Когда Зоя вернулась с помощью, помогать было некому. Валя сидела рядом с мёртвой матерью и, улыбаясь всё той же застывшей улыбкой, гладила её по окровавленным волосам. Больше она не пыталась копать, объясняя это всем так:
- Лопата застряла. Вынуть не могу. А мне копать надо. Семёна спасать. Мамочка, отдай мне лопату. Отдай, пожалуйста.
Кто-то из мужчин сбегал в деревню, вызвал "скорую" и милицию. Приехали быстро, но не сразу смогли договориться в какую машину посадить Валю. Наконец, уже после того, как вытащили из головы Александры лопату, милиционеры согласились, что "девка чокнулась на всю катушку". Врач смог убедить их, что Валя - их пациент:
- Поймите, здесь явное помешательство! Такая хрупкая девушка и с такой силой ударить! Да ещё родную мать, да ещё и без веского повода. А разрытая могила? Смотрите, книга "МАГИЯ", свечи, полный мешочек лапок куриных, кроличьих, черепушка чья-то... это ведь ритуалом пахнет. Человек с ума сошёл! Что вы с ней делать будете? Через час всё-равно нас вызовите, чтобы забрали. Лучше уж сразу отдайте. Мы её увезём от греха подальше. Поверьте мне, так лучше будет. Пока она новых бед не натворила.
Милиция сдалась. Тело Александры и Валю увезла "скорая". Милиционеры собрали "вещдоки": лопату, книгу, свечи, мешочек с колдовскими атрибутами и уехали. Пришлось мужчинам сходить в деревню за лопатами, чтобы привести в порядок могилу. Зоя от всего пережитого рыдала так, как не плакала на похоронах сына.
Вернувшись домой, она застала своего мужа с Леночкой и Ванюшей.
-Слава Богу, родной, что ты с детками.-Зоя обняла его и положила голову ему на плечо. Ей хотелось почувствовать, что рядом близкий, надёжный человек.- Это так ужасно! Лучше этого не видеть.
- Успокойся, Зоюшка. Я, как ты просила, за Леночкой сразу сбегал, когда вы с Александрой ушли. Не плачь, а то деток напугаешь. Видишь, как они на тебя смотрят, уже плакать собираются. Не пугай их.
-Не плачте, деточки. Сиротки мои... не плачьте. Мы с вами, мы рядом. Мы вас никогда не бросим, вырастим.- Зоя взяла на руки Леночку, поцеловала Ванюшу.
-Ну что ты, Зоюшка, Настенька же жива. И Валя жива.
-Ой, Ванечка, Валя считай - не жива. Она Александру убила и сама с ума сошла. Не дай Бог всё это увидеть. Я никогда не смогу этого забыть! Никогда...
Прошло три недели. Врачи много раз с удивлением шептались у её кровати: выздоровление шло не по правилам быстро. После тщательного обследования Настю выписали из больницы. Дома ей рассказали обо всём, что произошло. Теперь она знала куда пропала бабушкина книга, знала почему Семён не пришёл к ней в тот день, почему Валя ушла, оставив странную записку. Прошлое вернулось острой болью, но теперь не осталось ничего тайного. Всё понятно. Только жаль, что не сбылось о чём мечтали, чего так ждали! И вот теперь - всё сломано и уже ничего нельзя исправить. Вспомнился сон в больнице про бабушку… сон ли?
По телу пробежал озноб, хотя Настя шла по залитой солнечными лучами улице. Возле калитки, на горячем песке нежились на солнцепёке две кошки.
В доме Семёна всё напоминало о пережитом недавно горе: фотография с траурной ленточкой, стоящая в зале на маленьком столике, придвинутом к стене и рядом - иконка с горящей свечой. Чёрный платок на голове у тёти Зои и потухшие, слезящиеся глаза Ивана Сергеевича. Нет Семёна, а этот дом всё равно остался для Насти - "его".
Говорили шёпотом, потому что спала Леночка. Ванюша рисовал за большим круглым столом, покрытым сверху скатерти прозрачной клеёнкой.
-Посмотри, Настенька, как мы рисовать красками научились. Мы часто рисуем, лепим из пластилина. Дедушка Ваня нас учит, да, внучек? Как Леночку уложим спать, так у нас - "тихий час". Иногда книжки читаем, если я свободна. А так, рисуем и лепим. Потом покажем маме наши альбомы, да, Ванечка?
- Спасибо, тётя Зоя, за Ванюшу.
- Это тебе спасибо, Настенька. Спасибо за внука. Вон он у нас какой! Вылитый Семён... и глаза, и улыбка... даже разговаривает, как он. И какая я тебе "тётя Зоя"? Мама я тебе, а Ванечке - бабушка. Мы теперь - одна семья. Одно горе у нас и одна радость.
Настя молча кивнула. Подступивший к горлу комок слёз мешал не только говорить, но даже дышать. Затянувшееся молчание прервал Ваня:
-Мамулечка, смотри! Вот я с тобой, а это - дедуска...и бабуска с коляской. А в коляске - Ленуся.
-Ну копия - Семён. Тот тоже, как только говорить начал, всё: мамуля, папуля, мамусенька...Всю жизнь так и звал.
-Мы, наверное, пойдём, тё...мама.
-А я вас провожу, родные мои. Леночка ещё час проспит. Дедушка, если что, понянчит.
-Мама...я хочу на кладбище сходить. Сейчас.
-Ну и хорошо, сходим.
Кладбище протянулось до самого леса. Всего около трёх лет прошло со смерти бабушки Анны, а скольких уже похоронили за это время! Возле могилы Семёна росла цветущая черёмуха.
- Видишь, какая черёмуха, я попросила её оставить, когда могилку копали. - Тётя Зоя наклонила ветку, потрогала низко свисающие кисти.
Настя, держа Ванечку за руку, остановилась у самого креста, провела рукой по его уголкам.
- Здравствуй, Семён.
Она вспомнила его последний взгляд. Последний взгляд на неё, последний его взгляд в этой жизни. Тот страшный миг, когда она увидела мчащуюся машину и всё тело пронзил испуг. Она сразу глянула на него. Их взгляды встретились. Будто не было разлуки. Не было обиды. Была любовь. Это был её любимый, любящий, родной... Самый близкий, самый желанный... Отец её ребёнка.
Словно в ответ на её мысли заговорила Зоя:
- Знаешь, дочка, если человек живёт, то он может разлюбить, полюбить другого. А если человек умер, он уже никогда тебя не разлюбит. Он будет любить тебя, пока бьётся твоё сердце, в котором он продолжает жить, в котором продолжает жить его любовь. Понимаешь?
- Понимаю, мама. Я об этом же думала. Только в одном с Вами не согласна: любовь вообще не умирает, даже если сердце перестаёт биться. Поверьте, это так. Мне это ещё бабушка говорила. Любовь есть Бог. Бог вечен и постоянен. Если человек Бога любит, он и людей сможет любить. Наше бессмертие и есть - любовь. Душа наша бессмертна в любви. Если рождается любовь, она уже не умрёт. Только люди часто ошибаются, принимают за любовь другое чувство. Вот он, мой Семён, рядом стоит. - Она наклонилась и поцеловала Ванюшу. - Никто нас с Семёном никогда не сможет разлучить.
Из её глаз потекли слёзы, но боль из сердца постепенно уходила. Они любили, и у их любви есть прекрасное продолжение - их сын. Слёзы скользили по щекам и с ними из души уходили отчаянье, боль, страх. Осталась только любовь. Казалось, она навсегда ушла из её сердца, из её жизни. И вот теперь, в самую трудную минуту, она возвратилась, а вместе с ней возвратилась и жизнь. Любовь к Ванечке, к Семёну, к его родителям, к бабушке Анне, к Наде и ко всем добрым людям. Любовь к жизни. Вдруг так захотелось жить! Смотреть на это высокое, бездонное синее небо с лёгкими белыми облачками, ходить босиком по мягкой шелковистой траве, вдыхать пьянящий запах черёмухи...Сколько слёз она пролила бессонными ночами в больнице, сколько слов было сказано в молчащую пустоту палаты... Она даже боялась представить, как придёт на кладбище, упадёт на его могилу... И вот теперь, стоя здесь, она вдруг почувствовала его присутствие, почувствовала его любовь. Да, он остался с ней. И душа её вновь обрела то состояние, когда они были вместе. Настя вновь испытала давно забытое чувство восторга, волной пробежавшее, нет, не по её телу, а по её душе. Восторга от этого неповторимого мира, от жизни, от переполнявшей её любви.
Конец мая выдался на редкость сухим и жарким. Стояла пора сенокоса. С самого раннего утра, когда на небе только занималась зорька, на лугах и лесных опушках заводили свои звонкие песни острые косы.
-В-ж-жик! В-з-жик! В-з-зж-ж!
Косари спешили управиться до полуденного зноя. К двенадцати часам, когда солнце поднималось в зенит и воздух становился сухим и горячим, все возвращались в свои дома или старались спрятаться в тень. Никто из старожилов не помнил такого жаркого мая.