Архив проза ру. Жизнь в заметках на полях

Архив Литературы Проза Ру
В нашем светлом мире до сих пор присутствуют предметы, способные пробудить в вас эмоции, способные вернуть нас к прежней саморазрушительной жизни. Эти предметы объединяются понятием "искусство".       
               
                из фильма: Эквилибриум (Equilibrium), 2002





Я думаю, что нет никакой высоты (особенной чести и т.п.) в том, что человека называют или он сам себя называет поэтом или писателем, как нет особой чести в том, что кого-то называют дворником или психологом, или санитаром или профессором, слесарем или президентом компании, вот вором, лодырем, бандитом быть недостойно...

                Машино







«Сей молодой петушок полагает, что сочинительство — это не мучительное перечеркивание черновиков, не кропотливое высиживание жопой каждой строки, а легкое и приятное занятие, словно запуск мыльных пузырей, чему его научил, разумеется, никто иной как сам Пушкин. И далее: он идет в поэты — не потому, что полюбил слово, а потому, что хочет славы и благосклонности дам. Если бы в нашем обществе ценились не герои, а — смешно подумать, но, допустим — какие-нибудь купцы, то молодой человек не пошел бы в юнкерскую школу, а занялся маклачеством, водил бы, скажем, арбузные баржи из Астрахани… Поэзия для него не цель, а средство достижения цели».
«Данзас махнул, и они начали сходиться. Дойдя до барьера, Пушкин выстрелил, жмуря левый глаз, и в тот же момент увидел струю дыма у ствола противника. Краем глаза он прихватил какое-то движение в стороне, как будто некто в черном быстро перебежал от куста к кусту на трех ногах. Пуля пролетела близ его виска, громко жужжа. Данзас и Аршак бросились к упавшему Дантесу. Данзас поднял голову, лицо его было бледно. Коротко объявил:
— Он мертв».

© Сережа Саканский, 2001
«Смерть поэта»
http://www.proza.ru/2001/06/06-04






«Когда ты читаешь Бродского…
Птицы умолкают. Они зависают на ветках ветра одинокими каплями, переворачиваясь вниз головой, пытаясь удержаться крыльями остатков своих прежних мыслей.
Они медленно сходят с ума, их полупрозрачные веки опускаются и они смотрят огромными глазами завораживающего колумбовского взгляда.

Одинокий зверь случайно ли живущий неподалёку, заблудившийся ли в тайгах троп – сверкнет из листьев огнем обезумевшего глаза, увидев тебя, услышав тебя – взвоет, вытянув глотку в сторону будущих следов твоих босых ног:

– Заколду-у-у-у-й  м-е-е-е-н-я !  Замо-о-о-о-р-о-чь!»

© Сергей Неизвестный, 2003
«Онтология голоса»
http://proza.ru/2003/08/25-19






«Вот все думал, для чего люди сочиняют теорию литературы, то есть кому она полезна? Наверное, кому-то полезна. А вот собственно авторам (писателям, поэтам) нужно знать анатомию литературного искусства?
Прихожу к выводу, что у человека, знакомого с поэтикой есть одно, всего-навсего одно преимущество перед тем, кто не изучал теорию литературы. Одно, но зато какое! Тот, кто прочел тома теоретических трудов знает врагов по именам. А это уже немало.
Вот я для себя когда-то давно выяснил: то, что я так не люблю в поэзии, оказывается, называется пиррихием. И как только я это выяснил, стало значительно легче. Ведь если раньше я наталкивался на эту гадость, я думал: "Фу, как это неприятно, это порождает во мне какое-то брезгливое чувство, меня начинает тошнить..." и тому подобное думал. А потом все стало гораздо проще: натыкаешься на такое же место и всего-навсего думаешь: "Опс, пиррихий!" или даже: "Привет, пиррихий!". И больше никаких мыслей. И не так противно».

© А.Лавренов, 2003
«Жизнь в заметках на полях»
http://proza.ru/2003/10/06-59






«- Я знаю, - отозвался Пелевин, - Сорокин сам нашел Зяму. Черт знает, как он его вычислил. Володя проявил удивительную наглость по отношению к "Горнилу". Наполнителем он запустил подборку русской классики и китайский разговорник. А в качестве стилеобразующего шаблона тут же на месте настучал за две минуты набор бессмысленных фраз на русском и английском, перемежающихся нецензурными выражениями. В отличие от меня, Сорокин безоговорочно принял муру, выданную на-гора "Горнилом", согласился на все условия Зямы и без тени сомнения отнес "Голубое сало" в издательство не читая. Владимир избрал самый лентяйский путь. Он совершенно не утруждает себя ни подборкой сырья, ни правкой результатов. 25% его вполне устраивают, поскольку он получает их на халяву.
- Ясно, - отрезала Маринина, - выходит, Володя нам не союзник. Борис! А вы что молчите?
- Я? - вздрогнул Борис Акунин, - Похоже, что я - полный антипод Сорокина».

© Котовский, 2003
«Горнило страсти»
http://proza.ru/2003/03/26-173






«Здравствуйте, дорогая редакция!
Спасибо вам за то, что отозвались на мое письмо. Так приятно, когда тебя понимают! Поэтому я решил сделать вам подарок от всей души и, так сказать, от всего сердца. Посылаю вам рукопись своего романа «Под Цусимой». Я, конечно, не Лев Толстой и не Александр Македонский, но писать я начал давно, еще будучи молодым человеком. С возрастом эта потребность все усиливалась, и вот я решился написать свое программное произведение. «Под Цусимой» - это мои размышления над нашим образом жизни и изложение моих взглядов. Писал я его долго и трудно, но вложил в него всю душу. Надеюсь на ваше компетентное мнение и на то, что вы оцените его по заслугам.
С нетерпением жду приговора (ха-ха!)

ваш читатель (а теперь еще и писатель, ха-ха!) тов. Лошадкин Н.Ф.»

© Ива, 2003
«Дорогая редакция»
http://proza.ru/2003/05/03-57






И вообще, оглянись, русский писатель Кротов, вокруг себя! – ведь ты теперь, можно сказать, на диком острове. Как Робинзон. А Соловейчик – твой единственный Пятница. Все видится диким - другая страна, другая речь. «Дикарями» становятся наши сыновья и внуки. До сих пор не понятно, хорошо это, плохо ли - только нельзя оставлять свое дело, нужно продолжать это. Хотя бы, в том же Соловейчике… Но что - это? Иногда все кажется таким смешным! "Не оставлять, продолжать" – с какой стати! Для этого есть Россия, где полно таких «кротовых» – все роются, как кроты, плодятся, как кроты. Один рыл глубже всех, и дорылся. В результате – затерянный остров, «белый» крот-Робинзон, да вон тот еще - альбинос-Пятница с попугайским носом. По–пу–гайчик. Почти Соловейчик. Застывший в кресле-гнезде ненасытный птенец… Н-да. Прочесть как следует новеллу опять не получилось. Равно, как и ему – прослушать. Наверное, уже выдохся Евгений Наумович. Лучшие вещи - в прошлом. То есть – вся жизнь…

А хотя бы и поссоримся! Ссоры среди авторов оплодотворяют муз. Ради чего ты приходишь? Ради общения? А где оно? Ты же не слушаешь! Ты приходишь «не слушать»!..

© Аркадий Щерба, 2005
«О чем думает Даниил Соловейчик?»
http://proza.ru/2005/11/25-30






«Борис Пастернак предупреждал Осипа Мандельштама о самоубийственности стихов о Сталине. Но Мандельштам остался верен себе и великому предназначению: быть вестником, препроводить весть в сердца людей, «став» солдатом, без вести пропавшим в пересыльном лагере «Вторая речка» под Владивостоком, отдавшим свою жизнь - «Весть» - нам: тебе и мне, и детям нашим, и детям наших детей. Которые, к сожалению, мало что знают и помнят теперь: и о войне, и о своих прадедах, сложивших головы за Россию-матушку - Родину нашу».

© Игорь Воротников, 2006
«Быть или не быть?»
http://proza.ru/2006/02/07-233






«"… позвонил Вернадский. Что же вы батенька Алексей Максимович, говорит, в вашем "Буревестнике" написали: "глупый котик робко прячет тело жирное"? Вы, говорит, разве не знаете, что котик – полезнейшее животное? Что популяция котиков находится на грани вымирания? А после вашего стишка эти революционеры остатки котиков истребят! Вы ж у них Буревестник, думайте, говорит, что пишете!
Вот мерзкий старикашка… А не прислушаться - нельзя, уважают его наверху. Ладно, чорт с ним, заменю на пингвина… уж за них не будет, надеюсь, заступаться. Правда размер хромает, с ударением что-то… может "глупый моржик"? Нет, моржи тоже, кажется, вымирают, сволочи."»

© Виктор Адуев, 2008
«Великие люди»
http://www.proza.ru/2008/05/14/327






«– Хемингуэй! – вспомнил он вдруг. – Хемингуэй, Хемингуэй, Хемингуэй… - повторил несколько раз, постукивая ручкой в тетрадь, как дятел. – Вызываю дух Хемингуэя! – хихикнул он в пьяном припадке. - "Хемингуэй" как пишется, - крикнул жене, - через «е» или через «э»? – Первая «е», – сказала из кухни жена, - вторая «э». – Добавила, помолчав - напиши лучше - Фицджеральд. – И Фицджеральд напишу! - огрызнулся в ответ Бизяев. - Я всех напишу! – пообещал он, поставил римскую цифру «I» посередине страницы и начал писать рассказ. Вернее, даже не так. На этом месте он немножко всхрапнул. Ну, то есть поспал чуть-чуть. Минуты три, не больше! Но потом взял себя в руки, поставил римскую цифру «I» посередине страницы и начал писать рассказ».

© Сергей Вараксин, 2008
«Графомания»
http://www.proza.ru/2008/10/18/296






 «Так для чего же писать сегодня? Конечно, только, чтобы пробуждать сонного обывателя для дел созидательных и преображения МИРА, который очевидно красив, велик, разнообразен и, к сожалению, сильно загрязнен в прямом и переносном смысле этого слова. Так кому же, как не нам, ПИШУЩИМ, стараться хоть что-то сделать для очищения, хотя бы морального, всего живущего на Земле и, первым делом, царя живого Мира – ЧЕЛОВЕКА!?
  АХ, как необходимо сегодня для автора со - творчество... Если тот, кто читает, начинает интересоваться сказанным, написанным, услышанным, он занимается тем же, чем творящий. Иногда он - товарищ по мысли, иногда – оппонент, но никогда он не остается равнодушным, если уж заинтересовался, или, по крайней мере, остается таковым на некоторое, пусть и короткое, время. А как интересно со-творчество, когда читающей вполне разделяет мысль пишущего: он сам догадывается о том, что может произойти далее или иногда, ошибаясь, радуется, что можно мыслить и иным способом, что подчас просто меняет суть написанного».

© Эстер Долгопольская, 2008
«О сюжете и подтексте»
http://proza.ru/2008/12/14/328






«Есть такая магия, магия слова, когда входит в душу строчка, врастает, пускает корни. Уже никому не отдам. Уже не понимаю, как мог думать, как мог чувствовать иначе. До дрожи, до мурашек, до транса. Что-то щемит в душе, и хочется читать, и присваивать, дальше...

когда нанизан словно на крючок
покрыт слюною кислой и заброшен
висишь себе в пространстве и - молчок
и думаешь о чем-нибудь хорошем
хотя бы о какой-нибудь любви
хотя бы к рыбам к осени хотя бы...
плыви отсюда милая плыви
прекрасная как прожитый сентябрь»

© Шарманщик (Евгений Орлов) , 2009
«грамматика слуха. тайнопись»
http://proza.ru/2009/10/21/736






«Я смотрю на Писателя и мысленно посмеиваюсь. Меня-то не проведешь. Знаете, как на Востоке всучивают старые выцветшие ковры? Элементарно. Несколько дней работы с цветными фломастерами – и ковер уже как новенький, и его продают на рынке. Раскрашивание фломастерами — эта работа под силу даже безграмотным мальчишкам. Лапидус Пбоменталь для меня — вот такой ковер, который сам себя пытается выдать за новьё. Но пройдет дождь — и он весь облезет, и мы будем иметь перед собой блёклого пятидесятилетнего мужчину, который делает вид, что ничего не боится в этой жизни».
«Книга - она как шкура», — назидательно произносит Лапидус и жует незажженную сигарету, — «Ты бросаешь ее под ноги читателю, чтобы ему было тепло и пушисто. Шкура должна быть профессионально содрана, освобождена от мяса, высушена, выдублена, обработана. Это я тебе говорю как друг…»

«Писать книги - это все равно что сесть в летающую тарелку. Тебе это надо?»

© Чулкова Света, 2009
«Ковчег Москва»
http://proza.ru/2009/11/18/1326






«Уход Чехова окутан таким же количеством версий, как и многие события жизни. Складывается впечатление, что чем скромнее и порядочнее человек, тем сильнее желание приукрасить его биографию. Часто приходится встречать такую интерпретацию – перед смертью Чехов велел подать шампанского и, глядя на бокал, сказал (ни с того, ни с сего по-немецки, которым владел, но неуверенно) Ich sterbe. Выпив, добавил «Давно я не пил шампанского!» Закрыл глаза и умер. Как будто сыграл для зрителя финал спектакля. Он, всю жизнь бежавший пафоса и театральщины… На самом деле, по правилам медицинского сообщества того времени, врач, присутствующий при смерти коллеги и видя, что состояние безнадежно, обязан был поднести ему шампанского. Чехов просто подтвердил доктору Швёреру понимание ситуации. «Давно я не пил шампанского!» он сказал с улыбкой жене. И вернув бокал, отказался от кислородной подушки».

© Лена Стасова, 2010
«Антон Чехов. Неюбилейное»
http://proza.ru/2010/02/03/908









продолжение http://proza.ru/2011/02/02/381