Около подъезда дома медиков встречали два молоденьких представителя ОВД. Они подтанцовывали на морозе, утаптывая утренний снег, оба имели растерянный вид. Тот, что постарше, спросил: « Нервы у вас крепкие?» «Да вроде закалённые» - ответил врач. Их повели в подвал. Не в тот подвал, где жители дома устраивали кладовки и хранили свои запасы, а в коммуникационный отсек перевитый канализационными, водопроводными и газовыми трубами, узкий и тёмный, без окон и щелей наружу, доступный лишь специальным службам. Дорогу освещали электрическим фонариком, приходилось перебираться через высокие колена труб. Здесь было тепло. После недолгих поисков в нише за трубами в свете фонарика медики увидели лежащий на земле обтянутый кожей скелет голого человека с заросшим густой рыжей бородой лицом. «Так это труп?» - вырвалось у врача. Но «труп» открыл глаза на голос и медленно повернул голову. Говорить он не мог.
Митяй родился в семье алкоголиков. До трех лет бедствовал, перенося голод и побои родителей. Затем их лишили родительских прав, а ребёнка определили в детский дом. Больше родителей он никогда не видел. Мальчик был рыжий. С яркими веснушками на носу, напоминал цветущий подсолнух. В детском доме жилось не плохо. Мите нравились воспитатели, игры и занятия в кружке рисования. Он с удовольствием лепил фигурки из глины и муки, раскрашивал их. Позже вырезал поделки из дерева. А повзрослев, решил, что станет столяром, работал в столярной мастерской при детском доме, освоил профессию.
Достигнув совершеннолетия, Дмитрий устроился работать на деревообрабатывающий комбинат, получил комнату в общежитии. Руки слушались его, работа давалась легко. Там же он познакомился с Люсей, которая работала на проходной вахтёром и, как обычно случается с молодыми, вскоре женился на ней. Люся жила одна в старой квартире родителей, уехавших на заработки на север. Теперь они стали жить там вдвоём. Люся любила компании, застолье, веселье. Двери квартиры не закрывались, принимая бесконечных гостей. Мите, привыкшему в детском доме к общению, это нравилось. Он любил Люську.
Когда выяснилось, что Люся замешана в краже сырья на комбинате, Митяй взял вину на себя. Он был осуждён на пять лет по статье «Хищение государственного имущества» и отправлен в колонию, отбывать срок. Люся осталась одна, она ждала ребёнка.
В колонии Дмитрий узнал всю жестокость жизни. Он плохо умел защищаться, этим пользовались окружающие его заключённые. Он терпел. Лишь только в мастерских, где с удовольствием работал Митя, он ненадолго забывал свои обиды и унижения. Когда жена его родила дочь, в Мите что-то сломалось внутри, дав выход накопившемуся протесту, и он бежал, зарывшись в вывозимый из зоны мусор, почти задохнувшись в нём. Выбрался из нечистот на свалке ночью. Неделю пробирался ночами пешком по лесу и оврагам, скрываясь от людских глаз и питаясь подножным кормом. Зато вышел, наконец, к железнодорожному пути, залез в притормозивший на подъёме грузовой состав. И там, спрятавшись в щели между перевозимых досок, терпя жестокий холод, доехал до какого-то пригорода, спрыгнул на ходу и растворился в толпе горожан, строя планы своего возвращения домой.
Он жил мечтой о доме, жене, родившейся дочери. Хотя бы взглянуть на них, обнять, ощутить их. О том, что будет дальше, он не думал. Он знал, что в колонию никогда, ни за что не вернётся. Там не было для него возможности жить. Лучше смерть, но о ней он не думал, хотелось выжить. И вот он дома. Дверь открыла жена. Митяй подхватил её на руки, прижал к себе, понёс в комнату и тут же ощутил присутствие постороннего. Нет, это была не облава. За столом, накрытым закуской и бутылкой водки, в трусах и майке сидел пьяный мужик. Да и Людмила была под хмельком, едва прикрытая накинутым на тело халатом. В кроватке с соской во рту мирно посапывала новорождённая дочь. Мужик, сразу протрезвев, схватив свои вещи в охапку, поспешил убраться из квартиры. А Люська стояла перед ним, бесстыдно усмехаясь, не выражая собой ни радости, ни раскаяния. Она была пьяна, отвыкла за год от мужа, чувствовала своё превосходство. Митяй забыл, зачем шёл домой. Всё зло на людей, накопившееся за год у него в душе вылилось на женщину. Она потеряла сознание после первого удара и не чувствовала последующих побоев. Когда Дмитрий заподозрил, что жена мертва, он не поверил этому. Он пытался привести её в чувство обливая холодной водой, дышал ей в рот, массировал сердце. Бросился к телефону, чтобы вызвать скорую помощь, но, не дожидаясь её, оставил квартиру. Он спустился вниз в подвал, умело открыл дверь, ведущую к коммуникациям дома, и завалил её изнутри тяжелой трубой.
Скорая помощь приехала одновременно с бойцами ОМОН, которые были вызваны для захвата беглеца испуганным любовником Люськи. Они обнаружили труп женщины и проснувшегося, плачущего ребёнка. Поиски беглеца успеха не принесли.
Дмитрий, забившись в дальний, тёмный угол подсобки, кусал кулаки, бился головой о бетонную стену. Слёзы отчаяния душили его. На следующий день он отвалил трубу от двери, но выйти наружу не спешил. Он знал, что в городе его обязательно найдут и вернут в колонию, где жить не представлял себе возможности. Митяя мучили угрызения совести, ему не хотелось жить. Укрывшись в нише за тёплой трубой, он лежал в кромешной тьме, не различая дня и ночи, потеряв счёт времени. Шли дни, никто не наведывался в подсобку. Голод перестал мучить беглеца, а воду он собирал по каплям из подтекающего водопроводного вентиля рукой.
Когда пьяница-сантехник жилищно-коммунального отдела пришел с очередной проверкой своего хозяйства, он принял увиденного худого, заросшего рыжей щетиной человека за бомжа, облюбовавшего себе зимовье, и согласился оставить его в подсобке, забрав при этом предложенные вещи. Он тут же обменял их на водку. Так он поступал с Митяем до тех пор, пока тот не отдал последние трусы и не остался голым. Ему было уже всё равно, он свыкся со своим добровольным заточением, не имея смелости убить себя. Считал своё существование расплатой за содеянное. Придя на проверку через месяц, тот же сантехник ужаснулся, увидев лежащего на земле полуживого своего знакомца. Он был похож скорее на мумию, заросшую рыжей бородой и сбившимися в колтун волосами. Техник анонимно вызвал милицию, сам поспешил убраться подальше.
И вот теперь два медика и два милиционера стояли над тем, что осталось от Митяя и думали, как вынести его тело по лабиринтам труб, не причинив ему вреда. Послав сержанта с фонариком за мягкими носилками в машину, оставшиеся стояли в полной темноте. Было слышно, как стучат зубы у начинающего блюстителя порядка. Носилок же всё не было. На помощь первому был послан второй милиционер. Но время шло, а никто не возвращался. Когда отчаявшиеся в ожидании медики на ощупь в темноте вышли из подвала, глазам их предстало плачевное зрелище. Около машины скорой помощи переминался с ноги на ногу водитель с носилками в руках и доложил, что милиционеры отказались вернуться в подвал, где их ожидали. Найти убежище Митяя без освещения не представлялось возможным. Но через несколько минут к подъезду подъехал уже усиленный наряд милиции. С большим трудом отшельник был доставлен на свет Божий, подключен к искусственному питанию и благополучно доставлен в приёмный покой больницы. Заботливые руки санитарок обмыли его многострадальное тело, обернули чистой простынёй и, до определения в палату, уложили на местную кушетку. Сотрудники больницы по очереди шли посмотреть на необычного клиента, сочувственно вздыхали и строили догадки. А тётя Катя, поступающая в это время в хирургическое отделение с обострившимся холециститом, по доброте душевной решила накормить страдальца, поделившись своими запасами. Она засовывала ему в рот варёные яйца, сало и пирожки, которые доктор строго запретил ей кушать, и умилялась аппетиту изголодавшегося. Попав в желудок, обильная пища привела к его острому расширению и смерти Митяя в последующие двадцать минут.