Дыр бул щил

Олег Макоша
             Сушил сковороду на огне, забыл, спохватился, только когда запах заполнил всю квартиру. Выключил газ и пошел открывать дверь, прибежал сосед сверху, закричал:
-- ****ец!
-- Кому?
-- Нам!
             Выяснилось, что на третьем этаже лопнула батарея и дом заливает.
-- У меня ничего.
-- Подожди.
             Я подождал, и оно потекло. Между оконных рам на кухне и в комнате, по стене и на пол. Я вытирал лужи, и причитал:
-- Ненавижу, ****ь, всех.
             Снова прибежал сосед:
-- Ну, как?
-- Нормально, течет.
             Ушел удовлетворенным.

             Вдруг завыла такса в квартире напротив, сама животинка размером с дамскую сумочку, а голос как у собаки Баскервиллей.         
-- Заткнитесь, сволочи! – Провозгласил сосед слева, художник-авангардист.
-- Сам! – Отозвались хозяева таксы.
             Я продолжал выгребать воду.
             Опять прибежал сосед, сказал, что не батарея, а крыша течет, скидывали снег и повредили кровлю.
             Стало значительно легче.

             Потом потекло через люстру. Подставил таз. Капли весело застучали по дну.
             Телефонный звонок:
-- Да?
-- Я.
-- А…
-- Не знаю.
-- Но…
-- И вообще…
-- Но, откуда ты…
-- Я…
-- Что?
-- Да.
-- Но…
-- Точно тебе говорю.
-- Как же…
-- Подумаешь.
-- Тогда…
-- Ладно, пока.
-- Пока.
             В крученыховском аду страсть и отчаянье переплетались, пройдя сквозь изломанный рукав Маяковского. Обои в прихожей отслаивались, подмытые слезами пролитыми сверху. Соседи недоумевали: кто это? Как? Зачем?
             Ах, вон оно как! Ах, вот это кто!
             Ступеньки вели.
             Бабка с пятого этажа пришла посмотреть на размер ущерба. Повздыхала, боже мой-боже мой, а у меня-то, у меня. Поднялись к ней. Заодно переставили телевизор и диван, то есть вернули их на изначальные места, собственно за этим она и приходила. У вас чисто, а у меня-то, у меня.
             Я посочувствовал.

             Второй телефонный разговор:
-- Да?
-- Я.
-- Ой!
-- Что?
-- Но…
-- Хорошо.
-- А ты…
-- Я…
-- Сколько?
-- Мы всегда…
-- Знаю, да.
-- Ты?
-- Я не мог иначе…
-- Понимаю.
-- Я…
-- Конечно.
-- Погоди…
-- Ага.
-- Пока.
-- Что пока?

             Дома влажно. Включил газ.
             Собирал воду с пола, заодно мыл, в двенадцатый раз за сегодняшний день, за все годы лености.
             А вы помните? Помните? – звучит рефреном. Альбом старых фотографий раскрылся сам по себе, видимо на том месте, где рука предыдущего владельца лежала чаще всего. Я думаю, он (она), сидел в кресле, положив руку на изображение ребенка и пытаясь вернуться в прошлое. Залитая квартира прекрасный повод для ревизии чувств и скарба. Закрываю альбом, убираю. Выкидываю треснувшую чашку, пустую бутылку из-под водки «Смирнов», колокольчик и можжевеловую трость, она мне мала, коротка.
             Еще есть несколько старых пластинок, пятидесятых годов, и двенадцатилитровая медицинская бутыль, в которую я планировал наливать муравьиный спирт.
             Все это богатство я натаскал с ближайших помоек.

             Сосед, красавец, активист, участвует в подъезде:
-- Баба Люся! Баба Люся! Баранова залило!
             Я думаю, туда ему и дорога, Баранову. Выжимаю тряпку, иду на кухню, сажусь на табурет и открываю книгу. С потолка капает:
             «Дыр бул щил, убешщур, скум, вы со бу, р л эз».
             Или: «Та са мае, ха ра бау. Саем сию дуб, радуб мола, аль».
             И еще:
             «Только мы — лицо нашего Времени. Рог времени трубит нами в словесном искусстве.
             Прошлое тесно. Академия и Пушкин непонятнее гиероглифов.
             Бросить Пушкина, Достоевского, Толстого и проч. и проч. с парохода Современности.
             Кто не забудет своей первой любви, не узнает последней.
             Кто же, доверчивый, обратит последнюю Любовь к парфюмерному блуду Бальмонта?
             В ней ли отражение мужественной души сегодняшнего дня?
             Кто же, трусливый, устрашится стащить бумажные латы с черного фрака воина Брюсова? Или на них зори неведомых красот?
             Вымойте ваши руки, прикасавшиеся к грязной слизи книг, написанных этими бесчисленными Леонидами Андреевыми.
             Всем этим Максимам Горьким, Куприным, Блокам, Сологубам, Аверченко, Чёрным, Кузминым, Буниным и проч. и проч. – нужна лишь дача на реке.
             Такую награду дает судьба портным.
             С высоты небоскребов мы взираем на их ничтожество!».
             Вытираю лужи.   

             Вечером позвонила мама, чтобы сказать: представляешь, я год назад в Крещение налила воду из крана, так она до сих пор свежая.
             Ну да, ну да.   
             Меня не удивляет.
   
             На следующий день я принял решение.
             Куплю дом за высоким забором. Заведу трех «кавказцев» и пущу по периметру, для охраны. А еще чау-чау для души и терьера с английским бульдогом для радости. Должна же в жизни быть радость? Должна?
             Ерунда это все.