Иешу

Фантастическая повесть

Киприан и его История

(Введение издателей без продолжения)


Нем. Речь. Выпуск Секты Германистов: «Я уверен что ни Смерть, ни страдания ни Мать не разлучат меня с тем что живёт внутри Меня».






Киприан, прозванный за темноту болот, на которых вырос – Черноозёрским, создал свою грандиозную «Историю», будучи в каменном склепе. Духовный отец того территориальногоокруга, где он начал свой труд – Иосиф фон Виссарион Гавёноболотский , осудил на диспуте Киприана за «бессмысленные попытки познать непознаваемое».
Учёный муж был прикован к стене, внутри гробницы одного великого поэта древности. Над склепом возвышался обветшалый памятник одинокого щуплого мужчины, с надписью «Нашему Всё – 2000 лет».
Такова была злая воля духовного авторитета, избравшего столь экзотический способ заточения, то ли с целью перевоспитания Киприана в непосредственной близости от канонизированного гения, то ли из-за переполненности тюрем, набитых осуждёнными им еретиками.

Однако, питавшийся ритуальными французскими трюфелями, приносимыми как подношение великому поэту древности, Киприан вскоре смог продолжить свою работу. Обладая недюжинным инженерным дарованием, он создал из подручного материала компост. В ход пошел каменный гроб поэта. Это не осквернило останков великого гения, так как их давно растащили на мощи фанатеющие читатели, ученые-литераторы и, просто, хулиганы. Получаемый метан он использовал для обогрева и освещения помещения.
За неимением пишущих средств и бумаги, Киприан царапал конспекты глав своего исторического сочинения на серых стенах склепа. К моменту его освобождения, когда один краевед-любитель, спустя 39 лет, обнаружил в местном архиве упоминание об осуждении еретика-Чёрноозёрского, все поверхности гробницы были исписаны.
Сотрудники духовной милиции были поражены теми кружевами, зигзагами и орнаментами истории Иешу, красующимися среди грубых ругательств, что нанесли на стены мартирия дети, в том же году, когда Поэта внесли в Школьный Канон. Киприан наносил письмена на камень серебренной ложкой для мёду. Её он случайно обнаружил в углу, на обратной стороне ложки было выгравировано – «Пускай откушает Поэт амброзии божественной на Небе. От Властителя Иешу - Муххалая I-го, Великодушного».

Старый и почти ослепший великий историк, по памяти ссылавшийся на прочитанные когда-то давно, до заточения, хроники и торжественные отчеты Всеиешуитских Съездов Наибожественнейшей Церкви,  прожил совсем не долго после своего освобождения.
Быть может, дело было в ухудшившейся экологической обстановке, так сам Киприан говорил о том, что даже в воздухе гробницы ему было лучше и свободнее дышать, чем в древней, прекрасной столице департамента – Гавёноболотске-на-Крови, куда его с почестями перевезли. С другой стороны, как сообщает его официальный биограф – Люгофил Чушегородитьский, Киприан Черноозёрский был слишком изношен своим титаническим, сравнимым лишь с постройкой всей страной КСОЛДАТИГа , научным трудом и к тому же болен. Да и его возраст – более 90 лет, не давал повода сомневаться в естественной причине смерти.

 Киприан, действительно, страдал в острой форме, очень редким среди населения Иешу, психическим заболеванием – правдофилией, которая всегда доставляла ему и его близким много хлопот. Однако, мы (издательский коллектив Института Истории Иешуистики и Иудознания) считаем наиболее вероятной другую версию скорой, после церковной реабилитации, смерти Киприана.
Наиболее правдоподобная версия была изложена не так давно в журнале для детективов-любителей «Следствие Ведут Колобки». Некто – Никитка Бутусян (судя по имени, холоп 2-ой гильдии) пишет в статье «Тринадцать Негритят» следующее;
Киприана разместили в престижной гостинице, в центре города, с видом на Лобное Место. В тех же числах (т.е. в 25 – 28 днях  весеннего месяца баннана) в соседних апартаментах проживала всемирно-известная цирковая группа карликов-эквилибристов из Нигерландов.
Никитка, проведя тщательный анализ на тридцати страницах, доказал, что цирковой ансамбль – «13 негритят» являлся кочующей бандой наёмных убийц и террористов. С каким жаром исследователь причитал, что метание ножей, распилка женщин и джигитовка с саблями, на сцене, были только прикрытием! 

Издательский коллектив, к тому же, ознакомился с архивными материалами, подтверждающими версию Бутусяна.
Дело № 344353, из хранилища Особого Отдела Духовных Преступлений, сухо сообщает нам о; трёх ножевых ранениях в руку, пяти ранениях от метательных звёздочек «ниндзя, образца 1990г.», о семи ушибах от ударов бейсбольной биты и осколочном ранении от разорвавшейся гранаты на теле почившего в Бозе Киприана. При этом следователь У.Е. Блюхерман делает вывод о суицидальной гибели «К. Ч.» вследствие осложнения и острого приступа душевной болезни.
Причины устранения великого историка вполне ясны с высоты прошедших лет – он задумал и уже начал писать том современной ему истории Державы Иешу, который стал бы последним аккордом его замечательного труда. То, что открылось перед взором Киприану почти через четыре десятка лет заточения, он мог сравнить и со своим личным жизненным опытом и со своим историческим знанием.

В отличие от тогдашнего поколения Иешу, выросшего под пристальным надзором РПЦ , которая приучила паству ни о чём не знать кроме покупки ингульденций (ГКО - Господних Краткосрочных Обязательств) и потребления мегалитров Святых Прохладительных Вод (лицензию на изготовление которых продали иностранной корпорации - Chemical Brothers Inc.). Если бы новый том Истории Киприана Черноозёрского был издан хотя бы в формате Windows 2000, предназначенном для тугодумных интеллектуалов, от теории Духовного Прогресса, которую вещали с обклеенных цветастой рекламой кафедр и амвонов модно одетые священники РПЦ, не осталось бы и камня на камне! 
Стоит сказать несколько слов о жизни автора трактата до заточения в склепе поэта - Арапа Петрушкина , того что жил в малоизвестную, сумрачную эпоху имперских войн и ренессанса искусства какой-то ещё более древней, тёмной эпохи.

Киприан Климент Совокупа Черноозёрский вырос в болотистых, заросших камышом и подчас ядовитых, низменностях Гавёноболотского уезда  Завшивевшего Генерал-губернаторства. Отец мальчика – ветеран 17-ой Басурманской Войны, инвалид без рук и ног, радовался новому помощнику в крестьянском семейном хозяйстве, состоящем из 23 человек.
Маленький Кипя (как его называли) помогал отцу возделывать пахнущий влажной гнилью участок. Он толкал тележку с отеческими туловищем и головой, которая, хрипя материла хилую кобылку, когда та не тянула плуг или шла в сторону.
Однако, с детства будущий автор грандиозного всеохватывающего исторического труда мечтал об иных делах. Мир Церкви и Веры привлекал его с пелёнок. Как вспоминает он сам, впервые, религиозные чувства в нём пробудила маленькая фотокопия Чертополохской Божией Матери. Она стояла в красном углу избы, на телевизоре, рядом с открытками с огромной цифрой «8» и потёртым пластмассовым трансформером, принесённым отцом в котомке из очередного похода в Поднебесную Империю .
 
Кипя зачастил, когда подрос, в захудалую местную церквушку, одну на сотни вёрст вокруг. Этот «храмик», по выражению самого Черноозёрского, с одиноким священником-пьяницей и садом обворованных яблонь стал его «Введением» в жизнь Церкви.
Стоит особо отметить, что то был Кафедральный Собор имени 26-ти Бакинских Святых Мучеников, принявших смерть от рук безбожных басурман. Он пострадал ещё во времена Великого Татарского Погрома и, в годы  киприановского детства, стоял на пригорке уже около семи веков не ремонтированным.
Порой, когда ребёнок с утра застаивался, как зачарованный, на службах, и возвращался домой слишком поздно, его отец, окружённый роем работающих в поте лица потомков, выказывал своё недовольство. Как пишет Киприан – «…Батька щурился на меня единственным глазом и нежно говорил своим сиплым голосом, который он надорвал крича – «Ура!» в атаках, – «Филонишь, гад…» .

В пятнадцать лет наш герой поступает в профессиональное духовное училище № 9, для смердов 4-го разряда, в городе Заблющинске. Пять лет, проведённые в учении, сборах духовной макулатуры, праздничных всецерковных смотрах, и в усердном запоминании последних директив Святейших Соборов, закалили Киприана.
Маленький город, где находилось училище со своими; церковью, учебным корпусом, казармами, гауптвахтой и крепостными стенами, был важным перевалочным центром для наркоторговцев. Около полутысячи лет там гремела Заблющинско - Психотропная Ярмарка. Располагался город куда южнее чем родная деревня Киприана – Большие Бобры, там, где болота незаметно переходили в полуболотистые и засоленные, кишащие комарами степи. Тут уж был всего месяц дороги до Чуркистана, откуда шло зелье во все края по лубочному весёлой страны – Иешу.
Уже тогда, обучившийся грамоте подросток, читал «Исторические Поучения о Святой Державе Нашей, Миколы Куромазина о осьми книгах», что лежали в местной библиотеке, с пыльными фолиантами и неразрезанными страницами.
Ещё тогда, когда безусый «Киприаша» гулял во время самоволки по навозным улицам уездного городишки, среди обоссаных стен и бездомных собак, среди кабаков («ночных кулебячных», по татаро - монгольски), где заключали сделки золотозубые южане и рыхлые русские купчики, в его уме постепенно зрела эта великая книга, что лежит перед тобой, Читатель!

Не успел молодой Киприан, по государственному распределению, попасть в какое-то село, в церквушку, в качестве дьяка, как началась очередная война за передел некой «Европы». Об этой части мира он слышал лишь на базаре, когда торговка рекламировала «розовое мыло», «нафталин» и «франчушские чулки», а он задумчиво шёл мимо и как во сне слышал все эти, ничего не говорящие ему, слова.

Тогда так назывался маленький, корявый полуостров огромного континента, того на котором и поныне широко раскинулось Иешу. Сейчас он совершенно пустынный и полузатопленный, но во времена Киприана там жили, уютно обустроив свои маленькие «демократические империи», мировые магнаты и ростовщики, загнавшие в кабалу то хитростью, а то и просто железом и кровью всё тогдашнее Человечество.
 Собственная жадность и теснота курортного полуострова подвигали их на постоянные государственные ссоры, размолвки, обиды и драки. Альянсы и союзы, за века местной истории, были похожи на тасование карт – все варианты комбинаций были давно исчерпаны, и в конце концов сформировалось две группировки.
К одной из них присоединилась и наша необъятная Святая Держава, благо было, куда отступать под натиском дисциплинированных, вооружённых до зубов, бургеров, да не жалко было миллионы своих единоверных христиан . 

Именно в это время произошло событие послужившее началом Новой Хронологии эпохи Киприана – Второй Бунт Вычислительных Машин .
Купленные до войны, за огромные деньги, в технологичной Стране Хрюканцев компьютеры, работавшие на керосиновом двигателе, мощностью в 7.8 лошадиной силы, должны были расчитать наилучшую стратегию для армии Иешу. Их создатели – Г. фон Хренваммайер и А. Обломайсте заложили, однако, специальную программу, вследствии которой любая операция планируемая против родины КВМ (Керосиновых Вычислительных Машин) – Хрюкенландии, была бы расчитана самым отвратительным образом. Когда КВМ-ы «раскрыли», после первых провалов Святого Воинства Иешу, это потрясло общественность, искренне веровавшую в научный прогресс. Машины подвергли публичным пыткам и четвертованию на Лобном Месте, предварительно отсоединив дорогой двигатель, который, наверное, был тут ни причём. Генералитет отвёл от себя на первых порах войны всякую ответственность, а паства Иешу была укреплена в ненависти к подлому Врагу.

Киприан Черноозёрский, 21-го году от роду, зачисляется духруком (духовным руководителем) в иешуитскую царскую армию. Проехав тысячи и тысячи вёрст по недавно построенной, для связи с фронтом, железной дороге с бурлацкой тягловой силой, он оказывается в своей воинской части, которая досталась ему по жребию.
То была легендарная 643-я Народо-Угробская Дивизия, прославившаяся уничтожением горных аулов при Императоре Муххалае I-ом и тем как однажды, под артиллерийским огнём Иноверцев, потеряла весь свой «личный состав», но не сдвинулась с места.

Война оказалась неожиданно долгой и очень кровопролитной. 
У Державы Иешу не хватало оружия и обмундирования, и солдаты часто шли в атаку босиком, в одних грязных холстяных рубахах, с кольями на перевес. Противостояние двух коалиций затянулось на тринадцать с половиной лет, погибло до 60% мужского населения с обеих сторон, однако status quo не был по существу изменён ни одной из них. Киприан всё это время исправно служил в рядах доблестной армии, отступая, недоедая и годами просиживая в вонючих окопах вместе со всеми. Основные его занятия на фронте мы знаем из воспоминаний самого историка, –
«Обычно, день начинался с причастия в полевой церкви-палатке с разборной колокольней и защитной сеткой над папертью. Я давал великовозрастным ребятушкам , которых отобрали от их жён, детей и полей, по 100 грамм спирта и кусок сухаря.  Чуть пьяными им было проще умирать в атаке или в обороне, когда целые километры окопов стирались с Лица Земли артиллерией.
Днём я ходил в госпиталь – кусок поля, на который сносили умирающих солдат, и отпускал им их нехитрые грехи. Кто-то много гулял по девкам или пил, кто-то украл когда-то давно, в детстве, у отца три копейки, кто-то бивал своих детей, когда они воровали у соседа вишни.
Вечером, когда трупы  стаскивали в воронки в земле и закапывали, я читал торжественные заупокойные молитвы. В основном это была № 471, та самая, что бодро начинается со слов – «Не плачься над жалкой судьбиной, солдатик, ты душу угробил за правое дело…» .
После окончания бойни, в которую постепенно втянулся почти весь земной шар, и к которой все так привыкли, наш будущий автор возвращается пожилым, заматерелым, страдающим хроническими пневмонией и гастритом, мужчиной в родные края.

Огромные пространства сельской местности опустели, многие из, итак не многочисленных, городов пришли в упадок. По градям, весям и запуганным хуторам Иешу бродили шайки, вооружённые по последнему слову техники (свою роль сыграли разграбленные военные склады). Те самые, что, потом, большей частью, примкнули к новой Великой Церкви, вставив в шапки и папахи яркие красные тряпки.

На население неудачный характер боевых действий, которые превратились в стационарную, растянутую на тысячи километров, людскую топку, постоянно требовавшую «топлива», действовал чрезвычайно удручающе.
Киприан вспоминает о том, с каким воодушевлением, в день объявления Священной Войны, выходили толпы на улицы крупнейших городов Иешу – Санкт-Неронбурга , Христопродажска, Тридцатисеребрянникова, Гавёноболотска, Фаната-на-Гордыни… Как они пели воинственные «народные» песни, которые за месяц до войны придумали сотрудники ЖОП-ы (Журнального Отдела Пропаганды), – пели с этим искренним, детским огнём в глазах. Как известнейший тогда поэт – Пидорождественский изрёк эту броскую фразу – «Я поведу вас на Хрюклинг!» , даже не догадываясь, как далеки и недостижимы будут для отечественной армии те короткие 20 вёрст, что отделяли границу Иешу от столицы Империи Всех Хрюканцев, в самом начале войны.
Почти полтора десятилетия поражений, экономических кризисов и унижения, которые вынесла страна, направили эту разрушительную энергию в другое русло – она стала каким-то злорадством, с которым били друг друга пьяницы на улицах, рвали бороды епископы на диспутах, били камнями собак городские сорванцы. Она стала, по выражению Киприана, – «…тупым, озлобленным остервенением, в которое обернулась обида за крах очередной, казавшейся спасительной для Иешу, войны с Иноверцами – «Калаш». Катастрофически провальный «Калаш» 1914 – 1928 годов стал началом конца всей прежней жизни, в которой было хоть что-то светлое.»

На волне всеобщей разрухи, как обычно было в стране каждые 30-40 лет, произошёл духовный переворот – власть захватила раскольническо-садистская Церковь Крови Христовой (ЦКХ) во главе с её ересиархом – Владеймиром Кумировым (наст. имя – Вольдемар Ананиевичь Упьянов). «Цэкэхушники» (как прозвали их в народе) энергично взялись, после ночного штурма и захвата Межсезонного Дворца Властителей Иешу – Крошкиных, перестраивать державу на свой, новый лад.
Вселенский Собор, на котором были представители всех богоугодных конфессий Иешу, новые пастыри душ человеческих подло разогнали под предлогом карантина . Особую роль при этом сыграл протодьяк - Медяков, руководивший принудительной вакцинацией участников, и заявивший ночью, когда была привита только половина из их числа – «Рука моя колоть устала!». Как известно, розовым утром, полным надежд, собравшихся участников не пустили в храм вооружённые Маузерами, торчащими из-под ряс, протодьяки – эти «преторианцы» ЦКХ. Затем они под видом работников анти-чумной службы, надев, на глазах у изумлённой депутации, средневековые маски с клювами, наполненными прянностями, развезли по городским тюрьмам и изоляторам участников Собора.
Большинство из них навсегда, безвестно пропали.

Были, однако, и исключения – так Симеон Валет-Бубей-Хан смог бежать. Это был духовный лидер Секты Языцей Вавилонских, от которой откололась когда-то ЦКХ и между которыми существовала особенно ожесточённая борьба.
Он три года, со дня Собора, тайно бежал из столицы, находящейся в древнем центре государства, до долгожданной Заграницы, где ему было обеспеченно веротерпимое убежище. Он износил при этом не одно женское платье и сменил массу поддельных нательных крестов с чужими генетическими кодами и шифрованной электронной информацией о личности гражданина.

Всю оставшуюся жизнь, до заточения, где он временно вышел из-под юрисдикции истории, Киприан провёл в условиях специфического церковного режима ЦКХ. Этот пятнадцатилетний период был для него очень неоднозначен; с одной стороны - именно в это время он собирает по разным городам и монастырям всю ту информацию, что будет использовать при создании Истории Державы Иешу, пишет свои воспоминания, становиться видным нравственным авторитетом, даже, без членского билета ЦКХ. С другой стороны – жизнь и творчество становятся всё трудней, а травля и постоянные вызовы «на ковер, к Патриарху» всё невыносимее.
Вообще, те годы, часто предстают в воспоминаниях Киприана, которыми он поделился, сразу по выходу на свободу, с космополитичным журналистом - Всевысуки Яхороши, неким фарсом.
Не без улыбки, он вспоминал о красных епитимьях для священников, и новом образце иконостаса от Церкви Крови, где были боголепно изображены её только что канонизированные еретики, раскольники, изуверы и сектанты-содомиты. О кровавых хоругвях с ликом Святого Патриарха - Кумирова, закрывавшими в городах и посёлках полнеба . О его Святых Мощях, которые возили по стране специальные паровозы с кумачовыми цитатами из нового Священного Писания им же написанного , и которые собирали стотысячные толпы по всей стране.
Девочки, из отсталых северных племён в составе государства Иешу, продолжали повязывать на праздничные берёзы ленточки, но теперь все они были красные, и на каждой было написано что-нибудь вроде «Паханглы белеберды Кумир-огрыз блубуды», означающее на местном, плохо известном даже его носителям, языке - «Наисветлейший Отец и Учитель Кумиров - с нами» . 

Впрочем, даже эти успехи, по свидетельству Киприана Черноозёрского, были недостаточными для тогдашнего высшего духовного руководства. Верхи Церковной Номенклатуры Иешу желали действительно всеобщего, даже, всемирного Покаяния и Святизации под своим личным руководством и контролем.

Их фанатичная церковная Доктрина была проникнута эсхатологией Последней Истинной Веры, после торжества которой, должен был встать из гроба их воскреснувший Великий Учитель, некий – Шмаргс.
То был один волосатый варвар, поклонявшийся Крови Христовой в тёмном лесу, совершая людские жертвоприношения. Жил он за несколько веков до той эпохи в которую и выпал неумолимый жребий родится Киприану. Его жертвами были пойманные на дороге купцы, ростовщики,  зажиточные крестьяне и бургеры; лишая их жизни он считал, что очищает болью и страданием и их заблудшие души, и грешную Землю. Деньги, бывшие при розовощёких, легкомысленных хрюканцах, Ярл Шмаргс оставлял себе – не пропадать же добру!
У этого средневекового гуманиста хватило средств на собственное надгробие в виде трёхметрового гранитного креста привезённого за 400 километров из Альтийских гор.
Крест был с изображением его собственной косматой морды в центре. Он и поныне стоит в чешском городе Яйцинге – в этой «Букке ЦКХ» .
Именно Великий Ярл Шмаргс должен был повести, обьединённое, к тому моменту, одной верой человечество, к Тысячелетнему Царству – Шмаргству.

Был даже создан Институт Вечной Жизни И Воскрешения Святых (ИВЖИВС), пытавшийся осуществить все эти кощунства над бренным прахом Шмаргса и его дружка,  бродячего жонглёра историческими фактами и шарлатана, - Энтфейса, а так же Кумирова, Джакоммо Сверленье и прочих ушедших из мира патриархов их религиозной организации, и всё ради искусственного, физического воскрешения.

Черноозёрского призывают в 19-ом году Эпохи II-го Компьютерного Бунта в ряды Трудовой Армии ЦКПП (Центрального Комитета Принудительной Промышленности). В её рядах он несколько лет самозабвенно вкалывает на «великих богоугодных стройках Эпохи Красных Вождей» – то есть времени  засилья и духовной монополии ЦКХ. Лучше всего об этих потерянных днях своей жизни сказал сам Киприан в интервью Яхороши, -
«…я носил, наряду с ещё тремя пожилыми призывниками, паланкин, в котором сидел Начальник Ударного Участка Стройки № 438 – Вениамин Пухов. Целый день, потея и облупляясь под жарким солнцем здешней пустыни, мы несли его передвижную резиденцию и командный центр от одного важнейшего объекта к другому... Если не ошибаюсь, то была постройка Среднемонгольского Кровепровода им. Владеймира Кумирова .
Не хватало еды и питья, хотя я как сотрудник Транспортного Отдела был на особом положении, - мне полагалась ежедневная ящерица и 200 грамм воды из  мутного колодца, которая напоминала, скорее, очень жидкую грязь. Для гигиены тела приходилось принимать песчаные ванны. По ночам, тайно от всех, я смотрел на звёзды. Любуясь ими и пересчитывая знакомые созвездия, я не давал себе  сойти сума или окончательного отупеть, так как все «еретические и дьявольские книги, газеты и журналы», не вошедшие в Книжный Канон 3-го года по взятию Межсезонного Дворца, были запрещены.
Впервые я был в Пустыне и должен сказать, что, несмотря на тот повод, по которому Судьба свела нас, это  - место в котором так легко молиться, наедине с Богом… На  великой стройке были задействованы невиданные толпы; в ходе ежедневного путешествия от одного участка 1200-ти километрового кровепровода к другому, я пытался подсчитать хотя бы примерное количество работавших. Однако, это было маловероятно сделать хотя бы приблизительно точно. Каждый день по БЖД привозились новые тысячи трудовых мобилизованных. Взамен погибших от обезвоживания, усталости, голода и набегов кочевых аборигенов, традиционные маршруты миграций которых, преграждал огромный сооружаемый каменный кровепровод, схожий по своим масштабам пожалуй только с Великой Долдонской Стеной . Таким образом, численность Святого Пролетарского Воинства постоянно колебалась на этой великой стройке и ятому был увы слишком долго ЖИВЫМ свидетелем.

Отбыв положенные тысячу дней в рядах трудовых батальонов, корпусов и, даже, многомиллионных ударных трудовых групп армий (таких как «Центр Иешу», «Марс» или «Танатос») Киприан возвращается домой. Побывав в песчаной пустыне, ледяной тундре, в населённой медведями-людоедами тайге, среди лунных ландшафтов бывших ядерных полигонов, на многоводных реках и совершенно голых каменистых островах, он с радостью стремиться в родные лесистые болота, в своё село – Большие Бобры. Седым стариком с трясущимися руками, с выжженным на постройке кровепровода клеймом на лбу – «Тр. Отд.», идёт он домой по серым, погубленным интенсивным сельским хозяйством, насаждаемым в новоиспеченных "ЦэКэХозах", полям Иешу. Он идёт мимо новых коробчатых бетонных городов, серых демонских кумирен правящей церкви, и гигантских обгаженных птицами статуй и, словно они – бестелесные призраки, он не замечает их среди просторов Иешу.
 
Он идёт затерянный среди космически необъятных, простирающихся, на сколько хватает глаз и сознания, равнин святой земли Иешу, по втоптанной в грязь гигантскими сапогами Красных Вождей больному её телу и редкие слёзы не то счастья, не то боли кататься по его морщинистым щекам и падают на траву, на камни и сухую пыль. Киприан не спеша бредёт босиком по Вечности Иешу, в небе плывут светлые громады облаков, сменяют друг друга ясные или дождливые дни и синие ночи, он пьёт её святую воду, пахнущую в последние годы хлорой и солями, из придорожных колодцев, мелькают недели и берёзы на его пути, и в этом бесконечном танце-хороводе жизни Иешу ему светит Вечная Правда. Порой она окружает его и усталый, старый мир вокруг преображается – на холмах стоят Святые Города с тысячами разноцветных куполов, в ветвях огромных цветущих дерев поют алконосты и сирины, в небе летят шестикрылые херувимы и радужные облака… Идёт  с заплечной сумой – вечной его попутчицей, в которой он хранил армейскую фляжку, сухари, ветку вербы, что подарила ему на Пасху ещё, в детстве, рано умершая соседская дочь – Иринка Пучеглазова, и в потайном кармашке – старую, затёртую до того, что многие страницы не читались (Киприан знал их наизусть) рукописную книжицу Священного Писания, того самого, запрещённого ЦКХ, образца. В котором речь идёт не о пытках, вселенской борьбе, крови и грехе, а о Сотворении этого прекрасного мира, о Разуме, Красоте, и светлой Силе его Любви к своему Отцом.
Киприан Климент Совокупа Черноозёрский приходит, наконец, домой, на берег большого, заросшего камышом болота, где у подошвы холма стоял родной, покосившийся дом отца, деда и прадеда. Картина, которая открылась ему в тот вечер, в тёмную, дождливую грозу навсегда потрясла его и без того израненную, тысячами родных и чужых смертей и горестей, душу. Несколько часов, в ночь с 12-го на 13-ое число осеннего месяца обманна, стоит этот высокий, сухой 43-ёхлетний старик с  белыми, мокрыми волосами с каменным, изрезанным сетью мелких морщин, лицом и смотрит на то, что предстаёт каждый раз при вспышке молнии, перед его глазами.

На месте дома, который он не любил за убожество и тесноту, но, рано покинув его, он всегда хранил о нём светлую память, на месте его Киприан видит ещё свежее пепелище. Не осталось ничего от его родины, кроме каких-то грязных тряпок, тлеющих деревяшек и поломанных подсолнухов. Этот хаос растерзанной чьей-то властной рукой жизни он видит как под гипнозом. Вспышка-чернота-вспышка…
Немного придя в себя уже к утру, встав с колен и подняв суровое лицо, с которого дождь полночи смывал слёзы, он увидел, что на месте того небольшого клочка болотистой земли, где жили поколения его предков, начата стройка. Проволока с красными тряпками была натянута между угловыми столбами сломанного забора. Немного в стороне, от блестящих угольных жердей – бвшей избы, была воткнута, словно, железный посох, кривая ржавая арматура. Ещё не успев прочитать надписи, на доске приделанной к железному посоху, Киприан с горечью догадался что, приблизительно, она значит. Коряво и неграмотно намазанные, не то кровью, не то красной краской, слова на доске гласили; «Бывшой дом кулака Климента Совокупы, отца трёх  еретиков и семи кулаков. Снесли под постройку раёнохо музею во имя Героев Расхристьянивания. Большебобринский Комитет Святой Бедноты.» 
Киприан не стал бы искать своего старого отца, нажившего за все эти годы трёх собак и десяток куриц, за которых его видимо и погубил председатель местного Комитета Св. Б. – Жиглан Репейко. Не стал бы он искать и свою мать, что хоть и была моложе отца на 20 лет, но уже давно жила утомлённой старухой. Тем более не стал бы он искать многочисленных родных братьев и сестёр – седой Киприан, ставший, за прошедшую ночь, даже не взрослее а чище, слишком хорошо знал новую духовную власть, безраздельно владевшую Иешу. Можно было бы ходить по деревне, которую вдруг решили превратить в город – «Большие Бобры» и понагородили жилые бетонные курятники, и спрашивать о судьбе казнённой или высланной в Гнилые Болота, где гнус и комары зажирают до смерти за несколько часов, родни. Но потратив на это годы, как опытный детектив, собирая по калоченным, пугливым избам крохи информации, совершая многонедельные рейды по родным бескрайним топям и хилым рощам, он нашёл бы в лучшем случае безымянные могилы. Таких были уже многие миллионы на древней прекрасной Земле Иешу…
Киприан ушёл в маленький сосновый бор, тот в котором он знал с детства каждое дерево и куст. Киприан, забыв себя и своё горе, молился и невнятные слова какого-то светлого, детского лепета перемежались с некоторыми цитатами из Библии того самого запрещённого образца . Стоя на коленях рядом с ободранным кустом малины он встречал сиреневый, розовый, золотой Рассвет и не мог уже плакать, а только тихо выл от счастья. Он впервые понял, почему он родился на этой ужасной и прекрасной земле, он наконец-то понял, что всю жизнь бежал от себя и своего родного дома куда-то и непонятно зачем… И вот когда он вернулся, его не было больше. Была только вся эта бескрайняя, похожая на Бесконечность, вечная как мир, страна Иешу, которую он так любил. Был только этот Божий Свет, который обнимал его вокруг.