Дед Макар, разменявший в этом году восьмой десяток, был крепким стариком. При всём своём многолетии, умудрялся самостоятельно справляться с немалым деревенским хозяйством, и оставался, как говорят, у всех на виду.
Не то, чтоб сознательно избегал он людской зависимости, по существу годов своих, а жизнь повернулась таким образом. Старуха его, бабка Марья, годов десять уже как приказала долго жить, а дети, в города малые да великие подались. Живут там себе, да отца добрым словом поминают.
Насколько весело ему жилось, оставалось только догадываться. Просьбами он никого не беспокоил, и на судьбу не жаловался.
Деревенских сходов, дед Макар сторонился, однако вниманием никого не обходил, здороваясь, всякий раз.
Среди прочих жителей, дед Макар давно прослыл чудаковатым обывателем. И дом у него мало походил на остальные, ввиду высокой крыши, и во дворе порядок, прямо как на смотр, имелся. Занавески в окнах, опять-таки нарядные были.
Перед калиткой, которая каждый год бережно покрывалась ярко-зелёной краской, вросла в землю крепкая скамья. На ней, долгими летними вечерами, частенько сиживал хозяин, задумчиво вглядываясь в подёрнутые лёгкой дымкой, дали.
В один из таких вечеров, вздумалось проходящему мимо ярко-зелёной калитки, дьякону, отцу Николаю, беседу провести с дедом Макаром.
- Здравия, и долгих лет вам! – так началась она.
- И вам здоровья! – послышалось в ответ.
Отец Николай подошёл ближе, и, видно считая подобное своим долгом, продолжил:
- В храм Божий совсем не ходите. А между тем, по годам, ближе к Богу быть надобно.
Дед Макар чуть усмехнулся в густую бороду, но сказал вполне серьёзно:
- Неужто Бог только в храме обосновался?
Отец Николай, очевидно не ожидая подобного оборота, несколько замялся.
- В храме к Богу ближе. Слово Его там.
- Однако! Мне-то казалось, слово Его повсюду.
- Повсюду сила Его. А звучит слово, несомненно, там.
- Да разве нового чего сказал Бог?
- Зачем же новое? Сказанного бы держаться.
- Выходит, не пропустил я ничего важного, потому как давно живу по совести.
- Совесть то, оно хорошо, конечно. Только кто его знает, какого она рода, ваша совесть. Может она в угоду вам только и служит. Зашли бы, свечку за здравие да за упокой поставили, помолились.
- Совесть, она, брат, единого роду. И не она человеку служит, а он ей. Насильно никто туда не тянет, потому, либо служит ей человек, либо нет. Так что, лукавить здесь не с руки, - дед Макар в упор посмотрел на дьякона, - А молиться я не умею. Да и к чему это?
- В молитве слова особые. Бережёт она, силы даёт человеку, просьбу, какую, исполнить помогает.
- Что ж, по-вашему кто молитвы знает, того Бог бережёт, да силы даёт? – дед Макар усмехнулся и провёл крепкой рукой по густой бороде, - Вот скажи лучше, Николай, отцом, прости, величать не буду. Ты мне во внуки годишься. Так вот скажи, с чем в смертный час к Богу явиться лучше – с молитвой, которую знаешь вдоль и поперёк, али с чистой совестью, которой служил верой и правдой?
Отец Николай удивлённо посмотрел на Макара.
- Значит, в Бога веруете-таки? – единственное, что нашёлся ответить он.
- Верую, - спокойно ответил дед Макар.
- А послужить не хотите?
- А зачем Ему служить? Али силы у Него поубавилось?
- Сомневаться в силе Боговой не резон, - несколько сердито произнёс дьякон.
- Вот и я говорю - не резон. А потому и не сомневаюсь, что может Он сделать, что бы ни захотел. И просьбы к нему свои направлять, тоже не резон. Знает Он все наши пути, потому и видней Ему, что нам надобно.
Постоял отец Николай ещё немного, махнул рукой огорчённо, и пошёл дальше своей дорогой.
Да! Чудаковатый дед Макар, ничего не скажешь!