Последний год правления и жизни Леонида Ильича был странным. Казалось, что время было не властно над кремлевскими властителями. Что они будут всегда. Теоретически мы, конечно, понимали, что эти люди невечные, но ум отказывался верить, что что-то может быть по-другому. И вот тут-то началось то, что потом назовут ППП – пятилеткой пышных похорон.
Правда, еще до этого умер Косыгин, а премьером стал Тихонов. Он производил впечатление не просто очень старого, но еще и изможденного и больного человека, хотя пережил потом многих. Потом умер Суслов. Мой двоюродный брат при встрече похвастался, что день прогулял, т.к. их сняли с работы в НИИ, и они изображали «нескончаемый людской поток» у гроба Суслова. Хотя я могу ошибаться, и брат изображал «нескончаемый поток» (штамп советских СМИ) у какого другого именитого руководителя.
Но все равно все казалось незыблемым, настолько мы привыкли за эти годы к стабильно-скучному существованию в СССР. И вот как-то утром еду я в институт через Шереметьево. Там было такое кафе «Лена», небольшое кафе, оно находилось рядом с воротами, через которые выезжали все правительственные и иностранные кортежи. Рядом с этим кафе деревца росли, типа небольшого парка, там иногда люди выпивали портвейн, пиво и писали тут же.
Между прочим, мне только сейчас пришло в голову до какой степени Леонид Ильич и прочие руководители ничего не боялись. Вот тут тебе кафе «Лена», тут тебе этот парк и мужики с портвейном, но ведь не было какой-то избыточной и навязчивой охраны. Мы вообще никакую охрану не видели.
И это в то время, когда СССР оставался в головах людей «развитого мира» страшным и ужасным. До чего же паршивый пиар у нас был в те годы. Не видели, не понимали сильные свои стороны, не умели подать правильно.
Помню, как в том же Шереметьево наблюдал такую картину. Стоит «Волга» рядом с вокзалом. В машине сидит полковник-мент, рожа у него толстая и красная, и вообще по виду «мясник». И вот какая-то пара молодых иностранных людей буквально замерла. Молодой человек увидел мента и съежился, тихонько показывает на мента подруге. А мент снял в это время фуражку, видно плохо ему было с бодуна, и протер лицо мясистой рукой.
Иностранная женщина вслед за другом тоже замерла в сладком ужасе – они видели страшного советского спецслужбиста, они видели его именно таким, как их показывали в западных фильмах, этот живодер только что вышел из застенков и т.д.
Но вернемся к кафе «Лена», поскольку кафе это находилось рядом с вокзалом международного аэропорта, то там можно было нормально поесть, в отличие от советского общепита. Хотя и в советском общепите уже можно было кое-где поесть хорошо, но места нужно было знать. Вот «Лена» и была таким местом.
Ничего особого там не было, и, в общем-то, это была даже не совсем кафе (самообслуживание). Но там готовили фирменное блюдо – большой кусок мяса с жареной картошкой и капустой. Фишка заключалось в том, что это всегда был хороший кусок мяса. Стоило это недешево, но и не дорого, 80 копеек, на наши деньги примерно 80 рублей.
В советском общепите вторые блюда делали из очень странного мяса, как будто со всего мира отбирали жилистое мясо. Вот сейчас нас кормят часто всякой дрянью, но жевать это мясо вполне можно, а тогда возьмешь шницель или еще чего, а там одни жилы.
Короче, иду себе к этому кафе и вижу странность, стоит пара здоровых офицеров в армейских шинелях, но не просто здоровых, а огромных, т.е. рост где-то за два метра, лица зверские, ноги как тумбы, руки как шлагбаумы. И вот один офицер рукой указывал всем путь на переход, т.е. по той стороне, где была «Лена» идти запрещалось.
Люди без базара, но с большим внутренним любопытством ( все понимали что что-то случилось) шли по указанной стороне.
А в это время из ворот выезжал один черный «ЗИЛ» за другим. Вот какая была интересная страна! Два офицера перекрыли трассу! Сейчас бы там стоял полк ОМОНа.
И как-то я понял для себя, что умер Леонид Ильич. У меня никогда не было к нему злобы, все-таки то, что он сам незлой человек, чувствовалось. Но никогда не было уважения или каких-то других эмоций того же ряда. Леонид Ильич для меня был скорее атрибутом системы, чем живым человеком.
А в Москве люди уже во всю как-то озорно переглядывались. Потом Леонида Ильича хоронили, и показывали это два раза – был прямой репортаж, и потом вечером повторили. И в нашей студенческой компании я пошутил, что вот он нас столько лет мучил, а зато два раза показали, как его хоронят. Пошутил без злобы, а к слову, что ли. И тут же заметил на себе острый взгляд одного из студентов, про которого все знали, что он друг «органов».
И этот студент скорее для себя, чем для нас с некоторой досадой сказал, что это раньше за слова отвечали. А сейчас говори, что хочешь. Думаю, что он сказал очень большой комплимент в адрес именно Брежнева.