Жили-были в одной стране люди и людишки, человеки и человечишки, мужчины и мужчинки, женщины и бабенки, ребята и ребятня, пацаны и пацанва, дети и детвора. Жили герои и трусы, работяги и лентяи, честные и жулики, добрые и злые. Словом, разные они были. Хотя по какой-то неведомой причине считалось, что все они были одинаковы и равны. Жили, в общем-то, хорошо. Беда была в том, что те, кто жил на самом деле хорошо, считали, что они живут плохо. А те, кто жил плохо, считали, что они живут хорошо. И по причине такого странного несовпадения были все они несчастливы. Хотя считалось, что все счастливые.
Постепенно люди стали спрашивать сначала себя, а потом и других: «А что это мы такие несчастливые?» И такие вопросы задавались все чаще и чаще. И, естественно, находились мудрецы, которые сначала тихохонько, а затем все громче и громче отвечали на этот непростой вопрос. Хотя, если честно, мудрецами были те, кто отвечал тихо. А те, кто отвечал громко-громко, мудрецами считались. Вернее, считали мудрецами сами себя. Ну, и заодно, мудрецами их считали другие. В их представлении мудрецом был не тот, кто мудрее, а тот, кто громче и чаще.
Отвечали на животрепещущий вопрос разного рода мудрецы, в общем-то, правильно: «Посмотрите, как мы живем! Толпой. Мы же стоим. Просто топчемся на одном месте. А надо бежать. Ежели, понимаешь, бежать, то к счастью быстренько добраться можно. Раз-два – и счастлив». Ну, и как всегда находились толмачи – переводчики. Они во все времена пели одну и ту же песню: «Хочешь знать, что ждет впереди? Скажу. Хочется счастья добиться? Делай, как я. Скажу». И говорили. Что значит добиться счастья? Биться надо за него. То есть воевать, руки-ноги переламывать, бошки отрывать, хребты ломать. Какое ж это счастье, если ничего не ломать, ничего не крушить? А, ведь, есть еще и упоение в бою.
Правда, нужно вам сказать, что и до этого многие упивались. На работе, дома, на отдыхе. С едой было несколько хуже. Поэтому ее заменили на единение. «Мы едины, хоть и не едим мы».
Ну что, побежали?
Закричав, отгоняя страх, «Ура!» и выпив для храбрости, большинство решило побежать. Не сразу, конечно. Но куда денешься, если однажды по радио объявляют не День бегуна, не Месяц бегуна, а Страну и Жизнь бегуна? Совместили, так сказать, пространство и время. Меньшинство, хоть и оказалось в хвосте, но тоже потихоньку тапки и боты переставлять начало. Ворчит, конечно, а шкандыбает помаленьку. Хуже оказалось с теми, кто по естественным причинам бегать не мог. Забыли как-то про них, хоть и много их было. Но разве до таких мелочей, когда объявлен массовый забег?
Но интереснее всего случилось с единицами. Они заявили, что знают, как и куда бежать, как лучше бегать и, поэтому, будут учить бегу всех остальных. Назначили себя тренерами, никуда, естественно, не побежали (да и не собирались они бежать вместе со всеми), расселись на троны и трончики, кресла и креслица, стулья и стульчики и объявили, что отныне беговые дорожки принадлежат им.
Никто возражать им не стал. Одни молчали потому, что от бега дыхалку перехватило. Другие – потому что думали, что их помощниками тренеров возьмут. Третьи – от извечного природного страха. Да и вообще, когда бежишь, то, как известно, ничего вокруг не замечаешь. Точнее, не хочешь замечать. Все силы ума и тела в бег уходят.
Ох, и растянулся же этот караван! Не все же бегать умеют. Вот скажите мне, кто из вас способен каждый божий день штанги да гири тягать? А бегуны… У кого ноги отказывают, у кого сердчишко остановилось, у кого кровь из носа, из ушей и из других мест хлынула. Но бегут. Или ползут. Им бы, может быть, лучше в шахматишки сыгрануть. Или, там, из лука пострелять. В кегли, на худой конец, сразиться, в городки. Но нет. Тренеры зорко следят за бегущими. И не дай вам бог остановиться. Тут же, в лучшем случае, презирать начнут, насмехаться. В худшем – навсегда исключат из списка бегунов (а, значит, и вообще людей). Так что хочешь – не хочешь, а беги из последних сил, чтобы оставаться человеком де-юре. Даже если по нужде притормозил, все равно продолжай бег на месте. Присел на корточки – обязан ножками сучить. То-то.
Были, конечно, среди бегущих те, кто осторожненько так, тихонечко, интеллигентненько спрашивали: «А вы не знаете, куда это мы все бежим? А зачем? А с какой целью?» Но таким дуракам обычно плевали в лицо или давали по морде. Тем более что для того, чтобы задавать такие глупые вопросы, им приходилось бежать вместе со всеми. А, значит, они от других бегунов и не отличались вовсе.
Тем временем тренеры установили правильные правила бега. Отныне каждый бегущий должен был знать: куда, за кем и с какой интенсивностью нужно двигаться. И оборони создатель изменить скорость или направление движения! Особо опасных нарушителей правильных правил, как бы это сказать помягче, совершенно справедливо и законно дисквалифицировали.
Бегут людишки, бегут. Языки до пупа повысовывали. Слюни на родную землю плюют. Потеют. Толкают друг дружку локтями, пинают ногами, подножки ставят. И при этом убеждают себя и остальных: «Вот, дескать, бежим к счастью. Хорошо бежим, толково, красиво, со смыслом. Счастье-то уже совсем рядом. За тем поворотом. Видимо. Нам так сказали. Вот забежим за поворот и остановимся». Хотя никто и никогда счастливых людей с начала забега наяву и не видел. Только по волшебному искривленному телезеркалу. Тяжело бежать, а надо. Все бегут – и я бежать должен. Ежели кто не бегун, так тот урод, придурок, неудачник и идиот. А вот мы, бегущие - элита, умницы, красавцы, хозяева и мастера бега. И только когда сердце отказывало, рвались мышцы, ломались ноги и взрывались от напряжения легкие, только тогда уснувшая, казалось, насовсем, душа в предсмертном стоне вопрошала шепотом: «А, может, что-то не так?»
Да, многих потеряли в том марафоне. Души умерших, поднимаясь на небо, с изумлением сверху видели, что бег происходит на стадионе. Что бегут люди по замкнутому кругу. Что в центре и на трибунах расположились тренеры и их надсмотрщики. Что они – никуда не бегущие, ближе к счастью, чем бегуны. Что стадион устроен так, что, чем быстрее бежишь – тем финиш дальше. Этакий мираж. Фата моргана, значит, по-нашему. И задавались они одним единственным вопросом: «Зачем нужна беговая дорожка, если она не ведет к ленточке?» Но рассказать обо всем этом им, узревшим и познавшим истину, было больше уже некому.
Так что, бежим, братцы, бежим.