Не надо про Париж 16 глава

Людмила Каутова
Настал всеобщий любовный кризис. Нервы у всех на пределе, поэтому волдыри, появившиеся на теле Светки и предваривший их появление зуд, никого не удивил. Она сама поставила  диагноз и назначила лечение: «Нервы, приму димедрол – и всё пройдёт». Местная фельдшерица Томка подтвердила диагноз и принесла  целую кучу таблеток. Время шло – здоровье не улучшалось. Мало того, подобные симптомы появились и у Нины, и у Антонины. «Приятная болезнь, - находила  силы шутить Светка, - чем больше чешешься, тем приятнее». Фельдшерица только руками разводила: нервный диагноз явно оказался несостоятельным. Общение с учителями позволило случайно узнать, что детдомовские дети почти все болеют чесоткой и может  передаваться она через тетради, учебники, если руки вовремя не помоешь. Все перечисленные симптомы были налицо. Странно, но признаться, что больны чесоткой, взять больничный лист и спокойно лечиться дома, девчонки не могли. Почему-то стыдно. Решили лечиться самостоятельно, предварительно расспросив о методах лечения  тётю Валю, уборщицу.

- Чем чесотку у  детдомовских детей лечат? Да  элементарно: варишь щёлок покруче и моешься. Несколько раз повторишь, и, как рукой снимет, - со знанием дела выдавала рекомендации Валя.

- Тётя Валя, а щёлок – это что? – не поняла Антонина.

- Ой, ну ничего-то вы, городские,  не понимаете, как жить будете? Объясняю: в кипятке растворяете печную золу, размешиваете и можете мыться. Да остудить не забудьте – обваритесь.

Похоже тётю Валю трудно провести: ей сразу же стало понятно, в чём дело. Застеснявшись, переспрашивать, что значит «варить покруче»,  они не стали.

Вечером кухня превратилась в баню. На всякий случай, чтобы расправиться с мучителем-клещом наверняка, золы в кипящую ключом воду насыпали много (так ему и надо!). Помывшись, довольные, в ожидании результата улеглись спать.

Результат не замедлил сказаться: к утру обожжённая щёлоком кожа покраснела и  чесалась ещё больше.

- Всё, -  решительно сказала Светка и даже кулаком стукнула по столу. – Хватит экспериментировать. Я еду в районную больницу.

Возражать никто не стал. Возвращения Светки ждали с нетерпением. Все глаза проглядели. К вечеру она явилась с подтверждённым диагнозом и пол-литровой банкой мази от чесотки. Намазавшись мазью, они успокоились и  впервые за последнее время уснули, а утром, вздрагивая от холода в нетопленной избе, кое-как удалив мокрой тряпкой остатки не впитавшейся мази, отправились в школу. Искушённый в подобных делах Коля Сологуб, хитровато скосив в сторону Нины глаза, потянул носом воздух и громко сказал:

- Ой, Нина Петровна, а кто-то мазью от чесотки намазался, воняет.

- Не воняет, Сологуб, а пахнет. Подбирай слова , - нашла, что сказать Нина и отвернулась к доске.

Мазь закончилась быстро, а до желаемого результата было ещё очень далеко. Как всегда, на помощь пришла сестра Эмма – прислала литровую банку мази. Но когда и это не помогло, терпению пришёл конец. Приняли решение – лечение прекратить. И странное дело,  симптомы постепенно исчезли.

Жить бы да радоваться, но где уж тут? Как-то вечером, не разделяя радости девчонок по поводу выздоровления, Антонина тихо, едва слышно, сказала:

- А я, девчонки, чесотку долечивать дома буду – беременна я.

Какое-то время сражённые наповал этой новостью все молчали. Первой молчание нарушила Светка:

- Тонь, а пахарь-то кто?

- Свет, ну разве можно так грубо? – не выдержала Нина.

- А что  ей из себя девочку строить? Мамке в подоле принесёшь? Или папка всё-таки будет? – продолжала Света, и не было в её словах ни капли сочувствия.

- Заканчивай допрос с пристрастием, - остановила её Нина. – Хочет  - рассказывает. Хочет – нет. – А ты не переживай, нельзя волноваться – малышу навредишь. Всё у тебя сложится. Не заметишь, как ребёнок вырастет.  Когда уезжаешь?

- Да хоть сейчас. Кому я здесь нужна? Бобик  заявление подписал. Вы проводите меня к автобусу?

Проводили. Сунули в варежку пару десяток – больше нет, помахали вслед уходящему автобусу. Не прижилась Антонина в Степановке. Летела навстречу любви, как мотылёк на огонь, и  красивые крылышки опалила. Не родись красивой!


Весь вечер Нина и Света молчали: Тоньку жалко. Они знали, что была Антонина  из многодетной семьи. Учить  семерых детей у родителей не было возможности. Родители собрали семью на совет, чтобы решить, кому учиться дальше. Обсудили и решили: Антонине. Учили Антонину, отказывая себе во всём – достаток не велик был. Вот, думали, Тонька закончит учёбу, станет работать – легче будет. Закончила, стала работать… Страшно было подумать, как она явится домой, что скажет родителям, что делать будет.

В школе коллеги к ним бросились с расспросами, но Светка сказала, как отрезала:

- Интересно знать – у неё и спросите!

Больше вопросы  не задавали, но кости мыли, заодно и Нине со Светой доставалось.

Перед Новым годом началась предвыборная кампания в местные советы. Зашевелилось районное начальство,  зачастило в Степановку. Интерес к жизни электората появился. На вопросы отвечают, помочь обещают, а сельчане аплодируют. И те, и другие довольны. Уже сейчас,  задолго до выборов все – «за». Встречи, как правило, проходили в клубе, а чаще всего  в школе, потому что в любое время дня избиратели-учителя к встрече по приказу директора готовы. Легко, видите ли, явку обеспечивать.

Нина долго думала, к кому  из приезжающих обратиться с нерешённой проблемой детдомовских детей. Свой выбор она сделала, увидев на встрече секретаря райкома комсомола Ивана Шаврина. Был он очень привлекателен внешне, за словом в карман не лез, умел общаться с людьми, расположить к себе. « Вот с ним я и поговорю, - решила она. - Шаврин наверняка выслушает».

Увидев молодую, красивую учительницу, явно проявляющую к нему интерес, Иван, пожимающий на прощание руки всем желающим, задержал шаг и обратился к Нине:

-Девушка, Вы что-то хотели спросить?

- Мне бы хотелось поговорить  наедине.

- Вот как! А почему бы и нет? Как я понял, Вы – учительница местной школы. Меня зовут Иван. Иван Шаврин. Ну, а о  моей должности, я полагаю, Вы  знаете. Приглашаете  на чашку чая? – заулыбался секретарь.

- Очень приятно. А я -  Нина. На чашку чая, Иван, приглашу, пожалуй, в другой раз. У меня к Вам дело, не терпящее отлагательства. Прошу вас, пройдёмте в класс.

Оказавшись с Иваном наедине, Нина растерялась. Мысли никак не хотели выстраиваться в определённом порядке, мешали друг другу:

- У меня учатся дети из детского дома… Понимаете, детский дом… Их там бьют…- едва пролепетала Нина и замолчала, окончательно скованная стыдом за свою сбивчивую  речь, боясь взглянуть на собеседника.
 
- А мне сначала показалось, что Вы храбрая. Успокойтесь, давайте обо всём по порядку: кто бьёт, кто об этом знает, какие меры принимались? – Иван ободряюще взглянул на Нину.

- По-моему,  бьют все, и все знают. А меры… меры… не принимает никто.

- Давайте, Нина,  договоримся: я, конечно, не семь пядей во лбу и лицо в районе далеко не первое, но я  обещаю поговорить с Сергеем Александровичем Пономарёвым, секретарём райкома КПСС по идеологии, он мужик правильный, он найдёт способ это безобразие прекратить. Обещаю дело не затягивать. А Вам спасибо. Неравнодушный Вы человек. Думаю,  мы обязательно увидимся. Извините, мне пора.

Нина ликовала: «лёд тронулся», появилась надежда избавить детей от  мучителей.