Дарья Михайловна происходила из многодетной,но зажиточной,чуть не попавшей под раскулачивание,трудовой,деревенской семьи. Мать ее (бабушка Любы),хоть и была безграмотной,зато муж-Михаил Ильич был активистом,писал статьи в местные газеты и
даже сочинял стихи во славу нового строя и колхозов.Может,это и спасло их от разбушевавшейся стихии человеческой зависти,когда олна семья с ненавистью смотрела на другую и,только потому,что у «тех» не было того,что имеется у «этих»,людей обрекали на исстребление.
Один из братьев Михаила Ильича был расстрелян в подвале собственного дома
чекистами по наущению соседа,взявшего у простака деньги в долг, крупную сумму.
Другому пришлось сдать в «народное пользование» дорогого скакового коня,которого он лаского называл Котик и,целуя в лоб,плакал.
Однажды вечером обьезчик-лихой мужик,сидя на Котике верхом подозвал к себе хозяина коня и прямо спросил: где он прячет излишки продоволствия,которые должен сдать народу?
Георгий Ильич,лукаво улыбясь,горящими молодыми глазами,загадочно ответил: «В кармане…»,затем вынув из штанов грязноватый,но тонкий носовой платок,развернул его и подал своему любимцу прямо в теплую,парную морду большой кусок белого,заграничного сахара.
Обьезчик рассвирипел: «Издеваешься!Наши дети с голоду мрут,а ты…лошадей сахаром кормишь!Ничего же,я ли не щедрей тебя!И от меня тоже угощенье припасено!»-и он, осатанев от злобы,с неукротимой яростью стал бить коня по голове кнутом.
Вскоре у дороги нашли раненного. Едва шевеля непослушным языком,бледный,с простреленным бедром,обьезчик сумел рассказать,что коня отобрал бывший хозяин,
вооруженный наганом и кроме того,что ранил коммуниста в ногу,еще и иссек кнутом.
За немыслимую дерзость решено было взять обидчика и немедленно наказать публично.Слышались требования «расстрелять,как бешенную собаку,а дом-сжечь!»
Но,к великому сожалению председателя сельсовета,Георгия, как ни искали-не смогли найти нигде. Да и как найти ветер в поле? "Наверняка,-говорил,чуть улыбаясь Михаил Ильич,-наверняка, к морю на Котике поскакал.
А там-Стамбул.Там все дороги,все пути открыты.Не пропадет,бесенок,вспомнит места.»
В девятнадцатом году три брата поехали на заработки в Турцию,привезли уйму денег.На всю жизнь ,думали хватит,да и Георгию-младшему, на свадьбу,особо, отложили. Но не успел жениться Георгий-война,деньги- обесценились,ими играли дети старшего брата-
Михаила Ильича,а Георгий остался один в отцовом доме,который,кстати,после побега наглеца,грозились сжечь,как дом врага,но так и не решились.Да и зачем? В добротном доме расположили сельский клуб- читальню.Предложение поступило от Михаила Ильича и теперь его старшие дети заходили после школы не только за книжками в этот крепкий,красивый дом,но и за смутными уже воспоминаниями раннего,спокойного детства,когда они жили здесь- у родителей отца.
Дарья Михайловна – старшая дочь ,на то время – шестнадцатилетняя девушка,была влюблена в молодого,недавно закончившего учебу,физмата,как тогда называли учителя точных наук.В классе она, украдкой плакала от смущения и странной тревоги в груди.
Робкий взгляд темных, грустных глаз,словно «солнечный зайчик»-то блестел,восторженный и восхищенный,то таился, стыдливо, в бархате ресниц.
Через год сыграли свадебку,а еще через год появился на свет ясноглазый,улыбчивый,тихий мальчик. Юра. Молодые жили в доме при школе,
том самом доме, где прежде бабушка с дедушкой растили своих детей,откуда сбежал дядя,Георгий и где теперь ,шатко стоя на младеньческих,слабых ножках, делал первые в своей жизни шаги первый внук Михаила Ильича.
Все вернулось на свои места.
Районо предоставило семье не только комнату, но и работу.Дарья Михайловна, проводив утром мужа на уроки, занималась составлением каталогов книг, сидя в теплой ,уютной библиотеке. Сын Юрик,которому шел третий год увлеченно листал журналы. Он совсем не капризничал. Немногочисленные взрослые , приходя в библиотеку норовили пригладить его медовые кудри и нарочито поплевав в левую сторонку от сглаза,говорили Дарье полушепотом,как бы по секрету: «Такой ребенок! Как ангел!»
На всех смотрел доверчивыми, теплыми глазами ,действительно, странный,ласковый , очень спокойный ребенок.
Но неспокойно было в мире,в стране.Слова из песни «…если завтра-война…», навязчиво звучали, как набат и казалось,что « военное завтра» не наступит никогда, потомучто еще не сгорело в закатных лучах «предвоенное сегодня».
Мужа Дарьи, Николая, призвали не на фронт,а в тыловой штаб НКВД.
Он молча обнимал сына, целуя его, полусонного, ранним утром,жадно вдыхая, сладкий особый аромат детского тела и, задыхаясь от ненасытности сердца жестко прижал к своей грубой,мужской щеке нежные,горячие,мокрые щеки юной женщины,жены: «Дарьюшка!Дарьюшка моя!!!»
Он подбирал губами слезы ее бесконечно милых ,невыразимо любимых, драгоценных глаз
и жарко дыша,целовал брови,волосы,шею,плечи.
«Дарьюшка моя!»-шептал он,захлебываясь от горя и беспамятства любви.Все тело сотрясалось от судорог нахлынувшего чувства смертной тоски.Предчувствие своего невозвращения и яростное желание отнять у времени,чтобы сохранить в памяти ощущение близости самых дорогих ему людей,рвало безудержным отчаянием грудь.
Уже в письме, он коротко и холодно просил:
«Знаю,что ждешь.Но если… Захочешь замуж-выходи.Только за достойного человека.
Юрика, чтобы никто не обижал.Не бросай его никогда.Скажешь ему: как я его любил».
Письмо читали всей семьей. Дарьиной семьей.Отец хмурился.Мать плакала.А сама Дарья
сидела у стола- немая,застыв,словно, изваяние. Ей были не понятны и не приятны слова,написанные мелким,но четким,каллиграфическим почерком мужа и, не
веря им, таким чужим и холодным,она вспоминала душащий,жаркий,раздирающий чувствами грудь,страшный и в то же время прекрасный,полный любви,отчаяния и страха, час перед разлукой.
-Что он, как девка-о себе слезы заране льет?-кривя презрительно губы огорченно говорил отец.-Отвоюется и придет к своему Юрику,ненаглядному. Сам ему и скажет,что хочет.А то:
«…за другого-выходи…» Я ее не для того, в почете и достоинстве, за него отдавал, чтобы теперь скиталась моя девочка! Напиши-ка ему- пусть лучше целым,невредимым домой к
сыну,к жене вернется,а не толкает тебя к другому…Или шашни с какой шлюхой полковой завел?!-поразился догадке Михаил Ильич и хлопнул себя по ляжке в галифе.
-Дурнее ничего не ляпнешь?!-проворчала мать и со злостью стегнула старика полотенцем.Дарья молча налилась багрянцем,вдруг вскочив убежала в другую комнату и уже там заревела в полный голос,страстно,глубоко,безудержно рыдая и,споткнувшись о половичек, упала у самой кровати.
Родители подняли ее.Уложили в постель. Мать живо подбежав к ведру,смочила холодной родниковой водой полотенце,то самое,каким отшлепала мужа и приложила к пылающей голове дочери.
-Мама,-шептала,глядя мутно-красными глазами
дочь и всхлипывала, дрожа.
-Мама,мамочка…мама!-застонала Дарья и,с трудом посмотрев на отца, попросила еле слышно: «Уйди…пока…»
Михаил Ильич обиженно развернулся и направляясь к двери сказал:
-Правду не скажи-нежные тут все!А с чего бы ему,бугаю,о своей гибели плакать?Небось не знаю,как «они» в ЧК сливочным маслом сапоги хромовые протирают!НКВД!Будет он,как «наш дурак»,головушку свою под пули подставлять! Не-ааа!Жди,пока гусь утонет!!!
-Сам ты-гусь,иди уже,иди.После поговорим,-подталкивала легонько к выходу обиженного,
разгорячившигося мужа плотненькая, властная,уверенная в себе женщина.
-Мама,что-то больно мне,умираю…-задрожала
Дарьюшка и,почувствовав, как нечто теплое и липкое лезет из нее,приподняла одеяло.Не обращая внимания на присуствие отца она подняла подол платья и,раздвинув ноги,согнутые в коленях нащупала что-то мягкое,чуть ворсистое,округлой формы.
- Мама!Что это,мама?!-завизжала Дарья, изумленно уставясь на окровавленную свою руку.Мать поначалу ахнула,затем махнула рукой.
-Ничего.-спокойно проговорила мать.Уже ничего.
- А было что?-по-мальчишечьи оторопело
смотрел «ртом» на супругу и на дочь Михаил Ильич.
-А был ребеночек.
-Мальчик?...
-Нет.Не мальчик. И не девочка. Никто еще.
Иди,воду ставь на печь,как нагреется-принесешь.
Михаил Ильич послушно пошел к печи,а мать
оторвав от чистой,сухой тряпки кусок,завернула
в него то,что напугало,а теперь давило слезами дочь.
-Хватит,- строго сказала она.-С кем не бывает?
У меня, вот-тоже, до тебя выкидыш был и ничего-еще шестерых родила.И ты успеешь.
Война подкатывалась все ближе.
Михаила Ильича забрали на оборонительные сооружения.А вскоре и оба старших сына, Дарьюшки и Раюшки братья записались на фронт.Провожали их всем селом.Мать после их отъезда простояла на коленях пол-ночи моля за
них и за мужа высшие силы.
Дарья с сыном переехали жить из клубной комнатушки в родительский просторный прочный дом и тут из соседнего села прискакал на коне хромой табунщик и доложил в сельсовете весть: у них расположились «румуны» и хоть воюют,но по-умному,бьют не всех,а только тех,кто не подчиняется.Живность,какую есть им
скормили,теперь подавать оккупантам нечего.
Так что,ждите ,мол,скорых гостей.Тем более,если наши наступают-враги решат сменить дислокацию войск.
Сельчане решили собрать,продукты,одежду и двинуться семьями через поле к заброшенному у соседней станицы МТС.
В огромном сарае-гараже уже не было тракторов,но были ремонтные ямы и много тюков соломы.На них и устроились, вполне сносно. Тюки соломы служили и постелью,и импровизированным столом и подобием дивана.
Все бы хорошо,да только таяли с каждым днем харчи.У кого были родственники в станице ходили к местным,да еще приносили иногда гостинцы.Дарья присматривала за детьми: младшей сестрой болезненной,хрупкой девочкой двенадцати лет,братьями-восьми и шести лет и своим трехлетним сыном.В один из дней мать замесила оставшуюся горстку муки и с
горечью сказала Дарье,что соседка наведывавшаяся к своим в станицу пришла вчера ни с чем, ей без стеснения, ясно сказали,что,мол, и самим не хватает еды,не до гостеприимства.
«Чем кормить детей?»-думали и мать, и Дарья.
Двое стариков-односельчан решили ночью идти в село,чтобы разведать ситуацию и принести с собой продукты для своих семей.
Дарья собралась идти с ними.Мать даже не отгорваривала ее, знала:другого выхода –нет, да и ощущения опасности еще не было.Надев пустые вещмешки на восьмилетнего Сережку и на себя,Дарья взяла брата за руки и, в сумерки четыре неприметные тени направились вдоль
леска по узкой пыльной тропинке,в родное село, домой,но прежде старики решили поискать муки или зерна на колхозной мельнице,стоящей на реке.
Уже стало совсем темно,когда подошли к берегу. Остановились разуться и идти вброд. Дарья боялась,что брат испугается ночной воды,да и простудиться может,приказала ему ждать на берегу.
Сережку вдруг охватил панический ужас.А вдруг, сестра не найдет в каком месте реки оставила его тут…Вдоль дороги катились светящиеся точки-немецкие грузовики двигались
к мосту. Он быстро разулся и,закатав штанины,тоже вступил в реку.Он шел осторожно, с опаской озираясь вокруг.Уже почувствовав ногой речную гальку противоположного бережка,он вдруг упал,подкошенный чьим-то гибким,тонким,упругим телом,обвившимся вокруг щиколотки и прочной петлей держащей его в воде.Мальчику показалось,что его схватила змея или водяной или какое-то другое неведомое,жуткое существо.Отчаянный крик прокатился в ночи и тут же,освещенный прожектором,Сережка оказался окружен гитлеровцами с автоматами и собакой.Ему что-то было приказанно,он поднял руки,держа кирзовые стоптанные сапоги и
жмурился от бьющих в глаза лучей слишком яркого света. Один из солдат шагнув в реку,толкнул его к берегу и, уже на земле, стал топтать ногами, выкрикивая резкие,гортанные слова на своем языке.
Сережка,лежал на мокрой земле,без сознания и без чувств,сестра глядела на него из укрытия и даже не понимала что же произошло.
«Какого он за нами пошел-не послушался, дурак!»-в сердцах,зло зашипел один из стариков
и потихоньку сплюнул беззубым ртом.
Сережку подняли,встряхнули и потянули за волосык амбару,где неподалеку,в кустах пряталась Дарья.
-Ти хто?Ти што делать в воте?Ти резат кабел?-
Офицер направил в лоб Сергею дуло пистолета.
Ребенок,не смея шевельнуть губами,молчал.
-Ти с кем?Ти одинь?Гофори!-и офицер внезапно пальнул под ноги Сережке.
-Не-еет!-выскочила из своего убежища Дарья и,
мелькнув юркой тенью между братом и офицером заслонила собой Сережку.
- Ти тож быль в воте?-подол платья намок в реке
и офицер заметил это.- Ти есть партизанен?
- Нет,нет!-умоляюще посмотрела на офицера
молодая женщина.Мы искали корову и заблудились.
-Все-гофорить про корофа,-офицер,чуть прищурив глаза,покачал пальцем перед носом Дарьи.
-Мы просто шли домой,это мой брат,он-сирота,как и я.
-Сирота.Што есть «сирота»?-и немец обернувшись к своим что-то сказал,безобидного вида, очкарику в пилотке,который провел Дарью с Сережкой в один из домов.
Вскоре, туда же вошел офицер, слегка говоривший на русском и стал пристально смотреть
Дарье прямо в глаза.
-Ти иметь себе мужь?-он обошел Дарью, внимательно оглядывая ее фигуру.
Дарья замерла в замешательстве, понимая,кожей чувствуя,что молчание погубит их с братом.
-Гофори!!-стукнул по столу ребром ладони, затянутой в изящную перчатку, офицер.
-Что,что мне говорить-залепетала Дарья, облизывая и кусая губы.
-Где ти иметь мужь,симя,где ти иметь киндер, маленьки мужик,?Где есть партизанен?
-Мы не партизаны!Здесь-нигде нет партизан! И у нас нет семьи!У меня нет мужа!У меня нет никого-только брат…-она упала,ударившись головой о стену,когда внезапно получила звонкую и хлесткую пощечину. Не смея плакать, она затряслась мелкой безудержной дрожью и,
прикрывая грудь и лицо руками, попыталась отползти к двери.
Он,заметив ее судорожный трепет,
усмехнулся и, за плечи приподняв ее с пола,усадил на шаткий,скрипучий стул.
-Не есть прафта!!Ти не есть дефюшка.Ти есть матка. Ти иметь мужь, партизанен.Ти хотеть резат телефон в река.
-Не-еет!-зарыдала Дарья.
Он резким движением плеснул ей в лицо горячий чай из стакана,она мгновенно замерла в
безумном страхе и заглушив короткие,тяжелые
всхлипы, теперь сидела неподвижно, поводя
испуганными, круглыми глазами по поверхности грубого, темного стола
с подпалинами. Она опустила голову и вдруг,заметила рядом, на некрашенном полу чьи-то,еще не засохшие,пятна крови.
Внезапно,тонкий зудящий звон в ушах наполнил все ее тело,желтые облачка поплыли перед глазами и она, радостно и беспечно полетела в этот спасительный туман,свалившись вместе со стулом на пол.
Глава-2
Дарья, с Сережкой на коленях, сидела в коляске немецкого мотоцикла и не понимая: куда и зачем неслась по пыльной дороге,смешно подпрыгивая на ухабах.
Близился рассвет.Голубые льдинки звезд таяли в уже розовеющем небе.
Лица того,кто вел мотоцикл она не могла разглядеть,лишь видела светлое пятно волос и руки,затянутые в черные ,тонкой кожи, перчатки.
Она,вдруг,вспомнила именно перчатки,но где и когда их уже видела однажды-не могла понять. Тем временем,они подьехали к леску,вдоль которого шло поле.Человек за рулем,остановив мотоцикл,оглянулся на Дарью долгим взглядом,
и что-то сказал.Сережка выпрыгнул из коляски.
Человек в форме в одно мгновение обежал мотоцикл и лицо Дарьи, вдруг, оказалось в теплых, мягких тисках черных перчаток. Он приблизил свои, почти прозрачной синевы глаза,в кайме густых,но белесых ресниц к самому лицу Дарьи и, внезапно,
впился жесткими губами в ее разбитый,окровавленный рот.
Отшвырнув ее от себя грубо и зло,он быстрым движением скинул на землю бумажный мешок и пару больших жестянных коробок.
Он исчез в клубах пыли, как призрак, и только удаляющийся стрекот мотора говорил Дарье о том, что все происходит с ней наяву.
Сережа разглядел в пыли маленькую зеленую книжечку и, подняв ее,
протянул сестре. Дарья разгладив мятые листки,исписанные незнакомыми, высокими буквами, сняла с книжечки обложку и увидела согнутую пополам открытку
с изображением пресвятой девы с младенцем Христом.
-Смотри-ка, в Бога верят,иконки бумажные с собой носят-подивилась Дарья и, притянув брата к себе, в самое ухо, заговорьщицки, зашептала:
-Только, всю эту красоту надо нам выбросить!
-А не жалко?
-Нет,зачем оно нам? Еще отвечать придется: откуда,да почему… А так-ничего нет и не было!
Не проболтаешься?
-Нет… -задумчиво произнес Сергей и добавил просительно глядя сестре
в глаза:
-А ты, тоже,не рассказывай про меня, ладно?
-Ладно.Но, хоть мне-то обьясни,чего ж ты заорал на реке?
-Я запутался в проводах,а подумал,что меня Водяной схватил.
-Лучше бы Водяной…
-Чем же лучше? От Водяного столько добра не получишь!
Дарья положила жестянки Сережке в котомку, а сама взвалила мешок
с печеньем себе на плечо.
Они шли молча. Дарья хотела спросить брата, что было с ней во время беспамятства, но боялась
услышать подтверждение своей догадки. При подходе к моторно-тракторной станции она еще
раз предупредила Сергея:
-Ты ничего не знаешь,не видел,не слышал.Так?
-Да.Я ничего никому не скажу, я буду молчать.
-Нет,молчать не надо!Надо говорить,но не об этом!
-А о чем?
-Какой ты глупый!-рассердилась сестра.-Обо всем,кроме книжечки,меня и офицера.
-Да, понял уже,-пробурчал брат.
-А мешок и тушенку мы, вроде, здесь,в поле нашли…
Что-то подсказывало Дарье: не говорить всей правды о своем чудесном освобождении. Что-то казалось настолько невероятным в их ситуации,
что представлялось невозможным. Лишь позже она осознала, чем было это «что-то»: почти немыслимо было разглядеть в немце-человека, среди врагов не ищут друзей и странно, даже
страшно было не только то,что ей не хотелось выбросить ту зеленую книжечку с иконкой,
а и то,что ей страстно возжелалось прикоснуться, задумчиво и нежно, своими растрескавшимися, воспаленными губами этих маленьких розовых губ католической Мадонны.
Мать уже оплакивалая участь своих детей и,увидев их,слегка удивилась и обрадовалась одновременно. Слезы полились из-под морщинистых век, не тяжелые и горькие от боли,а искрящиеся несказанным счастьем,легкие,сладкие слезы.
Старики,вернувшиеся чуть раньше Дарьи с Сережкой,опустив скорбно седые головы подошли к матери и потихонечку, как бы,через силу, рассказали ей что видели ночью на мельнице,у реки.
Они подозревали,что Дарью с братом убили и это было
бы, вполне,нормально,может,даже гораздо нормальнее,чем быть живым в безумных условиях безжалостности войны.
Сережка говорил,что сестра ловко обманула немцев,сказав,что просто ищут корову,а сама Дарья вдруг заметила,что никто и не любопытствовал особо: как же это им удалось спастись?У людей были дела поважнее. Мать, изловчилась вспороть жестяную коробку большим ножом и теперь раздавала всем детям невиданное заграничное кушанье (через много лет Дарья узнала,что это была ветчина),а печенье решили приберечь на более трудные дни
.Но…дни-становились все легче,а ночи-все спокойнее,когда через неделю наши войска выбили из окрестностей остатки вражеской пехоты и сами разместились в селе.
Добрали из колхозной кладовой муку, картошку, яблоки, лук и пошли за уходяшей вдаль канонадой вслед-освобождать родную землю-матушку от горя и огня войны.
Через полмесяца вернулся отец.
Отощавший, не мог есть ничего,кроме
черствого хлеба.Его рвало от любой другой пищи.Оказалось,что кормили их только сухой,
соленой рыбешкой и сухарями.Он вновь устроился в колхоз работать на молотилке и,
понемногу, восстанавливал полу-разрушенный от обстрелов дом.
Дарья тоже сильно похудела,ее как-то непонятно мутило и,бывало,за день она и крошки не брала в рот,за работой и заботами даже не земечая этого.
Мать приносила вечером суп в кувшине, немного каши(она работала поваром в колхозе).
Дарья чувствовала тошноту и от этих невинных продуктов и старалась уйти в свою комнату, когда малыши начинали есть.
Мать в недоумении смотрела на нее, потом решилась напрямую спросить:что же такое с ней творится?
-Если б я знала…я бы сказала тебе.
-Может ты беременна?
-От кого ,мама?-усмехнулась Дарья.-Что ты говоришь,я ведь все время- на виду,когда бы мне и с кем?
-Я и сама думаю…-вздохнула мать.
-…Да и не похоже,вроде…на беременность…
-Много ли ты знаешь!
-Не знаю,-согласилась дочь,-но когда Юрку носила-ничего подобного не было.Ни капельки не поплохело.
-Значит ты- больна и тебе нужен врач.Надо ехать в город.
-И в городе нет врачей,все по госпиталям…
-Ну, раз так, по своим тогда пойду,по местным.
-Ой, не волнуйся,мама,если что-само собой видно будет,-без задней мысли сказала Дарья.
С того разговора шло время и, к удивлению обеих,действительно,стало видно «само».Дарья
по-прежнему почти не ела, но уже вполне округлившийся животик, заметно выпирал под, обтянутой фартуком юбкой.
«Ох,и позор какой!Не дождалась , шлюха!Что людям скажешь!
Как в глаза мужу посмотришь,
окаянная!!»-причитала мать.
Дарья чистыми,спокойными глазами смотрела
на нее и все чаще вспоминала ту страшную ночь,
которую раньше пыталась забыть навсегда,а теперь не могла скрыться от нее ни за какими хлопотами.
Вскоре, мать выловила Сережку,вместе с другими мальчишками охотившегося за красивыми капсюлами и гильзами и заставила пойти с ней,поискать сорвавшуюся с веревки козу.Мальчик и сам не заметил,как разговорившись, поведал матери все, о чем она
уже догадалась. «Девочка,бедная моя!Моя ты
деточка!»- обнимала она,обливаясь слезами Дарью. «За семью пострадала,за брата родного!
Не бойся ничего,все сделаем, как надо-никто не узнает!»
В тот же вечер Дарья сидела за общим столом,
но пила не мятный чай,как все,а какой-то терпкий,горький отвар,куда мать щедро окунула
большую ложку с медом: «…от упадка сил»,-обьяснила она в ответ на удивленный взгляд отца.
Ночью Дашу трясло,она содрогась и корчась,
кусала губы,чтобы не кричать, хотя усталый отец крепко спал,да и братья,набегавшись за день уже
не слышали ничего,уютно свернувшись под старым тулупом.Мать с младшей дочерью-Раей
стояли рядом и помогали Даше родить. Схватки были мучительно сильными,
Даша вся покрылась холодным потом и ей стало мерзко от самой себя.
«Ну же,доченька-выгоняй, фашиста, проклятого, ну же,еще!Еще немного!»
Но, «фашист» застрял поперек хода,отчаянно сопротивляясь любым попыткам вытолкать его в этот жестокий,холодный мир,который правильнее было назвать-война. Материнское,
теплое чрево-наше единственное убежище от
грядущей борьбы,которая начинаеся с того момента,как нам обрезают пуповину и заканчивается-лишь тогда, когда усталое сердце,вдруг решает наконец-то,отдохнуть.Эта вечная для нас борьба и есть:сама-жизнь.
Дарья вдруг как-то побелела, осунулась и, ослабев, безвольно закрыла глаза.
«А-ааа!»-почувствовав неладное, завизжала
мать. «Дашка!Дарьюшка!Ах,что же это?! Дашенька,не умирай,кровиночка моя драгоценная, не умирай!»- завопила она,задыхаясь от ужаса. «А-ааа!Господи,прости меня, грешную,прости,не отнимай доченьку!»-
рухнула на колени мать и стала биться неистово, головой об стену.Вбежал отец,в одних кальсонах и остолбенел у порожка.Увидев его,
старая женщина вдруг, как-то, вмиг поняла,что может спасти молодую: «Райка,»-закричала вне себя мать –«тащи графин из буфета,быстро!»
Понятливая Рая метнулась молнией в горницу
и вернулась, держа в руках графин и бутылку самогона.
-Лей!-кричала мать.
-Куда?
-На руки мои лей!
Она промыла руки до локтей и направила свои грубые,но умные пальцы в лоно роженницы.
Она и сама не знала-что она сделала,но чувствовала,что сделала что-то,и сделала правильно.
Поймав ножки плода двумя пальцами, указательным и средним она потянула
их вниз, к выходу и ребенок-«пошел» .
-Мальчик!-подхватила она маленькое тельце в
чистую ночную сорочку.
-Откуда?-оторопело вращал глазами отец.
-Сам,вроде не знаешь-откуда дети берутся!-радостно и живо ответила ему жена,уже возвратившая себе прежнюю самоуверенность и
гордость домашней повелительницы.Она имела на это право, доказанное сейчас победой над новой бедой,уже ставшей обычной,
в привычной череде житейских бед и дел.
Дарья уснула глубоким,но по-настоящему счастливым сном.
Родители еще горячо и громко спорили и обсуждали что-то,а Раюшка-тоненькая,бледная девочка с трогательно-кроткими, темно-карими глазами пробралась в спальню сестры и подошла к сундуку,где мать положила туго запеленутого,
крошечного племянника.
Рая поставила лампу на подоконник и
склонилась над новорожденным.
Но,что это?Зачем?-на личике мальчика лежала подушка. Раюшка поспешно сбросила ее и приподняла «кулечек».
Ребенок тяжело и быстро задышал и
девочка развернула пеленки.За стеной послышались шаги матери и Рая, сначала хотела кинуться рассказать
ей про подушку,но вдруг, каким-то чутьем ощутила страх. Словно,присуствовал в комнате незримый судья, чей приговор сейчас она оспорила, внезапно разрушив и причину, и следствие. Она поняла,что подушка должна была решить все проблемы, появившиеся с рождением этого малыша,недоразумения и неловкости, точно так же, как простое помойное ведро легко и просто
решает вопрос: что делать с ненужным приплодом кошки.
Она постаралась свернуть младенца, но неумелыми, дрожащими руками только разбудила это крохотное, но вполне жизнеспособное существо-оно раскрыло мутноватые,голубые глазки и разинуло малиновый,беззубый ротик.
-Оккупант проснулся!-ворвалась, распахнув дверь злая, полусонная мать,-Как это…ах,ты,нечистая!А-ну, замолчи, немчина, а то-доченьку мне разбудишь!-зашипела она на ребенка.
-Я не сплю,мама,слабым,усталым голосом-едва слышно проговорила Даша.
-А это, кто еще тут стоит?-всмотрелась в предрассветный сумрак мать и разглядела Раю,
-Это ты?-одной рукой она держала ненавистный сверток, другой-за ухо вывела на тусклый свет, закоченевшую под материнским, строгим взглядом девочку.-Ты?!!
Рая знала,что мать имела ввиду и виновато замотав головой,прошептала: «Не я…»-вдруг, она,схватив подушку с пола,прижав ее к себе, выбежала из спальни и бросилась в свою постель, накрывшись с головой шерстяным одеялом.
Ее никто не обижал, ее никогда не ругали, не то, что не били-ее оберегали от всего, что могло ее расстроить, но теперь… Она понимала,что вмешалась во что-то большее,чем могла себе позволить.
Защищенная своей болезненной слабостью и худобой,она спасла обреченного людьми на смерть,родного и в то же время-чужого, безвинного и одновременно- виноватого,
принесшего и радость и боль,и страх и облегчение, безпомощного сейчас, но в
будущем,возможно сильного человека.
И, от избытка непонятно-волнующих чувств, она тихонько,беззвучно заплакала. Не о себе, как всегда с ней бывало, а впервые плакала она о другом,еще более слабом, чем сама, существе.И слезы эти-были теми, хрустально-чистыми, светлыми, благотворными, искренними слезами, что истекают из самого сердца, по- настоящему, человеческого.
Дарья назвала сына Иваном и это имя удивительно шло светлорусому, синеглазому малышу. Она любила его не меньше,чем Юрика, но никогда не выказывала свою любовь. Людям было сказанно, что Ваня-последыш, нежданный «дар небес» и в метрике его записали с отчеством-Михайлович. Так,у Дарьи появился братик, а на деле-младший сын.
Глава-3
-Жениться мне надо, - спокойно, уверенно сказал Ваня
и вышел из-за стола.
-Это с чего же так рано-то?-всплеснула руками мать.
-Да разве рано- двадцать лет самый раз!-Михаил Ильич одной рукой держал кусок мясного пирога,а другой- ловко плеснул из графинчика в стопку.- Я вот,не знаю точно сколько мне тогда годков было, не считали их в те времена: жив-да и ладно, а ведь,как оперился-так сразу из гнезда-то и вылетел, свое гнездо вить стал.
Да и ты,Симушка, мне -шестнадцатиленей
досталась, напомню,если забыла,-он с улыбкой
посмотрел на жену.И любовь, и гордость так и лучились в его взгляде.
-То : мы.
А теперь не торопятся. Незачем спешить, себе на шею ярмо вешать. Да и было бы за кого, девки сейчас- ленивые, все норовят в
город уехать, якобы на учебу. А известно-чему там учат-сраму всякому, да безделью,вот чему!
-Ну нет,мать.Учеба – дело важное. Без ученья ты- ноль!
- И что, ты дурень,скажешь еще?Что я глупее тех, кто ФЗУ закончил?
Да я и на ликбез-только для смеха,
посидеть,с девчонками пошушукаться,
отдохнуть ходила, а не палочки писать!Я и без их палочек, любую грамотейку, сама, чему хочешь обучу!
-Тебе наука не нужна, не бабье это дело,а с молодежи требуют сейчас: и знать, и уметь!
-Требуют?- Серафима покосилась на внука и, с прищуром в зорких,
строгих глазах напала на него.- И жениться, что ли ,тоже- требуют?!
А ну, выкладывай, с кем ты успел уже? Кто она?
-Ой,мам, нет у меня никого. Не до того мне.
- Тогда, как же…Ничего не понимаю!
-Да, для дела надо. «Фиктивный брак» называется. Ну,чтобы за границу поехать.
На службу хочу вернуться. Обещали после срочной на сверхсрочную…
В Германии буду и жить и служить.
Серафима тихонько взвизгнув, отвернулась,
отирая фартуком глаза и, всхлипывая, тяжко дыша, едва проговорила:
-Сколько волка…
- Ты,мать, нас пока оставь, нам поговорить по-мужски надо!- спешно выставил жену Михаил Ильич.
Он долго и пристально смотрел на Ивана,потом сказал, вздохнув:
«Ну,езжай,раз надумал. Видно, так и должно. Э-э-эх!Все- зря!»
Ваня не понял его чувств и с жаром принялся рассказывать свои планы: как женится, как поедет служить, получит повышение, будет приезжать в отпуск, опять привезет и не таких подарков!..
-Подарки только женщинам нужны, они на них- падки! А мне- ты сам нужен.Хозяин всего этого добра, дома этого, нужен! Наследник – это не просто сын. Наследник- это почти-я! Только моложе,сильнее меня нынешнего! Чтобы держать все, что нажито, чтобы все крепить и множить! А вы… разбежались!Рассыпались! Для кого, скажи, для кого мы трудились
день и ночь, если никого рядом с нами нет-все разьехались в города,а ты и в страну чужую…Ну, да, хотя…-пробормотал он задумччиво.
Ваня смотрел на постаревшего отца и думал, как мучительно устроен мир: нельзя того, чего ты страстно хочешь, а того,что не хочешь- должен, волей-неволей, принять, да еще и благодарным быть тому, кто навязывает тебе все это бремя и обязует нести,как крест.
-Как племяш мой-Юрок поживает?-перевел тему с себя на других Иван.
-Ты бы с Юрки пример брал!-сердито отвернулся от Вани Михаил Ильич.-Вон, он-в самой Москве!
На дипломата учиться поехал! В
посольстве работать будет. Погоди,может,он и
тебе пособит?Ты с ним посоветуйся, поезжай. Глядишь - и решите чего
путного.
Глядя из окна вагона на провожавших его стариков,
на их обеспокоенные лица, на их
руки, по-настоящему рабочие, сильные, добрые руки, Ваня почувствовал,
как сердце,словно в кулаке,
стало задыхаться от жалости и любви к ним-бесконечно дорогим ему людям. Поспешно скинув, задрожавшую в уголках глаз нечаянную слезу он, выбежал на перрон, снова обнял мать и потянулся к отцу.
-Ваши вещи уедут без вас!- закричала ему проводница.
Захолодало под утро.Туман клубился вдоль над землей, стало как- то зябко и
неуютно. Ваня спустился с полки и развернул укутанные в
льняное, вышитое полотенце с мережкой, материны пироги, курицу, отварную, с катошкой в брюхе и сыр-домашний, свежий сыр,
с тончайшим оттенком слегка-кислого запаха силоса.
-Вы тоже навещали родных?- спросила с томной улыбкой на губах темноволосая, роскошно одетая, не слишком молодая женщина.
-Да…то есть нет- засмотрелся Иван на соседку по купе. Она спокойно встретила его взгляд и стала
заворачивать волосы в высокую модную прическу. Обычно женщины использовали шиньон, но эта щедро-густая грива и без того была тяжела, как монолит.
Ловкие, чуть полные, нежные ручки, играющие в блестящих, упругих волнах волос дразнили его, как шаловливые зверьки. Он где-то видел такие же, холенные и белые...
Она положила расческу и, вновь, взяла зеркальце. С шеи на грудь упал завиток, она намотала кончик прядки
на пальчик и приподняв, сложила его с другими. Ивана заворожило это зрелище пробуждающейся, после ночного отдыха, уверенной, зрелой уже красоты.
Она заметила его детски распахнутые, ею зачарованные глаза и опять улыбнулась одними краешками губ-
маленьких, но пухлых, сочных губ.
Он, с усилием, отвел взгляд и стал
сосредоточенно нарезать хлеб.
-Угощайтесь, пожалуйста,- предложил Иван.-Все свое, наше.Мама готовила.
-Какая прелесть,-взяв ломтик пирога
мягким голосом сказала женщина.
-А от пива вы не откажетесь?-простодушно спросил Ваня,-оно хорошее, я сам солод молол, а мама
варила.
-Не откажусь,-почему-то засмеялась коротким, тихим смешком попутчица, -
Только,что такое солод, научите меня,-
мило попросила она
-Солод-это для сладости, вместо сахара. Ну, когда зерно прорастет, зародыши, -сбивчиво стал обьяснять Ваня технологию пива.
-А я-то, думала, что Вы- горожанин, а
Вы, оказывается и пиво варить умеете.
Ваня почему-то засмущался и почти по-детски залепетал:
-Нет, я уже не деревенский, я домой только повидаться приехал, а теперь, вот…
-А теперь – я Вас угощу ! -весело
перебила его женщина, доставая из,
дорожной сумки лакированной кожи,
яства, для Ивана-невиданные.
-Потяните за колечко, смелей, баночка и откроется! Это вот шпроты, а это икра,-
ворковала женщина, соблазнительно
облизывая серебряную маленькую ложечку.
-А это-что?-с азартом исследователя
рассматривал Ваня коробочки, скляночки и, вдруг, опомнившись,
застыдился своего любопытства.
-Вы можете сами все узнать, -успокоила его попутчица. -Читайте!- приказала она.
-Тут не по-русски.
-Ну и что? Смелее, мальчик! Кофе на
всех языках мира читается- «кофе» и ни
как иначе!
-А здесь на каком?
-На английском.
-Нас– немецкому учили.
-А нас не учили совсем, я научилась сама!
-Как это?- восхищенно посмотрел на
женщину Иван.
-Просто. По этикеткам. Со словариком.
Вот здесь, например, что? - она опять улыбнулась углами губ.
-Не знаю,- скромно пожал плечами Иван, -варенье, вроде.
-Конфитюр! Не варенье, а - конфитюр!
Но это по-французски, а по-английски,
смотрите, джем.
-Интересно.
-Что вам интересно?
-Все,- с глуповатой улыбкой уставился на нее Иван. Потом, задумавшись, спросил, даже как-то строго:
-А откуда это? Где Вы все это купили?
Попутчица залилась задорным, озорным смехом:
-Так вам все и расскажи!
Ничего не понимая, Иван хлопал ресницами и обиженно отвернулся к окну.
-Да, не надо - обойдусь! - огрызнулся он, словно ершистый подросток.
-Может быть, и обошлись бы, если бы так и не узнали меня, но теперь – не обойдетесь, нет,- и она снова засмеялась
своим звонким, приятным смехом.
Иван покосился на нее и, как бы с огорчением сказал:
-… Узнал Вас? Я даже имени вашего не знаю.
-А хотите узнать?- тоном доброй феи спросила попутчица.
Ваня только молча кивнул головой.
-Ну, тогда я открою секрет, загадочно
блестя глазами, заявила «волшебница»,
-Роза-имя мое. Хоть я-не цветок, но шипы у меня имеются. Они нужны, чтобы защищать чувство собственного достоинства от хамов и прочих необразованных, с позволения сказать, людей.
Ваня нахмурился:
-Я, между прочим, только школу закончил и в совхозе работал, как все наши. Потом служил. Но, я же, не хам, хоть и не слишком образованный!
-Да, Вы- не хам,- согласилась Роза.
Вы, пока еще, чисты, как ребенок, но
скоро, Вы войдете в новую школу.
В школу, где учителем будет Жизнь!
А учебником - ваши ошибки! Только самых талантливых учеников учат на
чужих ошибках, это - как оплатить свой счет из чужого кошелька, иногда и такое возможно! И от тебя самого, и от того, кто будет рядом с тобой - зависит
как и чему ты будешь учиться.
Она многозначительно посмотрела на
Ивана и добавила:
- Если бы мы сидели за одной партой-
я бы тебе давала списывать!
Он удивленно молчал. Подобные речи
ему никогда не приходилось слышать, и он был ошеломлен.
Что значит «сидеть за одной партой» -
он почти понял: это было похоже на предложение о сожительстве. Но что
означало «списывать»? Неужели она
может себе представить, что и подчинила бы его и поучала бы? Он усмехнулся и, нагло, вперил взгляд ей
на грудь: «А, ничего, дамочка, очень , даже -ничего!» У него еще не было опыта общения с девушками, но он
частенько воображал себя с ними в
различных сценах и сейчас, глядя на
бюст и талию Розы принялся сочинять в уме упоительную сказку о любви.
Она разгадала его.
-Что, хороша? Нравлюсь?
-Не-а, -замотал головой Иван и улыбнулся лукаво.
-А чего ж тогда смотришь?
- Хочу и смотрю.
-Вот и смотри, раз хочешь, смотри! - и она, пересев на его кушетку, порывисто обняла Ваню.
Он ощутил дивный запах ее тела, ее теплое дыхание коснулось его щеки и,
притянув к себе, она его, неожиданно, поцеловала.
На вокзале, по прибытии в Москву,
Роза протянула растерявшемуся Ивану свой номер телефона и игриво подмигнув, чмокнула его мимолетно и беззастенчиво.
-Ну, не забывай. И не теряйся, -она обеими руками пожала его безвольно повисшую левую руку,(в правой он держал чемодан) и поймала его взгляд : глаза в глаза. Он почему-то смутился и опустил голову.
Засигналила подъехавшая белая «Волга» и Роза, радостно помахав рукой, кинулась в обьятия высокого, солидного мужчины в дорогом бостоновом костюме.
-Артур! - глаза ее искрились восторгом и гордостью.
-Как добралась, сестренка, не устала?- широкоплечий и внушительный, брат,
буквально заслонил собой сестру от всего мира, но она, вскинув руки ему на
шею, поднявшись на цыпочки, дотянулась до его красного, мясистого уха и что-то зашептала горячо и быстро. Артур обернулся к остолбенело
глядевшему на них Ивану и, небрежно
кивнув коротко стриженой головой,
пригласил попутчика сестры в салон машины.
-Нет, нет, не беспокойтесь, я сам попробую разобраться, доберусь как-нибудь…-пытался протестовать Иван, но Роза вдруг приложила указательный правый пальчик к его губам и приказала строгим голосом следовать за ней. Они уселись на заднем сиденье
и она по-детски прижалась к его плечу,
утомленно прикрыв глаза густо накрашенными ресницами.
Иван опять был ошеломлен. Он забылся в приятно обволакивающей его обстановке комфорта и роскоши, но вдруг, встрепенувшись, внезапно
вспомнил, что никто его и не спросил : куда ему ехать и даже не объяснил: куда едут они сейчас. Это было похоже на нелепое сновидение, когда, не смея сопротивляться сюжету нелогичной фантазии, подчиняешься ее власти, не понимая свои действия, да и не осознавая их.
Роза, не дожидаясь пока брат откроет ей дверцу, сама распахнула ее и выскочила из машины, остановившейся у бетонного высокого забора. Она сладко потянулась, вдохнув по-больше соснового воздуха и неожиданно звонко, безудержно рассмеялась, просто потому, что душа ее в этот момент была переполнена чистой, ликующей радостью, которая выплескивалась через край и заражала других своим безотчетным, задорным весельем. Она скинула босоножки и побежала по шелковистой траве босиком.
Артур подошел к забору и нажал на крошечную кнопку звонка. Через несколько мгновений ворота отъехали в сторону и «Волга», плавно покачиваясь, влилась в просторное море двора.
Им накрыли в беседке столик, обставленный по кругу ажурно-плетенными креслами. Рядом мирно журчал низенький, рассыпавшийся веером фонтан и невесомые капли вокруг переливались радугой под солнцем. Неведомо откуда звучала музыка, сквозь пафосные аккорды которой вдруг прорвался пронзительный детский крик:
- Мама!! Мамочка моя! Мамулечка моя! Приехала!- к ним бежала нарядная девочка, румяная, темноволосая и, с разбегу, вспрыгнула Розе на грудь.
-Ну, Сабиночка, ты же большая девочка, ну, что за слезки? Перестань,- мамина щека стала мокрой и Артур подошел к
ним с большим, батистовым белоснежным платком. Роза взяла у брата этот носовой платок и стала осторожно промокать воспаленное от плача лицо дочери, ласково уговаривая успокоиться:
-Я знаю, что ты соскучилась, но я уже
здесь, с тобой и никуда от тебя не денусь.…Ну, что же ты, лапушка моя, стыдно же…
-Правда?- оторвалась от материнского плеча и заглянула ей в глаза Сабина.
-Ну, конечно, люди ведь вокруг и все видят твои сопельки и слезы.
-Нет,- сурово, исподлобья, сверкнула
обиженными карими глазами девочка,-
правда: ты никуда не денешься от меня?
-Ну, конечно же, правда!- прижала Роза к груди, вновь заплакавшую от радости
дочь.
Ели чинно и медленно. Говорили о чем-то для Ивана неясном, а он, сосредоточенный на приборах, ел робко, прислушиваясь не к беседе, а
к необычному вкусу трапезы. Ему не понравились большие, масляного вида, черные виноградины и он отложил их на край тарелки.
-Ты не ешь маслины? Они очень полезны! - склонив головку, улыбнулась ему Роза.
-Я их не люблю, -с уверенностью знатока сказал Иван.
Нужно было приложить усилия, чтобы вырваться из упоительной идиллии окружившей, непривычного к изыскам, Ваню. Ему нравилось все в этом доме: и задумчивая прохлада гостиной, и камин выложенный изразцами, и кресла в бархате, и огромный ковер с восточным орнаментом, и напольные часы красного дерева с печально-мелодичным боем.
Ему казалось, что он давно искал
именно этого милого уюта, именно этот золоченый накат на стенах, именно такой, елочкой, паркет и
именно такие, тяжелые, искусно драпированные шторы на окнах. Ему думалось, что
вот , такая обстановка была бы нужна ему больше всего на свете.
«Нет,- возразил он себе, -больше всего на свете, все-таки, ему нужна она - Роза». Он тихо
подошел к ней и, со спины, невинно и как бы пугливо, осторожно прикоснулся губами ее шеи и плеча. Она вздрогнула, но не обернулась, только закрыв глаза, откинула голову и
коротко вздохнула.
Артур молча вел машину и лишь, доставив Ваню по указанному адресу,
остановив «Волгу», поинтересовался:
- Сестру мою давно знаешь?
-Нет, -едва слышно ответил Иван и внутренне напрягся.
-Странно. Очень странно.- Проговорил Артур, вцепившись в руль и нервно растопырив пальцы.
-Что странного-то?- буркнул Иван.
Артур усмехнувшись, покачал головой и, вскинув руку на спинку соседнего сиденья, с откровенным любопытством
стал разглядывать встревоженного его интересом, Ивана.
-Чего? Чего так смотришь-то?
-Сколько лет тебе, герой-любовник, смотрю.
- А тебе что за дело - мои года считать?
Двадцать два мне… нет, двадцать три почти.
Артур улыбнулся:
-Еще пяток прибавь, если на Розку прицелился.
Иван, гневно играя кадыком и скулами, посмотрел на Артура уже враждебно.
!