На следующее утро Брунетти, как пьяный, проснулся от глухого звука дождя, бьющего по окнам спальни и от отсутствия рядом, под боком, Паолы. Её не было нигде в квартире; не было и ни следа детей. Взгляд на часы показал ему, почему - все давным-давно уже разошлись по своим дневным делам. Когда он вошёл в кухню, то с благодарностью увидел, что Паола наполнила кофеварку и оставила её на плите. Ожидая, пока сварится кофе, Брунетти глазел в окно, а когда он был готов, отнёс его в гостиную. Он стоял, смотря сквозь дождь на колокольню Сан Поло, и прихлёбывал кофе. Закончив пить, он снова пошёл в кухню и заварил себе ещё. На этот раз он вернулся в гостиную, сел на диван, положил ноги в шлёпанцах на стол и уставился на ведущие на террасу стеклянные двери, не вполне осознавая присутствие верхушек крыш позади.
Он пытался думать о том, кем могли быть "они". Моро был слишком ошарашен наскоком Брунетти для того, чтобы подготовиться к защите, и, таким образом, не попытался отрицать или притвориться, что не понимает ссылки Брунетти на этих безымянных "их". Первой вероятностью, которая представилась Брунетти, как представилась бы любому, кто знал хоть чуть-чуть о карьере Моро, был кто-то в области здравоохранения, цель, которую рапорт Моро обвинял в коррупции в институте здоровья (1) и в жадности. Закрыв глаза, Брунетти опёрся головой о спинку дивана и попытался вспомнить, что случилось с теми, кто стоял во главе провинциальной службы здравоохранения в то время, когда Моро написал свой рапорт.
Один из них растворился в частной юридической практике, другой вышел на пенсию, третий же на настоящий момент имел неглавное место в новом правительстве - заведовал безопасностью перевозок или оказанием помощи при природных катаклизмах; Брунетти не мог вспомнить, чем именно. Он помнил, что даже перед лицом скандала и негодования по поводу громадного хищения из кошелька общественности, выявленного этим рапортом, отклик правительства застрял так же, как Мёртвый Март из "Саула". Проходили годы; больницы так и остались не построены, официальная статистика осталась неизменной, а люди, ответственные за обман, продвинулись дальше, и им совершенно никто не помешал.
Брунетти понимал, что в Италии у скандалов была такая же "жизнь на полке", как и у свежей рыбы - на третий день и те, и другая были уже бесполезны; одна - потому, что начинала вонять, другие - потому, что уже н е воняли. Любое наказание или месть, которые "они" могли наложить на автора рапорта, было бы приведено в исполнение годы назад; наказание, которое было отложено на шесть лет, не отговорило бы других честных официальных лиц от того, чтобы обратить внимание на неправильное поведение правительства.
Отбросив вероятность этого, Брунетти обратил свои мысли на медицинскую карьеру Моро и попытался представить эти нападения на семью доктора как работу какого-нибудь пациента, искавшего мести, - чтобы немедленно отбросить и это. Брунетти не верил, что целью того, что произошло с Моро, было наказание - в этом случае напали бы на него лично; это же была угроза. Происхождение атак на его семью должно лежать в том, что Моро делал или узнал в то время, когда стреляли в его жену. В таком случае, нападения могли иметь смысл как повторяющиеся и насильственные попытки предотвратить публикацию второго рапорта. Что поразило Брунетти, как странность, когда он ещё раз обдумал реакцию Моро вчера ночью, было не то, что доктор не сделал попытки отрицать, что "они" существовали, а то, что он так сильно настаивал, что "они" не ответственны за эти нападения.
Брунетти отхлебнул глоток кофе, но обнаружил, что он уже остыл; и только тогда услышал, что звонит телефон. Он поставил чашку и пошёл в прихожую - ответить.
- Брунетти, - сказал он.
- Это я, - произнесла Паола. - Ты ещё в постели?
- Нет, я уже давно встал.
- Я тебе звонила три раза за последние полчаса. Где ты был, - в дУше?
- Да, - солгал Брунетти.
- Ты врёшь?
- Да.
- Что ты делаешь? - по-настоящему озабоченно спросила Паола.
- Сижу и смотрю в окно.
- Ну, что ж... приятно узнать, что твой день начался продуктивно. Сидишь и смотришь, или сидишь, смотришь и думаешь?
- И думаю.
- О чём?
- О Моро.
- И что?
- И думаю, что я вижу что-то, чего не видел раньше.
- Хочешь сказать мне? - спросила жена, но в голосе её он услышал спешку.
- Нет. Мне нужно подумать об этом немножко дольше.
- Тогда сегодня вечером?
- Да.
На миг она умолкла, а потом, голосом точно как из какой-нибудь бразильской "мыльной оперы", сказала:
- У нас с прошлой ночи осталось незаконченное дело, большой мальчик!
Вздрогнув, тело его вспомнило это "незаконченное дело", но, прежде чем он смог заговорить, Паола рассмеялась и повесила трубку.
Он вышел из квартиры полчаса спустя, надев пару башмаков с резиновыми подошвами и укрывшись под тёмным зонтиком. Из-за зонта шаг его замедлился, что заставляло его нырять и приседать, прокладывая себе путь между другими людьми на улице. Дождь, казалось, уменьшил, хотя и не убрал с улиц совсем, ручьи туристов. Как желал он, чтобы был какой-нибудь другой путь, которым он мог бы добираться до работы, какой-то, какие-то пути, чтобы избежать застревания в узких зигзагах Руга (2) Риальто! Он срезал путь прямо сразу после Сант Апональ и пошёл вниз, к Канал Гранде. Когда он вышел из перехода, к реке причалил traghetto (3). После того, как пассажиры сошли, он поднялся на борт, вручив gondoliere (4) одну монету евровалюты, к которым Брунетти до сих пор ещё не привык, надеясь, что этого будет достаточно. Молодой человек вручил ему несколько монет сдачи, и комиссар переместился на корму гондолы, позволив своим коленям превратиться в резину, и таким образом помочь ему удержать равновесие, пока судно подскакивало на воде.
Когда тринадцать человек, один из них - с промокшей овчаркой, стояли в гондоле, все - пытаясь столпиться под расккрытыми над их головами почти нерушимым щитом зонтами, гондольер отчалил и быстро перевёз их на другую сторону. Даже в этот дождь Брунетти были видны люди, стоящие без зонтов наверху моста, спинами к нему, пока другие их фотографировали.
Гондола скользнула к деревянным ступенькам, и все гуськом вышли. Брунетти ждал, пока гондольер впереди вручал женщине её тележку для покупок. Одно из колёсиков застряло сбоку ступенек, и тележка откатилась назад к гондольеру, который поймал её за ручку и вручил ей. Внезапно собака прыгнула назад в гондолу и подобрала что-то, что когда-то было теннисным мячиком. Крепко зажав его челюстями, пёс прыгнул назад на пристань и побежал за хозяином.
Брунетти понял, что он только что наблюдал серию преступлений. Количество людей на пароме превышало законный лимит. Возможно, существовал закон, утверждающий, что зонты должны были быть свёрнуты, пока они пересекали канал, но в этом он уверен не был, и поэтому отбросил это. На собаке не было намордника, и она была не на поводке. Двоим людям, говорящим по-немецки, дали сдачу, только когда они об этом попросили...
По дороге наверх, к себе в кабинет, Брунетти остановился в комнате для офицеров и попросил Пучетти придти наверх. Когда они оба сели, Брунетти спросил:
- Что ещё Вы узнали?
Очевидно удивлённый этим вопросом, Пучетти сказал:
- Вы имеете в виду, насчёт школы, синьор?
- Конечно.
- Вас это до сих пор интересует?
- Да. А почему меня это не должно интересовать?
- Но я думал, расследование окончено.
- Кто Вам это сказал? - спросил Брунетти, хотя и так хорошо догадывался об этом.
- Лейтенант Скарпа, синьор.
- Когда?
Пучетти посмотрел в сторону, пытаясь вспомнить.
- Вчера, синьор. Он пришёл в офис и сказал мне, что дело Моро больше не в производстве и что меня переводят в Тронкетто.
- Тронкетто?! - спросил Брунетти, не сумев скрыть изумления от того, что офицер полиции должен быть отослан патрулировать парковочные места. - Для чего?!
- У нас были рапорты о каких-то людях, которые стоят на входе и предлагают туристам поездки на лодке в город.
- Рапорты от кого? - спросил Брунетти.
- Была жалоба от кого-то в американском посольстве в Риме. Этот кто-то сказал, что заплатил двести евро за проезд до Сан Марко.
- И что он делал в Тронкетто?
- Пытался припарковаться, синьор. Вот именно тогда один из этих парней в белых шляпах и в фальшивой форме и сказал ему, где парковаться, и предложил показать ему такси, которое привезло бы его в город, прямо к его гостинице.
- И он заплатил?
- Вы же знаете этих американцев, синьор. Он не понял, что происходит. Так что - да, он заплатил, но, когда он рассказал об этом людям в гостинице, ему сказали, что его обманули. Оказывается, он - какая-то важная шишка в посольстве, так что он позвонил в Рим, а потом они позвонили нам и пожаловались. Вот поэтому мы и собираемся туда, - чтобы этого не случилось снова, - сказал, пожав плечами, Пучетти.
- И как давно Вы этим занимаетесь?
- Я был там вчера, и меня ждут там через час, - сказал Пучетти; затем, в ответ на выражение лица Брунетти, добавил:
- Это был приказ.
Брунетти решил не обсуждать покорность молодого офицера. Вместо этого он сказал:
- Расследование смерти сына Моро до сих пор идёт, так что Вы можете забыть о Тронкетто. Я хочу, чтобы Вы вернулись в Академию и поговорили с одним из мальчиков, по фамилии Руффо. Я думаю, Вы с ним уже говорили. - Брунетти видел имя мальчика в написанном Пучетти рапорте, и вспомнил комментарий молодого офицера о том, что мальчик, казалось, чрезмерно нервничал во время интервью. Услышав имя, Пучетти кивнул, и Брунетти добавил:
- Не в школе, если это возможно. И чтобы Вы не были в форме.
- Нет, синьор. То есть - да, синьор, - сказал Пучетти; затем быстро спросил:
- А лейтенант?
- Его я беру на себя, - ответил Брунетти.
Пучетти немедленно поднялся на ноги и сказал:
- Я пойду туда, как только переоденусь, синьор.
Это оставляло Брунетти лейтенанта Скарпа. Он поиграл с мыслью вызвать лейтенанта к себе в кабинет, но, подумав, что лучше будет появиться перед ним без объявления, спустился на два пролёта вниз - в кабинет, который, как настаивал Скарпа, должен был быть ему отдан. Много лет эта комната функционировала как хранилище, место, где офицеры могли оставлять зонты, ботинки и пальто, которыми можно было воспользоваться в случае перемены погоды или внезапного прибытия aqua alta (5). Несколько лет назад, как по волшебству, там появился диван, и с тех пор о приходящих на ночное дежурство офицерах было известно, что они урывали часок сна. Легенда гласила, что некая женщина-комиссар на этом самом диване познала удовольствия адюльтера (6). Тем не менее, три года назад зам. начальника Патта приказал, чтобы боты, зонтики и пальто убрали; на следующий день исчез диван, замененный столом, сделанным из листа зеркального стекла и поддерживаемым толстыми металлическими ножками. Никто ниже по чину, чем комиссар, не имел в Управлении отдельного кабинета, но зам. начальника Патта посадил за этот зеркальный стол своего помощника. Официального обсуждения его ранга не было, хотя, конечно, был более чем пространный комментарий.
Брунетти постучал в дверь и в ответ на крик Скарпы "Avanti!" (7) вошёл. За этим последовал опасный момент, в продолжение которого Брунетти обозревал, как справляется Скарпа с появлением одного из своих начальников. В нём возобладал инстинкт, и Скарпа сватился обеими руками за край стола, словно желая оттолкнуться и встать на ноги. Но потом Брунетти увидел его реакцию, - не только на понимание, того факта, какой именно начальник это был, но также и на территориальное требование, и лейтенант преобразовал своё движение и сделал не более чем поворот на своём стуле.
- Доброе утро, комиссар, - сказал он. - Могу ли я Вам помочь?
Проигнорировав то, из чего Скарпа пытался сделать грациозную волну в направлении стула перед своим столом, Брунетти остался стоять около двери и сказал:
- Я отправляю Пучетти на спецзадание.
Лицо Скарпы сложилось во что-то, что, возможно, должно было быть улыбкой.
- Пучетти УЖЕ на спецзадании, комиссар.
- Вы имеете в виду Тронкетто?
- Да. То, что там происходит, наносит очень большой вред имджу города.
Приказав своему лучшему "я" проигнорировать диссонанс (8) между этими сентиментами и палермским (9) акцентом, с которым они были произнесены, Брунетти ответил:
- Я не уверен, что разделяю Вашу озабоченность имиджем города, лейтенант, так что я перенаправляю его на новое задание.
И снова - движение губ.
- И у Вас, конечно, есть одобрение зам. начальника?
- Я едва ли думаю, что такая незначительная деталь, как то, куда направляют офицера полиции, представляет большой интерес для зам. начальника, - ответил Брунетти.
- В противовес, комиссар, я думаю, что зам. начальника глубоко заинтересован во всём, что касается полиции в этом городе.
- Что это значит? - устав от этого, спросил Брунетти.
- Только то, что я сказал, синьор. Что зам. начальника будет интересно узнать об этом. - Как тенор с проблемами регистра, Скарпа не мог контролировать свой голос, и он дрожал между вежливостью и угрозой.
- Имеется в виду, что Вы намерены ему об этом рассказать? - спросил Брунетти.
- Если представится случай, - мягко ответил Скарпа.
- Конечно, - с такой же мягкостью ответил Брунетти.
- Это всё, что я могу для Вас сделать, комиссар?
- Да, - сказал Брунетти и вышел из кабинета, прежде чем поддаться соблазну сказать что-нибудь ещё. Брунетти почти ничего не знал ни о лейтенанте Скарпа, ни о том, какие у него были мотивы; возможно, безопасной догадкой были деньги. Эта мысль вызвала в памяти замечание Анны Комнены о Робере Жискаре: "Как только человек приобретает власть, его любовь к деньгам выражается той же характеристикой, что и гангрена, поскольку гангрена, однажды обосновавшись в теле, не останавливается никогда, пока не войдёт и не испортит его полностью".
Старая женщина лежала с травмами в больнице в Местре, и он должен был озаботиться борьбой со сделанным из дёрна (10) созданием Патты и попыткой понять мотивы лейтенанта. Он поднялся по лестнице, внутренне кипя по поводу Скарпы; но к тому времени, как он попал к себе в кабинет, Брунетти принял тот факт, что настоящая его злость была направлена на его собственную неудачу в том, чтобы предвидеть нападение на мать Моро. Для Брунетти имело мало значения, что в целом это было нереально. Каким-то образом он должен был понять опасность и сделать что-нибудь, чтобы защитить её.
Он позвонил в больницу и, выбрав грубый, авторитарный голос, которым он научился пользоваться, имея дело с бездумной бюрократией, назвал своё звание и стал настаивать на том, чтоб его соединили с палатой, в которой лечат синьору Моро. Последовала некоторая задержка в том, чтобы переключить вызов в нужное место, и, когда с ним заговорила дежурная медсестра, она была готова к помощи и сотрудничеству, и сказала ему, что доктор посоветовал, чтобы синьору Моро оставили здесь до следующего дня, а потом она смогла бы отправиться домой. Нет, серьёзной травмы у неё не было; её задержали на лишний день, думая больше о её возрасте, чем о её состоянии.
Объятый этим уютным признаком человечности, Брунетти поблагодарил её, положил трубку и немедленно позвонил в полицию в Мольяно. Стоящий во главе расследования офицер сказал ему, что в управление тем утром приходила женщина и призналась, что это она вела машину, которая сбила синьору Моро. В панике она уехала, но после бессонной ночи, оказавшись во власти страха и отчаяния, пришла в полицию - признаваться.
Когда Брунети спросил другого офицера, поверил ли тот женщине, то в ответ получил изумлённое "Конечно!", перед тем, как мужчина сказал, что он должен вернуться к работе, и повесил трубку.
Таким образом, Моро был прав, когда настаивал на том, что "они" не имели ничего общего с нападением на его мать. Даже это слово, "нападение", понял Брунетти, было целиком введено им. К чему же тогда была ярость Моро в отношении Брунетти за то, что он это предположил? И, что ещё более важно - к чему это его состояние мученического отчаяния - далеко выходящее за рамки пропорции для человека, которому сказали, что серьёзных повреждений у его матери нет?
1. Институт здоровья - система здравоохранения в стране; здесь - система здравоохранения Италии/Венеции.
2. Руга (Ruga) - морщина (ит.)
3. Traghetto - переправа; здесь: паром (ит.)
4. Gondoliere - гондольер; здесь: паромщик (ит.)
5. Aqua alta - букв. - "высокая вода"; время, когда вода в Венеции поднимается выше обычного уровня, что может стать причиной наводнения.
6. Адюльтер - любовная связь.
7. Avanti - войдите (ит.)
8. Диссонанс - несоответствие.
9. Палермо - город в Италии.
10. Дёрн - верхний слой почвы, густо заросший травой; здесь, возможно: неуверенно стоящий на нужном месте, ненадёжный, нестойкий, слабый.