Быть свободным. Как ветер. Как солнце. Как малые птахи, чьи звонкие трели по обыкновению будят по утрам. Как море. Как облака. Как звезды, освещающие ночное небо. Быть свободным. Быть…
***
Большое оранжевое солнце неспешно приближалось к горизонту, освещая своими чуть теплыми лучами степь. Был август, но с севера уже довольно часто дул холодный ветер. Впрочем, такая погода держалась здесь все лето: ветра были неразлучными спутниками бескрайних степей. Большинство трав увядало – осень, все-таки, уже давала знать о своем приближении. Степь была пуста; лишь изредка по ее бескрайним просторам пробегали полевые мыши, торопившиеся укрыться в норах – лисы ведь тоже не дремлют. Вдалеке, у самых гор, виднелось небольшое селение. Отсюда оно больше походило на большой муравейник – недавно закончилась война, и люди спешили восстановить свои жилища. Суета… Здесь все казалось суетным и ненужным – слишком меланхоличной и равнодушной была это степь, ведущая то ли в некуда, то ли просто в слишком далекие земли.
И именно в это время, когда вечер уже был на исходе, а ночь все никак не хотела наступать, именно в это время по этой равнодушной степи шел одинокий странник. Он выглядел очень усталым; он выглядел куда старше своих лет. Когда-то, давным-давно, он был обычным крестьянином, и, хоть это было всего несколько лет назад – еще до начала этой ужасной войны, ему казалось, что все это случилось в прошлой жизни. Потом он был воином, но ему совершенно не хотелось вспоминать эти годы. А сейчас?.. Кем он стал сейчас? Странником?.. Бродягой?.. Да, верно. Именно так.
Он ужасно устал; до такой степени, что ему было лень думать о том, куда он направляется, и куда, в конечном итоге, попадет. Он прошел уже много миль – от Белого Города и до этой бескрайней степи, и сколько он пройдет еще только Богу известно. Он шел бы так вечно, и не остановился бы, пока на пути не показался б очередной трактир, но случилось то, что заставило его сделать это. Навстречу путнику бежала молодая крестьянка, миловидная девушка лет двадцати. Светлые кудри непослушных запутавшихся волос, синие, как глубины холодных и чистых источников, глаза, раскрасневшиеся от быстрого бега щеки и счастливая улыбка. Странник поднял свои мягкие серые глаза и улыбнулся в ответ.
Девушка, наконец, приблизилась. Радостная, запыхавшаяся, она что-то говорила ему, а он только молчал. И… улыбался.
Они сели на камни, еще теплые, нагретые полуденным солнцем, но уже остывающие, впитывающие в себя холод, идущей от земли. Они долго вели тихую беседу; неспешно, вспоминая былые дни – детство, юность… Наконец девушка спросила, чуть слышно, опустив глаза:
– Ты… ты ведь теперь вернулся… навсегда?
Странник молчал. Она и сама знала ответ – глупо было спрашивать. Он не мог вернуться – он слишком сильно любил свободу.
– Тогда я пойду с тобой, – продолжила она, еле слышно, но очень решительно.
– Ты не пойдешь, – и как он мог так просто, с таким равнодушием отвечать ей?.. Все-таки, он очень сильно изменился.
– Но почему? Я тоже хочу быть свободной! Я тоже хочу странствовать!
– Ты не сможешь…
– Смогу!
– Ты не сможешь вытерпеть одиночество.
– О чем ты говоришь?.. – она, кажется, была очень сильно удивлена.
Он снова замолчал.
– Я не понимаю… – шептала она, – А как же тогда ты?.. Почему… не вернешься?.. Неужели тебе нравиться быть одиноким?..
Странник молчал. Девушка опустила голову. Некоторое время они так и сидели – он, куря свою трубку, наблюдал за закатом, а она, расправляя подол платья, разглядывала землю под ногами.
– Мне пора, – путник поднялся и направился в сторону заходящего солнца, – прощай.
Она ничего не сказала. Так и продолжала сидеть, разглаживая руками несуществующие складки на грязной юбке, не поднимая головы. И, только когда он был уже далеко, вскочила с камня и закричала ему вслед:
– Ты все равно вернешься! Слышишь!.. Все равно!..
Она не видела, как его губы изогнулись в усмешке; он даже не обернулся. Но она все также продолжала вглядываться в его силуэт, пока он не превратился в маленькую черную точку, затерявшуюся в бескрайних степях. А когда опомнилась, то почувствовала, что щеки ее стали влажными.
– Хех. У меня опять слезятся глаза, – крестьянка отвернулась и пошла в сторону селения.