Ну, кто из нас не кропал стишки? Нечто эфемерное о небе, птичках, любви, последнем приюте и о своем месте в нем. Как правило, это присуще прыщавым восьмиклассницам. С возрастом это проходит. Продолжают кропать депрессивные меланхолики, старые девы, неуемные графоманы и горькие пьяницы. О настоящих поэтах умолчу. Их издают. Все прочие издаются сами. За свои кровные. Исключение – горькие пьяницы. Эти пишут «в стол», залитый портвейном.
Но это лирика. Я берусь доказать, что у слова «поэзия» мужское начало, несмотря на его откровенно женский род. Не потому, что лично у меня с ней отношения сложные, а потому что в школе я был чтецом.
«Это вошло в привычку. В октябрьские дни всегда строятся на перекличку прожитые года!», - вещал я со сцены, одетый в белый верх, черный низ и красный пионерский галстук поверх белого верха. Мне вторили остальные чтецы. Галстуки колыхались в такт биению наших сердец. У меня получалось звонче всех.
Видимо поэтому директор школы послал именно меня стирать пририсованный кем-то член на трехметровом портрете Ильича, установленном в фойе. Мел оттирался плохо. Я перестарался и протер дырку на гульфике вождя. Старшеклассники ржали. То ли надо мной, то ли над Лениным.
Подоспевшая техничка тетя Нюра умелыми стежками заштопала мошонку Ильичу. Директор нервно высморкался в мой пионерский галстук. Стихов со сцены я больше не читал. Не звали. И конечно не писал. С поэзией было покончено.
Однако с тех пор никому не заштопывал мошонку и не подлизывал зад, хотя соблазны были.
Пишу рассказы. Чем это может закончится не знает никто.