Ясным весенним днем моя бабушка — тогда еще девушка- студентка — приехала в гости к своим родителям в родное сибирское село Балахта.
Для солидности при поступлении в педагогический техникум бабушка сделала немыслимую для современной девушки вещь — прибавила себе год жизни в паспорте - ее 16 -летнюю, не брали учиться, считая малолетней. Бабушке же учиться очень хотелось, а особенно в таком почти столичном городе, как Красноярск.
Как моя еврейская бабушка Рива оказалась ни в местечке, ни в черте оседлости, а в далеком сибирском селе — рассказ отдельный. Она там родилась. Как и все ее братья и сестры.
« В нашей семье было восемь человек детей и посмел бы кто-нибудь...» - так бабушка начинала всякий раз, когда была недовольна моим поведением ( избалованного единственного ребенка).
Так вот все эти восемь человек детей родились в Балахте в семье бывшего каторжника, а ныне поселенца Абрама и его жены Сары.
До Сибири они шли этапом — пешком из Беларуси, причем прадед шел в кандалах.
Эти кандалы, говорила бабушка, еще долго потом валялись на чердаке в их доме и мальчишки — бабушкины братья играли с ними. В какие игры — можно только догадываться. У меня лично не хватает фантазии, кроме как на то, чтобы использовать их по прямому назначению.
Восемнадцатилетний Абрам только что женился и в Сибирь шел всю дорогу со своей юной женой, которая, конечно, не слыхивала о подвиге декабристок и сопровождать мужа была для нее естественной заповедью....
Что он сделал такого в свои 18 лет, чтобы идти в кандалах всю дорогу — история умалчивает. Дети отца не особо расспрашивали — они то уже родились в Сибири и посему момент изгнания прошел без них.
Особым любопытством они, видимо, не отличались.
Иногда прадед, выпив, говорил им, что, мол, полицейского убил. Была ли это уличная демонстрация, где не обошлось без горячих еврейских парней, или еще какая-то потасовка, или унизили его как-то, или просто подставили его, как козла отпущения, как водится. Откупиться им было явно нечем. Абрам был беден, а Сара и вовсе была круглая сирота.
Именно от бабушки я услышала и запомнила наизусть песню ( у нас в семье это была колыбельная) « Динь-дон. Динь-дон слышен звон кандальный, динь -дон.динь дон путь сибирский дальний, динь дон динь дон слышно там и тут - нашего товарища на каторгу ведут...»
Причем уже в глубоком детстве я представляла и дорогу, и толпу уставших людей, и конвой с шашками...а вдоль дороги люди — высматривающие, нет ли там знакомого или родного лица, приносят каторжникам кто еды, кто теплую одежду.
Так оно и было... Народ, в целом в Сибири к ссыльным относился нормально — понимали, что любой мог на их месте оказаться. Это было еще до Гулага и царской ссылке, при всей ее тяжести, далеко было все же до последующего режима.
Как это не парадоксально звучит, именно царская сибирская ссылка спасла нашу семью от участи большинства еврейских семей, в Белоруссии и Украине. Гитлеру не было дано решить еврейский вопрос на территории Сибири.
Меня всегда поражал тот факт, что 18-летняя девушка, моя прабабушка, всю дорогу пронесла с собой рассаду помидоров, прятала ее от холода под одеждой, посадила их в суровых сибирских условиях, вырастила и потом снабжала рассадой все село. Кто жил в Сибири — понимает, что значит вырастить там помидоры.
На прабабушке держался весь дом — она делала всю тяжелую крестьянскую работу. Доила коров, запрягала коней, выращивала птицу, поливала огород, и рожала детей. Девочки в семье были стройными и красивыми, большеглазыми, а парни высокими и сильными. Почти все выжили. Когда подросли сыновья — она с ними ездила в поле, пахала, сеяла.
Прадед так и не освоил этот тяжеленный труд, может не смог, может не захотел...
Моя бабушка научилась всему в родительском доме — доить коров, нянчить детей.
В 10 лет ей приходилось оставаться с младшим братом до ночи, он плакал и она боялась быть одна в полутемном доме. Выходила за околицу и ждала родителей и старших с младенцем на руках, пока вся семья была в поле. Она мне рассказывала это, а в тоже время не разрешала выйти одной за хлебом в магазин.
Прадед был человеком, видимо, образованным ( для сибирского села ) и достойным собеседником, чтобы поговорить о высоких материях для него был только отец Алексей - настоятель местной церкви. Кто, как не он, мог понять все премудрости Заповедей Творца.
Крестьянином Абрам так и не стал. Поэтому семья его жила очень бедно ( по сибирским меркам) — восемь человек детей при отсутствии настоящего мужика — кормильца, но с голоду никто не умирал. Девочкам шили одно новое платье в год — к Песаху.
Бабушка всегда говорила, что в их селе голодали только законченные лодыри и пьяницы, которых было не так и много — их и несчастные их семьи знали наперечет. Земли в Сибири было навалом — бери и обрабатывай. Народ был крепкий и трудолюбивый. В зажиточных семьях мужики возвращались домой только в субботу, а в понедельник снова были в поле - там и ели и спали. Лето в Сибири очень короткое и надо было все успеть.
Революция дошла к ним не сразу. И именно пьяницы и голытьба не по-детски радовались начавшемуся процессу обобществления. - врывались в дома зажиточных крестьян, купцов — растаскивали добро — посуду, одежду, утварь, громили амбары. И все это уже было не стихийно, а при наличии мандата новой власти.
На всякий случай, у бабушки была справка о том, что она происходит из семьи бедняцкой и может учиться в советском техникуме — эта справка долго хранилась у нас в семье. Жаль, что не дожила до наших дней. Только с такой справкой можно было поступить учиться в техникум или институт.
Итак, бабушка поехала в большой город — Красноярск, чтобы поступить учиться и выйти замуж. Учиться она поступила. Учеба ей нравилась и городская жизнь тоже.
Чтобы показаться своим сельским подругам во всей красе, бабушка даже купила помаду и явилась домой, как городская модница, накрасив губы.
Суровый папа ( мой прадед) с ней долго разговаривать не стал — просто забрал у нее помаду и выкинул в туалет типа сортир. С тех пор бабушка почти не употребляла косметику — у нее в арсенале была только пудра и помада ( и то, когда выйдя замуж, она уже перестала бояться папу).
Но бабушка была и без того красивая — каштановые волнистые волосы, огромные серые глаза, высокий рост ( по тем временам для женщины почти невероятный — 170 см), худенькая и с большим бюстом - просто модель!
Во время учебы бабушка как и все студенты тех лет «боролась с неграмотностью». У каждого было обязательство научить грамоте определенное количество человек. Бабушка часто вспоминала одну деревенскую старушку, которая не только научилась по слогам читать и ставить свою подпись, но читала романы и пьесы и для нее как будто открылся новый огромный мир! Бабушка ее часто вспоминала и приводила в пример.
От женихов у Ривы не было отбою, но она долго не выбирала. Ей присмотрели парня из очень хорошей семьи ( про них будет отдельный рассказ). Как говорила бабушка « Это из тысячи одна такая семья» ( заметьте, это были слова ее папы Абрама, а он на похвалы был скуп!)
В этой семье было четыре брата - самый старший уже был женат и жил в Ленинграде, а младший был еще маленьким. Двое средних и были завидными женихами. Бабушке прочили в мужья старшего их них — поспокойнее и посолиднее, но ей понравился мой дедушка — помоложе и побойчее. Так он и «отбил» невесту у брата. Бабушка, несмотря на молодость, имела хорошую интуицию — она ее не обманула. Выбор был правильным. Она прожила с дедом много лет « как за каменной стеной». У них было все — любовь , дети, достаток. Все это досталось нелегко, но тем больше ценилось.
После трагической смерти их первой девочки (она умерла в 6 лет от менингита) дед запретил бабушке работать, чтобы не оставлять детей на « чужих людей» - он мог это себе позволить, и морально и материально. Бабушка посвятила всю свою жизнь дочкам, а потом мне. Но главным человеком в ее жизни был и остался дедушка. Она говорила, что когда он входил в дом « в доме словно солнышко вставало».
Им повезло. Больше, чем другим их ровесникам. Больше, чем бабушкиным братьям и сестрам.
Еще в ранней юности умерла бабушкина старшая сестра Соня- какая-то странная болезнь, которая больше походила на несчастный случай — в один прекрасный момент девушка просто не смогла встать на ноги — как говорили тогда « разбил паралич».
Брат сделал быструю карьеру — уже в 19 лет был капитаном парохода, но закончил жизнь трагически — самоубийство, вынудили ли его или была несчастная любовь — выяснить не удалось. Пропал « без вести» другой брат — тогда это случалось нередко.
Как у Хармса - « Из дома вышел человек....»
Не очень удачно сложилась личная жизнь и у остальных.
Прадед Абрам и прабабушка Сара умерли друг за другом в относительно молодом еще возрасте — едва за пятьдесят. Прадеда похоронили как полагается — в белом таласе, в том самом в котором он читал пасхальную Аггаду, когда голодные мальчишки, бабушкины братья, не отрываясь смотрели на стол, уставленный праздничными блюдами и не могли дождаться пока отец разрешит начать ужин, а он все читал и читал....
Из огромной семьи, где было « восемь человек детей» , кроме моей бабушки, мне довелось увидеть ее старшую сестру Фейгу ( она прошла всю войну военврачом, встретила на войне своего будущего мужа и прожила с ним до конца жизни в глухом алтайском селе), а также младшего брата, который был неплохим художником, но не поступил в свое время в Академию искусств только по причине того, что отказался нарисовать для вступительных экзаменов портрет одного из «вождей».
Непростой был характер у сыновей Абрама...Отголоски его чувствуем и сейчас мы, его правнуки.
А моей бабушке повезло больше. Может еще и потому, что она умела ценить то, что у нее было.
Деда чудом не арестовали в тридцатые годы, как многих его друзей — коммунистов и беспартийных. Они с бабушкой вздрагивали по ночам от каждого стука и телефонного звонка. У них был всегда наготове саквояж со сменой белья и необходимыми принадлежностями. Они были готовы к тому, что «черный ворон» остановится и у их подъезда, не спали ночами, но им просто повезло...До них не дошло.
Война тоже прошлась по ним не так сурово, как по их многим сверстникам.
Беда настигла уже гораздо позже — неизлечимая дедушкина болезнь, которую не смогли ни предотвратить, ни вылечить.
Дедушка умер, когда ему только- только исполнилось шестьдесят лет. Мне он тогда казался стареньким дедушкой, но сейчас я понимаю, что он был еще совсем нестарым мужчиной — опорой в доме.
С тех пор бабушка почти не улыбалась. А если такое случалось — все это замечали. Мой папа — ее любимый зять говорил тогда :« Люблю когда баба Рива смеется» - это было редко и, поэтому, особенно ценно.
Позднее бабушка говорила мне, что она выжила после смерти дедушки благодаря мне — я была целью ее жизни. Вот такая у меня была непростая миссия.
Меня бабушка безмерно баловала и держала в ежовых рукавицах одновременно. Это, наверное, трудно представить. Несмотря на то, что отказа мне бабушка не давала ни в чем, я «знала свое место» и « в доме был порядок». « Порядок» выражался в том, что вся семья, например, одновременно ужинала и обедала ( особенно по выходным ) — бабушка готовила на всех и к ее труду относились с уважением. Разогревать повторно, если на то не было уважительной причины бабушка не стала бы. Но и бабушка вставала раньше всех, чтобы накормить завтраком. Она успевала сделать блинчики, оладушки, что-то горячее обязательно.
Если во время воскресного обеда звонил телефон — бабушка выражала глубокое недовольство тем, что кто-то шел разговаривать во время общей трапезы. « Причем доставалось и тем кто звонил ( как будто они специально !), так и тем кто шел отвечать на звонок. «Нет порядка в доме» - сетовала она и вспоминала, что в доме ее отца Абрама, когда за столом собиралось « восемь человек детей» - была полная тишина, и если кто из братьев пытался что- то сказать или взять их общей миски вне очереди, особенно пока отец читает молитву, — он получал ложкой по лбу ( а ложки были не из алюминия или нержавейки, а как минимум, оловянные).
Я, в отличие от предыдущих поколений, росла не зная абсолютно никакого страха. Самое страшное, что могло быть — заставить бабушку волноваться. Нужно было «отпрашиваться» и сообщать где ты, независимо от времени суток и дня недели.
Даже когда я вышла без спроса замуж в юном возрасте, отпрашиваться уже было не нужно, но сообщать о своем местонахождении — обязательно. Причем именно бабушке. Мой бывший волнения не проявлял никогда.
Если мне надо было задержаться на работе, возвращаясь домой темным зимним вечером , я уже издалека видела фигуру моей бабули — для этой цели у нее были пимы и пуховая шаль, в которых она и стояла на углу дома, поджидая меня. Молодой муж тем временем спокойно сидел дома с книгой и пил чай, а бабушка волновалась... Как будто то, что старушка будет стоять на углу, спасет меня от маньяка.
Бабушка чувствовала себя спокойно только если все были дома. Уже когда родилась моя дочка ( ее единственная правнучка, которую она застала при жизни) — помню, как мы с подружкой пошли погулять по магазинам , прихватив наших деток с собой. Уж не знаю сколько мы гуляли — только бабушка успела несколько раз позвонить бабушке моей подружки и посетовать, что матери мы получились никудышные — самих где-то носит и детей « мучаем»!
Бабушка умерла еще до эпохи сотовых телефонов. А то бы ей было гораздо легче — просто позвонить и спросить « Ты где?». Я думаю, она бы стала передовым пользователем мобильной связи! Так было у нас заведено — первым делом позвонить бабушке. Пришла с работы — первый звонок ей, задерживаешься — то же самое!
Еще долго после ее смерти, меня преследовала мысль « надо позвонить бабушке...» и ужасно трудно было осознать, что позвонить некуда, бабушки давно с нами нет...
Она готова была для меня на все. Я так боялась идти рожать, а она мне говорила - «если бы я могла — я бы родила вместо тебя» - за меня она боялась больше.
Моя бабушка была чужда сантиментам — никакого сюсюканья, но каждое ее слово было глубоко от сердца. У бабушки не было принято болтать попусту, сплетничать. Обещания нужно было сдерживать и за свои слова отвечать также, как и за поступки.
Про бабушку многие говорили - «достойная женщина». Это выражалось и в ее манере одеваться - большую часть жизни бабушка провела дома, но я не помню ее в халате — только когда она болела.
Ее излюбленными нарядами был сарафан с блузками, которые она постоянно меняла и платья с белыми воротничками.
Бабушки нет на земле уже двенадцать лет. Но она постоянно со мной — я вспоминаю ее поговорки ( вынесенные еще из сибирского села Балахта, куда мы с ней так и не съездили) , отдельные фразы на идиш ( язык бабушка не выучила — кроме ее родителей на нем никто не говорил и дети стеснялись перед русскими друзьями, что те подумают будто о них речь), истории про деда Абрама, сестер и братьев, про молодого дедушку, про маму и тетю маленьких, все это живет...
Когда-то очень давно, вскоре после дедушкиной смерти, бабушка плакала и говорила, что тоже, наверное, скоро умрет, а я просила ее « Бабушка, ты живи до ста лет!». Она тогда согласилась — ради меня!
Незадолго до своей смерти, бабушка перестала узнавать даже членов семьи. Мой папка зашел как-то к ней в комнату поправить гардину, она назвала его «приятным молодым человеком» - видимо он так и остался любимым зятем, даже когда его уже и не узнавали. А когда она услышала голос моей дочки - не поняла и спросила :
« Откуда здесь ребенок?»
Когда ей сказали, что это ребенок Майечки — она искренне удивилась « Как? У Майечки уже есть ребенок?». Для нее я навсегда осталась ее маленькой внучкой....
Говорят, мы не становимся окончательно взрослыми, пока у нас есть родители. Я думаю, пока у нас есть бабушки и дедушки — мы остаемся в чем-то детьми..
Бабушка! Тебе на днях исполнилось сто лет!И мы все помним об этом! И я по-прежнему «звоню» тебе и отчитываюсь о своей жизни.
И я знаю, что ты, как можешь, помогаешь мне оттуда.
Иллюстрация - Елена Флерова. Игра в дрейдл.