«Когда началась война, мне было 15 лет, - рассказывает Дмитрий Никитович Горячев.- К этому времени я успел окончить семилетнюю школу и получить в ремесленном училище специальность токаря. Промышленность сразу же была поставленная на военные рельсы. Краматорский машиностроительный завод, на котором я работал, стал потоком выпускать снаряды и военную технику».
Дмитрий работал, как и все, - по 12 часов в сутки. Завод по-страшному бомбили. Но рабочих мест никто не покидал. Из-под резца подростка тонким серпантином стекала металлическая стружка - он знал, что его снаряд принесет врагу неминуемое возмездие.
Однако в октябре 41-го город Краматорск Донецкой области пришлось сдать. Завод и другие стратегически важные объекты во время отступление были взорваны. Оккупанты сразу же навели порядок - повесили для острастки перед дворцом культуры известного местного футболиста, якобы участвовавшего в движение партизан.
Когда фашистов разбили под Сталинградом, волна отступавших докатилась до Краматорска. Немцы занервничали, озлобились.
«Я видел в эти дни, - говорит Дмитрий Никитович,- плачущего посреди улицы здоровенного фашиста. Картина, согласитесь, непривычная».
Но свою досаду выместить на мирных жителях фрицам не удалось - Красная Армия отбросила их на несколько километров от города.
В сентябре 43-го Дмитрий записался добровольцем в армию, его зачислили в пехотные войска. Первое впечатление об армии - песня «Прощай, любимый город», которую в минуты отдыха пели солдаты в городе Славянске. «Пели так хорошо и ладно, что до сих пор, кажется, я ее слышу», - говорит Дмитрий Никитович.
Обучали пехотинцев по ходу продвижения к фронту. Новобранцы много ползали по-пластунски. По пути следования попадались сожженные дотла деревни, на месте которых нелепо торчали безжизненные печи. Ночевать было негде, А уже по ночам крепко подмораживало.
«Забрались мы на ночлег, - вспоминает Дмитрий Никитович, - в груду подсолнухов, а утром я уже не мог встать - ноги отморозил. Слышу, солдаты разговаривают; умываясь, фыркают водой, а я двинуться не могу. Пару недель провалялся в госпитале.
Потом после короткой подготовки был направлен в Румынию в 41 механизированный корпус 7 танковой бригады».
Дмитрия Горячева зачислили в автоматчики. Задача у них была простая и ясная: четверо солдат с автоматами запрыгивали на танк и охраняли его с внешней стороны от возможных опасностей - уничтожали фашистов, пытающихся вслед машине бросить из окопа гранату, или запустить откуда-нибудь сбоку фау-снаряд. Когда танк шел в атаку навстречу обстрелу, десантники спрыгивали на землю и бежали, укрываясь от пуль за машиной. А потом снова занимали свое место. Так с боями они продвигались вперед - в сторону Берлина.
Страшнее боя иногда были вынужденные передышки.
«Это было уже в Венгрии, - рассказывает Дмитрий Никитович. - Танковая бригада остановилась на возвышенности. Саперы устроили несколько взрывов и таким образом быстро сделали окопы для танков. Танки въезжали в эти ямы так, что башни их оставались над землей, то есть они были практически недоступны для вражеских снарядов и в тоже время могли прицельно обстреливать противника. Мы, автоматчики, должны были обеспечить полную круглосуточную безопасность экипажам машин.
Шел январский дождь вперемешку со снегом. Костер разводить было нельзя - мы стояли в открытом поле, и огонь - верный ориентир для врагов, могли бы увидеть за версту. А немецкие минометчики лихо обстреливали наш тыл.
От холода уже зуб не попадал на зуб. Слава богу, меня послали с пакетом в штаб. Я обрадовался возможности размять затекшие ноги, да в пути натолкнулся на такое, отчего мне стало не по себе. Прямо на дороге в замерзающей луже лежало трое наших бойцов, разбросанных минометным взрывом. Тела их уже наполовину были покрыты льдом.
Я остановился над ними, снял шапку и задумался. Вот сейчас они вмерзают здесь в чужую землю, а где-то там, на Украине или в далекой Сибири, родные получили от них письма, читают, радуются, верят, что они скоро с победой вернутся домой…
Вот такая она наша солдатская доля…»
Утром в танковую бригаду прислали роту штрафников - верный признак наступления. Так оно и вышло - мы, голодные, замерзшие, злые, рванулись по команде вслед за танками вперед и сразу же сломили сопротивление врага. Фашисты уже выдохлись - и населенный пункт наши солдаты заняли практически без потерь.
«А потом нам старшина, - улыбается Дмитрий Никитович, - устроил баню. И не в переносном, а в буквальном смысле этого слова! Баня была настоящей - со стеклянным куполом, парилкой, бассейном…
Какое блаженство - после окопов попасть в баню! Это, наверное, в полной мере поймет только тот, кто побывал на фронте».
Случалось, конечно, и так что незадолго до победы отдельные наши воинские части вынуждены были совершать отступления, попадали под обстрел, теряли бойцов и боевую технику. Через все это прошла и танковая бригада, в которой служил Горячев. Когда в ней под городом Веленце осталось только 4 танка, ее отправили в Харьков на переформирование, а затем - на Дальний Восток. А нашего героя фронтовая судьба забросила в 569 стрелковый полк 122 стрелковой дивизии, прибывший из Карелии.
Артиллерист-наводчик Дмитрий Горячев вскоре получил новенькую 45-миллиметровую пушку, пару лошадок, которые ее тащила и двух подручных бойцов - ездового и заряжающего. В составе своей дивизии он был переброшен в Югославию, где шли бои за каждую сопку.
«С горы было все видно, как с самолета», - рассказывает он.
До сих пор Дмитрий Никитович помнит каждую деталь той местности: прозрачные быстрые реки с водяными мельницами, ухоженные садики, виноградники, частные домики, белую колокольню церкви, которую ему пришлось разнести вдребезги метким пушечным выстрелом из-за того, что там засел пулеметчик. Помнит он и чаепития в гостях у радушного югослава, который не эвакуировался только потому, что ему было жалко бросать свою свинью - она была такой толстой, что уже не могла ходить. А уж боевых товарищей Горячев помнит поименно и готов рассказывать о каждом отдельно.
«Если обо всем, что вы рассказываете, подробно написать, получится добрая книга», - говорю я ему.
«А я и пишу книгу, - отвечает он и показывает мне стопку исписанных карандашом листков. - Отдам в школьный музей. Может быть, пригодится потомкам».
«Последнюю самую большую сопку, - продолжает он, - окрестили «верблюдом» - она была похожа на двугорбого верблюда. На одном «горбу» - мы, на другом - немцы. Я смотрю - засекаю потенциальные цели. Вижу, сверкнул на солнце штык лопаты. Ага, немец что-то копает. Пригляделся - затаскивают в окоп пулемет.
Завязался бой. Фашисты обстреливали нас, как бешенные. Осколок снаряда вывел из строя соседнюю пушку. Ранило в голову моего заряжающего, хлынула кровь. Я перевязал его и сказал: «Спускайся вниз!». Вскоре немцы пошли в наступление. Командир приказал нам отступить. Внизу я услышал крик о помощи: «Перевяжите!» Под штабелями бревен лежал солдат, раненный в пах. Пуля кость не задела. Я отстегнул пакет и плотно его перебинтовал. Руки и гимнастерка и брюки были у меня, как у мясника, запачканы кровью. А солдат оказался мужественным. Опираясь на меня, он встал, и мы с ним пошли в лес. Он прихрамывал, превозмогая боль. Вижу из-за кустов, стоит машина с крестом. Вроде бы немецкая. Прислушался к разговору солдат - болгары. Они служили у немцев, а потом с радостью перешли на нашу сторону. Мы вышли к ним. Кричат: «Братушка, ранен!». Они объяснили нам, как пройти к нашему госпиталю, - благо, он был в нескольких шагах от нас.
Раненого положили на носилки и унесли на операцию. А я, уставший до чертиков, забился в коридоре в какую-то нишу и уснул».
Утро и вправду выдалось мудренее вечера: Горячев увидел, как тронулся обоз. Подошел к нему и узнал своих однополчан.
- Тебя что, ранило? - спросил кто-то из них, кивая на окровавленную гимнастерку и руки.
Очень кстати был объявлен банный день и переход на летнюю форму. А через пару недель - 7 мая из штаба пришло известие о Победе.
Болгары, увидев русских, кричали: «Братушки, война кончилась!»
А после полк пешком двинулся на родину. На румынской границе увидели полосатый столб с надписью «СССР» и огромный плакат «Родина-мать, встречай героев!».
Герои шли два месяца по пыльным шляхам до Винницкой области.
Там под гром духового оркестра дивизия прощалась с боевым знаменем: каждый воин становился перед ним на колено и прикладывался к нему пересохшими губами. У некоторых глаза влажнели от слез.