Боинг сыто урчал, набив вместительное чрево неуёмными пассажирами, их коттоном и багажом, и был похож на умиротворенного ящера, лениво, по инерции летящего на нужной высоте. Алекс, расслабившись в объятиях бизнес-классового кресла, тоже подрёмывал, поглотив положенный обед с чикеном и джусом и посмотрев ньюс по Би-би-си. Что еще может скрасить многочасовой полёт над Атлантикой? Ноутбук включать не хотелось, что-то подустал, замотался в последнее время. Да и не только в последнее… Крутишься постоянно как заведённый, суетишься, бьёшься как рыба об лёд - а во имя чего?! Как осточертели эти аномальные бодрячки по телику! Алекс закрыл глаза. Летим... Домой! Скорее бы...
Но где-то в середине полёта накатывающиеся волны его и без того некрепкой дрёмы (не спится в небе!) вдруг взорвал звонкий голос, напористый да ещё русскоязычный:
- Сашка, ты что-ли?!
Алекс вскинул отяжелевшие веки. В проходе прямо над ним зависла фигура долговязого мужичка лет под пятьдесят, и что-то давно знакомое, юношески-щемящее мелькнуло в его расплывающейся от удивления физиономии с бровями домиком и прищуренными серыми глазами.
- О, неужели Юра? Юрец, то есть? Точно, Юрец-огурец! - двойное «р» раскатилось грассирующей радостью – американский акцент сказался-таки, никуда не денешься.
- Саня, вот это встреча! Слушай, сколько лет?…
- Йеа, акшели… Ой, прости, да, много, наверное, двадцать?
- Обалдеть! – а я иду в сортир, смотрю – ты или не ты. Сходил, вернулся, ещё раз присмотрелся – точно, ты! Ну как ты? Где ты? Слышал, в то ли в Сан-Диего, то ли в Нью-Йорке… Кто что говорит…
Однако долго стоять в проходе лайнера не полагалось, о чём непрозрачно намекнула белокурая (а как же!), правда, не первой свежести, стюардесса-американка, и бывшие сокурсники по Киевскому политеху решили договорить потом, после посадки.
До которой оставалась уже всего пара часов.
- Но учти, Сашка, чертяка, я от тебя не отстану! Хочу всё знать! Имею право… - обернувшись пробасил Юрец.
Имеет, имеет. Пять лет в одной комнате общаги - год за два. А практика в прокопченном Кременчуге и Днепре, то бишь в Днепропетровске, а тесные палатки в желтом Крыму, а плоты по комариной Карелии, а... Не перечесть. Всё прошли рядом, ноздря в ноздрю… Так выражаются в России. Нет, теперь в Украине…
А вот потом всё оборвалось. Ну бывает так. Юрка служил, кажется, то ли в Афгане даже… Точно Алекс-Сашка не знал и не любопытствовал насчет этого. Да и не у кого было спросить в общем-то.
Ну и встреча в небесах! Алекс больше не спал. Что же рассказать ему, Юрке, другу-корешу? По всему видно, хороший мужик - каким был, таким и остался, классный , понимающий. Алекс давно не встречал таких… как это сказать? Надёжных? Нет, не то. В Штатах это не редкость. Добрых? Тоже не то… И что есть доброта? Улыбка? Так этого навалом… Спокойных и сбалансированных? Ну, вроде того, хотя и это не то... Внимательных? Не совсем… Вот, нашёл – неравнодушных! Или душевных? Слова похожи, всё равно. Ещё точней - вот, оно - живых!!!
Что же главное ему, живому, рассказать? Кем работаю? Проектирую двигатели. Правда, сил всё меньше, молодёжь обгоняет. Какой дом? Да это ему вряд ли интересно. Жена, дети? Короче, автобиографию, начиная с восемьдесят пятого года. Нет, так не пойдёт… Скучно как-то, не по-дружески. Да и осточертело уже ему, Алексу, барабанить эту стандартно-официальную версию своей жизни в США. Легенду об Алексе…
А что если взять и вывалить ему, Юрцу, всю правду? Он поймёт… Хоть одному человеку высказать всё, как есть, что достало по горло – всё, что не исповедал ещё никому на свете. Ни отцу, пока тот был жив, ни брату-алкашу, которого увидит сегодня вечером, ни Стефани – Боже упаси. Ещё одной истерики как раз не хватает. И обморока. Даже самому долго не признавался… В чём? Да в том, что ни одного дня из двадцати лет он не был счастливым в этой стране – стране его голубой мечты с детства, ну, лет с четырнадцати точно. Интересно, а вообще откуда она взялась, эта идиотская мечта? Откуда они приходят? И потом осуществляются…На нашу голову.
Так что же рассказать? Как он нелегально переходил прозрачную границу из Мексики в США, предварительно уже всё обдумав и приехав по вызову к другу в эту латиносскую страну? Как весь дрожал от страха, сжавшись комком, в узел, изображая безмятежную улыбку и «Хай!» неграм на досмотре, неся на плечах один только рюкзачок, ничем не отличающийся от прочих янки. Кроссовки такие же – специально, шорты и майка. Но – без паспорта. Фокус был в том, чтобы сойти за американского туриста. Если бы проверили документы – гуд бай, Америка, причём на всю оставшуюся жизнь. Словом, на карту в тот день было поставлено всё время его, Сашкиной жизни. С этим и вошёл в новую прекрасную жизнь – с рюкзачком и диким ужасом в животе.
Практически с ними же и остался.
Нет, у него не так плохо всё сложилось. Рюкзачок преобразовался в шикарные чемоданы, ужас – в тупое но постоянное опасение-тревогу. Если не считать беспрерывного терпения, доказывания всем, что ты «почти американец», и разнообразнейших унижений. Но ведь сам хотел? Сам мечтал… Ещё в вузе ходил на дорогущие курсы языка, учился улыбаться в тридцать два зуба. Спасибо, внешность от мамы с папой подходящая досталась – море обаяния, смуглая кожа, яркие бирюзовые глаза. Пару раз, кстати, предлагали съездить на пробы в Беверли… Ну это уже совсем бы был амбец. Как говорят в России. Чи то на Украине… В Украине. Пришлось бы ориентацию менять. Так и намекнули.
Рассказать Юрке, как первый год он спал на полу двухметровой каморки на окраине Сан-Диего и мыл посуду в Такобелле? А потом два года таксовал... Живя в комнатушке уже на три метра под прожареной навечно крышей, где - зато - такой же нелегал старина Робби из Венесуэлы выучил его спикать на инглише без акцента. А это серьёзный козырь в борьбе за выживание здесь, на земле высочайшей в мире цивилизации и свободы. Ха-ха! Шагу шагнуть нельзя без консультации с юристам. Он им должен до сих пор. Еще за те времена, когда доучивался три года в местном универе, подтверждал диплом инженера, проходил испытательный срок в фирме, получал с четвертого раза грин-кард и так далее и тому подобное.
Да, еще не забыть рассказать, что тогда, в день пересечения границы, уже когда миновала опасность разоблачения, у него начался жар – выше сорока. Горел пламенем… Синим или ещё каким… трясло на нервной почве. Еле очухался. Золотая лихорадка, ни дать ни взять.
Рассказать, как он грыз зубами эту щедро иллюминированную землю с пресловутыми пальмами и оранжевыми деревьями у тёплого океана? Как сидел ночами до гипертонических кризов над моделями-чертежами и месяцами не выходил из библиотек, чтобы «оправдывать высокое звание инженера» (а инженер у них это изобретатель!), а в итоге взяли американца – из другого штата. Система поиска кадров: если на это место претендует хоть один американец, то будь хоть семи пядей во лбу, тебя не возьмут. А у него если не семь, то шесть точно. В аспирантуру брали дома, уговаривали, патент был еще в России. То есть, в У… А чёрт с ними с названиями! Была Россия, из которой он уезжал, Россия и осталась! Или нет? Или уже и вернуться не кому? Некуда? Последний раз пришла мысль, обрадовался – купить квартирку однокомнатную в Харькове, например, это рядом с Россией. Там девушка жила его любимая, Наташа, туда и поехала после столичного вуза. Всё ждала, что решусь, замуж позову. Но у меня-то на уме совсем иное уже было, свербило, покоя не давало: «К такой матери этот гребаный совок! Гнить тут с моими талантами – нет уж. Даёшь Штаты!» Эх, Наташка, солнышко ясное, прости, если сможешь…
Так что ж ещё ему рассказать, дружбану моему? Надо будет зайти в ресторан тихий, пусть послушает, ему полезно будет. Выпьем виски, нет водочки родимой дринкнем-треснем. И…
Там-то, не пью совсем – ни-ни. Джоб есть джоб – превыше всего. Имидж. Надо постоянно, даже во сне дебильно скалиться и делать вид, что у тебя исключительно всё великолепно. И мшину надо адекватную фирме, и район заставили сменить, когда всё-таки с восьмой попытки попал в эту знаменитую корпорацию Джон Дир. Кредит взял бешеный – на дом с обстановкой…
А еще рассказать, как "обожает" его, Алекса-супермена жена его, Стефани? Что её, этой любви, и в помине не бывает у америкосов? А ему - вот уж повезло, так повезло. В кавычках. В страшном сне не приснится. Нет, она красивая. Вроде бы. Высокая, волосы длинные, чёрные. Показалось, из хорошей семьи. Студентка колледжа медицинского, на диетолога училась. Когда что-то начал понимать, было поздно. Поучилась Стефани в колледже года четыре, передумала - пошла переучиваться на адвоката. Еще пять лет и стоит всё вместе триста тысяч баксов. Папаша ее это всё "образование"-недоразумение повесил на меня. Жили десять лет гражданским браком, потом заключили брак, но детей она не хочет и по сей день, а уже тридцать восемь ей... Или не может. Говорит, уже поздно. Мутное дело. Работать не может больше двух недель – всё болит, особенно пальчики, от клавиатуры компа. Пошла опять учиться - на дизайнера. Опять деньги давай. Целый день по магазинам, на шоппинге, – притащит ворох всякой дряни, потом идёт менять. И так нон-стоп. Готовить не умеет. Приходится самому - если хочется нормальной еды. Ну, кафе-то понятно… да в гробу он их уже видал! Он кашу любит. Манную… Или сырники. Но это высокий пилотаж. Уж не говоря о борще. Это тут, дома, отец ему готовил. Они давно с отцом без матери, вот всё и умеют. А мать умерла еще когда ему десять было…
Отец гордился Сашей – всем расписывал красочно, как его уважают в Америке, как он там хорошо живёт. А я лишний раз и пригласить его к себе не мог – всё деньги проклятые, а теперь и некуда. И Стефани – против: «Я не могу это выносить, у меня нервы…» Чуть что - истерика с битьем головой о стену. А недавно выяснилось – бабка у неё безумная была, с собой покончила. Скрывали они, отец-то профессор, книг много – что редкость в американских домах. Интересно, что мать Стефани выращивала огурцы в ящике трехметровом, перед своим роскошным домом. И всем демонстрировала эти пупырчатые овощи как величайшую редкость - хоуммейд! Фан такой, блажь то есть... А братец Стефани - тот полный гей и не скрывает. С кем поговорить? Кто кому нужен в этой декоративной стране?
Так и живут они вдвоём – ни детей, ни котей… Лекарств и БАДов правда целые полки – Стефани без них не может И без пяти галлонов пепси в день. Друзей – тоже никого. Как в вакууме. На работе никто никого не слышит и не хочет общаться. Не положено даже. Знают друг о друге только имя. И у всех всё всегда «Файн». У коллеги сбили машиной дочь недавно, насмерть, так она пришла через два дня в офис и отвечает всем на вопрос, как дела «Итс акей! Файн!». Роботы!
Алекс закрыл глаза. Какое счастье, что впереди неделя дома, то есть, в доме отца. Старая квартира с высокими потолками и крошечным балкончиком в двухэтажном доме еще довоенной постройки. Соседи придут, родичи – ах, ах, Америка, Америка! Будут смотреть фотографии на фоне живописной набережной и белых яхт, будут доставать бесчисленными вопросами и завидовать… И по белому, и по чёрному. Чудаки! И он будет хлопать их по плечу, юморить и улыбаться, улыбаться, улыбаться…
А всего через семь дней назад. Но об этом сейчас не стоит. Это кошмар. Стефани пообещала взрезать вены, если в следующий раз он не возьмёт ее с собой, В Россию. Мол, "подумаешь пара тыщ долларов!" А их попробуй заработай! Чертова кукла! Еле уговорил остаться. Да и жалко её бывает... А где же ещё ему-то отдышаться, нормального некондиционированного воздуха глотнуть, ожить? И побыть не дёргающейся марионеткой, а самим собой? Иначе в один прекрасный момент он возьмёт её, эту истеричку, не мыслящую своей жизни без психотерапевта три раза в неделю, за плечи и будет трясти ее до тех пор, пока не вытрясет из неё жизнь. Если она там, конечно, есть. Что сомнительно. И постель её уже давно не интересует… А может, и у него уже тоже не осталось ничего живого? И он заразился бесчувствием? И не заметил... Как проверить? И ему тоже нужен психотерапевт. И для него это - родина. Вот так пафосно, но абсолютно точно...
Так что же еще рассказать Юрке-Юрцу?
Как попал в аварию на хайвее и еле выжил, пришлось делать две операции, каждая по полтиннику, но сидеть было нельзя больше года. И он потерял работу – ведь на машине ездить было невозможно. А как по-другому? Как пришлось вернуть дом банку и еле хватило потом на то, чтобы снимать «смол эпэтмент» и Стефани искала верёвку, чтобы повеситься? Но работать так и не пошла, бессонница, мол, лишает её бизнес-формы...
Рассказать, как иногда до одури хочется послушать хорошие стихи, гитару, обсудить положение в мире, поговорить «за жизнь» под банку пива и не только? Как хочется жить совсем не так?... Неужели всё-всё-всё было зря?!
Самолёт стал снижаться. Команда насчёт белтов - пристегните, мол… Дружное «В-а-а-а-!» - сели.
Через несколько минут Алекс уже шагал к выходу рядом с Юрцом – оба были почти одного роста, но Алекс гораздо более подтянутый, без седины, моложавый и загорелый. Зубы – само собой, не сравнить. Сколько денег отдал…
- Классно выглядишь, Саня! – оценил Юрец.
- Да ладно тебе – засмущался Алекс.
Они уже ехали в спецавтобусе по взлётному полю.
- Ну, давай, давай, колись - чего и как? Какова там с америкосами житуха – подступил опять Юрец с нескрываемым интересом.
И поскольку Алекс молчал, самозабвенно, как токсикоман втягивая в себя «дым Отечества», продолжил:
- А лучше давай встретимся вечерком, что ли. А то сейчас меня жена с детьми будет встречать, не поговоришь. Кстати, можно у меня. Познакомишься с моими потомками, забавные, знаешь, Мишке – двенадцать, Машке – пять…. А у тебя-то есть?
- О, итс вери экспенсив, ну, дорого очень… - автоматически ответил Алекс.
- Так куда ж тянуть – сорок пять уже? Нет, тут ты думай быстрее, порода-то вон какая – протянул Юрец.
И тут Алекс неожиданно для себя заторопился:
- А вообще всё о кей, ты знаешь, старина, всё файн, как у нас говорят, прекрасно! Работаю инженером в крупной фирме, филиал знаменитой Детройтской, меня ценят, дом нормальный на побережье, жена красавица, с образованием. Думаю вскоре отрыть своё дело. Так что всё файн! Стабильно. Не то что тут у вас…
Алекс произносил давно и прочно заученные фразы и уже почти верил сам себе. Кажется, поверил и Юрка. И вопросов больше не задавал. Они стояли у входа в аэровокзал.
- А посидим давай нексттайм, то есть, в следующий раз, сейчас, ты знаешь, очень спешу – дипломатично предложил заокеанский гость и повернувшись, бодро зашагал в другую сторону.