( все даты в тексте - по старому стилю )
Утром на Рождество гудело всё Крутоярово. Колядовщики разнесли новость по всем улицам: "карачаровцы" полсела сожгли.
Уже много десятилетий прошло с той поры, как на одном из концов села, северном, поселилась пара семей из неблизкого Карачарова. Ну, оттуда, где горшки да глиняную посуду
делают. Народ там живёт подвижный, хамовитый, как ярославские офени. Карачаровцы склонны
к торговле и наглости. И две прибывших семьи были такого же нрава. Но общество их приняло,
выделило немного земли под производство горшков: глиняная посуда всегда в деревне нужна.
"Карачаровцы" укоренились, семьи у них выросли и как-то так получилось, что на тот конец села стали приезжать и селиться разные пришлые: хохлы, бобыли, татары крымские (каким
ветром?). Как правило население прибывало после какой-нибудь российской беды: чумы, холеры, голода. Последние переселенцы появились после холеры 1891 года.
Производство горшков у "карачаровцев" наладилось и даже увеличилось. Откуда они брали
глину - неясно: в Крутоярове глины плохие, белые горы - далеко, Карачарово - ещё дальше.
Однако глину откуда-то привозили, горшки обжигали и посуда эта расходилась по Крутоярову и окрестным сёлам.
Дурную славу о себе "карачаровцы" не вытравили, а только подтвердили. Конец села, где жили Погореловы, назывался - "луговой". И "луговые" никогда не женились на девушках с
"карачаровского" конца деревни и не уходили туда замуж. Только и встречались в редких кулачных боях, да на Екатерину-санницу на окрестных холмах.
И вот - "карачаровцы" полсела сожгли. Как? По-разному говорят. То ли на кого обиделись, да подожгли сено в огороде, то ли кощунствовали и "родительский" огонь таскали как факелы, пока не доигрались. То ли ещё что - неясно.
Но не полсела ведь сгорело! Баня, овин, да хата одного из "карачаровцев". Себя и пожгли, а не полсела. Но ведь - "карачаровцы": о них и мысли не разбегутся хорошо подумать, а не токмо... "Карачаровцы" - значит беда; "карачаровцы" - значит плохо. А может они не такие, как все - не крестьяне. Просто - другие. Нет! Не наши - и всё тут.
Эти и другие мысли одолевали Гаврилу после вчерашнего сочельника. Что-то разладилось, размышлял он. Что-то не так. Где-то и в чём-то от обычаев отступили, от правил, вот и куражатся бесы, да погань. А потому и начал утро строго по обычаю. Надо на Рождество новую рубаху - велел Аграфене достать из сундука светлую, из тонкого льняного полотна рубашку; бросил на лавку полушубок, шерстью наверх - для первого рождественского гостя: придёт гость, сядет на шубу - будет приплод всего "шерстяного" в хозяйстве; велел Даньке спутать ножки стола, чтобы скотина летом не убегала.
Проделав остальные действия в соответствии с обычаями, взял ковшик, зачерпнул воды из ведра - после вчерашнего особенно хотелось пить - и... замер. Питьводу с утра на Рождество нельзя, иначе не напьёшься летом на сенокосе; и в обед воду пить нельзя, чтобы в поле летом , на страде не хотелось пить... Вот это... бублик!
Гаврила сел на лавку, совершенно ошарашенный, подумал. Что же делать? Слишком часто в последнее время встаёт этот вопрос. Что делать с хлебом? Как быть с соседями? С жаждой?
За окном приветственно тявкнул пёс Угадай, мелькнула чья-то тень - вроде женщина? - и на порге появилась Евдокия Клюкина.
- Стой! - Сорвался с лавки Гаврила. - Уходи!
Грудью стал на пороге, не впуская Евдокию:
- То бишь - не заходи!
-Тю! Ты что, кум? Это же я, Евдокия! - Изумилась кума.
- Поэтому - стой. Дуся, ты не обижайся. Нельзя сегодня женщине-гостье первой заходить в избу. Забыла, что ли? Девки мои будут болеть!
- Слава тебе господи! - Перекрестилась Евдокия. - А я уж подумала...
- Нет! Что ты! Нет...
- Я на минутку. Аграфена где?
- В сарае. Скотину кормит...
- Ты уж, Гаврила, прости моего Федота за вчерашнее, - сказала Евдокия и вышла
- Да нет, Дуся, что ты, - сказал Гаврила самому себе и облегчённо вздохнул.
Зашла Аграфена.
- ВинИтся Евдокия.
- Знаю.
- Зовёт вместе сходить завтра к повитухе.
- Это хорошо. Пойдём. Сходим.
Так уж повелось, что на второй день святок некоторые жители Крутоярова ходили к бабке-повитухе с угощением. Не все соблюдали этот обычай. Но клюкинских близнят принимала повитуха. И Погореловских детей - тоже. А потому каждый год они ходили к бабке с гостинцами.
Гаврила вышел во двор. Ишь как хорошо всё налаживается, рождество твоё Христе боже наш!
Зачерпнул в горсть колючего снега, кинул в измученное пересохшее горло.
Хорошо!