До чего же странные животные люди! У нас с Мэри любовь, а они лезут в личную жизнь, прогоняют меня, ругаются, что мы им и минуты покоя не даем. Мэри, моя возлюбленная, живет через улицу. Она ужасно гордится, что ее мама приехала из Америки. Мэри вообще любит все американское: рекламу, корм, ошейники от блох – и даже откликается на «кири-кири», но называть мою киску «киркой» у меня язык не поворачивается, да она, впрочем, и не возражает.
- А знаешь, Васо, - сказала мне сегодня, - давай уедем в Америку! Ты только представь себе, - она аж замурлыкала от удовольствия, - ты только представь: возьмем там себе в хозяйки какую-нибудь старушку, а когда она сыграет в ящик, то все достанется нам. У американов так принято, Васо, не смейся, мне мама рассказывала. У них ВСЕГДА оставляют состояние кошкам! Вот заживем тогда! Личный повар, массажист, поводырь и даже этот… диентолокх, это за фигурой чтоб смотреть значит. Шофер, уборщица, гувернантка, адвокат, пресс-секретарь… Эх, Америка! Я буду королевой, а ты моим прыщем…
- Прынцем, - поправил я.
- Не перебивай! Америка! Эта страна буквально создана для кошек! Я буду рассматривать рекламные буклеты, а ты читать лекции дворовым котам, ты же умный, сам говорил, что как-то «Мурзилку» читал… Поедем, а?
С мечтой о далекой Америке я возвращался домой. Прихожу – а дома никого! Тузик не в счет. Он балбес и от своей будки отличается только умением лаять и шевелиться. Заплывший жиром, он и в будку попадает только с разбегу, да и то не с первого раза, откуда тявкает на всех подряд. Совершенно бесполезное животное! Вряд ли я стану в Америках заводить собаку.
Итак, прихожу, а дома никого! Сначала я, конечно, этого не понял. Заметив, что дверь закрыта, важно прогулялся под окнами (пусть Лизонька видит, какой я хороший и красивый!), мяукнул раза два под дверью (открывай, старуха, хозяин пришел!), но никто, совершенно никто не обратил на меня ни малейшего внимания. И это мне показалось подозрительным. Ну, если Лизонька опять уснула, не дождавшись меня, как месяц назад, то я ей такое устрою! Все клубки размотаю, поцарапаю паркет на кухне, обдеру в зале занавески и написаю, да-да – написаю в ее любимую бегонию. Пусть знает, кто в доме хозяин!
В изумлении я побрел к Тузику. Он, конечно, балбес, но поговорить больше не с кем. Тузик, помесь бегемота с удодом, как раз прятал косточку. Увидев меня, зарычал:
- Чего тебе?
Можно подумать, нужна мне твоя косточка? Мы и «Вискас» не сразу едим, знаем себе цену. Иногда, правда, и таскаю у бегемота косточки, но это только для того, чтобы его позлить. Запрыгнув на забор, я спросил:
- Где хозяйка? Спит?
- Не знаю, - Тузик уронил кость, но тут же, испугавшись, сел на нее, продавив, наверное, до столь желанных мной Америк. – Даже и не думай!
- Больно надо! – я поморщился и спрыгнул на землю. Тузик, увидев, что я приближаюсь, лег на кость брюхом. В таком положении он очень напоминал расплющенного катком слона.
- Не знаю, - повторил он. – Как увезла хозяйку машина, так я ее и не видел.
- Какая машина? – я начал волноваться. Спокойно, Васо, спокойно! Сосчитай до десяти, почувствуй дуновение ветра, вдохни полной грудью… НЕ ПО-ЛУ-ЧА-ЕТ-СЯ!!!
В-прошлом-году-тоже-за-хозяйкой-приезжала-машина- (я в волнении забегал вокруг собачьей будки; Тузик, проворно – и откуда только такая прыть? - схватив кость, отпрыгнул в сторону) – Лизоньку-мою-дорогую-Лизоньку (и что она только будет без меня делать, когда уеду в
Хозяйка вернулась только через неделю. От нее приятно пахло валерьянкой и неселективными бета-адреноблокираторами пропранолола. Я несколько дней дулся на Лизоньку, даже не подходил к ней. И вот она снова за старое! Взять – и уехать! А я? Тузик балбес, что с ним будет? У него костей с три мамонта зарыто. А я не могу без подогретого молочка на ночь – несварение замучает. Ну, Лизонька! Не могла подождать недельку, улетели бы мы с Мэри в Америки, и езжай куда угодно! Это что же, снова мне питаться помоями «кушай-Вася-супчик»?
И тут я запаниковал. Стал накрапывать дождик. Тузик, схватив в пасть кость, помчался к будке, но не попал с первого раза. Впрочем, как обычно.
Мне стало страшно…
Хозяйка приехала утром. Ее вынесли из машины в какой-то красной коробке. Она спала. От Лизоньки, как и в прошлом году, все также приятно пахло валерьянкой и неселективными бета-адреноблокираторами пропранолола, но был и еще какой-то пугающий кисло-сладкий запах. Люди суетились вокруг хозяйки, вздыхали, охали, всплескивали руками, а Маша (кстати, надо дать знать Лизоньке, что она вчера так и не пришла) даже заплакала. От радости, наверное. Радость эта передалась и недавно дебельнувшемуся из армии внуки хозяйки Степану, тихо засмеявшемуся в сторонке:
- Ну, бабуся, теперь все мое!
Я тоже хочу веселиться. А еще больше – кушать. Едва протиснувшись, я прыгнул на грудь хозяйке и окаменел. Что-то странное и незнакомое было в выражении ее лица. Да и вообще всем своим видом она напоминала статую. На меня повеяло холодом. И тут я впервые в жизни услышал самое страшное слово:
- Брысь!
Словно оглушенный увиденным и – еще больше! – услышанным, я нервно хватал ртом воздух и стучал хвостом. И снова это ужасное:
- Брысь! Кому сказал?
Я почувствовал, что вишу в воздухе. Внезапно порыв ветра стал сильнее, и я понял, что лечу. Лечу прямо в куст шиповника. Вы пробовали когда-нибудь бежать по воздуху? Вот и у меня не получилось. Изодранный, жалкий, всеми обиженный брошенный на произвол судьбы, я побрел к Тузику. Он, конечно, балбес, но поговорить с ним можно. Бегемот сосал кость, не в силах разгрызть недоразвитыми зубами говяжий мосол. Кстати, о его зубах. Однажды Тузик погнался за почтальоном и схватил его за, простите, задницу. Последствия были ужасны и для одного, и для другого. Дед Степаныч целый вечер выковыривал зубы из своей пятой точки, кляня своего обидчика и обещая отравить его просроченной колбасой. Бегемот же выл, проклиная свою собачью судьбу. Потом, когда им доводилось встречаться, то оба в ужасе бежали друг от друга, жалко скуля и ругаясь.
Тузик, увидев меня, попытался проглотить кость целиком, но лишь поперхнулся. Пришлось ему использовать проверенный метод: лечь на драгоценную сосульку брюхом. Складки под глазами расплывшейся туши зашевелились, обнажая три с четвертью зуба:
- Ну, что там хозяйка? Праздник какой, что ли? Что-то гостей много. Праздник – это хорошо, хоть можно будет поесть по-человечески.
- Какой праздник?! – я задыхался от возмущения. – Какой праздник?! Ты хоть знаешь, балбес, что происходит?
- Нет, знаю только, что когда бывает много гостей, то наутро вдоволь угощения. Видишь, людей сколько? Конечно же - праздник! А теперь ступай, мне некогда. Народ сейчас пошел ушлый, надо прятать кость. Иди, говорю!
Всеми гонимый, я побежал к Мэри. Моя возлюбленная приболела. Приболела болезнью благородной, заграничной – нигрень называется. Это когда тебя ТАК плющит, что ничего делать неохота. Даже спать.. но, оказывается, мечтать можно.
- Привыкай, Васо. Это в наших краях болезнь редкая, а в Америках очень даже частая. Именно она показатель благородного происхождения. Вам, русским, нас не понять. Эх, Америка! Рай для котов! Да что ты молчишь? Скажи что-нибудь!
- Мэри, я…
- Не перебивай! Конечно, культурной кошке это спрашивать неприлично, но ведь мы с тобой почти муж и жена… Слыхала я из достоверных источников, что умерла твоя Лизонька… Она тебе что-нибудь оставила? Вот видишь! А в Америках все было бы твое: дом, гараж, велосипед и даже этот… Тууууууууузик! Совершенно бесполезное создание! В Америках мы не станем заводить собаку, это негигиенично. Надо срочно уезжать, Васо!
- Мэри, кушать! Кири-кири! – раздался голос из дома.
- Все. Я пошла. Хорошенько подумай над моими словами…
Тузик, закопавший кость под яблоней (знаем мы его тайник!), блаженно сопел, постанывая от удовольствия. Любимый его принцип: хочешь, чтобы завтра наступило сегодня, ложись спать. Хотя не думаю, чтобы он сам до этого додумался. Тузик хоть и балбес, но поговорить с ним можно.
- Тузик, - тихо позвал я. – Тузик, вставай! – и бац!бац! по заплывшей ряхе.
- А? А? А! Га! Ага! Агав! Гав-гав! – Тузик испуганно забился в угол, чуть не перевернув будку. – А, это ты? Чего тебе?
- Уезжаю я, Тузик! В Америку. Эх, Тузик, знал бы ты, что такое Америка! Это кошачий рай. Эта страна создана специально для кошек. Личный шофер, повар, массажист – и целая куча народа только и мечтает о том, чтобы доставить удовольствие любому коту. Все, пора ехать, намучился я тут с тобой, балбесом! Так что не огорчайся, Тузик. И не скучай. А, впрочем, скучай! Мне будет приятно, хоть ты и бегемот.
Но бегемот уже спал. И правда, зачем ему Америка?
Я вошел в дом. Сотни вкусных запахов буквально сводили с ума, но моя миска была пустой, а в корзине лежала яичная скорлупа. Не понял, чтозанах? Разберемся. Дебель ужасно выл под гитару про далекие белые горы и бородатых дядек, лишивших его девственности… или детства. Тут же, на кухне, гремели кастрюлями, поварешками, сковородками, ложками, ножами, вилками, тарелками, стаканами – аж голова пошла кругом! – какие-то незнакомые женщины.
- Кис-кис, - позвала одна из них и бросила мне кусок колбасы на пол. Ужас! Это что теперь, я должен грязную колбасу кушать? Нет, тетенька, вас пренеприменно надо отправить в Америку на перевоспитание, там вас научат уму-разуму, а то возомнили себя, видите ли… Дебель перестал выть и уставился на меня. Рука его потянулась к стопке с водкой. Для людей водка, что для меня валерьянка.
- Что? – закричал он. – Не жрешь?! Не нравится? Да я тебя говно заставлю жрать! Я тебе покажу, как… - дебель выпил водку и снова завыл под гитару.
Что ты там сказал – я кушать буду? Ну-ну, посмотрим. Знаем мы одно народное средство. Испробуем.
Я прошел в зал. Посреди комнаты стоял все тот же ужасный красный ящик, в котором спала моя Лизонька. Только одна она меня любила. Запрыгнув в ящик, я свернулся клубочком у холодных ног моей хозяйки и уснул.
- Ты только посмотри, Васо, - Мэри нежилась на солнце. В Америках всегда светит солнце и не бывает зимы. – Ты только посмотри, какой чудесный педиманикюр я сделала! – столь обожаемые мной розовые подушечки выпустили аккуратные коготочки.
- Бесподобно, любовь моя.
- Куда, мой дорогой, мы сегодня пойдем? На собачьи бои или тараканьи бега? Надо позвонить кузине Матильде справиться о здоровье. Совсем прихворала, бедняжка! И все по вине людей! Это надо! Забыли подогреть молоко! Я бы выгнала таких слуг! Надо же! Завести у себя таких растяп! Ах!
Ах
Пах
Апах
Запах… запах. Запах!
Я вскочил. От моей Лизоньки стало неприятно пахнуть. У меня потемнело в глазах. Наверное, от голода. Выпрыгнув из коробки, я отправился на кухню. Дебель все еще выл, пытаясь попасть по струнам. Меня даже не заметил. Стул-стол-еще прыжок – и вот я уже возле тарелки с разными вкусностями. Объедение!
Дебель, все еще не замечая меня, взялся за стопку, выпил, крякнул от удовольствия и, вставая, потянулся за своей странной голубой шапкой, в которой даже спать ложился, но – о, ужас! – вместо шапки схватил меня и положил на голову (спокойно, Васо, держи равновесие!). Он, видимо, решил поправить берет: одной рукой схватился за мою голову, а другой за хвост – и сильно потянул вниз.
Мамочка родная! От боли у меня на мгновение перехватило дыхание, и я закричал. Дебель тоже закричал:
- ААААААААААААА! Свят! Свят!
И, зашвырнув меня в угол, с криком «Десант не сдается!» помчался на улицу. Босиком. В трусах и странной полосатой майке. Ах, ты так! Задыхаясь от негодования, я вылез из-под стола. Обувь дебеля сразу же попалась на глаза. Ну что ж, дебель, не хочешь перевоспитываться, получи в ботинок мину! Народное средство! Проверено веками!
Довольный собой, я некоторое время без цели ходил по улице. Очень хотелось спать, но идти к Лизоньке было страшно. Я отправился к Тузику. Он хоть и балбес, но человеческого в бегемоте больше, чем в дебеле. Тузик спал. Спал так, что даже бац!бац! по щекам и «мяу!» над ухом не разбудили. Хоть из пушки стреляй! Я еле-еле протиснулся в будку в запах псины. Но этот запах был лучше того, что наполнил весь дом. От Тузика шел запах счастья, а в доме был запах беды.
На спине у бегемота хорошо. Тепло и мягко. Надеюсь, блох у него нет. Я сладко потянулся и закрыл глаза.
Завтра утром Тузик проснется и, спросонья испугавшись меня, с воем выскочит наружу. С воем вернувшийся дебель начнет обуваться, потом будет долго ловить меня и еще дольше тыкать носом в… сами понимаете, что. Обиженный, униженный, пропахший псиной, но несломленный, я выбегу на улицу и помчусь со всех ног к своей любимой, чтобы умереть от счастья у ее ног.
Но это будет завтра. А пока я сплю. Приятных сновидений, Васо! Приятных сновидений…