Катастрофа. страницы из нового романа

Недалеко от Таврического сада на тихой улице стоял в Петербурге старый, еще в девятнадцатом веке построенный, дом. Каждый день из крайнего подъезда выходила, а иногда и выбегала, молодая девушка. Возвращалась она чаще всего, когда уже наступал вечер. Ей было лет двадцать пять – двадцать семь. Ее легкие светлые с пепельным оттенком волосы чаще всего были завязаны в хвост на затылке. Но в те редкие  дни, когда она не спешила, ее волосы были убраны в изящный узел. По утрам у нее в руках портфель или сумка. Если она доставала перчатки на улице или убирала в сумку ключи, то в сумке можно было увидеть тетради или папки с бумагами. Вечерами, когда она возвращалась, иногда она несла пластиковый мешок, в котором угадывался пакет с соком или молоком или фрукты. Девушка спешила  на троллейбусную остановку. Ей нужно было доехать до Невского проспекта и пересесть на другой троллейбус или автобус, которые  перевозили ее через Неву и довозили до университета.

Иногда, впрочем, нечасто, девушка не спешила на троллейбус. В эти дни она выходила из подъезда не одна, а в сопровождении молодого человека постарше ее, который вез ее в университет на сером автомобиле. У молодого человека такие же светлые волосы и глаза, они очень похожи. Это ее старший брат.
Девушку зовут Саша. Она ездила этой дорогой в университет уже девять лет. Сначала она была студенткой филологического факультета, потом училась в аспирантуре, а теперь преподавала иностранный язык. Ее почти ежедневные поздние возвращения объясняются очень просто: после «пары» в университете у нее есть еще частные уроки, существенный источник дохода. А дома, между прочим, работа над переводами. 
Когда она возвращалась  домой, ее встречали мать и бабушка. Бабушка была в полном смысле слова хранительницей очага. Она пекла пироги, варила необыкновенное варенье и вязала кружева. Этим магическим действиям она учила Сашу всю ее жизнь. Нельзя сказать, что все бабушкины старания имели успех, но печь пироги Саша умела.
Единственным мужчиной в семье был Сашин брат. Их мать вырастила двоих детей одна и никогда об этом не жалела. Она смогла дать образование двум своим детям, и теперь в ее жизни наступал, как она говорила, безоблачный период.    Сергей, так зовут Сашиного брата, окончил экономический факультет, уже давно работает в банке. Домашнее прозвище - «банкир».

Страшная жара стояла уже три недели. Даже к вечеру, часам к восьми–девяти, температура опускалась только до  +26°С.   Ночью было немногим легче. Еще утром бабушка почувствовала себя плохо. Измерили давление: 180/120. Выпила лекарство.
- Мама, вызвать врача?
- Не нужно, Ниночка, я отлежусь.
Но в три часа дня перепуганный Сергей вызвал скорую. Когда вечером Саша и Нина Николаевна вернулись домой, было уже известно, что бабушка в Институте Скорой помощи и что ей уже лучше. Вернувшийся из больницы Сергей успокоил мать и сестру:
- Поедете завтра. Сейчас она уже спит.
После ужина они немного посидели на кухне, не зажигая света. Договорились, что дочка поедет к матери с утра, а вечером ее сменит внучка.
Нина Николаевна  уже после ванны, завернутая в зеленый халат, вошла в кухню, вытирая волосы полотенцем.
- Сереженька, возьми сегодня кошку к себе. Она вчера всю ночь играла в индейцев. Я почти не спала.
Сергей подхватил свою любимицу на руки:
- Пойдем, подруга верная моя!
И они разошлись по своим комнатам.
                /…/
Утро началось почти как всегда. Только завтрак приготовила Нина Николаевна. Яичница с ветчиной для Сергея, бутерброды для себя, хлопья с молоком и клубникой для Саши, потом всем кофе.
- Сережа, ты отвезешь меня на рынок? Нужно купить ягод и фруктов для бабушки. Саша, ты когда освободишься?
- Не знаю, мамочка, не раньше трех. В больницу я приеду сама. Только ты все купи.
Одеваясь, Саша подумала, что сдавать экзамены в жару – это садизм. Хотя нет, принимать экзамены в жару – садизм, а сдавать экзамены в жару – это … это – безвыходное положение.
                /…/

Аудитория, в которой сдавали вступительный экзамен по французскому абитуриенты, поступающие на негуманитарные факультеты, была на солнечной стороне, и через два часа Саша так измучилась от жары, что сняла и спрятала в косметичку кольцо. Ей казалось, что оно так нагрелось, что обжигает палец.
Холодова не выдержала первая, она всегда говорила, что переносит жару хуже других из-за фамилии. Наклонившись к Саше, она прошептала:
- Я схожу в буфет. Может, там еще сохранилась минеральная вода.
Пить холодную с пузырьками воду на глазах таких же, как и экзаменаторы,  измученных духотой абитуриентов было стыдно.
К двум часам дня Саша выслушала массу биографий, рассказов о семье и школе, о кино и театре, о Петербурге и Париже…  Простившись с последним абитуриентом, трусливой толстой девчонкой, Холодова заполнила ведомость и спросила:
- Пойдем обедать?
Они спустились в преподавательский буфет. Саша думала, что не сможет проглотить ни кусочка, но неожиданно появился аппетит, и она с удовольствием съела кусок кулебяки (незабываемое воспоминание!) и выпила чашку кофе.

Выйдя на набережную, Саша дождалась троллейбуса, из троллейбуса она пересела в метро, а потом снова в троллейбус. Приехав в больницу и походив по коридорам, она разыскала бабушкину палату. Александра Константиновна (Сашу назвали в честь бабушки) выглядела уже вполне сносно. Обняв и расцеловав бабушку, Саша пристроила на тумбочке букетик симпатичных цветов, она не знала, как они называются, что-то вроде душистого табака. Розовые, голубые, лиловые, белые. Палата, в которую поместили Александру Константиновну, была четырехместная, кроме бабушки там были еще две больные, четвертая кровать была пуста.
- Детка, ты знаешь, я не люблю жаловаться. Давление снизилось, я немножко полечусь и вернусь к вам. А ты принесешь мне книги и фруктов. Того и другого побольше!

Александра Константиновна всегда была конкретна в выражении своих эмоций. Они немножко посплетничали. Саша рассказала об экзамене, а бабушка об утреннем визите матери, о бестолковой девчонке-медсестре, и попросила позвонить своей подруге. После ужина, который Саша разнообразила за счет принесенных матерью продуктов, они еще немного поболтали. Саша помогла бабушке умыться, поудобнее устроила ее на ночь и отправилась домой.

На следующий день она была свободна от работы, вернее, свободна от одной работы, от университета. С утра она поехала в бассейн, где всласть наплавалась и даже посидела в сауне. После обеда должен был прийти новый ученик, знакомая попросила позаниматься с молодым человеком, который должен на полгода уехать за границу работать по контракту. Ровно в пять часов (ни минутой позже!) в дверь позвонили. Молодой человек лет двадцати пяти, смуглый, с чуть восточными чертами лица, представился и прошел в Сашину комнату. Все два часа занятия Саша сдерживала смех, было непривычно видеть мужчину, настолько трусившего перед иностранным языком.
                /…/
Спустя две недели Александра Константиновна уже была дома. Жизнь опять наладилась. Однажды утром Александра Константиновна попросила Сашу отвезти ее в церковь, в Никольский Собор. Они вышли из такси у сквера и по дорожке медленно пошли к собору. Саша тоже любила эту церковь и всегда восхищалась ею, любовалась ее вечноголубым силуэтом на фоне всех времен года.

        Саша вспомнила, как однажды с коллегами она возвращалась с экскурсии по Юсуповскому Дворцу, и одна из ее спутниц, взглянув на Никольский Собор, закрывающий перспективу Театральной площади, сказала:
- Нет, мы с дочкой этого не понимаем! Ходить в церковь? Нам это не нравится. И дочка моя говорит: - Я, мама, этого не понимаю!

Александра Константиновна купила несколько свечей, Саша сделала то же самое. В глубине полутемной церкви, справа от алтаря, есть икона «Троеручица», Богоматерь с тремя руками. Саша установила свои свечи, подошла бабушка и поставила свою свечу.
В церкви начиналось венчание. Жених лет тридцати с небольшим и красивая молоденькая девушка  в сопровождении явно благополучных родственников и друзей… 
- Александра, - сказала бабушка, прервав Сашины наблюдения, - когда будешь выходить замуж, обязательно обвенчайся!
- Обещаю, бабуля!
                /…/
Вечером после ужина в доме раздался звонок. Саша открыла дверь: на пороге стоял худощавый темноволосый молодой человек.
- Здравствуйте. Я врач, я Александру Константиновну в больницу отвозил. Хотел узнать, как дела.
- Здравствуйте. Проходите, пожалуйста. Бабушка уже дома. Бабуля, к тебе гости!
Александра Константиновна была польщена вниманием молодого человека и предложила ему чашку чаю.
- Извините, я не представился. Олег Митин.

Саша поставила на огонь чайник и быстро стала нарезать сыр, ветчину и хлеб.
Устроились за столиком на кухне. Александра Константиновна налила себе минеральной воды. Саша налила две чашки чаю и предложила гостю сахар. Они проговорили около получаса, гость измерил Александре Константиновне давление, дал пару полезных советов и, поцеловав ей руку, ушел.

- Гостей принимаете? – спросил Сергей, входя на кухню.
- Это мой поклонник, - улыбнулась Александра Константиновна, - врач, помнишь, меня в больницу отвозил? Любовь с первого взгляда.
- Надо же, - удивился внук, - бывают же такие врачи! Откуда же он узнал, что ты уже дома? – Сергей открыл холодильник и достал яблоко. – Что же он раньше не поинтересовался?
- Да, мне тоже странно. Впрочем, врач он неплохой, решительный.

         Через час Саша в своей комнате перед зеркалом сушила феном вымытые волосы, поглядывая на экран телевизора, мазала кремом лицо и руки. Ей нравилось ухаживать за собой, нравился сам процесс и вид всевозможных баночек и флаконов.

          Утро.
          Саша проснулась от шума. Накинула халатик и выглянула в коридор. В коридоре Сергей.
- Что случилось?
- Проспал. Опаздываю. Помоги!
Саша побежала на кухню готовить ему завтрак.
- Опаздываю, - мимо двери опять промелькнул брат и возник спустя минуту уже одетый. – Я сегодня подписываю соглашение. – Он проглотил кофе, жадно взглянул на бутерброды и исчез.
Саша достала из холодильника кошачий корм, положила в блюдечко. Вздохнула. Теперь старайся - не старайся, больше не заснешь. Надо идти в ванну и одеваться. После ванны, проснувшаяся и красивая, в сером индийском платье, шелковом и длинном, почти до пола, закрутив волосы узлом на затылке, Саша налила себе стакан йогурта и, сев в кресло с ногами, читала некоторое время, пока не проснулась мать.

- Шум – это что было? -спросила Нина Николаевна, входя в кухню.
- Это Сережа бежал подписывать соглашение.
- Подпишет?
- Если не упадет в голодный обморок.
Нина Николаевна засмеялась и поцеловала дочь в щеку.
- А не испечь ли нам пирог с яблоками? – Это на кухню вышла Александра Константиновна. – Доброе утро, девочки! Сашенька, съезди на рынок за яблоками.
Так и начался этот яблочный день.

         Саша любила ездить на рынок, любила рассматривать пирамиды фруктов и овощей, выбирать, сравнивать, покупать. Выбрать яблоки для пирога – это целое искусство, так всегда учила бабушка. Яблоки должны быть сочные, лучше крупные, кисленькие. Например, антоновка. Были куплены яблоки двух сортов, для пирога и просто положить на блюдо, баклажаны, помидоры, лук. Саша несла в руках три мешка с покупками. Тяжеловато! А в метро, когда нужно опустить жетон в автомат, чтобы руки освободить, пакет хоть в зубы бери! 

        Саша донесла покупки до дома и у самой парадной столкнулась с … заботливым доктором. Господи, как же его зовут?..  Олег!  Он опять беспокоился о здоровье Александры Константиновны и  хотел зайти  проведать ее. Саше не осталось ничего иного, кроме как пригласить его в гости.
На кухне уже подходило тесто, бабушка ждала только яблоки. Она очень удивилась появлению гостя, но, разумеется,  не показала своего удивления.

       Пирог пекли все вместе, Александра Константиновна, Саша и Олег. Он умел делать все и рассказывал, как еще маленьким помогал своей матери на кухне. Все это было забавно и в то же время трогательно.

        Вечером вернулся Сергей, уставший, довольный, с бутылкой шампанского и огромной коробкой конфет. Совсем было собравшийся уходить Олег был, естественно, оставлен ужинать.
Александра Константиновна поинтересовалась делами у внука. Сергей не хотел говорить при посторонних, сказал только, что все в порядке, и перевел разговор на гостя.
- Олег, вы давно работаете на «скорой?»
- Три года.
- Трудно?
- Не очень.

        В ответ на вопросы Сергея Олег рассказал, что он родился на Украине, а в медицинском институте учился здесь, в Петербурге, в Ленинграде то есть.
После его ухода Сергей сказал: - Это атака. Мне не по себе. Он мне не нравится.
Но атака продолжилась. Он пригласил Сашу в кино, потом они были в кафе. Ей было с ним забавно, но она многого не понимала. Все на свете он хотел делать лучше всех. Это, разумеется, ценное качество, но, похоже, что у него это было проявление комплекса провинциала.
Но, вообще-то, он был неплохой парень.

                /.../

         Когда домашние узнали об этих встречах, Саша удивилась их единодушию, они не проявили никакой доброжелательности, что было нетипично для ее семьи. Сергей, потерев лоб рукой, сказал: - По-моему, ты не права!

                /…/
         Приближалась осень.
Однажды на улице Саша с Олегом встретили Сашину знакомую, которая быстро начала обсуждать важный для нее вопрос. Хотя говорили они недолго, минут десять, не больше, но Олег прямо извелся.  Саша видела, что его раздражало то, что она уделяет внимание кому-то, кроме него.
                /…/

       Подруга Саши устраивала вечеринку. Просто так, в честь начала осени. Саша с утра сделала все дела по дому, чтобы освободить вечер, приготовила новую очень нарядную шелковую блузку, деньги на которую дал ей брат. Самой ей ни за что было бы не купить такую блузку, на такие магазины она даже не смотрела.  «Пока», хотелось бы думать. Около трех часов дня, когда она уже была готова выйти, зазвонил телефон. Конечно, это был Олег. У него сегодня свободный вечер, он хочет провести его вместе с Сашей.
Честно говоря, ее первой мыслью было отказаться. Но произошло то, что всегда происходило в таких случаях: он очень мило настаивал, и Саша уступила, предложив ему пойти с ней к подруге.

       Аня, хозяйка дома, в который они шли, была университетской подругой Саши. Теперь, спустя три года после окончания университета, Аня преподавала французский язык в школе. Остальные собравшиеся также были приятелями Саши по университету или приятелями приятелей. Среди дюжины присутствующих было только трое мужчин, Олег оказался четвертым.
Квартира Ани  была маленькой, двухкомнатной, она жила вдвоем с матерью. Гости заполнили большую из двух комнат, было шумно и весело. Хозяйка поблагодарила за цветы и фрукты, принесенные Сашей и Олегом, и представила Олега, которого еще никто не видел, своим гостям. Молодые люди сидели за большим столом. Две девушки разливали чай, на столе стояли вазочки и тарелки с печеньем, булочками, бисквитами.

       Пара молодоженов, однокурсница Саши и ее муж, только что вернулись из свадебного путешествия и рассказывали о поездке, показывая фотографии. Отец Нины сумел отправить дочь в свадебное путешествие вокруг Европы.
Всем было очень весело.
Саша скорее почувствовала, чем увидела, что Олег сидел в состоянии какого-то напряжения. Он был несколько притихшим и очень внимательно слушал всех говорящих, почти не вступая в разговор.
Одна из девушек обратилась к Саше:
- Саша, возьми ученицу. Ей нужен итальянский. Границы мира раздвигаются.
- Возьму. Для чего ей? 
- Для жизни. Я дам ей твой номер.

       Этот незначительный разговор не остался без внимания Олега. По дороге домой спросил Сашу об этом и не успокоился, пока не выяснил все его интересующее. Олег очень симпатичный парень, думала Саша, но что-то в нем есть такое…  Чего-то ему не хватает! Саша иногда думала, как бы он отреагировал, если бы спросить у него, любит ли он свою работу.

Олег жил в новом районе, почти на окраине  города, в большом многоэтажном доме. Его квартира была очень маленькой, и собственно его квартирой она стала только около полугода назад.
Прошло десять лет с тех пор, как он приехал в большой город, приехал поступать в институт, завоевывать северную столицу. А столица была не слишком дружелюбна к провинциальному мальчику. Правда, в в медицинский институт он поступил сразу, с первого захода. Врачом он хотел быть всегда. Ему повезло.

В общежитие его определили. В библиотеку он записался. Работу вечернюю нашел. И учился…  Он оказался  честолюбивым мальчиком, а впрочем, почему «оказался»? Он им всегда был! Он учился изо всех сил. Однокурсники бегали в кино, в театр (буржуйская роскошь!), на свидания, пили пиво…  А он учился. То, что другим давалось от бога или за счет образования, общей культуры, он высиживал. Он очень хорошо учился, даже получал повышенную стипендию. У него были прекрасные отношения с однокурсниками. Но где-то глубоко внутри он смеялся (в общем-то, без зла) над Ивановым, который, как Олег знал, ходил на концерты в Филармонию, а в детские годы учился музыке, над Петровым, который явно принадлежал к другому социальному слою и рассчитывал в будущем на помощь папы-профессора, над Сидоровым, собиравшемся жениться на студентке, которая ждала от него ребенка.

Олег имел все основания гордиться собой. Он всего добивался сам. А они – Иванов, Петров, Сидоров – тратили свои силы на совершенно ненужные вещи. Он, Олег, добьется и своего и того, чего должны были добиться другие. Но в желание быть врачом он вкладывал нечто особое.

В его родном городе, маленьком городке на Украине (городок носил совершенно замечательное название – Новая Одесса) был врач. Троюродная сестра матери была замужем за главным врачом местной больницы, человеком преуспевающем и влиятельным. Мать не то, чтобы завидовала, но часто говорила о родственнице, лучше «устроившейся в жизни». Вместе с мамой маленькому мальчику хотелось жить в большой квартире, иметь, казалось, все, что только хочется. Хотелось, чтобы и с ним, Олегом, здоровались на улицах.

Может быть, он обращал внимание на что-то, что не было важно для самого врача. Олег не видел (и никто не объяснил ему!) собственно образования, большой библиотеки, многих часов работы. Ему в глаза бросалось лишь то, на что обращала внимание его мать: хорошая квартира, хорошо одетая жена, дети, у которых было все, чего не было у Олега, автомобиль, гонорары за частную практику. Наверно, как стимул, все это неплохо, но на смену детским желаниям почему-то не пришло ничего нового.

Тем не менее, он стал хорошим врачом. У него выработалось определенное чутье, у него была хорошая память, много сил и энергии, и он не отвлекался по пустякам.
Он твердо знал, что после окончания института не поедет никуда, останется в Питере. Дело было за малым, за пропиской. А ее не было, и времени до окончания оставалась немного. Вечерами он работал в больнице Скорой помощи, а летом на «скорой» по вызову. Будучи наблюдательным человеком, он фиксировал в памяти жизненные явления, характеристики пациентов, условия их жизни. Решение проблемы пришло само: незамужняя женщина. Олег был умен, имел приятную внешность, был хорошо образован (в профессиональном смысле), все это было очень привлекательно, а ей очень хотелось выйти замуж. Традиционное определение «старая дева» не слишком подходило к ней. Ее жизнь была весьма устроенной, но она была зациклена на браке и убедила себя, что это именно то, чего ей недостает. Светлана была одинока, и некому было посмотреть на нее со стороны, а подругам она никогда по-настоящему не доверяла.

Ей так хотелось выйти замуж, что Олег даже не чувствовал себя очень виноватым, ему даже не пришлось очень много лгать. Он был уверен, что игра идет почти в открытую. Было очень удобно считать именно так. Когда они расписались, Олег облегченно вздохнул: все устроилось. Тут подоспело распределение, но он уже был штатным сотрудником Института Скорой Помощи. Таким образом он и остался в Питере.

Его семейная жизнь могла бы все изменить, но ничего не произошло. Его целью была не семья, не семейная жизнь, не жизнь собственно, а устроенная жизнь, устроенная по какому-то старому, из его прежней жизни, образцу.
Он так никогда и не понял, что жизнь дала ему шанс. Судьба могла простить ему обман, он мог начать новую жизнь. Совсем новую. Но не захотел. Или не умел хотеть ничего другого.
Цель была достигнута лишь наполовину. Прописка в Питере была, но не было независимости. Вопрос о независимости встал примерно через год, когда Светлана, вкусившая семейного счастья, упрекнула мужа …

                /…/

Теперь его волновал только вопрос о жилплощади. Адвокат, к которому обратилась Светлана, посоветовал ей буквально следующее: «Откупитесь от него! Вы сохраните здоровье, нервы и независимость». И Светлана откупилась. Ради того, чтобы никогда больше не видеть его и не  слышать, она купила ему однокомнатную квартиру в новом районе. И даже  мебель. Все было кончено. Теперь он получил все. И даже не подумал, что собственно теперь ему нечего больше хотеть. Жизнь  остановилась. Он довольно долго приводил квартиру в порядок и даже радовался своему благополучию. По всяким комиссионным магазинам долго искал и, наконец, повесил на стену немецкий барометр, какой висел на стене у того врача из детства. Не вполне антикварный, но все же…

Через год силы, двигавшие его к первой, такой вожделенной цели, стали искать выход из состояния покоя. Им, этим силам, нужно было найти для себя поле деятельности, место для  применения. Этим силам была нужна новая цель.

                /…/

Ухаживания Олега становились все более настойчивыми. Некоторые подруги Саши, не понимая, что связывает Сашу с Олегом, пришли к выводу, что просто пришло время выходить замуж. Другие не считали возможным обсуждать чужие дела.

Сентябрь начался теплыми днями, а потом пришли дожди. Саша не слишком любила дожди, хотя, подхватив эстафету от матери, считала, что «нет ничего лучше плохой погоды». Дождь, если без встречного ветра, не так уж плох, и уж во всяком случае, красив. На Невском проспекте около собора Святой Екатерины, что напротив Думы, Саша купила у художников две очень милых акварели: «мокрый пейзаж», два вида Петербурга. Обе акварели были в синих тонах, сыро, дождь, мокрый город и карета, из которой вышла дама и собирается войти в дом, часть крыльца которого видна. Вторая акварель изображала отъезжающую карету. Вечер, дождь, Петербург. Почти что «ночь, улица, фонарь, аптека»…

Саша долго искала в квартире место для этих пейзажей, потом нашла, что они просятся на стену рядом с книжными полками в ее комнате. Когда зажигались лампы, эти акварели рассказывали что-то очень знакомое…

                /…/

        Саша несколько раз пыталась перевести Олега «на другие рельсы». Она заманивала его в театры и на выставки. Пару раз это удалось. Он даже довольно быстро понял, что за насмешкой (над чем?) ему не спрятаться, но очень плохо себя чувствовал.
Это было место не для него.  Выставка работ какого-то Николая Акимова. Обыкновенные рисунки. Не то карикатура, не то шарж. Одна радость, что яркие. Ах, театр, театр! А про театр почти ничего и нет!

        Саша так и не поняла, почему он рассчитывал, что она встанет на его сторону и откажется от своего образа жизни и привычного уклада. А все было очень просто: не имея своих корней трудно поверить в прочность или, по крайней мере, в существование чужих. Так же относился он и к книгам в доме Саши. У него была оригинальная единица измерения книг: «один бифштекс».  «Вот еще три бифштекса прибавились!»  Поначалу Саше было неудобно дать ему понять, что такие шутки неуместны, и это безобразие продолжалось некоторое время. За два месяца постоянных визитов «бифштексы» стали дежурной шуткой. У него не было даже тени сомнения в собственной правоте. Конец этому положил, естественно, Сергей, который не слишком старался скрыть свою весьма слабую симпатию к Олегу. С «бифштексами» он покончил в одну минуту.
- Вы ошибаетесь, Олег. Это не бифштексы. Вот эта синенькая – баночка черной икры, а вот этот альбомчик, пожалуй, хороший кабанчик. Это я кабанчика на день рождения Саше подарил. Мы любим поесть…
                /…/

       В очередной раз Олег пришел в гости с идеей:  Саша должна съездить с ним в его родной город. Ничего, что уже не каникулы, можно выбрать подходящий week-end и присоединить к нему пятницу и понедельник. Происходило почти то же, что всегда, когда его посещала очередная идея. У Саши почти не возникало вопроса «Зачем ехать? Куда?»  Это было бы трудно назвать навязыванием воли. Саша была вовсе не против того, чтобы съездить на юг, проветриться.

Что же руководило им? Отдохнуть было бы интересно, но гораздо интереснее показать в родном городишке свою…  невесту. Да, да, невесту. Умную, образованную, красивую, из хорошей семьи, с положением. Этот образ приближал его к тому далекому детскому идеалу. Идея была хороша, и он принялся претворять ее в жизнь с тем напором, с каким делал все, чтобы достичь поставленной цели.

Не согласившись с Сашиным отказом, нет, не так…  Не услышав ее отказа, он спорил и  настаивал до тех пор, пока она не пообещала подумать. За этим последовали рассказы о красотах южной природы, детские воспоминания, обещания, что Саше все очень понравится. Вечером, перед самым уходом Олег из Сашиной квартиры уже звонил в железнодорожную справочную службу, выясняя, когда отходит какой поезд, сколько стоят билеты и прочее.

После его ухода Саша пошла к бабушке. Поколебавшись, сделала над собой усилие:
- Бабуля, я опять влипла.
- Куда на этот раз?
- Баб, а если я съезжу с Олегом на юг, в его Новую Одессу?
- Съезди, отдохни. Если устала. А где отдыхать будешь?
- У него дома.
- Съезди. Только золотишка побольше на себя навешай. Чтобы произвести впечатление.
- Бабуля, не издевайся! Что делать?
- Детка, съездить-то можно. А вообще-то тебе нужно хорошо подумать.
- Моих страданий ты не облегчила.
- Сандра, ты что, совсем разучилась говорить «нет»?
- Это наваждение какое-то…

       Беседа с бабушкой восстановила жизненные силы и Сашину уверенность в себе. Никуда она не поедет!  Но утро началось с телефонного звонка, атака продолжалась.

                /…/

        Итак, мы едем, едем, едем…
       Олег был настойчив. Все было переведено в разряд почти необходимого и естественного.
- Что ты привезешь моей маме?
Он так и сказал «ты привезешь»! Потом возник еще один вопрос, еще одна проблема, и Саша уже не могла вырваться из этого заколдованного круга.
- Будь, что будет, - решила Саша, - съезжу в New-Одессу!

                /…/

      Сборы были тщательными и дотошными. Были составлены какие-то списки, где галочками отмечались выполненные дела. Олег попытался проконтролировать, какие вещи Саша берет с собой, она посмеялась и не разрешила. Все было обращено в шутку. Кажется, он решил, что данный отказ связан просто с женским смущением.

        Саша поймала себя на том, что старается, чтобы обо всех этих шероховатостях не узнала мать. И была почти готова опять отказаться от поездки. Но именно в тот день Олег привез большой пакет: пусть постоит у Саши, это подарки для двоюродных братьев, сегодня везти домой поздно, он идет на дежурство, а вот завтра…  И пакет с подарками остался в Сашином доме, вроде галочки в том списке необходимых дел.
 
        И Саша купила подарок его матери: два фарфоровых чайника. Стала просто очевидной необходимость (как только раньше не догадывались!) собирать вещи в Сашином доме. Пресловутые подарки родственникам заняли чуть ли не все свободное место в ее комнате.
Стали собирать и упаковывать вещи.
- Имя им Легион, - сказал Сергей и пообещал отвезти их на вокзал.

       Все Сашины вещи уместились в одной большой дорожной сумке.
- Присядем перед дорогой! – Это произнес Олег.
Александра Константиновна и Нина Николаевна были намерены остаться дома.
- Сандра, в этом пакете пироги. Вам хватит на всю дорогу и на завтрак, когда приедете. Олег, передайте привет вашей маме. Все. Встали!
Саша в черных шелковых брюках, заправленных в высокие сапоги, светлом свитере, надела короткую шубку, через плечо сумочка.
- Я готова.
Знала бы она, к чему готовилась!
                /…/

       Поезд отходил вечером с Витебского вокзала. Сергей отвез их, по дороге почти не разговаривали. Мужчины отнесли вещи к поезду: сумку Саши, чемодан Олега, два пакета с подарками, еще что-то длинное в руках… Сергей не стал дожидаться отправления поезда и скоро ушел. Олег сразу же начал пристраивать вещи на багажную полку и под диваны.
- Хорошо, что наши места «по движению».

Бабушкин пирог был помещен на столик, рядом термос (вот оно, из пакета!) Олег повесил Сашину шубу и свою куртку на вешалку, сел на диван, освободил галстук, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и облегченно вздохнул:
- Ну, все!
В купе они были не одни, два других места занимала молодая семейная пара с ребенком, мальчиком лет пяти. Прошло около часа, и, перезнакомившись, они уже вместе пили чай с бабушкиным пирогом. Попутчики, Николай и Люся, ехали почти до самого конца вместе с Олегом и Сашей. Разговорились.

                /…/

         На какой-то маленькой станции вышли их попутчики. Помогая им вынести чемоданы, Олег вышел на перрон. Закурил. Было раннее утро, еще довольно прохладно. Он поежился, посмотрел по сторонам. Вдоль поезда шла пожилая женщина с корзиной яблок.
- Молодой человек, купите яблочек!
Олег достал из кармана деньги и купил большой пакет яблок. Вернувшись в купе, он высыпал их на диван. Купе сразу наполнилось чудесным запахом сладкой свежести. Саша стояла в проходе между диванами в шубе, накинутой на плечи. Жевала яблоко, наслаждаясь его вкусом.
- Смотри, какое красивое! Дай мне сумку, я отвезу домой, бабуле.
Олег поставил сумку перед ней на диванчик. Саша расстегнула боковую молнию, положила в карман яблоко…

И в этот момент страшной силы толчок бросил ее назад. Падая, она ухватилась за ручку сумки…
Утром поезд вышел на самый длинный перегон уже в самом конце пути. Это место всегда пользовалось дурной славой. Железнодорожное полотно было очень старым, насыпь была слегка подмыта осенними дождями еще в прошлом году и случившимся ливнем этого года. Осенью здесь все уже еле держалось и было готово к катастрофе. Раз она могла произойти, то и произошла!

… Падая, она ухватилась за ручку сумки. Последним, что запомнилось, был страх: «Вот сейчас затылком о стену купе…»  Но удара не последовало, и падение, как будто, продолжилось.

         Она начала осознавать себя не сразу, только через некоторое время. Голова кружилась, очень сильно тошнило. Глаза она держала закрытыми и даже зажмуренными. Она лежала на чем-то очень жестком, неудобном, под щекой ощущалась шуба, которая была накинута на ней, когда она почему-то начала падать. Открыть глаза и посмотреть ей было страшно. Саша начала понемногу двигать руками, левая рука почему-то не двигалась. В следующий момент она сообразила, что поезд (она же в поезде была?) стоит. Откуда-то сильно дует. Саша медленно открыла один глаз. Что это рассыпано? Открыла другой глаз и увидела то, что, в общем-то, почувствовала с первой секунды, когда пришла в себя. Она была не в поезде. Никакого поезда вообще не было. Она лежала на крупных камешках, вроде гравия. Подняла голову, слева, выше, было железнодорожное полотно. То, что не давало подняться ее левой руке, было ремнем ее сумки, захлестнувшимся вокруг запястья. 

        Саша медленно села, оглядываясь. Голова тут же закружилась еще больше. Она подтянула сумку к себе и медленно, стараясь не шевелить головой, повернулась,  прилегла на сумку, как на подушку, и закрыла глаза. Интересно, это шизофрения или сотрясение мозга? Вот сейчас она сосчитает до … десяти, откроет глаза, и все вернется.  …Девяносто семь, девяносто восемь, девяносто девять, сто!  Ага, вернулось, как же! Интересно, при каком заболевании утрачиваются математические знания? Может, надо было считать числами Фибоначчи? Или, как это было написано в недавней газетке,  «дибиби, дибебе…»   Все, Александра, встала и вперед!  Нужно найти какой-то выход из создавшегося положения.
Голова больше не кружилась, очевидно, решила, что выгоднее считать себя Сашиным союзником, а не внутренним врагом. Саша поднялась, отряхнула брюки, свитер. Молния сумки была расстегнута, неподалеку лежал выпавший оттуда шарф. Из бокового кармана было видно только что положенное туда яблоко. Саша взяла его в руку, откусила. Знакомая яблочная свежесть успокоила ее.

         Итак, что мы имеем? Она ехала в поезде? Ехала. Куда? В какие-то чертовы New-Васюки. С кем ехала? Господи, а где этот эскулап? Стоп, ребята, а поезд-то где? Они только что отъехали от какой-то станции, как поезд сильно качнуло, и… что было дальше? Ну не в окно же она выпала,  старательно прихватив шубу и сумку?

           Саша осмотрела себя: все цело, одежда не порвана. Она достала из сумки косметичку, вынула пудреницу, посмотрела на себя.  Она. Точно, она.

           Заходим с другой стороны. Как говорила ее однокурсница, «заходим со стороны окна». Из сумки торчала газета, припасенная на дорогу. Итак, какое там у нас тысячелетье на дворе? Саша вытянула газету, развернула: «Литературная газета» от 20 октября 200… года. Значит сегодня, наверно, двадцать третье число. Приблизительно. Так, а где мои документы? Вот это уже плохо. Господи, как будто все остальное хорошо!

        Если было бы темно, ей, наверное, было бы очень страшно, но светило солнце.
Когда в поезде Олег высыпал на диван яблоки из пакета, солнце светило в окно купе, и они только что отъехали от станции. Не могла она лежать в обмороке очень долго. Солнце было с левой стороны от дороги. Значит, нужно идти назад к той станции. Нужно идти направо.
Саша привела себя в порядок, насколько это было возможно. Потом повесила сумку на плечо (черт, какая же она тяжелая!) и, поднявшись на насыпь, зашагала по шпалам в сторону предполагаемой станции.
                /…/

       Ну, вот уже видны какие-то станционные строения. Обрадовавшись, что так быстро дошла, Саша направилась к тому строению, которое больше всего походило на здание вокзала как такового. На площади, которая была видна за вокзалом, Саша увидела несколько всадников весьма живописного залихватского вида.  Куда же ей обратиться? Она остановилась, задумавшись. Ни по каким признакам нельзя было понять, что люди на станции обеспокоены каким-то железнодорожным происшествием. Но ведь происшествие-то было. Саша - свидетель! 

       Пока она размышляла, из станционного здания выбежали двое мужчин и направились к ней. Слава богу! Подойдя поближе, они остановились с видом не вполне дружелюбным. Оба были вооружены длинными винтовками (!) с примкнутыми штыками. Один, постарше, был в старой полинявшей гимнастерке, а другой в кожаной куртке и кожаной же фуражке. Может, здесь кино снимают?

- Здравствуйте! – обратилась к ним Саша. – Не подскажете ли вы мне, где здесь почта или телеграф?
Помолчав некоторое время, в течение которого Сашин оптимистический настрой начал понижаться, один из двоих, тот, что был в кожаной куртке, спросил:
- А зачем вам почта?
- Хотелось бы отправить телеграмму, с вашего позволения.
- Куда?
Приплыли! Нужно постараться говорить с ними вежливо. Может, это местные бандиты?
- Телеграмму? Домой, маме.
- Домой, это куда?
- В Петербург.
- А сами вы, барышня, откуда двигаетесь?
- Я отстала от поезда.
- От какого поезда?
- От Симферопольского.
- И где же вы от него отстали? Или вы от Симферополя так по рельсам и топаете? – Кожаный засмеялся, - Тут поезда не часто ходят. А документики у вас какие имеются?
- Мои документы остались в поезде. А какое вам, собственно, дело до моих документов?
- Это раньше нам не было дела до ваших документов, а теперь, барышня, мы тут все решаем.
- Решаете, прекрасно, вот и проводите меня на почту.
- Проводим, проводим. – Тот, в гимнастерке, крепко взял Сашу за руку повыше локтя, и они направились в сторону вокзала. Господи, может, хоть там будут нормальные люди?

         Из здания вокзала тем временем вышла еще одна живописная группа людей. Две молодых девушки в длинных юбках, у обеих головы были повязаны красными платками. Вместе с ними был пожилой железнодорожник. Они с интересом рассматривали Сашу. Когда подошли поближе, Саша увидела, что костюм железнодорожника какой-то странный, не сегодняшний. Точно, кино снимают. А эти двое просто решили приколоться. Тоже мне, Красная Гвардия!
Поперек вокзального фасада натянут транспарант с революционным призывом. Приободрившаяся Саша была приведена, несмотря на ее протесты в какое-то помещение в здании вокзала. И тут кривая ее оптимизма резко пошла вниз.

        Ей устроили настоящий допрос.
    – Ваши документы!
Люди, находившиеся в дежурном помещении, были настроены очень серьезно. Они с недоумением рассматривали Сашину одежду:  черные шёлковые брюки, сапоги, светлый свитер, шубу. Ее попытки перевести разговор в дружескую беседу, пошутили, и будет, ребята, я в кино не снимаюсь, не принесли ожидаемого результата. Более того, Саша не была уверена, что они поняли ее упоминания про кино. Более того, она чувствовала, что безмерно их раздражает.

Главный всего этого безобразия вывернул на стол ее сумку и разворотил ее вещи. Саша начала понимать, что все это серьезно. Он посмел трогать ее белье! А флакончик с туалетной водой был с негодованием отодвинут на край стола, почти отброшен.

- Вот, товарищи, - обратился он к другим мужчинам, присутствовавшим в комнате, - дамочка отстала от поезда. Интересно, какого? Документов нет. Происхождение явно буржуазное. Что будем делать?
- Оставьте меня в покое! Прекратите этот идиотский спектакль!
- Нет, барышня, нет никакого спектакля. Мы спектаклями не балуемся. А вот вам, пожалуй, спектакли не в диковинку.
- Я требую, чтобы вы меня отпустили!
- Требовать будете у Временного правительства, правда, мы его в прошлом году того, разжаловали.
- Есть здесь, наконец, милиция?
- Есть, есть. Мы сейчас туда и направимся.
Единственным документом, найденным в ее вещах, оказался вложенный в библиотечную книгу членский билет «Alliance Fran;aise».
- Ну, вот и документик! Васильев, вызови сопровождающего и отправьте ее в милицию.

         Саша потрогала рукой свой лоб. Холодный. Надо разобраться… Это красные?  Это 1918 год? Недоумение, ошеломление.  Ощущение нелепости, только что разбитой чашки; вот она была и нет…
                /…/

         Арестована. Два красногвардейца, будем называть их так, ведут ее под винтовкой, раздраженно поторапливая. Маленький городок. Саша с сумкой идёт через весь город, за ней красноармеец с винтовкой. Судя по взглядам, которые на нее бросают встреченные женщины, ее брюки вызывают хорошо, если веселье, а не негодование.

       По дороге Саша видит, как выглядит этот маленький городок, и понимает, что произошло что-то невероятное. В конце двадцатого века даже самые захолустные городки так не выглядят. На всем пути их следования улицы не были вымощены даже камнем, не говоря уже об асфальте. Пыльные акации вдоль заборов. Домики. Люди. Несколько мальчишек, увязавшихся за ними, показывали на нее пальцем и кричали:
- Гля, баба в портках!
Спасибо, что хоть камнями не кидали!
                /…/

        Их «прогулка» закончилась у одного из домов на центральной, по-видимому, площади городка. На этой площади стояли высокие, в два-три этажа, дома. К одному из них ее и привели. Дом выходил сразу на две стороны, на площадь и на боковую улочку. Саша все внимательно оглядывала. Конвоир отчитался перед каким-то дежурным начальником. Арестованная, мол, доставлена, и все такое. Сашины слова и призывы к здравому смыслу не принесли никаких результатов.

        Дежурный вытряхнул на свой стол содержимое ее сумки. (Опять!) Этого идиота тоже позабавил ее кружевной лифчик. Бутылку бренди он, по всей вероятности, оставит себе. В этом Саша почти не сомневалась. От ощущения маразма всего происходящего у нее кружилась голова, и шумело в ушах.  Кончилась эта беседа тем, что «до выяснения всех обстоятельств» ее заперли в подвале. Сумка с вещами осталась у дежурного.

                /…/

       Дверь с лязгом закрылась за ее спиной. Сначала глазам, непривыкшим к слабому свету, показалось, что в подвале полная темнота. Саша в ужасе стояла там, где ее оставил конвоир. Спасибо еще, что не втолкнул, как показывают в кино!
Саша повернулась к двери и застучала по ней кулаком:
- Откройте немедленно, черт возьми!
- Не стучите, они не откроют, - откуда-то сбоку раздался голос. - Идите сюда ко мне. Здесь на ящике можно посидеть.

        Саша двинулась на голос, споткнулась, чуть не упала. Кто-то взял ее за руку. Она поблагодарила и села.
Глаза стали видеть лучше. Она осмотрелась. Рядом с ней сидела молодая женщина лет тридцати. Напротив, тоже на длинных ящиках сидели еще две женщины. Одна из них, помоложе, спросила:
- Тебя за что сюда?
- Ни за что, - ответила Саша, сознавая бессмысленность своего ответа.
- Ты откуда такая? – Засмеялась другая.
- Из Петербурга.
- Сюда-то как попала?
- От поезда отстала.
- От какого поезда? – Снова засмеялась вторая женщина. – Это ты им сказала? Вот сюда и посадили.
- Оставьте барышню в покое. Пить хотите? – Вмешалась та, первая, которая позвала Сашу сесть на ящик рядом с ней.
- Да, ладно, матушка, мы не со зла. Мы тут все «ни за что» посажены, - снова обратилась она к Саше, - мы вот с Анной на базар сало привезли. Говорят, нельзя. Спекуляция! Прямо с базара сюда и привели. А у нее, - кивнула она на соседку, - может, семеро по лавкам! Чем кормить? Мужики наши с войны не вернулись. Ну, а матушка понятно, как здесь оказалась!
- Почему вы ее называете «матушкой»? – Не удержалась Саша.
- Так попадья она. А они теперь говорят «опиум для народа».

         Саша обернулась и посмотрела на ту женщину, что назвали попадьей. Она протягивала Саше кружку с водой.
- А что, барышня, одеть вам больше нечего? Или вы из Петербурга так и ехали? Вещи-то были с собой какие?
- Была сумка дорожная, но они ее у себя оставили. Дорогие, можете вы мне объяснить, что здесь происходит?
- «Вся власть Советам» у нас происходит, - ответила первая женщина, бойкая и говорливая. 
                /…/

- Давай-ка, от греха, ты мою юбку наденешь. Я себе на базаре юбку купила, так ты надень ее пока. А то эти привяжутся, с голой задницей ходишь…
- А зачем вы сюда приехали, барышня?
- Да что вы все, барышня да барышня! Меня Александрой зовут.
- Очень приятно.  – Попадья грустно улыбнулась. – Лучше бы, конечно, в другом месте знакомиться. Полина я.
Две неудавшиеся торговки тоже назвали свои имена: Анна (та, что побойчее) и Анастасия.
- Так зачем приехала-то, Александра? Как тебя по батюшке?
- Федоровна.

- О, как царица,  - засмеялась Анна. – Вот эти рассвирипеют-то! Ты, как спрашивать начнут, на отчество не напирай. Девица ты молодая да красивая, не ровен час…  Порешат.
- Да что у вас тут происходит?
- Ты что, с Луны свалилась? То, что везде происходит. Революция у нас.
- Какая революция? – прошептала Саша. Разум отказывался признавать то, что давно чувствовало сердце. 

- Обыкновенная революция, – взялась объяснять попадья, - а, впрочем, я не знаю, какие они бывают. У вас, в Петербурге, сперва царя скинули, потом было Временное правительство. Только времени ему мало дали. У нас долго ничего не менялось, а потом собрались отряды эти революционные, чтоб их! Церковь закрыли сразу. Взорвать хотели. Начальник у них слесарем был в депо. Отчаянный такой! Теперь детей крестить не дает, арестом грозит. К батюшке тайком детей носят. И не венчается никто.
- Так ты чего приехала-то, Александра Федоровна? – опять вмешалась Анна.
- Я ехала с женихом (господи, прости мне эту ложь!) знакомиться с его родителями. Только не сюда, а в … Херсон.

      Пока они втроем вели эти разговоры, Анастасия молча развязала свой мешок, достала половину круглого хлеба и разломила его на четыре равные части. Она протянула каждой по куску. Они продолжали разговаривать. Саша отщипывала от своей доли по кусочку и продолжала отвечать на вопросы подруг по несчастью, обдумывая про себя, что же она будет рассказывать, когда вернется этот начальник «из депо».

                /…/

       А утром ее повели, господи, неужели на допрос? По дороге конвоир, мужичок средних лет, уважительно назвал ее на «Вы» и «барышней». Саша хотела спросить у него что-нибудь, но не успела, они пришли. Ее ввели в довольно большую комнату. Поперек задней стены, совершенно, как в театре, висел очередной виденный ею лозунг. Что-то вроде «Мы на горе всем буржуям мировой  пожар раздуем!» В углу стоял огромный железный ящик-сейф. Для партийных документов, надо думать. За столом сидел мужчина лет тридцати пяти в кожаной куртке.

- Фамилия?
- Суровцева Александра Федоровна.
Ее сокамерницы были правы, это имя произвело совсем не то впечатление, которое было бы желательно в данной ситуации. Чекист недобро ухмыльнулся и продолжил допрос:
- С какой целью прибыли в город?
- Ни с какой целью. Я ехала знакомиться с родителями жениха.
- Происхождения вы, как я понимаю, не пролетарского. Чем занимаетесь?
- Я преподаватель университета.
- Это бывает, - усмехнулся чекист. – А жених, к родителям которого вы ехали? Кто такой?
- Врач.
- Ну, понятно, что не плотник!

       На столе разложены её вещи. Всё вызывает недоверие: бельё, косметика, драгоценности.  Этот тоже все перетрогал. Тянет их, что ли к женскому белью? Он еще и позволил себе читать ей мораль. Видите ли такие буржуйские штучки мог раньше позволить себе только враждебный класс. Саша поинтересовалась, почему ее задерживают. Ответ был ошеломляющим: ее обвиняют в шпионаже. Лазутчица она! Рассказывает сказки о каком-то поезде. Поезда ходят очень редко! От какого поезда она могла отстать? И где находится ее жених? Так, кажется, она выразилась? У них имеются серьезные доказательства того, что в их районе действует лазутчик белых. Не ее ли это «жених»?
Чекист так выразительно произнес это слово, что Саша явственно услышала в его речи кавычки.

       Через некоторое время к их «беседе» присоединились еще два человека. Один из них был худшим вариантом в данной ситуации: это был чекист из «бывших». Саша понимала, что он моментально распознает ее ложь. Сказать им правду невозможно. Да она и сама бы не поверила в такую правду. Высокий худощавый человек вежливо говорил с ней, называл ее «сударыней». Саша понимала, что не должна расслабляться, что он тоже пытается всего лишь добыть доказательства того, что она действительно шпионка и не та, за кого себя выдает. Если бы он только знал, насколько прав в этом!

      Он был очень внимателен, этот ее «бывший товарищ по классу». Какие-то новые арабские ночи! Один сюжет перетекает в другой, как цепочка из звеньев, одно в другое, другое в третье.
- Вот тут в вашем багаже книга интересная. Я почитал, каюсь, без вашего разрешения. Чиновник царский с революционерами борется… Статский советник. Забавно. Правда, год издания с опечаткой: 1999 . Смешно. Издано в Болгарии? Нет? Что-то очень быстро применили новую систему правописания, без твердых знаков и без прочих царских штучек. Я слышал, что только еще готовится декрет о реформе. Только я что-то не помню такого издателя.  Я больше всего Сытина книги любил, а вы?

      И он начал расспрашивать ее о Петербурге. Именно в этот момент Саше пришло в голову решение проблемы: она плохо знает жизнь Петербурга, потому что недавно приехала из …Канады! Французская часть Канады. Квебек. Пусть докажут! Поэтому и одежда такая странная. И все прочее. Косметика, подарок брата, какая-то международная. Бутылка бренди (пока еще в ее вещах!) из Италии.

                /…/

      Второй вновь пришедший чекист был совсем другого типа. Он сам сказал, что был прежде телеграфистом. Он был очень злой. Саша подумала, что он, наверное, чем-то болен.
Их «беседа» плавно, но неизбежно, как понимала Саша, перетекла на отсутствующего жениха. Ведь, очевидно, что именно он был тем самым лазутчиком, который передавал белым сведения о  боеготовности красных. И они его найдут сами, пусть Саша не сомневается, только тогда она уже будет считаться пособницей. А, принимая во внимание ее буржуазное происхождение, это может иметь для нее печальные последствия. Она же должна понимать, время военное…

      Они долго мотали ей нервы. Ее вещи ей потом отдадут, возможно, но, как они выразились, у чуждого элемента  ценности подлежали конфискации. Они сняли с нее часы, браслет, цепочку с медальоном, серьги и одно из двух колец. Второе почему-то не снялось. И ее отправили обратно в подвал. Тем временем обвинения самые плохие.

                /…/

          По дороге вниз конвоир остановил Сашу в каком-то закутке и шепотом сказал ей, что, если она отдаст ему кольцо (то самое, которое не снялось, с изумрудиком!), то он ее потихоньку отпустит.

        В подвале Сашу встретила только попадья, двух торговок выпустили.
- А как же юбка? Анна же ее себе купила!
- Да она была так рада, что все бы здесь оставила! У нее дома дети.
- А у вас, матушка, дети есть?
- А как же, двоих бог послал. Два сына.

        В конце дня арестованным конвоир принес арестованным хлеб. В мешке у попадьи оказалась луковица. Саша стала от нее отказываться, но попадья убедила ее, что на одном хлебе они долго не протянут. Кто знает, когда они позволят родственникам принести еду.  Попадья (как странно называть так молодую женщину!) разрезала луковицу, протянула Саше половину. Она поблагодарила. Ей почему-то сразу вспомнилось, что папа Карло и Буратино, которые были очень бедны, тоже ели луковицу.

       Под утро их разбудил шум, доносящийся из другой части подвала. Это были голоса большого количества людей. Они долго прислушивались к этим звукам, наконец, Полина произнесла:
- Это заложники!
- Кто?
- Они заложников взяли.
- Кто взял?
- Чекисты.
- Зачем?
- Чтобы белые в город не входили, они берут заложников. Грозятся расстрелять.
- Кого же они берут в заложники?
- Учителя, доктора, лавочника, священника…  Или детей, если родителей не нашли.

        В подвале было холодно. Завернувшись в шубу, Саша прислонилась к большому ящику, закрыла глаза. Надо попробовать снять кольцо и бежать отсюда.

       Утром конвоир, интересовавшийся Сашиным кольцом, еще дежурил. Он пришел с банальной целью вывести арестованных во двор (каков эвфемизм!) Саша с ним пошепталась и уговорила за кольцо выпустить их обеих, ее и попадью. Мздоимец согласился. Саша обещала, вернувшись в камеру, намазать палец чем-нибудь и снять кольцо. Она, кстати, не могла взять в толк, почему не снимается кольцо, которое она всегда снимала на ночь. 

                /…/

        Конвоир не пришел за кольцом. Днем в подвале было тихо, как никогда. Потом до них стали долетать звуки артиллерийской стрельбы. А потом, как бы внезапно, эти звуки приблизились, и они услышали уже винтовочную стрельбу совсем близко, прямо во дворе, у подвальных окошек. Сначала Саша подумала, что это красные приводят в исполнение свою угрозу относительно заложников, но в подвале, внутри, было по-прежнему тихо. Чекистам было не до своих арестантов.  Саше очень хотелось чем-нибудь закрыть подвальную дверь изнутри.

       Прошло довольно много времени, прежде чем Саша поняла, что произошло какое-то изменение в здании тюрьмы. Выстрелы давно прекратились.

       Пролязгал железом замок в двери. Дверь распахнулась. На пороге стояли два солдата и перетянутый портупеей невысокий военный. В свете, падавшем из коридора, Саша увидела, что на их плечах блестят погоны. Так, из огня они, несомненно, вышли, но вот не попали ли в полымя?

        В руках у офицера были листы со списками арестованных, как Саша догадалась. Он вошел в подвал, спросил имена арестованных, велел забрать вещи и пойти за ним. Он допросил обеих женщин еще раз. Попадью отпустил сразу. Уходя, она шепнула Саше, что подождет ее во дворе.

         Сашина легенда о поезде, от которого она отстала, его совершенно не волновала.
- Вы можете быть свободны, мадемуазель Суровцева.
- Где-то здесь моя сумка. Они забрали все мои вещи.
- В таком случае, вам придется подождать, пока освободится капитан Вяземский. Он будет заниматься делами этой, так сказать, тюрьмы. Или можете прийти завтра.

        Саша хотела сказать, что ей некуда идти, но офицера куда-то срочно позвали. Она осталась одна. Вот та самая свобода, с которой не знаешь, что делать. Она медленно шла по коридору. В здании сновали солдаты и офицеры.

        Саша вышла на крыльцо и присела на боковой выступ. Прошло немало времени, а она все сидела, тупо глядя перед собой. Волосы растрепались, глаза покраснели.  Не замечая этого она сидела в горестном оцепенении. Она поняла, что застряла здесь, завязла, влипла… 

      Мимо нее солдаты провели группу людей. Саша подняла голову: это были арестованные, которым предстояло занять в подвале ее место. Сменилась власть, сменились и арестанты.
- Посторонились бы, барышня, - произнес кто-то у нее над ухом. Она обернулась: солдаты вносили какие-то ящики.

       Саша понимала, что нужно привести себя в порядок. Она распустила волосы, встряхнула головой и, пошарив в карманах, нашла резинку, с помощью которой соорудила что-то вроде узла на затылке. Насколько она помнила, такую прическу, как хвост, в те славные революционные годы вряд ли одобрили бы. То есть в эти годы…  На нее и так смотрели как на ;mansip;e.
                /…/

     Она сидит на крыльце в горестном оцепенении. Понимает, что застряла здесь, завязла, влипла… 

- Puis-je vous ;tre utile, mademoiselle? - Над ней стоит высокий широкоплечий светловолосый офицер.
- Я жду какого-то капитана Вяземского.
Он рассмеялся: - Какой-то капитан Вяземский – это я.
- Прошу прощения. Моя фамилия Суровцева. Я ехала из Петербурга в Херсон и отстала от поезда. Говорю сразу: документов у меня нет. Остались в поезде. Меня арестовали и посадили в подвал. Мне наверно нужно попросить какую-нибудь справку… И еще, господин капитан, они забрали мои вещи. Может быть, они еще найдутся, прошло всего лишь два дня.


      Слушая, как Саша несет весь этот бред, капитан внимательно смотрел ей в глаза, и с каждым ее словом его губы подрагивали, и, наконец, он расплылся в улыбке.
- Что же вы так волнуетесь? Идемте, посмотрим, может, найдется ваш багаж.

        И сумка действительно нашлась. Она тихо стояла в шкафу в той самой комнате, где ее допрашивали. Саша посмотрела внутрь. Сейчас бесполезно проверять, все ли цело, но…
- Господин капитан, я боюсь злоупотребить вашей любезностью.
- Я к вашим услугам, мадемуазель.
- Они сняли мои драгоценности…
И драгоценности тоже нашлись. Смешно, но они были в этой же комнате в сейфе у следователя.
Пока они разыскивали Сашины вещи, тут же в бывшем кабинете бывшего начальника тюрьмы писарь на антикварной (с точки зрения Саши) машинке отстукал справку, удостоверяющую, что она действительно является Суровцевой Александрой Федоровной.

                /…/

- Меня наверное, ждут во дворе …
Капитан велел какому-то солдату взять Сашину сумку и нести за ними. Он все время как-то затягивал разговор.

       Попадья все еще ждала Сашу на улице перед тюрьмой.
- Я думала, вы давно ушли.
- Я сказала же, что вас не брошу. Не по-божески это. Я тут договорилась, нас отвезут в К*, пока поживете у меня, а там видно будет.

         Они стояли около Полины, которая деликатно отворачивалась.
- Где же вы намерены устроиться, пока не найдете своих?
Саша с вопросительным видом обернулась к Полине. Та, оказывается, все прекрасно слышала и поспешила ответить:
- В доме священника Крестовоздвиженской церкви.  Это вам всякий покажет, Ваше благородие. Спр;сите отца Павла.

Капитан вновь обернулся к Саше:
- Вы позволите мне как-нибудь навестить вас, мадемуазель? Вам может потребоваться помощь.
- Спасибо, господин капитан. Я не знаю, как вас благодарить.
- Пустяки. Нужно помогать тем, кто попал в  э-э …  сложное положение, мадемуазель.
- Саша. Вместо «мадемуазель».
- Алексей.

Прогрохотав по булыжнику, подъехала телега. С нее спрыгнул мужик лет сорока.
- Садитесь, матушка. А то к ночи не доберемся.
Капитан помог Саше забраться в телегу. Попадья резво запрыгнула сама.
- Доброго пути!
                /…/

         Саша  в шубке, прижав к себе свою дорожную сумку, сидит в телеге. Волосы заколоты в узел на затылке. Попадья-попутчица зовёт Сашу остановиться  у себя.  Дорога идёт через поля, а потом через лес. Осень.

       К телеге, на которой были Саша и попадья, на выезде из города добавились еще несколько. Местные жители, крестьяне и нет, по-видимому, опасались ехать куда-либо «при прежней власти». Дорога идёт через поля, а потом через лес. Полина рассказывала Саше о местах, по которым они проезжают, а потом стала уговаривать Сашу остановиться у нее в доме.
                /…/

         Обоз сопровождали пятеро верховых, тоже попутчики, и двое солдат.
На дороге, поперек пути стоит телега, около нее двое мужчин. Когда обоз приблизился, из кустов появились еще несколько верховых. Вооружены. Наставив на «путешественников» винтовки,  бандиты объявили, что забирают их с собой. Когда они начали отбирать у солдат винтовки, началась перестрелка. Один солдат был убит сразу, а второй был ранен, но сумел ускакать.
                /…/

        Зачем их привезли в деревню, в которой хозяйничают бандиты, Саша не понимает. Кроме них с Полиной есть еще только одна женщина. Остальные – крестьяне, везущие домой продовольствие. 
Сначала они все долго сидели на своих подводах в центре деревенской площади. Полина велела ей повязать голову платком. За отсутствием такового в дело был пущен тонкий шелковый павловопосадский шарф.

     Пока они были на площади, Саша наблюдала за бандитами. Они все разные: один явный крестьянин, сжалившись над женщинами, принес им воды. На него заругались, он отговорился тем, что «всех баб надо жалеть». Когда стало темно, пленников заперли в сарае.
Вторую ночь подряд Саша чья-нибудь пленница.
                /…/
      Рано утром проснулись от стрельбы, которая совсем рядом.
Спаситель – капитан Вяземский. Выражает беспокойство и радость одновременно. Попадья улыбается, поглядывая на него и на Лизу.
                /…/

       Они подъехали к небольшому деревянному дому, стоящему за оградой, которую почти не было видно из-за разросшихся кустов акации. Даже с улицы было видно, что семья, живущая в этом доме, старательно ухаживает за домом и садом. Полина слезла с телеги и с замиранием сердца открыла калитку. Вошла во двор. Никого. 

     Вошедшие следом за Полиной Саша, капитан и солдат, который держал Сашину сумку, остановились посреди двора и осматривались.
- Хозяева!
Это, конечно, капитан. На его призыв отозвались. Из-за сарая вышла немолодая женщина в черном платке и кинулась к Полине. Оказалось, что все работают в саду, что был за домом. Полина, махнув рукой, побежала за дом. Саша облегченно вздохнула, хоть здесь все в порядке. Женщина, встретившая их во дворе, провела гостей в дом. Саша, присела на лавку в сенях и, откинувшись к стене, закрыла глаза. Она тут же почувствовала, что рядом с ней моментально оказался капитан. Он сказал: - Прошу прощения, мадемуазель, - и приложил тыльную сторону ладони к ее лбу. Саша вздрогнула и открыла глаза. Он еще раз извинился.
- Я подумал, не жар ли у вас.

       Саша не успела ответить, потому что дом наполнился голосами, смехом, плачем.   Посреди сеней стоял глава дома, в черной рясе, темноволосый, с маленькой аккуратной бородкой, крепкий, лет тридцати пяти. Отец Павел. К Полине прижимались двое мальчишек. Одному было лет двенадцать, а второй совсем еще маленький, годика три.

      Пока все знакомились между собой, работница собрала на стол. Уселись вчетвером, детей, как положено, до взрослых разговоров не допустили. Отец Павел рассказывал, что Полину арестовали вместо него. Когда за ним пришли, его не оказалось дома, он уезжал в соседнюю деревню к умирающему больному. Вот вместо него жену и забрали! Спасибо, что не детей! А вот в городе, говорят, у кого-то увезли детей.

      Капитан попросил священника приютить на несколько дней Александру Федоровну. Разумеется, отец Павел согласился, а Полина стала говорить, что капитан может не волноваться, барышню не обидят, как своя будет жить.

       Стемнело. Электричества в доме не было. Работница внесла керосиновую лампу с абажуром из матового стекла, расписанного цветами. Саша ахнула: антиквариат! На столе появился самовар. Вот это был настоящий антиквариат. Огромный, начищенный до невероятного блеска, со всякими финтифлюшечками и украшениями. Топили его, наверно, добавляя к обычным щепкам какую-то пахучую  древесину. Полина достала чашки. Было ясно, что это парадная посуда, которую достают не каждый день. Пирожных, понятное дело, не было, но были бублики.

       Конечно, именно во время чаепития и настал тот момент, которого так боялась Саша. Отец Павел стал расспрашивать ее о том, откуда она и как попала в эти края. Решение пришло неожиданно: она вернулась из эмиграции. (За каким чертом?)
- Что ж в такое неудачное время? – поинтересовался отец Павел.

      Потом, вспоминая этот разговор, Саша скажет, что для роли Штирлица она вполне подходит. В течение той минуты пока она делала вид, что обожглась чаем и обмахивалась платком, Саша построила идеальную схему или, как, судя по кинофильмам,  говорят шпионы, легенду. Она родилась в Петербурге, в младенческом возрасте ее увезли в Америку, куда перебрались родители. Сначала они поселились в Нью-Йорке, а через некоторое время перебрались в Канаду, где и обосновались в Квебеке. В тот момент единственное, что Саша могла вспомнить о Канаде, был именно этот Квебек, район, где говорили по-французски, и что в этой области Канады находятся две «кинологические» территории: Ньюфаундленд и Лабрадор.

      Отца Павла не интересовала география Северной Америки. Ему показалось странным, что девица из приличной семьи в разгар революционных событий прибыла в Россию, и он, удивившись, спросил именно об этом. Оказывается, в Петербурге скончался ее двоюродный дедушка, оставив ей и ее брату большое наследство. Вот они с братом и приехали, а тут…
- Ну, что же вы, голубушка, - сокрушенно покачал головой священник, - Какое наследство! Вашему брату нужно было быть осторожнее. Все наследство осталось в прошлом. Они все отменили. Но где же ваш брат?
- Он пропал еще в Петербурге. (Тьфу-тьфу! Прости меня, Сережа!) Там такие беспорядки!
- С кем же вы ехали в поезде?
- Знакомый моего брата вез меня к своим родным в Херсон. Чем кончилось, вы видите.
Она очень надеялась, что капитан Вяземский не обратит внимания на явную бредовость ее рассказов. Не хватало еще, чтобы он тоже заподозрил ее в шпионаже!

                /…/

       Начинало темнеть, когда капитан стал прощаться. Он о чем-то переговорил с отцом Павлом, а Сашу попросил проводить его до калитки. Галантный, как принц Уэльский, он попросил разрешения навестить ее завтра или послезавтра. Саша подала ему руку, он подержал ее руку в своей, потом наклонился к руке, поцеловал.
- Я безмерно благодарна вам за спасение, Алексей.
Он ответил, что счастлив был познакомиться, что рад будет и в будущем оказать ей необходимую услугу и что вообще будет рад видеть ее.

                /…/

        Через пару дней капитан Вяземский приехал навестить Сашу и предложил ей улучшить свое положение. Здесь в городе находится его бабушка. Это мать его матери, он ее очень любит. Саша увидит, какая она добрая, бабушка ей понравится! Он говорил с ней, и она согласилась бы взять Сашу в компаньонки. Если бы Саша согласилась. Саша была безмерно удивлена, но решила, вряд ли капитанова бабушка такая же тиранка, как пушкинская графиня, и согласилась. И Вяземский повез ее знакомиться с бабушкой. Пробный визит.

      Они с Полиной долго размышляли, как одеть Сашу, чтобы понравиться Вяземской бабушке. Пришлось срочно ушить Полинину юбку, велика была, но получилось весьма прилично. Сашу больше всего смущали ее туфли. Наверно, для восемнадцатого года они были странны. Шубка пока выручает, как никак, она приехала из Канады (как Никита Михалков).
Вяземский приехал в невообразимой коляске, Саше никогда не доводилось прежде пользоваться такими видами транспорта. На переднем сидении был солдат (чуть не сказала  «за рулем»), правивший лошадью. До города, бывшего центром здешней вселенной, нужно было ехать часа два. Все время пути они вели светскую беседу. Саша расспрашивала капитана о том, что происходит в здешних местах. Она заметила, что Вяземский старается ее успокоить, что ли.

Дом, в котором жила бабушка, не был съемным, принадлежал ей. Небольшой особнячок с палисадником за решетчатой изгородью.
На звонок дверь открыла горничная. Проводила в гостиную.
Большая комната, два шелковых дивана, стулья, тоже обитые шелковой материей (интересно,нет ли в них запрятанных драгоценностей?), фортепьяно. Изящная горка с вазочками. Маленький столик, на нем наверняка хозяйка раскладывает пасьянсы.
А вот и капитанова бабушка, хозяйка дома, встречает гостей, очень симпатичная пожилая дама лет семидесяти.  Светло-серое платье с высоким воротничком, на плечах накинута шаль. И такое милое благородное лицо. Вяземский представил Сашу бабушке.  Саша сподобилась изобразить реверанс.

- Дайте же на вас посмотреть, милочка! – Анна Георгиевна быстро, но очень внимательно оглядела Сашу с ног до головы. Судя по ее улыбке, недовольной она не осталась.

       Пока горничная накрывала на стол, хозяйка предложила присесть в углу, в кресла, около маленького столика, на котором были расставлены  семейные фотографии в рамочках.
Анна Георгиевна просит Сашу рассказать о себе. Она, оказывается, часто бывала в Петербурге. Как жаль, что Саша плохо помнит Петербург!

      Как же Саша попала в Канаду? Это очень интересно, никто из знакомых Анны Георгиевны не был в Канаде. И как же  ее семья там жила? Это было трудно? Ах, там была почти русская колония? А остались ли в России родственники?

     Анна Георгиевна  поинтересовалась образованием Саши. Образование хорошее: домашнее, да гимназия, да университет. (Когда женщины стали учиться в американских университетах?) Легкое напоминание о личном дворянстве своем и родителей, или оно уже потомственное? Это успокоило Анну Георгиевну.    Три иностранных языка вызвали горячее одобрение. Анна Георгиевна  интересуется, сможет ли Саша читать ей. Ее зрение сильно ослабло.
И, раз уж Саша изучала в университете литературу, она сможет по вечерам рассказывать что-нибудь из новой литературы. Только одна просьба, она, как пушкинская графиня (вот и она про то же!), предпочитает, чтобы «герой  не давил ни отца, ни мать, и чтобы не было утопленных тел».

      Саша обрадовалась, поскольку знала в себе талант рассказчика. Только бы не увлекаться и не рассказывать то, что еще «не написано».

     И вот подан чай. Анна Григорьевна внимательно смотрела, как Саша держит чашку, как  берет печенье. А чашки были дивные, не очень большие, цилиндрические, с золотой каемочкой, расписанные сиренью. Вишневое варенье. Сашина бабушка тоже варила вишневое варенье…

     Алексей ждет от Анны Георгиевны  сочувствия к бедственному положению Саши.
Кажется, Саша ей понравилась, потому что она велит горничной приготовить комнату для «барышни».

Прошла неделя с тех пор, как началось Сашино путешествие. Начинался следующий этап: она должна была переехать к бабушке Алексея. Вещей практически нет, поэтому собирать нечего.
Полина дарит ей свою юбку. Итого уже две! Прогресс!  Накануне отъезда Саша с Полиной проговорили целый вечер вдвоем. Полина  все время говорила, что господин капитан добрый человек и что Саша должна это оценить.

      Саше приготовили маленькую чистенькую комнатку в дальней части дома. Кровать, шкаф, в который нечего повесить, комодик, туалетный столик, стул.

     Начинается Сашин первый день в качестве компаньонки в доме Анны Георгиевны.
Блузка на ней своя, а юбка Полины. С обувью проблема. Туфли с собой были, колготки темные. Наверное, с точки зрения здешних людей она выглядит ужасно.

      Первый завтрак в доме был очень ранним, в восемь часов. У Анны Георгиевны  бессонница. В столовой был накрыт стол для утреннего кофе. Сливки, масло, ломтики телятины, горячий хлеб.
За завтраком  Анна Георгиевна  позвала в столовую всех, и кухарку, и дворника, а горничная уже была здесь:
- Мадемуазель Суровцева, Александра Федоровна, будет жить у меня в доме в качестве компаньонки. Пока. – Анна Георгиевна  улыбнулась, - прошу помогать ей и все ее распоряжения выполнять, как мои.

      Прислуга удалилась. Остались одни.
- Второй завтрак в одиннадцать, обед в три. Ужин в восемь-девять. Если  угодно пить со мной чай – милости прошу в пять. Там, в Америке, было по-другому?
- Практически так же.
- Теперь давайте решим, как же нам одеть вас. К сапожнику мы сходим с вами сегодня же, а к портному я пошлю узнать, есть ли у него ткани. Шляпы, я смотрю, вы не носите? 

    Действительно в этот же день Саша побывала в лавке сапожника. Вечером в доме появился портной.  Анна Георгиевна заказывает Саше два платья. Для Саши это интересно даже с этнографической точки зрения. В этом городке, несмотря на тревожное время и постоянные вооруженные столкновения с противником (а для Саши это тоже противник?) жизнь еще катилась по налаженной дороге. Здесь был даже магазин дамского белья!  В этом магазине Саша увидела пояс с чулками. Состояние, близкое к обмороку.

     Анна Георгиевна  не оговаривает специально Сашины обязанности, но просит ее то передать распоряжение, то проверить работу кухарки, то позвать кого-нибудь.

                /…/

     Через несколько дней, когда Сашу уже «можно было показывать», Анна Георгиевна  ведет ее на первую прогулку. Знакомые кланяются, приветствуют Анну Георгиевну.  Некоторые подходят поздороваться. Она представляет им Сашу. Ее рассматривают с интересом.
 Пригодилось Сашино умение шить. На платье она пока не решается замахнуться, а салфетку вышивает.

      Дни проходили в постоянном  ожидании известий о том, что творилось вокруг города, по всей Украине и в России. Господи, какая Украина!  Когда она  стала называться Украиной? Тут, кажется, все называлось по губерниям. В данном случае Саша находится в Херсонской губернии. Из давно забытого курса истории Саша помнила только, что эта территория постоянно переходила из рук в руки. Тут были и белые, и красные, и зеленые, прости, господи. Наверно, местная политическая палитра содержала и другие краски, ведь где-то здесь были еще и немцы, но ничего этого Саша не могла вспомнить. Каждое утро она просыпалась и, еще не открывая глаз, пыталась отгадать, что она увидит, если откроет глаза. Ей почему-то казалось, что если она сможет вернуться, то это произойдет обязательно во сне. Пока не происходило ничего.

       Гражданская война. Страна воевала сама с собой. А когда человек воюет сам с собой, победы не бывает. Возможен только один исход: поражение. Там, откуда Саша пришла, уже было ясно, что и для победителей может быть поражение, но отложенное, отсроченное. И вот теперь она оказалась среди тех, кому суждено испытать свое поражение уже  очень скоро. Что станет с ними после, никто не знает.

     Саша поднималась рано утром, пила чай или кофе, относила первый завтрак в спальню Анны Георгиевны, болтала с ней, пока она  пила свой кофе. Между прочим, кофе скоро кончится… Потом делала что-нибудь по дому. Если погода позволяла, они выходили на прогулку. Почти каждый день во время прогулки  они встречали знакомых Анны Георгиевны. Главным образом это были дамы определенного возраста, часто с детьми. Девочкам, особенно старшим, позволялось одеваться как барышням, а мальчики  очень долго носили ту полувоенную гимназическую форму, которую Саша помнила по кинофильмам. Все эти люди уехали из своих домов в Петербурге, Москве, в других городах северной части России или, как Анна Георгиевна, являлись представителями общества здесь, на юге. Эти люди, наверно, тоже по утрам представляли, что вот они откроют глаза … и все будет «как раньше». В этом обществе практически  не было молодых мужчин. Город был переполнен военными.
 
      Саша читает Анне Георгиевне Льва Толстого. Каждый день вечером, перед ужином или после ужина несколько страниц. Своеобразный сериал, только с серьезным и благородным содержанием. Они даже обсуждают прочитанное.

                /…/

       По вечерам Саша читает Анне Георгиевне или рассказывает, о чем она попросит.
День за днем у Саши все более четко формируется ее биография. Каждый день прибавляется что-либо новое. Сослаться на жизнь в Петербурге сложно (замкнутость общества, все всех знают). Она все придумывает и придумывает легенду о возвращении из Канады, где остались мать и брат.  На это можно многое «свалить».  Вот рассказ о том, как сначала ее семья жила некоторое время в Италии, как потом переехала в Нью-Йорк, как, наконец, оказалась в Канаде. Ну, конечно, рассказы о жизни в Канаде это всего лишь слегка трансформированные рассказы о ее жизни в современном Петербурге. Современном кому?

      Анна Георгиевна  довольно быстро отметила, что Саша говорит немного «не так, как говорят в России». Но ведь это естественно после стольких лет за границей!
Саша уговорила Анну Георгиевну  не вставать к первому завтраку, если ей трудно. Она обещает приносить ей кофе в постель. Анна Георгиевна  ей благодарна.
Пару раз приезжает капитан. Бабушка рада, но понимает, что он приезжает скорее ради Саши.

      Когда Саша по поручению Анны Георгиевны  писала приглашения «на чай» двум знакомым, она испытала что-то вроде приступа паники. Она боялась написать что-либо по-русски. Обошлось.
Пришли гости, две пожилые дамы. Саша поняла, что это смотрины. Она сама испекла к чаю сырное печенье. Понравилось. Для гостей она снова рассказала свою биографию, особенно «ужасные последние четыре месяца». Обе гостьи были из Петербурга.
Дамы очень интересовались жизнью в Канаде. С каждым новым рассказом о Канаде Саша «вспоминает» все  больше событий, относящихся к этой американской части своей жизни. Даже самой становится интересно.

       Довольно скоро становится ясно, что далеко не все знакомые Анны Георгиевны благожелательно смотрят на Сашу. Саша решительно не понимала причины этого прискорбного явления. Позже стало ясно: война войной, а жизнь идет, во многих семьях подрастали девицы. Внук Анны Георгиевны и в мирное время был бы в центре внимания дам, а уж в такое мрачное и опасное считался потенциально надежным защитником и отличной партией. А тут появляется какая-то особа не первой молодости (по меркам того, то есть, этого времени) и может нарушить все планы.
                /…/
      Временами Сашу  охватывает отчаяние: положение безвыходное! Хочу к маме!    

    Ноябрь 1918.
    В торговых рядах к Саше пристает нетрезвый молодой человек. В галерее никого нет, он чувствует себя безнаказанным. Нагло говорит, что «барышне нужно бы быть повежливее с приличными людьми». Хочет напугать, тянет за руку в глубину какой-то лавки или склада. Он оглядывается, но явно  ждет, что Саша начнет плакать или звать на помощь. Саша резким движением ребром ладони ударила его в основание носа. А когда он согнулся, прижимая левую руку к носу, перехватила его правую руку, вывернула ее и, как говорил Сашин брат, крепко «приложила» его физиономией к стоящим здесь ящикам. Нападающий упал. Стонал и выл.  Саша легонько пнула его ногой и громко и внятно произнесла: «Не вздумай еще раз попасться мне на глаза, хам!»
Она поправила шляпку, одернула шубку и вышла из опасного закутка.

      Дома она ничего не рассказала Анне Георгиевне.  Через неделю горничная Оля по секрету рассказала Анне Георгиевне, что ей, тоже по секрету рассказала ее родственница, что барышня Александра Федоровна мужика покалечила. У той брови полезли вверх. Расспросила подробнее, выяснилось следующее: тут есть один такой Матвей, его кто-то попросил барышню то ли проучить, то ли напугать. Он барышню подкараулил в торговых рядах утром, когда людей еще было мало, стал пугать, а она, барышня, значит, что-то такое с ним сделала, что у него теперь сломан нос. Выйти на улицу он не может.

      Анна Георгиевна  в ужасе. Она рассказывает внуку. Алексей, заволновавшись, просит Сашу не ходить по городу одной. Ведь есть же милая горничная Анны Георгиевны, Ольга.  Если нужно, она пойдет с Сашей. В конце концов, он сам будет сопровождать Сашу во время прогулок!
                /…/
     Саша подкупила А.Г. своим умением печь пироги. Слава богу, что русские люди везде остаются русскими, даже за границей.
Спасибо родной бабушке за кружева и пироги!

     Не только Саша рассказывает о себе, Алексей тоже сообщил кое-какие сведения. Эти-то  сведения, естественно, были подлинными. Капитан Вяземский родился в 1890 году в Москве. Его отец тоже был офицером. В 1900 родители переехали в столицу. Потом было славное Константиновское училище. (Да у него прекрасное образование!) С 1909 года он в армии. Армейская разведка? С первого дня войны он, естественно, в действующей армии. Алексей с некоторой даже гордостью сказал: «На Юго-Западном фронте под командованием генерала  Иванова».  Видя, что Саше это ничего не говорит, Алексей пояснил, что участвовал в боях с австро-венгерскими войсками, принимал участие во взятии Львова. Это тот самый город, что у австрийцев назывался Лемберг. А потом еще были бои за крепость Перемышль и взятие крепости. Да, он боевой офицер. Нет, у него никогда не было сомнений по поводу того, на чью сторону ему встать.

      И слава богу, что у него не было сомнений, подумала Саша, а то недолгой была бы его жизнь. Впрочем, сейчас всего лишь 1918 год. Что же делать, Саша совершенно не помнила, каким образом развивались события в том месте, где она находилась.

                /…/

     Настал день, когда Саша, сопровождающая А.Г., была приглашена в гости к дальним родственникам А.Г.
С прической проблем не было никогда, волосы сами ложились в любую прическу. Платье есть.  Туфли тоже нашлись подходящие.

     К ужину подъехал Алексей. Все тут же поняли, что он приехал только ради Саши, и что остальные барышни могут не рассчитывать на него как на кавалера.  Здесь Саша познакомилась с  семьей генерала Николаева. Собственно, вся семья ее не слишком интересовала, но ей понравилась генеральская дочка, Катя. Это была совсем молоденькая девушка, такая, как студенты, которые учились у Саши. Там, дома, далеко – далеко. За много лет отсюда. Катя сразу потянулась к Саше, почувствовав в ней что-то необычное, но очень доброе.
                /…/

     Приближается Новый год. Оживляется светская жизнь. Все ходят в гости друг к другу.
По городу были расклеены афиши столичного театра. Эти тоже бежали от большевиков. Островский, «На всякого мудреца довольно простоты». Это был первый спектакль сезона. Все понимали, неизвестно, сколько продлится это сезон. Военные действия то отодвигали, то приближали линию фронта.
Анна Георгиевна  заказывает билеты для себя и Саши.

     Целых две недели Саша колдует над новым платьем, и  оно получается великолепным. Тяжелый плотный серо-зеленый шелк спадал почти до туфелек, а лиф был весь из шитья и кружев. 
Примерно к этому времени в положении Саши произошли изменения:  Анна Георгиевна   перестала называть ее компаньонкой, demoiselle de compagnie, и все чаще, говоря о ней, называла ее своей воспитанницей.

      Город был засыпан снегом чуть ли не по самые крыши. Не могло и речи быть о том, чтобы пойти куда-либо, тем более в театр, пешком. Генерал Николаев, это в его ведомстве служил Алексей,  прислал за ними автомобиль. Было довольно холодно. Как спасала Сашу ее шуба! Голова ее с изысканной прической (а лака для волос-то нет!) была покрыта оренбургской шалью, подарком Анны Георгиевны, шуба, руки в тонких перчатках мерзнут, муфты у нее нет.

      Саше никогда не приходилось ездить зимой в открытых машинах. Разместились вчетвером: жена и дочь генерала и Анна Георгиевна  с Сашей. Театр был переполнен. Местное общество пользовалось любой возможностью, чтобы вспомнить о прежней счастливой жизни.

      Лиза заметила, что теперь многие из тех, кто прежде «не уделял внимания» компаньонке, особенно дамы, изменили к ней отношение, во всяком случае, внешне. Вряд ли теперь кто-нибудь осмелится устроить ей такую оскорбительную ловушку, как в ноябре в торговых рядах. Говорят, что тот «приказчик» до сих пор  лечится.
Катя очень привязалась к своей новой подруге, пыталась ей подражать.

      Вяземский приехал в театр уже после третьего звонка, когда свет уже погасили. В ложе была семья генерала, его адъютант, приглашенный генералом полковник С., и Анна Георгиевна   с Сашей. Саша не могла спрашивать, будет ли Алексей. Она старалась не поворачивать голову к двери, но когда, уже в темноте, дверь открылась и снова быстро закрылась, Саша сразу поняла, кто вошел. Он, стараясь не шуметь, тихо поздоровался с присутствующими офицерами, с бабушкой и дамами отдельно. Саша сидела крайней справа. Вяземский сел позади нее и, наклонившись к ее плечу, тихо произнес: - Сашенька, здравствуйте! Прекрасно выглядите!
Саша чуть откинулась и повернула голову: - Вы льстец! Что вы там видите в темноте?
- От вас исходит сияние.

       В первом антракте, когда зажегся свет, Алексей  помог Анне Георгиевне выйти  из ложи и поэтому упустил Сашу. Полковник С. предложил ей свою руку и вывел ее в фойе. Следом за ними вышли генерал с женой и Анной Георгиевной и адъютантом, позади Алексей с Катей. И там, уже на свету, Алексей, улучив момент, шепнул Саше: - Vous ;tes charmante!
В антракте они гуляли по фойе, ели мороженое в буфете.

      Полковник С. смотрит на Сашу своими темными глазами, развлекает беседой. А Саша постоянно ловила на себе взгляд Алексея. После спектакля Алексей поехал домой вместе с бабушкой и Сашей. Они посидели в столовой, выпили чаю. Анна Георгиевна рассказывала, как несколько лет назад в Москве была на спектакле этого же театра, вспоминала о друзьях, которые были вместе с ней. Было приятно вспоминать все это, но грустно.
                /…/
       Январь 1919.
       Саша  с Анной Георгиевной  прогуливались по главной улице, направлялись в аптеку. Полковника С. они встретили, пожалуй, совершенно случайно. Он проводил их  до аптеки. Вели  светскую беседу.
Он совсем другой, непохожий на Алексея. Постарше, ему хорошо за тридцать.  Тёмные глаза. Высок, худощав. Лицо, как на иконе.  На другой день прислал цветы.
                /…/
     Алексей, в качестве постоянного кавалера Саши, и полковник С. начинают слишком часто видеться. Два спектакля в театре и бал в собрании доставили Саше массу удовольствия и массу беспокойства. Она видит, что Алексей ревнует.
                /…/
     Ноябрь 1918 – март 1919 – генерал Май-Маевский отстоял Донбасс.

     Анна Георгиевна велела горничной позвать баб вымыть полы в доме и устроить большую стирку. Саша должна была наблюдать и контролировать этот процесс. У нее были хорошие отношения с горничной Ольгой и с кухаркой, которая была довольна, что барышня не гнушается сама испечь что-нибудь к столу и интересуется рецептами ее стряпни.
В доме была ванная комната. Анна Георгиевна  позволила Саше пользоваться ванной. Слуги умывались на кухне. Кроме того, устраивались походы в баню – святое дело.
Когда в очередной раз выходили из бани, увидели у чердачного окна маленького рыжего котенка. Высунув мордочку на холод, он вытягивал шейку, выглядывая на улицу. Она загляделась на котенка, протянула к нему руку.
- Сашенька, ты хотела котенка? Забирай!
    Анна Георгиевна  послала Ольгу спросить, чей он и забрать его. А нет, так купить!
Дело кончилось тем, что Саша принесла за полой шубки домой маленькое рыжее чудо.
                /…/
    Генерал Николаев два раза присылал свой автомобиль для прогулок Анне Георгиевне.  Один раз она покаталась, а во второй раз отказалась, и поехали только Катя, Саша и Алексей.
                /…/
    Однажды во время прогулки Саши с полковником С. им навстречу попался какой-то офицер. Мужчины козырнули друг другу, и они разошлись. Саша забеспокоилась и даже перестала поддерживать разговор.
- Что-то случилось? – спросил полковник.
- Кто этот офицер?
- Это прапорщик Арефьев, он из-под Киева. С поручением здесь.
Саша не могла вспомнить, где она его раньше видела. Но видела, это точно. И вдруг резко, как волной, вспомнила: это тот чекист, что допрашивал ее тогда на станции.
Когда она вернулась домой, то встала в кухне у окна, якобы наблюдая за приготовлением ужина. Она не знала, что ей делать, она не была уверена, не узнал ли чекист ее. Ну, а если и узнал?
                /…/
       Весна 1919. 
 
       Печь куличи к Пасхе  принялись всем домом.  Те, что задумала печь Анна Георгиевна, готовились чуть ли не сутки. А еще нужно было красить яйца. Их было много, одни просто крашеные, другие расписывали кисточкой. Саша настригла маленьких кусочков-лоскутков ткани и оклеила несколько яиц.
Долго выдумывала, как празднуют Пасху в Канаде. Там, где она «жила» был, конечно, православный храм. А как же?
                /…/
       Анна Георгиевна в шелковом халате  у стола дрожащими руками капала в рюмочку валериановые капли. Отвратительный запах растекался по кухне. С Ольгой происходило что-то невероятное. Она то затихала, прислонившись к плечу кухарки, то, запрокинув голову, кричала.

Анна Георгиевна протянула ей рюмочку с лекарством, но еле-еле  увернулась от руки, которой Ольга начала размахивать. 
Саша осмотрелась. В кухне были еще другие люди: дворник Яков, молочница, которая обычно приносила молоко, и какой-то незнакомый солдат. 

      Молочница краем платка прикрывала рот. Знак скорби!
 – Что война с людьми делает! – говорила она, качая головой.
- По-хорошему, так водкой ее напоить надо, - тихо проговорил дворник.
Но Анна Георгиевна услышала и возмутилась: - Какой еще водкой! Ну, что ты несешь?

       Саша обратилась к незнакомому солдату: - Что случилось?
- Брат у нее погиб. Я вот утром документ принес и вещи, какие остались, - он указал рукой на подоконник, где лежал развязанный платок с какими-то мелкими предметами. По-видимому, он и принес этот узелок Ольге вместе с печальным известием.

      Анне Георгиевне вместе с кухаркой удалось влить валерианку в рот Ольге. Кухарка, намочив в холодной воде салфетку, приложила ее к лицу бедняжке. Ольга больше не кричала. Очевидно, у нее просто не было сил. Анна Георгиевна теперь сидела на лавке рядом с Ольгой, обнимая ее за плечи и прижимая к себе.

     Саша знала брата Ольги. Он пару раз уже при Саше приезжал навестить сестру. Их родители рано умерли, и брат, он был старше Ольги лет на десять, взял на себя обязанности родителей и вырастил сестренку. В комнате Ольги, Саша знала, была  фотография брата в деревянной рамочке. В форме рядового Добрармии он стоял возле традиционной колонки в ателье фотографа.

                /…/

      Саша и Анна Георгиевна, наслаждаясь солнечным деньком, гуляют по городу. В городском саду они встречают полковника С.  Они все вместе прогулялись по саду, а потом он приглашает дам в кондитерскую. Это заведение недавно появилось в городе. Его открыл бежавший с севера кондитер. Открыл сразу ресторан и кондитерскую.
Кондитерская разместилась в помещении бывшей лавки купца Смурова, как рассказала Анна Георгиевна, уехавшего из России. Помещение побелили, покрасили, расставили столики.
- Ну, что ж, Александрин, позволим себе маленькие женские радости, - сказала Анна Георгиевна.
Они заказали чай и пирожные.

      Полковник веселил дам рассказом о виденной им репетиции московского театра, что было очень забавно. Прошло около часа, и Анна Георгиевна, взглянув на часы, висевшие над входом, сказала, что ей пора отдохнуть.
- А ты, Сашенька, можешь погулять, если, конечно, господин полковник согласен составить тебе компанию.
- Я как раз хотел просить Александру Федоровну об этом.

      Они проводили Анну  Георгиевну  домой и еще около часа прогуливались по улицам. Начало смеркаться. Полковник проводил Сашу домой. По дороге в сквере, он попросил ее задержаться на несколько минут. Он взял Сашу за руку и попросил выслушать его.
Объяснился в любви.
                /…/

        Весна 1919 в разгаре. 
        4.05.1919  - войска Деникина взяли Харьков, Врангель взял Царицын.

Алексей навещал бабушку так часто, как только мог. Но полковник С., ведь он служил при штабе, мог появляться в доме Анны Георгиевны почти каждый день. Мог, но не делал этого. Саше даже льстило внимание такого человека. Старше ее лет на десять, для того времени, в котором  Саша оказалась, полковник был идеальным женихом. Анна Георгиевна, безусловно, понимала это. В маленьком обществе городка были и другие молодые барышни,  дочери приличных семей. Но полковник С. так сразу и бесповоротно выделил Сашу, что это даже не вызывало серьезных женских возмущений и сплетен. Хотя, конечно, как же без них!

Иногда Алексей сталкивался с полковником не по делам службы, а в, так сказать, частном порядке. Пару раз Алексей заставал полковника в доме у Анны Георгиевны. Полковник был гостем хозяйки, ничего не поделаешь, его поили чаем. Анна Георгиевна с самого начала вела себя максимально доброжелательно по отношению к полковнику. Она видела, что Алексей неравнодушен  к Саше и, наверное, считала, что  Саша не пара ее внуку.

Алексей застал идиллическую картину: Анна Георгиевна только-только начала разливать чай, полковник как раз принимал из ее рук чашку. На противоположной стороне стола Саша протягивала полковнику корзиночку с печеньем.
Алексей вошел в столовую, остановился на пороге. Анна Георгиевна торопливо поднялась из-за стола, протянула к внуку руки.
- Господин полковник, разрешите присутствовать?
- Помилуйте, вы у себя дома!
Офицеры, видевшиеся, очевидно, чаще в служебное время, приветствовали друг друга кивком головы. Алексей поцеловал бабушку, поклонился Саше.

Мужчины старательно демонстрировали доброжелательность и симпатию по отношению друг к другу, хотя Саша видела, что и один и другой явно переигрывали.

Саша поставила на стол чашку и тарелочку для Алексея, положила ложечку и салфетку. Анна Георгиевна, взяв чашку внука, налила в нее заварку, добавила кипятка из стоящего рядом с ней самовара.
- Алеша, ты останешься дома ночевать?
- Да, бабушка.
- Ты пришел вовремя.  Сашенька как раз рассказывала нам с Игорем Ивановичем о кинематографе. Ну, так, Сашенька, в Америке снимают много фильмов?
- Много. Там на юге, в Калифорнии, образовалась кино-страна. Голливуд. Американские режиссеры снимают много фильмов. В том числе и о России. Не о сегодняшней, конечно. Они сняли «Анну Каренину».
- У нас это будет нескоро, - заметил полковник. – Пока что фильмы делать некому.
- Я видела несколько фильмов в Одессе в пятнадцатом году.
- А-а!  «Сказка любви роковой»! – засмеялся  Алексей.
- Театр я люблю больше, - продолжила хозяйка, - а кинематограф, по-моему, просто детская забава. Просто нашли применение научным достижениям.
- Нет, Анна Георгиевна, дорогая! – с жаром возразила Саша. – Это совсем другое искусство! Вот вы все увидите, пройдет некоторое время, и  кинематограф станет обычным, как телефон. А телефон будет не только в каждом доме, а в каждом кармане.

         Эту последнюю фразу произносить, пожалуй, не стоило.
- Сашенька, ты, милая, фантазерка! Что же человек будет ходить, привязанный проводами?  Скажешь тоже, в каждом  кармане!  А что касается кинематографа, пожалуй, он сможет стать настоящим развлечением. А что, в Канаде телефон уже в каждом доме?
- О, нет. В Соединенных Штатах их больше, в Канаде еще мало.
- Александра Федоровна, - вмешался полковник, - а почему ваш батюшка выбрал Канаду в качестве места жительства?
- Я думаю, что здесь сыграл свою роль французский язык. В Квебеке у нас не было проблем. И потом там же настоящая русская зима! (Господи, ну, сколько же можно врать!) Но я была совсем маленькой, поэтому точно сказать не могу.

       Они долго пили чай. Анна Георгиевна второй раз велела заварить свежего чаю и поставить самовар. В столовой стало темнее. Позвали Ольгу, велели включить свет и приготовить свечи, электричество часто выключалось.
- Игорь Иванович, оставайтесь на ужин.
- Благодарю, Анна Георгиевна, но мне нужно еще по делам заглянуть кое-куда.

                /…/

       Эту ночь Алексей провел в бабушкином доме.  После завтрака он ненадолго ушел, но вскоре вернулся, сказав, что свободен весь день. Анна Георгиевна сразу же попросила его сходить для нее в аптеку, а потом отнести записочку с приглашением недавно приехавшему в город знакомому по Москве семейству и вывести погулять Сашу. Последняя часть поручения была самой интересной.

     Молодые люди не спеша вышли из переулка на главную улицу, дошли до аптеки. Чтобы отнести записку знакомым Анны Георгиевны, нужно было отойти довольно далеко от центра города.
Этот знакомый, московский писатель Лунин, всего несколько дней назад перебрался в город. Его семья сняла две комнаты в доме на окраине  города. Лунин не собирался надолго оставаться здесь, т.к. принял решение уехать из России в Европу. По дороге от Киева, где  он оставался длительное время, на юг, откуда он намеревался отплыть на корабле, пока это еще было возможно, заболела его жена. Лунин решил дождаться ее выздоровления в этом городе, а потом переехать дальше, в Крым.

     Алексей и Саша вышли на длинную привокзальную улицу, в самом конце которой, по описанию Анны Георгиевны, должен был находиться дом, в котором поселились Лунины. Алексей, уточняя адрес, обратился с вопросом к господину лет пятидесяти, выходившему из калитки. Это как раз и был московский писатель Лунин. Он с удивлением  и даже опаской посмотрел на офицера в форме Марковской дивизии, но заметно успокоился, увидев рядом с офицером барышню.

     Алексей представился, представил Сашу, отдал Лунину письмо Анны Георгиевны, передав на словах и ее добрые пожелания. Лунин поблагодарил и пригласил молодых людей зайти в дом, но они отказались, сославшись на поручения, которые им еще нужно было выполнить.
Теперь, не спеша, медленным шагом, они дошли до вокзала. Все время, пока они были на этой улице, за ними на расстоянии нескольких шагов шла уличная собака. Сначала Саша подозрительно на нее смотрела, но собака не проявляла агрессивности, просто шла сзади. Вскоре Саша забыла про нее.

      В здании вокзала работал небольшой ресторан, как в лучшие времена. Алексей предложил Саше зайти. Они вошли в полупустой зал. За столиком у окна, выходящего на площадь, никого не было. Они сели. Подошел официант. Алексей заказал пирожных, фруктов, белого вина.
Около часа они сидели за столиком,  тихо беседуя. Офицер вошедшего в ресторанный зал комендантского патруля издалека раскланялся с  Алексеем.

     Когда они вышли из ресторана на площадь, Саша снова увидела ту собаку. Собака сидела неподалеку под кустами акации.
- Смотрите, та же собака!
- Я вижу. Вы, Сашенька, ей понравились.

     Алексей, свистнув, подозвал собаку. Собака была еще очень молодая, почти щенок. Похожа на овчарку с сильной примесью какой-то гладкошерстной породы. Она сразу вскочила, вильнула хвостом, но подойти остереглась, помедлила, словно обдумывая, не ловушка ли это. Сделала несколько неуверенных шагов вправо, потом влево. Алексей засмеялся.
- У вас ничего съедобного нет?
- Кусочек сахара.
- Давайте. Не знал, что вы сластена!

      Он протянул собаке сахар. Собака оживилась, повиляла хвостом, подошла поближе, но все еще опасалась. Теперь, когда между ними было расстояние в какие-то несколько шагов, стало видно, что у нее на шее что-то вроде веревочной петли. Алексей, по-прежнему протягивая руку с сахаром,  причмокнул, подзывая  ее, а потом резко произнес: - Ко мне!
Собака еще раз вильнула хвостом, а потом, поджимая хвост, на полусогнутых ногах, медленно, но все-таки подошла. Было видно, что бедняжку раздирали два чувства: выполнить приказание подойти и  получить сахар и опасение, не обманут ли, не накинут ли на шею веревку. В ее недлинной жизни было и такое. Но эти два человека были молоды, и  собака явно чувствовала, что между ними есть какая-то эмоциональная связь, они добры по отношению друг к другу, может, они будут добры и к ней.

      В конце концов, соблазн пересилил. Алексей держал сахар не на ладони, а пальцами. Собака медленно подошла и осторожно, почти нежно мягкими губами взяла кусочек из его пальцев. Но не рванулась в сторону, как сделала бы дикая собака, а села тут же, схрумкала сахар и теперь вопросительно смотрела на Алексея. На Сашу она почти не смотрела. Она уже выбрала себе за главного этого высокого человека в черном мундире.
- Ты чья?
Собака не ответила. А Саша вдруг подумала, что, как он тогда не оставил ее, так и теперь он не оставит эту собаку.
- Пойдем со мной, - сказал Алексей собаке. – Ты будешь моей собакой! Я буду тебя любить.
Собака поднялась и завиляла хвостом. Она была согласна.
- Как тебя зовут?
Собака опять не ответила, но, судя по всему, она просто кокетничала.
- Сашенька, как мы ее назовем?
Саша ничего не смогла предложить.
- У меня идея! – воскликнул Алексей. – Где-то  там, в вашей Америке, есть индейское племя Чероки. Прекрасное имя для собаки! Звучное!
Саша рассмеялась: - Она совсем не похожа на Чероки!  (Жительница, страшно подумать,  ХХI века, она воспринимала это слово исключительно как  jeep-Cheroki).

                /…/

      Среди знакомых Анны Георгиевны  все время обсуждались события на фронте. Фронт. Такое «удаленное слово»! А здесь вот он, рядом. Военные действия приблизились к городу. Кто мог, отправлялся дальше на юг. Анна Георгиевна не хотела уезжать из России. Верстах в ста (Саша теперь с легкостью пользовалась этой мерой длины) от города на юг, по дороге в Крым,  находилось  небольшое имение Анны Георгиевны. Алексей настоял на переезде. Пригласили с собой семью генерала Николаева, но его дочь и жена не захотели уехать, пока была такая возможность.
                /…/
       Лето 1919.
       И вот уже нельзя было более откладывать. Сбиваясь с ног, Анна Георгиевна, Саша, Ольга и дворник укладывали вещи в два больших чемодана, в плетеные корзины. Алексей прислал  повозку. Сам не приехал, что понятно при такой опасной ситуации. Анна Георгиевна все время говорила: - Господи, где он сейчас?  Только бы с ним ничего не случилось!

Солдат, которого прислал Алексей, вместе с дворником погрузили вещи в повозку. Анна Георгиевна перекрестилась.
- Трогай!
Между прочим, у нее тоже командный голос.  Они ехали часа три. Солдат успокаивал Анну Георгиевну, говоря, что на юг от города положение спокойное. Бои шли только на севере. Дворник помог внести вещи  и уехал обратно. Анна Георгиевна не хотела оставлять городской дом без присмотра.

     До сей поры Саша знала только, как выглядят дома в деревне или дачи. У нее самой дачи не было, но она бывала в гостях на дачах у друзей. А это – имение. Звучит красиво. Сейчас, когда при имении нет крестьянских хозяйств, это просто загородный дом. Небольшой, красивый, старый. Родовое гнездо.

                /…/

       Август 1919 – Конный корпус   ген. Мамонтова по тылам Кр. Армии обеспечил благоприятные условия для наступления корпуса Кутепова на московском направлении.

        Осень.
        Начало зимы 1919-1920. Семья генерала N.  За городом пошаливают бандиты.

                /…/

       Кто-то отправляет семьи в Севастополь, кто-то уже наметил дорогу в Константинополь и дальше кто куда. Генерал Николаев отправляет жену и дочь сначала в Крым, а дальше в Париж. Алексей хочет отправить с ними Сашу и бабушку.  Саша отказалась, А.Г. осталась из-за Саши.

                /…/

      Март 1920 – разгром войск Деникина, остатки которых отступили в Крым, где были переформированы бароном Врангелем в Русскую армию.
      Лето 1920 – Русская армия, наступая во фланг красных войск, заняла Северную  Таврию.

      Врангелю не удалось вызвать восстание донского и кубанского казачества, хотя он даже начинал решать земельный вопрос, пытался договориться с Пилсудским, Петлюрой, Махно.

      Август 1920 – ударная группировка 13 армии Уборевича захватила Каховский плацдарм. «Русская армия» многократно и неудачно пыталась сбить красных с плацдарма.

                /…/

      С отъездом тянули до последнего, до тех пор, пока не стало совершенно ясно, что надеяться больше не на что.
     В N* в поезд сели семьи тех, кто уезжал не один. Тут уже не делали особого различия между семьями офицеров и немногими семьями рядовых. В этом, возможно последнем, составе семьи занимали два вагона. В одном из них были Анна Георгиевна, Алексей, Саша и горничная Оля, которая не захотела покинуть Анну Георгиевну и остаться в России.  Несмотря на все усилия Анны Георгиевны количество вещей, которые они хотели взять с собой, было невелико. Взяли только самое ценное и самые необходимые в дороге вещи. Саша, кроме того, как могла уложила в багаж то, что она знала пригодится им на долгом  пути. Этот период истории ей был известен прекрасно. К сожалению. Впереди у них был маленький турецкий остров, на котором, если им не повезет, они проведут эту зиму. Если им не повезет! По крайней мере, теперь она знала, что ей делать дальше. Сказки про Канаду надо заканчивать. Поверит он или нет, на этом нужно поставить точку. Саша уже давно перестала ждать, когда же все вернется «на круги своя». Она знала историю русской эмиграции, знала, что те, кто действовал – те выжили.

    Вагон, в котором они ехали, был пассажирским, желтым, старым, а соседний, где были знакомые семьи, так и вовсе требовал срочного ремонта. Расстояние, которое нужно было проехать, было невелико. Сложность заключалась в том, что эта территория могла вот-вот перейти к красным, и на местное население тоже нельзя было надеяться.

И вот, как обычно бывает, то, чего больше всего боишься, то и случилось. С вечера, когда они сели в поезд, до утра их состав то стоял подолгу, то его загоняли на какие-то запасные пути, то отцепляли паровоз. Только после того, как группа офицеров с оружием в руках «уговаривала» какое-то станционное начальство, им снова прицепили паровоз. Конечно, семьи были в курсе всего происходящего. Ночью, наверное, спали только дети.

     Утром состав опять долго стоял на каком-то полустанке, где им удалось запастись водой.   Когда же они снова тронулись и проехали около часа, их обстреляли. Дальше было что-то невообразимое: один из снарядов разорвался под колесами соседнего вагона, и последнее, что запомнила Саша, были крики и детский плач,  потом вагон стал сначала медленно наклоняться, а потом опрокинулся.               
 
      Саша пришла в себя оттого, что кто-то несильно похлопал ее по щеке. Она медленно, как будто нехотя, открыла глаза. Еще не открыв их, она уже знала, что увидит.
Она открыла глаза. В голове шумело. Сильно жгло левую ладонь. Она никак не могла посмотреть на руку, ей мешал Алексей. Он обнимал ее и твердил одно и то же: «Слава Богу, ты жива!»

     Они находились у подножия железнодорожной насыпи посреди сидящих и лежащих вокруг людей.  Недалеко от них на боку лежал съехавший с рельсов вагон. Невдалеке были видны еще два вагона, из одного из них шел густой дым. Он горел?
Саша сидела в очень неудобном положении, нельзя было вытянуть ноги, потому что они упирались в чей-то тюк с вещами.
 Высвободив голову из объятий мужа, Саша посмотрела ему в лицо:
- Алеша, ты как?
- Со мной все в порядке. Что у тебя болит?
- Совершенно ничего. Вот только рука.
Он схватил ее руки, увидев левую ладонь, облегченно вздохнул, подул на руку, как ребенку, – Это только глубокая царапина, - прижал к   губам.

      Примерно в это время Саша начала слышать то, что происходило вокруг. Отовсюду доносились крики, голоса, чей-то плач. Потом ей показалось, что она слышит вдалеке нечто похожее на сирену скорой помощи. 

     Саша оглядывается и видит людей в белых халатах. Около вагона что-то делают мужчины в синих куртках, один из них держит в руках милицейскую рацию.
- Как мы вылетели из вагона?
- Боюсь, я проделываю это не в первый раз.

     Алексей осторожно посадил ее на землю:
- Сашенька, не волнуйся. Посиди здесь, я посмотрю, где бабушка.
Он стал подниматься на насыпь, чтобы сверху рассмотреть все вокруг. Она догнала Алексея:
- Не ходи никуда, бабушки здесь нет, - схватила его за руку, - Алеша, только послушай меня, мы не дома. То есть, дома, но очень далеко. Господи, что я говорю! Я тебе все объясню, не волнуйся! Бабушка осталась там, в 1920 году.

     Он удивленно смотрит на Сашу.  (Конечно, он думает, что у нее шок!) Вокруг шум, суматоха, неразбериха. Теперь Саша видит, что рядом, уже совсем близко работают две группы спасателей. Она быстро снимает с мужа портупею.
- Здесь красные?
- Нет, нет, не беспокойся.
Как же, «не беспокойся»! Когда она стала снимать с него погоны, он поймал ее за руки.  «Не позволю!» Но здесь на них никто не смотрел, к счастью. Но ведь у него же было и оружие! Это уже хуже.
Все ее объяснения не доходят до его сознания.

      Вот, наконец, подошли и к ним. Двое молодых мужчин, из-под курток – белые халаты. (Ясное дело, я – дома!)  Саша заметила, что один из них бросил критический взгляд на то, как одеты она и Алексей.
- Как вы себя чувствуете, девушка?
(Ого, как полыхнули глаза у ее мужа!)
- Голова кружится. И вот рука порезана.

      Спасатели показали, в какой стороне стоят палатки для оказания помощи тем, кто почти не пострадал. Саша за руку потащила Алексея за собой. Он остановил ее, повернул к себе лицом:
- Я ничего не понимаю. Сашенька, здесь нет нашего вагона. Это не наш состав.
- Теперь наши вагоны будут такими. Я надеюсь, что навсегда.

    Они шли через поле, прилегающее к полотну железной дороги. Кругом работали спасатели и врачи скорой помощи. Алексей в полном недоумении. Он увидел первую девушку в мини.  Дошли до палаток, в которых оказывали помощь легко пострадавшим. Саше обработали рану на руке, дали выпить что-то успокоительное и вкатили укол от столбняка. Сказали, что на станцию всех отвезут «централизованно». Интересно, это великий и могучий или ридна мова? 

     Легко пострадавших действительно скоро отвезли на станцию и разместили в здании вокзала. Велели не волноваться, кормить будут. Те, кто остались без документов, должны обратиться в милицию. Это здесь же, в здании вокзала. На дверях вокзального здания и внутри, прямо на стенде с расписанием движения поездов было повешено объявление, гласящее, что сегодня из-за аварии связь нарушена, а завтра, двадцать четвертого октября все  уже починят. Наверно.

     Саша понимает, что она вернулась обратно в тот же самый календарный день, когда произошло первое крушение.

    В здании вокзала, к счастью, не было холодно. Алексей и Саша оказались на вокзале одними из первых, поэтому занимали место в относительно тихом месте, далеко от прохода, где дуло, и ходил, кто попало. Спасатели довольно быстро связались с военными, появились солдаты, развернули полевую кухню. Их покормили горячей пищей. Саша объяснила Алексею, что военных ни в какой мере не волнует его мундир, а пистолет нужно спрятать в карман. Обыскивать их никто не будет.

    Гораздо больше Сашу волновал вопрос ее собственного внешнего вида. Слава богу, на ней не было шляпы, все спасатели умерли бы от смеха! Но не было и верхней одежды. Она была в шерстяной юбке и шерстяной же, но тонкой блузке. Какими глазами смотрел на нее Алексей, когда она, подцепив пряжкой его ремня кант на юбке, оборвала юбку как раз по линии этого канта! Юбка сразу стала по колено. 

     Поспать им почти не пришлось, потому что всю ночь Саша рассказывала Алексею историю о том, что сначала она была у него в гостях, а теперь он в гостях у нее. И она надеется, что навсегда. Самым эффектным моментом, с ее точки зрения, было то, что ее возвращение произошло в тот же самый календарный день, что и первое крушение.

                /…/

     Утром в здании вокзала появились специалисты другого профиля. Они составили списки пострадавших, ведь людей будут разыскивать их родственники. Вяземский Алексей Николаевич и Суровцева Александра Федоровна записали свои имена. Причем, Александра Федоровна долго объясняла Алексею Николаевичу, почему она записалась под своей девичьей фамилией.

     Скоро выяснилось, что связь восстановлена. Саша кинулась звонить по телефону, оставив Алексея сторожить место. Хорошо, что она помнила служебный телефон брата! Дозвонилась довольно легко. Сергей был испуган, он еще вчера узнал об аварии на железной дороге. Саша попросила его выслать денег на дорогу. Но брат оказался более сообразительным человеком. У нее же нет документов, кто выдаст ей денежный перевод? Вот что значит «банкир»! Выяснив точные координаты места катастрофы, Сергей пообещал приехать сам. Потом, не удержавшись, спросил:
- А что твой бездельник?
-  Я совсем с другим человеком.

                /.../

        Сергей прилетел уже на следующий день в Николаев и оттуда на машине добрался до злополучного места.
       Когда в здании вокзала по громкой связи объявили, что около касс «Суровцеву Александру ожидает брат»,  Саша чуть не заплакала от радости. Она кинулась к кассам. У окошечка стоял Сергей и разговаривал с милиционером. Саша побежала по проходу, образованному раскладушками с лежащими и сидящими людьми. Многие с завистью смотрели ей вслед. Сергей схватил ее в охапку, прижал к себе.
- Не волнуйся, со мной все в порядке. Ты, я надеюсь, маму не напугал? Сережа, идем скорее, я не одна.

      Саша спешила вернуться на то место, где ее ждал Алексей, она не хотела, чтобы, пока она отсутствовала, у него мелькнула дурная мысль.
И вот они стоят один напротив другого. Саша произнесла традиционную формулу, мужчины пожали друг другу руки.
- Сережа, это мой муж.
Она следила за реакцией брата и была очень рада, что не увидела в его глазах того выражения, которое было всегда, когда Сергей упоминал об Олеге.
- Мы тебе все расскажем, только ты нас не торопи.

                /…/

      Сергей привез одежду для Саши. Взяв сумку, Саша пошла переодеваться в медпункт. Молодец Сергей, привез все необходимое. А ведь был риск, что она растолстела за два года! Но брат этого не знал. Уже входя в зал ожидания, где были ее мужчины, Саша подумала, как же она покажется мужу в таком виде: на ней были, естественно, джинсы, кроссовки, тонкий шерстяной джемпер. А еще Сергей привез новую куртку, замшевую, необыкновенно мягкую, нежного бежевого цвета.  Как же Алексей посмотрит на джинсы?

     Как посмотрит? Посмотрел очень большими глазами. Ничего не сказал. Но выглядел так, словно увидел ее в первый раз. За то время, пока она переодевалась, Саше показалось, что Алексей и ее брат успели о чем-то переговорить. Теперь они оба выглядели немного спокойнее, чем прежде.
- Теперь, - заявил Сергей, - мы с Алексеем пойдем попробуем получить для него справку. Без документов мы отсюда не улетим.

     Изобретательный Сергей связался со своим банком. Оказалось, что у одного из сотрудников были связи с крупным банком на Украине. Коллега Сергея обещал перезвонить ему через час или два. Тем временем в милиции приняли заявление об утраченных в катастрофе документах. В ожидании ответного звонка Сергей повел свою сестру и beau-fr;re   обедать в ресторан в городе, а потом недалеко от вокзала снял на ночь комнату «в частном секторе».

     Вот в этом-то «частном секторе» весь вечер и полночи Саша рассказывала, что произошло. Повествование было трудным вдвойне: ей пришлось рассказывать одновременно сразу двоим людям о том, что происходило с ней за последние несколько дней, что происходило с ней в последние два года и что произошло за последние два дня с Алексеем. Причем слушателем последнего был он сам.

     Измученная Саша заснула под утро. Проснулась она оттого, что брат тихонько что-то говорил ей. Со сна не сообразила, что он пытается сказать ей, что куда-то уходит с Алексеем. Она начала бурно протестовать, вскочила, выставила их из комнаты, оделась в мгновение ока. Она не хотела расставаться с Алексеем ни на минуту. Сергей засмеялся:
- Ладно, пошли вместе.
Оказывается, он собрался отвести Алексея в магазин, чтобы купить ему одежду. 
- Не везти же его в Петербург в этом мундире, да и холодно уже.

                /…/

     У хозяйки дома, в котором они сняли комнату, Сергей спросил, где можно купить мужскую одежду. Оказалось, что это совсем недалеко, нужно дойти до вокзала и свернуть на главную улицу. Проходя мимо вокзала, они увидели, что площадь заполнена всяческими временными палатками и павильонами, кругом полно солдат. Поезда, естественно, пока еще не ходили. Вот тут до Саши дошло, что где-то среди пострадавших находится и ее «эскулап». На щите у дверей вокзала были приколоты листы бумаги со списками пострадавших и разными другими списками, было указано, в какие населенные пункты доставлены люди, пострадавшие при катастрофе. Саша попросила подождать ее и прилежно прочитала все списки. Олега в списках не было. Саша не знала, что думать и где он может находиться. 

     В местном универмаге отдел мужского готового платья находился на третьем этаже. Они поднялись по лестнице. Алексей шел следом за Сергеем, он широко раскрытыми глазами смотрел на все вокруг. «Неужели и я выглядела так же?» - думала Саша.

    Уже стоя перед стойками, на которых были вывешены мужские костюмы, Сергей понял, что это не Рио-де-Жанейро, о чем и оповестил немедленно присутствовавших. Алексей потихоньку спросил у Саши, причем тут Бразилия. Повздыхав еще немного, Сергей сам выбрал зятю наиболее приемлемый вариант костюма. Мужчины провели в примерочных около получаса. Саша от тоски осмотрела все панорамы, открывающиеся из окон универмага. Она хотела спуститься на второй этаж, в отдел женской одежды, но боялась. Ей казалось, что, если она уйдет, то опять потеряется сама или  потеряет Алексея.

       Мимо Саши прошел какой-то покупатель с большим пакетом, положил свой пакет на скамеечку и спросил у нее:
- Ну, как?
Саша ахнула, это был Алексей. Серые брюки, какой-то голубой джемпер, белая рубашечка, в руке куртка, которую он еще не надел. К ним подходил смеющийся Сергей.
- А что в пакете?
Перебивая друг друга, мужчины объяснили, что в пакете мундир, который Алексей не собирается выкидывать. Саша еще никогда не видела его не в мундире. Они стояли друг напротив друга и молчали. Деликатный Сергей отошел поговорить с продавщицей, но Саша видела, что он начинает странно поглядывать на Алексея. Она взяла мужа за руку и тихо, одними губами произнесла:
- Я тебя люблю. Ничего не бойся.
                /…/

      С помощью своих банкирских связей Сергей  связался с родственником-милиционером  своего киевского коллеги, следствием этих сложных мероприятий стало то, что Алексею выдали справку о пропавших в катастрофе  документах без подтверждения с «места прописки». Ведь дорогим гостям пришлось бы очень долго ждать ответа, а у Сергея работа, которая требует постоянного присутствия.  А с такой справкой уже можно было брать билеты на самолет. Они приехали в Николаев, откуда вылетели в Петербург. 
 
      Это был первый раз, когда капитан Вяземский поднимался в воздух. Он, конечно, видел прежде самолеты, т.е. аэропланы, но не предполагал, что самому придется летать на них. То, что самолет может быть таким большим, он не ожидал.
- Ну, что ты, - сказала Саша, - это маленький самолетик. Вот на международных линиях летают такие монстры!
- Ты стала говорить по-другому, - немного печально ответил он.
Саша посадила Алексея к окошечку, словно ребенка.

                /…/

     Полет окончен. Багажа с ними не было, только сумка, с которой прилетел Сергей и пакет в руках у Алексея, но это называется ручная кладь, значит не нужно ничего ждать в аэропорту. Выйдя из здания аэропорта, они следом за Сергеем прошли на стоянку, где он оставил машину. Алексей с таким восторгом рассматривал автомобили, как будто всю жизнь только и делал, что водил такие машины.

     По дороге на стоянку он крутил головой по сторонам, рассматривал здание аэропорта, пандус, подъезжавшие и отъезжавшие машины. Зоркий военный глаз тут же обнаружил рядом с машиной Сергея «Мерседес», обрадовался, словно увидел знакомого.

     Сергей постарался устроить в машине своих пассажиров получше. Сначала он думал посадить его рядом с собой на переднее сидение, но, видя, что сестра не отпускает его руку, кивнул им на заднее. По дороге, дугой вылетающей от аэропорта в сторону города, они выехали на шоссе. Саша тихонечко говорила что-то Алексею. Около верстового столба Сергей замедлил движение, чтобы дать Саше возможность показать и рассказать.
- Их осталось всего четыре. Я тебе потом все покажу. А это музей. Он был открыт в 1970 году в память войны и блокады.
- Какой войны? – ахнул он.
- А это один из самых длинных проспектов города. Большая буква «М» это метро, подземная железная дорога. Вот это Витебский вокзал, он раньше назывался Царскосельский, ты должен его помнить. Справа – церковь Иконы Владимирской Божьей Матери. Теперь смотри налево, это Невский проспект, в самом конце – Адмиралтейство. Литейный проспект. Ну, вот теперь мы почти дома.
                /…/

      Я не видела маму два года, думала Саша. А для мамы прошло всего лишь несколько дней. Конечно, дома ее уже ждали. Бабушка кинулась к ней и, прежде чем обняла, наскоро оглядела внучку, цела ли. Обе, и мать, и бабушка плакали, обнимая Сашу. Это страх отходил, отпускало волнение, не покидавшее их после Сашиного звонка, когда они узнали о катастрофе, в которую попала она.

    - Недаром мы не хотели, чтобы ты туда ехала.
Проговорившая это Нина Николаевна, наконец, увидела, что рядом с Сергеем стоит незнакомый молодой мужчина.
- Да у нас гости, а мы тут слезы проливаем. Извините, переволновались.
Саша медленно подошла к Алексею, взяла его под руку, многозначительно замолчала, и, наконец:
- Мама, бабушка, послушайте меня. Не спрашивайте пока, что и как. Получится, мы сами все расскажем. Это Алексей Николаевич Вяземский, мой муж.
Обе матери, старшая и младшая, замолчали.

     Через некоторое время все сидели за столом. Саша внезапно осознала, что мать и бабушка ни о чем не спрашивают Алексея, но усиленно подкладывают ему на тарелку еду. Он немного смущается (она это видела, они сидели напротив друг друга), благодарит. Но маму было трудно удержать, и вместе с вопросом, не добавить ли сметаны в борщ, все-таки прозвучало:
- Алеша, вы ленинградец? (Хорошо, что Саша успела рассказать ему о изменении названия города!)
- Нет, я москвич.
                /…/

      Только спустя много лет после каких-либо событий можно достаточно объективно о них судить. Что творилось в России в конце 200… года! Воспользовавшись суматохой, творящейся в стране, и воспользовавшись своими связями, Сергей раздобыл для Алексея паспорт. Да, это нарушение закона (тсс!), но не преступнику же помогали! Как хотите, но в данной ситуации иного выхода не было!

     Саша была страшно благодарна брату за то, что он всегда поддерживал семью, и вот опять взваливает на свои плечи эти новые проблемы. И, как всегда, никаких комментариев.
Алексей осторожно осматривал квартиру. Где что стоит и почему. А это что такое? А это телевизор. Кино любишь? Ну, телефон ты знаешь, радио. Это пишущая машинка, итальянская, «Оливетти». А это компьютер, Сережка подарил. О, по этому поводу все объяснения потом. Это стиральная машина, да она сама стирает. А что это видно из окна? А вот там?

     Ночью он вдруг резко вскочил:
- Саша, сколько мне лет?
Ну, сколько было в 200…  году ему, родившемуся в 1890? Всего-навсего тридцать.

     Ходили гулять вокруг дома, в Таврический сад, в оранжерею.
- Алеша, ты, если будешь один где-нибудь, постарайся не попадать в толпу и ни во что не вмешивайся. У нас сейчас неспокойно.
- Что такое «неспокойно», я знаю. Очень давно хочется узнать, что такое «спокойно».

                /…/

      Сергей увел Алексея в свою комнату, долго с ним шептался. Потом они позвали Сашу. Брат сказал Саше, что они с Алексеем посовещались и решили. Господи, что они решили? Алексей – человек военный, Сергей берет его в свой банк охранником. Пока. А дальше видно будет. А как Алексей смотрит на то, чтобы поучиться?

     Улеглась первичная суматоха, связанная с возвращением Саши и возникновением Алексея. Все эти дни Алексей был несколько ошеломленным, что неудивительно. Сначала он где-то учился (охранники где-то учатся!), а потом начались его рабочие дни в банке, он сразу почувствовал себя более уверенно.

     Сергей по секрету сказал сестре, он с удивлением увидел, что у Алексея на службе, в банке, было совсем другое лицо.
- Я провожал важного клиента и в вестибюле увидел твоего мужа. Сашка, это был кто-то другой, это был военный на посту. Знаешь, я первый раз живьем увидел, что значит «Его благородие».
- Высокоблагородие. Я в энциклопедии посмотрела.

     Однажды утром Саша и Алексей подали заявление в ЗАГС. В тот же вечер за ужином Нина Николаевна приступила к волновавшей ее теме, издалека приступила.
- Несколько лет назад в институте, где я тогда работала, был один сотрудник, который все время со мной заговаривал, заходил ко мне в перерыве. Однажды спросил, замужем ли я. Ну, что я могла сказать? Ответила, что замужем. Он промолчал немного и сказал: - «А я одинокий». Я тогда никаких особых эмоций не испытала. А через несколько дней он умер. Когда теперь я вспоминаю об этом, мне становится его очень жалко. И слова те, «я одинокий», мне кажутся теперь криком о помощи.
- Мамочка, почему ты заговорила об этом?
- Что вы думаете о вашей жизни?
- Нина Николаевна, мы сегодня подали … прошение  в… , как это называется, в ЗАГС?

                /…/

     Некоторых событий не избежать. В доме раздался телефонный звонок. Еще не сняв трубку Саша уже знала, кто это. Олег.
- Ты уже дома? Почему о тебе не было никаких сведений? Почему ты не позвонила мне ни разу? Почему ты молчишь? Я приеду сегодня.

    Саша кинулась к Алексею. Какими словами объяснять ему все это она не представляла. Она в полном смысле слова ни разу не вспомнила об Олеге за два года. Совершенно неожиданно для нее, Алексей рассмеялся:
- Ага! Первая семейная сцена! – но, увидев ее отчаянные глаза, остановился, - У тебя что-нибудь… ?
- Ты с ума сошел!
- Ты сумеешь объяснить ему все?
- Ему невозможно ничего объяснить. И никому не удастся.
- Ты намерена сохранить с ним дружеские отношения?
- Не слишком.
- Тогда я ему все объясню.
- О, нет, пожалуйста, не вмешивайся!
                /…/

Прошло около часа. Прозвучал звонок. Саша просто не представляла, как объяснить что-либо человеку, который в принципе слышит только себя. Открыла дверь. Он был еще с палочкой, все-таки перелом. Его попытка начать разговор сразу в дверях была перебита тем фактом, что рядом с Сашей в передней стоял высокий широкоплечий молодой мужчина. Незнакомый. Проигнорировать его не удалось. Незнакомец по-хозяйски взял из рук Саши куртку Олега, повесил ее на вешалку и, указав жестом на столовую, т.е. лишив Олега возможности пройти в Сашину комнату, спокойно сказал:
- Прошу вас!

Не желая терять инициативу в разговоре, но, уже понимая, что теряет ее, Олег, не обращая никакого внимания на незнакомца, засыпал Сашу вопросами, которые скорее были похожи на упреки. И уже была упомянута его мама, которая «так ждала». Саша не успела произнести ни слова. Честно говоря, она и не знала, что нужно говорить. Олег чувствовал, что пока он говорит, Сашино внимание приковано к нему, поэтому его фразы-вопросы-замечания пошли по второму кругу. Врач должен не отпускать внимание пациента.

- Олег, послушай меня, помолчи хоть минуту! – взмолилась Саша, - ты видишь, нас трое. Познакомьтесь, пожалуйста: это Олег Митин, а это…
- А это Алексей Вяземский, - вырвал инициативу незнакомец. Хотя, теперь уже не незнакомец. Совершенно наглый тип!
- Олег, со мной происходили разные события. Порой совершенно невероятные. Сведений о тебе там, в S.. не было. Поэтому Сережа прилетел за мной, и мы вернулись домой. Мне очень жаль, что тебя увезли в другой город. 
- Ты представляешь, в этой суматохе пропали все подарки. Но теперь все будет по-другому: теперь приезжает моя мама. Теперь ты с ней познакомишься. Она будет рада ознакомиться с твоими.


                ...