Гоголь Николай (1809 – 1852), писатель.
В головах мыслителей, — какими бы утопическими ни казались
их мечты и представления — нет того, чтобы не могло найти
своего отражения в сфере архитектуры. (Филип Джонсон)
* * *
«Об архитектуре нынешнего времени»
Мне всегда становится грустно, когда я гляжу на новые здания.
Готическая архитектура ... есть явление такое, какого еще никогда не производил вкус и воображение человека...
величие и вместе красота, роскошь и простота, тяжесть и легкость - это такие достоинства,
которых никогда, кроме этого времени, не вмещала в себя архитектура.
Есть родник, о котором едва знают, что он существует; есть мир совершенно особенный, отдельный,
из которого менее всего черпала Европа. Это - архитектура восточная.
Отчего же те народы, перед которыми мы так самодовольно гордимся, которым едва даем место в истории мира,
отчего же они так возвышаются перед нами созданиями своего темного, не освещенного дробью познаний, ума?
Византийцы, убежавши из своей развратной столицы, занятой мусульманами, перепортили вкус европейцев
и колоссальную их архитектуру.
Вкус несколько улучшился, но из этого не выиграли мы ровно ничего: он улучшился в веригах чужих форм.
Тяжесть готическая была справедливо изгнана совершенно, потому что она в греческой форме была уже
до невозможности безобразна.
Купол, это лучшее, прелестнейшее творение вкуса, сладострастный, воздушно-выпуклый.
Самое вредное направление архитектуре внушила мысль о соразмерности, не о той соразмерности,
которая должна быть в строении в отношении к нему самому, но просто о соразмерности в отношении
к окружающим его зданиям. Это всё равно, если бы гений стал удерживаться от оригинального
и необыкновенного, потому только, что перед ним будут слишком уже низки и ничтожны обыкновенные люди.
Башни огромные, колоссальные необходимы в городе... Кроме того, что они составляют вид и украшение,
они нужны для сообщения городу резких примет, чтобы служить маяком, указывавшим бы путь всякому,
не допуская сбиться с пути. Они еще более нужны в столицах для наблюдения над окрестностями.
У нас обыкновенно ограничиваются высотою, дающею возможность обглядеть один только город.
Между тем как для столицы необходимо видеть по крайней мере на полтораста верст во все стороны...
Объем кругозора по мере возвышения распространяется необыкновенною прогрессией. Столица получает
существенную выгоду, обозревая провинции и заранее предвидя всё; здание, сделавшись немного выше
обыкновенного, уже приобретает величие; художник выигрывает, будучи более настроен колоссальностию
здания к вдохновению и сильнее чувствуя в себе напряжение.
Мы так непостижимо устроены, наши нервы так странно связаны, что только внезапное, оглушающее
с первого взгляда, производит на нас потрясение.
Какая бы ни была архитектура: гладкая массивная египетская, огромная ли, пестрая индусов,
роскошная ли мавров, вдохновенная ли и мрачная готическая, грациозная ли греческая — все они хороши,
когда приспособлены к назначению строения.
Помните самое главное: никакого сравнения высоты с шириною. Слово ширина должно исчезнуть.
Здесь одна законодательная идея — высота.
Я уверен, что некоторые будут утверждать, что постройка здания слишком высокого бесполезна,
потому что нам нужно больше места, что высота ни к чему не служит и даром истрачивает материалы.
Но я вовсе не советую этот готический образ строений употреблять на театры, на биржи, на какие-нибудь
комитеты и вообще на здания, назначаемые для собраний веселящегося, или торгующего, или работающего народа.
Нигде зодчество не принимало столько разнообразных форм, как на Востоке. Там каждое здание выливалось,
можно сказать, всегда мимо прежних условий, или, лучше сказать, оно выливалось, облеченное новыми
условиями собственного предчувствия.
Один только вкус китайцев, который можно назвать самым мелким, самым ничтожным из всех восточных народов,
каким-то поветрием занесся к нам в конце XVIII столетия. Хорошо, что европейцы, по обыкновению своему,
тотчас обратили его на мостики, павильоны, вазы, камины, а не вздумали приспособить к большим строениям.
Прочь этот схолацизм, предписывающий строения ранжировать под одну мерку и строить по одному вкусу!
Город должен состоять из разнообразных масс, если хотим, чтобы он доставлял удовольствие взорам.
Город нужно строить таким образом, чтобы каждая часть, каждая отдельно взятая масса домов представляла
живой пейзаж. Нужно толпе домов придать игру, чтобы она, если можно так выразиться, заиграла резкостями.
Зодчество грубее и вместе колоссальнее других искусств, как-то: живописи, скульптуры и музыки,
и потому эффект его — в эффекте.
Масса города имеет уже тем выгоду, что ее вдруг можно изменить, исправить по своему произволу.
Гений — богач страшный, перед которым ничто весь мир и все сокровища.
Город на возвышении менее требует искусства, потому что там природа работает уже сама.
Архитектура — тоже летопись мира: она говорит тогда, когда уже молчат и песни, и предания и
когда уже ничто не говорит о погибшем народе. Пусть же она, хоть отрывками, является среди наших
городов в таком виде, в каком она была при отжившем уже народе.
Неужели всё то, что встречается в природе, должно быть непременно только колонна, купол и арка!
Сколько других еще образов нами вовсе не тронуто! Сколько прямая линия может ломаться и изменять
направление, сколько кривая выгибаться.
Какое множество есть разбросанных на всем намеков, могущих зародить совершенно необыкновенную
живую идею в голове архитектора.
В последнее время вкус в Европе улучшился и особенно в нашей любезной России.
* * *
Материал взят из статьи "Архитектура и революция" размещенного на
сайте http://www.konstr.narod.ru