Андрей активировал распознавание образа и понял, что не всё в полном порядке. Мерцание и жужжание в голове сигнализировали о неполадках, контрольная аура светилась слабо и отставала от рекомендуемых параметров едва ли не на треть. Пробовать восстановить систему Андрей не пытался, уже делал это несколько раз, жжение в ноздрях и томление в груди не проходили, придётся обращаться к врачу системотологу. Регистратура ответила немедленно, и гнусавый голос пропищал внутри над правым ухом:
- Ваш запрос обоснован, вы записаны на двенадцать тридцать, просьба не опаздывать с телепортацией.
Отбросив все сомнения, поскольку процесс пошёл, Андрей спустился на лифте на почту России, которая теперь существовала за счёт транспортных услуг и всякой мелочи, всегда сопутствующей путешествиям, будь то космические многодневные или местные, длящиеся от нескольких мгновений до часов. Например, можно было неплохо подкрепиться в фойе, где назначались деловые встречи и легкомысленные свидания, выбрать-купить маленький сувенирчик или заказать киношоу в дорогу, благо все покупки фиксируются без твоего участия, только успевай пополнять свой ИНН, заменивший все прочие счета и вовремя меняй предлагаемые макросы желаний. Андрей «купил» руссмак с визигой и, похрустывая мелкими синтетическими бело-рыбными катышками, огляделся по сторонам.
Вокруг ничего интересного, однако, по привычке, взгляд старался зацепиться хоть за малую новизну. Яркость искусственных красок уже не компенсировала скуку обстановки. Это мода – думалось Андрею. Теперь не напирают на визуальное восприятие, в почёте вегетативное. Что легче передать и сразу получить результат, то и отправляется в ноосферу, которая стала лишь огромной лоханкой управленческих решений. Девицы, сидевшие на высоких обезноженных стульях, ни о чём таком не думали и пакетировались весьма оригинально. Одна окружила себя теплозавесой из натурального бархата, а другая предпочла прозрачные ленточки, искусно подчёркивавшие все её прелести.
Андрей бросил в утилизатор остатки руссмака и прошёл в отдел писем. Ему не надо было думать – ноги сами привели его к кабинке. Он приложил палец к набору адреса и уже дёрнулся в сторону дверцы, которая должна была немедленно открыться, среагировав на считанную с личного чипа информацию, но не открылась. Голосовой регистр ящика выдал непосредственно в среднее ухо, управляя молоточками лучше любого пианиста:
- Код для Москвы изменён. Вам необходимо приложить безымянный, если большой палец удалён по причине пиратства или иных нарушений общественного согласия, попробуйте ещё раз.
- А какой я приложил? Чёрт бы их забрал!
- Не ругайтесь, вызову полицию языка! Проходите, опоздание три сотых миллисекунды – претензии не принимаются.
В приёмной поликлиники толпились люди. Они подходили к регистратуре, вставали на диэлектрический коврик и старательно молчали в окошко, через секунду исчезали – регистратура легко справлялась с потоком посетителей, очередь продвигалась бойко. Минута-другая и Андрей уже у доктора. Плоский человечек, похожий на допотопную голограмму, порхал по просторному кабинету, расправляясь с кучей флэшек, зажатых в кулак. Он ловко вдвигал их в гнёзда различных аппаратов и посматривал на Андрея, будто состоял с ним в заговоре.
- Вот так по-старинке и работаем. Никак не добьёмся поставки коммутатора из Швейцарии, а что вы хотите? Альпы! Полная релаксация. Я уже сканировал ваши жалобы, осталось прощупать мозжечок. Картина надо сказать, удручающая. Вы совершенно себя запустили. Думаю, вам надо срочно сделать полную лоботомию. От мозга все уже отказываются – страшно ненадёжная штука, не говоря о его сенсорах. Говорите, подумаете, чем? Мозгом? Ну хорошо, только не тяните с решением, вы слышали сообщение президента Лохматого? Так он уже проделал операцию, кстати, речь его сильно от этого выиграла! А пока приступим к консервативному лечению. Встаньте вот на эту табуретку и прыгайте на меня…
По пути домой Андрей напряжённо переваривал полученную информацию о своём здоровье. Сколь удручающей она не была, но отправлять её на переработку в центр мыслительной поддержки не хотелось – собственное решение было пусть и неправильным, но своим, родным и заботливо вредным, учитывающим малейшие нюансы характера и сложившихся предпочтений. Так было бы в идеале, но решение не приходило.
Он отчётливо понимал, что опаздывает, страшно опаздывает в своём техническом развитии. И причину этого он знал. Она, разумеется, лежала в детских впечатлениях, ни к какому Фрейду обращаться не надо и так это ясно. Андрей помнил, как плакали его родители, когда ему вживляли первый чип, лет в пять-шесть; и такие же расстроенные лица у них были, когда его забирали в академию, успешно оконченную им через пару операционных часов.
Их не радовало, что он бойко перебирает поименно всех египетских фараонов, отчеканивает их свершения строго по учебнику, рекомендованному министерством фурсенологии; их не впечатляла даже выборочная мелодекламация Рабле, превратившегося в его изложении в примитивного старого пердуна и не более; не радовало их, когда он по косточкам разбирал ошибки графа Толстого, восхваляя гений Чернышевского вперемешку с восторгами, обращёнными к новым технологиям; и многое другое, абсолютно родителей не радовало, будучи уже совершенно им непонятное и по убеждению ненужное.
И причина «нерадости» видна как на ладони – не принимаемой, кстати, умными автоматами с первого раза – это неспособность перемещать знания и образы в нужном направлении, а что, собственно, «нужно». Очень просто – нужна самостоятельная, самостийная мысль, неверная, никуда не ведущая, но своя. ФМ знал это и не скрывал от идиотов. Иероглифы современного знания, - не вникая в примитивность способов подачи, при всей технологической сложности, - представляли собой готовые решения. И ладно бы, здорово! Но кем подготовленные? и в каких целях? Если говорить о людях – то это лишь тощие управленцы, проджарые и циничные – все средства хороши; если иметь в виду автоматы, то это лишь примитивное удобство собрать и передать большему числу пользователей какую-нибудь электронную чушь.
Замечательное слово: пользователь! Если бы не понимать, что они есть лишь рабы! Примитивные, древние рабы – не писари, не учителя, не толмачи и звездочёты, даже не домоправители и философы, а примитивные молотобойцы, которых никогда не допустят до варки металла и хозяйского горохового супа. Андрей шёл по пустынным улицам городской тундры, начисто забыв об индивидуальной телепортации и общественных метро-порталах. Что делать? Идти вместе со всеми и ни о чём не думать – будто это и есть счастье человечества, или остаться со своим мозгом, искалеченным, обременённым всякими чипами и информационными системами, оберегать свои сомнения и оставаться таким же несчастным, каким он чувствовал себя всю жизнь.
Пока он размышлял индивидуально, примитивно и привычно, ему вещали: «…в наше сложное время, когда энергия солнца ведёт себя непредсказуемо, когда астероиды так и снуют вокруг планеты, когда ресурсы луны и ближайших планет или исчерпаны или слишком дороги, осталось лишь одно место, где можно заработать – это человеческое тело. Олигархи прекрасно поняли, за что стоит бороться. Из Лондона сообщают: акции конгломерата внутричерепного пространства непрерывно растут, а сегодня подскочили в цене на семь пунктов, в юанях это составляет…»;
«…в Госуме развернулась борьба вокруг закона о всеобщем обезглавливании, лоббисты ведущих отраслей инфомании и индустрии развлечений борются за государственные концессии использования освобождённых от мозга черепных коробок. Непрерывно поступают на рассмотрение новые проекты, претендующие на головное государственное финансирование. Предпочтение правительства пока отдаётся размещению внутричерепных инфо-кинотеатров типа 33D, но вопрос не закрыт окончательно, пока Атомэнерго настаивает на установке микрореакторов на жидких нейронах»;
«Уже в первом чтении принят закон о лоботомии младенцев, начиная с годовалого возраста; его противники доказывают, что это половинчатое решение, и оно означает опоздание минимум на год и семь месяцев (нормальный возраст созревания плода в новом информационном обществе)… Также остаётся нерешённым вопрос о рекламе, ведь с переходом на повсеместное управляемое оплодотворение теряется смысл в естественной сексуальности населения, а как тогда рекламировать новые правительственные информационные ресурсы?».
Дальше забубнили совсем неинтересно и, как только пошла речь о невероятных достижениях новейшей науки буратинологии, Андрей отключил информационное поле, статус трудовой книжки позволял ему это делать.
- Боже, как хорошо, что после тридцати можно уходить на пенсию, мне остался какой-то год вытерпеть это сумасшествие.
Рассуждая таким образом, Андрей направился на морготерапию, назначенную доктором, если не пойдёшь, последуют неприятности – не выпишут бесплатное торможение (сон) или снизят рефлексию конечностей, а рецидивистам могут наслать исправительные галлюцинации и приговорить к нескольким годам какой-нибудь фобии и запрятать в пеницитарное подпространство.
Морг встретил Андрея чудовищным, но характерным спокойствием. Тут не правили автоматы, вся информация содержалась на бирках, и ходила тут по старинному паркету не кибер-уборщица с подсосом, а не очень-то опрятная живая нянечка с оторванной на сером халате пуговицей и другой, пришитой прямо на лоб – по моде пятидесятых. Она угрюмо посмотрела на Андрея.
- Пришёл… Принесла нелёгкая. Откуда вы такие берётесь с мозгами? Пошли смотреть на твоё будущее – может успокоишься и расстанешься со своим сокровищем.
Нянечка вытащила связку ключей, какие Андрей видел только в музеях, погремела ими, будто это взлетает крыловаген, отделила один нужный, и, кивнув распадающейся на стороны седой чёлкой, в сторону открывшегося коридора, пригласила войти внутрь. По обе стороны стояли стеллажи, на которых в несметном количестве расположились баночки с формалиновым раствором, охранявшим когда-то живые человеческие извилины, запертые теперь навечно в прозрачно-зелёные стекляшки.
- Да зачем навечно? Сканируем их, по план-графику. Какие неинтересные, тех утилизируем, а кто не всё подсознание игрушками исчерпал и науке ещё пригождается, так тот остаётся. Считай – вечная жизнь, но, естественно, кому как повезёт, не достоин – ступай в корыто.
- А потом их куда?
- На переработку, выбрасывать вроде жалко – ещё пригодятся в биочипах, опять придумали что-то новенькое!
- А я тут зачем?
- Так ты же отказник, как я поняла, или нет? Только отказников к нам живьём шлют. Нет? Так что я тогда с тобой время своё драгоценное трачу, лучше включу сиреноал и до конца смены замру-отключусь. Не понял?
- Нет, не понял…
- Тогда катись отсюда – не помогает тебе морготерапия, так и дохтору своему скажи!
Андрей не стал больше рисковать, выбиваясь из навязанного ему Wi-Fai биоритма, и телепортировался с ближайшей почты домой-на-работу. Отслужив положенные часы, он услышал приятную мелодию сонаты Джузеппе Тартини, сообщавшую звуками, что его благополучно отключили от рабочего домена, в точном соответствии с требованиями профсоюза, через два с половиной часа. Какое-то смутное чувство незавершённости не покидало Андрея. В голове хлопали костяшки, будто кто-то играл в настоящее домино, торопился и ждал рыбы.
Он прошёл в ванную, приказал себя уложить в джакузи и работать в режиме микро-цунами, но это не помогло. Ничего не изменила и сушка с запахом сосны на берегу моря. Тогда он подошёл к кафельной стене, услужливо распознавшей его желание и немедленно принявшей образ зеркала, взял себя за уши, раскрыл черепную коробку и увидел, как ему навстречу выползает холодная, кем-то точно рассчитанная, пустота.