22. «QUESTO E BELLISSIMO, QUESTO E SOTTILE” Вот вопрос прекраснейший и тонкий (ит).
Граначчи относился к такому типу возбудимых натур, которым нужно, чтобы их только лишь завели в нужном направлении как часы, а дальше уже они пойдут сами. В этот период им можно было только любоваться. Осознав, что произошёл окончательный разрыв с Гирландайо, Граначчи решился сам устраивать свою судьбу и судьбу Микеланджело, положась лишь на Бога. Почувствовав неожиданный прилив сил от произнесённой им речи в адрес Гирландайо, Франческо обрёл неожиданный покой и внутреннюю свободу. Аллилуйя! Больше не будет никаких «принеси-подай», «пойди, уберись там» или «сбегай на рынок», а главное – он и Микеланджело теперь совершенно свободны в воплощении своих творческих фантазий. Но, ведь что? Славный маэстро Бертольдо ди Джованни велел ему осуществить сей творческий переворот мирным путём, а вышло всё так, что милого весёлого парня Франческо Граначчи теперь не то, что к вилле Кареджи, а к дверям мастерской очень либерального в своих взглядах Баччо д’Аньело для игры в баччиа (шары) не подпустят. Игривый, жизнерадостный Франческо, душа любой компании, стал отступником. Он посмел повысить голос на своего маэстро. Что делать? И как сказать об этом Микеланджело? Он итак от шороха листвы вздрагивает. Граначчи принял решение. Он повёл Микеланджело смотреть на «Евангелиста Иоанна» работы Донателло. Зажатый в тиски обстоятельствами, которые казались ему безвыходными, Франческо научился думать как никогда раньше. Мозг его работал гораздо интенсивнее. Решение рассказать о случившемся своему другу под скульптурой «Евангелиста Иоанна» было поистине гениальным.
«Что?! Расскажи ещё, Франческо, умоляю тебя», -- с вытаращенными глазами, с растянутым до ушей ртом, который не мог закрыться от удушающего смеха, отреагировал Микеланджело на рассказ друга совершенно неподходящим на первый взгляд образом,--«Франческо, … ты ,правда, всё так ему и сказал?! Ой, не могу поверить, правда? Ну, повтори, повтори ещё раз!» Микеланджело, цепляясь за друга, продолжал хохотать. Франческо был одарён артистически и с необычайным воодушевлением, которое добавляла неожиданная и искренняя реакция друга, ещё раз за разом изображал в лицах, увлекаясь всё больше и больше, разговор между собой и Гирландайо. Апофеозом ликования двух друзей были слова Франческо: «Микеланджело, я говорил о тебе с маэстро Бертольдо ди Джованни. Пойдём к нему учиться, а ?!» Если бы «Евангелист Иоанн» ожил и в тот же самый момент сошёл из своей западной ниши на западном фасаде главного флорентийского собора, то, на мой взгляд, он не вызвал бы у Микеланджело столь продолжительного и выразительного: «О-ох!»
Если бы Граначчи сказали, что Бертольдо ди Джованни хочет, чтобы Франческо достал для него звезду с неба, он бы не задумываясь, ответил: «Согласен». Сам себя он уже считал, чуть ли не Цезарем, решающим судьбы народов. Обстоятельства его до того размеренной и однообразной жизни менялись с калейдоскопической быстротой. У Франческо созрел отчаянный и очень дерзкий план – как добиться того, чтобы его и Микеланджело приняли в школу Сан Марко без согласия Гирландайо.
Гирландайо берёг рисунки и статуэтки Микеланджело как зеницу ока. Не лишённый прагматизма художник уже осознавал их стоимость как теперь, так и в будущем. Он прекрасно понимал, что всю жизнь он держать Микеланджело возле себя не сможет и что последний обязательно добьётся признания своего таланта. Но когда? И в какой области? Мальчик был гениально одарён как в живописи, так и в скульптуре. Не в этом дело. Гирландайо желал сам стать основным, с позволения сказать, дистрибьютором таланта Микеланджело. Предприимчивый художник отобрал у мальчика все выполненные им работы в своей мастерской и положил их в надёжное место, о котором, впрочем, знали все, так как не заметить повышенной нервозности, с которой Гирландайо относился к этим коробкам, было невозможно.
Граначчи, наблюдающий пристально все перипетии в отношениях между двумя «великими», вычислил мысль Гирландайо и вспомнил об этом, когда решал, что и как надо будет говорить маэстро Бертольдо. «Ну, погоди, маэстро Доменико. Криков, пожалуй, будет поболее, чем на Кровавой мессе», -- с аппетитом предвкушая последствия от своей затеи, подумал про себя Франческо.
Была ночь. Где-то ухал филин. Кое-где на улицах были разжжены факелы. Слышался шум воды на мельничной плотине, что за Понте алла Карайя. На мосту Санта Тринита пахло тиной. Из-за чёрного холма Сан Миньято подымался месяц. «Вот ты и будешь моим сообщником», -- сказал ему Франческо Граначчи. На набережной Палаццо Веккио в старых, вросших в землю домишках, жили актёры. В окне одной из лачуг горел свет. Франческо постучал. «Кто там?» -- раздался густой бас хорошо поставленного голоса. «Джузеппе, это -Граначчи, открой, прошу тебя. Мне очень нужно». Франческо часто ходил смотреть представления комедиантов на площадь в базарный день и если бы не стал художником, то наверняка бы стал актёром. Стремление к перевоплощению, к созданию образа было у него в крови. «Простите, что так поздно, но мне очень-очень нужна ваша помощь». Франческо юркнул в дверь и оказался лицом к лицу с плечистым седовласым венецианцем по имени Джузеппе.
-- Франческо, да что с тобой, ты не выпил ли вина, мой мальчик? – венецианец усадил Граначчи за стол, за которым за поздним ужином, состоявшим из поленты, козьего сыра, хлеба и вина сидели ещё его трое сыновей. Джузеппе, посмеиваясь, наблюдал за лихорадочным возбуждённым румянцем и горящими глазами Франческо Граначчи.
-- Джузеппе, мне очень-очень нужна твоя помощь и поверь, я бы к тебе никогда не обратился, если бы не доверял тебе как отцу родному», -- Граначчи, с присущим ему актёрским даром, с жаром выпалил всю историю своего знакомства с Микеланджело, начиная с момента, когда увидел его, рисующим на заборах Санта Кроче. Джузеппе слушал юного друга, не прерывая его, сыновья, молча ели, не поднимая голов. Закончив душещипательное повествование и изложив свои намерения, Граначчи перевёл дух и огляделся. Пауза была продолжительной. Набрав воздух в лёгкие, Джузеппе, придерживая диафрагму, спросил Франческо, глядя на него в упор: «Это нужно твоему другу или это нужно также и тебе?» Сыновья подняли головы от стола. Подумав секунд десять, Франческо ответил: «Это нужно и мне».
Месяц освещал всю дорогу до мастерской Гирландайо. Шли молча, не переговариваясь. Роли были заранее распределены Джузеппе. Успех предприятия был практически предрешён, так как сама затея казалась настолько невероятной, настолько дерзкой, что иначе как на успех в этом поистине упоительном безумстве и нельзя было рассчитывать. Перед входом в мастерскую завязали глаза, как это делают бандиты на римских дорогах. «Gloria Romanorum», --дверь в мастерскую с треском повалилась от натиска плеч пятерых мужчин. Послышались крики. Спавшие ученики в темноте повскакивали с мест, пытаясь то зажечь огонь, то найти свои башмаки. «Не двигаться!» -- раскатистый бас с нарочитой хрипотцой прогремел над головами. Трое сыновей расположились по углам комнаты, занимая круговую оборону, ловким жестом вытащив клинки, они, скаля зубы, провели ими около своих шей, давая понять, что будет с каждым. Кто попробует двинуться с места. «Снаружи вас ждёт целая банда, и они не любят лишних слов», -- вёл мастерски свою роль венецианец Джузеппе. Такой благодарной и восприимчивой публики у него отродясь не было. Актёр вошёл в образ. Граначчи, переодетый и в маске оставался неузнанным своими бывшими сотоварищами, для которых всё происходящее было полусон-полуявь. Главной стратегической целью была комната Гирландайо. Один из сыновей Джузеппе караулил выход, двое других, жонглируя клинками, которых у них было несколько «держали» учеников, чтобы те не выскочили в окна. Граначчи всё настойчивей и настойчивей подталкивал плечом Джузеппе в сторону комнаты Гирландайо, поминутно не забывая угрожать клинком своим бывши сотоварищам.
Дверь в комнату Гирландайо с шумом распахнулась. Художник, слыша крики в мастерской проснулся и поспешно одевался. «Сядь», -- угрожая клинком, твёрдым голосом сказал Джузеппе. Подействовало. Гирландайо хорошо чувствовал силу. Двое в масках, одетые как бандиты, посредине ночи стояли у него в спальне, угрожая ему холодным оружием. «Деньги, драгоценности – быстро!»
-- Благородные синьоры, я – художник. Я – не банкир. Я – не Медичи, у меня ничего нет, посмотрите на моих учеников. Они так плохо одеты, они все такие бледненькие», -- запричитал Гирландайо. «Актёр», -- подумал Джузеппе. «Где он прячет работы Микеланджело?» -- подумал Граначчи. Вдруг, Джузеппе начал крушить всё подряд. Сметая руками и клинком со столов и полок все предметы, которые там находились. Гирландайо кинулся на колени: «Синьор, синьор, не уничтожайте ценные произведения искусства». «Где самое ценное?» -- «Всё, всё здесь самое ценное. Я – сам Доменико Гирландайо. Вы слышали когда-нибудь это имя?» Граначчи смекнул, что надо делать. Он то уж прекрасно разбирался в художественных ценностях и под видом разбойного угара тоже принялся раскидывать по полу всё, что попадалось по пути. Джузеппе держал обезумевшего Гирландайо. Месяц светил в окно. Весь пол комнаты был устлан бумагами, глиняными черепками, кистями, склянками. Найдя для вида пару украшений, Граначчи швырнул их Джузеппе, он поймал на лету, не выпуская из рук Гирландайо, который дёргался как марионетка. «Где?Где? В кровати!» -- осенило Граначчи. Он ринулся туда. Гирландайо выкрикнул: «Нет!!!» -- «Да!!!» -- проорал в ответ ему Франческо.
С первыми лучами солнца Бертольдо ди Джованни направился обходить дозором лужайки парков Медичи. Сегодня должно быть всё особенно прекрасным. Синьор Медичи должен хорошенько отдохнуть от тех постоянных тревог, которые донимают его так сильно в последнее время. Помыслы славного скульптора поистине были прямы и чисты. Все Медичи обладали характерной особенностью – рядом с ними никогда не было случайных людей. Да и людей, имеющих прямой доступ к ним тоже всегда было очень немного, но те, которых Медичи допускали до себя, были люди, хранившие верность до самой смерти. Оттого - то слухов, сплетен, неразберихи вокруг семьи Медичи всегда было, есть и будет предостаточно и не для одного романа.
Твёрдым уверенным шагом порядочного человека маэстро Бертольдо почти что прошёл аллею кипарисов и в стороне, где начиналась оливковая рощица он, вдруг, увидел фигуру спящего на траве человека. Не задумываясь, верный слуга подошёл к лежащему. Склонился над ним и … даже растерялся. Узнал он этого странного налётчика довольно быстро, но во всём облике этого нестандартного бандита было что-то поэтически нелепое; от костюма веяло какой-то балаганностью. Но лицо Бертольдо узнал стразу. Это был Франческо Граначчи из мастерской художника Гирландайо. Маска, предназначенная, чтобы скрыть область глаз сползла на подбородок. Ну, а костюм, он вообще не выдерживал никакой критики. Лицо хранило следы грима. Но облик, облик спящего юноши разительно контрастировал со всей этой театральщиной – он был трогательно-невинный. Внимательный глаз профессионального художника, да и просто умного человека сразу же отметил это. Франческо спал сном праведника. Сознание исполненного долга, предвкушение победы вытеснили из его сознания и ощущение холода, и все неудобства, связанные со столь некомфортным ночлегом. Да, он и просто устал. Бертольдо склонился над юношей. Граначчи, закутавшись в плащ, крепко поджав ноги к груди, прижимал к себе какой-то предмет. Понимая, что в этой-то коробке, скорее всего и находится разгадка столь необычного поведения юноши, Бертольдо попытался притянуть её к себе. Франческо вскочил. С полуоткрытым по-детски ртом, хлопая глазами, он ещё более усилил контраст со своим костюмом. Наверное, он правильно поступил, не став актёром. В нём было слишком много собственной индивидуальности. Бертольдо и не думал сердиться, но, на всякий случай, нахмурился. «Молодой человек, могу я полюбопытствовать, что же привело Вас сюда в столь ранний час и в столь незаурядном виде?» -- «А … да, ….сейчас … вот … я … да, синьор. Вот.» -- Франческо вместо слов протянул коробку маэстро Бертольдо. Он, молча, просмотрел её содержимое. Его лицо изменилось.
-- Кто автор сих работ?
-- Мой друг, я Вам говорил. Микеланджело Буонарроти, сын подеста Капрезе и Кьюзи мессере Лодовико Буонарроти ди Симони.
Закидывая маэстро описанием сословной принадлежности Микеланджело, Франческо решил скрасить тем своё столь необычное появление в садах Медичи. «И Вы, я смею заметить, появились здесь в столь ранний час, чтобы дать мне возможность как можно раньше оценить превосходные работы Вашего друга?» -- Бертольдо всё-таки решил выяснить причину происходящего, хотя по его интонации, Франческо понял, что маэстро не сердится.
Франческо уже проснулся, смекнул, что сейчас творится у Гирландайо, и что он понял весь смысл ночного вторжения и что пора предпринимать самые серьёзные меры, чтобы дать отпор. Но что?
-- Маэстро Бертольдо, я отвечу на все вопросы, но хочу сказать, что Микеланджело Буонарроти хочет у Вас учиться, да и я тоже, но к тому есть кое-какие препятствия
-- Что же это за препятствия, юноша?
-- А на этот вопрос я отвечу не Вам, а самому …,» -- Франческо взглядом показал в сторону дома Лоренцо Медичи. «До чего всё-таки наглый этот очаровашка,» -- подумал скульптор, но решил, что появление такого необычного юнца рассеет хандру его хозяина.
Лоренцо давно уже не помнил, чтобы кто-то заставлял его так смеяться. Он хохотал долго и от души. Франческо почувствовал себя так, будто бы его закидали розами благодарные зрители. Вкратце рассказав свою историю знакомства с Микеланджело, он живо и красочно описал жизнь в мастерской Гирландайо, конфликт того с Микеланджело, продемонстрировал работы своего друга Медичи и как это уже было проделано ранее, в лицах изобразил свой диалог с маэстро Доменико, на десерт было подано представление «ночной налёт на мастерскую». Кое-где приврав, кое-где усилив акценты, Франческо довёл Лоренцо Медичи до истерического хохота.
-- Браво, парень, ты - умница и если ты не врёшь, то будешь у меня работать.
-- Бандитом?
-- У меня нет бандитов, -- спокойно ответил Лоренцо.
-- Бертольдо, что ты думаешь о работах, как его там?
-- Микеланджело Буонарроти, Ваша Светлость.
-- А-а, да-да, Буонарроти, старая фамилия, кстати говоря. Ну, так что ты о нём думаешь?
Лоренцо сидел в кресле лицом к окну. Бертольдо ди Джованни стоял немного поодаль. Утренняя встреча с Франческо Граначчи подняла настроение Лоренцо и с этого момента, он даже и не вспоминал ни о чём дурном.
-- Если Ваша Светлость позволит, то я бы послал людей за этим мальчиком и взял бы его себе в ученики. Совершенно очевидно, что мы имеем дело с уникальным даром, который нуждается в индивидуальном выпестовании. Нужно только всё уладить с семьёй мальчика и с Гирландайо.
-- Ты прав. Мальчик несомненно одарён. Я вижу в нём тот темперамент, без которого не бывает истинного таланта. Скажи Себастьяно, пусть возьмёт ещё двоих и пусть приведут мальчишку на праздник.