- Серега, ты понимаешь, что это чистой воды авантюра.
- Маня, кто бы песни пел. У тебя вся жизнь – сплошная авантюра. Сейчас-то тебе чего терять?
- Мне ваш … очень культурный отдел культуры коллектив угробил. А сейчас и вовсе заклюют.
- Чего тебя клевать, ты и без того ни фига не работаешь. Дед этот, если ему программа понравится, на возрождение культуры родного района обещает подкинуть миллион.
- И что ты на тот миллион сделаешь? Крышу в ДК перекроешь? Так там еще два своих нужно. У тебя есть два лишних миллиона?
- Мань, ты чего? Миллиона баксов не хватит на крышу перекрыть?
- Миллиона чего?
- Баксов, Маня, баксов. Австралийских, правда.
- Серый, а у них справку не требуют, когда они к нам приезжают. Об адекватности.
- Да, ладно. Дед вполне нормальный. Он из наших. Здесь вырос. Вот ему на старости лет пришла светлая мысль культуру на Родине поднять. Материально. Но нужно показать, что культура эта самая еще не совсем в … Короче, ты поняла меня.
- Будем считать, что ты меня конкретно обаял своим красноречием. И как ты себе представляешь это практически?
- Ты берешь машину и в течение недели ездишь по хуторам и собираешь бриллианты от фольклора.
- Я, конечно, вожу круто. Но почему-то оказывается, что заборы стоят совсем не в тех местах. И деревья бегают не там и не в то время.
- А я водителя дам. Мой Степка подойдет?
- Со Степкиным умением изъясняться культура у нас ... А ему на время не получится прикинуться глухонемым?
- Я проведу с ним разъяснительную работу. Это все вопросы?
- Куда я дену своих творческих внуков? Если их усадить рядом со Степкой – первыми связными предложениями будут исключительно матерные.
- С утра будем забрасывать к моей Катерине. Она все равно дома сидит. От скуки стихи писать начала. Как бы все это плохо не кончилось.
Машкин брат Серега женщин умел убалтывать классически. Да она особенно и не упиралась. Терять, действительно, было нечего. Со всех видов работ, имеющих отношение к хореографии и культуре вообще, ее недавно выперли окончательно и бесповоротно. После того, как грубо и бестактно отправила Машка заведующую районным отделом культуры по хорошо известному и активно посещаемому той адресу. Отправила после того, как вместо действительно уникального фольклорного коллектива во Францию заведующая отправила «блатной», на скорую руку сляпанный, «ансамбль» толстопопых папи-маминых деточек. Деточки круто отдохнули, несмотря на то, что привезли «почетное» сто второе место.
Машка стала работать одна, без ансам бля... Дома, с внуками. Поскольку внукам было два и три года – времени для изготовления из них Рудольфа Нуриева, Мариса Лиепы или Владимира Васильева была целая вечность. Неделю от нее можно было влегкую отстегнуть.
С Серегиной женой Катериной Машка внуков оставлять не боялась. Они, завидев ее, наперегонки мчались навстречу и висли на шее. Точно так же к ней липло все кошачье-собачье поголовье Машкиного двора. Это был показатель.
Вечером Сергей заехал уточнить завтрашний маршрут.
- Давай вспоминай, бывший культурный работник, что не стыдно показать культурному миллионеру.
- Стыдно, Серега, что показывать нечего. Я до сих пор одного не поняла, с чего ты так колотишься?
- Это мой самый крутой заказчик. Собирается приехать сам на заключение контракта. И совместить полезное с культурным. А мне этот контракт нужен.
- Я думала, в тебе генетически страсть к меценатству проклюнулась. Контракт – это приземленно.
- А то я мало вашему Дворцу отстегивал. И что? Пару фейерверков запулили, на которые двадцать человек из администрации полюбовались. А мне нет радости в воздух деньги вбухивать. Я лучше на них несколько рабочих мест организую. Чтоб, значит, народ мог культурно работать и не менее культурно отдыхать. Тебе много перепало? Ото ж. Будем думать, шо казать тому гарному хлопцу.
- В программе культурного Дворца казать нечего. Позориться с новолепленными танцевальными ансамблями не стоит. В казачьем хоре «Вольница» руководитель глухой на одно ухо. Хорошо хоть вторым слышит. После того, как поорешь ему в него немного. Они под минусовку наяривают. Такой туфтой никого не впечатлишь. Бабушки ветеранские еще «Красную гвоздику» поют. Ребята из «Вербы» - народного квартета, спились или разъехались. Единственный уникальный хореографический коллектив «Хорс» из Дворца выжили. У нас никто, кроме этих ребят, «танок» не исполняет в исконно русском варианте. Они за свои деньги в Вологду ездили, этнографический материал собирали, напевы старинные. А эта… во Францию не пустила. И репетировать им теперь негде. Они в спортивном зале на промзоне после всех тренировок занимаются. Ночью на попутках до города добираются. Вот «Хорс» показывать нужно без сомнения. И если чем-то поможет твой дед ребятам - я готова по хуторам хоть год ползать. И пусть только попробует он сказать, что совсем уже у нас народное творчество в … Короче, далеко его засунули.
…Степка, присланный утром Серегой, приехал вовремя, забросил внуков к Катерине. И сидел молча, ждал дальнейших указаний. И даже не шевелился почти.
- Степ. А чего ты такой примороженный?
- Так Сергей Александрович сказал – не выражаться.
- А так просто разговаривать – не вариант?
- У меня просто разговаривать не получается. Все равно с выражением.
Аргументов у Машки не нашлось, и она поехала с молчаливым Степаном в районный Дом культуры.
Серега директора Дома культуры попросил Марии Ивановне вопросов не задавать, а выполнить, что она попросит. Потому что – отдел культуры крышу чинить не будет, а директор завода, при соответственном поведении директора Дома культуры – вполне может. Типа, кто башляет, тот и девушку танцует.
К десяти часам были собраны все юные и совсем даже не очень дарования из окрестных хуторов.
Первым выступил народный хор. На сцену выплыла стая лебедей. Из воротов белоснежных концертных костюмов выглядывали изработанные на полях и фермах, высушенные бабушкины лица. К кружевным манжетам рукавов шитых на заказ в дорогущей «творческой мастерской» платьиц словно прилеплены были небольшие неочищенные корнеплоды свеклы. Из-под роскошного наряда кое-где выглядывали растоптанные матерчатые тапочки. Почему-то почти все в клеточку.
Бабушки затянули «Ты ж мене пидманула». Они очень старались. Но речи о том, чтобы это показать кому-то за стенами районного Дома культуры быть не могло.
«Лезгинка» в исполнении местных умельцев была так же далека от зажигательного народного танца, как Леди Диана от бабушек в лебяжьих костюмах.
Был еще гимн района, где в припеве звучали строки: «Любим тебя, наш район, за то, что ты нам дорогой» и «Стихи о советском паспорте» В.В.Маяковского. Серьезный, в очках, бухгалтер колхоза так прямо и объявил: «Стихи о советском паспорте» Вэ Вэ Маяковского.
К концу концерта к Машкиному креслу пробралось изумительное амбрэ. Состояло оно из запаха застаревшего перегара, чеснока, не совсем чистого тела и крепчайших дешевых сигарет. Машка закрутила головой, пытаясь найти источник сложносочиненного аромата. Источник обнаружился в непосредственной близости. В проходе стоял мелкий дедок. Почему-то в бывшем когда-то белым тулупе. Учитывая, что на улице было южно-весенних двадцать градусов тепла, выглядел дед, по меньшей мере, странно. Вслед за амбрэ и дедом в проходе нарисовалась крошечная, не чесаная, видимо, с рождения лохматая собачонка. Когда-то она тоже была белой, как и дедов тулуп. Дед стеснительно улыбнулся.
- Гляди-ка, унюхала.
Ну да, глупо бы было.
Дед маялся в проходе, не решаясь присесть.
- Вы мне что-то сказать хотите?
- Да вы на этих мартышек не глядите. У нас Колян так на аккордеоне играет – там в столицах и рядом никто не стоял.
- А почему здесь его нет?
- Да кто ж его привезет. Он же ж на дальнем хуторе живет. Да и не любят его эти…
- Вас как зовут? Можете нас проводить?
- Да Михалычем все кличут. Я тут истопником работаю. Мерзну вот, а на кочегарке тепло. А проводить, чего не проводить.
…Коляна Машка нашла на одном из дальних хуторов. Он отдыхал в тарелке с холодцом. Перед отдыхом он, без сомнения, усугубил не меньше поллитры потрясающего напитка с ласковым названием «Акимовна». От напитка этого местный люд с пугающей регулярностью слеп, а то и вовсе помирал. Но популярности напиток не терял в связи с редкой дешевизной и забористостью.
Машка с сомнением посмотрела на отдыхающего Коляна и начала подозревать, что один день из отведенной ей недели прошел зря.
В хату со двора вошла дебелая молодка, вытирающая испачканные чем-то аппетитным руки о перехватывающий необъятную талию передник.
- Ой, та добри люди. Сидайте. Чого ж ви к нам з ранку не приихалы? Я б вам молочка парного. Оно ж парное – дуже гарное.
Экскурсовод Михалыч присел за стол. Машка с сомнением проговорила.
- Да мы вот хотели послушать, как муж ваш играет. Но, наверное, в другой раз приедем.
- Та чого ж там, в другий. Мы зараз.
Молодка профессиональным жестом вытащила Коляна из холодца, заботливо вытерла передником свисающие с ушей капли. Дотянув его до стула рядом с неподъемным комодом, прислонила страдальца к одной стене. С другой стороны подперла спинкой кресла. Метнувшись в комнату, вынесла аккордеон. Тот жалобно и разочарованно вздохнул.
Машка не сводила глаз с Коляна. При первых звуках он вздрогнул уставшими веками. Выпрямился и сказал «ха». Проникновенно сказал, с чувством. Вместе с «ха» в распахнутые окна хаты вылетели усугубленные «з ранку» поллитра «Акимовны», усталость и расслабленное состояние организма. Колян протянул руки и взял аккордеон.
Мария Ивановна изумленно застыла, не успев присесть. Степан, так и не проронивший ни слова с начала поездки, завис в дверях с дешевенькими цветастыми занавесками. Михалыч, сложив на столе изработанные руки, по-прежнему стеснительно улыбался. Даже прихваченная за компанию Муха – недочесанная и недостиранная боевая подруга Михалыча – склонила голову набок и внимательно притихла, очарованная музыкой, звучавшей из-под подвижных, ставших невероятно изящными пальцев Коляна.
Вытащенный из холодца скотник Колян играл «Цыганские напевы» Сарасате. Играл виртуозно. Закончив, улыбнулся детской улыбкой.
- Николай. Вы где-то учились…играть?
- А то. Я музыкальную школу закончил. В Латвии, город там есть – Пыталово. Меня сколько раз в Москву приглашали. Самородок говорили. Потом в армию ушел. И в Чечне Мышку свою встретил.
Стокилограммовая Мышка растроганно хлюпала носом рядом с креслом, приткнутом спинкой к стулу Коляна.
- Их тогда из-под бомбежки, из Грозного вывозили. У них поселок был – там почти все украинцы. И мы договорились – всегда вместе будем. Здесь вот дом нам дали. И у меня работа есть. А чего ж больше-то.
- Николай. Вы согласитесь выступить на концерте? Это необычный концерт. Ничего официального. Нужно человеку одному показать, что не все так печально у нас в России с… культурой. На последнем слове Машка немного запнулась, но все же слово это произнесла.
- А то нет. Меня же здесь кто слышит. Бык Федот, да его подруги. Да вот Мышенька моя.
…Обратно ехали молча.
- Степ. В любом деле меру нужно знать. Ты чего теперь, так неделю и будешь молчать. Скажи уже что-нибудь.
Степка сказал что-то типа «Б…ская страна» и опять замолчал.
…На следующее утро Мария Ивановна со Степаном начали поиски уникального музыканта Федора Медведева.
Давно-давно, когда Машка была совсем молодой, Федя был местной легендой. Он мог играть на всем – на фортепиано, гитаре, скрипке, баяне, балалайке и кубинских бонго, которые он выменял где-то на побережье за полтора килограмма самопальных «золотых» цепочек. Федя Медведев был цыганом.
По паспортному адресу Федора Медведева навстречу Машке и оторопевшему Степану вылетела весело гомонящая толпа разновозрастных ребят. Дом был двухэтажный, со всеми наворотами цыганской роскошной жизни. Внизу сидела пожилая массивная цыганка и колола здоровенным самодельным ножом грецкие орехи. Она сказала, что Федя «бомбит» на своей машине в районе железнодорожного вокзала. Усадила за стол и заставила съесть по огромному, по Машкиным меркам, куску пирога с рыбой. По Степкиным меркам кусок был так себе, и он с удовольствием навернул еще один.
Цыганская матрона взяла инициативу в свои руки. Сказала, что Федьку им сдергивать сейчас не нужно. Нашлепал детей – пусть кормит. А вот вечером Мария Ивановна и Степа могут к ним приехать. И тогда все будет.
Степан предварительно выпросился погулять в огромный двор, где его круто взяла в оборот ребятня. Выдвигаясь к машине, Машка слышала доносившийся оттуда веселый детский визг и вполне связные Степкины речи. Без выражения.
В течение дня Мария Ивановна успела съездить в небольшой поселок, где дружно и компактно жили грузины-имеретинцы, неведомо какими путями оказавшиеся в кубанской глубинке. Однажды она видела их выступление на площади во время общегородского праздника. И поняла, что так научиться танцевать можно только тогда, когда начинаешь учиться вместе с умением ходить. Грузины сказали, что за ними приезжать не нужно. Они доберутся сами. За поселком Машка со Степаном видели огромный загон, где гуляли на выпасе потрясающей красоты кони.
Вечером искатели фольклорных сокровищ поехали в гости к уникальному музыканту, по совместительству – ювелиру-чеканщику-таксисту-предпринимателю-автослесарю-наемному лабуху Федору Медведеву.
Машка, действительно, рада была этой встрече. Федя, при своей цыганской предприимчивости всегда был предельно честен с партнерами и заказчиками. И предельно честно послал он по тому адресу, который уточнила Машка много лет спустя, всемогущую заведующую отделом культуры. За дело послал. За примитивное крысятничество. И этого ему не простили. С того времени все культурно-музыкальные лазейки были для него закрыты навсегда. Он ваял в домашней мастерской цепочки и кулоны, чеканил надгробные таблички, «бомбил» на своей потрепанной жизнью машинке, торговал на рынке цепями и замками, чинил «конченые», почти сданные в металлолом авторазвалюхи. И иногда, очень редко приглашали его отыграть свадьбу. Очень редко – потому что все заказы проходили через отдел культуры, где долгие десятилетия крепко сидела неосторожно обруганная им заведующая.
…Во дворе Феди Медведева шумела и переливалась всеми цветами радуги пестрая толпа. Улыбался чертячьей улыбкой доктор, который недавно чинил порванные Машкины связки на ноге. Две знакомые медсестрички из детской поликлиники, куда Машка водила внуков, тащили Степана в дом. Он упирался и доказывал, что с пацанами во дворе ему веселее. Ему обещали, что и в доме скучно не будет. Мелькало еще много знакомых лиц. Машке никогда не приходило в голову… Короче, она не ожидала их здесь встретить.
Федя взял баян. Двое симпатичных ребят, один из которых был почти блондином – гитары. Пожилой, статный седой цыган заиграл на скрипке. Она плакала, смеялась, грустила и утешала. Невероятный ансамбль играл «Величальную».
Запела Федина мама. Грудной, глубокий голос уносил за собой все печали и возвращал их, заставляя грустить вновь. Завораживающий звук плачущей скрипки сменялся гитарным перебором и виртуозной игрой на баяне. Это было колдовство цыганской песни – не объяснённое в течение веков.
И потом весь табор вывалился на улицу, зацепив Машку и Степана. Вихрь закружил в огненной задорной цыганской пляске молодых и старых. Соседей, случайных прохожих, дружную ребячью ватагу.
Это был праздник. Настоящий, не лубочно-выставочный, а живой, человеческий.
По наводке того же Михалыча на окраине районного поселка Мария разыскала девчушку с огромными печальными глазищами. Коротко, почти по мальчишечьи стриженую и худенькую до прозрачности. Девчушку звали Милой. Она в резиновых сапогах размера на четыре больше и желтой жилетке путейских рабочих носила в замызганных ведрах похлебку свиньям. Загородки с истерично орущими ходячими антрекотами тянулись до конца двора.
Мила войти в дом отказалась
- Давайте мы на дворе лучше… Там уже речка. И я Вам спою. А в доме папка заругает. Он не любит…
За двором росли камыши и почерневшие мостки спускались к самой реке.
Мила присела рядом с Марией Ивановной. Помолчали. И вдруг над прижухшими камышами, над неподвижным черным омутом полился необыкновенной красоты голос, мощный, глубокий. Мила начала почти шепотом, затем песня набрала силу и вырвалась, полетела над начинавшей затягиваться молочным туманом вечерней рекой, над лугом, где стягивались в стадо собравшиеся на вечернюю дойку к заждавшимся хозяйкам упитанные пестрые коровы. Худенькая девочка с огромными глазищами пела о стоящей у церкви карете и никем не любимой девушке. И понимала Мария Ивановна - если не вытащить Милу из этого свинячьего или свининого, но никак не человеческого рая, будет по вечерам она приходить к почерневшим мосткам и петь-тосковать о жизни, в которой песне остается так мало места.
Притихший Степка ломанулся куда-то через камыши. Появился с другой стороны. Поперек щеки алела свежая царапина. Протянул Миле букет разномастных тюльпанов. На хвостиках некоторых темнели необорванные луковицы.
…Когда Михалыч говорил, что нужно еще куда-то съездить, Мария Ивановна уже не сомневалась – везет он их к очередному сокровищу. Он привел их в дом водителя Гоши. У Гоши дома стояла настоящая, советская еще ударная установка, и он вытворял на ней невероятные вещи.
«Битломан» Серега примчался через полчаса после звонка Машки. Послушав, что бахает сельский водитель Гоша, Серега уверенно заявил, что Ринго Старр засох бы с тоски и подарил Гоше все свои золотые диски.
Подъехали к кочегарке, в которой у Михалыча была койка и обеденный стол. И, как выяснилось, больше нигде у него ни койки, ни стола не было. Как и другой крыши над головой. Сергей Александрович протянул самому творческому работнику очага культуры руку.
- Михалыч. Вы не истопник. Вы и есть настоящий директор этого, блин, Дома культуры.
- Так, это, Лександрыч. Я и на балалайке могу.
Мотнувшись в кочегарку, Михалыч принес балалайку. Частушки были сплошь матерные, но по теме и исполнению - гениальные.
Пока Михалыч исполнял свои произведения, Серега катался по свежевыклюнувшейся траве, а Степка, сердито насупившись, укоризненно косился на веселящегося директора.
- Ну конечно, как Степан – так не выражаться. А это все весело им.
- Степ. Так это же – искусство. А из песни, как известно, слов не выкинешь.
Частушки решили на концерте не исполнять. Спеть их в более приватной обстановке. С конферансом и прочими заморочками - не напрягаться. Если австралийский дед приехал смотреть народное творчество – пусть смотрит. А выстраивать его по шнурку и приглаживать никто не собирался.
…На концерт цыганский табор пришел пешком, прицепив за собой длиннючий хвост почитателей таланта. Хвост упаковывать в Дом культуры было некуда, и он расположился вторым табором на лужайке. В ожидании продолжения концерта.
Имеретинцы прибыли на лошадях. Взглянув на их костюмы, творцы запредельно дорогой «творческой мастерской» изошлись бы на слюну.
Посмотреть на ударных дел мастера сельского водителя Гошу из краевого центра увязались «роковые металлисты» на байках. Хуторские бабушки сначала осеняли себя святым крестом при виде всего байкерско-рокерского великолепия. Но очень скоро припрягли "могутных робят" тягать лавки и столы для "посиделок".
Будущая великая певица девочка Мила в джинсах и клетчатой ковбойке совсем была похожа на подростка. За ней ходил хвостом и знакомил с достопримечательностями серьезный Степан.
Ребята из фольклорного хореографического ансамбля «Хорс» зацепились на лужайке в окружении местных парней и дивчин. Беседа была оживленная, и Машка решила не вмешиваться. В конце концов, кто-то позовет с крыльца, когда нужно будет им выходить.
Колян был абсолютно трезв и сосредоточен. Его жена в симпатичном льняном сарафане оказалась вполне стройной и очень симпатичной. Вместе с хуторскими женщинами она суетилась во дворе, накрывая на столы. Деньги на то, чтобы их было чем накрыть, дал Серега. С одним условием – чтоб ни на них, ни под ними не было «Акимовны».
Зал хуторского Дома культуры полон был под завязку. Мест не хватало. «Роковые металлисты» принесли и выставили в проходах самодельные табуретки. И даже пару скамеек, умыкнутых в начинающемся прямо за Домом культуры парке.
В зале Машка заметила Михалыча. Чисто выбритого, отстиранного и отглаженного. И без тулупа. Рядом с ним сидела симпатичная лебяжья бабушка. Муха, выстриженная почти налысо и похожая на йоркшира, умиротворенно дремала на бабушкиных коленях. Машка помахала Михалычу и нырнула за занавес.
Рядом с Коляном кружился непонятный мужик в полотняных мятых портках и свободной рубахе навыпуск. До нее долетели обрывки его фразы
- Коду мягче попробуй.
Мужик был ничего себе. Симпатичный.
Машка вспомнила, что наперла по правилам этикета в двадцатиградусную жару колготки и умудрилась их разодрать о торчащий из сваленных за сценой декораций гвоздь. Она пробралась за припыленный рояль, стащила колготки и попыталась засунуть их в дыру на сцене. Набрала Серегу.
- Серый. Что за крендель тусуется на сцене? Ты никого не присылал? Да чего я его буду сейчас гнать. Он с Коляном нормально общается. Если начнет права от отдела культуры качать – пошлю туда, куда нашу мадам. Я не знаю, как он будет осуществлять это на практике. Это его проблемы, но указать направление могу. Что значит, вы задержитесь? Куда мог пропасть австралийский дед? Серега, ты Степке запретил выражаться. Я тебе ничего не обещала. Ты понимаешь, что я тебе сейчас могу сказать?
Из-за боковой кулисы высунулась голова кренделя.
- Вы – Мария Ивановна? Скажите Сереже, пусть едут сюда. Не нужно никого задерживать.
Машка стояла с распахнутым ртом, верещащим телефоном и пыталась вылезшим из босоножки пальцем запихнуть в дыру на сцене упорно не желавшие туда запихиваться колготки.
…А затем начался концерт. Это было здорово. На сцене выступали те же люди, что сидели в зале. Никто никого не оценивал. Все просто получали радость от соприкосновения с Искусством. С народным творчеством, которое сам народ бережно сохранил.
Выступив, артисты спускались со сцены в зал. Местные уступали им места на самодельных табуретах. Кто-то рассаживался на ступенях.
«Австралийский дед» сидел рядом с Михалычем. По доносившимся репликам Машка поняла, что Михалыч беззастенчиво пиарит гостю местную рыбалку. Дом культуры стоял на берегу озера, и Михалыч в свободное от обязанностей истопника время полавливал там коробков и даже иногда - осторожную щучку. Но знал он и другие места, заповедные. И уговаривал махнуть с ним посидеть с удочками. А там и сети у него где-то подзалежались.
К концу концерта на улице зафырчали моторы мощных машин. И через минуту к сцене выплыла заведующая отделом культуры. Народ потихоньку потянулся из зала.
«Непотопляемая Натали» была неотразима. Белоснежные кудри спускались на гладкий, без единой морщинки лоб. Воинственно настроенная грудь - упакована в костюмчик, тянущий на трехгодовую Машкину зарплату во Дворце культуры. В качестве желтеньких цепочек и зелененьких камушков, в обилии усеивающих представительную фигуру Натали, Машка слабо разбиралась. Но подозревала, что состряпаны они не в подпольной мастерской великого музыканта и ювелирных дел мастера Феди Медведева. Потом она еще раз посмотрела на туфли за триста баксов на вполне приличных ногах Натали. На свой нахально выползший из продранной босоножки палец. И пошла искать Степана.
Печальный Степан сидел на ступенях Дома культуры в компании всехнего кобеля Барыги. Он с ним беседовал. Машка присела рядом.
- Что, Мария Ивановна, домой.
- Домой, Степ. Здесь уже без меня разберутся.
Степкина машина с трудом пробралась между припаркованных к Дому культуры громадных «Джипов» «культурных работников».
… Серега появился под утро. Веселый и сильно нетрезвый. Его привез активно разговаривающий на снятом с запрета диалекте Степан.
Ввалился Серега с огромной охапкой плотных майских тюльпанов. Картинно преклонил колено перед Машкой.
- Серег, ну чего паясничать. И без тебя тошно. Что, умыкнула «Непотопляемая» культурный фонд? Оперативно тетка работает.
Нетрезвый Серега повалился на гостеприимно распахнутый диван.
- А вот хрен ей на всю морду.
- Фу, Серый, как некультурно.
- Зато доходчиво. Она же привыкла древнейшим способом все решать. А у Деда это не прокатило.
- Сережа. Ну, какой он дед. Он, наверное, меня моложе. Я что – тоже бабка?
- Ты Машка, Манюня. Вон тебя и внуки иначе не называют. Кто будет считать взрослым человека, который, провернув такое дело, слинял по-тихому. Даже не попрощалась. Ты думаешь, я покупал этот веник. Это тебе со всех дворов нанесли. Неужели эта крашеная кошка тебя так впечатлила?
- Так ясно же, что приехала она де… тьфу, миллионера этого окучивать.
- Ее окучивалка только на сопливых альфонсов действует. А Тимофей дело приехал делать. А не расфукивать направо-налево деньги, которые ему тоже не так легко достались. О деньгах и фонде будете говорить завтра. На рыбалке. Кому удалось Тимофея окучить – так это Михалычу. Он так о своих заповедных местах повествовал – поэт прямо. И частушки обещал только на рыбалке спеть. Тимофей и повелся. Кстати, он тебя старше. На два года, три месяца и четыре дня.
- Это что – вы там калькулятор к этому делу подключали?
- Не. Он без калькулятора посчитал. Он неделю здесь высиживает. И давно уже во всем успел разобраться. Так что, я спать ложусь, а ты готовь рыбалочные, тьфу, рыбалковые. Короче, продукты на рыбалку. Которые до ухи. И к продуктам чего-нибудь. Кстати, звони своим творческим детям. Пусть с твоими внуками немного посидят. Это тебя легко развести – типа, они сутками пашут. У меня этот фокус не прокатывает. Сообщи, что у тебя работа и личная жизнь. А то я без Катерины не поеду…
«минусовка» - фанерное музыкальное сопровождение при живом голосе.
«плюсовка» - полная и окончательная фанера.
«башлять» - выплачивать материальное вознаграждение, адекватное приложенным усилиям. Иногда абсолютно неадекватное.
Танок - танки мн. южн. зап. моск. (танец) хоровод, игровые пляски, круг, улица. танки водить. за селом танок собирается. танцы м. мн. пск. навес, который ставят на пасху, и где девушки собираются петь; перед ним водят танки. (словарь В.Даля)