Собака
И сон и ветер и смерть. И всё как будто наважденье.
Торвальд – князь серых викингов.
Я внимательно наблюдал за людьми невдалеке. Водка и огонь посреди холодной ночи в зимнем лесу совсем их ослепили. Я прекрасно их понимал, эти несколько солдат захотели забыться среди стоящего на месте всю зиму фронта. И всё же меня удивляла их беспечность…
Осторожно поднявшись над твёрдым сугробом, я бросил последнюю гранату. Мои руки были в снегу, я начинал терять чувствительность к холоду. Это плохо, значит скоро совсем замёрзну. Взрыв. Вот так всегда, разум сам занимает себя какими-то обыденными мыслями, пока происходит рядом что-то страшное по твоей воле… Пение сменилось секундой молчания, кто-то успел издать вопль.
Я осматриваю место их праздника. Все трое мертвы. Замечаю, что бутылка водки стоявшая на пеньке разбита осколком гранаты… Зато смогу согреться у пламени, добыть еду и гранаты. Только тут я заметил, что рядом лежит собака…
Подхожу и смотрю, как она бьётся в конвульсиях. Рыжая лайка. Я вспомнил свою собаку, детство, что-то потерянное, трогательное и доброе.
Я размозжил собаке череп прикладом, патронов было совсем мало.
Что-то сломалось во мне. Я сел у костра, который продолжал мирно гореть, как буд-то рядом ничего не случилось. Я почувствовал себя старым и опустошённым, мне внезапно стала безразлична собственная жизнь, ради спасения которой я и совершил только что эти убийства.
Я шёл дальше по заснеженному лесу, половина луны была похожа на пол лица. Глаз и открытый в стоне рот. Она светила довольно ярко, ярко горели и холодные звёзды. Светило и помогало мне и заставляло быть ещё более осторожным. Из всех небесных ориентиров я всегда знал только Полярную Звезду. Ту, что светит всем, как сказал однажды наш старый офицер Фольке… По моим расчётом я двигался прямо к нашим частям.
Идя по красивому зимнему лесу, почти не тронутому войной я не думал ни о чём. Ни о убитых товарищах, которых всех порешил какой-то русский бронеавтомобиль внезапно вылетевший на поляну, ни о только что пережитом. Мной владело опустошение, только тело согретое и насыщенное салом и картошкой работало как механизм. Оно не давало мне раскиснуть. Нас было пятеро и мы проводили разведку. Здесь вообще не было какой-то чёткой линии фронта. Огромные лесные массивы и болота отделяли враждебные части и бои шли за давно сожжённые хутора и деревни. Странно, почему меня не убили… Я залёг за огромным поваленным стволом, и когда осмелился высунуться, всё уже было кончено. Они даже не остановились, расстреляв нас на ходу. А потом я два дня плутал в лесу. Однажды напоролся среди снегопада на нескольких русских. Они были в основном изранены, видимо их разбили в одном из столкновений и они отходили к своим. Я истратил почти все гранаты, кажется какого-то тяжело ранил. Кто-то громко стонал, в заваленном снегом, слепом лесу. Они отошли на моё счастье, быть может, они не заметили что я один. Снег шёл так густо, что скрывал почти всю видимость, а шуму я наделал со своими гранатами много…
Внезапно я слышу издалека голоса. Они так далеко, что звучат неразборчиво. Непонятно кто это – свои или чужие… Я зарываюсь в мягкий снег как можно глубже и жду, пока они приближаются. Я опять вспоминаю собаку. Приняв какое-то безумное решение, в пылу отчаяния и ненависти к своей жизни я встаю и выхожу на тропу. Пусть это будут русские! Пусть они убьют меня за всё-то что я сделал и ещё не успел сделать. Пусть они, только разобрав в ночном лесу мою форму, прекратят мою бессмысленную животную жизнь!
Шли какие-то сапёры. Говорили о доме. В основном они были пожилые, семейные. Прокляв себя за слабость, я поздоровался и попросил закурить.