Дед Гришака прожил свою жизнь по-разному. В молодости были и разгулы и пристрастия, искания места под солнцем. Со временем он остепенился, на пенсию ушёл в 55 лет почётным железнодорожником. Разводил пчёл, возделывал 30 соток огорода, веники вязал на продажу. Детям помогал растить внуков. А нагрянула старость, стал слаб на ноги, осел в своей городской квартире безвыходно. Семенил маленькими шажками на полусогнутых в коленях ногах от кровати до кресла у телевизора, на кухню поесть, да в туалет. Вот и все прогулки. Как ни просили его дети и родственники, как ни убеждали разминать мышцы ног в прогулках на свежем воздухе, упрямый дед никого не слушал, дряхлел в своём кресле до пролежней. Да ещё и жену свою, одногодку, привязал к себе заботами о своём организме: «Клава, посади! Клава, уложи! Клава, ноги подтяни!»
Вот и пришла пора, когда дед сам не только встать, а с бока на бок повернуться не может, а вернее, затруднить себя в этом не хочет. Мышление ясное, чёткое, слышит, видит достаточно, а пошевелиться заставить себя лень, есть кому помочь. Пришлось детям дежурить у его постели посменно, жена из сил выбилась, таскать на себе 95 килограмов его веса была уже не способна.
Днём, когда в организме главенствует симпатическая нервная система, которая тонизирует его и помогает в трудах и заботах, дед Гришака требования предъявлял умеренные. То передремлет, то в телевизор посмотрит, то едой побалуется. А всё равно бока от лежания побаливают, раз двадцать на день повернуть его нужно, посадить, ноги больные с места на место переложить.
Ночью же, когда на смену симпатической приходила парасимпатическая иннервация органов во главе с нервом Вагусом, который готовит организм к отдыху, расслабляет его для сна, ослабляет волю человека, дед терял над собой контроль. Мучения его были невыносимы. Каждая клеточка его тела требовала к себе внимания, отзывалась болью в любом положении. Бессонница мутила ему разум, не оставляя ничего человеческого. Дед был, как кожаный мешок, набитый стонущими костями и остатками атрофированного мяса. Он не находил себе места, требовал каждые две-три минуты от ухаживающих за ним посадить его, положить то на бок, то на другой, на спину. Изводил родственников лишением сна и постоянной физической нагрузкой ночь от ночи. Боялся оставаться в темноте, требовал беседы с ним, и, в то же время, сам изнывал от желания сна. Когда ночью деда занимали беседой, все боли отступали от него в темноту ночи, он был спокоен и весел. Но стоило ухаживающему сомкнуть веки для сна, терпение деда сразу иссякало, он кружился по постели на чужих руках, как на карусели, смена позы не приносила ему облегчения и сна. Уходящая ночь уносила с собой влияние жестокого Вагуса, с рассветом приходило облегчение, общение с окружающим, короткий сон.
К деду приглашали врачей разных специальностей и рангов, они выписывали ему снотворные препараты. Но слабые лекарства сна ему не давали, а сильные вызывали противоположную реакцию. Вместо сна дед Григорий терял ориентацию, в темноте ночи ему мерещились скачущие кони, бешеные собаки, потеря близких и одиночество, затерянное в лесных чащобах или степных далях.
В одну из таких ночей у ухаживающей за дедом дочери произошёл инсульт. Но деда этот факт не смутил. Что ему до чужих страданий, таскать его по постели ночь от ночи бессменно теперь будет сын. Когда и сын получил инфаркт сердца у постели деда, ухаживать за ним продолжили внуки. Дед считал, что отдал свою жизнь детям и вправе теперь забрать часть их жизни. Он не чувствовал благодарности к ухаживающим за ним, принимал всё, как должное. На упрёки ночью говорил: «Знаю, что я – свинья, но что поделаешь?» Царь ночи Вагус полностью завладел им, лишал его разума, сострадания к людям, вселял страх.
Так и живёт дед Гришака девятый десяток лет в добрых руках родственников. Ночью страдает, днём радуется жизни. А кого из них раньше уведёт из жизни царь ночи Вагус, никому не ведомо.