - прежнему ночь. За моими окнами -поздний вечер. Город почти спит. Маленький првинциальный зверёныш, уткнувшийся в обмершую реку почти на самом краю страны. За 10 лет мы так и не приручили друг друга. Так что же ты так мстишь мне всякий раз, когда я возвращаюсь после долгого отъезда, разве так мстят чужим? Что же ты опять нашёптываешь мне, что пройдёт время, и мои воспоминания станут плоскими, обескровленными, истончатся, как гербарий между страницами книг? Что же ты так со мной, город?
Белели крыши домов. Куда-то в ночь мчались машины. Была зима. Я была одна.