Я опустился на колени и упёрся лбом в пол. В голове сразу застучал молотком не вышедший алкоголь, но, виднее от этого, не стало. Даже при плохом подкроватном освещении было видно, что там - нет ничего. Только высыхающая лужа крови и, возможно, пыль. Тогда что он делал в той самой подкроватной темноте? Фотоплёнку перезаряжал? Чёрт, что за день такой, а? Что за люди? Что за времена и нравы? Причём тут, интересно, нравы? Тут не нравы нужны, тут надо кровать переворачивать. Всё-таки, не зря он туда полез, ой, как не зря!
Это деревянное ложе, почти, ручной работы, весило тонн двадцать! Вру, конечно, но вес был достаточный для того, чтобы один человек мог смог её перевернуть без особого вреда для самой кровати. А раз так, то незачем мне идти самым очевидным путём – путём переворота. Этого колосса на деревянных ногах мы победим изнутри! Красивая мысль была тут же изгнана из обращения другой, более простой, смысл которой сводился к следующему – чем дольше я стою и придумываю глупости, чем меньше времени остаётся до возможного возвращения предыдущих гостей. Если они не сбежали совсем, то, наверняка, видели, что Штраух с участковым укатили, и оставили меня на дежурстве одного. Значит, в наличии имеется смысл вернуться и, тюкнув меня по черепу, довести свои поиски до полного нахождения искомых вещей.
Со всей возможной скоростью я переложил постельные принадлежности Штрауха на уже стоящий стол. Конструктивно, кровать состояла из двух спинок из цельного дерева и двух перекладин, на которые клался матрац. Но, скорее всего для жёсткости, а может ещё для чего-то такого, поверх перекладин лежала фанера, которую я вытащил тоже. На деле этот фанерный лист оказался с двойным дном. Точнее, было два листа фанеры, между которыми было пространство, сантиметра в три. Причём, нижний лист имел то ли люк, то ли дверцу, держащуюся на магнитах. Скорее всего, пронаблюдав за убегающим вором, Станиславович полез под кровать, чтобы проверить целостность тайника. Там, собственно говоря, его и застала потеря сознания. А позже, там же, его застали мы.
Ежеминутно оглядываясь на дверь и окна, я приступил к открыванию потайной дверцы. Штрауху нельзя было отказать в художественных способностях. Он, использую малую освещённость пространства под кроватью, сумел самоклейкой двух цветов замаскировать дверцу таким образом, что она становилась совершенно незаметной для непосвящённого и любопытного заглядывателя.
Когда тайник был открыт, я увидел то, что и предполагал увидеть – четыре папки, битком набитые бумагами, большой конверт с фотографиями и около десятка дисков, помеченных латинскими буквами и цифрами. Глядя на спрятанные вещи, я понял, что передо мной чья-то тайна, которая даёт ответы и, вполне вероятно, укорачивает жизнь.
Теперь, по возможности быстро, мне надо восстановить кровать в рабочем состоянии, и уносить ноги из этого дома. А, может, надо покинуть и турбазу. Сомнений относительно того, что сюда вернутся люди за этими бумагами, у меня не было, и эта мысль мне не прибавляла храбрости. И вообще, все размышления о случившемся, и о возможных последствиях, было бы лучше перенести в мой домик.
Собрав в охапку свою находку, я, по-хозяйски, осмотрел комнату и мысленно перечислил все необходимые работы по восстановлению оной. Застеклить окно – это можно сделать и завтра. Подмести пол и убрать на кухне. Ну… тоже на завтра. Найти прозрачный скотч и подклеить карту. Только, кому захотелось исчеркать обратную сторону этой карты? Какие-то каляки-маляки подростковой группы детского сада. Её использовали вместо альбома для рисования? Хотя, вряд ли. Разрисовано линиями трёх цветов и сами линии уверенные, как будто чертили под лекало.
Не будучи уверенным в правильности того, что я делаю, со стула я снял со стены карту и сложил её по линиям сгибов. Успел при этом заметить, что под каждой цветной линией стояла надпись латиницей с цифрами. От какого-то нового предчувствия в животе сделалось нехорошо.
В своём домике я не нашёл ни одного приличного места для обустройства тайника. А от кого прятать? От того или тех, кто тут бывал не один раз и знают каждый дом до последнего бревна? Но, с другой стороны, у Штрауха они не нашли тайник, правда? Полезли, понимаешь, рис перебирать, столы двигать…. А у меня… а что у меня? У меня прямо сейчас нет ни времени, ни желания изгаляться на двухслойную подложку под матрац. И куда мне это сокровище девать? Хотя бы до тех пор, пока не прочту? Спать на них, что ли?
Сколько прошло времени с момента отъезда моих собутыльников? Так, сейчас без трёх минут четыре, а уехали они без чего-то три. Часа им хватит на всё. Можно отзвониться лейтенанту.
--Василий Григорьевич, как сам? Новостями поделишься?
--А-а, привет! Новости… тут, как говорится, ничего не ясно. Мне не всё говорят, но… баба Шура! Я не ору, я докладываю майору. Не знаю, это его приказ и я его выполняю, не в первый раз, как говорится. Что? Да, не говори! Нет, ты видел такое, а?
--Алё! Майор… этот… Ильич?
--Да, здравствуйте, баба Шура!
--И тебе того же. Что вы там натворили с нашим академиком, а? Ты-то, человек серьёзный и при звании, врать мне не станешь? Что у вас стряслось?
--Ага, при звании….
--Что? Не поняла?
--Ничего, мысли вслух. Как состояние Станиславовича?
--Ты не уходи от вопроса! Что там у вас случилось?
--Я и сам хотел бы знать. Вы его осмотрели? Какие прогнозы?
--Прогнозы? А-а, прогнозы – это по моей части. Я такой тебе прогноз дам – попадёшься мне на глаза - сам уляжешься на соседнюю койку. Такой прогноз устраивает? Собрались, понимаешь, два молодых жеребца и спаивают приличного человека. Где мозги ваши, а? В отпуск уехали? Теперь Сергей Станиславович лежит, бедненький, под капельницей, в бинтах весь, голова заштопана, а он мне – прогноз! Гроза надвигается на ваши головы, прогноз ему…! Ладно, я ещё с тобой поговорю лично! Макарыч пришёл, с ним поговори. Прогнозы ему….
--Здравствуйте, Олег Ильич! Хорошо, что позвонили.
--Здравствуйте, Виктор Макарович! Как ваш пациент?
--Знаете, голубчик, порадовать мне вас нечем. Так же, нечем, и огорчить. Он, пока, под анестезией, и я не могу его расспросить о его самочувствии. Но, объективно… где-то на тройку по пятибалльной системе.
--Что с его раной?
--Какой именно?
--Раз их несколько, то начнём с головы.
--С ней порядок. Рану обработали и наложили четырнадцать швов. Вы не догадываетесь, чем его так?
--А с чего вы решили, что это "его" так? А не "он" так?
--Я ничего не решаю, я делаю выводы. Это было сделано металлическим предметом, заострённым. Если я произнесу слово топор, то буду недалёк от правды. Ему очень повезло.
--Виктор Макарович, именно топором?
--Не нравится топор, выберите на свой вкус другой предмет с острой гранью. Палаш, сабля, меч, наконец.
--И им его ударили? Точно?
--Олег Ильич, я три десятка лет отслужил судмедэкспертом и кое-что понимаю. Сергей Станиславович, скорее всего, поднимался по ступенькам, когда произошло два события одновременно. Он подвернул правую лодыжку и получил тем, что вы выберите, по темени, отчего получил резаную рану. Тех, кто нанёс удар, что-то испугало… именно это его и спасло. Иначе… мы бы его и так заштопали бы, но уже в другой операционной и без наркоза. Вы, надеюсь, меня понимаете.
--Виктор Макарович, вы уверены, что рана была получена тогда, когда….
--Я думаю, что да. Мой опыт позволят так говорить. Хотите подробнее – приезжайте, поговорим.
--Я обязательно приеду! Передайте, пожалуйста, трубку Василию Григорьевичу. И до встречи!
--Всего хорошего! Василий Григорьевич, теперь снова вас.
--Да!
--Ты слышал? Только отвечай односложно.
--Да.
--И как тебе новость? Штрауха не с перепугу вмазали по голове, а сознательно и планомерно. Что думаешь делать?
--Ну….
--Понял, понял. Охрану обеспечишь?
--Конечно!
--Кстати, Штраух не приходил в себя? Не знаю, по дороге, на перевязке?
--Нет, ни разу.
--Вот, сука! Вот это мы попали! Или это я попал? Ладно, какие у тебя дела на сегодня?
--Никаких.
--Приехать сюда сможешь?
--Конечно, через час буду. До связи!
--Пока.
Хорошая и правильная поговорка гласит, что радость в одиночку не ходит. Хоть стреляйте в меня из рогатки, но, я никогда не поверю, что Штрауховским травматизмом всё закончится. Будут ещё приключения, и мы ещё полюбуемся текущей кровью. И пороха понюхаем. О, Господи, отведи!
Из накопившихся в голове дел, я выделил одно с пометкой «срочно» - надо очень компактно уложить всё, что я нашёл у Штрауха, в один пакет, или в одну сумку. В мою.
Нервозность, которая сменила неприятные ощущения в животе, давала себя знать, в плохом попадании бумагами в сумку и в семикратной попытке застегнуть «молнию». Когда я оторвался, наконец-то, от сумки, раздался немелодичный скрежет. Это меня приглашал на связь мой телефон. При первой возможности я поставлю приятную мелодию вместо этого звука.
--Да, слушаю!
--Добрый вечер! С вами будут говорить.
--Кто?
--Здравствуй! – Сказала трубка голосом Самсона.
--Здравствуйте! Я уже и не думал, что дождусь вашего звонка.
--Вот и дождался. Как твои дела?
--Как? Да… вроде ничего…. Веселюсь тут, потихоньку.
--Я получил твою депешу.
--Да? Ну, и как? Прочли?
--Ты детективы не пишешь?
--Нет, что вы! Я в них участвую. А в этом, Байкальском, мне предложили главную роль. Неудобно было отказываться.
Мне вдруг перестал нравиться разговор с Самсоном. И совсем не потому, что он отправил меня сюда одного и… и всё такое. Не понравилось постороннее ощущение, которому я не мог дать определение. Это… не знаю, пусть это будет трусость перед чем-то, или кем-то. Пусть будет предчувствие драки… или гибели. А, может быть, и слежки. Было хреново настолько, что все мои похмелья предыдущей жизни, навалившиеся на меня одновременно, не шли ни в какое сравнение с теперешним состоянием.
Прерывать разговор я не хотел. Пусть это прозвучит наивно, но я чувствовал присутствие Самсона и его власти, как будто, он был рядом и, своей властью, мог мне помочь. Мне была нужна его поддержка, хотя бы голосом.
--Я прошу прощения, немного отвлекусь. Не кладите трубку. Что-то у меня тут не так. Не кладите, ладно?
Марево искажённого зрения из-за выходящего хмеля, делало моё зрение мутным и каким-то раздвоенным. Я видел комнату вокруг себя так, словно крутил головой вокруг оси. Одновременно, в довольно статичном изображении, я заметил, как мимо левого от меня окна, что-то промелькнуло. Не уверен, птица это была, или человек, не знаю, но классифицировать объект периферического зрения я не стал, а только определил направление движения того, что промелькнуло.
Одной рукой я достал пистолет и передёрнул затвор, выбросив при этом целый патрон. Поднимать его сейчас, не было времени, просто надо запомнить, что патрон выпал. Пришлось также выругать себя за разбазаривание боеприпасов. Но, не сильно.
Держа пистолет в правой руке, а телефон в левой, я медленно отступил вглубь комнаты, и упёрся спиной в стену. Так у меня увеличивался обзор окон и входной двери.
--Что у тебя происходит? – Холодным голосом спросила меня трубка. – Говорить можешь?
--Я и петь могу, только… по-моему, у меня гости, которых тут быть, пока, не должно. Рано им приходить. Трубку не кладите, хорошо?
От страха и всевозможных предчувствий слух обострился настолько, что своим свободным правым ухом я услышал шаги на крыльце. Они отзвучали по трём ступенькам и затихли перед дверью.
Странно, - подумалось мне, - если я слышу его шаги, то и он слышит, как я разговариваю?
Я уже не сомневался, что за дверью кто-то стоит. Мне привиделся человек в длинном плаще с капюшоном и в рабочих ботинках на толстой подошве. Не могу понять как, но я точно знал, словно видел это своими глазами, что этот человек смотрит в этот момент не на дверь, а куда-то влево… на кого-то влево… и кивает головой. Дважды. Значит, их двое. Мне это кажется, или это правда? Не знаю. Но я поверил в то, во что поверил и переместился в угол комнаты, чтобы попробовать увидеть то, что происходит за окном.
Сколько секунд или часов я так стоял, я не знаю. Но, из этого состояния загнанного зверька меня вывел стук в дверь. Спокойный и не ритмичный. Тук-тук-тук, тук, тук-тук. Потом прозвучал голос.
--Дома есть кто?
Есть, конечно, есть. Мы вдвоем – я и страх. Страх держал мои ноги прижатыми к полу, а я пробовал что-то придумать, что-то сделать. Или принять решение. Что я и сделал. Я принял решение, не самое разумное в этот момент, но, на другое у меня не было больше сил. Я решил покончить с этим страхом и выяснить, кто пришёл, точнее, подкрался к домику, и что им всем от меня нужно. Я решил подойти к двери.
Я пересёк комнату и уже протянул руку к двери, как услышал за спиной звук разбиваемого стекла, потом грохот и сильный удар в спину. Ударили, словно молотком. Боль отдалась аж до затылка и заставила меня покачнуться. Как-то неуклюже я обернулся и увидел ствол охотничьего ружья, глядящий на меня сквозь разбитое окно.
Снова стеклить, – как-то глупо пронеслось в голове. А в воздухе пронёсся ещё один грохот и ещё одна вспышка, вырвавшаяся из ствола, ударила ещё одним молотком мне в грудь. Ещё, ещё и ещё. Многовато…. --Мне больно, или я только чувствую место ранения? - Думал я, падая на пол.
Упал я как-то неудобно. Начав переворачиваться, я заметил открывающуюся входную дверь. Потом в поле зрения появились рабочие ботинки на толстой подошве, безусловно одетые на чьи-то ноги. На пару сантиметров выше ботинок виднелась пола плаща. Капюшона я не увидел. Через секунду я вообще ничего не видел.
--Что у тебя происходит?
Звук этого голоса больно уколол ухо. А что у меня происходит? Не понятно. Как будто наполненная туманом комната начала снова приобретать привычные и знакомые мне контуры. Только, где это происходило? В материальной и вполне вещественной комнате, или в субъективном и виртуальном мозгу?
Если я слышал голос и, по-моему, Самсона, то телефон должен был быть около моего уха. Но, чувствительность руки не подтверждала это предположение. Вообще моё тело ничего не подтверждало, поскольку ничего не чувствовало.
--Алло! Ты на месте?
--Д…да….
--Говори!
Тот кажущийся туман улетучился полностью, и я смог заставить себя оглядеться.
Я стоял спиной к стене, широко расставив ноги. Левой рукой я сжимал телефон, поднесённый к уху. Возвращающаяся чувствительность, первым делом указала моему мозгу, если он ещё продолжал работать, что надо немедленно ослабить хватку кисти левой руки, иначе я лишусь телефона. Попросту говоря, я его раздавлю.
Потом наступило то привычное ощущение собственного тела, которое вливается в организм в момент пробуждения. Мне удалось по своему произволу повернуть голову и, даже, несколько раз моргнуть. Всё работало безукоризненно.
--Ты там оглох?
--Нет, нормально. Всё нормально.
--Слава Богу! Что у тебя происходит.
--Пока не знаю. Показалось что-то странное….
--Какие у тебя гости?
--Я же говорю – показалось.
Окончательно освоившись в своём теле, я внимательно осмотрел место моего «убийства», но ничего, кроме привычной обстановки, не увидел. Целое окно, закрытая дверь и в правой руке у меня моя сумка… а где пистолет?
Я бросил сумку на кровать и похлопал себя по карманам и по поясу. Пистолет спокойно и не торопясь проживал свою жизнь у меня за спиной, заткнутый за ремень. Это что, мне всё показалось?
--Показалось – перекрестись. С кем ты разговариваешь там? Сам с собой? Что там с документами? Мне эта турбаза очень нужна. Что скажешь?
--Могу сказать путано. Штраух мне сказал, что документы у него забрали менты, когда забирали бумаги погибших УФОлогов. Я писал вам об этом. Через два дня он говорит мне, что документы никто не забирал. А сегодня кто-то рубанул его по голове чем-то острым. Врач говорит, что эта рана получилась не случайно. Кто-то его хотел прибить по-настоящему. И этот кто-то оставил после себя следы обыска в доме нашего хозяина. Понимаете?
--Пока понимаю. Дальше.
--По счастью рядом оказались я и местный участковый. То ли мы кого-то спугнули, то ли нас просто увидели – я не в курсе, но обыск провели не до конца. Короче, гости Штрауха сбежали из домика через окно, которое они выбили. Теперь представляете, мне надо где-то искать стекло, вырезать, вставлять, штапики….
--Ты о чём говоришь? Меня не беспокоят окна. Пока не беспокоят. Говори по делу.
--По делу. Я, короче говоря… блин! Я ещё дверь ему выбил! Тоже вставлять…. Да, по делу. Я нашёл у Штрауха в доме тайник, а в нём бумаги в папках, фотографии и диски. Что в этих бумагах – не знаю. Я их нашёл буквально перед вашим звонком, так что посмотреть их не успел. Очень может быть, что в папках есть и документы по турбазе. Вот.
--Что собираешься делать?
--Скоро за мной приедет участковый. Мы с ним ещё раз осмотрим дом Штрауха и, видимо, на какое-то время я отсюда съеду в Ващановку. Не климатит мне тут одному оставаться. Вот…. А в Ващановке я спокойно разберусь с бумажным наследством Штрауха, и перезвоню вам. Это все мои планы.
--Согласен. А что у тебя за дружба с ментами?
--Мне приходится дружить с ними. Они тут меня принимают за погибшего майора.
--А ты и рад этому, да?
--Я не рад. Я решил, что мне так будет спокойнее, иначе пришлось бы давать объяснения следователю – как так получилось, что я один выжил в аварии? А не теракт ли это? Тут ведь места тихие и заповедные, понимаете?
--Не очень.
--Я был бы хорошим подарком для местных ментов. Кроме этого майора могли бы повесить на меня ещё что-нибудь драматическое.
--Тебе действительно надо начать писать детективы. Ладно, дело сделано и, теперь, ты - свадебный майор. Будем исходить из этого. Слушай меня внимательно. Тебе в помощь я направил Валеру и ещё одного человека. Они вчера выехали машиной, чтобы не светиться. Километров за двести до тебя, они с тобой свяжутся, дашь им наколку по карте, как к тебе подъехать, чтобы не попасться на чужие глаза. Понял? Кстати, этот второй человек, его зовут Игорь, недавно уволился из ФСБ. Он капитан... был капитаном. Он приличный оперативник и там пригодятся его знания. Ваша задача – разобраться с документами, выпутать тебя из твоего «майорства», и целыми вернуться назад. У ребят есть деньги и… остальное тоже есть. Я передаю с ними твой загранпаспорт. Надеюсь, что проблем больше не будет, и вы вернётесь втроём. Твоя жена звонила. Она уже дома. Свяжись с ней. Слушай, как у тебя получается простое дело довести до международного конфликта, а? Может, ты что-то особенное в детстве кушал? Ведь надо было только проверить документы на продажу и всё! А ты попал в аварию, стал фиктивным майором, наблюдаешь за уголовным делом, вывозишь раненых продавцов недвижимости… я тебе поражаюсь! Как у тебя это получается?
--Не знаю. Может, я способный?
--Ты – катастрофа! Это мне твоя жена сказала и я, с ней, полностью согласен. Ладно, я очень рад, что у тебя порядок. Скоро приедет помощь. Да! С Валерой ты поосторожнее! Я знаю ваши рюмочно-закусочные отношения. В первую очередь дело! Понял? Ладно, береги себя! Жду звонка. Отбой.
Отбой…. Кому отбой, как в армии, а кому бодрствование. Так что это со мной было? Галлюцинации? Двухдневная пьянка даёт себя знать?
Я медленно прошёлся по комнате, предварительно с опаской посмотрев в окно. Постоял на месте своего «убийства»…. Поверить, в одновременно существующие две реальности, было выше моих умственных способностей. Но не поверить в них – было просто недосягаемым пиком абсолютной, той же умственной, гениальности. Во всяком случае, для меня. Мне не удаётся добиться согласия между самим собой и своими ощущениями. Ведь я, более чем реально, почувствовал удар от… не знаю, от чего. Чем охотники стреляют из своих берданок? Дробь или пули? Так я почувствовал удар этого заряда настолько явственно, что меня качнуло. Я даже боль почувствовал. Может, и не такую сильную, но почувствовал! И место могу показать, в какое попал заряд. Вот сюда – это в районе правой почки и… ой! Больно! Твою мать! Что там такое у меня? Где тут зеркало?
Я заскочил в душевую комнатку и, задрав свитер, постарался рассмотреть свой бок. Но без второго зеркала мне это сделать не удалось. И что делать? Хватать зеркало и бежать в другой домик? Это долго. Погоди, в меня ведь стрельнули дважды, значит, второе «ранение» я имею на груди, повыше пупка.
Теперь минимального количества зеркал хватило на то, чтобы полностью провести самоосмотр. Сантиметров на десять выше пупа находились пять точек, красновато-бурых и симметричных – четыре по краям и одна в центре. Боль ощущалась только при касании, и проходила сразу же, после того, как я убрал руку. Говоря старорежимным лекарским языком – пальпация болезненна. Могу предположить, что на спине имеется точно такой же след. И как мне быть с этим? Верить, или не верить? Или я уже помер, и сейчас моя душа никак не поймёт, на каком она свете? Что со мной было? И было ли?
Если я перестану отвлекаться на вопросы и многословные объяснения, а воспользуюсь своим рассудком то… то я веду слишком приземлённую жизнь, совершенно позабыв о тех законах, которым меня учил Андрей. Я уже позабыл о неожиданных предостережениях, которые мне давал мальчишка-велосипедист. Да-да, именно он дважды меня спас. Первый раз, когда предложил жене не снимать парик. Тогда на этом парике попался Вова… как его, чёрта, зовут? Вернее, уже звали? Чистюля! Точно! А во второй раз, когда сработало его предупреждение о том, что работники ресторана не ходят в туалет для посетителей. Тогда моим визави была Моник. Так… это я сейчас получил предостережение? От кого? Опять вопросы! Этот мальчишка, что он мне ответил, когда я спросил его – кто он такой? Он улыбнулся, единственный раз за наши немногочисленные встречи, и сказал:
--Я – это ты.
Точно! Так и было. Но тогда я просто ошалел от этой фразы и позволил себе поразмышлять об этом пару дней, а думать об этом надо было всё время, вплоть до этой секунды. Что я благополучно не делал, поэтому и трачу время на зряшные вопросы типа: «Что это было» и «Ах, да правда ли это?» Дурень тупоголовый! Я видел собственное будущее и очень плохое и, самое страшное, не очень далёкое. Я получил предостережение и очень реальное. И ещё такое, которое я могу либо исправить, либо вовсе избежать. И это предостережение будет материализовано в явь тут, в этом самом домике. Или в другом, но на этой турбазе. И скоро….
Вряд ли мне стало веселее от этой мысли. Это только в кино, герои говорят бодрым голоском – предупреждён, значит вооружён. И то, они так бодро говорят, потому, что это предупреждение их напрямую не касается. А тут касается, и очень. И касается аж два раза из охотничьего ружья.
Вот теперь надо переписывать свои предыдущие планы, составленные в панике часом ранее. Я не буду уезжать в Ващановку. Я останусь здесь и дождусь Валеру и… снова память отшибло! Не запомнил имени второго гостя. Ничего, по приезду буду заново знакомиться. Далее. Что я делаю дальше? Во-первых, не паникую, а во-вторых – начинаю просматривать документы. И диски. А диски на чём смотреть? Значит, откладываем их до приезда Валеры сотоварищи. Тогда начинаю с документов.
Достать папки и фотографии из сумки оказалось намного проще, чем их туда уложить. Руки не дрожат, голова ясная, поступь твёрдая, по прогнозу – гроза. Какая гроза? А-а, это слова бабы Шуры. Хорошая она женщина. Так, к делу!
Опять эти новомодные звуки, напоминающие отрыжку и выпускание газов на фоне работающей пилорамы, отвлекли меня от ничегонеделания. Это был телефон.
--Да, слушаю.
--Товарищ майор!
--Слушаю!
--Сержант Шишкарёв!
--А-а, Александр!
--Так точно! Я только что прибыл. Пробыл, где надо час, проехал в оба конца, как говорили. Рапорт напишу к утру.
--Александр, расскажи на словах.
--Сейчас, отойду за угол. Так. Туда – никого вообще. Ни людей, ни машин. Ни на дороге, ни за обочинами. Там, на конечном пункте, был «Шевроле», Борис 27-26 Николай Вера. Водитель Самойлов Иван, вёз жену на поезд. Остановился около меня, покурил и поехал дальше. Самойлов – наш Ващановский, держит ларёк около почты – сигареты, пиво, минералка. Далее. На обратном пути был встречен один человек, ехал на лошади. Личность не установлена, но смогу точно его опознать. Это всё.
--Слушай, сержант, а этот всадник, он был в серо-зелёном плаще? С капюшоном?
--Да, именно так. Но, капюшон был отброшен за спину.
--Ну да, ну да. А ещё на нём рабочие ботинки на толстой подошве и чёрные вареные джинсы?
--Так точно! Вы его тоже видели?
--Лучше бы не видел.
--Что?
--Не важно. Благодарю, господин сержант! Да, это поручение почти личного характера, поэтому никому не звука. Договорились? С меня поляна.
--Тогда - договорились!
--Всё. Отбой.
Вот так! Этот всадник без головы, нет, с головой, приголубил Штрауха и, судя по времени, когда он появился на трассе, успел понаблюдать за мной и Васей. Успел увидеть у нас обоих оружие. И поехал за подмогой. А когда вернётся с ним, то не сразу нападёт, а немного высмотрят, вынюхают обстановку. И только потом….
Хорошо, пусть так и будет. Хоть я не так уж браво себя чувствую, но, пусть так и будет. Let It Be.
О чём я вспомнил, когда слушал сержанта? Дорога – нет, автостанция – нет, наш Ващановский - … ага! Посмотреть по карте, как Валере подъехать к турбазе, минуя чужие глаза. Где тут у нас атлас тайных тропинок?
Развернуть карту, которую я уволок из дома Штрауха, оказалось не так просто. Её размеры не умещались на столе, и не укладывалась на пол. Нет, на пол, в принципе, карта укладывалась, но на полу было темно. Свет включать я не торопился по понятной мне причине. Из-за простого страха.