Иннокентий Петрович отгулял свой отпуск замечательно. Он побывал с женой на пляжах Чёрного моря. Съездил с друзьями на рыбалку с ночёвкой на местную речку. Улов был весом, а удовольствие безгранично. Успел провести неделю с компанией в горах, где насобирал грибов под ёлками и соснами, напарился в самодельной сауне из полиэтиленовой палатки, наплескался в ледяной воде горной стремнины и, даже, поймал форель на удочку. Отдохнувший, с новыми силами он вышел на рабочее место родного завода, где прослужил уже двадцать лет. И здесь получил сюрприз. Завод за время его отдыха приобрёл нового хозяина, а «новая метла», как известно, всегда метёт по-новому. Вот и получилось, что в услугах Иннокентия Петровича уже не нуждаются, вполне довольны лицом, замещающим его в данный момент. Предложили Иннокентию Петровичу продлить свой отпуск, а тот, сгоряча, заявление на увольнение написал. Уж больно жестоким был удар по его самолюбию.
Остался Иннокентий Петрович не у дел. Возраст уже к пенсионному клонится, предложений от работодателей нет. Дома жене ничего не сказал. Жена молодая ещё, на четырнадцать лет моложе Иннокентия Петровича. Актриса, в местном театре работает. Совместных детей у супругов нет. Падчерица уже взрослая, свою семью имеет, живёт и работает в Москве, с отчимом не роднится. Вот и думает Иннокентий Петрович: «Ничего, вдвоём, пока устроюсь, переживём». Утром уходит, как прежде, работу искать. Весь день в поисках, встречах. Вечером, как будто с работы приходит. Однажды, вернулся за забытым сотовиком через пару часов, а жена дома, с любовником. Разговор с женой закончился не в пользу Иннокентия Петровича. Что-то сломалось внутри его. Вышел из квартиры, закрыл за собой дверь, да туда больше и не вернулся. К друзьям не пошёл, стыдно, никому не нужен. Бесцельно прошагал по улицам города до ночи. Всю свою жизнь прошлую по дням и часам в памяти разложил, и такая тоска к нему пришла, хоть вешайся. Был бы монастырь, ушёл бы туда от людей подальше. Да где его искать? Переночевал на вокзале. Утром услышал по селектору приглашение на посадку в пригородную электричку. Купил булку хлеба в ларьке да в вагон и залез. Вышел на ближайшей остановке, лес, река рядом. Вошёл в лес да там меж деревьев и затерялся.
Лето и осень прожил Иннокентий Петрович в лесу. Вырыл для ночлега ямку, крышу из веток сделал от дождя. Только с природой и общался. Нехитрыми снастями рыбу ловил в реке, ею питался, да ещё дарами леса – дикие груши, яблоки, ягоды, грибы. Костёр разведёт, варево в банке наварит и сыт. Благо, мусора в пригородном лесу хватает, да рыбаки и весёлые компании всякого добра оставляют в достатке. Большее время лежал в траве, в небо смотрел. Обида в душе угасла, но только вместе с ней и тяга к жизни умерла, слился с травой, влачил существование по инерции. К холодам по ночам спать перестал. Продрожит всю ночь, зубами простучит в своей яме, утром движениями согревается.
В город потянуло, к теплу, да боялся знакомых там встретить. Вернуться туда решил к ночи, переночевал в чужом подъезде у теплой батареи. Утром вышел, на последние копейки хлеба купить, увидел своё отражение в витрине магазина, не узнал себя. Чужой, истощённый старик с седой бородой смотрел на него пустыми глазами. Хлеб ему продали, но продавщица проводила его взглядом полным нескрываемого отвращения, и впервые Иннокентий Петрович понял, что есть у него только прошлое, в настоящем же он существует лишь, как мусор, испачканный, выброшенный газетный листок с устаревшим текстом. В последующие дни голод привёл его к мусорным бакам, где он не только коркой хлеба, но и одежонкой поднажился. А вскоре приятеля приобрёл.
Дед Матвей жил в подвале соседнего дома на тёплых трубах отопления, промышлял по мусоркам на пропитание. Собирал пустые бутылки из-под напитков, да жестяные банки из-под пива, сдавал их в приёмные пункты и кое-какие денежки приобретал. Ходил он с трудом. Ноги были, как колоды, отёчные. На ступнях же раны открылись, и черви там завелись. По вечерам он этих червей выковыривал, но они вновь там собирались. Периодически возила его скорая помощь в больницу, да только туда его не принимали, отправляли лечиться в поликлинику.
Жить в подвале Иннокентий Петрович согласился, но особой дружбы с дедом у него не получилось. Дед Матвей ушёл на свободу от своей пристарелой сожительницы, которая и приучила его рыться в мусоре, добывая оттуда нужные предметы, а, иногда, и хорошие, ещё не изношенные вещи. Бабка тащила их в свою однокомнатную квартиру, сваливала на полу в кучу, запасая на чёрный день. Вскоре куча достигла потолка и стала вытеснять жильцов из дома. Из квартиры шёл невыносимый запах, бежали тараканы и крысы. Тогда-то дед и не выдержал такого натиска, ушёл жить на волю. А соседи, озаботившись его отсутствием и смердящим зловонием, заподозрили его кончину. Бабку обвинили, что похоронила старика в своём мусоре. Вызванные соседями милиционеры бабкин мусор из квартиры вынесли, но деда в нём так и не нашли.
Другом Иннокентия Петровича стала бездомная, как и он, маленькая серая сучка, которую он назвал Грелкой. Грелка добывала себе пищу там же, где и Иннокентий Петрович, сразу же доверчиво разрешила себя погладить, а потом и на руки себя взять. Засунул Иннокентий Петрович собаку за пазуху и в подвал принёс. Там и ночевали вместе. Поутру вместе за добычей ходили. А, когда отшельник приболел и не вышел на очередную охоту, заботливая Грелка носила ему куски хлеба в подвал и полуобглоданные кости в подарок. Она согревала своим маленьким телом не только больное тело человека, но и его пустую душу.
Весной решил Иннокентий Петрович перебраться жить на заброшенные дачи. Присмотрел себе полуразрушенный домик с уцелевшей крышей поблизости от реки, соорудил в углу спальное ложе. Тряпки да деревяшки по соседним домикам собрал, даже кое-какую посуду нашел и новоселье отпраздновал с Грелкой. За пропитанием, правда, приходилось в город наведываться. Но это было, как работа или, как развлечение. Одно мешало, были ещё такие неугомонные садоводы, что поддерживали своё хозяйство, ковырялись в земле, выращивали лук и картошку, собирали плоды с кустов и деревьев. Грабили их хозяйство беззастенчиво и бомжи, и другие залётные любители чужого достатка. А они всё упорствовали, восстанавливали отобранное, на земле порядок наводили.
Прожил Иннокентий Петрович там до осени. Пришла как-то тётка Шура на свой садовый участок. Под грушей ведро полное груш стоит. Голову вверх подняла, а на дереве парень в другое ведро груши собирает. Не растерялась: «Что ж,- говорит,- давай пополам делить. Тебе ведро, и мне тоже». Плюнул парень на землю окурок сигареты, добрал ведро до верху, подхватил второе, да мимо тётки в калитку молча и вышел. Что ему женщина сделать может? В другой раз увидела Шура, что у соседа сетку-забор чужие люди снимают. Подняла крик, на помощь позвала. Другая соседка в милицию звонить побежала. Тётка Шура вилами вооружилась, грабителей задержать пытается. Из укрытия своего Грелка выскочила с лаем, под ноги мужикам кинулась. Изловчился один из них, да Грелку на вилы и надел. Пискнула собачонка, и нет уже её. Вот тут-то Иннокентий Петрович и пробудился, бросился он на обидчика, задушить его хотел. Тот от неожиданности оробел, хрипеть начал. Дружок пришёл ему на выручку, полоснул ножом по животу Иннокентию Петровичу. Пока дождались милицию, скрыться успели грабители. Иннокентий же Петрович с зажатым руками животом, ожидал скорую помощь, сидя на земле у тела Грелки. Когда подъехала машина с красным крестом, пошёл он на встречу медикам, неся в ладонях свои выпавшие из живота, припылённые землёй кишки.
Оперировать Иннокентия Петровича пришлось не один раз, однако, жить остался. Пока лежал в больничной палате, всего насмотрелся. Каждый день битых, резанных привозят из операционной, наркоманов с гнойниками от инъекций. А ухаживать некому, взаимовыручка. Санитарка пол протрёт в палате и «прости – прощай». Сначала соседи по палате Иннокентию Петровичу помогали, потом – он другим, так друг друга и выхаживали. Впервые за последний год вернулось к Иннокентию Петровичу человеческое общение. Увидел, что не один он судьбой обижен, для иных жизнь ещё меньше значит, а расстаться с ней не могут. Однажды скорая помощь привезла в больницу в очередной раз деда Матвея из ног червяков выковыривать. Ноги обработали, старика за дверь выставили: «Долечивайся в поликлинике». А утром нашли его мёртвого на больничном пороге.
Как на поправку пошёл Иннокентий Петрович, стал страдальцев выхаживать. Не хуже родной матери с ложки их кормит, судно подкладывает под их немощные тела, обтирает, умывает, пересохшие рты увлажняет им. Да ещё и словом добрым ободрит. При поступлении в больницу он только и мог про себя сказать: «Кеша…бомж…», так и записали в истории болезни. А потом только так и звали его. Вроде бы и выписывать пора уже, да некуда. Да и полезен он больничному делу, лучше няньки-сиделки не найти. Продержали бомжа Кешу в хирургическом отделении под разными предлогами до весны. Потом документы в милиции выправили, комнату в общежитии выхлопотали. Так и остался он работать при больнице санитаром. Со слабыми, больными – добр, участлив, хотя и неразговорчив. Друзей-товарищей не заводит. О прошлом никогда не вспоминает, как будто всю жизнь от рождения – в больнице. О будущем не загадывает, но в настоящем живёт и другим жить помогает.