– Как вы думаете, почему Софья Молчалина пустила слух о безумии Чацкого? – спросила Ирина Михайловна.
Из всей группы на занятие пришло два человека. Ну что ж, она ко всему привыкла в этом институте. Наверно, трудно будет ей потом перестраиваться в университете…
Руку поднял Никита, красивый высокий мальчик с добрыми голубыми глазами и длинными светлыми волосами. Он слегка запинался, и Ирине Михайловне это нравилось. Она представляла, что Никита запинается от любви к ней. Как бы она поступила, если бы он и вправду сделал признание? Ирина Михайловна задумалась. Нет, ни в коем случае. Эти нынешние девушки – такие затейницы, она будет очень бледно выглядеть на их фоне. Правда, и она за последние месяцы кое-чему научилась, но в то же время поняла, как много еще не знает. Да и не нужно ей это знание.
- Пусть Маша ответит, - сказала Ирина Михайловна.
Маша, томная черноволосая красавица, с острым прямым носиком, большими карими, всегда немного не выспавшимися, глазами и маленьким кукольным ротиком, понимающе улыбнулась. Конечно, женское чутье подсказывало ей, что преподавательница ревнует к ней Никиту. Ну и пусть, подумала Ирина Михайловна. Поиграем в эту игру. И Никите, наверно, приятно видеть, как бьются за него женщины.
- Он же сам ее бросил, три года где-то пропадал, а теперь хочет, чтобы все продолжилось с того же места, - сказала Маша.
- С какого места? – спросила Ирина Михайловна.
- Ну, не знаю, что у них там было, - ответила Маша.
- Вы не читали комедию? – строго спросила Ирина Михайловна.
- Читала, - ответила Маша.
- Так что у них все-таки было? - спросила Ирина Михайловна.
- Играли, учились вместе у одного педагога, осмеивали всех, критиковали - ответила Маша.
- А как называется такой тип мировоззрения? - спросила Ирина Михайловна.
Маша ничего не ответила.
- Просветительский, – подсказал Никита.
- Правильно, - сказала Ирина Михайловна.
- А потом он поехал просвещаться за границу, - сказала Маша.
- Верно, - сказала Ирина Михайловна. – А Софья?
- Софья осталась просвещаться здесь, - пошутила Маша.
- Зря смеетесь, - сказала Ирина Михайловна. – Она действительно просвещается здесь. Книги читает французские. И выбор возлюбленного из числа людей низшего сословия –тоже просветительский жест. Просветители учили, что все люди равны. Но почему просвещенная Софья не желает если не полюбить снова, то хотя бы понять просвещенного Чацкого? Почему она предает его? Почему оказывается заодно с фамусовским обществом?
Группа молчала.
- Из чувства патриотизма, - несмело сказал Никита.
Ирина Михайловна доброжелательно улыбнулась.
- Дальше, дальше, - подбодрила она студента.
- Ч-ч-что дальше? – испугался тот.
- Откуда патриотизм? Вспомните время действия пьесы, - подсказала Ирина Михайловна.
Никита задумался.
- А! От победы над Наполеоном, - догадался он.
- Конечно! – почти воскликнула Ирина Михайловна
Маша ухмылялась, наблюдая их разговор.
- И неприятие фамусовским обществом Чацкого отсюда же, - продолжила за студента преподавательница. - Наполеон шел на Россию с такими же просветительскими лозунгами, такими же обличениями старых порядков, какими заваливает фамусовцев грибоедовский герой. Наполеон позиционировал себя как носителя идей Века Разума. Все понимают, что идеи Чацкого хорошие и правильные, но на человеческий разум полагаться нельзя. Горе от него. Французская революция и Наполеон это всем доказали. Отечественная война закончилась совсем недавно.
- Так они от него, к-к-как от Нап-п-полеона отбиваются? – спросил Никита.
Ирина Михайловна промолчала.
- А! Вспомнил! – обрадовано воскликнул Никита. - Вы к-к-когда про карамзинистов и шишковистов рассказывали, г-г-говорили, что Наполеона все русские газеты перед войной бе-бе-безумным называли.
Ирина Михайловна молча улыбнулась.
- И фамилия у него нап-п-полеоновская. Вы же говорили, что Чацкий – это Чадский. Пожар Москвы сразу вспоминается, - догадался Никита.
Умный мальчик, очередной раз подумала Ирина Михайловна, надо ему в аспирантуру после пятого курса поступать.
- Так Софья тоже считает Чацкого наполеоном? – удивленно спросила Маша. – Она же вроде умная женщина.
- А может быть, она его таким образом в ранге поднимает? – предположила Ирина Михайловна. – Испытать хочет. Сможешь ли ты преодолеть это препятствие? Остаться наполеоном до конца? Даже когда тебя все безумным окрестят? Когда, по существу, тебя морально уничтожат? Как вы думаете, выдержал Чацкий испытание?
Ирина Михайловна подошла к окну. У здания вуза стояла красивая японская машина. Наверно, к ректору кто-то приехал. Как жаль, что Петр Петрович категорически отказывается становиться автолюбителем. Не чувствует он машину, видите ли. А так, села бы и домой сразу. Но ничего, докторскую защитит, потом, может, купит. Уже две недели сидит над ней безотрывно. Ни в театр, ни на концерт, ни в ресторан. Вот возьму и наставлю ему рога с кем-нибудь. И стихи перестал писать. Плохенькие стихи, но ему идет. Его страстям в прозе тесно. Правда, последние были – сплошное безобразие. Как там?
Когда тебя ввергают в бездну,
Не надо юмора терять!
И говорить «я не полезу»
Не надо, ****ь! Не надо, *****!
А дальше вообще кошмар какой-то, мат на мате! Это он после того случая. Нашел, к кому приревновать. Хотя… Да нет, он скучный мужчина. Петр Петрович, когда и молчит, с ним интересно, а этот – только и ждешь, когда замолчит, а когда замолчит, боишься, что вот сидит же, придумывает, что сказать, чем дольше молчит, тем больше придумает. А может, это я с непривычки просто?..
Прозвенел звонок.
Пока студенты собирали вещи, Ирина Михайловна взяла сумку и пошла к выходу.
За дверью стоял красивый бородатый Матвей Дубак, заведующий кафедрой русской литературы в университете. В руке он держал букет цветов. Женщина опешила.
- Здравствуйте, Ирина Михайловна, - сказал бородач, протягивая ей цветы.
- Здравствуйте, - тихо сказала Ирина Михайловна, испуганно посмотрев вправо. В соседней аудитории вел занятия Петр Петрович. Он вот-вот выйдет.
- Я заезжал к вашему ректору по делам, решил и вас навестить заодно. Не передумали к нам?
Петр Петрович вышел из соседней аудитории, посмотрел в их сторону и сверкнул глазами.
Сейчас он пройдет мимо нас и что-нибудь ляпнет, со страхом подумала Ирина Михайловна.
Петр Петрович приближался.
- У вас больше нет занятий? – спросил Матвей Дубак.
Расписание посмотрел, догадалась Ирина Михайловна. Ну да, а как бы иначе он узнал аудиторию?
- Нет, - ответила она.
- Тогда разрешите мне вас подбросить до дома?
Как раз в этот момент Петр Петрович подошел к ним. Он все слышал.
Иронически улыбнувшись, Сторожевский обменялся рукопожатием с собратом по филологическому цеху и пошел дальше. На Ирину Михайловну он даже не взглянул.
- Так подвезти вас? – спросил Матвей Дубак.
- Нет-нет, у нас сейчас заседание кафедры, - быстро проговорила Ирина Михайловна, глядя вслед удаляющемся заведующему.
- Я могу подождать, - галантно предложил бородач.
- Думаю, не стоит. Неизвестно, сколько оно продлится, - сказала Ирина Михайловна.
- Я все-таки подожду немного, а потом поеду, - сказал джентльмен, улыбнулся и пошел в сторону выхода.
- Спасибо за цветы! – крикнула ему вслед Ирина Михайловна.
Матвей Дубак обернулся и поклонился.
Красивый букет. Петр Петрович никогда не дарил ей цветов. Бзик у него какой-то на этой почве, отрубленные головы мерещатся. Интересно, что он сейчас подумал? А что он еще мог подумать? Ведь это же выбьет его из научного процесса, забеспокоилась женщина. Надо пойти ему все объяснить. Хотя он, конечно, как всегда сделает вид, что ничего страшного не произошло, она свободная женщина и вольна поступать так, как ей заблагорассудится. Нет, сегодня она без него из института не уйдет.
- Ирина Михайловна!
Она оглянулась.
Это был Никита. Он еще не ушел.
- А вы х-х-ходили на пос-с-становку «Горя от-т-т ума» в нашем Драме? – с трудом выговорил он.
- Нет, еще не ходила, - сказала преподавательница, виновато улыбнувшись.
- А хот-т-т-т-тите сходить? – спросил Никита и покраснел.
Ирина Михайловна не раздумывала ни с секунды.
- Конечно, хочу! Надо поговорить с куратором, чтобы она взяла билеты на всю группу. Я тоже с вами пойду. Может быть, и Петр Петрович согласится. Спасибо, Никита, за прекрасную идею!
Она пошла по коридору к лестнице, ведущей на первый этаж. Грустный юноша медленно поплелся в другую сторону.
Только бы Петр Петрович еще не ушел, переживала женщина.
Он не ушел. Подходя к кафедре, Ирина Михайловна услышала его громкий голос. Речь была ритмизованной, то и дело слышались нецензурные выражения.
Открылась дальняя дверь. Из деканата вышла лаборантка Катя. Вид у нее был, как всегда хмурый, смотрела она исподлобья.
К кабинету Катя и Ирина Михайловна подошли вместе.
Петр Петрович бесчинствовал в поэтическом угаре.
- Наших женщин ебут!
А мы портим бумагу!
Наших женщин ебут!
Мы из дома ни шагу!
- кричал он, не в силах справиться с обуявшим его вдохновением.
Катя посмотрела на Ирину Михайловну осуждающе.
Та в ответ отрицательно покачала головой.
Лаборантка недоверчиво приподняла брови.
Ирина Михайловна решительно взялась за ручку двери.
В кабинете раздавался скрип пера по бумаге.
Катенька повернулась и пошла обратно в деканат.
- Наших женщин ебут
Эти знойные мачо!
Мы же умственный труд
Мним важнейшей задачей!
- саркастически процедил сквозь зубы Петр Петрович, не переставая писать.
Катя зашла в деканат.
Ирина Михайловна медлила.
Петр Петрович молчал. Чиркнула зажигалка. Просила же его не курить в кабинете!
- Да пошли они на ***! – воскликнул заведующий.
Ирина Михайловна догадалась, что таковой будет последняя строчка стихотворения.
Снова раздался скрип бумаги. Петр Петрович писал быстро, не останавливаясь. Минуту, две, три. Ирина Михайловна улыбнулась. Нет, она не будет ему мешать. Пусть работает. Это именно то, что им обоим сейчас больше всего нужно. Она нежно погладила ручку двери и осторожно, стараясь не стучать каблуками, направилась к выходу.
Только бы Матвей Дубак еще не уехал.