Просто четырнадцать минут. Кажется, совсем не много, по сравнению с бесцельно прожитой жизнью. А теперь четырнадцать минут. И даже не знаешь, что делать. Как бы Вы провели последние четырнадцать минут своей жизни?
Напиться что ли. В былое время удавалось. Присяга, стакан водки, мутно поблескивающая звездочка на дне. Залпом и мгновенная боль. Вроде бы и весело, но как-то не так. Может просто это уже не ты – лезешь купаться голышом в полдень, ходишь под зонтиком, валяешься в песке. Вокруг какие-то люди смотрят, кто с сочувствием, кто с отвращением, некоторые смеются. Можно было. А теперь и не хочется.
Секундная стрелка бежит, торопится куда-то. Думает, что может сбежать из своей тюрьмы круговорота, но циферблат размерен, стекло прочно. Кстати, хорошие часы – подарок друга детства. Такие славные воспоминания: дача, велик, один на двоих, погрязший в песок, и разбитые коленки. Затем первое пиво, подглядывания за девчонками на озере и жаркие споры, чьи ножки тоньше а косы длиннее. Первые ссоры, обиды на век и рукопожатия мира, когда думаешь, что готов ради этого человека жизнь отдать и что мир непременно сделает вас королями, и вы всегда будете вместе. Какое глупое слово «всегда». Его вообще необходимо убрать из словарей и заставить людей позабыть. Не бывает «всегда».
Тринадцать минут. Какое милое суеверие. Каждый придумывает себе своё, вводит личные инновации в мир человеческих заблуждений. Вот моё: к примеру, куда бы ты не шел, назад возвращаться по той же дороге. Если идешь в лес за ягодами, искупаться в озере или просто помять сосновую подстилку с симпатичной девушкой, то непременно нужно вернутся той же тропкой. И делал же, ходил годами – бил бетон, гнул травы – топтал землю, как говорится. Пришел. Пустая квартира, крохотная кухня с остатками жареной картошки – такой любимой, когда ее есть для кого готовить, но такой противной, когда все чувства остывают. Раньше в этой квартире было тепло и уютно, мог стоять веселый смех, могло слышаться, приглушенное белой простыней дыхание счастья и постоянно хотелось сюда вернутся – в это ощущения дома, родного дома. Теперь же ветер наметает пожелтевшие сухие листья с балкона, беспорядочно разбрасывая их по холодному полу, словно знает о том, как выглядит кончившееся в душе лето.
Двенадцать. Ровно двенадцать месяцев продлилось счастье. Триста шестьдесят пять дней солнца в душе, пусть и дожди мочили наши ноги, и снег слепил глаза, а не такой уж и добрый дедушка мороз заставлял кутаться в ватное одеяло, прижимаясь друг к другу все ближе и оттого заставляя стучать сердца все чаще и, главное, в унисон. Восемь тысяч семьсот шестьдесят часов – даже в разлуке, в постоянных командировках по работе, с друзьями за пивом, в горах в походе, но вместе. Пятьсот двадцать пять тысяч шестьсот минут. Иногда их очень не хватало, особенно в те ночи, когда лунная дорожка стремилась по умиротворенному черному морю прямо к нам, и мы ощущали себя столь хрупкими и незначительными под гигантским алмазным куполом, но столь важными друг для друга – оплот и опора жизни, вверенной в руки друг другу. Иногда же они тянулись слишком долго, без тебя. Просто как сейчас. Подумать только, но из тридцати одного миллиона пятисот тридцати шести тысяч секунд тебе хватило лишь одной, чтобы разрушить мою жизнь.
Чихнул. Вот и не вышло умереть здоровым, зато молодым получилось. Наверное, нужно было закрыть балкон, но мне так нравится шелест листвы за ним. Что у нас там? Десять. Вот странно, никогда не мог научится говорить «двадцать два ноль ноль». Десять и есть десять, вечера, утра, какая разница. Все это загадки славянской души, которая и свет и потемки. Говорят, американцы более бездушные люди. Не знаю. Но я слышал об одном студенте, который повесился из-за проблем в учебе. Как вам такое, дедушка Ленин?
Звонок. Мобильный. Ванька. Заманчиво, дорогой друг, но о чем нам говорить в эти оставшиеся минуты? О том, что сделано и не сделано, о том, что сказано и не сказано? О том, что было, и что могло бы быть? Уже не будет, а значит и не стоит.
По потолку побежали тени – это за окном промчался в полном забот салоне своей иномарки какой-нибудь бизнесмен, им вечно всего мало. Что поделать? Таков стиль жизни. Будучи еще ребенком, я вместо овец считал вот такие вот тени мерно проплывающие по стене от балкона к двери спальни. А какой сладкой была детская мечта о машине! Не просто машине, а своем любимом «танке цвета морской волны», имя которому ВАЗ 2109 – мой первый автомобиль, только не мой. Сколько километров, сколько извивающихся шоссе, превратившихся в знак вопроса, в цифру семь. Всего лишь семь. Осталось столько же. Прошло больше.
Сколько времени прошло, сколько зря потраченного времени: в ожидании, в дороге, в ссорах, в полном безделье, вычеркивая и вычеркивая мгновение за мгновением, которые можно было потратить на теплое слово, на добрый поступок, на простой телефонный звонок. Вы замечали, насколько проще нам написать человеку сокровенное слово, чем сказать в лицо? Обращали внимание на то, куда смотрят глаза тостующего в Ваш день рождения? Если он искренне желает Вам все это, куда же он смотрит? Ищет слова? Или попросту не верит в то, что говорит? Однажды мой друг сказал вместо длинных пожеланий всего одну фразу: «Я рад, что мы познакомились». Просто. Но большего мне и не нужно.
Дверь скрипнула. Точно такой же хлопок в кромешной тишине, когда та же дверь закрылась за тобой – перед тобой распахнулась ночь, а передо мной тьма. Интересно, о чем ты подумаешь, когда тебе скажут? Дурак? А что скажешь на этих идиотских похоронах? О, как я это ненавижу! Обрекать несчастное тело на разложение в холодной земле только для того, чтобы нести свое раскаяние холодному камню над ним. Неужели вам не ясно, что лучший способ остаться в вечности это огонь и память любящих людей!?
Скрежет ключа в замке, шаркнул половичок, теплый порыв воздуха, несущий из кухни всю прелесть с любовью приготовленного ужина, объятия и первый вечерний поцелуй – все то, чего я навеки лишен – сосед пришел домой. Хорошие люди, пусть у вас все будет хорошо.
Шприц покатился по полу – тонкая игла в моем сердце, плавно замедляющем свой ход. Как часы, в которых неумолимо садится батарейка и уже никто не сможет ее зарядить, даже самый мощный электроразряд.
Разряд. Еще разряд. Руки. Не старайтесь врачи, электричество надо мной не властно. Только слова, сравнимые с ударами молний – остается лишь пепел. Или…
Ничего. Еще чуть-чуть. Три. Потом две, одна. Стартуем с Байконура и прямиков в вечность, где миллиарды таких же холодных одиночеств – я буду светить тебе ярко, а ты только поднимай изредка глаза ко мне и, если можешь, улыбайся. Я так люблю твою улыбку. Я просто очень сильно люблю, минуту за минутой. Осталась одна, как и я. Сколько еще ударов я выдержу? Глазам так тяжело смотреть на твое фото – они хотят опустить забрало, но я им не позволю. Пока я жив мы все еще вместе, пусть ты об этом и не знаешь.
Вот и бесконечность, стремительно расправляясь, превратилась в ноль. Говорят, жизнь должна пролететь перед глазами в одно мгновение. Нет, не думаю. Просто начинаешь вспоминать. Мне хватило четырнадцати минут.