Ну и началось: больница, дом... больница, дом... Утром приготовь завтрак, приди вперёд его на приём, да каждый день весь дом обмой, да столько простыней простирай, да белья кроме этого всего сколько, да попробуй бельё выполощи дома, - иди на реку. Хоть какой мороз. Всё застыло, лёд в проруби проломала - ноги загорели... С животиной ещё сколько работы. Мешанинник наливать надо. Нарубишь кошанцу, мукой пересыпешь... Там и коровы, там и теляты, там и кобыла с жеребёночком, и свиньи, и собаки-то, а курей сколько, а уток, а гусей, индюков, ой, ой, ой. Вот приём отведём, надо картошку перебрать... Приём отведи, перевязки сделай, и ещё чтоб каждый день баня топилась. Баня стояла так, недалёко. Которую не расколоть мне чурку, как заворочу туда, в печку, она и топится целый день. А котёл всё кипит, кипит... Всё там. Больные приходят. Который грязный сильно, надо мыться, - чтобы сейчас же шёл вымылся. А кому в этой бане убирать?
Идёшь на приём, наряжайся как кукла. Чтоб я из простого материала одела, - шерстяно да шёлково. И вот чужой он мне человек, Иван Иваныч, а как заботился, как наряжаться заставлял... Вот я по селу и расславилась. Вот женихи и хватались. А мне тот негодный, другой нехороший, третьего не надо...
Еще мать у Иван Иваныча была жива, у ней щёчки всегда розовые. А столетняя старуха. Дак прежде её завтраком накормлю, а уж потом остальные дела делаю. А дети… Спать идут, маму поцелуют, папу, бабушку, потом меня. Вот какие умные дети.
Бабушка кричит с печки: "Давай буду масло сбивать". Слазит, маслобойку подтащу и будет сбивать. Стану бельё гладить, кричит с печки: "Давай я буду штопать бельё". Сколько мне песен пела. Летом выйдет на солнышко и сидит. А умерла не болела. Правнукам под пятьдесят. Печка, высоко лезти... кто придёт, - бабушка, лезь на печку. И слушалась, полезет.
У них сёдня гости, завтра гости. Всё врачи, всё начальство...
Одни меня там узнали (Самарины, врачи). Моя мама когда была девушкой... а тут был купец, Самариных родня, и ихни дочки учились в городах... Приедут на каникулы и у дедушки отпросят, чтобы мама с ними находилась. И в гости приезжали, когда я уже родилась. Мильком звали меня. И вот эти Самарины: "Чья ты там?" Стали разговаривать. "Ой, Милёк!".
А Пётр-то Михалыч Самарин, ему уж под сотню стало, он так и не бросил свою работу.
Я у одной спросила, это уж года два назад: "А как там Самарин живёт?" Она говорит: "Да и в больнице нет столько людей, сколько у него". Всё принимает; если к нему больной попадёт, то уж не уйдёт больным. Когда была германская война, (не эта), он там был. Его Иван Иваныч сильно ценил.
Простыни выкидывали в цуме, Мария (Марийка) очередь за мной заняла. Так на меня смотрит, смотрит: "Я вот эту женщину признаю, держитесь за ней... Как тебя зовут?"
- Ланя.
Как мы заревели. С 28-го года не видались. Были девчушками, стали старухами.
- Я ведь до сих пор не знала, где ты. Я свалила лес, приехала на то место...
У неё памяти нисколько нет.
Я её пригласила в гости.
- Мужа убили на фронте. Был у меня ребёнок. Ребёнок умер. Имею в общежитии комнату.
- Приходи.
- Если не забуду. Если найду.
- А родные кто у тебя?
- Родных никого нету.