Сказка для взрослых
Есть такая пословица давняя: «Счастлив тот, кто в рубашке родился». А в Петербурге другую пословицу знают: «Кто по Егорушкиному мосту пройдёт, тот и счастье своё найдёт». Особенный этот мост, нет его ни на одной карте городской, а многие петербуржцы о нём понаслышаны. Кому — друзья-приятели что рассказывали, кому — люди старые поведали, а кто говорит, что и сам мост этот видел, да стороной прошёл по неразумию. Всякое люди говорят, но быль ли это или небылица красивая — решайте сами.
История эта началась еще в дедопрадедовские времена. В те времена, когда и синицы, и журавли с рук не слетали, а счастье в честных трудах искали.
Стоял тогда на одной из петербургских набережных небольшой трёхэтажный дом. В этом-то доме и жил со своими родителями десятилетний мальчик по имени Егорушка. Был в этой семье и достаток, и домашний уют, а вот смех звонкий редко когда слышался. Много на свете причин для печали, но есть среди них одна, что бедой неизбывной называется. Не выплакать её ночами тёмными, не заговорить словами заговорными, и, как напёрстком моря синего не вычерпать, так и от печали этой не избавиться. Неизбывная она, и всякому человеку достаться может.
Досталась эта беда и Егорушке. С трёх лет не вставал он с инвалидной коляски, и как ни лечили его, как ни заботились — все понапрасну выходило. Не знали доктора от его недуга ни лекарств, ни облегчения. От того-то и редко когда слышался в доме смех звонкий, дороже любого богатства почитаемый. Пусть и редко, а слышался всё-таки изредка, и, значит, жила в Егорушке сила, что никакой беде не одолеть. А что это за сила и откуда она у людей берется, о том в народе сказки мудрые складывают.
Сказки — складки, но бывали в Егорушкиной жизни такие минуты, когда весь белый свет одною слезинкой горючею показывался. В такие минуты отчаянные и наговаривала ему слова утешные нянюшка его любимая по имени Авдотьюшка. «Ничего, ничего,— говаривала она,— у каждого человека свой путь, своя тропинка. Не печаль себя раньше времени, может твоя-то дорожка и познатней других окажется». «Может, и окажется»,— грустно думал Егорушка.
А покудова вела его дорожка ничем не примечательными петербургскими денёчками — из весны в лето, из лета в осень, из осени в зиму, а из зимы снова на весеннее солнышко выводила. А если пряталось солнышко за тучи хмурые, зажигался в сердце Егорушки иной свет — дивный. Как будто прилетали гуси-лебеди и уносили его, но не за дремучие леса к бабе-яге вредной, а в светлую даль мечты ему полюбившейся. Там, в этой светлой дали, построил Егорушка самый красивый, самый длинный мост на свете. Правда, в мечте пока построил, но на всю жизнь задуманной была эта мечта. Хотел он, когда вырастет, настоящий мост через реку Неву построить. Такой мост, чтобы ходили по нему люди и городом своим именитым любовалися. Егорушка и название для своего моста выдумал — Радужный. А рисунков его нарисовал столько, что хоть выставку устраивай. Нянюшка рисунками этими заглядывалась и как-то раз сказала: «Это душа у тебя летает».
«Душа-то, может, и летает»,— тяжело вздохнув, ответил Егорушка.
«А ты не вздыхай, не вздыхай,— успокаивала его нянюшка,— не бывает души без тела, глядишь, и твоя путь-дорожка покажется. Знаю я такое время, когда по небу как по земле ходят, а чудеса сами в гости приходят».
«Это что же за время такое?» — удивился мальчик.
«А вот когда придет оно, тогда и сам узнаешь»,— ответила Авдотьюшка.
«Хороши нянюшкины сказки»,— только и подумал Егорушка, и по-прежнему потекла его невеселая жизнь. По-будничному потекла, по-незаметному, и — вдруг — как по щучьему веленью, переменилось все в одночасье: зазвенели звоны капельные, заблестели льдинки тающие, и побежали ручейки весенние. В Петербурге оно всегда так: вдруг все заблестит, вдруг все побежит, и оглянуться не успеешь, как по небу идешь, а чудеса под ногами воробьиными голосами чирикают. У Егорушки как колокольчик в сердце зазвенел. Все ему в радость стало, в охотку, и печаль его, как льдинка под солнцем, затаяла. Затаяла и золотинками весенними по лицу расплескалася. Стал Егорушка как маленькое солнышко, и все от его света повеселели и заулыбались.
И такой волшебный был этот свет, что не только люди, но и дома на улице заулыбались, и деревья, и сам господин Петербург-город как бы помолодел весь. Вспомнились ему времена волюшки беззаботной, когда с птицами перелетными под облаками кружился и в первый свой дом построенный играл как во дворец белокаменный. Расчувствовался город Петербург от воспоминаний таких, распереживался и произнес с превеликой благодарностью: «Ох, и уважил ты меня, Егорушка, так уважил — на сто лет вперед солнышками ясными одарил. Проси теперь за это что хочешь — всё исполню».
А Егорушке и думать не надо, о чем просить. Об одном ему мечталось, одно представлялось. «Хочу,— говорит,— такой мост построить, чтобы краше его и не было на свете».
«Эка, и задал ты мне загадку,— удивился Петербург-город,— ну, да ладно, приходи завтра в полдень на набережную, там посмотрим».
Летело время весеннее ласточкой быстрокрылой, а после этих слов минутки в часы обратились, а часы как будто и вовсе остановились.
Насилу Егорушка утра дождался, и далеко еще до полудня выехали они с нянюшкой на набережную Невы. Разгулялась погода весенняя, разыгралась, а Егорушку ледяным предчувствием знобит, и нянюшка его рядом стоит ни жива ни мертва. Много она видывала чудес, а о таких и не слыхивала.
Ждали они полдень, дожидались, а как наступил он — и не заметили. Тихо вдруг стало, и только капель весенняя яблочком наливным хрустит-похрустывает. И в тишине этой похрустывающей слетел с неба голубь белый и на коленях у Егорушки замер. Засияло тут небо петербургское чистейшей синевою, и вспыхнула над Невою радуга разноцветная. Мороз пробежал у Егорушки по коже, и словно поднял его кто из кресла, поставил на ноги и сказал тихо: «Вот тебе, свет-солнышко, и выпала дорожка знатная, не короткая, не длинная, а на всю жизнь проложенная». Постоял Егорушка, вдохнул воздуха весеннего и пошел по дуге переливчатой, не оглядываясь. В глазах небо синее, в руках голубь белый, а в сердце маленьком — звон-перезвон колокольный. Как уж он перешёл на другой берег, какой лёгкостью очарован был — и сам не разобрал. Все как в сказке волшебной случилось, и самому бы не поверилось, если бы зелёным листочком не затрепетала под его ногами земля петербургская. Не под креслом ненавистным затрепетала, а под ногами его — самыми настоящими, самыми живыми, самыми любимыми.
«Что же это за чудо такое?» — подумал Егорушка, и как бы в ответ ему вылетел из его ладони голубь белый и взвился в небо высокое.
Осмотрелся Егорушка и обомлел весь. Никогда раньше не видел он такой красоты теплой. Будто весь город только что из печи вынули и, как от булки горячей, шёл от Петербурга дух жизненный, новорождённый. Стоял Егорушка, дышал духом этим и надышаться никак не мог. Сколько уж времени так прошло — неведомо.
Только когда подбежала к нему нянюшка, словно осветило её всю. Не светом осветило, не искорками солнечными, а теплотою великою. Запершило у неё в горле и полувыговорила она, полувыдохнула: «Чтой-то это, чтой-то, чтой-то, милый?»
«Я перешёл»,— только и ответил Егорушка.
«Да как же, как же так-то?» — запричитала нянюшка.
Обнял её тогда Егорушка и сказал сердечно: «Понял я, что ты мне наговаривала, и ещё понял, что нет силы крепче, чем сердце любящее».
«А мост, мост-то как?» — спрашивает его она.
«Исполнил своё слово Петербург-батюшка — каков мост хотел, такой и получил».
«Так ведь радуга это была, радуга!».
Рассмеялся Егорушка на эти слова, и у нянюшки слёзы из глаз ручьем полились.
Много лет прошло с той поры, и много красивых мостов построил Егорушка на своём веку, но когда находила печаль на сердце или плечи от усталости пригибалися, вспоминал он нянюшку свою добрую и мост нерукотворный, красоты дивной. Вспоминал и будто силы необыкновенной набирался, вот-вот и взлетел бы сам голубем белокрылым к небесам высоким.
С той-то поры и ходят по городу слухи смутные. Есть, мол, в Петербурге такой мост особенный, на радугу семицветную похожий. Дивный этот мост, и не всякому человеку показаться может, а кому уж посчастливится перейти по нему на другой берег, сбудется тогда, говорят, самое наизаветное его желание. И называют петербуржцы этот мост Егорушкиным. А почему они его так называют, вы теперь и сами знаете.